Конец лета. Пустой дом. Снег в апреле Пилчер Розамунда

4

Большую часть жизни я прожила в Лондоне, но теперь, вернувшись в этот город через семь лет, испытала такое чувство, будто никогда раньше здесь не была, – так все изменилось. Здание аэропорта, подъездные дороги, линия горизонта, которую загромождали огромные высотные дома, масса транспорта – все было иначе. В такси я вжалась в уголок, чемодан лежал у меня под ногами. Стоял такой сильный туман, что уличные фонари все еще горели, а воздух был сырым и холодным – я уже и забыла, как это бывает.

Я не спала в самолете, и теперь голова у меня шла кругом от усталости; меня едва не стошнило при виде непривлекательного завтрака, который на борту предлагали – по моим часам, которые по-прежнему шли по калифорнийскому времени, – в два ночи. После такого путешествия все тело у меня ломило, голова и глаза болели, губы сводило от усталости, а одежду, которая была на мне, я, казалось, носила с начала времен.

Нас окружали рекламные щиты, эстакады, ряды домов. Лондон поглотил нас. На каком-то светофоре такси свернуло в переулок, медленно проехало по довольно тихому району и наконец остановилось рядом с автомобилями, которые были припаркованы перед высокими домами в раннем викторианском стиле, стоявшими полукругом.

Я отрешенно посмотрела на них и подумала: «Интересно, что мне предстоит теперь». Дэвид перегнулся через меня, открыл дверцу и сказал:

– Вот здесь мы и выходим.

– А? – Я посмотрела на него и удивилась: этот мужчина, который разделил со мной изматывающее, на мой взгляд, путешествие нон-стопом через половину земного шара, по-прежнему выглядел ухоженным и спокойным и вел себя непринужденно, так, словно все было у него под контролем.

Я послушно вывалилась из такси и теперь стояла на тротуаре, моргая, как сова, и без конца зевая. Дэвид расплатился с водителем такси и забрал наши чемоданы. Потом он направился к подъезду, к ступенькам, ведущим на самый нижний этаж. Я шла следом за ним. Перила с обеих сторон лестницы были выкрашены черной краской, вымощенная камнем маленькая площадка убрана и выметена, там же стояла деревянная кадка с геранью – цветки казались немного покрытыми копотью, но все еще яркими и веселыми. Дэвид достал ключ, желтая дверь открылась внутрь, и я машинально вошла за ним в квартиру.

Она была светлой, а обстановка чем-то напоминала загородный дом. На полу лежали персидские ковры, на диван и кресла были надеты ситцевые чехлы, изящная старинная мебель казалась отполированной до блеска, а над камином висело венецианское зеркало. Я обвела взглядом книги и стопку журналов, застекленную горку с дрезденским фарфором, небольшие гобелены ручной работы… А за окнами в дальней части комнаты увидела миниатюрный внутренний двор с садиком, где рос разлапистый платан, окруженный деревянной скамейкой, а в нише, сделанной в стене из полинявшего кирпича, красовалась маленькая статуя.

Я стояла и зевала. Дэвид Стюарт подошел к окну и раскрыл его.

– Это ваша квартира? – спросила я.

– Нет, моей матери, но я останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон.

Я рассеянно огляделась:

– А где ваша мама? – Это прозвучало довольно забавно – так, словно я ждала, что она сейчас вылезет из-под дивана, но Дэвид не улыбнулся.

– Она сейчас на юге Франции, в отпуске. Давайте же, снимайте плащ и располагайтесь. Я пойду пока приготовлю нам по чашке чая.

С этими словами он исчез за дверью. Я услышала, как открывается кран, как наполняется чайник. Чашка чая. Само это слово было уютным и ласкающим слух. Чашка чая. Я какое-то время возилась с пуговицами плаща и, когда наконец мне удалось их расстегнуть, сняла плащ и бросила его на то, что выглядело как чиппендейловский стул. Затем опустилась на диван. На нем лежали бархатные подушки зеленого цвета; я взяла одну и положила ее под голову. Мне кажется, что я заснула прежде, чем успела оторвать ноги от пола. Я определенно этого не помню.

Когда я проснулась, комнату заливал свет. Длинный луч солнца, танцующий с пылью, как свет прожектора врывался в мое поле зрения. Я зажмурилась, затем пошевелилась, протерла глаза и открыла их снова – и тут заметила, что я накрыта пледом, легким и теплым.

В камине потрескивал огонь. Я смотрела на него какое-то время, прежде чем осознала, что он электрический, с бутафорскими дровами, угольками и языками пламени. Но в тот момент он казался мне бесконечно уютным. Я слегка повернула голову и увидела Дэвида. Он сидел в кресле, обложившись газетами и папками. Он успел переодеться – теперь на нем была голубая рубашка и кремовый свитер с глубоким треугольным вырезом. Я подумала несколько отрешенно: интересно, он что, один из тех людей, которые вообще не нуждаются в отдыхе? Он услышал, что я пошевелилась, и поднял глаза.

– Какой сегодня день недели? – спросила я.

– Среда. – Дэвид выглядел удивленным.

– Где мы?

– В Лондоне.

– Нет, я имею в виду, в каком районе?

– В Кенсингтоне.

– Мы когда-то жили на Мелбери-роуд, – сказала я. – Это далеко отсюда?

– Да нет. Совсем рядом.

Я немного помолчала, а затем спросила:

– Сколько сейчас времени?

– Почти пять.

– Когда мы поедем в Шотландию? – продолжила я допрос.

– Сегодня вечером. Я уже забронировал для нас места в спальном вагоне поезда «Роял хайлендер».

Сделав над собой невероятное усилие, я села, зевнула и попыталась прогнать сон. Затем убрала волосы с лица и осторожно спросила:

– Наверное, мне нельзя принять ванну?

– Разумеется, можно, – ответил Дэвид.

Итак, я приняла ванну, набрав горячей воды и бросив в нее пару горстей ароматизированной соли для ванны, которой пользовалась мать Дэвида, – он был так добр, что разрешил мне ее взять. Помывшись, я взяла свой чемодан, достала оттуда чистую одежду и оделась, а грязную запихнула в чемодан и каким-то чудесным образом сумела закрыть его. Затем вернулась в гостиную и обнаружила, что Дэвид приготовил чай и принес горячие тосты с маслом и тарелку с шоколадным печеньем – не с шоколадным вкусом, какое продается в Америке, а с глазированным настоящим шоколадом.

– Это мамино печенье? – спросила я.

– Нет, я сбегал на улицу и купил его, пока вы спали. За углом есть маленький магазинчик – очень удобно, когда нужно срочно что-то купить.

– Ваша мама всегда здесь жила?

– Отнюдь. Она переехала сюда около года назад. Раньше у нее был загородный дом в Гемпшире, но он стал для нее слишком большим, да и с садом возникало много хлопот, а помочь было некому. Поэтому она продала тот дом, забрала оттуда некоторые любимые вещи и переехала сюда.

Так вот чем объяснялась эта обстановка в квартире, которая была сродни загородному дому. Я посмотрела в окно на маленький садик и сказала:

– А сад у нее все же есть.

– Да, но совсем небольшой. С ним она легко управляется сама.

Я взяла еще один тост и попробовала представить в подобной ситуации свою бабушку. Но это было невозможно. Бабушку никогда бы не испугали размеры дома или масса дел, которые ей приходилось делать, или трудности, сопряженные с поиском и содержанием поваров и садовников. На самом деле, насколько я помнила, миссис Ламли, кухарка, была с бабушкой всегда; она все время стояла на своих распухших ногах за кухонным столом и раскатывала тесто. И Уилл, садовник, у которого был свой маленький домик и участок земли, где он выращивал картошку, гигантскую морковь и косматые хризантемы.

– Так, значит, вы не живете в этой квартире? – спросила я снова.

– Нет, не живу, но останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон, – терпеливо ответил Дэвид.

– И часто такое случается?

– Да, нередко.

– А вы видитесь с Синклером?

– Да.

– Чем он занимается?

– Работает в рекламном агентстве. Я думал, вам это известно.

Тут меня вдруг осенило: я же могу позвонить Синклеру! В конце концов, он живет в Лондоне. Мне потребуется совсем немного времени, чтобы узнать его номер. Я уже собралась сделать это, но потом передумала. Я точно не знала, как Синклер отреагирует на мой звонок, и не хотела, чтобы Дэвид Стюарт стал свидетелем возможного конфуза.

– А подружка у него есть? – поинтересовалась я с видимым равнодушием.

– Да полно, я думаю.

– Нет же, я о другом. Какая-нибудь особенная девушка?

– Джейн, я правда не знаю.

Я задумчиво слизнула горячее масло с кончиков палцев и произнесла:

– Как вам кажется, он приедет в Элви, пока я буду там?

– Рано или поздно приедет.

– А что его отец? Дядя Эйлвин все еще в Канаде?

Дэвид Стюарт надвинул очки на переносицу длинным смуглым пальцем и сказал:

– Эйлвин Бейли умер около трех месяцев назад.

Я вытаращила глаза:

– А я и не знала об этом… О, бедная бабушка!.. Она очень расстроилась?

– Да, очень…

– А похороны и все это…

– Его похоронили в Канаде. Он последнее время болел… Ему не удалось вернуться на родину.

– Значит, Синклер его так и не увидел…

– Нет.

Я замолчала, переваривая эту информацию. Меня охватила грусть. Я подумала о собственном отце, который мог кого угодно вывести из себя, и поняла, что никогда не пожалею ни об одной минуте из проведенного вместе с ним времени. И мне стало жаль Синклера как никогда. А затем я вспомнила, как завидовала ему в детстве из-за того, что Элви был домом для Синклера, а я лишь проводила там каникулы. В мужском обществе у Синклера тоже недостатка не было. В Элви всегда было много мужчин. Кроме садовника Уилла, которого мы очень любили, был еще Гибсон, егерь, довольно угрюмый, но мудрый во всех отношениях человек, и двое сыновей Гибсона, Хэмиш и Джордж. Они были почти одного возраста с Синклером и позволяли ему участвовать во всех своих забавах и шалостях, дозволенных и недозволенных. Так Синклер научился стрелять и закидывать удочку, играть в крикет и лазать по деревьям. Так или иначе ему уделяли гораздо больше времени и внимания, чем большинству мальчишек его возраста. Нет, если учесть все обстоятельства, детство у Синклера было прекрасное.

Мы сели на «Роял хайлендер» на станции Юстон, и я чуть ли не полночи вылезала из постели, чтобы посмотреть в окно, внутренне ликуя при мысли, что поезд направляется на север и ничто, кроме какого-нибудь стихийного бедствия, кары небесной, не сможет его остановить. В Эдинбурге меня разбудил женский голос, ужасно похожий на голос Мэгги Смит из фильма «Расцвет мисс Джин Броди»: «Эдинбург-Уэверли. Это Эдинбург-Уэверли». И тогда я поняла, что мы в Шотландии, встала, накинула плащ на ночную рубашку и, сев на крышку умывальника, стала смотреть, как расплываются вдали огни Эдинбурга, и ждать, когда мы въедем на мост. Тут поезд, издав совершенно другой звук, внезапно нырнул вниз и устремился вверх над заливом Форт, и я увидела далеко под нами темную гладь воды, в которой отражались огни какого-то крошечного суденышка.

Я улеглась в постель и дремала до самого Релкирка. Там я снова встала и открыла окно. В купе ворвался холодный воздух, пахнущий торфом и соснами. Мы приближались к Северо-Шотландскому нагорью. Была только четверть шестого, но я оделась и всю оставшуюся дорогу сидела, прижавшись щекой к темному, залитому дождем стеклу. Видела я, по правде говоря, немного, но к тому времени, как мы миновали перевал и поезд устремился по длинному спуску, который в итоге должен был привести в Трамбо, начало светать. Солнца не было видно – непроглядный мрак просто сменялся серыми красками дня. Плотные темные облака висели над вершинами холмов, но, когда мы спустились в долину, они поредели, а затем рассеялись совсем и перед нами распростерлась необозримая горная долина, золотисто-коричневая и безмятежная в свете раннего утра.

В мою дверь постучали, заглянул проводник:

– Джентльмен интересуется, проснулись ли вы. Мы прибудем в Трамбо примерно через десять минут. Я возьму ваш чемодан?

Проводник вытащил мой багаж, дверь за ним захлопнулась, и я снова повернулась к окну, потому что теперь местность становилась до боли знакомой и я не хотела пропустить ни малейшей детали. Вон по той дороге я гуляла, в том поле каталась на шотландском пони, а в тот белый домик меня брали с собой пить чай. А потом я увидела мост, который разделял деревню надвое, и автозаправку, и тот отремонтированный отель, который всегда был полон пожилых гостей и где нам не разрешалось покупать выпивку.

Дверь открылась снова, и на этот раз в проеме появился Дэвид Стюарт:

– Доброе утро.

– Доброе, – отозвалась я.

– Как спалось?

– Хорошо.

Теперь поезд замедлялся, тормозил. Мы проехали мимо сигнальной будки, затем под мостом. Я соскользнула с умывальника и вышла за Дэвидом в коридор. Через его плечо я видела, как знак с надписью «Трамбо» торжественно проплывает мимо. И тогда поезд остановился. Приехали.

Дэвид попросил меня подождать его на платформе, а сам пошел за своей машиной, которую оставил в гараже. Я села на свой чемодан и стала смотреть, как пробуждается безлюдный поселок: один за другим загорались огни в домах, дым вырывался из труб. Какой-то человек, виляя из стороны в сторону, проехал по улице на велосипеде. А затем я услышала высоко в небе крики и звуки хлопающих крыльев, которые становились все громче и громче. Стая диких гусей пронеслась прямо у меня над головой, но я не могла разглядеть их, потому что они летели над облаками.

Озеро Элви расположено примерно в двух милях за поселком Трамбо. На севере его окаймляет главная дорога, ведущая в Инвернесс, а по другую сторону от озера возвышаются величественные бастионы Кернгормских гор. Имение Элви было очень аккуратным островком в форме гриба, присоединявшимся к суше своей ножкой, узкой полосой земли – насыпью между поросшими тростником болотами, служившими гнездовьем для огромного количества птиц.

Долгие годы эта земля принадлежала церкви, и до сих пор там все еще стояла полуразвалившаяся часовенка, теперь заброшенная и без крыши, хотя маленькое кладбище, окружавшее ее, по-прежнему содержалось в чистоте и порядке. Ветки тисовых деревьев были аккуратно подстрижены, скошенная трава казалась ровной и мягкой, как бархат, а весной над ней весело покачивались ярко-желтые головки нарциссов.

Дом, в котором жила моя бабушка, когда-то принадлежал пастору этой маленькой церкви. С годами, однако, он разросся за свои первоначальные скромные границы: были добавлены флигели и новые комнаты, где, как полагали, проживали члены больших викторианских семейств. Сзади, со стороны подъездной дороги, дом казался высоким и неприступным. На север выходило мало окон, и те были маленькими и узкими, чтобы сохранять тепло суровыми зимами, а неприметная входная дверь обычно плотно закрыта. Сходство с крепостью усиливали две высокие стены сада, которые, как руки, тянулись от дома к востоку и к западу и на которых ни в какую не хотели приживаться вьющиеся растения – даже моей бабушке ничего не удавалось с этим поделать.

Но с другой стороны Элви производил совсем иное впечатление. Старинный белый дом, защищенный стенами и смотревший на юг, нежился на солнце. Окна и двери были открыты, и через них в дом проникал свежий воздух, а сад полого спускался к низенькой изгороди, за которой начиналось узкое поле, где сосед-фермер пас свой скот. Поле спускалось к самой воде, и плеск небольших волн у покрытого галькой берега и размеренное мычание вечно жующих коров давно уже стали неотъемлемой частью Элви. Прожив там некоторое время, ты просто переставал это слышать. Только возвращаясь в Элви после длительного отсутствия, ты снова замечал все это.

Машина Дэвида Стюарта стала для меня неожиданностью. Это был темно-синий «ТР-4», на мой взгляд слишком колоритный для такого обстоятельного с виду горожанина. Мы уложили в автомобиль свои чемоданы и двинулись к выезду из Трамбо. Я подалась вперед на сиденье и вертела головой по сторонам. Я просто не могла сидеть спокойно. Знакомые места проплывали мимо. Автомастерская, кондитерская, ферма Макгрегоров остались позади, и наконец мы вырвались на простор. Дорога резко уходила вверх, через поля с золотистым жнивьем, изгороди пестрели багряными плодами шиповника, и здесь уже явно ударили первые заморозки, так как деревья были подернуты золотыми и красными оттенками – вестниками осени.

А затем мы преодолели последний поворот, и справа от нас распростерлось озеро, серое в бледном утреннем свете, а горы, высившиеся за ним, терялись в облаках. И меньше чем в миле от нас находился сам Элви, дом, спрятанный за деревьями и заброшенной церквушкой без крыши, которая казалась ужасно романтичной. От восторга я лишилась дара речи, и, проявив удивительное понимание, Дэвид Стюарт молчал и не задавал мне никаких вопросов. Вместе мы совершили долгое путешествие, преодолели такое огромное расстояние, что в голове не укладывалось, но именно в тишине мы свернули с дороги у стоявшего на обочине домика, и автомобиль, постепенно сбрасывая скорость, поехал между высоких изгородей, затем по насыпной дорожке между болотами, поднялся по аллее под сенью темно-пунцовых буков и наконец остановился у передней двери.

Я в ту же секунду выскочила из машины и побежала по гравию к дому, но бабушка опередила меня. Распахнулась дверь, она появилась на пороге, и мы кинулись друг другу в объятия. Она прижала меня к груди, повторяя мое имя. Ее одежда, как и прежде, пахла душистыми лавандовыми саше, которые она клала в гардеробы с вещами, и я с облегчением сказала себе, что ничего не изменилось.

5

Воссоединение после стольких лет всегда сопряжено с некоторой неловкостью и растерянностью. Мы говорили друг другу нечто вроде: «О, ты и впрямь приехала…», и «Я уже и не надеялась, что у меня получится…», и «Как ты выдержала такое путешествие…», и «Ничего не изменилось, все осталось по-прежнему», а затем смотрели друг на друга, смеялись над собственной глупостью и снова бросались друг другу в объятия.

Затем еще большее смятение внесли собаки. Они выбежали из дома и стали с лаем прыгать под нашими ногами, требуя внимания. Это оказались коричневые с белым спаниели, незнакомые мне и все же родные, потому что в Элви всегда жили коричневые с белым спаниели, и эти, вне всякого сомнения, были потомками тех, которых я помнила. Не успела я поздороваться с собаками, как к нам присоединилась миссис Ламли. Она услышала шум и тоже поспешила мне навстречу. В зеленом рабочем комбинезоне, который толстил ее еще больше, она выплыла из дома, улыбаясь до ушей. Я поцеловала ее, и она сказала, что я стала ужасно высокой и у меня еще больше веснушек, а затем добавила, что готовит поистине королевский завтрак.

За моей спиной Дэвид спокойно выгружал мой чемодан из машины. Только теперь бабушка пошла поздороваться с ним.

– Дэвид, ты, должно быть, ужасно устал, – заметила она и, к моему огромному удивлению, поцеловала его в щеку. – Спасибо, что привез ее целой и невредимой.

– Вы получили мою телеграмму? – осведомился он.

– Ну разумеется, получила. Я с семи часов на ногах. Ты позавтракаешь с нами, не правда ли? Мы тебя ждали.

Но Дэвид отказался, объяснив это тем, что его ждет экономка и что ему нужно поскорее добраться до дома, переодеться, а затем еще попасть в офис.

– Ну что ж, тогда приезжай на ужин. И я настаиваю. Около половины восьмого. Мы хотим услышать все подробности.

Дэвид позволил уговорить себя, и мы с улыбкой переглянулись. Я неожиданно для себя осознала, что познакомилась с ним всего каких-то четыре дня назад, и тем не менее сейчас, когда настало время прощаться, я чувствовала себя так, словно расставалась со старым другом, с кем-то, кого знала всю свою жизнь. Ему дали очень непростое задание, и он выполнил его с тактом, был добродушен и никого, насколько мне известно, не обидел.

– О, Дэвид…

Он поспешил предупредить мои бессвязные излияния благодарности:

– Увидимся вечером, Джейн.

С этими словами Дэвид сел в машину, захлопнул дверцу, развернулся и поехал по буковой аллее к дороге. Мы провожали его взглядами, пока он не исчез из виду.

– Такой хороший молодой человек, – задумчиво произнесла моя бабушка. – Ты так не считаешь?

– Да, – согласилась я, – милый. – И, быстро нагнувшись, подхватила чемодан, к которому уже тянулась миссис Ламли.

Я внесла его в дом, бабушка и собаки вошли за мной, а затем дверь закрылась, и Дэвид Стюарт был, пусть и на время, забыт.

Мне в нос тут же ударили знакомые ароматы – пахло торфом из камина в холле, розами из большой вазы на комоде рядом с часами. Одна из собак изо всех сил добивалась моего внимания, виляя хвостом и повизгивая от восторга; я остановилась почесать ее за ушами и как раз собиралась рассказать про Расти, как вдруг бабушка заявила:

– У меня для тебя сюрприз, Джейн.

Я выпрямилась и, подняв глаза, увидела мужчину, который спускался навстречу мне по лестнице. Его силуэт рисовался на фоне освещенного окна. На мгновение я была ослеплена этим светом, а затем он сказал: «Здравствуй, Джейн», и я поняла, что это мой кузен Синклер.

Я так и замерла на месте, разинув рот, а бабушка и миссис Ламли стояли рядом, радуясь тому, что задуманный ими сюрприз удался. Синклер приблизился ко мне, приобнял за плечи и, наклонившись, поцеловал в щеку. Наконец я перевела дух и слабым голосом произнесла:

– Я думала, что ты в Лондоне…

– Ну а я не в Лондоне. Я здесь.

– Но как?.. Почему?..

– Взял отпуск на несколько дней.

Ради меня? Он взял отпуск для того, чтобы оказаться в Элви к моему возвращению? Такое предположение было лестным и волнующим одновременно, но, прежде чем я успела что-либо сказать, моя бабушка распорядилась:

– Ну, ни к чему тут стоять. Синклер, отнеси чемодан Джейн в ее комнату, а ты, дорогая, вымой руки с дороги и приведи себя в порядок, а потом спускайся завтракать. Ты ужасно устала от такого путешествия.