Воронята Стивотер Мэгги

26

– Кабесуотер, – повторил Ганси.

Что-то в этом слове само по себе казалось волшебным. «Кабесуотер». Нечто древнее, загадочное. Слово, которое не принадлежало Новому Свету. Ганси перечитал латинский текст на камне – после того как Ронан сделал самое трудное, перевод казался очевидным, – а затем, как и остальные, обвел взглядом растущие вокруг деревья.

«Что ты такое сделал? – спросил он себя. – Куда ты их завел?»

– Я голосую за то, чтоб найти воду, – заявила Блу. – Так будет лучше – чтобы энергия проявила себя, как сказал Ронан. А потом… наверно, нам надо произнести что-нибудь на латыни.

– Неплохой план, – согласился Ганси, подумав: какое же это странное место, если столь нелепое предложение кажется вполне резонным. – Пойдем обратно, как пришли, или двинемся дальше?

Ной сказал:

– Дальше.

Поскольку Ной редко высказывал свое мнение, его слово оказалось решающим. Они снова пустились в путь, то уклоняясь в сторону в поисках воды, то возвращаясь. Они шли, а листья – красные, коричневые, серые – падали вокруг, пока деревья совершенно не обнажились. В тени показался иней.

– Зима, – сказал Адам.

Это, конечно, было невозможно, но, опять-таки, до сих пор они видели мало реального! Ганси примерно так чувствовал себя, когда они ездили в Озерный край с Мэлори. Спустя некоторое время количество невероятной красоты зашкалило, и Ганси просто перестал ее замечать. Она как будто сделалась невидимой.

Зима никак не могла настать. Но это казалось не таким уж невероятным, учитывая всё, что успело случиться

Они дошли до купы обнаженных ив, стоявших на пологом спуске; внизу виднелся изгиб неспешного мелкого ручья. Мэлори некогда сказал: где ивы, там вода. Ивы размножаются, объяснил он, роняя семена в воду, которая затем несет их вниз по течению и оставляет на каком-нибудь далеком берегу.

– Вот и вода, – сказала Блу.

Ганси повернулся к остальным. Их дыхание вырывалось паром. Все были слишком легко одеты. Самый темный цвет кожи, опаленной солнцем, в этой бесцветной зимней атмосфере казался неуместным. Туристы из иного времени года. Ганси понял, что дрожит. Он не знал, отчего это – от внезапно наступившего холода или от предвкушения.

– Так, – произнес он, обращаясь к Блу. – И что ты собиралась сказать на латыни?

Блу повернулась к Ронану:

– Ты можешь просто поздороваться? Из вежливости.

Ронан скривился; с вежливостью он был плохо совместим. Но все-таки он произнес:

– Salve.

И пояснил для Блу:

– Вообще-то это значит «будь здоров».

– Прекрасно, – ответила Блу. – Спроси, не поговорят ли они с нами.

Вид у Ронана сделался еще более несчастный, потому что выглядело это глупо (и, следовательно, совершенно не в его стиле). Тем не менее он запрокинул голову и спросил у верхушек деревьев:

– Loquere tu nobis?

Все стояли тихо. Послышалось шуршание, как будто слабый зимний ветер зашелестел листвой.

Но листьев на ветвях не осталось.

– Нет ответа, – сказал Ронан. – А чего ты ожидала?

– Тихо, – велел Ганси.

Потому что шуршание сделалось значительно громче простого шелеста. Оно превратилось в нечто, явственно напоминавшее сухой шепот.

– Вы слышали?

Все, кроме Ноя, покачали головами.

– Я слышал, – к облегчению Ганси, произнес Ной.

Ганси сказал:

– Попроси их повторить.

Ронан попросил.

Шипение раздалось вновь, и на сей раз стало ясно, что это голос, что с самого начала это не было шуршанием листвы. Ганси отчетливо услышал трескучую фразу на латыни. Повторив ее Ронану на слух, он немедленно пожалел, что мало занимался.

– Они говорят, что уже обращались к тебе, но ты не слушал, – сказал Ронан.

Он потер бритый затылок.

– Ганси, ты не шутишь со мной? Ты правда что-то слышишь?

– Думаешь, Ганси настолько хорошо знает латынь? – резко спросил Адам. – Это ведь твоим почерком, Ронан, было написано на камне, что деревья говорят на латыни. Так что замолкни.

Деревья вновь зашипели, и Ганси передал их слова Ронану. Ной поправил один из глаголов, который Ганси недослышал.

Взгляд Ронана метнулся к Блу.

– Они говорят, что рады видеть дочь ясновидящей.

– Меня! – вскрикнула Блу.

Деревья что-то прошипели в ответ, и Ганси повторил.

– Не понимаю, – сказал Ронан. – Еще они рады вновь увидеть… не разберу, чего они говорят. Грейуорен… если это латынь, я такого слова не знаю.

«Ронан, – прошептали деревья. – Ронан Линч».

– Это ты, – удивленно сказал Ганси, чувствуя мурашки. – Ронан Линч. Они называют твое имя. Они рады вновь видеть тебя.

Лицо Ронана ничего не выражало. Все чувства были надежно скрыты.

– Еще раз. – Блу прижала ладони к покрасневшим от холода щекам. Глаза у нее расширились, и в них в полной мере читались трепет и волнение, которые ощущал Ганси.

– Потрясающе. Деревья?.. Потрясающе.

Адам спросил:

– Почему их слышите только вы с Ноем?

Запинаясь – даже в классе он редко говорил на латыни, и странно было превращать в устную речь те мысли, которые он видел написанными в своей голове, – Ганси сказал:

– Hic gaudemus. Gratias tibi… loquere… loque pro nobis.

Он посмотрел на Ронана.

– Как спросить, почему ты их не слышишь?

– Блин, Ганси. Если бы ты был повнимательней на уроках… – Закрыв глаза, Ронан ненадолго задумался. – Cut non te audimus?

Ганси не нуждался в Ронане, чтобы перевести тихий ответ деревьев; он был достаточно прост.

Он произнес вслух:

– Дорога еще не пробудилась.

– Силовая линия? – уточнила Блу.

И с легкой завистью добавила:

– Всё равно это не объясняет, почему только ты и Ной слышите деревья.

Раздался шепот:

– Si expergefacere vis, erimus in debitum.

– Если разбудите линию, мы будем у вас в долгу, – перевел Ронан.

Несколько секунд все молчали, глядя друг на друга. Нужно было многое обдумать. Ведь дело заключалось не просто в том, что деревья говорили с ними, а в том, что они оказались разумными существами, способными следить за их действиями. Это касалось только здешних деревьев или вообще любых? Может, они всегда пытались к ним обратиться?

А еще невозможно было выяснить, злые они или добрые, любят или ненавидят людей. Соблюдают ли правила, способны ли на сочувствие. Ганси подумал: деревья – как пришельцы. Пришельцы, с которыми мы очень долго обращались дурно.

«Будь я деревом, у меня не было бы поводов любить людей».

Чудо произошло. Он столько лет ждал.

Ганси сказал:

– Спроси, не знают ли они, где Глендауэр.

Адам как будто испугался. А Ронан немедленно перевел.

Шипящие голоса ответили не сразу – и Ганси вновь не понадобился перевод.

– Нет, – сказал он.

Что-то в нем напрягалось, напрягалось и напрягалось, пока он не задал этот вопрос. Он думал, от ответа ему станет легче, но не стало. Все смотрели на Ганси, и он не понимал, почему. Возможно, у него было странное выражение лица. Ганси чувствовал, что оно какое-то не такое. Он отвел взгляд от остальных и сказал:

– Очень холодно. Valde frigid. Как отсюда выйти? Пожалуйста. Amabo te, ubi exitum?

Деревья шептали и шипели, и Ганси понял, что ошибся: голос, судя по всему, с самого начала был только один. Подумав об этом, он сразу усомнился, что слышал его наяву. Вполне возможно, что голос звучал лишь в его голове. Это была тревожная мысль, и она отвлекла Ганси. Ной помог ему припомнить ответ деревьев, и Ронан надолго задумался, прежде чем перевести.

– Извините, – сказал он.

Он слишком сосредоточился и, казалось, забыл, что надо выглядеть равнодушно и мрачно.

– Это трудно. Они говорят, что нам нужно вернуться назад во времени. Против… пути. Линии. Они говорят – если мы пойдем обратно вдоль ручья и свернем налево у большого… платана… кажется, так… тогда мы выйдем из леса и найдем дорогу… в наш день. Не знаю. Я местами пропустил, но, кажется… извините.

– Всё нормально, – сказал Ганси, – ты отлично справился.

Понизив голос, он спросил у Адама:

– Как по-твоему, стоит это делать? До меня дошло, что, может быть, не надо им доверять.

Нахмуренный лоб Адама намекал, что эта мысль пришла в голову и ему, однако он ответил:

– А у нас есть выбор?

– Я думаю, надо им поверить, – сказала Блу. – Они узнали меня и Ронана. И на камне не было никаких предостережений. Так ведь?

Она попала в точку. Надпись почерком Ронана, подчеркнуто убедительная – чтобы они не усомнились в ее происхождении, – подсказала им, что нужно заговорить с деревьями, но ни о чем не предупредила.

– Пошли обратно, – сказал Ганси. – Осторожно, не поскользнитесь.

Он произнес громче:

– Gratias. Reveniemus.

– Что ты сказал? – спросила Блу.

Адам ответил вместо него:

– Спасибо. И что мы вернемся.

Указаний, которые получил Ронан, было нетрудно придерживаться. Ручей стал шире, холодная вода медленно текла среди покрытых инеем берегов. Они шли под горку, вниз по течению, и постепенно воздух вокруг нагревался. На ветвях появились редкие красные листья, а когда Блу заметила огромный платан – облупленный бело-серый ствол был таким толстым, что она вряд ли сумела бы обхватить его руками, – они уже оказались в жаркой хватке лета. Листья сделались сочными и зелеными, они двигались и терлись друг о друга с неумолчным шелестом. Даже если голос продолжал звучать, Ганси не мог его расслышать.

– В тот раз мы пропустили лето, – заявил Адам. – Когда шли туда. Мы попали сразу в осень.

– Волшебные комары, – сказал Ронан, шлепнув себя по руке. – Какое чудесное место.

Следуя инструкции, они свернули влево у платана. Ганси задумался, что такое, по мнению деревьев, им хотелось найти. Он-то думал, что ищет только одно.

Деревья расступились, образовав солнечную полянку, и стало ясно, что имел в виду голос.

На полянке, совершенно неуместная здесь, стояла брошенная машина. Красный «Мустанг» новой модели. Ганси сначала показалось, что автомобиль облеплен глиной, но при внимательном взгляде стало ясно, что на самом деле это многочисленные слои пыльцы и палой листвы. Листья забились в трещины на капоте и под спойлер, собрались под щетками на лобовом стекле и вокруг колес. Из-под машины росло молодое деревце, обвившись вокруг переднего брызговика. Всё это напоминало остатки давнего кораблекрушения, древний корабль, под чарами времени превращающийся в коралловый риф.

За машиной тянулась заросшая дорога, которая, судя по всему, вела из лесу; видимо, это и был тот выход, который имели в виду деревья.

– Блеск, – сказал Ронан, стукнув ногой по покрышке.

У «Мустанга» были массивные, дорогие колеса, и Ганси, присмотревшись к машине повнимательней, понял, что она буквально обвешана всякими дополнительными цацками. Большие диски, новый спойлер, темная тонировка, зияющий выхлоп. «Новые деньги жгут карман», – сказал бы отец.

– Посмотрите, – сказал Адам.

Он стер пальцем пыль с заднего стекла. Рядом с наклейкой «Blink-182» была картинка с логотипом Агленби.

– Как всегда, – сказала Блу.

Ронан потянул переднюю дверь; она открылась. Он резко рассмеялся.

– Там мумифицированный гамбургер.

Все столпились, чтобы заглянуть внутрь, но, кроме высохшего полусъеденного гамбургера, лежавшего в обертке на пассажирском сиденье, в салоне ничего не было.

Машина тоже казалась загадкой, как голос Блу в записи. Ганси подумал, что эта загадка была адресована непосредственно ему.

– Откройте багажник, – велел он.

В багажнике лежал пиджак, а под ним – странный набор палок и пружин. Нахмурившись, Ганси поднял эту конструкцию за самую длинную палку. Головоломка сразу сложилась – несколько палочек поменьше свисали и качались под основным стержнем, – и он всё сразу понял.

– Это волшебная лоза.

Он повернулся к Адаму, ожидая подтверждения.

– Совпадение, – сказал Адам.

Разумеется, намекая, что это не так.

У Ганси возникло необычное ощущение, которое впервые посетило его на парковке у «Нино», когда Адам сказал ему, что, кажется, силовую линию разыскивает кто-то еще. Затем он сообразил, что Блу и Ноя нигде не видно.

– А где Блу и Ной?

Блу вернулась на полянку, перешагнув через бревно.

– Ноя тошнит, – сказала она.

– Почему? – удивился Ганси. – Ему плохо?

– Сейчас спрошу, – ответила Блу. – Как только он перестанет блевать.

Ганси поморщился.

– Полагаю, Ганси предпочитает слово «извергать». Или «опорожнять», – бодро заметил Ронан.

– Мне кажется, самое подходящее слово в данном случае – «рыгать», – выразительно заметила Блу.

– Рыгать! – беззаботно повторил Ронан; наконец появилась тема, в которой он разбирался. – Где он там? Ной!

Он оттолкнулся от машины и зашагал туда, откуда вышла Блу.

Та заметила в руке Ганси волшебную лозу.

– Это лежало в машине? Лоза?

Не стоило удивляться, что Блу узнала этот предмет; пусть даже она сама не обладала даром ясновидения, зато им обладала Мора, а волшебная лоза, теоретически, была одним из инструментов ее ремесла.

– В багажнике.

– Значит, кто-то еще искал силовую линию!

Стоя по другую сторону «Мустанга», Адам провел пальцами по пыльце, облепившей машину. Вид у него был встревоженный.

– И они решили, что это важней, чем машина.

Ганси посмотрел на деревья вокруг, потом перевел взгляд на дорогой автомобиль. В отдалении слышались негромкие голоса Ронана и Ноя.

– Пойдем. Кажется, нам нужна еще информация.

27

Когда Блу утром в воскресенье собиралась выходить, ее буквально раздирали противоречия. По воскресеньям она выгуливала собак. Точнее, по воскресеньям и четвергам, но предыдущие две недели Блу удавалось отпроситься, чтобы провести время с ребятами. Казалось, она уже очень давно не видела своих «питомцев по доверенности». Проблема заключалась в том, что у нее совсем закончились деньги, а главное, Блу наконец начало давить чувство вины от того, что она не послушалась Мору – в такой мере, что она не могла смотреть матери в глаза за обедом. Но теперь невозможно было подвести мальчиков. И Блу желала как-то примирить то и другое.

Но сначала выгулять собак.

Когда она уже собралась ехать на Уиллоу-Ридж, на кухне зазвонил телефон. Блу, со стаканом яблочного сока с мякотью в руке и шнурками от кроссовка в другой, схватила трубку.

– Алло!

– Пожалуйста, позовите Блу, если она дома.

Она безошибочно узнала вежливый голос Ганси, которым он пользовался, чтобы превращать солому в золото. Он, несомненно, понимал, что рискует, звоня сюда, – и, несомненно, был морально готов говорить об этом не только с Блу. Несмотря на растущие подозрения, что секрет долго не продержится, Блу сама не знала, как относиться к тому, что Ганси мог раскрыть ее тайну.

– Блу собирается выгуливать чужих собак, – сказала она, поставив сок и натягивая кроссовку.

Телефон пришлось зажать между ухом и плечом.

– И тебе повезло, что трубку взяла она, а не кто-нибудь еще.

– К такой возможности я приготовился, – сказал Ганси.

Странно было слышать его по телефону; у этого парня голос не сочетался с внешностью.

– И все-таки я рад, что застал тебя. Как поживаешь? Полагаю, хорошо?

«Он вовсе не нарочно важничает», – напомнила себе Блу. И повторила это несколько раз.

– Правильно полагаешь.

– Превосходно. Послушай. Адам сегодня работает, а Ронан пошел в церковь с братьями, но мне бы хотелось… немного осмотреться.

Ганси быстро добавил:

– Не в лес. Я подумал про ту церковь на твоей карте. Ты хочешь…

Он запнулся. Ганси запинается? Блу в наступившей тишине не сразу поняла, что он предлагает ей присоединиться. И еще несколько секунд ушло, чтобы осознать, что она никогда и нигде не бывала с ним наедине.

– Мне надо выгулять собак.

– А, – приуныв, ответил Ганси. – Ну ладно.

– Но это займет всего час.

– А, – повторил он, примерно на четырнадцать оттенков бодрее. – Тогда я за тобой заеду?

Блу украдкой оглянулась через плечо, в сторону гостиной.

– Нет-нет… э… давай встретимся на парковке.

– Превосходно, – повторил он. – Просто замечательно. Мне кажется, нас ждет что-то интересное. Увидимся через час.

«Превосходно»? Ганси без Адама… Блу сама не знала, на что это будет похоже. Несмотря на робкий интерес, который питал к ней Адам, парни действовали как единое целое, слитная трехголовая сущность. Увидеться с одним из них в отсутствие прочих… это казалось слегка опасным.

Но варианта не пойти с Ганси просто не было. Блу ничуть не меньше, чем он, хотела продолжить поиски.

Едва Блу положила телефон, как услышала зов:

– Блу-у-у-у, дитя мое, дочь моя, иди сюда!

Это был голос Моры, певучий и полный несомненной иронии. Блу, с неприятным предчувствием, вошла в гостиную, где обнаружила Мору, Каллу и Персефону, пивших – как она заподозрила – «отвертку». Когда Блу появилась на пороге, женщины посмотрели на нее с ленивыми улыбками. Стая львиц.

Блу, подняв бровь, взглянула на напитки. Утренний свет, лившийся в окна, делал содержимое бокалов ярко-желтым и полупрозрачным.

– Сейчас всего десять.

Калла протянула руку, ухватила Блу за запястье и силком усадила на ярко-зеленый диванчик. Ее бокал уже почти опустел.

– Сегодня воскресенье. Что еще нам делать?

– Лично мне нужно выгуливать собак, – заметила Блу.

Мора, сидевшая в полосатом синем кресле в другом конце комнаты, отхлебнула из бокала и скроила зверскую гримасу.

– Персефона, ты наливаешь слишком много водки.

– У меня всегда рука вздрагивает, – грустно ответила Персефона, устроившаяся на плетеной скамеечке у окна.

Когда Блу начала подниматься, Мора произнесла – голосом, в котором звучала еле прикрытая сталь:

– Посиди с нами минутку, Блу. Расскажи, что ты делала вчера. И позавчера. И два дня назад. И… слушай, давай поболтаем про последние две недели.

Тут Блу поняла, что Мора в бешенстве. До сих пор такое случалось крайне редко – и, ощутив себя объектом этого бешенства, Блу немедленно покрылась холодным липким потом.

– Ну, я… – она замолчала.

Лгать было бессмысленно.

– Я не тюремщица, – перебила Мора. – Я не стану запирать тебя в комнате или отсылать в монастырь за то, что ты слишком громко плачешь. Поэтому хватит шнырять и прятаться.

– Я не шныряла…

– Именно что шныряла. Я тебя знаю с самого рождения и клянусь – ты шныряла. Судя по всему, вы с Ганси поладили? – Лицо у Моры было неприятно проницательным.

– Мама!

– Орла рассказала мне про его клевую машинку, – продолжала Мора.

Голос у нее по-прежнему звучал сердито и с наигранной бодростью. Блу прекрасно понимала, что заслужила выволочку, и оттого ей было еще больнее.

– Ты ведь не собираешься с ним целоваться?

– Мама, этого не будет никогда, – заверила Блу. – Ты же его видела.