Я говорил, что скучал по тебе? Маскейм Эстель

Глава 3

В четверг я, как всегда, начинаю день с пробежки по набережной до Венис и обратно. На обратном пути останавливаюсь в Refinery. За последний год я разленилась и ела что захочу, впервые в жизни не заботясь о фигуре. Впрочем, с этим пора кончать. Я твердо решила привести себя в порядок до возвращения в колледж, поэтому позволяю себе только кофе – мой любимый ванильный латте, за который готова продать душу.

Я смакую каждый глоточек, рассматривая через стеклянное окно бесконечный поток прохожих на бульваре. Рейчел сегодня не придет, уехала к бабушке в Глендейл, но мне и одной неплохо. Если бы только не стайка девчонок лет по шестнадцать, которые таращатся на меня, словно на экзотическое животное. Хотя в одном ухе у меня наушник, я все равно улавливаю слова «сводный брат». Когда эти пигалицы исчезают за дверью, я испускаю облегченный вздох, вставляю наушник в другое ухо и увеличиваю громкость. Я слушаю старый альбом моей любимой группы La Breve Vita, которая в прошлом году распалась.

Я медленно допиваю кофе и неохотно иду к выходу. Бежать по такой адской жаре – сомнительное удовольствие, однако ничего не поделаешь – надо. Не успеваю поменять плей-лист, как раздается звонок. Это Элла. Отцу я бы не ответила, но мачеха не сделала мне ничего плохого.

– Иден, ты где?

– В Refinery, а что? – неуверенно отвечаю я.

– Можешь зайти к нам? Не бойся, твой отец на работе.

– А ты не на работе?

– Я работаю с документами. Через сколько ты будешь?

– Минут через двадцать.

Я не могу понять, в чем дело. Бывает, Элла звонит узнать, что я хочу на ужин, не нужны ли мне деньги на карманные расходы, или спросить, как дела. Но этот звонок какой-то странный. Она зачем-то зовет меня в дом, куда мне совсем не хочется идти, тем более после вчерашней стычки с отцом.

– Что-то случилось?

– Ничего, просто поторопись.

Я увеличиваю громкость и пускаюсь в путь. До их дома больше двух миль, значит, мне надо минут пятнадцать. По дороге ломаю голову, зачем я ей так срочно понадобилась. Ничего не приходит на ум, и я сдаюсь. Ладно, скоро узнаю.

Дом встречает меня тишиной. Не видно ни Чейза, ни Джейми, ни отца. Элла стоит на лестнице в строгой юбке и деловой блузке. Я вытираю пот и пытаюсь отдышаться.

– Можешь подняться на минутку? – спрашивает она.

Наверное, решила выставить меня из дома и сделать из моей комнаты гостевую. Тяжело дыша, я поднимаюсь по лестнице. Конечно же, это придумал отец, она просто выполняет его указания. «Извини, Иден, ты слишком отвратительна и невыносима, чтобы оставаться в этом доме хоть одну лишнюю секунду!» Я ищу глазами коробки с моими вещами.

– А где Джейми и Чейз?

Элла направляется к двери в свой кабинет, рядом с моей комнатой.

– Джейми гуляет с Джен, а Чейз на пляже, – бесстрастно отвечает она.

Я останавливаюсь на пороге, не решаясь последовать за мачехой. Не только потому, что нам запрещено входить в кабинет, но и по другой причине. Раньше это была спальня, о чем красноречиво напоминают небрежно перекрашенные из голубого в бежевый цвет стены.

– Так что, Джейми не наказан?

Просто удивительно: Джейми может вернуться домой пьяным, заблевать весь газон, и ему все сойдет с рук.

– Наказан, но сегодня я не хотела, чтобы он был дома.

– Почему?

Я поправляю растрепавшийся хвостик и рассматриваю ее рабочий стол с папками.

– Потому что он еще не знает, – медленно говорит Элла, – я еще никому не говорила, особенно твоему отцу.

О господи! До меня наконец доходит. Я недоверчиво моргаю, хватаюсь за дверную ручку, чтобы не упасть в обморок, и выдаю:

– Ты беременна?

Элла, покраснев, качает головой:

– Боже мой, Иден, конечно нет. Надо же такое придумать!

Мне становится чуточку легче. Не могу представить своего нервнобольного папочку с грудным ребенком на руках.

– А в чем тогда дело? – недоуменно спрашиваю я, немного стыдясь своей глупой догадки.

Элла тяжело вздыхает. Я начинаю терять терпение. Мне все это ужасно не нравится. Что происходит? Зачем она меня позвала? Может, они переезжают в другой город? Или она бросила работу? А может, разводится с отцом? Да, размечталась…

Элла молчит, едва шевеля губами, словно хочет что-то сказать и не может. Проходит еще несколько томительных секунд, и необходимость в словах отпадает. Мачеха переводит взгляд на что-то за моей спиной, и я слышу голос, который узнала бы из миллиона:

– Дело во мне.

Мое сердце замирает, внутри все сжимается. Я оборачиваюсь. Передо мной стоит человек, который был для меня всем, но я этого не понимала, пока он не исчез из моей жизни, как я думала, навсегда. Мой сводный брат. Тайлер.

Я испуганно отступаю. Он совсем не изменился. Белая футболка, темные джинсы, легкая щетина, изумрудно-зеленые глаза. Он едва заметно улыбается.

Я делаю шаг назад, чувствуя себя обманутой. Меня заманили сюда против воли. Элла знает, что мне тяжело о нем думать, не то что видеть, и я обращаю свой гнев против нее:

– И что все это значит?

Похоже, ее сейчас хватит удар. Она переводит взгляд с Тайлера на меня, морщась, как от головной боли. И наконец говорит прерывающимся голосом:

– Мне пора на встречу.

Хватает свой жакет, стопку бумаг и уходит. Стук ее каблуков эхом отдается в ушах. Негромкий хлопок входной двери, и дом погружается в молчание.

Я до сих пор не осознаю, что напротив меня стоит Тайлер. Наши взгляды встречаются. Его глаза светятся от счастья, мои – горят ненавистью. Он делает шаг вперед и широко улыбается:

– Иден, – тихо шепчет он, словно мое имя можно разбить, если произнести слишком громко.

Это бесит меня сильней, чем все остальное. Не давал о себе знать целый год, а теперь улыбается как ни в чем не бывало.

Меня ослепляет ненависть. Не осознавая, что делаю, я размахиваюсь и изо всей силы бью его по щеке.

Тайлер закрывает глаза, наклоняет голову и осторожно потирает место удара, словно пытаясь стереть боль.

– Что ты здесь делаешь? – хриплю я.

Улыбка пропала, на его щеке расцветает огромное красное пятно.

– Я же обещал, что вернусь, – говорит он глубоким, с хрипотцой, голосом, который я когда-то так любила. Теперь он меня лишь раздражает.

– Я думала, ты вернешься через пару недель, максимум через месяц…

Сглотнув, я отступаю к Эллиному столу. Я не могу находиться рядом с Тайлером. Я его ненавижу.

– …а не через год!

У него такой обескураженный вид, как будто он даже не думал, что я могу разозлиться. Интересно, на какую встречу он надеялся? Думал, что я брошусь ему на шею, осыплю поцелуями и буду вне себя от счастья? Он явно не ожидал ненависти и презрения, не ожидал увидеть девушку, которая больше его не любит.

Впрочем, что толку стоять здесь и кричать на него? Я не хочу спорить и драться. Не хочу, чтобы он объяснялся и молил о прощении. Знать его не желаю! И поэтому я должна уйти: спокойно и решительно, несмотря на боль, тисками сжимающую грудь. Если я побуду рядом с ним еще немного, моя ненависть превратится в горячие, обжигающие слезы.

Я поднимаю голову и иду к выходу, глядя прямо перед собой. Спускаясь по лестнице, чувствую на себе его взгляд, а когда открываю дверь, слышу взволнованный голос:

– Иден, подожди!

Я не хочу больше ждать. Я ждала его слишком долго, волнуясь, теряясь в догадках, доводя себя до исступления. Бесконечные дни, недели, месяцы. Целый год. Я давно перестала ждать.

Я хлопаю дверью и пускаюсь бежать. Так быстро, как никогда раньше не бегала. Мне хочется убежать от Тайлера и от этого дома как можно дальше. Звенит в ушах, сердце вырывается из груди. Бег действует на меня отрезвляюще. Адреналиновый шок проходит, и я начинаю чувствовать боль в руке. Сжимаю ее в кулак и бегу дальше.

Я добегаю до маминого дома за пять минут. Запираю за собой дверь и пытаюсь отдышаться. По телевизору идет ток-шоу, Гуччи тычется мокрым носом мне в ноги.

– Только не говори, что ты убегала от полиции. – Забыв выключить воду, ко мне подходит мама, вытирает руки кухонным полотенцем и вопросительно поднимает брови.

Я отталкиваю собаку и смотрю маме в глаза. Она сразу понимает: случилось что-то ужасное. Теплая улыбка исчезает, морщинка на лбу углубляется.

– Что произошло, Иден?

У меня дрожат губы, я изо всех сил пытаюсь совладать с эмоциями. Я не думала, что он вернется. Через какое-то время я поверила, что он счастлив и мы ему не нужны. Меня охватывают отчаянье и злость.

Мое молчание пугает маму еще больше, и я наконец произношу:

– Тайлер вернулся.

И разражаюсь слезами.

Глава 4

Мама дает мне поспать. Вообще-то я не сплю, а просто лежу на кровати, завернувшись в одеяло, и опухшими глазами смотрю в потолок. Я долго плакала. Потом приняла душ, надела уютный спортивный костюм и забралась в постель. С тех пор не выходила из комнаты и провалялась большую часть дня. Голова болит, как будто сейчас взорвется. Буду лежать здесь до вечера, а то и до конца недели. Правда, мама не позволит мне запереться в комнате дольше, чем на один день, как бы мне этого ни хотелось.

Дело в том, что я больше не могу видеть Тайлера. Надежды, которые я питала прошлым летом, давно испарились. Тогда у нас еще был шанс. Мы могли быть вместе, открыто и официально, назло всем. А он все испортил. Он не имел права уезжать, когда был мне так нужен. Сначала я пыталась его понять, и мне это удалось – где-то через месяц, когда справилась с первоначальным шоком. Он хотел разобраться в себе. Только почему он сбросил со счетов меня? Не ответил ни на один звонок. Я оставляла голосовые сообщения, но, судя по всему, он их не слушал. Я отправляла эсэмэски, задавала вопросы, на которые не получила ни одного ответа. Он молчал, даже если я просто спрашивала, все ли с ним в порядке. Я устала, мне надоело, и к ноябрю я оставила всякие попытки связаться с ним.

Мне было чем заняться: колледж, новые занятия, новые друзья, новый город. Это отвлекало. Во всяком случае, первое время. Мы с подружками готовились к экзаменам в библиотеке, пили лошадиные дозы кофе, ездили в супермаркет, когда заканчивалась еда, возвращались пьяные со студенческих вечеринок. За это время я даже сходила на парочку свиданий, но они оказались сплошным разочарованием. В феврале мои мысли снова занимал Тайлер. Правда, я уже не грустила, а злилась на него.

Я не понимала, почему он поддерживает связь с Эллой, но не со мной, и почему не едет в Санта-Монику, как обещал. Прошло семь месяцев. Меня злило, что он до сих пор не вернулся. Мне казалось, он забыл обо мне. Собрал вещи и уехал, оставив меня расхлебывать кашу, которую мы заварили вдвоем. Когда я приезжала на каникулы в Санта-Монику, косые взгляды, нелестные комментарии – все это доставалось мне, а не ему. Мне, а не ему приходилось терпеть унижения от отца и Джейми. Меня, а не его бросили.

Мое раздражение росло. Он уехал и не вернулся, не соизволил даже позвонить, он радуется жизни. Он счастлив без меня, думала я, и мне было очень больно.

Впервые он позвонил на весенних каникулах. Мы с Рейчел, запыхавшись, преодолевали очередной крутой подъем в Сан-Франциско, куда попали впервые в жизни, как вдруг зазвонил телефон. Пока я смотрела на экран, не решаясь ответить, звонок переключился на голосовую почту. Тайлер не оставил сообщения, но звонил после этого каждый день. Я не отвечала – слишком поздно, я чувствовала к нему только ненависть.

Через три недели пройдет ровно год с тех пор, как он уехал. Даже Элла потеряла надежду и превратила его комнату в домашний офис, чтобы не сидеть с документами на кухне. Тогда мы поняли, что она уже не надеется на возвращение старшего сына. Мой папочка, обрадовавшись, поспешил в хозяйственный магазин покупать бежевую краску и на следующий день кое-как перекрасил стены. Новость о возвращении Тайлера взбесит его еще сильнее, чем меня. Если, конечно, он еще не знает. Хотя, судя по Эллиной утренней конспирации, ему еще неизвестно. Чем больше я думаю об этом, тем больше злюсь на Эллу. Она заставила меня увидеться с Тайлером, даже не предупредив. А ведь я много раз давала понять, что не хочу его видеть и рада, что он не вернулся.

Теперь все опять запуталось. Как мне оставаться в городе, зная, что он здесь? Я не смогу избегать его вечно. А самое страшное – еще год назад я его любила, а теперь ненавижу.

Я не отдаю себе отчета, что снова реву, пока не заходит мама. Я зарываюсь в простыни и хлюпаю носом. Мама проходит к окну и поднимает жалюзи. Комнату заполняет мягкий послеполуденный свет. Я стону и утыкаюсь лицом в подушку.

– Так, – говорит она, и я по голосу слышу, что она скрестила руки на груди. – Вставай.

– Нет. – Я натягиваю одеяло на голову.

– Да, – решительно говорит она. – Ты уже четыре часа плачешь. Пора встать и забыть о нем. Куда ты хочешь пойти? Кофе? Поздний обед? Спа? Выбирай.

– А разве тебе не надо на работу? – бубню я из укрытия.

– Мне сегодня к восьми вечера. – Мама стягивает с меня одеяло и улыбается: – Одевайся, пойдем перемоем кости мужской половине рода человеческого. Это лучше, чем плакать, поверь. По собственному опыту знаю.

Я неохотно сползаю с кровати. За что я люблю маму – она все понимает. Отец ей тоже устроил сюрприз – шесть лет назад. Теперь она эксперт по разрывам. Правило номер один – не плакать больше четырех часов. Вот только я не уверена, распространяется ли оно на случаи, когда мужчина уходит, а потом возвращается.

У меня текут слезы и ноет сердце, но мама, как всегда, права. Что толку валяться в постели? Я провожу руками по влажным волосам и улыбаюсь маме:

– Променад. Дашь мне двадцать минут?

– Моя девочка! – Ее взгляд теплеет, она запускает в меня подушкой и выходит из комнаты.

Пытаясь хоть как-то привести себя в человеческий вид, я ставлю бодрую поп-музыку. Потом выключаю ее – действует на нервы – и начинаю сушить волосы. Я оставляю их распущенными, подкрашиваю глаза, надеваю новую футболку и самые любимые джинсы. Легче не становится.

В начале третьего мы подъезжаем к променаду. Полчаса гуляем по магазинам, но даже гигантская скидка на юбку моей мечты в Abercrombie & Fitch не поднимает мне настроение. Расплачиваясь за нее на кассе, я вымученно улыбаюсь, и мама уверена, что мне лучше.

После этого мы заходим в Pinkberry, берем по порции замороженного йогурта с ягодами и садимся на скамейку напротив Forever 21.

– Знаешь, – говорит мама, – я могу поговорить с Эллой.

– О чем? – удивляюсь я.

Мама смотрит на меня, как будто я туплю, и продолжает:

– Я не понимаю, зачем она это делает. Так нельзя – сталкивать вас лбами. Она что, сумасшедшая?

– Она не сталкивала нас лбами, – поясняю я, слегка пожимая плечом, и начинаю ковыряться ложечкой в йогурте.

Очень вкусная штука – замороженный йогурт с клубникой и голубикой, которая вернет мне не меньше половины сожженных на пробежке калорий. Плевать, сегодня мне все равно.

– Она говорила так, как будто речь идет о жизни и смерти или вроде того. Я даже спросила: «Ты беременна?»

Мама смотрит на меня с ужасом, чуть не подавившись мороженым, и начинает хохотать.

– Не может быть! Так и спросила?

– Ну да, а что тут такого, ей ведь и сорока нет. – У меня горят щеки, и я жду, пока мама перестанет хихикать.

– Господи, и придет же в голову!

И тут до нее доходит, что я отвлекла ее от темы.

– Я все равно намерена с ней поговорить.

– И что ты ей скажешь?

– Ну, например, «Держи своего сына подальше от моей дочери, пока наш муж не убил их обоих!».

По выражению моего лица она видит, что меня это не впечатлило, и дает нормальный ответ:

– Просто попрошу, чтобы Тайлер оставил тебя в покое. Если, конечно, ты действительно этого хочешь.

Мама поднимает стаканчик к лицу и пристально смотрит мне в глаза.

– Во-первых, я не хочу, чтобы ты вмешивалась. Во-вторых, что ты имеешь в виду?

– Ты уверена, что никогда, никогда, никогда больше не хочешь его видеть?

Она ищет ответ в моих глазах, словно только они могут сказать правду, и хотя я ничего не скрываю, мне становится не по себе. Зачем она вообще об этом спрашивает?

– Конечно, уверена. Кому, как не тебе, знать, каково это – когда тебя бросают.

Мама меняется в лице, и я понимаю, что сморозила глупость. Мама может говорить об отце часами, украшая свою речь яркими выражениями, и все-таки ей неприятно признавать горькую правду. Она отворачивается и говорит:

– Ладно, поехали домой, мне скоро на работу.

Мама бросает стаканчик в урну и вскакивает со скамейки, не дождавшись меня, а я только вздыхаю. Сумасшедшая. Прошло столько лет, а она так и не хочет признать, что отец ее бросил, и теперь я начинаю понимать почему. Потому что это чертовски больно.

Чувствуя себя виноватой, я встаю со скамейки и, догнав маму, плетусь позади. Мне уже дурно от йогурта, я выбрасываю стаканчик в урну и молча сажусь в машину. Мама тоже молчит. Внимательно смотрит на дорогу, беззвучно ругается, когда нас подрезают, и пару раз увеличивает громкость радио.

Меня терзает раскаяние. Терпеть не могу, когда она начинает играть в молчанку. Приглушаю музыку и говорю:

– Я не хотела тебя обидеть.

Остановившись на светофоре, она отклоняется назад и складывает руки на груди.

– Я знаю, каково это – когда тебя бросили, и ты постоянно думаешь, что сделала не так и могла ли этому помешать. Начинаешь предполагать, что ты недостаточно хороша, недостойна лучшего… Ты такого не знаешь.

Я недоуменно моргаю. Я злюсь на нее за эти слова и удивляюсь, что она так открыто выражает свои чувства. Раньше этого не было.

– Чего я не знаю?

– Сомнений, – резко произносит она и давит на газ, когда загорается зеленый свет. – Тайлер бросил тебя не из-за того, что с тобой что-то не так. Он считал, что проблема в нем. А твой отец считал, что проблема во мне. Не сравнивай. Я не понимаю, что ты чувствуешь, а ты не понимаешь, что чувствую я.

– Я думала, все в прошлом.

– Ну да.

Мама никогда не рассказывала мне, что случилось шесть лет назад. Я знаю в общих чертах. Отец считал ее ленивой пофигисткой, а она его – педантом и занудой. Не знаю, всегда ли так было. Наверное, да, потому что помню их бесконечные ссоры. Когда мне было лет двенадцать, отец прожил неделю у своего кузена Тони. Мама улыбалась и говорила, что он скоро вернется, но сейчас я понимаю, что уверенности у нее не было. Он оставался у кузена все чаще. Когда мне было тринадцать, я его пару дней не видела и спросила: «Он снова у Тони?» Мама заплакала и сказала, что нет. С тех пор она постоянно плакала. Я понимала, что она тяжело перенесла развод и никогда не станет прежней, однако она не делилась со мной своими переживаниями. Я боялась спрашивать, а она не осмеливалась говорить. До сих пор.

– Ты и сейчас считаешь, что недостаточно хороша? – помолчав, спрашиваю я.

– А как ты думаешь? – взрывается она, в отчаянии вскидывая руку. – У него теперь Элла – натуральная блондинка с идеальной фигурой, у которой никогда не отрастают долбаные седые корни и нет гусиных лапок, она ездит на долбаном «ренджровере» и работает чертовым адвокатом. А я не сумею приготовить съедобное жаркое даже под страхом смертной казни, хожу на работу в больничном халате вместо костюма и разбила гребаный «вольво». Конечно, я для него недостаточно хороша. Твой отец перфекционист, а мне далеко до совершенства.

– По-твоему, Элла – совершенство? – кричу я.

Мне почему-то хочется защитить Эллу. Три года назад она встретила меня с распростертыми объятьями, и с тех пор я видела от нее только хорошее. Поэтому мамины слова меня злят, и я становлюсь на сторону мачехи:

– Ты не в курсе, что она тоже прошла через развод? А сколько ей пришлось пережить с Тайлером! Ты не думаешь, как она живет, осознавая, что ее муж годами избивал их сына, а она даже не замечала? Ты не думаешь, что она каждый день просыпается с чувством вины? Ей не легче, так что лучше помолчи!

На самом деле я хочу сказать: «Ты лучшая на свете мама. Пусть тебе приходится каждые три недели подкрашивать отросшие корни, зато у тебя очень красивые волосы. У тебя морщинки в уголках глаз, но ты такая красавица, что это неважно. Да, ты не самый лучший водитель, но в конце концов всегда добираешься от точки А до точки Б. Ты не адвокат, а прекрасная медсестра, которая умеет облегчить страдания, и не только в больнице. Ты не Элла, и я этому рада».

И еще: «Тебе повезло больше. У тебя есть Джек, и он очень славный. А у Эллы – отец, и он сволочь. Кто в выигрыше?»

Только я ничего этого не говорю, потому что она меня раздраконила.

– Ну конечно. – В мамином голосе звучат раздражение и обида. – Она твоя вторая мама, ты ее защищаешь. Похоже, ты променяла меня на нее, как и твой отец.

Я возмущенно смотрю на нее:

– Да что с тобой такое? Откуда столько злости?

Мама включает музыку на всю громкость, так что я перестаю слышать даже собственные мысли, сердито щурит глаза и сжимает губы. Я тоже молчу. Отодвигаюсь от нее как можно дальше, складываю руки на груди и специально забрасываю ноги на приборную доску, потому что это выводит ее из себя. Она не реагирует.

Всю дорогу орет музыка. Мама выключает ее только перед самым домом. Когда мы останавливаемся, она не глушит двигатель и не выпрыгивает из машины, как обычно. Наверное, хочет извиниться. Я поднимаю глаза от пола и жду. Черты ее лица разгладились, напряжение исчезло, но она вдруг широко распахивает глаза и удивленно смотрит куда-то мне за спину. Я резко оборачиваюсь. На коврике у двери сидит, нервно теребя низ белой футболки, не кто-нибудь, а долбаный Тайлер Брюс, собственной персоной.

Теперь он не улыбается. Просто встает с порога и ждет. Неизвестно чего.

– Знаешь, в чем разница между твоим отцом и Тайлером? – спокойно говорит мама. – Твой отец не вернулся.

Глава 5

Как я ни умоляю маму уехать, она отказывается. Выключает двигатель, вертит на указательном пальце ключи от машины и молчит, словно воды в рот набрала. Не уговаривает, не утешает. Мне ничего не остается, как выйти из машины и встретиться лицом к лицу с человеком, на которого я не могу смотреть.

Я еле волочу налитые свинцом ноги, оглядываясь через плечо на маму и посылая ей глазами безмолвный сигнал бедствия, но она лишь пожимает плечами и устремляется к черному ходу, чтобы не мешать нам. Какая трогательная забота!

Тайлер стоит на крыльце, засунув руки в карманы джинсов, и нервно кусает губы.

Я останавливаюсь в нескольких метрах от него и замечаю на щеке красноватое пятно. Мне так стыдно, что я не могу даже посмотреть ему в глаза.

– Извини, что ударила, – говорю я, не поднимая головы.

Он пожимает плечами и трогает щеку.

– Ничего страшного.

Наступает неловкое молчание, от которого мне хочется плакать. Почему так случилось? Как мы до такого дошли? Когда вспоминаю причину, меня вновь охватывает ярость, я с трудом сдерживаюсь. Слышно, как по дороге проезжают машины.

– Ты можешь поехать со мной?

Я наконец осмеливаюсь посмотреть ему в глаза.

– Куда?

– Не знаю, я бы хотел с тобой поговорить.

В его глазах – тревога. Он боится, что я откажусь.

– Пожалуйста, Иден.

– Не о чем нам разговаривать.

– Нет, есть.

Несмотря на мое отчаянное сопротивление, я тону в его зеленых глазах, которые всегда обладали надо мной властью. Как я любила эти глаза! Теперь я их ненавижу. Он приготовился к спору, но я не собираюсь спорить с тем, с чем согласна. Тайлер прав: нам есть о чем поговорить, просто я не хочу.

Что делать? Больше всего мне хочется вбежать в дом и запереть за собой дверь, однако я понимаю, что все равно от него не отделаюсь. Надо покончить с этим раз и навсегда.

Я молча киваю, он облегченно вздыхает и достает из заднего кармана ключи от машины, а я ловлю мамин взгляд из-за шторы в гостиной. Заметив, что я смотрю на нее, она наклоняется и исчезает из виду. Я вспоминаю нашу ссору. Мне сейчас легче говорить с Тайлером, чем с мамой.

Что-то не видно его роскошной тачки. Я оглядываюсь по сторонам, вспоминая навороченную спортивную «ауди», которую трудно не заметить: элегантную, отполированную до зеркального блеска, с антрацитово-черными дисками. Однако Тайлер ведет меня к другой машине, припаркованной через дорогу. Черная, четырехместная, колеса покрыты засохшей грязью, а по пассажирской двери тянется пара царапин. Достаточно популярная модель «ауди», которых в городе полно, и не новая. Я удивленно смотрю на него, но он лишь пожимает плечами и говорит:

– Купил машину попроще.

– Почему?

– Поменял приоритеты, – серьезно отвечает он.

Я сжимаю губы и отвожу взгляд. В машине пахнет незнакомым одеколоном. На зеркале заднего вида висят три освежителя воздуха в форме деревьев. Чтобы не пялиться на Тайлера, я рассматриваю салон. Под ногами валяются какие-то брошюры, на приборной панели собралась пыль, на заднем сиденье разложены несколько футболок. Черные кожаные сиденья порядком вытерты.

Несколько минут едем молча, радио выключено, слышно только гудение кондиционера. Тайлер нарушает тишину:

– Мне нравится твоя новая прическа.

Я еще немного не в себе от его появления и не понимаю, о чем он говорит. Опускаю солнцезащитный козырек, вытаскиваю маленькое зеркальце и рассматриваю свое отражение. Ну да, прическа. Мои волосы были в два раза длиннее, а сейчас едва прикрывают плечи.

Ставлю на место козырек и опускаю глаза на прореху в джинсах.

– Угу.

Во мне многое изменилось. Я почти перестала пользоваться косметикой, потому что она размазывалась, когда я плакала. Поменялся и характер. Раньше я была спокойной и собранной, а теперь могу выйти из себя от любой мелочи, потому что меня переполняет ненависть. А еще я набрала пару лишних килограммов.

Многое изменилось, слишком многое.

Я втягиваю живот и приподнимаю колени, чтобы ноги не казались такими толстыми. Расслабляюсь только тогда, когда вижу, что внимание Тайлера полностью приковано к дороге.

Мы практически выехали из города. Час пик, дорога забита, и тишина кажется еще более тягостной. Я не начинаю разговор, потому что мне нечего сказать. Поговорить хотел он, а не я. В неловком молчании проходит целый час. Позади остались Беверли-Хиллз и Вест-Голливуд, и только когда Тайлер сворачивает на Норт-Бичвуд-Драйв, до меня доходит.

– Куда мы едем?

Не глядя на меня, Тайлер пожимает плечами и грустно вздыхает:

– Не знаю, как ты, а я давненько здесь не был. – И поднимает глаза на гигантские буквы вдалеке.

– Нет уж, я туда не пойду. Ты рехнулся? На улице сорок градусов жары.

– Пойдешь, – спокойно отвечает он, – у меня с собой вода.

Я начинаю лихорадочно придумывать причины, почему не могу в данный момент карабкаться на Голливудский холм: я в своих лучших джинсах и новой футболке; мне это неинтересно; сейчас слишком жарко; и наконец, я не хочу идти туда с Тайлером. Но это еще утомительнее, чем само восхождение. Поэтому я молчу и хмурю брови.

Мы проезжаем мимо поворота на ранчо «Сансет» и останавливаемся на небольшой стоянке, откуда начинается пешеходная тропа. Как и Тайлер, я здесь сто лет не была. Собственно, я поднималась к знаку один раз в жизни, три года назад, и тогда все было совсем иначе. Тайлер глушит мотор, выходит из машины и смотрит в небо. Я тоже покидаю салон, подхожу к нему и заявляю:

– Я не собираюсь туда идти, понял?

Он открывает багажник, полный всякого хлама – бумажки, куртка, какие-то провода, пустые банки из-под пива, – достает бутылку воды и протягивает мне.

– Пошли!