Ничем не интересуюсь, но всё знаю Токарева Виктория
Талант дает Бог, и Он же забирает, никого не спросив.
Никита Сергеевич Михалков высказал это же мнение: талант не принадлежит человеку бессрочно.
Дудь сидел перед мастером, молодо задрав ногу, худой и гибкий и бесстрашный, с крепкими белыми зубами, как у волчонка.
Поединок кончился вничью. Никто не проиграл. Все были на уровне. Глядя на молодого журналиста, начинаешь верить в будущее своей страны. Есть на кого оставить.
Россия не оскудевает талантами. Во всех областях. И в музыке, и в политике, и в литературе. Кто-нибудь, да появится. И уже наверняка родился Лев Николаевич Толстой и великий реформатор Столыпин.
На некоторые вопросы Михалков отвечал уклончиво. Иногда врал, и правильно делал. Необязательно знать все. Должна быть дистанция между художником и толпой.
Канал «Культура» показывает чеховскую пьесу «Дядя Ваня», поставленную разными театрами, разными режиссерами и в разное время.
Режиссеры не слабые: Георгий Товстоногов, Лев Додин, Андрей Кончаловский, Олег Табаков. У каждого свое видение.
Может быть, телезрителям это неинтересно: изо дня в день смотреть одну и ту же пьесу. А мне интересно. Для меня эти спектакли пир духа (выражение Горбачева). Над Горбачевым смеялись. Произносили одним словом «пирдуха». Простоватый был мужик, Михаил Сергеевич.
Главные герои пьесы: дядя Ваня Войницкий и доктор Астров.
Астров – прототип Чехова: доктор, сажает леса, думает о будущем.
Дядя Ваня – интеллигент, живущий не так и не тем. Служит ложным идеалам. И прозревает запоздало. Это прозрение драматично. Треплев в «Чайке» стреляется. Дядя Ваня близок к самоубийству.
У Товстоногова дядя Ваня – Басилашвили. Астров – Кирилл Лавров.
Полное впечатление, что эти персонажи пришли на сцену из времен Чехова. Вторая половина девятнадцатого века. Они такими и были. Я верю всему, что происходит на сцене.
Дяде Ване сорок семь лет, и Басилашвили столько же. Он красив, умен, но пораженец.
Существует термин «синдром отложенной жизни». Это про дядю Ваню. У него именно отложенная жизнь, и другой не будет. Дяде Ване сочувствуешь всем сердцем. Его жалко и жалко себя. Потому что почти у каждого – отложенная жизнь.
В «Табакерке» героев играют Борис Плотников и Дмитрий Назаров. Плотников – дядя Ваня. Он лысый, некрасивый, необаятельный. Понятно, что героиня (Зудина) не может его полюбить, не может обнимать эту голову, лысую, как апельсин. Елене скучно слушать его признания.
Дмитрий Назаров – совсем другой Астров. Он высокий, широкий, как шкаф, но настоящий мужик. От него веет силой. Назаров очень убедителен. В чем-то он интереснее, чем Астров у Товстоногого. Лавров слегка картонный, а Назаров – живой. Легко понять Елену, которая «влюбилась немножко». Она так говорит, а на самом деле влюбилась по уши.
Постановка Андрея Кончаловского в Малом театре. Герои: дядя Ваня – Деревянко, Астров – Домогаров. Деревянко – замечательный актер, пластичный, востребованный. Но Деревянко – не дядя Ваня. Скорее – батька Махно, которого он играл в сериале. Деревянко моложе дяди Вани, у него совершенно другой характер, и он не может после всего, после пережитой трагедии, писать в амбарной книге: гречневая крупа – шестнадцать килограммов, подсолнечное масло – десять литров. У Деревянко гибкая молодая фигура, большие черные глаза, как у цыгана, пылающие страстью, – все это не вяжется с образом сломленного интеллигента.
Что касается Астрова-Домогарова – тоже мимо.
У Чехова Астров пытается соблазнить Елену (актриса Вдовина). Он ею восхищается, говорит: как она прекрасна. Что делает Домогаров? Он заваливает Елену и лезет ей под юбку, и бедная Вдовина сидит с растопыренными ногами, видны ее розовые панталоны.
Кончаловский решил ввести в пьесу краски современности. Возможно, кому-то это понравилось. Все-таки Кончаловский большой режиссер. Соню играет прелестная Юлия Высоцкая. Соня – племянница дяди Вани. Это очень выгодная роль, ей есть что играть. В конце пьесы Чехов пишет смирение, но Высоцкая играет тихую истерику. Кончаловский настойчиво внедряет что-то свое, хочет взломать стереотипы.
Театр Вахтангова. Постановка Римаса Туманиса. Дядя Ваня – Маковецкий, Астров – Владимир Вдовиченков. Вдовиченков такой же, как в телевизионных сериалах. Вышел из сериала, переоделся в костюмерной, и вот – Астров. Вариант неплохой, но не чеховский.
Маковецкий – это особая история.
Маковецкий – великий актер современности. Он останется в людской памяти. Время его не смоет. В конце спектакля дядя Ваня сломлен. Римас Туманис нашел потрясающий ход. Дядя Ваня сломан, как кукла, и Соня (Евгения Крегжде) ставит на место его руки, как бы собирает по частям. Маковецкий садится за стол, как робот, и пишет: шестнадцать килограммов гречки, десять литров подсолнечного масла… Да, он продолжает жить, но это тело без души.
Незабываемо…
Поразительно, как живуч Чехов. Он умер в тысяча девятьсот четвертом году. Больше ста лет назад. А его пьесы ставят все театры, и тема до сих пор современна: отложенная жизнь.
Все это про нас сегодняшних. Вечная тема.
«Первый канал» запускает мыльную оперу: любовная история Армена Джигарханяна. Народ прилипает к экранам, как будто показывают «Семнадцать мгновений весны». Это был первый в России сериал, поставленный гениальной Татьяной Лиозновой. Татьяну никто не знает. Все знают Штирлица и Мюллера.
Сейчас показывают историю любви Армена Джигарханяна. Сплетнический материал, а сплетни интересны всем, поскольку заменяют людям творчество. Сплетни – это анализ, а анализ – составная драматургии.
Итак, на экране Армен Джигарханян и его подружка Виталина Цымбалюк-Романовская.
Армену восемьдесят пять лет, дремучие седые брови, крупные вставные зубы. Знакомый голос. Обожание народа.
Виталина – молодая, изящная блондинка, локоны, невозмутимое лицо. Нарядная фамилия: Цымбалюк-Романовская, что-то вроде Миклухо-Маклай или Лебедев-Кумач.
Миклухо-Маклай, путешественник, открыл новые земли. Лебедев-Кумач оставил людям хорошие песни. А что дала Виталина человечеству? Ничего. А лично Армену – свои молодые объятия. Это немало, но никого, кроме Армена, не касается. Тем не менее вся страна в курсе интриги.
Виталина надолго задержалась возле маэстро.
Со стороны Армена это была любовь, можно не сомневаться. Армяне предпочитают блондинок. И не только армяне.
Со стороны Виталины это был бизнес, можно не сомневаться. Иначе зачем каждый вечер ложиться в постель со стариком, даже таким знаменитым и талантливым? Что, мало молодых? Много. Но с них нечего взять.
Для того, чтобы сделать сериал погуще, пригласили официальную жену Армена, ту, что записана в паспорте.
Обеспокоенная женщина прибыла из-за океана и уселась с главными героями. Жена – законная наследница. Наследственная масса под угрозой. Квартира уже уплыла.
Законная жена пребывает в третьем возрасте (от шестидесяти до девяноста), со следами красоты. Когда-то была красота в полном объеме, но это давно. Красота ушла, оставив следы.
Законная жена поносила Виталину последними словами. Виталина не реагировала, сидела с никаким выражением. Жена была в полтора раза старше и толще соперницы, из нее можно было выкроить две Виталины.
В чем преимущество законной жены? В том, что она законная, но они с Арменом давно проживают на разных континентах. Армен забыл, как она выглядит.
Виталина не отвечала на обвинения. Что можно ответить? И так все ясно. Одна молодая, другая старая. Одну Армен хочет, другую нет. Об этом не говорят, но все и так очевидно.
Я помню Армена молодым. Однажды он мне рассказал: случайно познакомился с молодухой, которая работала на Севере, плавала на сейнере, ловила селедку. Вернее, ловила не она, а только обрабатывала там же, на корабле. Адский труд.
«Интеллекта ноль, говорить не о чем, но тело…» – вспоминал Армен и замирал от воспоминаний.
Армен всегда ценил тело, и Виталина была для него как жемчужина с морского дна. Он, конечно, осознавал свой возраст, но имя, но талант… Однако талант – это днем и в театре. Талант обслуживает дух человека, а не тело. Видимо, Армен считал, что такие дополнения, как талант и популярность, покрывают разрушения возраста. Талантливый мужчина старым не бывает. Увы. Бывает и старым и мертвым. Только Ленин живее всех живых.
Драма Армена Джигарханяна очень точно отражена в стихах Михаила Лермонтова:
- Ночевала тучка золотая
- на груди утеса великана.
- Утром в путь она пустилась рано,
- по лазури весело играя.
- Но остался влажный след
- в морщине старого утеса.
- Одиноко он стоит, задумавшись глубоко.
- И тихонько плачет он в пустыне…
Точнее не скажешь.
Вот и Армен одиноко стоит, задумавшись глубоко. И скучает по своей золотой тучке.
Канал платит огромные деньги за каждую передачу. Канал платит за позор. Позор стоит дорого. Участники шоу соглашаются выгодно продать свою репутацию. Какая разница: что подумает какой-нибудь дядя Вася с кепкой? Зато на эти деньги можно жить год, если не слишком шиковать.
Вторая причина: пиар. Кто бы еще знал Виталину, кроме ее близкого окружения? Никто. А теперь знают все. Пиар открывает многие двери.
Виталине слегка за сорок, половина жизни пройдена. Осталось столько же. Пожелаем ей удачи.
У Булата Окуджавы есть хорошие строчки: «Как умел, так и жил. А безгрешных не знает природа».
Эти слова можно отнести к каждому, и к Виталине в том числе.
Армен Джигарханян умер.
Ему было восемьдесят пять лет.
Умер он в одиночестве, в тоске и в разлуке. Сдержанная Виталина плакала и смотрела вверх, чтобы слезы затекали обратно.
Наследство
Что такое наследство? Почему вокруг него такая возня? Деньги.
Деньги надо заработать.
Как это происходит у большинства людей? Я беру нормального среднего человека, который пять раз в неделю ходит на работу.
Что такое работа? Вставать рано утром, когда хочется спать, изо дня в день приходить на работу, занимать свое рабочее место, видеть вокруг себя сослуживцев, в том числе тех, кого не хочется видеть. Получать зарплату весьма скромную, отдавать долги… В двух словах: тратить жизнь.
Деньги – это время и усилия.
Сколько времени надо работать, чтобы скопить на хорошую квартиру? Пятьдесят лет? Сто? И вдруг – наследство. Ты совершенно даром обретаешь счастье, поскольку хорошее гнездо – это твое пространство, твое достоинство, иное качество жизни.
На первом канале в передаче «Пусть говорят» одна за другой проплывают истории с наследством.
Герои: Элина Быстрицкая, Сергей Пороховщиков, Людмила Гурченко, Людмила Зыкина, Гитана Баталова и другие.
У большинства нет детей, значит, нет отчетливых наследников. Появляются родственники плюс случайные люди и устремляются в ожесточенную драку, сплетаясь в клубок, как собаки.
Драгоценности Зыкиной достались ее племянникам. Среди драгоценностей – серьги, музейная ценность. Серьги похожи на хрустальные люстры. Они покачиваются вокруг простонародного лица племянницы. Их цена дороже всей деревни, где проживает племянница. Куда она их наденет? В клуб на танцы?
Основные богатства перешли двум племянникам – Сергею и Георгию.
Сергей сгреб миллионное состояние в мешочек и ударился в бега.
Людмила Зыкина жила в нашем кооперативе «Советский писатель», и я помню, как возле ее ворот скапливались дорогостоящие машины. Это значит, у Зыкиной день рождения и съехались гости: маршалы, политбюро и прочая верхушка. Зыкина с ее пышными формами была во вкусе власти предержащей.
Людмила Зыкина пела лучше всех народных певиц. Как правило, народные певицы поют открытым звуком, то есть немножечко вопят. Зыкина именно пела, и казалось, что поет русская душа.
Она дружила с Фурцевой – министром культуры. В поселке у нее друзей не было.
Я помню серьги в ушах Зыкиной: синие сапфиры в бриллиантах. И такое же кольцо. Сапфиры – огромные, как две фасолины, бриллианты стреляют синими огнями.
Зыкиной шли драгоценности. Она стояла на сцене как императрица. Было невозможно представить себе Людмилу Зыкину в бижутерии из магазина «Власта». Драгоценности были равны ее таланту.
Она сама относилась к богатству скептически. Говорила: «С собой не возьмешь, и за тобой не понесут».
Именно так и получилось.
Еще одна героиня сериала – Элина Быстрицкая. У нее скопилось внушительное наследство и нет детей. Зато была верная помощница Ксения Рубцова. Ксения по возрасту годилась в дочери, и Элина Абрамовна обрушила на нее все свое нереализованное материнство. Ксения скрашивала одинокую жизнь актрисы. Создавала погоду в душе, как в Доминиканах – плюс двадцать пять градусов круглый год.
Без Ксении полярная ночь, Воркута. Сплошной мрак и думы о смерти, которая стоит за углом и подстерегает. «О одиночество, как твой характер крут» (слова Беллы Ахмадулиной).
Существует родная сестра Элины Абрамовны. Она живет в Израиле, четыре часа на самолете. Иногда прилетает в Москву. Прилетает и улетает. А жить надо дальше, каждый день.
Ксения рядом постоянно: подружка, дочка, помощница. Все вместе. Бесценный клад, упавший в руки.
Ксения строила загородный дом для Элины. Не сама, конечно. Руководила стройкой. А стройка – это неконтролируемые деньги.
Элина Абрамовна дала Рубцовой право распоряжаться своими деньгами. Ксения и распоряжалась.
С моей точки зрения, это провокация. Когда в твоих руках деньги, утекающие как песок сквозь пальцы, невольно хочется отсыпать этого песочка в свой карман. Премия за Доминикану.
Ксения Рубцова так и сделала. Не ожидала, что из Израиля приедет родная сестра и наведет инспекцию, устроит аудит.
Все кончилось плохо. Ксения Рубцова села на три с половиной года. Колония-поселение плюс мощный денежный штраф. Грустный финал, а ведь Ксения взяла плату за взаимную любовь. Но суд в такие тонкости не вникает. Взяла – отвечай.
Сестра удовлетворена. У сестры в Израиле семья. Наследство пригодится.
Карантин. Границы закрыты. Моя помощница по хозяйству не может дождаться замены, чтобы вернуться домой на Украину. Значит, должна сидеть в Москве. Но что же делать? Ничего. Никто не виноват.
Заболел пресс-секретарь президента. Вирус никого не щадит. Вирусу все равно на кого сесть и кого прихлопнуть.
Умерла вдова глазника Федорова, сама врач. Если уж она не увернулась, то увернуться невозможно.
Поступают полезные советы: если заболеешь, ложись на живот в позе лягушки. И пей аспирин, он разжижает кровь. В больницу не суйся. Больница – рассадник вируса.
По телевизору, наоборот, советуют мчаться в больницу. Самолечением не заниматься.
Я сижу за забором, дышу свежим воздухом. Мне болеть нельзя, поскольку я отношусь к группе риска. Но я не боюсь почему-то. Мой внутренний голос молчит и нечего не говорит, ни о чем не предупреждает. Для меня по-прежнему все происходящее как война в Сирии, хотя сейчас уже разразилась война в Карабахе.
Я всю жизнь чего-то добивалась: любви, славы, богатства. А сейчас мне ничего не надо. Я не хочу ничего. Видимо, я переросла свои желания. Наступил покой, как после бомбежки. Бомбежка – это молодость.
Я никогда не жила так ясно и спокойно, как во время карантина.
Я пишу время от времени и каждый раз подозреваю, что это – последняя моя рукопись. «Еще одно последнее сказание, и летопись окончена моя. Окончен путь, завещанный от Бога мне грешному. Недаром долгих лет свидетелем Господь меня поставил и книжному искусству вразумил…»
С литературой происходят стремительные перемены. Отмирают книги, люди читают по планшету, слушают аудиокниги.
Меня это не огорчает. Что же делать? Жизнь меняется. Но то время, которое досталось мне, было временем литературы. Я плыла в этом прекрасном океане, и не было занятия более интересного. Я и сейчас не согласна читать по планшету. Мне нужна именно книга, бумага, шрифт. Мне надо перелистывать страницы и слышать их шелест.
На мою жизнь хватило этого божественного труда: писать и читать. А что будет потом – это потом.
Мой поселок называется «Советский писатель».
Советские писатели вымерли, как мамонты от похолодания. Кое-кто остался. Их мало. Мои ворота оканчиваются решеткой, и за этой решеткой недвижно стояли кроссовки. Кто-то стоял и не уходил.
Я вышла за калитку и увидела нестарого мужика с рюкзаком на спине. Путешественник. Я спросила:
– Вам чего?
– Говорят, здесь живут потомки Токаревой.
– Ну, я потомок.
– Да? – удивился он.
Видимо, турист думал, что Токарева жила во времена Жорж Санд.
– А в конце этой улицы живут потомки Рязанова, – сообщила я.
– Да? Где?
Я показала пальцем, он пошел в указанном направлении.
Мою помощницу по хозяйству зовут Мила. Мила приехала из украинского села Васильково. У себя на родине Мила работала фасовщицей – фасовала товары: конфеты к конфетам, печенья к печеньям, пельмени к пельменям. Получала смешные деньги.
У нее в доме течет крыша. Она подставляет ведра и тазы. Когда дождь кончается, ведра убирают. Крышу надо перекрыть, но нет средств. Значит, можно жить так. Капли – не камни. Потечет – перестанет.
Туалет – в огороде. Зимой холодно выскакивать на улицу, но приходится. Значит, будет выскакивать.
Хочется купить мяса, но денег не хватает. Мила покупает апельсин в количестве одного. Цитрус. Замечательный запах плюс витамин С.
На Миле курточка ржавого цвета, как давленные клопы.
– А мне все равно, – говорит Мила.
Ей действительно все равно. И это спасение.
Я сделала вывод: надо мало хотеть. Мало хочешь, мало получишь. Все гармонично. И никому не надо завидовать, ненавидеть. И главное, не хочется ненавидеть.
Я смотрю на Милу, и мне становится спокойно. Можно довольствоваться малым. Не обязательно вставать на цыпочки и тянуться к груше, висящей слишком высоко.
Можно подбирать с земли то, что падает само.
– А у тебя есть мечта? – интересуюсь я.
– Есть. Я хочу замуж.
Мила хочет любви. Ей неполных шестьдесят, но она чувствует себя на тридцать.
– Это вряд ли… – сомневаюсь я.
– Почему? – уточняет Мила.
Только она знает, сколько в ней нежности и какая гладкая у нее кожа.
– Молодые сидят и кукуют. Не могут найти пару.
– Молодые не могут, а я найду.
И очень может быть. Найдет то, что под ногами. Я не удивлюсь.
Бог предпочитает скромных. Таких, которые умеют терпеть и ждать. Но пока что все по-старому. Заработанные деньги кончаются быстро, крыша течет, туалет в огороде разваливается.
На первом канале телевидения вспыхнул новый сериал: сладкая парочка Цивин и Дрожжина. Он – юрист. Она – актриса, играла микроскопические эпизоды. Сейчас – общественный деятель. Короче, лиса Алиса и кот Базилио. Пасут одиноких актеров.
Герои нового сериала: вдова и дочь Алексея Баталова. Гитана и Маша.
Гитану я помню. Мы познакомились с ней тридцать лет назад на юбилее Петра Ефимовича Тодоровского. Ему исполнилось шестьдесят лет. У нас родился общий внук, которого мы обожали бездонно. Глубину нашего чувства невозможно измерить. Это чувство пожизненное.
За столом я оказалась рядом с Гитаной.
Гитана – цыганка, сама красота. Красота бывает разная: броская, агрессивная, даже хамская. Красота Гитаны – тончайшая, благородная, изысканная. Представляю себе, что творилось с Алешей Баталовым, когда он увидел ее впервые на арене цирка, скачущей на лошади.
Мне кажется, Гитана и сейчас в свои немалые годы способна вскочить на лошадь, выдернуть саблю и порубить всех своих врагов. Так и будет. Почему? Потому что у нее есть стимул: Маша.
Маша – инвалид детства, но на некоторых удачных фотографиях заметно ее сходство с красавицей Гитаной.
За праздничным столом сидела также Лидия Шукшина с новым молодым мужем оператором Мишей Аграновичем. Лидия любит мужчин моложе себя, равно как и Нонна Мордюкова.
Миша Агранович – великолепен: талантливый, молодой, породистый – мечта всех актрис без исключения.
Василий Макарович Шукшин был антисемит, как и все почвенники. В деревне Сростки, где он жил, евреев не было, и он их не знал. Евреи в основном селились там, где тепло. И в Москве, само собой. В кинематографе евреев много, через одного.
Я подошла к Лиде и спросила:
– Если бы Вася увидел твоего нового мужа…
– Он бы меня убил! – воскликнула Лида.
Она была и есть искренний и открытый человек.
Лида в это время снялась в фильме «Трын-трава». Миша – оператор. Он так снял Лиду, делал такие ее портреты, что сразу было ясно: оператор влюблен. Фильм получился теплым и трогательным, он весь был пропитан любовью.
Гитана сидела возле меня грустная, тихая. Больной ребенок не позволял ей радоваться жизни на полную катушку. Алексею жилось легче. У него – профессия. Востребованность. Слава. Всеобщая любовь. А Гитана – один на один со своим несчастьем.
Мы выпили. Она сказала:
– Я думала, что Токарева курит и с перекрученными чулками. А вы молодая и красивая.
Я в тот момент была влюблена. Женщины хорошеют от любви. А еще на мне было серое шелковое платье, подаренное женой посла Швеции. Смешно помнить такие мелочи, а я помню. И того мужика, в которого была влюблена, – тоже помню. Ничего интересного, но любовь зла.
Гитана спросила меня:
– Хотите, вам погадает моя мама? Она настоящая таборная цыганка. Ей дано.
Я сказала:
– Хочу.
Гитана продиктовала адрес, но я не поехала. Зачем знать будущее? Лучше не знать.
По вечерам бурлит сериал, который запустила Гитана. Она выволокла на свет Цивина и Дрожжину. Они и не ожидали такой прыти от восьмидесятипятилетней. Но они ошиблись. Сколько веревочке не виться, все равно совьется в кнут. Или завяжется в петлю. Больно ударит или убьет.
Цивин и Дрожжина – классические старушатники. Маша и Гитана – лакомый кусок. Стоит только руку протянуть. Цивин и Дрожжина – обеспеченные люди. И не молодые. Зачем им новая добыча?
Звери охотятся для того, чтобы поесть, утолить голод. Впрок они не охотятся. А Дрожжина с мужем охотятся именно впрок.
По всей вероятности, удавшаяся афера – это наркотик. Риск впрыскивает в кровь адреналин. Жизнь обретает краски. Но все-таки надо видеть, кого обдираешь до ребер. Даже в криминальном мире есть понятие «беспредел».
Гитана сделала кардинальский ход: позвонила Никите Михалкову. Никита – хозяин жизни. Для него невозможного нет.
Все замерли и ждут: чем кончится? Народ жаждет хлеба и зрелищ, как в Древнем Риме.
С тех пор в человеке мало что изменилось.
Началось расследование.
Выяснилось, что Цивин и Дрожжина черные риелторы. У них пятнадцать квартир, которые они отжали у одиноких стариков.
Сладкой парочке грозит немалый срок по статье «мошенничество».
На телевизионном экране показали Наталью Дрожжину в железной клетке.
Мне стало не по себе. Пожилую женщину, актрису, красавицу посадили в клетку, как серийного убийцу. Она мошенница, но не людоед из американского фильма «Молчание ягнят». Кто-то перестарался.
В конце телевизионной передачи объявили: «Подсудимую отпускают домой под подписку о невыезде». Это значит, что во время следствия она может находиться у себя дома и являться в суд по первому требованию.
Молодой мент, он же полицейский, достал ключ и отворил дверь клетки. Дрожжина вышла аккуратно, по-старушечьи. Она не поверила своему счастью.
– Спасибо! – вскрикнула она. – Спасибо! Спасибо!
Ее лицо осветилось счастьем, глаза сверкали сквозь слезы.
– Я сделаю все, что вы скажете! Я приду по первому зову. Спасибо! Спасибо!
Актриса осознала, что ночь она проведет не в камере с уголовниками, а у себя дома. В своей постели, с удобным ортопедическим матрасом. Утром она примет душ, закутается в турецкий халат и выпьет чашечку кофе, а может, и две.
– Спасибо! – Старая актриса с подлинной любовью смотрела на мента.
Мне захотелось, чтобы Цивин и Дрожжина отделались условным сроком и весомым штрафом. Пусть отдадут назад все, что огребли неправедным путем. Пусть уверуют в Бога и отмолят свои грехи или хотя бы прекратят привычную деятельность.
В чем их ошибка? В жажде наживы. Они захотели больше, чем смогли проглотить. И подавились.
И еще одно: не надо было связываться с цыганкой.
Цыгане – это природа. Их не обманешь. Разве можно обмануть утренний туман, дорогу, реку?
Через три месяца Цивин и Дрожжина снова появились в программе у Малахова.
Они обзавелись правильным адвокатом, который грамотно разрулил все происходящее.
Имя этого адвоката – Кучерена. Он находится в первых рядах адвокатуры.
Я помню Кучерену по истории с дачным кооперативом «Рыбник». Ее широко освещали по телевидению.
Кому-то понадобились эти земли. Я даже знаю кому, но промолчу. И этот кто-то начал крушить существующие дома, вышвыривая людей на улицу. Лужков пообещал возместить квартирами, но люди не соглашались. Дом на земле лучше, чем однушка в спальном районе.
Лужков объявил: «Я не люблю жлобов».
Народ вышел с плакатами: «Мы не жлобы», «Жлобы не мы». Их возглавлял молодой белокурый Кучерена.
Лужков обернулся к нему и спросил:
– А тебе-то какое дело? Какая тебе разница?
– Людей жалко, – простодушно ответил Кучерена.
С тех пор он мил моему сердцу.
Цивин и Дрожжина явились на передачу заметно похудевшие. Это их украшало.
В студии, как всегда, стоял хай, все перебивали друг друга. Малахов это любит. Видимо, хай – его фирменный знак: близко к жизни. Орут до хрипоты, перебивают друг друга, ничего не понятно. Такое впечатление, что некоторые скандалисты наняты за деньги, получают горловые. Они стараются до хрипоты, хочется засунуть им в рот кухонное полотенце.
Тем не менее в этом хаосе Кучерена разгреб себе пространство и доходчиво объяснил: невозможно назначить суд, поскольку Гитана Аркадьевна (жена Баталова) не идет ни на какие контакты. Ничего не подписывает. Никому не верит.
Однако Кучерена найдет выход. На то он и Кучерена.
Цивин держит слово с багровым лицом. Жилы надулись от напряжения. Как бы его не хватил удар прямо в студии.
Дрожжина сидела, аристократически бледна. Выделялись глаза, активно накрашенные, буквально японская маска. Она всплакнула, намекнула на плохой анализ крови – угроза рака. Дрожжина – актриса, но здесь она не играла. Действительно, неприятно, когда тебя шельмуют на всю страну и ты сидишь по уши в человеческом презрении. Невозможно выйти из дома. Могут плюнуть в лицо. И все из-за полоумной Гитаны.
Я пришла к выводу. Правда – посередине. Цивин и Дрожжина не такие уж отпетые мошенники, какими их выставили. Но нет дыма без огня. К ним много вопросов. Кучерена разберется.
Что касается Гитаны – все очень просто. Человек – не черепаха, триста лет не живет. Гитане восемьдесят шесть, немало. Пора подумать: на кого оставить свою дочь в инвалидном кресле?
Гитана боится ошибиться. Можно понять: Маша – беспомощна, а вокруг плотным кольцом сидят шакалы и ждут добычи.
Жизнь груба и равнодушна. И никому ни до кого нет дела. Только слова.
Гитана это хорошо знает. Хитро заточенным людям Гитана не по зубам.
Еще одно спорное наследство – Людмилы Гурченко.
Читать бесплатно другие книги:
