Войны Миллигана Киз Дэниел

Мы крепко обнялись и долго стояли так, прижавшись друг к другу изо всех сил

— Спи спокойно, — сказала я ему.

— Береги себя, Мэри.

— Я была бы рада сказать тебе то же самое. Приятных снов, полных любви.

Перед тем как уйти, я долго рассматривала комнату свиданий. Я знала, что больше никогда не увижу ее. Билли стоял, и ждал, чтобы пройти через металлоискатель.

От грусти и тоски, накопившихся во время прощания, мне казалось, что я сейчас взорвусь. Вернувшись к себе в комнату, я поняла, что больше не могу прятаться в ней, будто в маленьком платяном шкафу. Мне нужно было почувствовать присутствие других людей. Не разговаривать с ними, а просто побыть рядом.

Я спустилась в холл гостиницы, чтобы делать записи в дневнике среди людей, которые смотрели телевизор.

Все закончилось тем, что я расплакалась, когда поняла, что забыла сказать Билли, как люблю его.

Часть II. Тайна

1. Дейтон

Новый Центр судебной медицины в Дейтоне производил неоднозначное впечатление. Здесь не было сторожевых вышек, и центр скорее походил на жилой комплекс, нежели на психиатрическую клинику повышенной безопасности. Тем не менее, двойная зарешеченная ограда, высотой в шесть метров с колючей проволокой по периметру, довольно резко напоминала об истинном назначении этого учреждения.

Коллеги из государственной клиники предупредили сотрудников безопасности нового учреждения, что первые пять пациентов, переведенные из Лимы, среди которых находился и Билли Миллиган, являются опасными душевнобольными, способными на убийство.

Руководители Департамента психического здоровья Огайо прекрасно знали, что более человечного директора подобного учреждения, чем нынешний молодой начальник Аллен Вогель, не найти. Вогель заявил своим служащим, которые еще не совсем привыкли к новому зданию, что он хотел бы создать в новой клинике атмосферу, кардинально отличающуюся от Лимы. Пациентам разрешат подходить к надзирателям и задавать им вопросы, на которые те должны будут вежливо отвечать.

Первое терапевтическое отделение состояло из четырех человек: школьного учителя(руководитель), психолога, молодого социального работника и старшего медбрата. Они должны опросить пациентов, каким видом деятельности они хотели бы заниматься и убедить вновь прибывших, что их соображения интересуют администрацию.

Вогель убедил персонал в том, что главное предназначение клиники это оказание терапевтической помощи. Меры безопасности он считал неизбежным злом и планировал свести их к минимуму.

Коллеги Алана Вогеля смеялись за его спиной.

Миллиган и четверо других пациентов, переведенных из Лимы, были первыми «гостями» новоой клиники-тюрьмы, а Билли был первым из них, кто переступил через его порог. Мэри, благодаря неимоверным усилиям и мольбам, все же удалось убедить Миллигана не предпринимать радикальных и решительных мер, до того как он не увидит новое заведение и лично не убедится в достоверности услышанной до этого информации.

Дейтон оказался таким же ужасным как Лима.

Томми проснулся, хлопая глазами, удивленный, что еще жив. Очевидно, ему дали отсрочку ото «сна». Без сомнения, его вызвали в пятно, чтобы он оценил систему безопасности новой клиники. Охранники, одетые с иголочки в новую униформу белая рубашка, черные брюки, значок (вылитые полицейские Коламбуса) привели Томми в здание и сняли с него наручники. Ему оставили только одежду. Личные вещи будут храниться на складе до тех пор, пока не решат, что из них ему можно взять с собой.

Камера Билли размером 2,5 на 3 метра находилась в корпусе Б. Из мебели и бытовых предметов были лишь раковина, туалет и шкаф. Простыни и полотенца лежали на кроватях, ожидая первых жильцов. Томми вошел в камеру и прибрал свою постель металлическую пластину, покрытую матрасом, таким же тонким, как кусок ветчины, что типично для исправительных учреждений. Его начала охватывать тревога.

Окна образовывали букву «L» в верхней части стены, с одним из углов комнаты. Томми внимательно осмотрел их в поисках какой-нибудь лазейки или дефект — что-нибудь, что могло бы дать ему возможность убежать из нового места заключения. Сами стекла ему бы не удалось разбить. Окна были из непробиваемого стекла, настолко толстого, что, по всей видимости, в решетках не было нужды. Не было и сомнений, что стекло выдержит пинки, таран и даже выстрелы.

Поняв, что со стеклом ничего не поделать, внимание Томми пало на пластиковый уплотнитель вокруг окна. Когда он потянул его вниз, уплотнение легко порвалось окно вышло из рамы и осталось у него в руках. На лице Томми появилась лишь усталая ухмылка. Он подержал его в руках, затем поставил окно на место. Некоторые особо безумные пациенты рисковали серьезно пораниться при попытке убежать таким способом.

Томми покинул свою камеру и отправился в комнату отдыха. Охранники наблюдали за ним через стекла своих боксов. Время от времени кто-нибудь из них подходил к Томми и пытался убедить его, что Дейтон не имеет ничего общего с Лимой.

По правде говоря, в некотором смысле они были правы. В отличие от Лимы, Дейтон был чистый и хорошо организованный. Однако здесь Билли испытывал нестерпимое чувство одиночества.

Толстое бронированное стекло отделяло пациентов от санитаров, находящихся в своих комнатках. Все общение осуществлялось с помощью системы микрофонов и громкоговорителей. В Дейтоне Билли чувствовал себя абсолютно изолированным от всякого общества: все были заперты в своих камерах и никто не мог ни к кому подойти. Вдобавок механический звук камер наблюдения постоянно резал слух и заставлял вздрагивать все сознание, усиливая его паранойю.

На следующий день прибыли еще несколько пациентов, среди которых был симпатичный молодой человек по имени Дон Бартли. Билли воспрянул духом: он решил, что они найдут общий язык, это тот человек, с которым можно создать команду.

Его отношение к Дейтону стало меняться. Он начал ценить это место.

Через два дня после своего прибытия заключенные получили разрешение провести собрание корпуса. Они обсуждали условия и проблемы места их заключения. Пациентов глубоко волновали, например, такие вопросы, как отсутствие фильтров для кофеварки или недостаточный запас сахара. Тривиальность этих жалоб раздражала Аллена. По крайней мере, здесь у них был кофейник, а они еще были недовольны! В Лиме не было кофе ни в одном из корпусов…

Когда надзиратели попросили их сделать несколько предложений по улучшению жизни в клинике, Аллен и четверо других заключенных предложили создать условия, в которых пациенты могли бы работать, применять или совершенствовать свои таланты. Их идея заключалась в том, чтобы в Дейтоне появились аудитория для зоотерапии, столярная и художественная мастерские, а также печи для обжига керамики.

Персонал пообещал достать им то, чего просила команда. Это заставило Аллена думать, что Мэри все-таки была права, сомневаясь в правдивости слухов, которые доходили до нее насчет Дейтона. Он начинал верить, что эти люди действительно хотели сделать из этого места приличное заведение.

Когда Дороти Мур, мать Билли, позвонила ему, чтобы сообщить о своем визите, Аллен заявил, что чувствует себя прекрасно на новом месте.

— Мэри хочет знать, может ли она прийти со мной, — сказала ему Дороти.

— Мы уже попрощались, — ответил Аллен, пожав плечами.

— Билли, она хочет переехать в Дейтон, чтобы быть рядом с тобой.

— Я не думаю, что это хорошая идея. Мэри не должна связывать свое будущее со мной.

— Ты сам ей это скажешь, Билли. Не возражаешь, если она придет со мной?

Он был не в силах отказаться.

Дневник Мэри

23 ноября 1980 г., воскресенье

Через четыре дня после переезда Билли, я поехала вместе с Дороти в Дейтон. Мы прибыли в час дня и остались там до половины четвертого. У нас были кое-какие проблемы с поиском места. Новый Центр судебной медицины находится за старыми зданиями клиники Дейтона, в глубине оврага. Двойной решетчатый забор располагается очень близко к зданию и так высоко поднимается, что весь вид из окна портится.

Вход в учреждение был совсем маленьким. Нас проводили в сторону маленькой комнаты, в которой царила обескураживающая атмосфера. Все говорило о том, что посетители, здесь нежеланные гости. Билли зашел в комнату для посещений через другую дверь. Сначала он показался очень подавленным. Его мать захотела узнать, дают ли ему лекарства. Билли объяснил нам, что его медицинская карта не была направлена сюда вместе с ним. Ничего не зная о его состоянии, терапевтическая бригада Дейтона перестала давать Миллигану препарат «Элавил».

Через несколько минут разговора Билли вдруг оживился. Он был одет так же, как и в прошлый вторник (в тот день мне вернули всю его одежду, которую я принесла ему сегодня). Другой одежды у него не было, так как на новом месте ему ничего не выдали. Билли рассказал, что со дня прибытия в Дейтон он ничем не занимался — только сидел в своей комнате. Здание не отапливалось, и полы были холодными. Он попросил в следующий раз принести ему коврик.

Билли рассказал, что один человек из клиники посоветовал ему, чтобы он не верил своим многочисленным личностям, да и вообще в существование этого синдрома. Директор Аллен Вогель признался Дороти, что он раздумывает над тем, чтобы дать указание относиться к поступкам Билли, как к поступкам уникального индивидуума и лечить его, исходя из этого. Все по одной простой причине: они понятия не имеют, как работать с синдромом множественных личностей и, тем более, лечить его.

— Мама рассказала, что ты хочешь переехать в Дейтон, — заявил он вдруг.

— А ты этого хочешь?

— Поступай так, как считаешь нужным, Мэри, — ответил Билли, пытаясь показать, что ему безразлично.

Но я не верила ему.

Мне казалось, что он хочет, чтобы я осталась. Ему хотелось знать, когда я приду снова. И в то же время Билли не хотел заставлять меня делать что-то против воли или хоть немного давить на меня, как это было в начале сентября. Он не хочет, чтобы оставаясь рядом с ним, я тоже заперла себя в тюрьме. Билли боится искалечить мне жизнь.

Билли решил, что парни из Лимы рассказали кому-то про историю с крестом. Дейтонский священник отвел его в больничную часовню и показал пальцем на кафедру и крест, заявив c пафосом:

— Они там же, где и были!

Билли подумал, что Ленни, должно быть, признался в краже креста сейчас, когда им уже не нужно было бояться этой истории. Миллиган пожалел, что в часовне Лимы узнали о непричастности какого-либо чуда в возвращении кафедры и креста.

В течение первых недель настроение Аллена постоянно менялось на сто восемьдесят градусов. Он метался от надежды к разочарованию и раздражению, размышляя о новом месте своего пребывания. Он хотел верить, что Дейтон окажется более пригодным для жизни, чем Лима, и одновременно боялся обнаружить, что это всего лишь наивная мечта.

В день прибытия Билли пообещали, что ему вновь разрешат рисовать. Несколько недель спустя, зайдя в комнату для рисования, он не нашел ничего кроме бумаги и цветных карандашей.

— И что я, по-вашему, должен здесь делать? — расстроено спросил он у надзирателя, еле сдерживая раздражение.

— Сидеть и рисовать, — невозмутимо ответил ему надзиратель.

Этот инцидент сильно расстроил его. Он вновь попросил Мэри вернуться в университет, получить диплом и забыть его. Эта клиника была лучше Лимы лишь снаружи.

В конце ноября в Дейтон прибыло еще двадцать три человека. Условия жизни и качество еды быстро ухудшились. Картофельное пюре подавали холодным, у пациентов не было ни соли, ни перца, чтобы сделать блюдо хоть немного пригодным для пищи. Кусочки колбасы были нарезаны настолько тонко, что были чуть ли не прозрачными. Сухие горошины перекатывались от края к краю по подносу из белого железа, словно глиняные шарики.

Даже еда в Лиме была намного лучше!

На смену отчаянию, вызванного условиями содержания и ужасным обращением, пришло негодование, а потом гнев.

Отдельные возмущения не имели никакого эффекта, поэтому Аллен убедил остальных заключенных, что добиться каких-либо положительных изменений можно лишь коллективными усилиями.

— Мы напишем начальству письмо о том, что начнем голодовку. Мы сообщим об этом пресс и общественности. Понимаю, вы меня не знаете, но поверьте мне, мы сможем привлечь внимание СМИ.

Ему действительно удалось отправить сообщение наружу, и десятого декабря 1980 года Коламбус Ситизен Джорнал опубликовал статью, написанную Дугласом Бранстеттером:

МИЛЛИГАН ЖАЛУЕТСЯ НА ЖИЗНЕНЫЕ УСЛОВИЯ В ДЕЙТОНЕ И ОБЪЯВЛЯЕТ ГОЛОДОВКУ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

Многие пациенты Центра судебной медицины в Дейтоне в этот вторник начали голодовку в знак протеста условиям их жизни, которые Уильям С. Миллиган охарактеризовал словом «плачевные» […]. Заведующий клиникой Аллен Вогель подтвердил, что отправил посредника выслушать жалобы пациентов. Он заявил, что они вполне «могут быть обоснованными».

После распространения в полуденных новостях репортажа, посвященного голодовке заключенных Дейтона, Аллен Вогель спустился к Билли для переговоров.

— Послушайте, Вогель, — сказал ему Аллен. — Если вы готовы относиться к нам, как к людям, а не как к заключенным, то мы готовы сесть с вами за стол переговоров. Давайте на чистоту. Ваш персонал и вы в частности никогда не стали бы обращаться так с настоящими тюремными заключенными, потому что они просто перерезали бы вам горло и оставили истекать кровью. Я скажу предельно коротко и ясно: если следующий обед будет непригодным для еды, мы бросим его на пол, чтобы надзирателям было чем себя занять. И чем больше мы будем оставаться голодными, тем тверже будем стоять на своем!

На следующее утро, заключенным подали горячий завтрак на изотермических подносах.

Аллен объявил об окончании голодовки.

Вогель понял, что нужно попытаться расположить к себе Миллигана, которого он считал кем-то вроде лидера заключенных.

— Моя главная задача в этой клинике — это обеспечение ухода моим пациентам, а не их заточение. Команда терапевтов принимает решения, а сотрудники безопасности ей подчиняются. Как думаешь, мы сможем работать все вместе без конфликтов?

Мистер Вогель, — ответил Аллен. — Вы должны найти способ занять пациентов. В вашей библиотеке работают два ассистента, но при этом на складе нет ни одной книги, кроме кучки журналов Нэшнл Джиографик. Предложите нам мотивирующие занятия. Не стоит ждать какой-либо инициативы от пациентов, которых только и делают, что накачивают лекарствами. Учтите, мистер Вогель, если вы продолжите будить спящего медведя, в конечном итоге он вас укусит.

Кевин, оказавшись в пятне, повел себя более прямолинейно:

— Иди к черту, Вогель! воскликнул он. — Не подходи ко мне! Ты устанавливаешь правила, хочешь играть в эту паршивую игру — без проблем! Но учти: мы не сдадимся!

Томми спросил, почему пациенты не имеют домашних животных:

— В описании клиники упоминаются курсы зоотерапии. Налогоплательщики платят за этот сервис — так почему же, мистер Вогель, у нас нет питомцев?

Переговоры прошли не безрезультатно. В следующий понедельник, один из охранников бросил на пол камеры Билли золотую рыбку в пластиковом пакете, со словами:

— Вот и твоя зоотерапия, Миллиган. А сейчас, будь добр, закрой свой рот!

Эта провокация чуть не вызвала бунт в Дейтоне.

На следующий день начальник службы безопасности клиники объявил, что отныне двери камер в течение дня будут закрыты. Таким образом, пациенты будут вынуждены проводить большую часть своего времени в гостиной.

Кевин направился в сторону камеры Дона Бартли, ему не терпелось обсудить с ним это новое правило. Он опустил дверную ручку, чтобы войти в комнату своего друга, но, к своему удивлению, обнаружил, что дверь открывалась не более чем на несколько сантиметров. Кевин бросил взгляд в окно, чтобы понять, что же там происходит. Бартли сидящий на кровати, показывал ему средний палец. Оказалось, он заблокировал дверь в свою камеру столом.

Когда Дон наконец пустил его, Кевин осознал невероятную ошибку, которую допустили архитекторы при планировки здания. Не считая тех дверей, что были в павильоне у входа, двери всех камер открывались внутрь! Как они могли допустить такую оплошность? Получается, если пациент не хотел принимать гостей в своей комнате, ему достаточно было лишь передвинуть свою железную кровать к двери, чтобы забаррикадировать ее. Тогда охране придется как-то распилить металлическую кровать, чтобы открыть дверь в камеру заключенного.

Дон Бартли намеревался закрыться в своей камере в знак протеста против новых мер, о которых сообщила служба безопасности, но Кевин уговорил его отказаться от этой идеи.

— Лучше сохранить этот козырь в наших руках, Дон. Он может оказаться очень полезным в случае серьезных проблем с охраной, — убеждал своего друга, Кевин. — Если когда-нибудь мы поднимем бунт, то сможем забаррикадироваться в наших комнатах. Только представь, дружище! Это же невероятно: надзиратели хотят закрыть нас в наших камерах, заперев двери, но они понятия не имеют, что те же двери могут сыграть с ними злую шутку и помочь нам забаррикадироваться изнутри камер!

Бартли оценил план Кевина по достоинству, но его все же не оставляло в покое несправедливое нововведение:

— Хорошо, но все-таки, что нам делать с новым правилом?

— У меня есть идея…

Кевин сказал остальным заключенным, чтобы на следующее утро, когда они будут покидать свои камеры, каждый взял с собой подушку и простыни. Затем, по плану, они должны были лечь на пол в коридоре, у своих дверей. Это должно было здорово обескуражить Вогеля, доказав ему, что вовсе не врачи правят в Дейтоне.

Все было сделано по плану.

Через три дня Вогель приказал, чтобы двери всех камер снова оставались открытыми.

Дневник Мэри

18 января 1981 г.

Встреча с писателем. Билли узнал, что Мориц (директор Департамента психического здоровья) ушел в отставку. Его реакция не заставила себя ждать: он заявил, что просто необходимо расположить к себе его преемника — чтобы он был на их стороне. По его мнению, для нас было бы лучше всего, если бы новым директором Департамента психического здоровья стала женщина.

Если верить газетам, Линднер находился под постоянной защитой полиции, с тех пор, как Арни Логан (еще будучи в Лиме) нанял киллера, чтобы убить его. Линднер заверил Арни, что хотел бы добиться его перевода в государственную психиатрическую клинику, каким бы ни было мнение Морица.

Но во время прохождения комиссии Линднер заявил, что Арни опасный тип, который должен оставаться в учреждении с высоким уровнем безопасности до конца своих дней.

27 января 1981 г.

Алан Голдсберри подал ходатайство судье Флауэрсу с просьбой принять решение о праве Миллигана проходить комиссию за закрытыми дверями каждые девяносто дней, как это было предусмотрено в прежнем государственном законе. Адвокат аргументировал свое прошение тем, что применение новой поправки 297 («закон Миллигана» или «закон Коламбус Диспэч») по отношению к его клиенту может иметь обратную силу и, следовательно, противоречить конституции страны.

Судья Флауэрс, однако, вынужден был уступить давлению, возникшему в обществе из-за закулисной игры СМИ и некоторых местных политиков — действия которые сыграли колоссальную роль в судьбе Билли и отрицательно сказались на его психическом здоровье. В начале февраля Флауэрс постановил, что Миллиган все-таки попадает под действие нового закона. Билли и все мы должны будем ждать сто восемьдесят дней до 4 августа 1981 — когда состоится следующее заседание комиссии, которое будет открытым для публики и прессы. В течение следующих месяцев, Голдсберри не сидел сложа руки: он собирал юридические документы, показания, стенограммы, заявления тех, кто считает, что Билли Миллиган не представляет опасности ни для себя, ни для общества, и должен быть переведен, в соответствии с законом, в психиатрическую клинику с менее строгим режимом.

Среди этих документов был доклад от 24 марта 1981, составленный психиатром из Дейтона, С.М. Сэмми:

«Рекомендации:

Он (Билли Миллиган) не является склонным к побегу и не требует содержания в учреждении с усиленной охраной. Мы рекомендуем перевести его в государстенную клинику в Афинах; лечащим врачом назначить доктора Кола. Также возможно продолжение лечения в клинике доктора Корнелии Уилбур в Лексингтоне, штат Кентукки».

Томми заметил, что Мэри выглядела усталой. Ему нравилось, что она приходила каждый день, но также он видел, что обязанности, которыми обременяла себя Мэри, утомляли ее. Девушка изо дня в день выглядела все более бледной и уставшей. Она снова начала принимать антидепрессанты. Томми очень обеспокоился, когда узнал это.

— Я больше не могу, — заявил Томми Писателю, — Я готов на все, чтобы покончить со сложившейся ситуацией. Скоро что-то произойдет, точно говорю! Либо я выпрыгну через решетки и меня грохнут при побеге, либо я обращу это место в пепел. Я чувствую, как меня охватывает отчаяние, поэтому нельзя, чтобы Мэри оставалась со мной. Я хочу, чтобы она покинула Дейтон. Так будет лучше. Для всех… Я не хочу, чтобы она пришла получать мой труп.

Несмотря на ее протесты, аргументы и просьбы, некоторые люди упорно продолжали уговаривать ее не портить свое будущее, связывая свою судьбу с Билли. В конце концов, бедная девушка обессилела и сдалась. Последний раз Мэри пришла к Билли 25 марта 1981 года.

Больше они никогда не увиделись.

Доктор Кол должен был вернуться в Коламбус, чтобы пройти официальный допрос. Его показания будут учитываться при прохождении Миллиганом комиссии, которая начнется через две недели. В первую очередь, доктора спрашивали о его образовании, опыте работы в психиатрии. Затем прокурор приступил к перекрестному допросу.

— Как Центр судебной медицины в Дейтоне сможет поставить правильный диагноз и предложить адекватное лечение, если сам пациент Миллиган отказывается сотрудничать? — спросил прокурор Томас Бил.

— Возможно, он не доверяет терапевтам, — объяснил доктор Кол. — Вероятно, господин прокурор, мистер Миллиган опасается предоставить персоналу Дейтона информацию о себе и своих личностях, так как боится, что ее используют против него. Исходя из этого, я считаю логичным то, что он не доверяет их заключениям. Я уже встречал подобную проблему, — спокойно продолжил доктор Кол и добавил с нескрываемым упреком в голосе, — и позвольте заметить, происходило это в условиях намного более благоприятных, нежели в клинике, окруженной высоким забором и колючей проволокой.

Маленький полный психиатр поднял глаза на прокурора.

— Кто-то, в конце концов, должен решить, с кем мы имеем дело: с заключенным или пациентом. И это должен решить не я. Для меня Миллиган это пациент. Сотрудники тюрьмы Дейтона со всеми их предписаниями по безопасности, режимами контроля, камерами, мониторами и всем остальным заставляют думать, что Билли все-таки заключенный. Да что уж там! Меня ощупали и тщательно обыскали, перед тем, как пустили к пациенту в комнату встречи. И это, по моему скромному мнению, вовсе не похоже на благоприятное терапевтическое окружение.

Доктор Кол выдержал выразительную паузу и продолжил:

— Даже директор медицинской части досматривается каждый день и должен проходить через металлоискатель. Однажды я спросил у него: «Доктор Сэмми, а если бы вам нужно было заходить сюда десять раз в день, неужели они заставили бы вас всякий раз проходить проверку?» Он ответил мне: «Да, конечно!» будто я спросил что-то нелепое. Такие порядки кажутся мне весьма странными и неуместными в обычной психиатрической практике, и я думаю, что все это порождает некоторую неразбериху.

Выслушав доктора, Томас Бил спросил у него:

— Доктор Кол, скажите, пожалуйста, справедливо ли будет утверждать, что, по причине развития у Миллигана синдрома множественной личности, в течение пяти-семи последних лет он превратился в агрессивного и весьма буйного человека?

— У него были периоды жестокости и агрессии. Но если вы хотите, чтобы я отнес его к категории жестоких и агрессивных пациентов, то я никак не могу этого сделать. Я считаю правильным исходить из того, о чем, как мне кажется, свидетельствуют факты. В Афинах Миллиган вел себя прекрасно до тех пор, пока не произошла целая серия злосчастных событий. Именно с этого момента он начал испытывать страх и недоверие к окружающим, вследствие чего, к сожалению, результаты лечения начали сходить на нет. Как мне кажется в этом случае, безусловно, имеет место быть причинно-следственная связь. Вы ведь знаете, что Билли свободно выходил в город, никогда не приносил никому никакого вреда, не совершил ни одного преступления; его нельзя было ни в чем упрекнуть, даже тогда, когда он подвергался многочисленным провокациям. При помощи различных способов терапии я учил его управлять своими негативными эмоциями.

— Согласен, вы выступаете в роли наставника. Казалось бы, произнеси вы «Абракадабра! Все позади» и этого будет достаточно. Но ведь это не так. Терапия — длительный, эволюционный процесс и необходимо много времени, для достижения абсолютного результата, — парировал прокурор.

— Вынужден признать, мне так и не удалось до конца научить его держать язык за зубами, — отвечал доктор Кол, продолжая защищать своего бывшего пациента. — У Билли всегда был острый язык, и он не стеснялся выражать свое мнение, но я не помню ни одного случая, когда он заходил слишком далеко. Он был поборником справедливости и реформатором; Билли без конца был готов ринуться в новый крестовый поход, ввязаться в то или иное дело, но он никогда не делал никому зла, никому не угрожал и никогда ничего не крал. Ему действительно становилось лучше!

Майкл Эванс, от имени генерального прокурора штата Огайо, начал перекрестный допрос.

— Почему Миллигана перевели из Лимы в клинику штата?

— Вам объяснить только причину или рассказать всю историю?

— Меня интересует и то и другое.

— На тот момент психическое состояние Миллигана значительно улучшилось, и мы, как и сам пациент, были готовы отпускать его в город. Прошу принять во внимание то, что речь шла о пациенте государственной клиники. Миллиган начал выходить в город и в связи с этим в прессе одна за другой начали появляться статьи о нашем пациенте, которые были, мягко говоря, не очень позитивные. Среди них была и местная афинская газета, и пресса Коламбуса. Некоторые законодатели обратили внимание на беспокойство, вызванное этими статьями, и решили принять меры.

Комиссия внимательно слушала доктора, и после некоторой паузы он продолжил свой рассказ о Билли:

— Понимаете, внезапная популярность Миллигана, причем не в самом положительном свете, шумиха в средствах массовой информации, поднятая вокруг него, вкупе с ограничениями, касательно режима его содержания, которые появились в результате всего этого, сильно на него подействовали. Они нанесли вред его состоянию, снова вызвав глубокую тоску и как следствие, повторное появление некоторых симптомов, функциональных расстройств, и прочего, с чем мы успешно боролись в течение большого промежутка времени.

Комиссия молчала, понимая, что доктор еще не все сказал. Доктор Кол медлил. Его лицо незаметно осунулось и, казалось, его охватили грусть и сожаление о том, что все сложилось именно так, а не иначе:

— Знаете, уважаемые члены комиссии… — взволнованно произнес доктор Коул, но затем совладал с собой и продолжил. — Я убежден, если бы нас оставили в покое, то общество могло бы получить еще одного честного налогоплательщика.

— Можете ли вы наиболее точно описать его реакцию на все внешние волнения и раздражения? — невозмутимо продолжил допрос Майкл Эванс, не обратив внимания на минутное эмоциональное волнение допрашиваемого.

— Да, конечно. Он стал очень… очень подавленным, безутешным. Пациент начал отказываться взаимодействовать. Он был полностью разбит. Часто задавался вопросом: для чего все это нужно? Билли угнетало то, что он находится взаперти. Миллиган неустанно твердил, что все хотят, чтобы он провел в клинике остаток своих дней.

Роль «службы освобождения под честное слово» в этом деле казалась мне особенно губительной. Их постоянные угрозы, вечные вмешательства в жизнь Билли. Этот дамоклов меч каждый день свистел над нашими головами, и мы не знали, чего ожидать. Между тем, мы показывали нашу готовность сотрудничать: кажый раз, когда Миллиган куда-либо направлялся, мы тотчас же звонили в надлежащие структуры и оповещали их об этом. Если он спускался прогуляться вокруг домов или шел в «Макдоналдс» в ста метрах от нашего учреждения, мы тотчас звонили в местную полицию, офис шерифа и в службу условно-досрочного освобождения, чтобы держать их в курсе. Таким образом, с нашей стороны делалось все, чтобы они своевременно знали, куда наведывался Миллиган, в какое время он покинул учреждение, с кем, и т. д. Позднее мы так же продолжали оповещать их, особенно, когда решили, что Билли способен выходить на большее время. Это являлось частью договора, который мы заключили, чтобы обеспечить всеобщую безопасность. Но нужно понимать, что жить в таких условиях тяжело: ведь это колоссальное давление, стресс от осознания того, что все только и ждут повода, чтобы снова отправить его в тюрьму… Он то и дело повторял: «Если я вернусь в тюрьму, то я умру. В тюрьме меня точно убьют…» Задумайтесь на секунду, уважаемые члены комиссии, какое влияние могут оказывать такого рода размышления на человека, имеющего такие проблемы, как Билли Миллиган, — завершил свой длинный рассказ доктор Кол, пытаясь представить Билли в лучшем свете.

Первым неприятным сюрпризом комиссии 4 апреля 1981 года стало письмо, отправленное Миллиганом Арни Логану. Томас Бил «любезно» представил письмо на рассмотрение комиссией.

В этом аккуратно напечатанном на машинке документе говорилось о том, что Логан собирался нанять киллера, чтобы убить доктора Льюиса Линдера. Бил прочитал письмо вслух на слушании. Оно датировалось 18 января 1981 года (в тот же день Мэри в своем дневнике упоминала об этом

Содержание письма было следующим:

«Дорогой Арни,

Я решил ликвидировать Линдера и готов поспорить на двадцать пять тысяч долларов, что знаю, кого ты нанял. Если мои расчеты верны, даже полиция Соединенных Штатов не сможет остановить этого человека. Признаться, ты выбираешь истинных профессионалов своего дела, для выполнения своих заданий. Но, по моему мнению, ты выбрал абсолютно неверную тактику решения своих проблем. Ты должен учитывать одну единственную, но очень важную вещь: наем киллера вполне логично будет считаться асоциальным поведением с твоей стороны и уж точно не привнесет ничего хорошего в твое дело. Учел ли ты тот факт, что вряд ли какой доктор согласится взяться за тебя, зная, что рискует получить пулю в лоб, всякий раз как тебе что-то не понравится? Так вот, Арни, если Линдер причинил тебе столько боли, что ты утратил всякую надежду, тебя посещают мысли о том, что жизнь окончена и ты проведешь остаток жизни за решеткой… Тогда, Арни, я благословляю тебя.

Передай привет Сфинксу. Скажи ему, что камень приземлился во мху.

Всего наилучшего,

Миллиган».

Не трудно догадаться какое впечатление оказало это письмо на членов комиссии. Оно наводило на мысль, что прокурор действительно прав, утверждая, что Миллиган асоциальный, более того, опасный для общества и место ему в тюрьме, а не в психиатрическом центре Афин.

Но это не все, что должно было удивить присутствующих в тот день в зале суда. Миллиган просил разрешения говорить в суде и дал присягу. Тогда молодой помощник Голдсберри, Стивен. Г. Томпсон, согласно протоколу попросил своего клиента представиться членам комиссии, назвав свое имя.

— Томми, — ответил он невозмутимо.

Изумленный шепот прошелся по залу суда.

— Вы не Билли Миллиган? — спросил не менее удивленный Томпсон.

— Неа. И никогда им не был, — в том же духе отвечал Томми.

Ответив на вопросы по поводу письма, предназначенному Арни Логану, Томми объяснил, что Аллен написал его, после того, как услышал, что Логан будет перемещен в Дейтон.

Аллен пытался льстить Арни, потому что боялся его.

— Заказать убийство Линднера было идиотской затеей, но не мог же я ему сказать это. Я не хотел стать его врагом. А для этого нужно соблюдать несколько простых правил: не говорить Арни Логану, что он должен делать; не приказывать ему; уважать его… Я прекрасно понимаю, что глупо убивать людей за то, что они свидетельствуют против вас в суде. Доктор Линднер сегодня выступает против меня, но я и не думал пристрелить его за это.

Посыпались вопросы о лечении и пребывании в клинике Дейтона. Томми спросили, почему он отказался сотрудничать с врачами Дейтона, на что тот ответил, что не доверяет им и боится:

— Логично же, что вы не хотите давать людям, которым не доверяете, копаться в ваших мозгах.

21 апреля 1981 года апелляционный суд 4 округа, наконец, принял решение, согласно которому перевод Билли Миллигана из Афин в Лиму, по решению окружного судьи Афин Роджера Джонса, принятому полтора года назад, признавался законным.

Суд постановил, что организовать перевод Миллигана без предварительного уведомления заинтересованного лица и его семьи, не позволив пациенту воспользоваться услугами адвоката, вызвать свидетеля или воспользоваться правом на судебное заседание в полной и надлежащей форме представляет серьезное нарушение его прав. Это должно повлечь за собой отмену вышеупомянутого приказа о переводе пациента в Лиму и его возврат в учреждение, где он находился до незаконного перевода.

Но в этом же постановлении апелляционный суд отказал в отмене этого перевода, несмотря на его незаконность. Суд отметил, что комиссия, изучавшая дело Билли Миллигана «считает, что располагает достаточными доказательствами … для подтверждения того, что пациент, в силу своего психического заболевания представляет опасность для себя и окружающих».

Никто не сообщил апелляционному суду ни то, что эти «доказательства» были предоставлены директором Фредериком Милки, который позднее признался, что не проверял Миллигана дольше, чем несколько часов, А также суду не сообщили и то, что Билли тогда находился под ответственностью главного врача Лимы Льюиса Линднера.

Через шесть с половиной недель после прохождения Миллиганом комиссии, судья Джей Флауэрс принял свое решение. Он приказал содержать Миллигана в центре судебной медицины Дейтона, «наименее строгом из доступных учреждений, которое соответствует всем необходимым требованиям для лечения и общественной безопасности».

Голдсберри немедленно подал жалобу на это решение, но, принимая во внимание нападки прессы и политиков, мало кто верил, что у Билли есть шанс вернуться в обычную больницу в обозримом будущем.

Теперь, когда Мэри больше не посещала Миллигана в Дейтоне, Рейджен решил, что Кевину можно позволить проводить больше времени в пятне. Сам же он редко выходил в пятно, так как был недоволен своим ухудшившимся английским: югославский акцент стал настолько сильным, что пациенты и охранники перестали его понимать. Однако Рейджен упрямо отказывался заниматься улучшением своих языковых навыков.

Артур не хотел занимать пятно, потому что в таких местах вроде Дейтона требовался аферист или смекалистый человек. Он считал, что здесь логика никак не поможет семье. Естественно, дети оставались за кулисами, и пятно в основном принадлежало Томми, Аллену и Кевину.

Через два дня после решения Флауэрса, социальный работник, стоявший в павильоне, попросил Кевина подписать формуляр, позволяющий Танде Бартли посещать его. Кевин не понимал, что ему делать и чего от него хотят. Тем не менее, он любил лакомства, которые приносили посетители, поэтому подписал формуляр и направился в приемную.

Он быстро осмотрел посетителей, и его взгляд остановился на девушке в короткой юбке, одиноко сидящей в углу. Когда он подошел, она скрестила ноги. Он провел взглядом от ее тонких лодыжек до округлых бедер.

— Кого вы хотели увидеть? — спросил Кевин.

— Вас — ответила она, кокетливо проведя языком по губам.

Кевин подумал, что эта Бартли определенно знает, как использовать свою привлекательность.

— Мой брат Дон много рассказывал мне о вашей истории. Я нахожу это очаровательным. Вы не возражаете, если я буду приходить к вам? Мы могли бы беседовать… — продолжала девушка.

Кевин посмотрел в глубокие черные глаза девушки и вздохнул:

— Честно говоря, я не уверен, что ме сердце сможет сильно сопротивляться этому.

Танда Бартли рассмеялась, оценив шутку Кевина, после чего сказала:

— Я видела вас много раз, когда приходила к Дону. Однажды я спросила его: «Эй, Дон, кто этот высокий красавчик, похожий на брошенного щеночка?» С тех пор он много рассказывал мне о вас.

— Неужели? И что же вы знаете обо мне? — вызывающе откликнулся Кевин.

— Я знаю, что люди совершают ошибки. А еще я знаю, что вас обвиняют в преступлении, но меня это мало заботит. Скажите, я могу помочь вам чем-нибудь?

— Вы тоже психиатр? — спросил Кевин.

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, думаю, что вы одна из тех женщин, кому нравятся преступники, которых они собираются вывести на путь праведный.

Она прыснула, и ее смех был звонким и привлекательным.

— Я просто хотела сказать, — вкрадчиво сказала девушка, сексуально улыбаясь Кевину. — Что если у вас есть какие-то комплексы, ну, скажем, сексуального характера, то я могла бы помочь избавиться от них.

Кевин с энтузиазмом кивнул и положил руку на ее бедро.

— Так-то лучше. Кажется, это именно то, что большинство женщин видит во мне. Но сразу предупреждаю: в моей голове целая толпа, нуждающихся в помощи, — заигрывая, продолжал Кевин.

— Мой брат мне рассказывал об этом. Честно говоря, это даже возбуждает, — ответила Танда. Она снова провела языком по губам, сверля Кевина своими черными глазами.

Несколько дней спустя, когда Томми был доставлен под конвоем в комнату для посещений, он нашел там раздраженную Танду. Один из охранников у входа попытался заигрывать с девушкой, когда она проходила через металлодетектор.

— Представляешь, этот сукин сын в открытую кадрил меня! — возмущенно рассказывала она Томми. — Он облизнулся, и сказал мне: «Почему бы тебе не бросить этого насильника и не попробовать настоящего мужчину?». Еле сдержалась, чтобы не прикончить этого ублюдка! Ничего, когда-нибудь я подстерегу его на парковке, позволю ему распустить свои грязные лапы, а затем воткну в него нож!

Томми понял, что бойкая и игривая Танда, несмотря на невинную кукольную внешность, на самом деле женщина куда более решительная, чем те, кого он встречал раньше. Она явно была из тех, кто не получая приглашения, врывается силой.

— Не увлекайся насилием, Танда — настороженно предупредил ее Томми.

— Думаю, что ты-то уж точно умеешь контролировать свои эмоции. Ты занял пятно. Расскажи, на что это похоже изнутри?

Томми отчаянно пытался найти способ объяснить ей это.

— С тобой случалось такое, что во время прогулки по лесу, ты встречала мертвое животное и чувствовала запах падали настолько отчетливо и сильно, что тебя начинало тошнить?

Она покачала головой:

— Нет, но я могу представить себе каково это.

— Хорошо. Ты отворачиваешься и пытаешься представить другой запах, например, мороженого, или что-то другое приятно пахнущее: просто для того, чтобы не чувствовать этот зловонный запах смерти, чтобы увести свои мысли от него. Примерно такие ощущения я испытываю, когда выхожу из пятна. Ты сходишь с ума от того, что ты видишь. Это перестает существовать и бум! — ты спишь. Ты забираешь с собой часть себя, где-то еще храня другую часть — рано или поздно она вернется к тебе, но ты никогда не станешь цельным человеком. Вот что чувствовал Билли. Он ушел, потому что чувствовал отвращение. Он не хотел больше что-либо видеть или чувствовать…

С самого начала Томми знал, что Танда его использует. Но пока он не понимал, какие цели она преследует. Он видел, что Танда Бартли весьма умна, хитра и знает, как расположить к себе человека. Однажды, Томми заметил, как она умело манипулирует одной из медсестер, которая, по всей видимости, питала слабость к ее брату. Танда встретила девушку на парковке и через нее передала Дону то, что он просил. Через несколько недель, Танда вновь встретилась с медсестрой на той же парковке и передала ей немного марихуаны для брата.

Через неделю начальник охраны, мистер Гаррисон, ворвался в сектор «D», в сопровождении двух громил. Гаррисон нес в руках свою записную книжку. Аллен заметил, что они шли как-то подозрительно быстро. Гаррисон со своей свитой вошли в комнату санитаров, задали несколько вопросов, после чего начали рыться в медицинских тележках, чтобы узнать графики пациентов.

Что-то явно должно было произойти.

Гаррисон подозвал дежурную медсестру, Милли Чейс:

— Велите всем вашим пациентам собраться в гостиной.

Она мрачно посмотрела на него.

— Мне приказано не покидать сектор без разрешения офиса медсестер и уж тем более без замены.

— Это не наша проблема. Мы обыщем камеры и сделаем это прямо сейчас!

Лицо медсестры покраснело от гнева. Она включила свой микрофон:

— Внимание! Объявляю всем пациентам корпуса «D», прибыли охранники, которые собираются обыскать ваши палаты. Если у вас есть что-то, что нужно спустить в унитаз, то лучше сделать это сейчас немедленно!

Гаррисон оборвал ее и быстро выключил микрофон, но было уже поздно: гостиная опустела, все разбежались по палатам, чтобы скрыть то, что не должны были найти охранники. Вскоре в пустом коридоре из каждой палаты был слышен звук смываемой воды.

По клинике пошел слух, что Миллиган подговорил пациентов написать в администрацию жалобу на охрану, и уже отправил копию губернатору и разослал в прессу. Когда директор запретил охранникам проводить незаконные обыски в палатах, Гаррисон, судя по всему, решил, что все эти беспорядки дело рук одного человека.

Через несколько дней, охрана передала Томми табак. Аллен попросил Танду сообщить Писателю, что Артур решил закончить беседы.

Телефонный звонок разбудил Писателя в полночь 22 июля 1981 года. В телефоне прозвучал голос Танды Бартли:

— Простите за поздний звонок, но это действительно важно. Билли последнее время находится в депрессии — сказала она — и моему брату кажется, что он может покончить с собой. Томми не хотел звонить вам, но тот, кого зовут Аллен, решил, что вы должны быть в курсе.

Страницы: «« ... 910111213141516 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Как же тихо и спокойно жилось в нашем Ровердорме! Но ровно до той поры, пока молодой герцог Кавингто...
«Худшее позади…» Как часто повторяют эти слова на излете смутных времен, войн, катастроф, эпидемий. ...
Разлом закрыт и теперь ничто не мешает героям жить счастливо. Вот только разоренной демонами стране ...
Планета Эдем покрыта руинами и воронками от взрывов. Уцелевшие стены изрешечены пулями. Это мир Свал...
Август 1941 года. Вал наступающих немецких армий неудержимо катится к Москве. В тылу вермахта осталс...
Игра набирает популярность, все большее количество людей погружается в волшебный мир проекта Альфа. ...