Трое против Зоны Левицкий Андрей

Глава 4

Выработка

В буржуйке весело горел огонь, уютно потрескивали дрова. От печки по комнате волнами расходилось тепло. Разомлев после плотного ужина, мы сидели на низких табуретах вокруг печки, вытянув к ней ноги. Закипал чайник.

– Какие планы на завтра? – спросил Шнобель, позевывая. – Подрыхнуть получится лишний часок?

В егерском домике была всего одна комната – с низким потолком, маленькими окнами. Благодаря этому, домик быстро протапливался. Снаружи уже стемнело, внутри под потолком неярко горела керосиновая лампа, добавляя комфорта и уюта.

– Увы, – я прикрыл рот ладонью, подавляя зевок. – Надо пересечь Выработку, а она немаленькая. Встаем с рассветом.

Пригоршня зевнул:

– Тогда я на боковую.

– А чай? – Клевавший носом Федор тряхнул головой, отгоняя сон.

– Сон важнее.

Отойдя к двухэтажным нарам, стоящим вдоль стены, Никита ловко забрался наверх, предварительно скинув ботинки. Вытянулся, закинул руки за голову, сдвинул шляпу на лицо – и почти сразу до нас донесся богатырский храп.

– Выработку? – удивился Шнобель. – Там же нечего делать. Туда никто не ходит.

– Мы же не за артефактами направляемся. – Я потер глаза. Под веки словно песка насыпали. – Поэтому и через Выработку. Пустое место, аномалий почти нет, людей тоже. Наша задача – идти по возможности самым кратким и безопасным путем. Ясное дело, на таких дорогах в Зоне никого нет, тут чем опаснее, тем больше артов, соответственно, больше народу. Оно нам надо?

Шнобель вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз, запаянную в полиэтилен карту:

– А именно?

– Долго объяснять, на месте покажу.

Я уже склонялся к мысли последовать примеру Никиты, но тут чайник наконец закипел. Федор натянул рукав на ладонь, обернул алюминиевую ручку и снял чайник с печки.

– Кому налить?

– Давай сейчас? – гнул свое Шнобель. – Доводилось тут ходить, разными тропами. Выработка большая, чего по ней шастать зазря…

Кивнув Федору на свою кружку, я ответил наемнику:

– Так быстрее, поверь. Может, есть пути короче, не спорю. Но через Выработку проще и безопаснее, факт. Сам увидишь.

Наемник покрутил карту, стараясь повернуть так, чтобы на нее падало больше света.

Кипяток полился в стоящую на полу посудину, к потолку поднялся пар. Шнобель вдруг издал характерный звук и сконфуженно сжался, прижимая руки к животу. Я как культурный человек сделал вид, что не заметил, но Федора передернуло.

– Извиняйте, парни… – Шнобель спрятал карту, поднялся, отошел к тем нарам, что стояли у другой стены. У деревянной ноги кровати стоял его ярко-оранжевый рюкзак, хорошо заметный даже в полутьме. – Выйду-ка я на пять минуточек… – Он нагнулся, затем выпрямился с уже знакомой нам лопаткой в одной руке и рулоном туалетной бумаги в другой. – Желудок у меня слабый, вот и приходится бегать, – пояснил смущенно.

– Далеко не отходи, – посоветовал я. – Сам знаешь, не Елисейские поля.

Федор сверлил Рому подозрительным взглядом. Когда тот скрылся за дверью, он повернулся ко мне, открывая рот.

– Хочешь проверить? – опередил я его. – Ну беги, догоняй. Может, успеешь помочь клиенту подтереться. Потом возьмешь с него еще пару процентов от выручки – за сервис.

Молодой насупился.

– Ничего ты не понимаешь, – пробормотал он. – Вдруг он шпион?

– Чей, интересно? – Я сделал два больших глотка, обжигая язык, и отставил кружку. – Делай что хочешь, только не мешай мне спать, ясно?

Обиженный Федор полез на койку.

Джеймсбонд хренов. Уже не подавляя зевоту, я завалился на нижний лежак, под Пригоршней, и отключился практически мгновенно.

Проснулся с тяжелой головой, как будто не спал вовсе. На дворе занимался свинцовый рассвет. Пригоршня надо мной бормотал во сне, Федор дрых, как младенец, только Шнобель сидел, почесываясь, на постели, свесив на пол ноги в одних носках.

– Пора, что ли?

Мы вышли позднее, чем надо было. Я ругался на Федора с Пригоршней, которые проспали, и гнал всех вперед. Благодаря этому мы достигли Выработки вовремя, не было и полудня.

Лес давно кончился, кругом тянулась голая равнина, покрытая желтоватой, пожухлой травой да редкими кустами. Местность постепенно понижалась. Часа два мы пересекали этот безрадостный пейзаж и наконец подобрались к самой Выработке.

Нашим взорам открылся… впрочем, язык не поворачивался назвать это карьером – такой огромной была Выработка. Перед нами был угольный бассейн километров пять – восемь шириной. Никто не знал точно, какой он длины, поговаривали, что километров двадцать или больше. Во всяком случае, он тянулся влево и вправо, и конца ему видно не было. Дно и стенки бассейна были черными. То место, где мы стояли, едва возвышалось над дном, склон был пологим, по нему проходили дороги. Противоположный склон виднелся далеко впереди, почти неразличим, но я знал, что он возносился метров на пятьдесят, – собственно, это был слой угля, залегающий практически под поверхностью. По дну бассейна тянулись железнодорожные пути, по которым когда-то увозили добытый уголь на переработку. Если посмотреть в бинокль влево, можно было увидеть трубы коксового завода.

По дороге мы спустились на дно Выработки. Под ногами была земля, но покрытая толстым слоем угольной пыли. Тут следовало соблюдать особую осторожность: любая сработавшая даже в стороне огненная или высокотемпературная аномалия, жарка там или микроволновка, могла превратить тебя в ходячий факел. Или, вернее, в бегающий, орущий, а потом катающийся по земле факел.

При каждом шаге пыль поднималась в воздух. Она забивалась в ноздри, скрипела на зубах, оседала на одежде. Очень скоро все стали похожи на рудокопов. В какой-то момент мы с Пригоршней, переглянувшись, не смогли удержаться от смеха. Никита пальцем провел по лицу, рисуя зловещие брови и дьявольскую усмешку поперек черных щек.

Потом черная бескрайняя яма приелась, и все молча шли друг за другом, напряженно оглядываясь по сторонам, обходя подозрительные места. Решено было на всякий случай даже не проверять, есть аномалия или нет, а сразу огибать, чтобы не нарваться на электру какую-нибудь, которая поджарит еще на подходе. Аномалий тут хватало. Из-за необходимости все время петлять путь по дну угольного бассейна занял часа полтора, а то и все два.

Мы пересекли одну железку, затем другую. Рельсы почти не заржавели: воздух тут был довольно сухой. Толстый слой угольной пыли на земле не позволял произрасти никакой траве, Выработка была безжизненным, голым пространством.

По мере приближения противоположный склон становился все выше, и теперь можно было различить огромную машину, застывшую посреди черной стены. Это был роторный карьерный экскаватор ЭР-2500, огромный монстр, когда-то с ревом выгрызавший уголь и отправлявший его по конвейеру в вагоны. Железная дорога давно опустела, всю технику отсюда забрали, а это чудовище оставили: то ли сломалось, то ли не успели вывезти. И стоял экскаватор, уткнувшись в склон железным хоботом, – вечный укор бросившим его людям.

Мы подошли уже достаточно близко, чтобы увидеть на конце стрелы экскаватора ротор – десятиметровое колесо, по ободу которого крепились мощные ковши. Выглядел ротор примерно как колесо водяной мельницы, только вместо воды оно поднимало породу.

Чем ближе подходили, тем больше деталей можно было разглядеть. Больше всего экскаватор походил на гигантского слона без головы – а огромный хобот выходил прямо из мощного туловища. Правда, хобот и хвост были примерно одной толщины. Хобот – это стрела с ротором, а хвост – отводящая стрела. Экскаватор ротором вгрызался в породу, загребал уголь ковшами и скидывал на конвейер, который сначала шел по одной стреле, хоботовой, перенаправлялся, и уже хвостовая отводящая стрела скидывала уголь в вагоны.

– Как мы туда заберемся? – спросил Шнобель, кивая на пятидесятиметровый угольный отвал. Задрав голову, наемник разглядывал ЭР-2500.

Пригоршня вместо ответа начал карабкаться по лесенке. Гусеницы у махины были размером в два человеческих роста, общая высота превышала склон. Немного приподнятая стрела почти упиралась ротором в поверхность земли.

– Но она же не касается склона? – обернулся ко мне наемник. Я махнул ему следовать за нами и полез сам.

Мы начали восхождение на железное чудовище. Стрела с ленточным конвейером торчала сзади. У экскаватора было несколько «этажей»: кабины управления, кают-компания для экипажа, а также ремонтные мастерские. Мы карабкались на «этажи», пересекали железные площадки, обнесенные оградкой, открытые всем ветрам. Земля постепенно удалялась, горизонт отодвигался. Я уже видел лес, из которого мы вышли, и даже мог разглядеть без бинокля трубы завода на горизонте. Сейчас мы были на высоте примерно пятнадцатиэтажного дома.

Добравшись до стрелы с ротором, мы двинулись по ней. Конструкция из железных труб, казалось, слегка покачивалась, от этого становилось жутковато. До земли сорок пять метров, а под ногами лишь узкий железный настил, огороженный только с одной стороны невысоким заборчиком из тонких металлических трубок.

Вот и ротор. Снизу, в сравнении со всей тушей экскаватора, колесо казалось маленьким. Но теперь становилось понятно, что диаметр у ротора метров десять, не меньше. К ободу колеса крепились ковши – железные чаши размером с комнату. К стреле колесо крепилось с помощью внушительных размеров каретки. Дополнительно стрелу поддерживали десятки толстенных тросов, тянущихся от каретки к штангам на корпусе экскаватора.

Остановились перед этой конструкцией. Ветер гудел между тросами, рюкзак как будто стал тяжелее, тянул к земле. Я старался не смотреть вниз, потому что при одном взгляде туда кружилась голова.

– Что теперь? – спросил Шнобель, сложив ладони рупором, чтобы ветер не уносил звук.

На каретке была площадка, отделенная от ротора пространством в метр-полтора. Прямо перед нами находилась внешняя стенка одного из ковшей с протянутыми по поверхности веревками. Это мы их тут навесили, чтобы удобней было лазать. Ковши были склепаны из стальных панелей, крепившихся к изогнутому каркасу. Часть панелей отвалилась, обнажив толстые дуги, – к ним и привязали страховочные веревки. Никита вытянул заткнутые за пояс кожаные перчатки с обрезанными пальцами и усиленной ладонью, надел. Перебрался через перила, придерживаясь за верхнюю трубу, и прыгнул на ближайший ковш. Тот слабо качнулся. Никита повис, уцепившись за веревки.

– У нас все продумано, – сказал я. Стоявший рядом Федор хватал воздух ртом, не зная, что сказать. Шнобель покачал головой.

– Вы круты, парни, – признал он. – Я бы, наверно, не сообразил использовать эту штуку как лестницу, чтобы забраться на край Выработки. Хотя если подумать – и правда напрашивается. Нафига обходить всю Выработку, давать крюка… Все гениальное просто! Взял и залез по экскаватору на пятьдесят метров!

– Сможешь? – Я перекинул ногу через перила.

– Куда денусь, – усмехнулся он.

– Э, а я?!

Лицо молодого побелело, как бумага.

– Ты что, высоты боишься?

Федор сглотнул.

– Было бы чего бояться… разве это высота? – пробормотал он, стараясь взять себя в руки. – Просто не люблю…

– Одолеешь? Или подстраховать?

– Не надо! – вскинулся он. – Пройду! Не хуже других!

Веревки были натянуты и между ковшами – на альпинистский манер, как веревочный мост, одна снизу, другая сверху. Чтобы перелезть по ним, требуется навык, но осваиваешь его быстро. По нижней ступаешь боком, приставным шагом; другая, протянутая выше, – как перила, за нее держишься. Главное – наклоняться вперед, не заваливаться на спину. Вслед за Пригоршней я перебрался на другой ковш и инструктировал Шнобеля с Федором.

Так мы добрались до самого верхнего ковша. Край склона тянулся ниже метра на четыре. Здесь росла трава, дальше появлялись редкие кустики. Дальше опять начинался лес. Между крайним ковшом и кромкой обрыва расстояние было небольшое, всего метра два. От зубчатого края ковша к земле были положены железные мостки – один из трапов, снятых с экскаватора.

Шнобель присвистнул. А Федор, позеленев, крепче вцепился в каркас ковша.

– А ты не беги. Осторожненько, ползком, – утешил я.

Наемник хмыкнул, но комментировать дальше не стал. Схватившись поудобнее за веревки, он приготовился спускаться на следующий ковш, куда уже начал перебираться Пригоршня. Я обернулся, подставил лицо ветру. Всегда любил высоту. Чувствуешь невыразимую свободу и легкость, когда стоишь над пропастью. А тут, на верхотурине, на качающемся роторе нереально огромного экскаватора, ощущения были особенно сильными. Я сидел на макушке одной из самых больших машин, созданных человеком, и ощущал себя на вершине мира. Немного смекалки и ловкости – и вот ты выше всех, паришь в небесах, ничем не обремененный, попирая ногами мертвого техногенного монстра, как победитель, как царь, как бог.

Гул пришел почти незаметным, таким низким был звук. Сначала показалось, что ковш дрожит от очередного порыва ветра. Потом стало ясно, что передавшаяся ногами и рукам вибрация пришла по стреле. Звук стал громче, и я понял: гудит электричество в толстенных кабелях.

Мы с Пригоршней переглянулись, Федор вскрикнул.

– В чем дело? – спросил Шнобель.

А затем огромная махина вздрогнула, и монстр ожил. Заработал двигатель, машина задрожала, стрела начала мелко вибрировать. Я присел, хватаясь за веревки, ничего не понимая. Эта штука не может работать, тут давно нет электричества! Кабель оборван! Ротор со страшным скрежетом стал вращаться. Шнобель разбросал руки в стороны и с трудом балансировал. Ковш под нами сдвинулся с места и мучительно медленно поехал вниз. Сердце ухнуло в пятки и даже ниже. Федор тонко, по-бабьи заверещал, вцепляясь в веревки так, что побелели костяшки.

У меня перехватило дыхание, я чуть не свалился от неожиданности.

– Что за …?! – заорал Пригоршня. Край ковша, куда он только что встал, ушел у него из-под ног, и напарник повис на руках над поржавевшей осью ротора. Медленное вращение сопровождалось оглушительным скрипом.

Колесо крутилось с натугой.

– Переберемся быстро, пока мостик держится! – крикнул Никита, перехватывая одной рукой веревку, идущую от нашего ковша к следующему. Один конец железного трапа неотвратимо опускался, но другой держался на краю обрыва – в свое время мы хорошенько закрепили его, привязав толстой проволокой к вбитым в землю кольям.

Словно в ответ на его слова ротор провернулся еще на полметра, трап наклонился чуть ли не отвесно – и с металлическим скрежетом вырвался из креплений, закачался где-то внизу. Мы со Шнобелем и Федором распластались на поверхности накренившегося ковша, цепляясь руками и ногами, чтобы не соскользнуть.

Кровь грохотала в ушах, адреналин зашкаливал. Что тут происходит, почему экскаватор ожил? Кто мог завести давно отключенную машину? И, главное, как?! Эта дура жрет прорву электричества! Когда-то кабели за ней возил отдельный грузовик, а сейчас концы кабеля валяются на земле! Мысли путались, в глазах помутилось, пальцы дрожали от напряжения.

Двигатель жуткой, непонятно как работавшей машины ревел, словно раненый тираннозавр, она вся сотрясалась, от огромных гусениц до стрелы. Ротор с натугой провернулся еще на метр. Наш ковш словно провалился, в груди ухнуло, как будто на миг я попал в невесомость.

А затем соседний ковш, под нами, отломился и с грохотом, проскрежетав по внутренней поверхности дисков, улетел к земле. Свалившись с сорокаметровой высоты, он врезался в черную поверхность. Полыхнуло пламя, огонь поднялся на несколько метров, охватывая все вокруг. Я почувствовал идущий снизу жар.

Кажется, под нами притаилась большая микроволновка, и ковш разбудил ее. Уголь вспыхнул от высокой температуры, и теперь внизу бушевало пламя, пожирая запасенное природой топливо. Теперь огонь ни за что не погаснет, во всяком случае, сам по себе, будет только разгораться и очень скоро охватит все вокруг.

– Держитесь! – заорал я, пытаясь перекричать рев двигателя и пламени внизу. – Ротор сделает полный круг, мы перепрыгнем на стрелу и уберемся отсюда к чертовой бабушке!

Лучше сделать крюк в пару десятков километров, обходя Выработку, чем поджариться в этом костре! Пламя гудело, пожирая уголь тоннами и все разгораясь. Ротор проворачивался с ужасающим скрипом и скрежетом. Вот наш ковш опустился еще, он находился уже в самой нижней точке вращения. Теперь я висел горизонтально, упираясь ногами в стальную дугу, огонь гудел под самой спиной.

И тут колесо остановилось. Экскаватор снова вздрогнул – двигатель вырубился и затих. Осталось только гудение раздуваемого ветром пожара.

– Специально, да?! – не выдержал я. Не знаю, к кому я обращался, то ли к бездушной машине, которая вдруг словно бы обрела самостоятельность и захотела разделаться с нами, то ли к небесам, которые отмерили наш срок, мол, хватит, добегались.

Но я не собирался помирать. Ситуация трудная, бряка вам в печенку, но не безнадежная. И похуже бывало!

Пригоршня по веревке начал сползать к нам.

– Ща я тебя подхвачу, Химик!

Запрокинув голову, я заметил позеленевшего Федора. Молодому повезло чуть больше: он еще в самом начале обнял соседнюю дугу и сейчас висел, лежа на ней грудью. Шнобеля не было видно.

– Рома, ты где? – крикнул я.

– Здесь! – прохрипели сбоку.

– Без паники, сейчас залезем потихо…

Договорить я не успел. Ротор вздрогнул, вся его конструкция осела, ломая крепления: проржавевшая ось не выдержала нагрузки. Мы висели над растущей полосой огня, и единственная наша опора неумолимо, с жутким скрежетом, опускалась в становящийся нестерпимым жар.

От толчка оборвалась веревка, на которой висел Пригоршня, – крепившийся к соседнему ковшу конец. Никита, подобно Тарзану, с воплем пролетел под нами в сторону обрыва, потом обратно и завис под нашим ковшом, держась за веревку и матерясь.

А я с ужасом почувствовал, что подошвы соскальзывают. Запястья чуть не вывернулись от напряжения, но я удержался и теперь болтался, обхватив дугу влажными от пота ладонями.

Рюкзак давил на плечи, тянул вниз. Долго я так не смогу!

Рядом болтался Шнобель, лицо покраснело от натуги. У него рюкзак набит артефактами, потяжелее моего будет! Да он же сейчас сорвется!

– Бросай рюкзак, Рома!

– Не могу, это ж деньги! Меня мужики убьют! – прохрипел он.

Федора я больше не видел, но слышал его стоны.

– Никита!

– Ща! – отозвался напарник. Я бросил взгляд вниз, стараясь не замечать бушевавший на земле пожар. Никита обеими руками держался за веревку.

Ротор сползал, с оглушительным скрежетом царапая внутренние стенки каретки. Еще пара-тройка минут – и он рухнет в огонь вместе с нами.

Держась левой, Пригоршня накинул петлю на правую и перенес вес на нее. Затем левой рукой стянул лямку рюкзака с плеча. Перехватился ниже, опять намотал болтающийся конец на запястье, повис на этой руке, а правой сбросил рюкзак. Тот полетел в огонь. Полегчав на тридцать кило, Никита быстро полез вверх. У меня перехватило дыхание, когда от его манипуляций ротор осел сильнее.

Через пару секунд снизу донеслись взрывы. Я почувствовал, как обожгло правую икру.

– Никита, твою мать! Патроны!

Пригоршня почти вскарабкался на нижнюю стенку ковша сквозь один из проломов.

– Залезай, Химик, а я втащу Ромыча!

Я уже пытался подтянуться, но не получалось: рюкзак не пускал. Как бы от него избавиться? Чтобы скинуть его, надо повиснуть на одной руке, тогда точно сорвусь! И так пальцы уже начинали дрожать от чудовищного напряжения и соскальзывать.

– Федор! – прохрипел я. – Дай руку!

Лицо у молодого было совершенно перекошенное, видно, что он ничего не соображал. А с каждым толчком сползающего ротора рот у Федора раскрывался все шире, казалось, он вот-вот завоет от ужаса. Слышал ли он меня? Я в панике глянул вверх. Колесо почти выломалось из тисков каретки и висело, накренившись под нашим весом.

Однако молодой услышал. Весь белый, он все же протянул дрожащую руку, вцепился мне в ворот скрюченными пальцами и дернул. Я из последних сил напряг мышцы, подтягиваясь, и сумел перекинуть через дугу левую руку. Обхватив ее, высвободился из одной лямки рюкзака, затем повторил операцию с другой стороны. Но получить еще одну пулю от взрывающихся патронов мне не хотелось, поэтому, раскачав рюкзак, я швырнул его в сторону, туда, где огня еще не было.

Огня не просто не было – он будто обтекал какое-то место на земле. Рюкзак попал туда, но упал не до конца. На миг моя поклажа словно задержалась в воздухе – и стремительно взлетела по параболе, уйдя в небо над обрывом. Да там, оказывается, прятался трамплин!

Пыхтя от натуги, Пригоршня уже втаскивал Шнобеля. Вставая на внутреннюю поверхность ковша, наемник изумленным взглядом проводил мой рюкзак.

– Над нами дыра, айда туда! – командовал Никита, помогая подняться и Федору. Я подтянулся, забираясь в ковш и молясь всем богам, каких только придумало человечество, чтобы ротор не рухнул раньше, чем мы залезем сквозь дыру в ковше и по внутренней поверхности колеса не переберемся на стрелу. Кажется, у нас появился шанс: ротор накренился сильнее. Видимо, один конец оси был крепче и зацепился за что-то внутри гигантской каретки.

И тут мощное низкое гудение вновь заработавшего двигателя перекрыло гул огня. Завращались блоки, сквозь которые проходили удерживавшие стрелу тросы, и стрела стала медленно опускаться.

– Она пытается нас убить! – заверещал Федор. – Эта чертова машина, она хочет расправиться с нами!

Меня качнуло, я потерял равновесие и растянулся на стенке ковша. Ротор упал еще на полметра. Сидевший наверху Никита вывалился из отверстия в поверхности колеса. Стрела целенаправленно, все ускоряясь, двигалась вниз. Это было нелепо, безумно, фантастично, но, кажется, этот оживший экскаватор действительно пытается избавиться от нас! Инстинкты подсказывали, что я не просто жертва обстоятельств. Нет, мы все – жертвы готовящегося убийства, зайцы для какого-то невидимого охотника. Но что это за охотник и почему он пытается нас уничтожить?!

Думать было некогда. Я дернул за ногу упавшего рядом Шнобеля:

– Доставай «резак»! Никита, Федор, вниз!

– Ты спятил?! – заорал Пригоршня. Он выпрямился, упираясь ногами и руками в стенки трясущегося и опускающегося ковша. Федор по-прежнему валялся внизу, обняв дугу, не в силах выпустить ее.

– Трамплин! – крикнул я. – Если мы раскачаем колесо…

Наемник рвал завязки рюкзака.

– Ты спятил! – уже утвердительно завопил напарник. – Нас разнесет в клочки!

– Нет, если мы приземлимся в этой штуке! – Шнобель сунул мне в руки небольшой контейнер с артефактами. Он все понял. Опять вдевшись в рюкзак, он первый скользнул в отверстие на краю ковша и лег на живот, спустив ноги. Никита, бормоча проклятья, нырнул туда же. Повиснув на руках, он начал раскачиваться всем телом. Федор переехал ближе к ним по дуге, все еще не в силах отпустить ее, и тоже принялся раскачивать конструкцию.

Ротор уже не падал – падала вся стрела. Ее опускали на предельной скорости, древние тросы визжали и рвались, стрела тряслась, металл дрожал и ломался. До пелены огня оставалось несколько метров, жар становился нестерпимым, черный вонючий дым ел глаза.

Тем временем, одной рукой хватаясь за что попало, чтобы не свалиться в ревущее чрево пожара, я сунул другую в перчатку на поясе. Открыв контейнер, вытащил буроватый комок слизи, ляпнул на шов, крепящий стенки ковша к ободу ротора. Слизь раскалилась, поползла вдоль шва, – и металл потек, реагируя с артефактом. Я шлепнул еще один комок на то же крепление, но дальше, затем кое-как, с трудом балансируя на танцующих под ногами дугах, перебрался к противоположной стене и закрепил два оставшихся артефакта там. Это была безумная, самоубийственная идея – но это наш единственный шанс.

Даже один человек может раскачать автомобиль весом полторы тонны. Да, ротор весил больше – но ведь и нас получалось суммарно на триста пятьдесят кило. Огромное колесо поддалось, тем более оно держалось буквально на соплях. Диск качнулся вбок. Завис на долгое, изматывающее душу мгновение, затем, хрустнув осью, качнулся в другую сторону, увеличив амплитуду.

– Залезайте! – крикнул я, давая Пригоршне руку. – И держитесь!!!

Стрела опускалась, скрипя и качаясь. Диск ротора пошел обратно, скрежеща выламывающейся осью. «Резаки» доедали металл по шву. Получится или нет? Счет шел уже на доли мгновения, самые высокие языки пламени лизнули нижнюю часть ковша.

Ротор завис в верхней части амплитуды качения. Инерция бросила ковш вперед, последние нити жидкого металла, еще соединяющие ковш и диск, порвались – и мы полетели в стальной чаше прямо в пасть трамплину.

Волосы вспыхнули искрами, одежда затлела, когда мы пропахали верхний слой пламени. А затем жесткий удар снизу, как пинок гигантского великана, отправил нас в новый полет.

Я не рассчитывал на такое везение, хотя и надеялся, что нас забросит на обрыв. Ковш зубцами врезался в угольную стену в полутора метрах под поверхностью и застрял. В момент приземления меня бросило на стенку ковша, и я так щелкнул зубами, что чуть не поломал. Челюсти заныли, голова гудела. Плохо соображая, с трудом дыша обожженными легкими, я полез вверх. Уголь крошился вокруг зубцов, и ковш выламывался из обрыва.

Но мы успели. Черт возьми, мы успели! В последний момент мы с Пригоршней подхватили падающего Федора, и он повис, уткнувшись лицом в кромку земли. Шнобель выползал из пропасти, цепляясь скрюченными пальцами за сухую траву, раздирая кожу в кровь. Ковш валился вниз, ударяясь о стену, подскакивая, увлекая за собой глыбы угля.

Глава 5

Твой клиент – твои проблемы

Совместными усилиями мы втащили молодого и помогли Шнобелю. И затем упали в траву, где валялись остальные. Я сплюнул набившуюся в рот угольную крошку. Кровь еще стучала в ушах, руки-ноги дрожали, но уже приходило понимание ситуации. Да, мы спаслись от смерти – чтобы попасть в лапы другой, возможно, более ужасной. Оказаться в Зоне без оружия – врагу не пожелаешь. А я с Пригоршней остался без рюкзаков с патронами – это почти то же самое, что без оружия.

Я проверил, сколько у меня снаряженных магазинов и запасных обойм распихано по карманам разгрузки. Получилось с полторы сотни патронов. Пригоршня использовал магазины от РПК74, туда шло по сорок пять штук. Но он активнее отстреливался в стычке с собаками, так что у него осталось всего три магазина, это еще примерно столько же патронов. И все. Ножи не считаются.

Продолжать путь с таким снаряжением было равно самоубийству, это понимали все.

– Завернем в Куреневский лагерь «Единства»? – предложил Никита, снимая и отряхивая шляпу. Он проверил, не истерлись ли шнурки, и надел ее обратно. – Пора прибарахлиться.

Никто не возражал. У Шнобеля вид был не очень довольный, но и он ничего не сказал против, так как понимал, что других вариантов нет: надо идти за снарягой.

– Далеко этот лагерь? – уточнил он только. – Никогда о таком не слышал.

– Придется сделать небольшой крюк, – сказал я. – Сейчас пойдем к северу, вдоль Выработки, и дальше уже возьмем восточнее. Лагерь у них в пяти километрах от деревни, ближе к нам.

Он кивнул задумчиво. Повернувшись лицом к Выработке, встал на краю обрыва и стал оглядываться из-под ладони. Было часов шесть вечера, заходящее солнце светило ему прямо в лицо. Наемник долго щурился, оглядывая огромный угольный бассейн; то ли искал что-то, то ли старался запомнить каждую мелочь в месте, где столь счастливо спасся от неминуемой смерти.

Я встал рядом, глянул вниз. Огонь разрастался, охватывая все больше площади. Обогнув круг трамплина, пламя разошлось влево и вправо и подбиралось к гусеницам вновь притихшего экскаватора. Первые языки уже облизывали покрытые угольной пылью треки.

Попробовали поискать мой рюкзак, закинутый сюда трамплином, но не обнаружили. Видимо, с такой силой отфутболило аномалией, что улетел он невесть куда.

Адреналин схлынул, навалилась апатия. Мы воспринимали все как должное, не удивляясь ни фантастическому оживлению мертвой машины, ни поистине чудесному нашему спасению. Реально чудом избежали мы падения в огонь, но сейчас думать об этом не получалось. Мы просто встали и побрели вдоль обрыва, думая каждый о своем. Наверное, это был шок. Накроет, видимо, позже.

Федор уже на ходу отстегнул от пояса фляжку, плеснул немного воды на ладонь.

– Теплая, – с отстраненным удивлением сказал он и потер черное от угольной пыли и дымной копоти лицо.

– А то, – хмыкнул Пригоршня. – Дай мне тоже.

Но оба только размазали грязь по щекам и лбу. И опять мы шли вдоль обрыва в молчании, постепенно удаляясь от места загадочного происшествия. Наконец, когда впереди уже видны были за деревьями трубы завода, что означало, что Выработка заканчивалась, свернули вправо и углубились в жиденький лесок, растущий в паре километров от черного бассейна.

До лагеря добрались фактически без происшествий, только на подходе к периметру Федор подстрелил крысу, а Шнобель расплавил подошву левого ботинка, наступив на микроскопическую электру. После этого он стал прихрамывать, но присущей ему жизнерадостности не потерял. Правда, после Выработки она стала у него словно бы задумчивой. Может, конечно, отойдет. Я и сам чувствовал себя так, словно меня мешком с песком пришибли: в голове вата, звуки, слова, чувства – все доходит словно издалека и такое приглушенное, будто во сне, что ли.

Под Куреневкой «Единство» окопалось на невысоком плоском холме. Кругом был лес, но хилый, ненадежный – редкие осины да березы. Вот подлесок густой – молодая ольха, орешник с малиной вперемешку да папоротник высотой по колено. Из-за него-то Шнобель и не заметил электру: под слоем пышных листьев притаилась.

Лагерь был огорожен забором из кольев и колючей проволоки. Еще на подходе нас выцепили часовые. Парни оказались знакомые, пропустили без проблем, хотя я заметил, что поначалу они сомневались и на наемника все косились, как на личность неустановленную. Но Пригоршня быстро объяснил, что это клиент, и они успокоились.

Один вызвался проводить нас к начальству и доложил по форме. Начальником лагеря был Вепрь – матерый сталкер, получивший кличку за внушительную внешность. Крупный, с мясистым носом и маленькими глазами, мрачным лицом – и при этом кроткий, как ягненок. Если, конечно, не затронуты интересы группировки.

Вепрь выслушал нас и, вызвав завхоза, отправил с ним на склад.

– Много не дам, – предупредил он. – Можете расплатиться артами сейчас или деньгами потом. Или работку какую для нас выполнить. Потом, потом, не напрягайтесь. Типа должны останетесь. Сойдет? Информацией поделиться или еще что… по ситуации. Мои ребята вас найдут.

Мы с Пригоршней переглянулись. Все равно что кота в мешке покупать. Услуга за услугу это называется, только ты со своей стороны не в курсе, что с тебя потом спросят. Но что бы ни попросили – должен будешь сделать. Без возражений и без вознаграждения.

Увы, не в нашем положении торговаться. Мы скрепили договор крепким рукопожатием в присутствии свидетелей и отправились смотреть снарягу.

Где-то тут нас всех и накрыло. Осматривая предложенный АКМ, я обнаружил, что у меня трясутся руки. Федор, который вообще был большой любитель оружия и пошел за компанию, посмотреть, что есть, начал стучать зубами и ежиться – его пробрал конкретный озноб. Пригоршню тоже познабливало: старый друг периодически обнимал себя за плечи, горбился, вздыхал. Конечно, в землянке, где «Единство» держало оружие, было холодно, но не настолько же. Как чувствовал себя наемник, я не знал, тот остался снаружи.

Когда мы выбрали себе автоматы, набили выданные вещмешки патронами, завхоз предложил еще немного консервов с собой и остаться на ужин. Предложение было весьма кстати, лезть в Зону вечером, чтобы добраться до условленного места ночевки, совершенно не хотелось.

Нам выделили свободную палатку с нарами, место для костра и котелок с густой, наваристой мясной похлебкой да буханку хлеба. Когда кашевар на кухне отливал из общего котла похлебку, он наклонился ко мне и спросил:

– Знаешь, мужик, с кем связался?

– Ты про кого? – не сразу понял я.

– Да про приятеля вашего чернявого, носатого. – Дюжий улыбчивый повар, подумав, добавил еще один половник в наш котелок. Суп был густой, с крупно нарезанной картошкой и разваренным рисом, с волокнами мяса под прозрачными пятнами жира.

– Это наш клиент, – сказал я.

– Ах, клиент, – хмыкнул повар. – Ну смотри.

– Что с ним не так?

– Мне откуда знать? – кашевар подвинул котелок, видимо уже жалея о своей доброте. – Тебе видней, что у вас за клиенты. Но я бы на твоем месте поосторожней был с выбором компании, коли живым хочется вернуться.

– Тебе что-то известно? Говори, раз так, чего темнишь!

– Мне известно? – повар больше не улыбался. – Мое дело сторона, я просто спросил. Твой клиент – твои проблемы.

В кухню-палатку вошел, пригнувшись, Пригоршня.

– Чего застрял, Химик? Давай жратву сюда! И хлеба, хлеба побольше возьми. – Он перехватил у меня из рук котелок и потащил к выделенной нам палатке. Кашевар отвернулся, показывая, что продолжать разговор не собирается. Я пожал плечами, забирая буханку и миски с ложками. Что Шнобель наемник, мы знаем. Что он может оказаться из экстремистского толка группировки «Ветераны», я и сам догадывался. Но если что, вредить нам ему невыгодно, пока мы не приведем его на базу «Березки», ему же надо сдать артефакты. А на базе он уже ничего не сможет сделать.

Пока я ходил за ужином, Пригоршня, оказывается, успел развести костер. Никита уселся возле костра на перевернутое ведро, я на бревно, и мы жадно набросились на еду. Шнобеля с Федором не было видно.

– Если молодой опять… – начал я, выбирая куском хлеба остатки жижи.

Из темноты вынырнул Федор, без слов опустился рядом и плеснул себе в миску добрую порцию супа. Остаток мы повесили в котелке над костром, чтобы не остыло.

– Где Рома? – спросил я молодого.

Тот молча ел, быстро работая ложкой. Затем вздохнул:

– С лопаткой ушел.

Пригоршня ухмыльнулся:

– Ты бы уже проследил за ним, Ваня.

Федор бросил на Никиту косой взгляд.

– Я и проследил, – хмуро отозвался он.

– И? – напряженно спросил я, вспомнив инсинуации кашевара.

– И ничего. Сделал дело, закопал, все.

Я не выдержал и засмеялся, Пригоршня меня поддержал.

– Пришел, увидел, победил, – прокомментировал я. – Говорили тебе, не занимайся ерундой. Ты свою тень готов подозревать.

Но сам думал о наемнике. Подозрения мои усиливались. Дело было даже не в кашеваре и не в Федоре. Не знаю почему, но я и сам теперь глядел на Шнобеля другими глазами. Может быть, с ним и правда что-то не так? Что он затеял, почему на самом деле идет к той базе? Нужно быть настороже.

Подошел объект моих раздумий, вытирая руки бумажной салфеткой. Скомкав салфетку, бросил ее в костер, затем ложкой снял с огня котелок. Ел он жадно, но аккуратно, иногда дыша широко открытым ртом, чтобы охладить обожженный рот. Когда посудина опустела, кинул туда ложку, отодвинул котелок ногой.

– Фух, вроде попустило. Слышьте, парни, я человек вроде незлобливый и ближнего подозревать зазря не привык. (Федор покраснел.) Однако эта хрень, что с нами приключилась… я экскаватор чертов имею в виду… вам тоже показалось?..

– Она пыталась нас убить! – выпалил Федор.

Пригоршня с жаром поддержал:

– Она же завелась, только когда мы наверху уже были. И остановилась, когда внизу оказались. А когда вылезать начали, опять завелась!

Они принялись эмоционально обсуждать случившееся. Я отмалчивался, надеясь, что меня в разговор не втянут.

– А ты, Химик, что думаешь? – повернулся ко мне Шнобель.

Я прокашлялся.