Похищение века Серова Марина
– Я пока еще никого ни в чем не подозреваю. Я просто отрабатываю версии. А Хосе в этом деле – ключевая фигура, с этим, думаю, даже вы, упрямец, спорить не будете.
– Я понимаю… Ну хорошо. Хотя я не верю в причастность Эстебана к похищению плаща, но вы правы. Я расскажу вам о Хосе. Три года назад, вскоре после моего пышного юбилея – слишком пышного, на мой взгляд, – умер мой старый костюмер, итальянец Пьетро. Славный был старик, почти десять лет он работал у меня… Тогда-то и появился на горизонте Хосе. Уже не помню, от кого я о нем впервые услышал, но нашел он меня сам, это точно. У него были прекрасные рекомендации, а мне срочно требовался специалист… В общем, я его взял. И в самом деле, работником он оказался отличным, дело знает превосходно. Содержит мое театральное хозяйство в образцовом порядке.
– Ну а как человек? Характер? Склонности? Слабости? Привычки?
– Как человек? Хм… Знаете, Таня, а ведь вы своим вопросом попали в «больную» точку. Я совсем не знаю, что за человек Хосе. Правда, не скажу, что очень уж старался узнать, но кое-какие попытки все же предпринимал. И это тем более странно, что вообще-то я легко схожусь с людьми. И перед обслуживающим персоналом – что в театре, что в быту – никогда нос не задираю. Со стариком Пьетро, например, мы были друзья. Мне его до сих пор не хватает. А Хосе… совсем другое дело.
Мой спутник задумчиво смотрел вдоль пустынного «тарасовского Арбата».
– Ну, что могу сказать о нем? В общении выдержан, холодно-вежлив, ровен. Не помню ни одного случая, чтобы он сорвался. Что бы ни случилось – даже на полтона голос не повысит. Сначала меня это доводило порой до бешенства, но теперь привык. Говорю ему: «Хосе, вы человек без темперамента!» – но он и на это не реагирует. Мне, говорит, дон Мигель, темперамент ни к чему, я не артист. Меня называет только «доном», хотя сам даже постарше – с сорок девятого года. Документы, кстати, у него в порядке, я проверял. А на вид, как мне кажется, – человек без возраста. Ему можно дать тридцать восемь точно так же, как и сорок восемь…
– Это он все время был рядом с вами в аэропорту? Невысокий такой, невзрачный… Вы ему еще цветы передавали.
Мигель кивнул:
– Он. «Невзрачный»… Это вы очень точно сказали. Пожалуй, это словечко лучше всего характеризует Хосе. И не только внешне…
– Не очень-то он похож на испанца!
– А он и не испанец, он баск. Так, по крайней мере, он сам о себе говорит. Это совсем не одно и то же. Баски – северяне, почти французы! – пошутил «русский испанец». – По-моему, национальные признаки у Хосе столь же размыты, как и возрастные. Во всяком случае, определенно могу сказать, что французским, английским и немецким языками он владеет так же хорошо, как и испанским.
Я присвистнула: «хорош „костюмер“»!
– Но как же вы такого полиглота за три года не обучили русскому?
– Я же сказал, что предпринимал попытки, но… Очень скоро понял: то, что этот человек хотел знать, он давно уже знает. А что не хочет – того узнавать и не собирается. Что ж, это его право. В конце концов, свою основную работу он делает хорошо, так чего мне еще?
Тут я вспомнила нечто важное. Оно давно засело в мозгу «занозой», но только сейчас оформилось наконец в вопрос:
– Послушайте, Мигель… Я не могу понять одного: если этот Хосе совсем не сечет по-русски, то как же тогда до него дошло, что говорил ему портье по телефону? Ведь он ему довольно много наболтал, если я вас правильно поняла. Что пришла дама с письмом и хочет видеть вас или кого-то из ваших сотрудников и что она будет ждать в баре…
– Черт! – Он даже остановился, отчего я, все так же крепко державшая его под руку, развернулась к нему лицом. – А ведь правда… Я сразу и не сообразил. Но все это я и в самом деле услышал от Хосе, я точно помню! Ну, он мог, конечно, догадаться о смысле целой фразы по отдельным понятным словам: например, «дама», «бар», мое имя… Но все равно странно. Я обязательно спрошу у него.
– Нет, только не у него! Расспросите еще раз этого портье, хорошо? Пусть вспомнит, что и как он сказал Хосе. Может, он просто-напросто говорил с ним по-английски или по-французски! Хотя я сильно сомневаюсь, чтобы наши гостиничные портье были на это способны.
– Хорошо, Таня. Я непременно это выясню.
– А Хосе, пожалуйста, пока ни слова обо мне. Конечно, завтра я на него обязательно взгляну сама… то есть теперь уже сегодня. Но пусть для него, как и для всех остальных, я пока буду вашей племянницей. Это вы хорошо придумали, Мигель. Будем продолжать эту игру.
– Отлично. Мне она нравится!
«А мне больше пришлась бы по вкусу другая», – откровенно подумала я.
– Что еще вам рассказал о себе Хосе? Кроме того, что он из басков.
– Очень немного. Говорил, что жизнь побросала его по свету – отсюда, мол, и знание языков. Работал парикмахером, коммивояжером, дворецким, даже автомехаником. Пока не прибился к какой-то бродячей театральной труппе. Пробовал играть, но… – Мигель самодовольно усмехнулся. – Какой из него актер… Так и освоил нынешнее свое ремесло. Надо отдать ему должное – неплохо освоил. Дальше ему, по его же выражению, «немножко повезло»: познакомился с самим Питером Устиновым. Поработал с ним, но недолго. Попал в Голливуд. Ну, а там уже его заметил кое-кто из оперных корифеев, предложил сменить специализацию на музыкальный театр. Вот так Хосе и дошел до меня. Еще он говорил, что никаких родственников у него не осталось – один как перст. Своей семьи никогда не было. О причинах Хосе не распространялся, но, по-моему, по сексуальной части у него все в порядке.
– Что, любит женщин?
– Да, но несколько своеобразно, я бы сказал. Я никогда не видел его ни с одной женщиной. Но всюду, куда мы с ним приезжали в эти три года, Хосе при первом же удобном случае отправлялся… к девочкам. Как будто «коллекционирует» проституток, понимаете…
– Это он сам вам рассказывал?
– Ну конечно, кто же еще. И то я из него еле вытянул эту правду. Просто мне стало интересно, куда это он регулярно исчезает, не имея ни родственников, ни друзей. И я спросил – в шутку, конечно, – какой такой тайной деятельностью он занимается? Я, говорю, совсем не хочу вместе с вами, Хосе, влипнуть в какой-нибудь скандал. Вот тут он и признался в своих «грехах». Не скажу, что мне это понравилось, но что я могу поделать? Он же мужчина. Я только просил его быть поосторожнее. Впрочем, чему-чему, а осторожности учить Хосе, по-моему, не надо. Зануда. Педант. Наверное, поэтому и не женился.
Мигель замолчал, опять с интересом поглядывая по сторонам. Мы уже добрели до Крытого рынка. До моего дома – а значит, и до конца нашей беседы – оставалось совсем немного пути.
– А вы женаты, Мигель? – сама не знаю, зачем я это спросила. Наверное, просто профессиональная тяга к информации: в наших газетах об этом не было ничего.
– Да. Правда, относительно недавно: все некогда было… Делал себя! Сыну скоро пять лет, зовут Виктором, как моего отца. Жаль, старик не дождался внука. Мама-то у нас еще раньше… Поэтому отец и согласился уехать ко мне в Испанию: тут ему было слишком тяжело после ее смерти. Мама похоронена здесь, на Воскресенском. Утром первым делом туда поеду, до репетиции. Восемнадцать лет не был на могиле матери… скотина! Отец несколько раз приезжал, а я… Мне все некогда. Вот так жизнь распоряжается, Танечка. А жена у меня итальянка, тоже певица. Она очень славная.
– Значит, вы в полном порядке, дон Марти?
– Да, в полнейшем! Я такой famoso cantante – знаменитый певец… Семья, друзья, карьера – все muy buen, Танечка. Просто замечательно…
Только почему-то в голосе «фамозо кантанте» не чувствовалось особой радости. Его бархатный баритон прозвучал совсем глухо, когда он сказал:
– Беда в том, что я слишком долго был русским, и мне всего этого мало… Да, так мы с вами говорили о Хосе, кажется? – продолжал он как ни в чем не бывало. – Могу еще добавить: не курит, не пьет – то есть абсолютно, ничего и никогда. Страшный аккуратист. По-моему, жадноватый. Я, например, не припомню, чтобы он позволил себе что-нибудь особенное… ну, скажем, из одежды. Хотя зарабатывает он сейчас неплохо, и я замечал в нем этакую скрытую склонность к франтовству. Но почему-то у меня сложилось впечатление, что он старается выглядеть неприметно, как можно меньше бросаться в глаза. Может, мне это только кажется. Как проводит свободное время, кроме визитов к девочкам, с кем общается, чем увлекается – это мне неизвестно. Это все, что я знаю, Таня. Я вам уже говорил, что сегодня… то есть теперь – вчера, я впервые увидел другого Хосе. Честно говоря, такого всплеска эмоций я от него не ожидал. Так что, как видите, насчет отсутствия у него темперамента я был не прав! Но чтобы он был причастен к краже… Нет, это не укладывается у меня в голове.
Мартинес задумчиво покачал головой.
– Да, Таня! А что мне сказать ему? Ведь Хосе первым делом спросит, что я предпринял.
– Скажите ему правду: что решили обойтись без милиции и наняли частного детектива, очень компетентного – это, пожалуйста, подчеркните! Только не говорите, что я – это «он». Скажите, что вы сами все рассказали сыщику и он уже идет по следу – что-нибудь в этом духе.
– Понятно. Но Хосе не дурак, Таня, он может догадаться, что вы – это «он».
– А пусть гадает, это его проблемы. Нам важно понаблюдать за его реакцией, посмотреть, как он будет действовать. Возможно, и никак, если он ни в чем не замешан. А может быть… словом, все может быть, Мигель! И поэтому вы должны завтра… то есть сегодня, ненавязчиво устроить нам встречу. Скажем, пригласите свою племянницу на чашечку кофе к себе в номер, и пусть он тоже присутствует. Это не будет слишком противоречить вашим… м-м… правилам?
– Да нет, отчего же… Вы моя племянница, поэтому ваше появление в моем номере не должно вызвать ни у кого подозрений. А с Хосе мы часто пьем вместе кофе, и обедаем, и ужинаем – на гастролях, я имею в виду. Так что все в порядке. Часа в четыре, пойдет? Раньше, боюсь, не получится: репетиция, прием у губернатора… А в шесть я должен быть уже в театре – играть «звезду оперы» Мигеля Мартинеса!
– Договорились. Если что-то изменится – пожалуйста, позвоните мне. Мне придется с утра побегать, но автоответчик будет включен. Только предупреждаю вас, «дядюшка»: во время этого визита вежливости ваша «племянница» вряд ли будет хорошо себя вести…
– О, Таня… В каком смысле? – Он не испугался, а скорее заинтересовался; его глаза, в которых отражались желтые фонари, опять живо заблестели.
– Ну, Мигель, мы должны его спровоцировать, заставить раскрыться! Мне кажется почему-то, что он знает по-русски гораздо больше, чем «не понимаю»… Я постараюсь принять основной удар на свою репутацию, но вы все-таки немного подыграйте, ладно? Ну, понимаете, о чем я?
– Кажется, да… – Несколько секунд он смотрел на меня в некотором смущении, потом расхохотался: – Бедный Хосе! Он и представить себе не может, чтобы его патрон… Не волнуйтесь, Таня, я все понял. Всегда готов!
Последние слова он сказал почти совсем серьезно.
– Вот я и дома… – Мы стояли перед моим подъездом. – Извините, Мигель, но к себе на кофе не приглашаю: немедленно в гостиницу и спать!
– Буэнос ночес, Танечка! Вы уверены, что в вашем подъезде безопасно?
– Абсолютно, во всяком случае – для меня. Спокойной ночи… Михаил.
– Ну, наконец-то! А то все – Мигель, Мигель…
«Русский испанец» быстро наклонился ко мне и… впервые за весь вечер разочаровал свою новую родственницу. Он опять прижался губами всего-навсего к моим рукам. Я даже не успела снять перчатки. Но и через тонкую телячью кожу меня обожгло его горячее дыхание…
Нет, кабальеро, мы с вами и правда принадлежим к разным поколениям!
ГЛАВА 3
…Мы с доном Мигелем Мартинесом пробирались по театральному закулисью, крепко вцепившись друг в друга. Из всех щелей нам навстречу выползали мужчины и женщины в пышных платьях, камзолах и плащах, в причудливых париках и с неживыми лицами в толстом слое грима. Все они показывали на нас пальцами, укоризненно качали головами, делали страшные глаза и на разные голоса декламировали: «А почему ты не был на банкете?! Позор! Тоска! О, жалкий жребий твой!..» Дон Мигель испуганно загораживался мной и отвечал жалкой прозой: «Простите, извините! Вот, племянницу встретил. Мы с ней в разведку ходили…» При этом фамозо кантанте с интересом рассматривал и даже щупал все встречные плащи оперных героев, как будто что-то искал.
Неожиданно у нас на пути возник мрачный Онегин в цилиндре, завернутый в черный плащ. Он бесцеремонно оторвал меня от моего спутника, развернул к свету: «Ужель та самая Татьяна?..» Но тут же бросил – наверное, понял, что не та, – и пристал к «дядюшке»: «Стреляться, Ленский! Ты удрал с банкета!»
– Я не Ленский, я Радамес! – плаксиво ответил «дорогой гость Тарасова». – Отцепись от меня, я свой плащ потерял! Это не он случайно на тебе? Нет, не он… Мой потяжелее будет!
Возмущенный Онегин провалился куда-то в темноту, а мы все почему-то оказались в ярко освещенном директорском кабинете. Прямо посередке на ковре стояла плаха, и палач в красном балахоне уже занес топор, готовясь отсечь руку Федора Ильича…
Меня сковал ледяной ужас. А самым ужасным было то, что сам Федор Ильич не только не выказывал никакого протеста, но, напротив, относился к идее усекновения конечности с явным одобрением!
Но тут палача схватил за руку Хосе в шляпе с вуалью, вопя на чистейшем русском языке:
– Не надо, не надо! Мы пойдем другим путем! Я сам найду плащ!
Он вырвал топор, зашвырнул далеко в угол и, подбежав к окну, распахнул его…
– Куда вы, Хосе? – закричал Мигель ему вслед.
– В милицию, сдаваться! – И костюмер проворно выскочил в окно.
Тут послышался театральный звонок, призывающий всех на спектакль. Он звучал все громче и громче, и маски, наполнявшие комнату, быстро растворялись в этом назойливом звуке. Последнее, что я помню, – это деловитый голос директора:
– Друзья мои, нам пора! Осталось три дня и две ночи…
А звонок все звонил, звонил… Телефон!!!
Еще не стряхнув с себя этот ночной кошмар, с закрытыми глазами я схватила трубку:
– Алло!
– Танечка, доброе утро, это Мартинес. Простите, ради Бога, что разбудил вас так рано…
– Да, вы не были на банкете, это ужасно…
– Какой банкет! А, вы еще не проснулись… Хосе пропал, Таня!
– Что?! – вот теперь я уж точно проснулась.
– Да, да, я не шучу! – голос дона Марти ясно говорил о том, что ему не до шуток. – Боюсь, с ним случилась беда. Когда я вернулся ночью, то обнаружил, что его нет в номере. Я справился у персонала, когда он ушел. Мне сказали, что господин Эстебан действительно выходил из номера, но очень ненадолго и вскоре вернулся. А портье случайно заметил через стеклянную дверь, как он подошел к телефону-автомату на улице. Он кому-то звонил, Таня!
– Но вы сказали мне, будто бы у него нет знакомых в Тарасове…
– И повторяю! Он сам мне это говорил! Более того, Хосе вообще впервые в России. Я просто теряюсь в догадках…
– И что было дальше?
– Ну вот, он позвонил с улицы и вернулся к себе в номер и больше не выходил. Я уже обо всем догадался и проверил окно в его номере. Конечно, оно оказалось незапертым: Хосе сбежал по пожарной лестнице! Постель была не разобрана: значит, он даже не ложился.
– Во сколько он выходил звонить?
– Портье сказал – в самом начале десятого. То есть почти сразу же после того, как я вернулся в театр.
– Просто не портье у вас, а клад! Все-то он знает…
– Да, я ему тоже сказал, что из него вышел бы неплохой сыщик.
– И вы ничего не предприняли, Мигель! Почему сразу же не позвонили мне?
– Я не посмел – вы уже спали, конечно. Да и сам я, честно говоря, валился с ног. Ведь у меня вчера было целых два перелета: из Мадрида в Москву и из Москвы сюда, – извиняющимся тоном пояснил мой клиент. – И главное, я подумал, что Хосе просто решил снять стресс привычным для себя способом. Ну, любовными утехами. Признаться, я очень разозлился на него опять, плюнул и лег спать. И только сейчас, проснувшись, обнаружил его записку.
– Записку?
– Да, он припрятал ее среди моих вещей – похоже, с таким расчетом, чтобы я ее нашел не раньше утра. Написана явно рукой Хосе: «Дон Мигель, пожалуйста, не поднимайте шума. Я вернусь с плащом». Нет, как вам это нравится, Таня?! Он сошел с ума! Я-то подумал вчера, что он это ляпнул так просто, от потрясения. Посоветовал ему успокоиться, выбросить эту дурь из головы и принять снотворное, а он…
– Хосе просил вас вчера не заявлять… Ой, подождите, Мигель, вы откуда звоните – из своего номера?
– Из автомата, Танечка, из автомата, я не дурак.
– Вы просто умница! Он просил вас не заявлять в милицию. Вы ему это обещали?
– Обещал, конечно. Он же вцепился в меня, как черт в грешную душу, и готов был упасть на колени! Я ему сказал, что проведу частное расследование.
– Все ясно…
На самом деле ясно мне было только то, что дело это – темное.
– Что вам ясно, Таня, что? Он же не знает ни города, ни языка, влипнет в какую-нибудь скверную историю! Что делать? Куда его черт понес среди ночи?! Или… – Он замолчал, пораженный неожиданной мыслью. – Или ему и правда что-то известно об этом деле?..
– Вот именно, Михаил Викторович, вот именно! Который сейчас час?
– Начало восьмого. Я собирался съездить на могилу матери, я вам говорил…
– Вот и поезжайте. Все равно я раньше чем через полтора часа буду не в состоянии… Только до вашей репетиции нам надо обязательно встретиться у вас в номере. Мне необходимо, уж извините, немного порыться в вещах вашего сбежавшего служащего. Если он, конечно, до тех пор не вернется – с плащом или без него. И пожалуйста, попросите там, чтобы горничные к вам пока не входили.
– О, я понимаю… Конечно, приходите. К девяти я обязательно вернусь. Предупрежу портье, что меня навестит племянница, чтобы вам не задавали лишних вопросов. Да, кстати, я выяснил у него насчет вчерашних телефонных переговоров с Хосе.
– Да, и что же?
– В самом деле, все это выглядит несколько странно. Разумеется, портье говорил с ним по-русски, но у него сложилось впечатление, что Хосе его понял отлично. Правда, сам Хосе не сказал по-русски ни слова, лишь несколько раз произнес «си» – то есть «да» – и положил трубку. Потом Хосе спустился вниз и прошел в сторону бара, но через две-три минуты вернулся несколько растерянный и что-то спросил у портье по-испански про «даму». Тот как мог объяснил ему, что дама и в самом деле прошла к бару и должна быть там. Хосе отрицательно покачал головой – «но, но!». Потом, пожав плечами, добавил по-русски «не понимаю» – и отправился наверх. Вот таким образом.
– Спасибо, Мигель. Вы отличный клиент – сами работаете за детектива! Но я постараюсь исправиться. До встречи, «дядюшка»!
– Hasta luego, Танечка, до скорой встречи! Я всегда ей рад… – Его баритон на прощание прозвучал особенно бархатно.
Я без сил уронила голову на подушку. В ней – то есть в голове – звучал взбесившийся симфонический оркестр, причем сильнее всех прочих инструментов бесчинствовали литавры и большой барабан. Но о том, чтобы отвести душу и выспаться в свое удовольствие, не могло быть и речи: чтобы в девять при полном параде быть у моего звездного «родственника», надо начинать собираться сейчас. Да и какое уж тут удовольствие! Такой мерзкий сон, да еще и в руку…
Но минут десять еще можно поваляться. Все равно нужно собрать забитые «оркестром» мысли. И скорректировать намеченный план действий в соответствии с последним ошеломляющим событием.
Ну, Хосе Мария Эстебан!.. Карамба! (Я добавила еще несколько слов про себя, но уже не по-испански.) Я нанималась искать драгоценный плащик, но не тебя, козел! Да и как мне теперь подступиться к поискам без тебя?! Я-то рассчитывала, что ты меня выведешь на пропажу. Уж рыло-то у тебя явно в пуху, этого только твой благородный кабальеро не замечает! А мне оно вообще не понравилось – даже мельком, даже на экране. Не мог дождаться, пока я на тебя поближе посмотрю, а потом уже и сяду тебе на хвост… Так нет – надо в бега! Одно слово: нерусь. Иностранщина безмозглая!
Но что все-таки известно этому Хосе? Почему его так шокировала пропажа плаща Радамеса – судя по рассказу Мартинеса, гораздо больше, чем самого хозяина? Уж не потому, разумеется, что он такой честный служака. Кому он звонил на ночь глядя, зачем? И почему сбежал? Просто от страха перед кем-то или чем-то или действительно рассчитывает вернуть плащ? У меня не было никаких сомнений, что бегство костюмера связано с его таинственным телефонным звонком и с не менее таинственной пропажей плаща.
И опять я упираюсь в тот же самый вопрос: что известно Хосе? Замкнутый круг…
Ладно, хватит. Устроила тут «утро вопросов без ответов»… Все равно по Хосе ты не продвинешься больше ни на шаг, пока не проведешь у него в номере маленький хорошенький обыск и не получишь какие-то результаты… дай-то Бог, чтобы они были! Что у нас еще есть, кроме Хосе? Какие ниточки-зацепочки?
Во-первых, «дама». Уж она-то точно была: ее видел портье. Высокая дама под густой вуалью, говорившая грубым голосом, не снимавшая перчаток и полезшая за деньгами в карман вместо сумочки…
Во-вторых, «дон Марти». «Узкосемейное» музыкальное прозвище дорогого гостя Тарасова, которое, по идее, никому в нашем городе не должно быть известно. И тем не менее оно известно – этой самой «даме». Что сие может означать? Только то, что эта «дама» – а на самом деле скорее всего особа мужского пола – имеет какое-то отношение к опере. Похоже, самое прямое!
В-третьих, ключи. Если только Хосе не оставил дверь одного из номеров открытой или, еще хлеще, не передал хозяйский плащ «даме» из рук в руки, то надо искать еще и третьего сообщника, вольного или невольного, из гостиничного персонала.
Черт возьми, почти что «любовный треугольник»! И на все про все – три дня и уже две ночи…
Перед тем как выйти из дома, уже совершенно готовая и настроившая свое сердце на любовь (родственную, конечно!), я на несколько минут уединилась со своими гадальными костями. Чтобы не искушать судьбу по пустякам, я не стала спрашивать ни про Хосе, ни про «даму», а поставила сразу глобальный вопрос, охватывающий все три вершины моего «треугольника» и еще многое другое. А именно: «с какой стороны» мне ждать хоть маломальской ясности?
Несмотря на некоторую расплывчатость формулировки, результат гадания был на удивление конкретен. 34+9+18: «Вы вспомните о том, что у вас есть старый верный друг, способный поддержать вас и даже преподнести сюрприз».
Хм… Оно, конечно: старый друг лучше… минутного увлечения (хотя и увлечение, надо признать, – вовсе не плохо!) Осталось только вспомнить.
Разумеется, дежурный в вестибюле «Астории» (не знаю, был ли это тот самый портье, который наверняка подзаработал, продавая информацию дону Мигелю, или он уже сменился) поверил в то, что я племянница приезжей знаменитости, не больше, чем если бы я назвалась его собственной родственницей. Наверное, он подумал о странных привычках некоторых звезд: по всем канонам утром женщины должны уходить из номеров постояльцев, а у этого «дона», видите ли, свой распорядок… Впрочем, мнение портье по этому поводу меня нисколько не интересовало, да он его и не высказывал.
Мимо дежурной на втором этаже я попыталась вообще пройти с гордо поднятой головой, но она вонзила мне в спину уточняющий вопрос: «Вы к господину Мартинесу?» Прозвучало это так, будто я была предателем Родины, идущим на встречу с резидентом иностранной разведки. Уж эта-то точно сменилась, даже женолюбивому дону Марти вряд ли пришло бы в голову назвать старую каргу «милой женщиной»…
Меня так и подмывало ответить ей как следует, но из соображений конспирации я воздержалась. Жаль было и «дядюшкиной» репутации: кто знает, какие удары ей предстоит еще выдержать в этом «почти родном» волжском городе…
Высокая массивная дверь с номером «23» распахнулась на мой тихий стук почти сразу же. «Дядя» был в белоснежном свитере и встретил меня с улыбкой. Пока Михаил Викторович освобождал меня от пальто, упивался моей ручкой и сверкал своими испанскими глазами (в которых, кстати, не прошел хмельной блеск, хотя коньяка с утра он не пил), я убедилась, что и мое увлечение не прошло за несколько часов разлуки. Не знаю, как это вышло, но я коснулась губами его щеки, которая оказалась совсем рядом. От удивления Мигель забыл выпустить мою руку из своих. Его уши порозовели, но в целом он выдержал испытание достойно.
– Ой, извините, «дядюшка»! Я по-родственному…
– Ну что вы, «племянница»! – в том же шутливом тоне ответил он. – Это лишний раз доказывает, что сегодня ночью вы мне не соврали.
– В каком смысле?
– В том смысле, что я еще не совсем старик.
– Ах, Мигель, пожалуйста, не начинайте все сначала! У нас мало времени, а у меня много работы. Ведь вы скоро уйдете на репетицию, и мне надо уложиться.
– Но вы могли бы задержаться, если надо, я предупрежу администрацию…
– Ну уж нет. Не забывайте, что я только ваша племянница, а племяннице вовсе ни к чему поселяться в номере дяди насовсем.
– Так вы что, даже и кофе не выпьете со мной?
– На кофе я к вам приду в четыре, вы разве забыли? Или вы отменяете свое приглашение, поскольку исчез Хосе? – строго говоря, это было с моей стороны уж чистым нахальством: на приглашение я напросилась сама, и только под предлогом «расколоть» Хосе. – И отдайте, пожалуйста, мою руку.
Читать бесплатно другие книги:
