Мертвые не лгут Бекетт Саймон
– Тогда все в порядке.
– Удалю в лучшем виде.
– Спасибо, доктор Хантер.
Кларк повесила трубку. Что еще за загадки? Я направился к компьютеру. Отправленное несколько минут назад письмо находилось в папке входящей корреспонденции. Не было ни темы, ни текста, только вложение. Немного поколебавшись, я открыл его.
Вложение представляло собой копию свидетельских показаний. Когда я увидел, чьи они, мою усталость сняло как рукой. Подавшись вперед, я стал читать о событиях двадцатипятилетней давности.
Лето, когда Лео Уиллерсу исполнилось девять лет, было отмечено долгим периодом небывалой жары. Августовские температуры поднимались до уровня средиземноморских, грозя засухой и нехваткой воды. Днем царило безветренное пекло, ночью мучила влажная духота.
Но Лео это не огорчало. Он наслаждался солнцем, а бриз с моря у летнего дома родителей помогал переносить обжигающий зной. Вдали от придирчивых взглядов учителей закрытого интерната и одноклассников с их стайной психикой он мог наконец расслабиться. Наедине он был самим собой.
А в обществе остальных людей ощущал себя существом другого теста.
В Уиллетс-Пойнте его предоставляли самому себе, за исключением воскресных обедов и визитов изредка приезжающих для охоты гостей, когда он должен был принимать участие в общем веселье. Все остальное время родители позволяли ему развлекаться самому. И одиночество ему давалось легче, чем общение с ними. Особенно после того, что произошло на Пасху.
Лео понимал, что это нехорошо, но однажды незаметно проник в родительскую спальню и стал примерять материнские платья. Обычное смущение и неудовлетворенность отступили, как только он увидел себя в зеркале преобразившимся. Пусть наряды были ему велики, отражение демонстрировало его истинную сущность. Фальшивым был повседневный Лео.
Он рассчитывал провести в спальне несколько минут, но потерял ощущение времени и попался. Лео никогда не видел отца таким рассерженным. Это было страшнее его обычного холодного презрения. Он бросился к матери, надеясь, что та вмешается, но она отвернулась.
До сих пор, вспоминая тот случай, он страдал от стыда и унижения. Надеялся, что все исправится, когда они приедут в Уиллетс-Пойнт, но этого не случилось. Вдобавок заболел шофер отца, и на лето ему нашли замену – молодого человека с самодовольной ухмылкой в глазах и оспинами на лице. Его фамилия была Портер.
Лео он не понравился. Портер служил в армии и там водил машину. В те дни, когда его услуги не требовались сэру Стивену, он поручал ему следить за сыном. С этих пор Лео не чувствовал прежней свободы – Портер ходил за ним по пятам. Они катались к морю, гуляли вдоль дамбы, забирались в заводь. Портер никогда не играл и не разговаривал со своим подопечным – молча курил, явно недовольный обязанностями няньки. Казалось, лето окончательно испорчено.
Однажды на берегу у дамбы их поджидала молодая женщина. Портер, улыбнувшись, попросил подопечного отлучиться на часок, и Лео с удовольствием послушался. С тех пор это стало правилом – они шли на берег, и Портер там с кем-нибудь встречался. Иногда с той же самой женщиной, иногда с другой. Лео ни разу не пришло в голову сообщить об этом отцу. Его все устраивало – он оставался один и мог идти, куда хотел.
Так он познакомился с Роуэн.
Она появилась, когда он в одиночестве сидел на песчаной дюне – скромная девочка с веснушками и льняными волосами. У Лео было мало опыта общения с девчонками, но ее общество он нашел интереснее общения с одноклассниками в интернате. Роуэн жила в Бэкуотерсе, ее мать работала в Кракхейвене, а отец большую часть времени проводил дома. Он писал книги о природе для школ и раньше во время каникул гулял с дочерью в солончаках.
Но отец заболел и больше не гуляет. Роуэн не знала, что с ним, он стал на несколько дней запираться в своем кабинете. Но даже когда выходил, ни с кем не разговаривал. Мать Роуэн говорила, что его надо оставить в покое. И девочка развлекалась сама, как умела.
По часу каждый день, как и Лео.
С тех пор они встречались постоянно. Не обязательно оставались на дюнах, гуляли по солнцу. Уходили в любимые заводи Роуэн. Она там знала каждый бочажок, каждую протоку, где безопасно бродить даже в прилив и куда лучше не соваться. Они рассказывали друг другу о том, о чем с остальными молчали. Роуэн слышала, как мать иногда плачет, а иногда кричит на отца, который все больше от них отдаляется. Лео признался, как ненавидит интернат и своих одноклассников. Даже не скрыл, как боится отца.
Как-то рассказал о переодевании в материнские платья.
При этом его лицо горело от стыда, но Роуэн не увидела в его поступке ничего дурного. Сказала, сама занимается тем же, и Лео почувствовал прилив незнакомого раньше счастья. Впервые в своей юной жизни он нашел человека, с кем мог свободно говорить и делиться секретами.
Впоследствии он не мог вспомнить, кому пришла в голову эта мысль. Только помнил, как она их взволновала. Они строили планы на следующий день, а затем пришло время расстаться. Уходя, Лео был так увлечен, что не заметил Портера, пока тот не заговорил.
Шофер стоял между двумя дюнами, и от его сигареты вился голубой дымок. Лео быстро оглянулся на удаляющуюся с пляжа маленькую фигурку девочки. Портер ухмыльнулся и погрозил ему пальцем: «Что скажет твой отец?»
У Лео оборвалось сердце. Первой мыслью было: что, если Портер подслушал, что они задумали с Роуэн. Но шофер был слишком далеко. И как только Лео это понял, его охватило другое чувство: он ненавидел это ухмыляющееся лицо. Его трясло от того, что работник отца может грозить разрушить его новую драгоценную дружбу. И мальчик выпалил: «Он скажет, что платит тебе не за то, чтобы ты курил или встречался с девушками».
Изъеденные оспинами щеки Портера потемнели, но он промолчал.
На следующий день Лео дождался, когда дом скроется из вида, и попросил выпустить его из машины. Портер заартачился, но мальчик понимал, что разоблачения не хочет ни одна из сторон. И когда он сказал, что видел, как шофер выносил коробки из летнего домика на их территории, тот съехал на обочину. Он больше не улыбался и выругался сквозь зубы, когда Лео выбрался из машины и сказал, что он может ехать.
Но послушался.
Когда звук мотора стих вдали, Лео поспешил к летнему домику, который прятался в гуще деревьев и кустов – маленькое одноэтажное строение из прибитых внахлест к деревянному каркасу досок. Подразумевалось, что он похож на швейцарское шале и в прошлом служил для развлечений. Но это было до того, как родился Лео. Теперь, состарившийся и обветшалый, он превратился в кладовую.
Маленькое крытое крыльцо с дверью находилось в середине между двух затянутых паутиной окон. Лео оглянулся убедиться, что его никто не видит. Он много раз тайно пробирался сюда, но все равно следовало проявлять осторожность.
Родители придут в ярость, если узнают.
Он пошарил рукой в оконном ящике для цветов, где в похожей на пыль земле засохли сорняки. Ключ был на месте. Лео вставил его в замок и отпер дверь. Скрипнули несмазанные петли, когда он толкнул створку. В шале было жарко и душно. Когда он вошел, в нос ударил сверлящий запах прожаренной солнцем сосны. Внутри стояло множество картонных коробок и деревянных ящиков. Были также старые чемоданы и баулы, но не так много – кое-что Портер успел унести. Невидимый из-за деревьев Лео наблюдал, как шофер входил в домик и появлялся, вынося коробки и какие-то мелкие предметы меблировки. Грузил в багажник и уезжал. Хотя Лео не думал, что отец был в курсе, ему даже не приходило в голову сообщить об этом. Он хотел сберечь только один нужный ему чемодан.
Появившаяся Роуэн чувствовала себя неуверенно рядом с большим домом. Но Лео не сомневался в успехе. Он ждал этого момента весь день. И его настроение передалось девочке, когда они начали исследовать содержимое чемодана. Одежда, скорее всего, принадлежала его матери, но не сейчас, а давно. Яркие короткие платья и юбки были бы ей сейчас малы.
Нафталиновые шарики не мешали ни Роуэн, ни Лео, когда они начали примерять вещи. Сначала бижутерию и обувь – босоножки на ремешках на платформе и яркие безвкусные ожерелья. Затем юбки и блузки. Хотя и небольшого размера, они им были непомерно велики, но это не имело значения. Внутри шале, куда солнце пробивалось сквозь старые муслиновые занавески, они, казалось, попали в иной, свой собственный мир. У Лео от ощущения, что он оказался дома, кружилась голова. Впоследствии, став старше, он будет тщетно пытаться возродить это чувство при помощи спиртного. Лео нарядился в яркое голубое платье, на Роуэн был ансамбль из оранжевой юбки и блузки. Хихикая, она надела ему на запястье браслеты. Один, из черепахового панциря, почти светился, потому что сквозь него проникало солнце. Лео запомнил, как браслеты, соскальзывая по руке, брякали, словно костяшки.
Он все еще стоял с поднятой рукой, когда распахнулась дверь. Роуэн испуганно ахнула. Его резко развернули, и перед ним оказалось настолько искаженное лицо, что он сначала не узнал отца. Его основательно встряхнули, затем удар по щеке сбил на пол. Мелькнуло оранжевое пятно – Роуэн бросилась к двери, но тоже получила удар. Лео вздернули на ноги и стали так сильно трясти, что он потерял способность видеть. Отец кричал на него, но он не мог разобрать слов. А потом раздался другой голос, и он ясно услышал: «О, черт!»
В следующую секунду увидел, как Портер оттаскивает от него отца и встает между ними. Лео опрокинулся на коробки, слыша только несвязные звуки. Потом его то ли понесли, то ли поволокли к двери. Роуэн застыла на полу в большом не по размеру оранжевом наряде. Она удивительно притихла. Лео не видел ее лица, но на ребре ящика, на который она упала, темнело пятно. Оно казалось мокрым и липким.
Больше он ее не видел. Дверь захлопнулась, отсекая от него Роуэн. Все вокруг завертелось. Лео помнил, как его запихнули в машину и кто-то – может быть, Портер, а может быть отец – сдернув с него голубое платье, грубо натянул на него его собственную одежду. Чуть позже послышался голос матери, которая спрашивала, как можно было совершить такую глупость. Затем, когда он оказался на прохладных простынях в темной комнате, сознание куда-то уплыло.
На следующее утро без всяких объяснений Лео увезли в главную резиденцию Уиллерсов. Он почти всю дорогу проспал, а когда время от времени открывал глаза, видел перед собой обожженную солнцем шею Портера. Через много лет он заподозрит, что у него было сотрясение мозга, но тогда радовался своей бесчувственности – провалу сознания, не позволявшему ясно мыслить. Немного придя в себя, он спросил, где Роуэн.
Портер, не поворачивая головы, ответил, что она ушла домой.
Об этом случае потом не вспоминали. И его память тоже стерлась, превратившись в сон. Лео больше не мог представить девочку, с которой подружился тем летом. А если, случалось, пытался вспомнить тот день в шале, его душила такая паника, что лучше было обо всем забыть.
И со временем он убедил себя, что ничего не было.
Прошли годы, прежде чем он снова оказался в Уиллетс-Пойнте. К тому времени его мать умерла, А Портер каким-то образом стал постоянным водителем отца. Сам Лео встал на тропу несчастий и бунтарства, определивших его взрослую жизнь.
Когда Лео исключили из военной академии, он, подчиняясь непонятному импульсу, не вернулся домой, где отец закатывал бы ему сцены, а поселился в доме, где некогда проводил летние месяцы.
Ощущение было таким, словно он очутился в полузабытом сне. Дом долгие годы стоял запертым, шале много лет назад по неизвестной причине дотла сгорело. От него не осталось и следа, а на место, где оно некогда стояло, посадили магнолию. Дождь разметал лепестки свечеобразных бутонов, и трава вокруг дерева подернулась грязно-белым налетом. Этот вид волновал, пробуждал смутные воспоминания, словно старая фотография, мелькнувшая на дне темного озера.
Но лишь годы спустя, когда другой лишь наполовину осознанный порыв подвиг его к тому, чтобы поселиться в своем прежнем святилище, он услышал про местную девочку, которая летним днем ушла из родительского дома в заводи и больше не вернулась.
Я дважды перечитал показания Лео Уиллерса, а затем, как просила Кларк, удалил и письмо, и вложение. Выключив компьютер, помассировал переносицу. Я считал, что серия трагедий в окрестностях устья – относительно недавние дела, но оказалось, что они уходят корнями в преступление, совершенное больше двух десятилетий назад. Я до смерти устал и чувствовал себя совершенно разбитым. Портер видел, как его работодатель убил девочку, и решил, что ее смерть открывает для него новые возможности. Неудивительно, что после этого он получил постоянную работу. Он был связан с сэром Стивеном тем, что они совершили. И хотя не считал себя шантажистом, не сомневался, что его молчание заслуживает вознаграждения. И, видимо, поэтому определенным образом реагировал на Эмму Дерби и Марка Чэпла. Они стали нарушителями его прав, вторглись на территорию, которую он отвоевал для себя, и он действовал в соответствии со своими понятиями. Я не позволил пустить дела на самотек, заявил он в эллинге. Не мог после всего, что сделал для Уиллерсов.
Что же именно он сделал, задался я вопросом. Ограничивалась ли его роль молчанием или он доказывал свою ценность более практическими поступками? Обязанности Портера, безусловно, выходили за рамки вождения автомобиля. Сэр Стивен поручил ему подчистить инкриминирующие улики в доме на Уиллетс-Пойнте, а затем передать шантажистам сумку с деньгами. Какие еще он оказывал услуги? Роуэн Холлоуэй так и не нашли, но я не мог представить, чтобы солидный бизнесмен стал марать себе руки, избавляясь от трупа. Зачем, если есть другой, кто выполнит за него работу?
Я встал из-за стола снова заварить кофе. Хотя Лео Уиллерс – у меня не получалось думать о стоящем в центре случившихся трагедий человеке как о Лене Мерчант, – как мы считали, не убивал, он был отнюдь не без греха. Пусть он был еще ребенком, когда его отец убил Роуэн Холлоуэй, но он по-взрослому решил молчать. Лео признал, что он, чтобы успокоить совесть, позволил Эдгару Холлоуэю жить бесплатно в своем доме и ежемесячно посылал ему провизию. Такими действиями он не только обрек отца своей подруги детства на одинокое существование, но подготовил сцену для финального акта трагедии.
Продукты привозил Холлоуэю Портер.
Если Лео хотел наказать шофера, напоминая ему о его соучастии в преступлении, то его намерение провалилось. Он подарил ему очередную возможность в виде уединенного дома с безответным жильцом. Когда же было решено, что Уиллерс совершил самоубийство, Портер прекратил снабжение Эдгара. В свое время он помог скрыть убийство его дочери. И я не думал, что он может потерять сон оттого, что отец жертвы голодает.
И вот Портер и еще пятеро оказались на том свете. Не пострадал только человек, который заварил эту кашу.
Сэр Стивен Уиллерс.
Я плеснул в кофе виски. Чрезвычайно мало шансов, что убийца Роуэн Холлоуэй понесет наказание за свое преступление. Хотя я не сомневался в том, что прочитал, – все факты соответствовали тому, что нам уже было известно – недоказанные детские воспоминания недостаточный аргумент для свершения правосудия. Особенно за деяние, которое многие годы скрывалось и о котором, по признанию Лео, он сам предпочел до сегодняшнего дня умолчать.
Неприятная правда заключалась в том, что при отсутствии улик и тела полиция мало что могла сделать. Появились основания провести новый, более тщательный обыск в Уиллетс-Пойнт, и мне пришло в голову, что посаженная на месте старого шале магнолия скрывает под корнями не только почву. Но сэр Стивен не стал бы терпеть на своей территории материальную улику. Тем более что поблизости так много возможностей от нее избавиться.
Возможно, тело Марка Чэпла не первое, которое Портер схоронил в устье.
Путаницу каналов и проток снова обследуют, но шансы обнаружить тело Роуэн чрезвычайно малы. Спустя столько лет от нее мало что осталось – только погребенные в грязи одинокие кости.
Однако полиция не имеет права оставить без внимания заявление, тем более что оно поступило от сына сэра Стивена. Я очень хотел бы спросить Кларк, как она собирается поступить, но понимал, что старший следователь не оценит мой интерес и вряд ли что-нибудь ответит. Она достаточно подставляла шею.
Мне не оставалось ничего иного, как только ждать и надеяться, что что-то произойдет. Шли дни, но нигде не говорилось, что сэра Стивена допрашивали, не то чтобы арестовали. Меня это не удивляло. Он был беспощаден, защищая фамилию, когда подозревали его сына. Теперь ставкой была его репутация, если не свобода, и он использует всю свою власть и влияние. Брала досада от того, что он выйдет сухим из воды, и по мере того, как убийства в заводях забывались, я все больше приходил к убеждению, что убийца Роуэн не понесет наказания.
И не я один.
Лео Уиллерс выложил свою историю в социальных сетях. Поднялся такой шторм, что даже команда адвокатов сэра Стивена не могла его унять. Наследник влиятельнейшего и могущественного человека не только восстал из мертвых, но превратился в женщину. Мало этого, он обвинял отца в совершенном двадцать лет назад убийстве девочки.
Его откровения вызвали бурю эмоций.
Вместе с историей исчезновения Роуэн появились ее школьные фотографии – со снимков смотрела блондинка с очаровательной щелочкой между зубов. Сэр Стивен, как и следовало ожидать, спрятался за спинами адвокатов, которые отметали все вопросы, заявляя о невиновности клиента, или обходились банальным «без комментариев». Сам бизнесмен молчал, но кадры, как он спешит к своему лимузину – теперь темно-серому, а не черному «Даймлеру», – говорили сами за себя. Лицо вытянуто, бледнее обычного, скулы выпирают под вспышками фотокамер. Перед тем, как я выключил телевизор, у меня появилась непрофессиональная и малоприятная мысль: этот человек уже труп.
Она оказалась пророческой. Появилось сообщение, что сэр Стивен находится в тяжелом состоянии после обширного инсульта. Его адвокаты тут же заявили, что болезнь стала следствием внимания прессы. Возможно, так оно и было. Нет ничего необычного в способности совершить преступление. Люди отличаются друг от друга тем, могут ли они с этим жить. Сэр Стивен жил и, очевидно, не мучился угрызениями совести.
Он не вынес другого – что об этом узнали люди.
Его, когда-то бывший сыном, отпрыск не давал интервью ни до, ни после последовавшей через два дня смерти отца. Не вынося дух вуайеризма вокруг этой истории, я старался избегать слухов и предположений, хлынувших заполнять вакуум. Но что-то все-таки доходило. Один видеоклип крутили особенно упорно. За стеклянными дверями, в которых я узнал двери полицейского управления, где бывал сам, возникает движение. Двери открываются, и появляется человек.
Лео Уиллерс был привлекательным мужчиной, а Лена Мерчант стала потрясающей женщиной – элегантная, со вкусом одетая, с изысканной стрижкой темных средней длины волос. Я не был знаком с Лео и теперь со странным чувством смотрел на человека, о котором столько слышал и читал. Лену мгновенно окружили микрофоны и камеры. Я думал, она поспешит скрыться от внимания журналистов, но она шла сквозь толкающуюся толпу, высоко подняв голову и не обращая внимания на выстреливаемые в нее вопросы. В ней не чувствовалось ни стыда, ни смущения.
Только молчаливое достоинство, когда она уходила из старой жизни в новую.
Эпилог
Я положил череп обратно в ящик и растер себе шею. Позвонки щелкнули, пока онемевшие мускулы привыкали к необходимости снова прийти в движение. Уже не в первый раз я напомнил себе, что, когда работаю, надо заводить будильник, чтобы не забывать о перерывах.
И не в первый раз признавался, что все равно делать этого не буду.
Я поставил ящик в расположенный под рабочим столом шкаф. Череп был исторической находкой, обнаруженной в долине Солсбери. Ему было больше семисот лет, и на нем, как считали археологи, остался след от топора. Что ж, возможно. В четырнадцатом веке люди были склонны убивать друг друга ничуть не меньше, чем в наши дни. Но все же я не был убежден в оружии. Рана была нанесена чем-то острым, но не лезвием, да и изгиб, по-моему, не походил на топор. Хотя я не мог решительно исключить какой-либо другой вид оружия, мне случалось видеть подобные ранения и раньше. Скользящий удар лошадиного копыта, возможно, не столь эффектен с точки зрения исторической перспективы, но не менее губителен для человека, который его получает.
Мне придется изрядно повозиться с черепом, чтобы окончательно в этом убедиться. Но спешки никакой не было: череп хранил свой секрет несколько веков, так что еще день-два значения не имеют. Было субботнее утро и никакой причины торчать в университете. Я забрел сюда, чтобы не сидеть дома, а череп был лишь удобным предлогом.
Но мысли, от которых я сюда сбежал, были начеку. И как только работа перестала помогать держать их в узде, сразу снова полезли в голову. Я опять взглянул на часы, запоздало вспомнив, что не должен ежеминутно сверяться со временем.
Оставалось еще два часа.
В выходные кафетерий бывал закрыт, но я сварил себе кофе в крошечной кухоньке факультета. Сегодня здесь никого не было.
В пустынных коридорах стояла тишина. Обычно меня это не беспокоило. Однако сегодня пустота тяготила больше обычного.
Пусть мое возвращение в университет не приветствовалось трубами и фанфарами, определенно чувствовалось, что положение изменилось. Мне удалось избежать какого-либо упоминания в новостях о том, что со мной случилось в заводи, что вряд ли удивительно. Когда столько сенсационных тем для репортажей, мало кого заинтересует не стоящий внимания судебный антрополог. Мне это подходило: прошлогоднее внимание, когда после дартмутского дела мое имя и фотографии появились в печати, удовольствия не доставило. Моя работа на публичность не рассчитана, и я предпочитаю, чтобы это оставалось именно так.
Однако профессиональный аспект – совершенно иное дело. Мое участие в нашумевшем полицейском расследовании ни в коей мере не ставило под удар репутацию факультета, и новый его глава значительно смягчился ко мне.
– Рад, что вы снова в игре. – В день моего возвращения Харрис расплылся в улыбке. То, что случилось в устье, никак нельзя было назвать «игрой», но я его понял.
Надо было радоваться, что я не оказался на «рынке труда», но сейчас это мне казалось неважным. Я сделал глоток кофе и снова посмотрел на часы. Половина первого.
Через час самолет Рэйчел поднимется в воздух и возьмет курс на Австралию.
С тех пор, как она появилась в Ковент-Гардене сказать, что уезжает, мы виделись всего раз – на похоронах Ланди, официальном мероприятии с полицейскими начальниками и пришедшими отдать должное погибшему на посту товарищу коллегами. Мрачное настроение не вязалось с памятью о жизнелюбивом инспекторе, которого я знал, и я обрадовался, когда его развеяло неожиданное происшествие. Священник читал из Экклезиаста: «…время насаждать и время вырывать…», когда неожиданно раздался девчоночий голос:
– Дедушка терпеть не мог копаться в саду.
По церкви пробежал смешок, и торжественность была нарушена. Я подумал, что Ланди бы это понравилось.
Там у нас не было времени толком поговорить с Рэйчел. А если бы даже было – не то место и не то настроение. Мы несколько раз говорили по телефону, и у меня появилось ощущение, что Рэйчел продолжает раздумывать, ехать ей или нет. Я бы ей сказал свое мнение, но не хотел на нее давить – окончательное решение все равно за ней.
И Рэйчел его приняла.
Она не захотела, чтобы я ехал проводить ее в аэропорт. Я не понимал, почему, но горько разочаровался, что не удастся еще раз повидаться. Последний разговор был мукой для нас обоих. Рэйчел обещала, что прилетит в Англию – скажем, на суд Джемми или даже раньше. Его обвинили в убийстве Энтони Рассела, но оставался хороший шанс, что до суда обвинение заменят на более мягкое – непредумышленное убийство.
Но мы знали, что его дело будет слушаться только через несколько месяцев, к тому времени многое может измениться. У Рэйчел своя жизнь и карьера в Австралии, которая предполагает экспедиции на Барьерный риф, а не копошение в эссекской грязи в поисках угрей. А еще она возвращается восстановить расстроенные отношения с мужчиной, с которым семь лет жила и работала. Он кроме всего прочего даже занимался серфингом.
Ничего этого я не сказал. Рэйчел права – и без того тяжело. Поэтому продолжал воображать, что мы еще увидимся, просил себя беречь и поцеловал. А затем она ушла.
Мой кофе остыл. Я вылил его в раковину и вымыл чашку. И тут зазвонил телефон. Я брал трубку с легкой надеждой – может, Рэйчел. Но номер не отразился на экране, значит, с работы. Пытаясь скрыть разочарование, я ответил.
– Доктор Хантер? Говорит Шарон Уорд. – Голос был знакомый, как и фамилия, но я не мог вспомнить, кто она такая. – Инспектор Уорд, – неуверенно уточнила она.
– Да, конечно. – Ее имя всплыло то ли из годичной, то ли двухгодичной давности. Мы познакомились, когда на моем пороге в буквальном смысле слова объявилась часть расчлененного тела.
– Застала вас в неподходящее время? – спросила она.
Я попытался собраться.
– Нет… что вы… Чем могу помочь?
– Я хотела бы перекинуться несколькими словами по поводу незаконного проникновения.
– Незаконного проникновения?
– В вашу квартиру.
Вот в чем дело. Казалось, это случилось давным-давно. Я успел почти позабыть и сделал усилие сосредоточиться.
– Конечно. Извините.
– Мы могли бы встретиться?
– Разумеется. Всю следующую неделю я почти не занят. Выбирайте любой день.
– А нельзя пораньше? Вы сейчас где?
– На работе. В университете. – Я заинтересовался. Инспектор полиции не стал бы просить о встрече и вести беседы по поводу несостоявшейся кражи. Если за ее просьбой не стоит что-то другое. – А в чем дело?
– Предпочитала бы сказать вам лично. Сколько времени вам потребуется доехать до дома?
– Могу быть дома через час. – Взятую напрокат машину я оставил у подъезда, но лондонское метро по субботам свободно. – Так не откроете, что случилось?
Уорд помолчала, и у меня возникло ощущение, даже убеждение, что незадавшийся с утра день сползает на совершенно неизведанную территорию.
– У нас есть сведения, что один из найденных на вашей входной двери отпечатков пальцев принадлежит Грейс Страчан.
Имя отразилось на линии глухим резонансом, возникло ощущение нереальности. Голос инспектора доносился, словно издалека.
– Извините, что не связались с вами раньше. Но в связи с сокращением финансирования квартирные кражи отодвинули в самый конец очереди. Никто ничего подобного не подозревал. Я позвонила вам, как только вскрылись обстоятельства. Вы меня слышите, доктор Хантер?
– Да. – Я словно со стороны удивился, насколько спокойно звучал мой голос. – Вы уверены?
– Отпечаток только частичный, но, безусловно, ее. Неудачно, что он оставлен на полоске оконной замазки, и, благодаря содержащемуся в ней маслу, нельзя определить, когда он там появился. Возможно, она его оставила, когда напала на вас. Точно не скажешь. Но, учитывая, что случилось в прошлый раз, мы не можем рисковать. Поэтому я хотела встретиться у вас дома. Надо подумать… какие принять меры предосторожности.
Зашумело в ушах. Я почувствовал, как рука невольно потянулась к животу. Учитывая, что случилось в прошлый раз… Уорд говорила о том, как я чуть не истек кровью после того, как на моем пороге Грейс Страчан ударила меня ножом. Но это было много лет назад. С тех пор о Грейс никто не слышал. Неужели возможно, что она могла вернуться? Страчан была помешана на убийстве. Ее не поймали только потому, что ей помогли. Со временем я разрешил себе поверить, что она умерла. А если нет?
Я что-то пробормотал в знак согласия и положил трубку. Не помнил, как добрался до дома. Обуреваемый чувствами, которые, как я надеялся, остались в прошлом, спустился в метро. Весь комок нервов, стоял на платформе и, когда из тоннеля с грохотом выкатился поезд, посмотрел на часы. Самолет Рэйчел уже в воздухе. Я испытал облегчение. Если Грейс Страчан вернулась, все, кто рядом со мной, в опасности.
Хотя бы Рэйчел ничего не грозит.
Идя со станции, я поймал себя на том, что оглядываю улицу, как не делал многие годы. У двери квартиры остановился. После того, как плотник поменял замок и починил повреждения, дерево покрасили. Если там и были отпечатки пальцев, они остались под слоем краски, и нет возможности установить, давно или недавно Грейс Страчан приложила сюда свой палец. Я убеждал себя, что ее отпечаток мог остаться с прежних времен и все это ложная тревога. Но сам не верил.
Не мог себе позволить.
Наверху никого не оказалось, но я понимал, что в какой-то момент мне придется новой соседке все рассказать, и от перспективы такого разговора не испытывал ни малейшего удовольствия. Комнаты и мебель в квартире казались знакомыми и одновременно чужими, будто я видел их в первый раз. Я пошел на кухню и наполнил чайник. Не потому, что хотел пить, а чтобы чем-нибудь заняться.
Пока дожидался Уорд, так и не выпитый кофе остыл. И хотя ждал гостью, вздрогнул от веселого перезвона дверного колокольчика. Поспешил открыть, но в прихожей остановился, упершись рукой в дверь. Глазка не было. Я отказался его ставить, чтобы не потворствовать паранойе после ранения. Но это означало, что теперь не мог узнать, кто находится снаружи. Когда, стоя на черно-белых плитках, открывал дверь, меня охватило ощущение дежавю.
– Можно войти? – спросила Рэйчел.
Благодарности
Разрыв во времени между «Мертвые не лгут» и предыдущей книгой о Дэвиде Хантере получился больше, чем предполагалось. Все это время мне помогали люди и организации. Я выражаю благодарность профессору прикладной биологической антропологии Тиссайдского университета Тиму Томпсону, главе оперативного отдела Национального агентства по борьбе с преступностью Великобритании Тому Куку, профессору судебной экологии Саутгэмптонского университета Патриции Уилтшир, научному энтомологу Национального исторического музея доктору Мартину Холлу, пресс-службе полиции Эссекса, бывшему президенту группы содействия трансгендерам Бомонтского общества, Обществу изучения и образования в области гендерной идентичности и председателю группы трастового проекта восстановления морского форта Робину Адкрофту. Без их помощи книга была бы намного беднее. Само собой разумеется, что, если в ней есть ошибки и неточности, они допущены по моей, а не по их вине.
Благодарность моим агентам Гордону Вайзу и Мелиссе Паймтел в Куртис Браун, моему редактору Саймону Тейлору и коллективу Трансуолд, моему немецкому редактору Ульрике Бек и всем сотрудникам издательства Ровольт, моим родителям Франку и Шейле Бекетт, моей сестре Джулии за печенье, Бену Штайнеру и Эс-Си-Эф.
И наконец – моей супруге Хилари за то, что она во всем со мной.
Читать бесплатно другие книги:
