Ганнибал Харрис Томас

5

Старлинг была хорошей хозяйкой, но не дотошно аккуратной. В ее части дуплекса всегда царила чистота, и Клэрис в любой момент могла найти то, что нужно, но вещи у нее имели тенденцию скапливаться кучами – неразобранное белье после стирки, больше журналов, чем места для их хранения. Она могла бы занять призовое место на чемпионате мира по глаженью в последнюю минуту, но ей никогда не нужно было слишком наряжаться и прихорашиваться, так что в целом она со всем этим справлялась.

Когда ей хотелось полного порядка, она проходила через общую кухню на другую сторону дуплекса, принадлежавшую Арделии Мэпп. Если Арделия была у себя, можно было воспользоваться этим, чтобы получить совет, который всегда оказывался полезен, хотя иной раз бывал более резок, чем ей хотелось. Если же Арделии не было, Старлинг – по молчаливому соглашению между ними – могла посидеть в этой атмосфере абсолютного порядка, царившего в жилище Мэпп, поразмышлять, при условии, что не оставит там никаких следов своего пребывания. Здесь она сегодня и сидела. Это было одно из тех жилищ, в котором всегда пребывает дух его владельца, присутствует тот физически или нет.

Старлинг сидела, глядя на страховой полис бабушки Арделии, который висел на стене, заключенный в красивую рамку, точно так же, как он висел когда-то в сельском домике самой бабушки, а потом в многоквартирном доме, когда Мэпп была еще ребенком. Бабушка Арделии занималась выращиванием овощей и цветов на продажу и экономила на всем, чтобы платить страховые взносы, зато потом получила возможность взять кредит в счет оплаченной страховки, чтобы помочь Арделии в самый критический момент, когда та грызла гранит наук в колледже. Рядом висела и фотография бабушки – маленькая старушка, не сделавшая даже и попытки улыбнуться, белый крахмальный воротник и древняя мудрость в сверкающих черных глазах под соломенной шляпкой-канотье.

Арделия всегда сознавала, из какой среды она вышла, она ежедневно черпала в этом силы. И сейчас Старлинг пыталась сделать то же самое, чтобы взять себя в руки. Лютеранский приют в Бозмене дал ей пищу и одежду, задал ей модель приличного поведения, но то, что ей было нужно сейчас, она могла найти только в собственной генетической памяти.

Чем ты располагаешь, если происходишь из бедной белой семьи? Да еще из такого района, где Реконструкция[23] завершилась только к концу 1950-х годов? Если происходишь из той социальной среды, которую в университетских городках обычно именуют скопищем голодранцев или «деревенщиной», а даже если и снисходят, то называют «синими воротничками» или «белой беднотой Аппалачских гор»? Если даже при ощущении некоторого родства всех южан (которые вообще-то считают недостойной любую физическую работу) твою родню и там называют беднотой, то где искать опору, с кого брать пример? Ну да, мы как следует наложили северянам в первой битве при Булл-Ран[24], ну и что? Да, прадедушка здорово дрался во время осады Виксберга[25], да, часть национального парка Шиллох навеки останется у всех в памяти как Язу-Сити[26], ну и что?

Много чести и еще больше гордости, если сумел выжить с тем, что у тебя осталось после всего этого – жалкие сорок акров земли да тощий грязный мул, – но надо еще уметь это понять. А ведь никто тебе об этом не скажет.

Старлинг добилась успеха во время учебы в Академии ФБР, потому что ей некуда было отступать. Она сумела пережить удары судьбы в государственных организациях, научившись уважать порядок, четко и твердо следуя всем установленным ими правилам. Она всегда двигалась вперед и вверх, она добилась стипендии, она была хорошим товарищем в любой команде. И ее неудача в продвижении по служебной лестнице в ФБР после такого блестящего старта стала для нее внезапным и страшным потрясением. Оказалось, что она, как муха, попавшая в бутылку, бьется о стеклянную стенку.

У нее было четыре дня, чтобы оплакать Джона Бригема, убитого у нее на глазах. Давным-давно он ее кое о чем попросил, но она сказала «нет». И тогда он спросил ее, останутся ли они друзьями, уже не вкладывая в это никакого другого смысла, и она сказала «да», подразумевая именно это.

Ей теперь еще предстояло смириться с тем фактом, что она сама застрелила пятерых возле рыбного рынка «Фелисиана». Перед ее мысленным взором вновь и вновь возникала картина того, как один из «крипсов», которого сплющило между столкнувшимися машинами, судорожно хватается за крышу «Кадиллака», а его пистолет скользит по крыше.

В один из этих дней, просто чтобы отвлечься от тяжких дум, она поехала в больницу проведать ребенка Эвельды. Там была мать Эвельды, держала своего внучонка на руках, собираясь везти его домой. Она узнала Старлинг по фотографиям в газетах, передала ребенка медсестре и, прежде чем Старлинг поняла, что она собирается сделать, влепила ей пощечину – прямо по замотанной бинтом щеке.

Старлинг не стала отвечать тем же – просто выкрутила ей руку за спину и сунула лицом в стекло, отделявшее детскую палату от приемной, и держала в жестком захвате, пока та не перестала дергаться, тыкаясь расплющенным носом в стекло, заплеванное ее слюнями и пеной изо рта. У Старлинг по шее текла кровь, от боли кружилась голова. В отделении «Скорой помощи» ей наложили на ухо новые швы. Она отказалась подавать заявление в полицию. Санитар из «Скорой помощи» сообщил об инциденте в редакцию «Тэтлера» и заработал на этом три сотни долларов.

Ей пришлось выезжать из дома еще дважды – чтобы все подготовить к похоронам Джона Бригема и на сами похороны на Арлингтонском национальном кладбище. У Бригема почти не осталось родственников, да и те дальние, а в завещании он назначил Старлинг своим душеприказчиком.

Лицо у него было сильно повреждено, так что потребовался закрытый гроб, но она по мере возможности проследила за тем, чтобы его все же привели в соответствующий вид. И покойного уложили в гроб в безукоризненной синей форме морского пехотинца, с орденом Серебряной звезды и орденскими планками вместо других наград на груди.

После погребальной церемонии командир Бригема передал Старлинг шкатулку, в которой лежали личное оружие Бригема, его значки и некоторые вещи из его вечно переполненного стола, включая дурацкую птичку, которая все время раскачивается и пьет из стаканчика.

Через пять дней Старлинг предстояло слушание ее дела, что могло окончательно ее уничтожить. За исключением одного сообщения от Джека Крофорда, ее рабочий телефон все эти дни молчал, а Бригема больше не было, и поговорить теперь было не с кем.

Она позвонила секретарю профсоюза сотрудников ФБР. Он дал только один совет: не надевать на слушание длинные серьги или открытые босоножки.

И каждый день пресса и телевидение продолжали шумиху вокруг истории с Эвельдой Драмго и трепали ее, как такса треплет схваченную крысу.

Здесь, в идеальном порядке дома Арделии Мэпп, Старлинг пыталась думать.

Что может уничтожить любого человека – это червь сомнений, желание согласиться с обвинителями, чтобы добиться их расположения.

Какой-то звук мешает…

Старлинг пыталась точно припомнить свои слова там, в микроавтобусе. Может быть, она сказала что-то лишнее?

Какой-то звук мешает…

Бригем велел ей проинформировать остальных об Эвельде. Может быть, она изначально проявила враждебность, сказала о ней что-то гнус…

Какой-то звук все время мешает думать!

Она пришла в себя и поняла, что это звонят в ее дверь, на той стороне дуплекса. Наверное, какой-нибудь репортер. Еще могли принести повестку в суд по гражданским делам – она ожидала ее. Она отвела в сторону занавеску на окне в гостиной Мэпп и выглянула наружу – как раз вовремя, чтобы успеть заметить почтальона, уже возвращавшегося к своему грузовичку. Она открыла парадную дверь и перехватила его и, повернувшись спиной к машине прессы, дежурившей на той стороне улицы с теле-и фотообъективами наготове, расписалась в получении заказного письма. Конверт был лиловато-розового цвета, с вплетенными в дорогую плотную бумагу шелковыми нитями. Хотя она сейчас думала совсем о другом, конверт ей кое-что напомнил. Оказавшись снова внутри, подальше от чужих глаз, она глянула на адрес. Великолепный каллиграфический почерк.

Несмотря на постоянный страх, от которого у нее в голове все время гудело, Старлинг ощутила сигнал тревоги. И почувствовала, как по коже на животе пошли мурашки, словно она облилась чем-то холодным.

Она взяла конверт за края и отнесла его в кухню. Из сумочки извлекла всегда лежавшие там белые перчатки для работы с вещдоками. Прижала конверт к твердой поверхности кухонного стола и весь его прощупала. Хотя бумага была толстая и плотная, она бы сразу выявила наличие батарейки для часов, подсоединенной к листу пластиковой взрывчатки С-4 и готовой взорвать его. Она прекрасно знала, что ей следовало бы проверить конверт под флуороскопом. Если его открыть прямо здесь, это может кончиться плохо. Плохо? Это уж точно. Чушь все это.

Она вскрыла конверт кухонным ножом и извлекла из него шелковистый листок бумаги. И сразу поняла, еще не успев взглянуть на подпись, кто автор этого послания.

Дорогая Клэрис!

Я с огромным интересом следил за тем, как вас бесчестят и подвергают публичному шельмованию. То, как это делали со мной, меня никогда не задевало, исключая, конечно, неудобства, вызванные тюремным заключением, а вот вам может не хватить умения смотреть вперед.

В ходе наших дискуссий там, в тюремном подвале, мне стало совершенно ясно, что ваш отец, погибший ночной сторож, занимает весьма значительное место в вашей шкале ценностей. Думаю, что ваш успех в пресечении карьеры Джейма Гама в качестве закройщика и портного доставил вам наибольшую радость именно потому, что вы могли себе представить, что это сделал ваш отец.

А теперь вы на плохом счету в ФБР. Вы, наверное, всегда воображали, что вами там командует ваш отец, воображали его начальником отдела или даже выше, чем Джек Крофорд, – ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ДИРЕКТОРА ФБР, воображали, как он следит за вашими успехами и гордится вами. Правда? А что теперь? Теперь вы, видимо, представляете себе, как он стыдится вас, как сокрушается в связи с вашим бесчестьем, вашим поражением, бесславным и печальным концом вашей многообещающей карьеры. Так? Может быть, вы уже представляете себе, как вы сами занимаетесь такой же унизительной работой, на которую вынуждена была пойти ваша мать, после того как наркоманы укокошили вашего ПАПОЧКУ? А? Как вы думаете, ваш провал отразится на них? Может быть, люди теперь всегда будут считать их – пусть даже несправедливо – отбросами и мусором, которые торнадо уносит из трейлерного лагеря? Ответьте мне откровенно, специальный агент Старлинг.

Сделаем на минутку перерыв, прежде чем продолжить. А теперь я укажу вам на то качество вашего характера, которое поможет вам: слезы сейчас не застилают вам глаза, у вас хватит пороху, чтобы читать дальше.

Вот вам упражнение, которое может оказаться для вас полезным. Я хочу, чтобы вы проделали это прямо сейчас, немедленно, вместе со мной.

У вас есть чугунная сковородка? Вы же с Юга, из горных районов, не могу себе представить, чтоб у вас такой не было. Поставьте ее на кухонный стол. Включите верхний свет.

Мэпп получила почерневшую чугунную сковородку в наследство от своей бабушки и часто ею пользовалась. У сковородки было черное блестящее дно, которого никогда не касалось мыло. Старлинг поставила ее на стол перед собой.

Теперь, Клэрис, смотрите прямо в сковороду. Наклонитесь и смотрите вниз, на ее дно. Если это сковорода вашей матери – а вполне может оказаться, что это именно так, – то она наверняка хранит в своих молекулах следы вибрации от всех разговоров, которые велись в ее присутствии. Всех обменов мнениями, мелких ссор, жутких откровений, недвусмысленных сообщений о несчастьях, ворчания, поэтических выражений любви.

Сядьте к столу, Клэрис. Посмотрите в сковороду. Если она хорошо прокоптилась, то выглядит как черный омут. И смотреть в нее – все равно что в глубокий колодец. Ваше четкое отражение не на самом дне, оно вырисовывается неясно, словно в тумане, так? Источник света – позади вас, и вот вы видите себя на черной поверхности, а вокруг головы – свечение, словно волосы загорелись.

Мы все – лишь соединения углерода, Клэрис. И вы, и сковородка, и ваш папочка, давно умерший и лежащий в земле, холодный, как эта сковорода. И все вибрации по-прежнему хранятся все там же. Прислушайтесь. Как в действительности звучали их голоса, как они на самом деле жили, ваши всю жизнь боровшиеся родители? Нужны конкретные воспоминания, а вовсе не образы, которые переполняют вашу душу.

Почему так случилось, что ваш отец не был помощником шерифа, одним из тех, что заполняют залы суда? Почему ваша мать служила уборщицей в мотелях, чтобы содержать вас, хотя и не сумела сохранить семью, пока вы не выросли?

Какое у вас осталось самое живое воспоминание о кухне? Не о больнице, а о кухне?

Как мама смывает кровь со шляпы отца.

Какое у вас самое светлое воспоминание, связанное с кухней?

Как отец чистит апельсины своим старым складным ножом, у которого отломан кончик лезвия, и раздает нам дольки.

Ваш отец, Клэрис, был ночным сторожем. А ваша мать – уборщицей.

Чья это была мечта, что вы сделаете блестящую карьеру на федеральной службе, ваша или их? В какой мере ваш отец мог прогибаться и пресмыкаться, чтобы уцелеть в застойном бюрократическом болоте? Был ли он готов ради этого лизать задницы своим начальникам? Вы хоть раз в жизни видели, чтобы он лизоблюдствовал или раболепствовал?

А ваши начальники – они-то хоть раз продемонстрировали какие-нибудь высокие моральные качества? А ваши родители? Может быть, они их демонстрировали? Если так, то совпали ли эти качества?

Посмотрите на честный черный чугун и ответьте мне. Вы подвели своих умерших родителей? Может быть, они предпочли бы, чтобы вы подлизывались? Как они относились к стойкости и силе духа? А ведь вы можете быть сильной и стойкой – стоит лишь захотеть.

Вы воин, Клэрис. Враг убит, ребенок спасен. Вы воин. Самые стабильные химические элементы, Клэрис, расположены в середине Периодической системы, грубо говоря, между железом и серебром.

Между железом и серебром. Думаю, это как раз относится к вам.

Ганнибал Лектер

Р. S. За вами по-прежнему должок, вы сами знаете, кое-какая информация. Сообщите, по-прежнему ли вы просыпаетесь ночью, слыша блеяние ягнят? В любое воскресенье дайте объявление в общенациональном издании «Таймс», в «Интернэшнл геральд трибюн» и в «Чайна мэйл». Адресуйте сообщение АЛ. Аарону, чтобы оно пошло первым. И подпишите его «Ханна».

Читая письмо, Клэрис слышала все эти слова, произносимые тем же самым голосом, который насмехался над ней и язвил ее, копался в ее жизни и просвещал ее в отделении строгого режима спецбольницы для невменяемых преступников, когда ей пришлось продать Ганнибалу Лектеру свои воспоминания в обмен на важную информацию о Буффало Билле. Металлический скрежет этого редко звучавшего голоса она и сейчас все еще слышит в своих снах.

В углу кухни висела свежая паутина. Старлинг сидела, уставившись на нее, пока ее мысли мешались в полном беспорядке. Радость и сожаление, сожаление и радость. Радость оттого, что получила помощь, радость, что увидела путь к исцелению. Радость и сожаление, что доктор Лектер послал свое письмо через службу пересылки в Лос-Анджелесе, а там, видимо, пользуются услугами дешевой рабсилы – на сей раз на конверте стоял штемпель почтового отделения. Джек Крофорд будет страшно рад этому штемпелю, да и почтовые работники тоже, и лаборатория.

6

В комнате, где теперь проходит жизнь Мэйсона, тихо, но здесь звучит свой собственный пульс – вдохи и выдохи респиратора – аппарата искусственного дыхания, который дает ему возможность дышать. Здесь темно, если не считать мерцания в огромном аквариуме, в котором великолепный угорь не переставая выписывает бесконечные восьмерки, а отбрасываемая им тень, словно лента, движется по стенам комнаты.

Заплетенные в косу волосы Мэйсона, свернутые в толстый жгут, лежат на крышке аппарата искусственного дыхания, закрывающей его грудь. Перед ним висит сложное устройство из многочисленных трубок, похожее на флейту Пана.

Длинный язык Мэйсона просовывается в щель между зубами. Он проводит языком по кончику одной из трубок и дует в трубку вместе с очередным циклом работы аппарата.

Из динамика на стене немедленно слышится ответ на его сигнал: «Да, сэр?»

– «Тэтлер»! – Начальное «т» не произносится, но голос сильный и звучный, как у радиодиктора.

– На первой полосе…

– Не надо мне читать. Дайте на монитор. – В речи Мэйсона отсутствуют звуки «д», «м» и «т».

Щелкает высоко поднятый монитор. Его зелено-голубой экран становится розовым, когда на нем появляется первая полоса «Тэтлера».

«АНГЕЛ СМЕРТИ: КЛЭРИС СТАРЛИНГ – МАШИНА ДЛЯ УБИЙСТВ ИЗ ФБР», – читает Мэйсон, три раза медленно вдыхая и выдыхая с помощью аппарата. Фотографии он может увеличивать на экране.

Только одна его рука торчит из-под одеяла, которым накрыта его высоко поднятая кровать. Он может немного ею двигать. Рука эта передвигается, как бледный паук, больше с помощью перемещения пальцев, чем силой мускулов локтя и предплечья. Поскольку Мэйсон почти не может поворачивать голову, чтобы больше видеть, указательный и средний пальцы действуют как антенны, ощупывая пространство, пока большой палец, безымянный и мизинец передвигают ладонь. Вот ладонь нащупывает пульт дистанционного управления, с помощью которого он может увеличивать изображение и переворачивать страницы.

Мэйсон читает медленно. Специальное приспособление, укрепленное на линзе над его единственным глазом, два раза в минуту издает шипение и выпускает тонкую струйку увлажняющей жидкости на лишенное века глазное яблоко, но часто затуманивает стекло линзы. Ему требуется двадцать минут, чтобы до конца дочитать основную статью и дополнительные материалы на ту же тему.

– Поставьте рентгенограмму, – сказал он, закончив читать.

Это заняло всего секунду. Огромная рентгенограмма потребовала специальной подставки с подсветкой, чтобы ее было хорошо видно на мониторе. Человеческая ладонь, видимо покалеченная. Еще один снимок, на нем вся рука вместе с ладонью. Стрелка, приклеенная к рентгенограмме, указывает на старый сросшийся перелом кости посредине между плечом и локтем.

Мэйсон смотрел на экран в течение многих вдохов и выдохов.

– Поставьте письмо, – произнес он наконец.

На экране возник великолепный каллиграфический почерк, буквы абсурдно огромные в результате увеличения.

«Дорогая Клэрис! – читал Мэйсон. – Я с огромным интересом следил за тем, как вас бесчестят и подвергают публичному шельмованию…» Ритм чтения пробудил в нем давно дремавшие думы, которые закрутили и завертели его самого, его кровать, всю комнату, содрали струпья с его отвратительных мечтаний, которые невозможно выразить словами, заставили сердце биться быстрее, опережая работу дыхательного аппарата… Машина ощутила его возбуждение и начала быстрее наполнять воздухом его легкие.

Он прочел письмо до конца, медленно, болезненно, читая в такт работе респиратора, читая, словно верхом на скачущей лошади. Мэйсон не мог закрыть свой глаз, но когда он закончил чтение, его мозг отрешился от того, на что смотрел глаз, чтобы некоторое время подумать. Аппарат замедлил ритм работы. Потом Мэйсон опять дунул в трубку.

– Да, сэр?

– Соедините меня с конгрессменом Велмором. Телефон дайте сюда. Динамик отключите. Клэрис Старлинг, – произнес он, словно разговаривая сам с собой, когда следующий вдох аппарата позволил ему произнести это.

В этом имени не было взрывных согласных, и он хорошо сумел его произнести. Ни один звук не пропал. Пока он ждал телефонного звонка, он на минутку задремал. Тень угря продолжала скользить по его простыне, по лицу и по свернутым в жгут волосам.

7

Баззардз-Пойнт, штаб-квартира отделения ФБР по Вашингтону и округу Колумбия, был так назван по сборищу хищных птиц[27], которые во множестве слетались к военному госпиталю, располагавшемуся на этом месте во время Гражданской войны.

Сегодняшнее сборище руководящих лиц среднего звена из Управления по борьбе с наркотиками, Бюро по контролю оборота алкоголя, табачных изделий и оружия и ФБР посвящено определению дальнейшей судьбы Клэрис Старлинг.

Старлинг в одиночестве стояла на толстом ковре в кабинете своего босса. Она ощущала, как бьется пульс под повязкой на голове. Несмотря на это, она все же слышала мужские голоса, приглушенные дверью с матовым стеклом, ведущей в соседний конференц-зал.

На стекле в орнаменте из золотых листьев красовался огромный герб ФБР с его девизом «Верность, Мужество, Честь».

Голоса за дверью с гербом звучали то громче, то тише в зависимости от напряженности разговора. Несколько раз Старлинг слышала свою фамилию, остальные слова разобрать не могла.

Из окна кабинета открывался прекрасный вид на гавань яхт-клуба и стоящий за ней форт Макнэр, где когда-то были повешены заговорщики, участвовавшие в покушении на Линкольна.

Перед мысленным взором Старлинг возникли когда-то виденные ею фотографии Мэри Саррет – как она идет по форту Макнэр мимо приготовленного для нее гроба и взбирается на помост под виселицей, стоит на крышке люка с уже напяленным на голову колпаком, а юбки обвязаны вокруг ног, «чтобы не допустить непристойности», когда она провалится вниз с громким хрустом шейных позвонков навстречу вечному мраку.

В соседней комнате раздался скрип стульев – мужчины вставали. И вот они вошли в кабинет. Кое-кого она узнала. Господи, да это сам Нунан, помощник директора, курирующий работу всего следственного управления.

И тут же, рядом – ее извечная Немезида[28], Пол Крендлер из Департамента юстиции – длинная шея и круглые уши, высоко посаженные на черепе, как у гиены. Крендлер делал успешную карьеру, и нынче его считали серым кардиналом при Генеральном инспекторе. С тех пор как Клэрис семь лет назад опередила его в раскрытии наделавшего много шума преступления и сама вышла на серийного убийцу Буффало Билла, он при любой возможности подливал яду в ее личное дело и все время нашептывал на ушко членам Совета по работе с кадрами разные гадости про нее.

Ни один из этих людей никогда не участвовал вместе с ней в операциях, не вручал повестки и ордера на арест, не был вместе с ней под огнем и не вытаскивал, как она, осколки стекла из волос.

Ни один из этих мужчин не взглянул на нее, а потом вдруг все разом подняли на нее глаза, как волки в стае внезапно все разом поворачивают головы в сторону больного теленка в стаде.

– Садитесь, агент Старлинг. – Ее собственный босс, специальный агент Клинт Пирсел, потер запястье, словно ему мешали часы.

Стараясь не встретиться с ней глазами, он указал ей на стул, повернутый к окну. Стул для допроса – отнюдь не самое почетное место.

Семеро мужчин остались стоять, черными силуэтами выделяясь на фоне ярко освещенных окон. Старлинг теперь не было видно их лиц, но, несмотря на яркий свет, она могла разглядеть их ноги. Пятеро носили мокасины с кисточками, на толстых подошвах – излюбленная обувь провинциальных стиляг, которым удалось пробиться в Вашингтон. Еще одна пара – макановские туфли с украшенными перфорацией носами и с подошвами фирмы «Корфэм» и последняя, седьмая, – ботинки от «Флорсхайма», тоже с перфорированными носами. В воздухе стоял запах гуталина, нагревшегося от горячих ног.

– Если вы не знаете кого-то из присутствующих, агент Старлинг, то это помощник директора Нунан, я думаю, вам известно, кто он такой, это Джон Элдридж из УБН, далее – Боб Снид из БАТО, Бенни Холком, он помощник мэра, и Ларкин Уэйнрайт, инспектор из Инспекции личного состава, – произнес Пирсел. – Пол Крендлер, вы ведь знаете Пола, присутствует здесь неофициально, представляя Отдел Генерального инспектора Департамента юстиции. Пол просто делает нам некоторое одолжение, так что он как бы присутствует и не присутствует; просто он хочет нам помочь отвести неприятности, если вы понимаете, о чем я.

Старлинг отлично знала, что говорят в их конторе по поводу федеральных инспекторов: это те, кто прибывает на поле битвы после того, как сражение окончено, чтобы добить раненых.

Некоторые из силуэтов кивнули в знак приветствия. Семеро мужчин вытянули шеи и наклонили головы, рассматривая молодую женщину, судьбе которой посвящено их сборище. В течение нескольких ударов сердца все молчали.

Молчание нарушил Боб Снид. Старлинг помнила его – это был тот самый «специалист по работе с прессой», который пытался нейтрализовать жуткую вонь, поднятую прессой после закончившейся катастрофой операции против секты «Ветвь Давидова» в Уэйко. Он был приятелем Крендлера и тоже считался восходящей звездой.

– Агент Старлинг, вы сами видели реакцию газет и телевидения и знаете, что вас считают убийцей Эвельды Драмго. К несчастью, вас некоторым образом демонизировали.

Старлинг ничего не ответила.

– Что вы думаете по этому поводу?

– Я не имею отношения к подготовке новостей, мистер Снид.

– У женщины на руках был ребенок, вот в чем проблема.

– Не на руках, а в рюкзачке-«кенгуру», на груди, а руки были спрятаны за ним, под одеяльцем, а в руках она держала автомат «МАК-десять».

– Вы видели протокол вскрытия? – спросил Снид.

– Нет.

– Но вы никогда не отрицали, что это был ваш выстрел?

– Вы что же, думаете, я стану это отрицать только потому, что вы не нашли пулю? – Она повернулась к своему шефу: – Мистер Пирсел, это ведь дружеская встреча, правильно?

– Совершенно верно.

– Тогда почему у мистера Снида работает диктофон? Технический отдел уже сто лет назад перестал пользоваться такими микрофонами в виде булавки для галстука. А у него в нагрудном кармане диктофон, и он записывает каждое слово. Мы что, всегда теперь все записываем, когда идем в офис к коллегам?

Пирсел побагровел. Если Снид действительно все записывает, это с его стороны самое гнусное предательство. Но кто же захочет, чтобы на пленке остался его голос, как он говорит Сниду, чтоб тот выключил свой диктофон…

– Нас не интересуют ни ваши соображения, ни ваши обвинения, – заявил Снид, бледный от ярости. – Мы собрались, чтобы вам помочь.

– Помочь мне?! В чем? Ваше агентство обратилось в наш отдел и затребовало меня, чтобы помочь вам в проведении этой операции. Я два раза предлагала Эвельде Драмго сдаться. Она держала в руках автомат, прикрывая его детским одеялом. К тому времени она застрелила Джона Бригема. Мне очень жаль, что она не сдалась добровольно. Но она не сдалась. Она выстрелила в меня. Я выстрелила в нее. И вот она мертва. Можете проверить счетчик вашего диктофона, в каком месте это записано, мистер Снид.

– Вы заранее знали, что Эвельда Драмго там будет? – задал вопрос Элдридж.

– Заранее? Агент Бригем сообщил мне, когда мы ехали в микроавтобусе, что Эвельда Драмго занимается изготовлением амфетамина в охраняемой гангстерами подпольной лаборатории. И дал мне задание заняться ею.

– Но Бригем мертв, – сказал Крендлер. – И Берк тоже. А ведь отличные были агенты, черт возьми! И они теперь не могут ничего ни подтвердить, ни опровергнуть.

Старлинг чуть не стошнило, когда он произнес имя Бригема.

– Я вряд ли смогу забыть, что Джон Бригем мертв, мистер Крендлер. Он действительно был прекрасным оперативником и к тому же моим другом. Но факт остается фактом – он дал мне задание лично заняться Эвельдой.

– Бригем дал вам такое задание, несмотря на то что вы раньше сталкивались с Эвельдой Драмго, – сказал Крендлер.

– Да перестаньте, Пол, – произнес Клинт Пирсел.

– Сталкивалась? – переспросила Старлинг. – Да ничего подобного – это был самый обычный арест. Она, конечно, имела раньше столкновения при аресте – с другими офицерами. Мне же она сопротивления не оказывала, когда я ее арестовывала в предыдущий раз, мы даже поговорили немного – она ведь была неглупая женщина. Мы были вполне друг с другом вежливы. И я надеялась, что и на этот раз мне удастся все проделать тихо-мирно.

– Так вы четко заявили, что займетесь ею? – спросил Снид.

– Я подтвердила полученное приказание.

Холком из мэрии наклонился к Сниду. Снид поправил манжеты.

– Мисс Старлинг, у нас есть информация, поступившая от полицейского Болтона из Управления полиции Вашингтона, что вы делали подстрекательские заявления по поводу миссис Драмго в автобусе по пути на место, где произошла перестрелка. Хотите что-нибудь сказать по этому поводу?

– По приказанию агента Бригема я сообщила остальным, что у Эвельды были в прошлом случаи сопротивления властям, что она обычно вооружена и что она заражена ВИЧ-инфекцией. Я сказала, что мы дадим ей возможность сдаться. Я попросила о физической помощи, чтобы справиться с ней, если дело дойдет до этого. Могу еще добавить, что добровольцев не нашлось.

Клинт Пирсел сделал над собой явное усилие:

– После того как машина «крипсов» разбилась и один из преступников убежал, вы заметили, что машина качается, и услышали, что внутри плачет ребенок?

– Он не плакал, он кричал, – ответила Старлинг. – Я подняла руку, давая знак остальным прекратить огонь, и вышла из-за прикрытия.

– Это нарушение правил проведения операций, – сказал Элдридж.

Старлинг проигнорировала его реплику.

– Я приблизилась к машине, готовая стрелять, оружие в руке, стволом вниз. Между мной и машиной на земле лежал Маркес Берк, он уже умирал. Кто-то подбежал к нему и наложил тампон на рану. Эвельда с ребенком вылезла из машины. Я попросила ее показать мне руки. Я сказала что-то вроде: «Эвельда, не надо стрелять».

– Она выстрелила, вы выстрелили. Она сразу упала? Старлинг кивнула:

– У нее подкосились ноги, и она осела на мостовую, наклонившись вперед, над ребенком. Она была мертва.

– И вы схватили ребенка и побежали туда, где была вода, – заметил Пирсел. – Продемонстрировали всем, какая вы заботливая…

– Не знаю, что я там продемонстрировала. Он был весь залит кровью. Я не знала, заражен он ВИЧ-инфекцией или нет. Она-то была инфицирована.

– И вы подумали, что его могла задеть ваша пуля, – сказал Крендлер.

– Ничего подобного. Я прекрасно знала, куда попала моя пуля. Я могу говорить свободно, мистер Пирсел?

Он отвел взгляд в сторону, и она продолжила:

– Операция кончилась полным провалом. Я была поставлена в условия, когда у меня был очень простой выбор: погибнуть или застрелить женщину с ребенком. Я сделала свой выбор, и то, что мне пришлось совершить, до сих пор жжет меня, как огнем. Мистер Снид, вы можете еще раз посмотреть на счетчик вашего диктофона и отметить место, где я признаю все это. Меня тошнит оттого, что меня поставили в такое положение. И меня тошнит оттого, что я теперь чувствую. – Перед глазами мелькнула картина: Бригем лежит лицом вниз на дороге; и тут ее прорвало: – И еще меня тошнит оттого, что вы все струсили!

– Старлинг!.. – Пирсел пришел в такую ярость, что в первый раз посмотрел ей прямо в глаза.

– Я знаю, вы еще не успели написать рапорт по форме триста два, – произнес Ларкин Уэйнрайт. – Когда мы проанализируем…

– Я уже все написала, сэр, – заявила Старлинг. – Один экземпляр отослан в Инспекцию личного состава. У меня с собой есть еще один. Если не хотите ждать, можете его получить прямо сейчас. Там записано все, что я сделала и что увидела там. Мистер Снид, у вас было полно времени…

Все предметы перед ней вдруг приобрели очень четкие очертания, Старлинг поняла, что это сигнал опасности, и резко сбавила тон:

– Эта операция закончилась полным провалом по двум причинам. Стукач БАТО соврал, что ребенка отвезли в детский сад, потому что ему ужасно хотелось ускорить этот рейд, чтобы его провели до того, как ему придется предстать перед большим федеральным жюри штата Иллинойс. А Эвельда Драмго знала, что мы к ней едем. Она вышла из дома с деньгами в одной сумке и с амфетамином в другой. На ее пейджере горел номер телефона студии ВФУЛ-ТВ. Она получила предупреждение за пять минут до нашего прибытия. Вертолет компании ВФУЛ прилетел туда одновременно с нами. Добейтесь ордера на выдачу пленок с записями телефонных разговоров ВФУЛ и увидите, откуда произошла утечка. Джентльмены, это сделал тот, чьи интересы связаны с местными делами. Если бы утечка произошла из БАТО, как это было в случае с операцией в Уэйко, или из УБН, то сообщение попало бы в общенациональную прессу, а не в местную телевизионную компанию.

Бенни Холком решил вступиться за родной город.

– Нет никаких доказательств, что утечка произошла из государственных учреждений Вашингтона или из полицейского управления города, – заявил он.

– А вы добейтесь ордера и увидите, – сказала Старлинг.

– Пейджер Драмго у вас? – спросил Пирсел.

– Опечатан и хранится на складе в Квонтико.

Тут раздался сигнал пейджера помощника директора Нунана. Он нахмурился, увидев номер на экране, и, извинившись, вышел из кабинета. Через минуту он вызвал к себе Пирсела.

Уэйнрайт, Элдридж и Холком, засунув руки в карманы, смотрели в окно на форт Макнэр. Так обычно стоят и ждут выхода врача в приемной отделения интенсивной терапии.

Пол Крендлер перехватил взгляд Снида и мотнул головой в сторону Старлинг.

Снид положил руку на спинку стула Старлинг и наклонился к ней:

– Если вы на слушании дадите показания, что ФБР временно направило вас в распоряжение БАТО для проведения этой операции и что Эвельда Драмго была убита из вашего оружия, в БАТО готовы подписаться под заявлением, что это Джон Бригем велел вам… обратить особое внимание на Эвельду, чтобы взять ее под стражу без боя. Она была убита из вашего оружия, так что все шишки за это посыплются на вашу контору. Но мы тогда не станем проводить межагентские соревнования вроде «кто кого переписает» в связи с нарушением правил проведения операций, и нам не придется привлекать вас к ответственности за подстрекательские или враждебные заявления, которые вы делали в микроавтобусе по поводу того, что эта Эвельда собой представляет.

Перед глазами Старлинг на миг возникла Эвельда Драмго – как она выходит из дверей дома, как вылезает из машины. Старлинг вновь увидела, как гордо она держит голову и, несмотря на всю глупость и бездарность ее смерти, как решительно она настроена – идет с ребенком на руках прямо на смерть и вовсе не намерена бежать.

Старлинг наклонилась над микрофоном на галстуке Снида и четко произнесла:

– Я очень рада признать, каким именно человеком она была, мистер Снид. Она была куда лучше вас.

Пирсел вернулся в кабинет уже без Нунана и закрыл за собой дверь.

– Помощник директора Нунан пошел к себе. Джентльмены, я объявляю перерыв в нашем заседании. Я свяжусь с каждым в отдельности по телефону, – сказал он.

Крендлер поднял голову. Он сразу понял, что дело запахло политикой, и насторожился.

– Но нам же надо принять какое-то решение… – начал было Снид.

– Нет, не надо.

– Но…

– Боб, поверьте мне, не надо нам ничего решать. Я вам позвоню. И еще одно, Боб…

– Да?

Пирсел сунул руку за галстук Снида, ухватил провод и резко дернул, оборвав пуговицы на рубашке и отодрав клейкую ленту от кожи.

– Если вы еще раз заявитесь сюда с подслушкой, получите хорошего пинка в задницу.

Никто из них, выходя из кабинета, не оглянулся на Старлинг. За исключением Крендлера.

Продвигаясь к двери, не отрывая подошв от пола, чтобы можно было не глядеть, куда идешь, Крендлер до предела вывернул свою длинную шею в ее сторону – так гиена поворачивает морду в сторону стада, выискивая очередную жертву. На лице Крендлера на миг мелькнуло голодное выражение, точнее, какая-то смесь разных видов голода. Это вполне соответствовало его натуре: и любоваться ножками Старлинг, и высматривать, как бы половчее сделать ей подсечку.

8

Отдел психологии поведения – это подразделение ФБР, которое занимается серийными убийствами. Внизу, в подвальных помещениях отдела, воздух прохладный и неподвижный. Маляры с валиками для краски в последние годы пытались сделать эти подземные помещения несколько более яркими. Результат был не более выдающимся, чем при косметической обработке трупа в похоронном бюро.

Кабинет начальника отдела так и остался коричневого цвета, его окна – высоко под потолком – были закрыты клетчатыми занавесками, как в дешевом кафе. Здесь, в окружении папок с их жутким содержимым, сидел за своим столом и писал Джек Крофорд.

Стук в дверь, Крофорд поднял взгляд, и увиденное обрадовало его – в дверях стояла Клэрис Старлинг.

Крофорд улыбнулся и встал со стула. Они часто разговаривали со Старлинг стоя; это была одна из неписаных формальностей, которые они вынуждены были соблюдать в своих отношениях.

– Мне сказали, что вы приезжали в больницу, – обратилась к нему Старлинг. – Жаль, что мы не увиделись.

– Я был очень рад, узнав, что вас так быстро отпустили домой, – ответил он. – Как ваше ухо, в порядке?

– Отлично, если кому-то нравится цветная капуста. Врачи говорят, что опухоль спадет, во всяком случае большая ее часть.

Ухо было закрыто волосами. Она не стала его демонстрировать.

Они немного помолчали.

– Мне пришлось отдуваться за провал операции, мистер Крофорд. За смерть Эвельды Драмго, за все. Они набросились на меня, как гиены, а потом вдруг отвалили назад. Что-то их остановило.

– Может, у вас есть ангел-хранитель, Старлинг?

– Может быть. Чего это вам стоило, мистер Крофорд?

Крофорд отрицательно покачал головой:

– Дверь закройте, пожалуйста, Старлинг.

Крофорд вытащил из кармана салфетку «клинекс» и протер очки.

– Я бы сам это сделал, если бы мог. Но у меня нет того веса. Вот если бы сенатор Мартин по-прежнему занимала свой пост, у вас было бы хорошее прикрытие… Они впустую потеряли Джона Бригема в этом рейде, просто выбросили его, как мусор… И было бы уж совсем бездарно выкинуть еще и вас, как они выбросили Джона. У меня было такое чувство, словно я вас обоих засунул в похоронный катафалк – и Джона, и вас.

У Крофорда порозовели щеки, и она вспомнила, каким было его лицо на резком ветру над могилой Джона Бригема.