Князь Тьмы и я. Книга вторая Звездная Елена

Почему-то улыбнулась. Не знаю, надолго ли он понял, но очень хотелось верить, что до него дошло. В хорошее всегда хочется верить.

Но хорошее закончилось, едва особняк князя Даркан потряс чей-то крик, переходящий в вой.

Я застыла, потрясенно глядя на Навьена – крик реально пробирал до костей, но тысячник лишь равнодушно повел плечом, разминая шею, и пояснил:

– Шестое оживление вещь не безболезненная.

– В смысле шестое оживление? – не поняла я.

Навьен постоял, глядя на меня, странно улыбнулся и ответил:

– Как ты думаешь, почему вампиры, при всем их свободолюбии, терпят абсолютное владычество князей?

Ну, причин могло быть множество, например те же князья сильнее.

Однако…

– Князья обладают способностью оживлять убитых вампиров, – не дождавшись предположений от меня, сообщил Навьен. – Причем не только ритуально убитых, а всех.

Я посидела, вспоминая местный морг, головы, хранящиеся отдельно от тел, все что удалось узнать, и переспросила:

– Только князья? Никто больше, одни князья, да?

Навьен снисходительно улыбнулся, для него это было само собой разумеющимся.

Это мне вся полученная информация рвала сознание на мелкие тряпочки, а ему норм, для него это проза жизни, нечто естественное, понятное и давно осознанное. А для меня – нет! Потому что одно дело просто услышать, и совсем другое – реально осознать.

– Так, – я всосала остатки смузи с тем жутким звуком, который издает пластиковая соломинка когда в стакане заканчивается жидкость, откинулась на спинку стула и подвела итог: – Князья обладают силой, властью, и способностью оживлять, так?

– Ты уже знаешь ответ, – ровно ответил Навьен.

– Знать то я знала, а вот осознание нахлынуло только сейчас, – я посидела, ощущая накатывающую истерику.

Почему истерику? Так у меня вся ночь впереди! С князем! Будем играть в любовь. О том, в какой момент все перейдет от игры в занятие любовью думать не хотелось совершенно. Хотелось орать и в панике бегать, причем желательно не по потолку, а подальше от этого замка. И я была готова бежать даже в туфлях на каблуках по непролазному лесу. Я на все была готова, кроме… ночи с Дарканом.

– Давай сбежим? – едва слышно попросила я.

Навьен посмотрел на меня с такой болью во взгляде, что мне опять стало стыдно. Стыдно просить о помощи у того, кто и хотел бы, но абсолютно не в силах помочь.

И в этот момент к нему на телефон пришло сообщение. Звук резкий, словно в отдалении сквозь грохот надвигающейся бури, прорвался вой сирены. Тысячник достал телефон, посмотрел на экран, помрачнел, перевел взгляд на меня.

– И? – я и так нервничала, а тут еще он молчит.

Навьен повернул экран ко мне позволяя воззриться на что-то нечитаемое. И не понять, то ли рунная вязь, то ли иероглифы.

– А, ты же мелкая! – вспомнил «вдруг» этот тысячелетний тролль вампирской наружности.

И под моим мрачным взглядом, снизошел до перевода:

– Сообщение от доктора Савадж.

Я вспомнила блондинку в морге. Кивнула с умным видом и спросила:

– Как она?

Пришел звук второго сообщения.

– Она? – читая второе сообщение, задумчиво произнес Навьен.– Она нормально.

Посмотрел на меня и произнес:

– Ивгену Женьер забрали.

Я как-то даже не сразу поняла, о чем он. Ивгена была мертва. Ее казнили еще в обувном бутике, ей же принадлежащем, и, насколько я понимаю, родственников у нее не было, так что тело…

– О, черт! – я вспомнила, что наличие тела, еще не гарантирует собственно наличие смерти. – Кто? – с замиранием сердца спросила у Навьена.

Тот ответил явно нехотя:

– Княгиня Мортем.

У меня не было слов. Не было эмоций, не было ничего… кроме пары-десятков тысяч вопросов.

– Княгиня Мортем?.. – начала было я.

– Да, способна оживлять, как и все рожденные князьями, – голос Навьена был отражением моих собственных эмоций и чувства абсолютной безнадеги.

Черт!!!

– Мы можем?.. – начала было я.

– Сунуться в замок семьи Мортем? Нет. Князь Мортем и его сыновья слишком… чувствительны. И если князь Даркан тягу к тебе воспринимает естественным продолжением уже неоспоримо имеющихся чувств, то… – Навьен посмотрел на меня.

Он больше ничего не сказал, но оно и не требовалось.

В принципе как бы не требовалось, но:

– Мы же не можем это так оставить? – нервно проговорила я.

– Мы – можем, я – нет, – спокойно ответил тысячник. – Я разберусь с ней сам.

То есть он пойдет себе геройствовать, вести расследование, мотаться по городу, жить в конце концов, а мне тут… заниматься сексом с Дарканом? Так получается?

Посидела, нервно кусая губы, и высказала:

– Ты не можешь так поступить со мной, Навьен.

Шаг ко мне, тысячник наклонился, посмотрел мне в глаза и тихо выдохнул:

– Я не могу поступить с тобой иначе, Каиль. Ты – его женщина. Ты его жена. И он тебя искренне любит, к моему бесконечному сожалению. Я сделал все, что мог. Я пытался. Я убрал доктора и зачистил следы. Я… Ты слышала слова князя.

Подавив судорожный вздох, тихо переспросила:

– Это те слова, среди которых было: «Каиль вполне устраивает меня и такой, какая она есть»?

Тысячник молча кивнул.

Что ж, эти я слышала.

– Это после твоей фразы: «Обычная девка, таких миллиарды. Я уберу ее быстро, найду максимально похожую вампиршу, пара операций и никто никогда не заметит подмену, а у вас будет достойная княгиня без вывертов и склонности к диверсиям»? – поинтересовалась у Навьена.

– Хороший слух, – весьма цинично похвалил он.

Да, слух у меня, к сожалению, хороший.

– Это был наш единственный шанс? – спросила едва слышно.

И Навьен устало произнес:

– Да.

Помолчал и добавил:

– Прости.

Когда он выпрямился – я все еще смотрела на него. Когда развернулся, и вышел – я смотрела в пространство, где еще секунду назад стоял он, и чувствовала как глаза жгут слезы. Когда за ним захлопнулась дверь, две соленые капли сорвались с ресниц.

Дверь открылась снова, вошла моя новая горничная, которую я абсолютно точно верну Малисент, как только придумаю иной вариант увольнения Греи, в смысле тот вариант, в котором Даркан не отрывает ей голову, я…

– Княгиня, – Грэя неожиданно подошла очень близко, наклонилась к моему уху, и прошептала, – князь приказал покинуть столовую и спуститься вниз. Приказ немедленно надлежит исполнить.

Очень хотелось сказать нет, ответить как-нибудь грубо, хотя бы просто заорать, но… я внимательно посмотрела на горничную. Взгляд вампирши выражал что-то такое, чего явно не могла выразить речь, и… она переживала за меня. У меня как-то вдруг сложилось такое ощущение, что Малисент в своем доме всех заразила этой несвойственной вампирам добротой.

– Игрой «в любовь» ты князя надоумила? – мрачно поитересовалась.

– И не только, – с энтузиазмом и сияющей клыкастой улыбкой подтвердила она. – Я предложила двенадцать действительно работающих методик.

Да чтоб тебя!

И я собиралась высказаться по поводу всей ее психотерапии, но Грэя вдруг перестала улыбаться, и напряженно произнесла:

– Княгиня, я ощущаю опасность. Поднимайтесь очень тихо. Идите туда.

И Грэя указала на стену. Там действительно стена была. И темно-зеленые в черные трефы обои, и серебряная окантовка, и… там оказалась дверь. Я это поняла, едва Грэя ее открыла, а так ни за что бы не догадалась. И еще одна маленькая деталь, которую я несколько упустила из виду – вампирша забрала со стола и мой стакан с соломинкой, и салфетку, которая лежала передо мной.

Случившееся далее меня потрясло!

Грэя практически втолкнула меня в темный проход, для женщины ее расы это труда не составляло вовсе, и она же, захлопнув дверь, и погрузив все пространство в темноту, придержала меня, оберегая от удара о противоположную стену.

И почти сразу в доме что-то взорвалось.

Не то чтобы взрыв оказался критическим для здания, но окна в столовой определенно были выбиты, и следом послышался хруст битого стекла, по которому ходили… самоубийцы.

В смысле – наемные убийцы, просто тупые очень, потому как не понимать, чем для них закончится этот «заказ», могли только полные идиоты.

У них была секунда, может две. После быстрое голосовое сообщение кому-то по телефону: «Нет, она не особенная». И три взрыва. Тупо три взрыва.

Когда Грэя отпустила меня и я ринулась к узкой щели дверцы, все что я увидела – трех полыхающих негасимым огнем вампиров, которые рухнули сначала на колени, затем повалились на пол ничком. Их взорвали. Причем несложно было догадаться кто – заказчики нападения, потому как сгоревших вампиров допросить нельзя, вот их и сожгли. Ну и от столовой князя Даркана нихрена не осталось. Вообще нихрена – наверху под потолком плавилась металлическая люстра, хрусталя на ней не осталось.

А потом я увидела стоящего в проеме выбитых взрывом дверей ведущих в холл абсолютно белого как полотно Навьена. Он выглядел страшно – никогда не видела такого ужаса в чьих-то глазах. Я видала разные степени отчаяния и горя, когда работаешь в полиции увидишь и не такое, но то, что сейчас выражал взгляд тысячника… казалось весь его мир только что рухнул.

Просто рухнул.

Превратился в ничто.

Исчез, оставляя пустоту и отчаяние. Если бы вампир мог бы сдохнуть вот так, без нанесения тяжких телесных, то Навьен сейчас подыхал.

Единственное, что держало его на этом свете – взгляд, судорожно мечущийся по столовой в поисках меня… того, что от меня осталось, хотя бы чего-то, что было бы мной.

– Ты странно себя ведешь, – раздался вдруг флегматично насмешливый голос князя.

Тысячник даже не вздрогнул, лишь глухо спросил:

– Где Каиль?

– «Каиль»? – вопрос-насмешка, за которой скрывалась уже практически явная угроза.

И Навьен понял, как сильно попал.

Опустил голову, рухнул на одно колено, и произнес:

– Не Каиль – Княгиня. Я прошу прощения, за фривольность в отношении вашей супруги, князь.

Он почти стал нормальным, в том понимании нормы, которая была типична для тысячелетних вампиров, но хватило его менее чем на секунду, и Навьен глухо спросил:

– Где княгиня?

Вопрос, в котором ничем не завуалированная звучит мольба на грани унижения.

И я как-то скорее интуитивно поняла, что сейчас Навьен именно просит, и именно униженно. Я лишь не могла понять смысла его поведения. Он же выдавал себя с головой! Он же рисковал сейчас этой самой головой. Он…

– Ты солгал мне, – очень тихо произнес князь.

Тихо, но от озноба, пробежавшегося по спине, содрогнулась даже Грэя.

И это не было вопросом – Даркан просто знал. Он все уже знал!

И Навьен был слишком умен, чтобы не понять этого.

Но вместо того, чтобы сейчас просто заткнуться, или выкрутиться, этот тысячелетний идиот, хрипло сказал:

– Да.

И у меня остановилось сердце.

– Ты возжелал недопустимого, Навьен, – продолжил князь, произнося каждое из слов с железобетонной уверенностью.

Я вспомнила слова тысячника «Не надо с ним играть» и поняла, что Навьен был прав – с Дарканом играть определенно не стоило. Это как дразнить тигра, причем не в зоопарке, а прямо в саванне, не имея с собой даже револьвера или ножа. Хотя хрен с тигром поможет и первое и второе. Но хоть попытаться же стоило! Пусть безнадежно, пусть без шансов, пусть даже зная заранее, что все обречено на провал, но покорно ждать расправы тоже не выход.

Я рванулась к двери, даже не осознавая этого, и всхлипнула, когда Грэя удержала, сильно, жестко, накрыв мои губы ладонью, чтобы ни одно судорожное рыдание не прорвалось. Я дернулась, даже зная, что мне нечего противопоставить вампирше в плане силы, и замерла, услышав тихий голос горничной:

– Если князь увидит ваши чувства, лорд Навьен будет сожжен. На ваших глазах. Возьмите себя в руки, княгиня, у вас нет ни шанса спасти его от наказания, но есть шанс уберечь от гибели.

Я дернулась, пытаясь вырваться и Грэя жестко добавила:

– Отрывание головы – еще не смерть. Не усугубляйте, княгиня. Навьен всегда был предан дому Даркан, князь, несомненно, примет это во внимание. Но если он поймет что и вы неравнодушны к тысячнику, от Навьена останется лишь пепел. Возьмите себя в руки.

Когда она уводила меня прочь по темным переходам, мое сердце билось там, в разгромленной столовой. Мое дыхание осталось там, в разгромленной столовой. Все мои мысли тоже оставались там…

Со мной были лишь слезы.

Только слезы.

3

Это было страшно. Страшно лежать на постели, где-то в глубине даже не дома – подземелья, и прислушиваться к каждому звуку, каждому шороху, каждому отголоску… которых не было.

Все что имелось в наличие – тишина. Абсолютная, давящая осознанием своей слабости, безнадеги и сжирающим душу страхом, причем даже не за себя. Мне не стоило слушаться Грэю. Нужно было вмешаться, остановить Навьена с его треклятым приступом откровенности, или хотя бы дать понять, что я жива, что со мной все в порядке, что я… я тут, я рядом, я даже буду с князем, если хочешь, только не надо из-за меня умирать…

– Княгиня, я приготовила для вас ванну, – Грэя стояла рядом с моей кроватью уже даже не знаю сколько.

Я почти ненавидела ее, когда она эту ванну набирала и шум воды мог заглушить… даже не знаю что, что-нибудь, какой-нибудь из звуков, слов, обрывков крика… Я ненавидела ее, когда она притащила меня в эту нижнюю мою комнату, которую превратили в полностью идентичную комнате верхней, все с той же подсветкой по контуру пола. Я ненавидела каждое ее слово, потому что оно могло заглушить последний крик того, кого я… за кого я так боялась.

– Княгиня, так нельзя, – Грэя присела перед кроватью, заглянув в мое мокрое от слез лицо, – князь – это теперь ваша судьба, ваша жизнь, ваше всё.

Мне было мерзко от собственной слабости, от того, что лежу здесь, беззвучно глотая слезы, но сил сказать правду, хватало:

– Я ненавижу его, Грэя.

Вампирша устало вздохнула, покачала головой, как-то разом и с сочувствием и с неодобрением, и тихо произнесла:

– Как бы пламенно вы его не ненавидели, вам придется его полюбить, княгиня.

Любить? Князя? Серьезно? Да я скорее сама себе горло перегрызу!

– Однажды, – Грэя поднялась с пола, и присев на край моей постели, взяла меня за руку, – леди Малисент спросила меня – каково это, быть княгиней?

Она грустно улыбнулась мне, и продолжила:

– Что я могла ей ответить? Ей, которую растили, изолировав от темной стороны этого мира. Разве можно рассказать девочке с нежным и ранимым сердцем, воспитанной с верой в справедливость, о том, что такое семейная жизнь?.. Я не смогла.

Грэя вновь улыбнулась. В этой улыбке было уже больше, чем грусть – боль, горечь сожалений, ощущение безвозвратной утраты.

– Вы будете ненавидеть его, княгиня, вы будете его пламенно ненавидеть, сгорая в этом пламени, но пройдет время, и вы найдете спасение в его объятиях, в его глазах, в его любви. Вы будете засыпать, глотая слезы, и молясь, чтобы сердце перестало болеть, а просыпаться – с надеждой, что новый день принесет только хорошее. Вы будете преданы, не раз и не два, вы будете сгорать заживо от ревности и боли, но прекрасным фениксом восставать из пепла, едва князь вновь переступит порог вашей спальни. Это семейная жизнь, княгиня. Она не простая и для людей, но очень сложна для вампиров, а вам предстоит строить семью с князем вампиров, и сложнее этого едва ли сыщется хоть что-то. Вы девочка, княгиня, девочка с ранимым и отважным сердцем, девочка которая, как и все девочки, живет скорее эмоциями, чем разумом, вам будет сложно, больно, трудно. Но после, когда появятся дети, вы станете жить и дышать ими, радоваться их достижениям даже больше них самих, ощущать их счастье как свое собственное, разделять их боль с ними и глядя на них понимать, что все это было не зря – слезы по ночам, ощущение полной безнадежности, боль, горечь… Это все уйдет, княгиня, и наступит день, когда вы поймете, что все это не имеет значения, ничего не имеет значения кроме вашей семьи и детей.

Млять!

– Грэя, – я села на постели и вытерла слезы, – слушай, не в обиду тебе будет сказано, но психотерапия явно не твое. Вообще не твое. Даже не берись за это.

Посидела, в шоке глядя на удивленную вампиршу, и добавила:

– Слава небесам ты все это хоть Малисент не рассказывала. Не рассказывала ведь?

– Нннет, – несколько запнулась она.

– Ну, хоть что-то хорошее, – обозначила я то самое «хоть что-то хорошее» во всей этой ситуации.

Потому что больше ничего хорошего не было.

– Что будет с Навьеном? – у меня душа содрогнулась от боли, когда я задавала этот жуткий вопрос.

Грэя посмотрела мне в глаза и тихо ответила:

– Навьен возжелал недопустимого. Он будет наказан.

Я же уже знала ответ. Знала, еще до того, как задала вопрос, и все же:

– Каким будет наказание?

И получила чудовищный ответ:

– Смерть.

– Но ты ведь сказала, что если я уйду с тобой, князь его не… не…

Я поняла, что вою раненной волчицей, только когда Грэя заботливо предоставила мне подушку, в которую я могла повыть.

И едва мой вой затих, она размеренно продолжила:

– Простите, это была неверная формулировка. Смерть произойдет не в самом фатальном смысле данного слова. Княгиня, это будет его первая смерть. Это больно, но не фатально. Если вы хотите, чтобы Навьен был помилован и оживлен, вам придется скрыть свои чувства от князя. Потому что чувства у вас, к сожалению, есть. Их необходимо уничтожить. Другого пути нет. И постарайтесь выть потише, вас могут услышать.

Это подействовало – выть я перестала. И слезы вытерла. И села на постели.

В голове созрел очень четкий и простой план – изображать любовь к Даркану и этим спасти Навьена. Это был шикарный план. Надежный, мать его, как швейцарские часы.

А в целом в голове не укладывалось, что Навьена убьют. Сильного, матерого, опытного – убьют только потому, что он немного разумом помутился, решив, что меня больше нет. Это нечестно! Это несправедливо! Так же нельзя…

– Почему… Почему? Почему?! – я рухнула, захлебываясь беззвучными рыданиями.

За что?

Он ведь всего лишь хотел найти тех, кто копал под дом Даркан. А потом… ну поцеловал случайно, но в целом пытался помочь…Он просто хотел мне помочь… А теперь его убивают. Его убивают…

– Княгиня, это не ваша вина, – с абсолютной убежденностью произнесла Грэя. – Несомненно, у вас много общего с тысячником, даже сходные профессиональные интересы и навыки, но вы никогда бы не предали князя!

– «Не предала князя»?! – потрясенно переспросила я. – Грэя, а как можно предать того, кому никогда не был предан от слова совсем? Я не выходила замуж за князя, Грэя! Я не давала согласия на этот брак! Я не принадлежу ему!

Полный искреннего сочувствия взгляд, и выворачивающая всю мою логику фраза:

– Вы – принадлежите. Вы княгиня и принадлежите своему князю. Это факт. Примите его как данность.

Как данность?

– Меня украли, Грэя! – прошипела я, зло вытирая слезы. – Как вещь. А я не вещь и есть вещи, которые я никогда не приму. Например, обязательства перед вашим князем. Или секс с вампи… с ним же.

Я оборвала себя на полуслове, потому что вдруг поняла – с одним конкретным вампиром я бы на секс согласилась. Но этим одним вампиром был вовсе не князь Даркан.

– Княгиня, – очень мягко произнесла Грэя, – никто не ждет от вас энтузиазма по поводу исполнения супружеского долга. Князь… не обычный вампир, он особенный и вы, несомненно, испытаете боль, а сейчас испытываете вполне объяснимый страх, и это нормально.

Мрачно воззрившись на горничную, я лишь поинтересовалась:

– Ты осознаешь, что сейчас говоришь?

Грэя осознавала.

Более того, у нее даже было обоснование для всего этого бреда:

– Роды – процесс болезненный, но радость материнства затмевает все страхи. В вашем случае будут болезненны как процесс зачатия так и роды, но радость материнства излечит все. В конечном итоге вы будете счастливы!

Охренеть, да.

С кровати я слезала на четвереньках, просто с моей стороны сидела Грэя, а старую одноместную кровать заменили двуспальным интимодромом, так что ползти пришлось изрядно. И только встав на пол, я осознала, что все еще в туфлях. Сняла нахрен!

Постояла, кусая губы имеющимися клыками и судорожно размышляя над извечным «Чего делать?!».

Нет, вообще в целом мне до вот этого вот откровения Грэи было жалко только Навьена, но теперь я четко осознала – есть штуки похлеще смерти. К примеру – такая вот семейная жизнь! И да, у меня появились вопросы:

– И вы что, зная все это, собирались отдать Малисент замуж за Даркана?!

– Княгиня… – Грэя плавно поднялась.

– Нахер! – сорвалась я даже не на крик – на вопль. – Слушайте, я на все вот это не подписывалась. Брак был заключен без моего согласия, князя я вообще не выбирала, соответственно – я отказываюсь быть княгиней. Вообще. Напрочь! Навечно! Навсегда! Я вообще никогда не буду вашей княгиней!!!

И тут дверь открылась.

Порыв холодного ветра по спине и пробирающий до костей голос князя:

– Никогда не говори никогда.

Я застыла, не в силах обернуться к вошедшему Даркану… Ужас он просто такой – как захлестнет, так и стоишь соляным столбом.

А вот Грэя, быстро поклонившись, свалила, аккуратно прикрыв дверь за собой. Она меня бросила! Просто бросила на растерзание.

И звук такой был… Ну как если бы ты такой весь связанный с кляпом и в гробу, но живой, и тут этот твой гроб накрыли крышкой.

Но еще не заколотили, нет.

Заколачивать начали секундой позже, когда на имеющийся прозрачный столик возле двери в ванную, полетел пиджак князя. И казалось бы, какая связь между шелестом упавшей ткани и вколачиванием гвоздя в гроб? Да самая прямая!

Потом туда же полетела его рубашка…

Господи, спаси и сохрани… пожалуйста, ну пожалуйста…

– Ты так жалобно просишь, – теплые ладони легли на мои плечи, – сразу появляется желание… пожалеть.

И меня окутало его запахом. Такой странный аромат, который хотелось вдохнуть всей грудью, ощутить привкусом на губах, на языке, почувствовать кожей… Или не хочется? Я вдруг поняла, что задыхаюсь. Просто задыхаюсь. И уже не от страха, не от жалости, не от ненависти… от желания. Пробуждающегося, яркого, почти ослепляющего сексуального желания.

Что за хрень?!

Что это за хрень?!

Какого хрена тут творится?!

– Я ведь влюбился в тебя, Каиль…

Мои волосы, перекинуты через плечо на грудь. Ощущение губ князя на тонкой коже моей шеи, ужас в сердце, как ледяной порыв ветра, и жар желания внизу живота, начинающий разливаться по телу.

– С первого взгляда. С первой секунды. С первого вдоха. Ты не в мой автомобиль села, Каиль, ты забралась в мое сердце. И я… задохнулся. Тобой. Эмоциями. Ощущениями. Желанием.

Его руки соскользнули на талию, крепко сжимая, обнимая, приковывая меня к Даркану.

Но пугали вовсе не руки – слова ужасали куда сильнее.

– Все чего мне хотелось там, в автомобиле, это схватить тебя, прижать к себе, и не отпускать. А еще я хотел тебя. Я так безумно хотел тебя… Но я влюбился, Каиль. Я влюбился в тебя настолько, что даже прикоснуться боялся.

«Боялся»… в прошедшем времени.

– Я не хотел, чтобы все было… так. – И в его голосе прозвучала настоящая мука, ошеломившая меня настолько, что чувство реальности начало покидать, стремительно и верно. Нереально ведь, чтобы вампир испытывал муки сожалений, просто нереально.

– Не хотел…

Он хрипло простонал, скользя губами по моей шее, и все сильнее прижимая к себе.

– Ты казалась такой светлой, чистой… Ты ведь светишься, Каиль, для меня ты вся светишься. Даже сейчас, когда я все знаю, ты светишься. Чистотой, которой в тебе нет. Невинностью, которой едва ли можно охарактеризовать женщину, что будучи моей женой, страстно изменяла мне с моим же телохранителем… Я ведь берег тебя, Каиль. Боялся дотронуться. Боялся причинить боль. Я даже взять тебя как женщину попытался в полдень, в те недолгие минуты, когда могу полностью себя контролировать. Я так берег тебя, Каиль… А в это время к тебе прикасался другой.

Господи, что с Навьеном?

Я не спросила этого вслух. Не рискнула бы. Но князю вслух и не требовалось.