Головокружение Тилье Франк

6

Выживание разрушает границы сознания. Все, что ты считал глубоко запрятанным, подавленным, вдруг вырывается наружу с десятикратной необузданностью.

Доктор Патрик Пармантье, психиатр. Объяснение, данное комиссии экспертов в ходе судебного процесса над человеком, обвиняемым в убийстве

Фарид и Мишель шли впереди меня, Покхара трусил сзади. После безуспешных попыток разбить наши цепи мы, теперь уже втроем, отправились обследовать территорию. Размером наше подземелье было примерно с два теннисных корта и представляло собой скорее овальную, чем прямоугольную, площадку. Мы обогнули расположенную на двухметровой высоте нишу, где сидел юный араб. Кол, к которому крепилась его цепь, находился примерно на уровне моей груди. Почему Фарида поместили так высоко? Изучив зарубки от ледоруба, с помощью которого тело поднимали наверх, я убедился, что, какими бы несуразными ни казались эти подробности, тут все неспроста, все имеет смысл.

Мы добрались до камина, отходившего от потолка метрах в семи вверху. От потока воздуха задрожало пламя горелки в фонаре. Мишель подошел и, сложив ладони рупором, крикнул:

– На помощь! На помощь!

При этом он подпрыгивал на месте, и мы начали подпрыгивать вслед за ним. Я успокоился первым, за мной Фарид. А Мишель продолжал надрываться, пока не охрип. Ему нужна была уверенность, что он сделал все возможное. Не сомневаюсь, что под маской он был на грани срыва. Фарид ходил взад-вперед, скрестив на груди руки:

– Мне двадцать лет, и я вовсе не хочу подыхать. Мы умрем от жажды или от холода. Здесь настоящий ад.

– От холода мы не умрем. У нас есть теплая одежда и вполне приличные спальники, они хорошо держат те…

– Ну да, два спальника. И две пары рукавиц, которые я даже не знаю, как выглядят, поскольку ими сразу завладел наш R2D2.[7] У меня уже руки и ноги закоченели, и я скоро стану похож на рождественскую елку. Это ты учел или нет?

– …держат тепло. С водой тоже нет проблем. Там, чуть подальше, есть грязь, значит вода сочится из-под ледника.

– Ледник… И он так обыденно произносит «ледник», словно это совершенно нормально и само собой разумеется. Лично я видел ледники, только когда ездил летом на море.

Мишель поднял голову, и нос его маски нацелился прямо на камин.

– Может, это какой-нибудь научный эксперимент. Или реалити-шоу. Ну, знаете, такие штуки с секретами? Я их люблю смотреть по телику. Участников запирают, и у каждого своя тайна.

Голос у Мишеля надтреснутый, потому что он наорался. Фарид не упустил случая его поддеть:

– А у тебя какая, парень? Ты врун, вор или убийца?

Не обращая на него внимания, Мишель принялся внимательно изучать каменный хаос потолка у нас над головой:

– Не исключено, что они спрятали инфракрасные камеры наверху, за этими сталагмитами, и за нами наблюдают. Может, мы и правда объекты научного эксперимента.

– Это называется сталактиты, а не сталагмиты. И в каком словаре ты вычитал слово «инфракрасные»? Ты что, думаешь, что откуда ни возьмись явится волшебник и отвезет нас домой? Слушай, если ты перестанешь ныть, то очень поможешь нам сосредоточиться.

Я снял с себя баллон с ацетиленом и закрепил его на спине у Мишеля, а потом протянул ему каску. Но она на него не налезла.

– Пойдите-ка осмотрите галерею. Мы с Фаридом не можем зайти за красную линию. Но главное, самое главное: старайтесь не повредить шланг подачи газа. Этот фонарь работает, как зажигалка. Никаких резких движений головой – иначе он погаснет. В этом случае поверните колесико пьезоподжига за отражателем – и пламя снова загорится. Вы можете регулировать подачу газа с помощью краника. Понятно?

Прошло время, прежде чем Мишель ответил:

– Ладно. Но я сделаю не больше тридцати шагов. Хочу напомнить, что…

– Знаем, знаем, – перебил его Фарид. – Бабах!

Мы подошли к границе нашей территории. Несмотря на то что цепь у Фарида была короче, мы оба оказались у красной черты. Я в последний раз предупредил Мишеля:

– Без света нам конец, ясно? Этот фонарь – наш единственный маяк на пути к выживанию. Не наделайте глупостей.

Он кивнул. В воздухе стояли облачка нашего дыхания, и я заметил, что на касках и куртках появились мелкие капельки влаги.

– Раз… два… три…

Считая шаги, Мишель стал удаляться от нас.

– Ну, прямо как Форест Гамп, – пробормотал Фарид. – Какой же это свет?

Я ощущал смолистые испарения, столь неотделимые от любой органической жизни, угадывал укромные уголки, освещенные слабеющим лучом рефлектора. Я вцепился пальцами в ткань своих штанов. Обернувшись, я увидел, как по мере того, как Мишель удалялся, постепенно исчезает из виду наша палатка. И сразу проявились звуки. Стало слышно, как падают капли, и у каждой своя частота, свой голос, словно кто-то тихонько наигрывает на ксилофоне.

– А тебя похитили, когда ты спал? – спросил я.

– Ага… Я ночевал у матери. Понятия не имею, как они пробрались в дом… А проснулся уже здесь. Никто из моих знакомых не мог бы выкинуть такую штуку. Наверное, это какой-то псих ненормальный. Надеюсь, он ничего не сделал с моей семьей, иначе я его убью.

Семья… Франсуаза в больнице, она ничего не боится. Моя дочь Клэр пробудет в Турции еще пятнадцать дней. Она путешествует и делает муляжи из латекса для киностудии. Мама доживает свои дни в доме престарелых, а отец умер. Фарид прошептал еще тише:

– Слышишь, как шумит? Что это – вода, ветер? Эта проклятая пропасть словно поет.

Черт возьми, а ведь он прав!

– И темнота такая странная. Тебе приходилось спускаться в шахту? Я в одной был, на севере, как раз перед тем, как их позакрывали. Там тоже было темно, но повсюду чувствовалась жизнь, присутствие человека. А дед мне рассказывал, что были слышны удары кирки, голоса шахтеров, чей-то кашель… Эти звуки напоминали, что наверху, несмотря на всю жуть их работы, у людей будет завтра. А здесь… где оно, завтра, а?

Где завтра?.. Я думал о Франсуазе и даже боялся представить себе, как она сейчас беспокоится. Наверное, послала мне на мобильный тонны сообщений. По моим подсчетам, сегодня среда. Именно сейчас мы должны были встретиться с донором костного мозга. Мы ждали его почти два года, и теперь через несколько дней ему предстояло подарить моей жене жизнь. Благодаря работе в больнице и своим связям Франсуазе удалось узнать имя донора. Ей хотелось познакомиться со своим спасителем и поблагодарить его. Он согласился принять нас. Мы строили столько планов! Лейкемия, в своей беспощадной жестокости, открыла нам глаза.

Застонав от ярости, я дернул цепь, потянул на себя и с грохотом швырнул об землю.

– Эй, дедуля! Не сходи с ума, ты нам нужен. Иди сюда, если не хочешь, чтобы этот мешок с гвоздями разлетелся в клочья.

Я схватил его за воротник:

– Никогда не называй меня дедулей, понял?

Он не знал, кто я, и понятия не имел, что в шестнадцать лет я не гонял, как он, по улицам, а уже проходил скальные стенки на руках, без всяких приспособлений. Я оттолкнул его, и тут меня вдруг поразила чудовищная мысль: а ведь это правда, письмо не врало, нас никто не будет искать. Вы все умрете. Сейчас самая середина зимы, а мы под землей, на такой глубине, где нет даже насекомых, чтобы сожрать наши трупы. Мне приходилось бывать в серьезных переплетах и пережить моменты, когда смерть так близко, что чувствуешь ее зловонное дыхание. Но это было очень давно… Теперь у меня жена, у меня растет дочь, и я ее люблю. Я больше не хочу приключений, я выдохся. Но все это слова, а хороший альпинист – альпинист и в жизни.

Далеко впереди погас последний отсвет фонаря. Затих голос, отмеряющий шаги, да и сами шаги… Теперь ничего не видно и не слышно. Только капли, дуновение воздуха да наше сиплое дыхание.

– Мишель, как дела?

Мой голос эхом отдался вдалеке и тоже затих. Мишель должен был меня услышать и ответить. Я выждал несколько мгновений и снова позвал:

– Мишель?

– Мишель, мать твою!..

И вдруг – какое облегчение! Вдалеке по камням запрыгал луч света. Я покрепче взял Пока за ошейник: пес хоть и не зарычал, но весь подобрался. К Фариду вернулось остроумие.

– Слушай, ты, доходяга, у тебя что, глотка лопнет ответить, когда тебя зовут?

Фонарь приближался, круг света разрастался, вот он уже лизнул наши ботинки.

– Мы спасены. Похоже, там полно всякой всячины для выживания.

7

Первое, что мне пришло в голову, – это полностью изолироваться от изменений окружающей нас среды, то есть от тех факторов, которые обуславливают поведение человека с момента его рождения. Изолироваться так, чтобы можно было выявить основной механизм наших «собственных» часов, наш физиологический ритм и частоту первичных элементарных процессов… Очень важно установить, сможет ли человек в изменившихся условиях сохранить прежний ритм, до сих пор определявший всю его жизнь, – бодрствование, сон, работу, – или этот ритм нарушится?[8]

Мишель Сифр. Один в глубинах Земли (1963)

Два апельсина, две бутылки водки, две пачки «Голуаз», зажигалка, кастрюля, две тарелки, две пластиковые вилки, два прозрачных стакана, пять баллончиков пропана и газовая горелка Колеман с ниппелем.

Скудный итог трех походов Мишеля в галерею. Фарид набросился на сигареты и не сразу смог открыть пачку, так дрожали у него пальцы. Наконец он с наслаждением затянулся. Я пристально посмотрел на Мишеля:

– По-вашему, это называется «полно всякой всячины для выживания»? Вы уверены, что там больше ничего нет?

– Во всяком случае у края галереи – ничего. Но там поворот, а за него я не заглядывал. Пойду гляну. Я просто хотел вам принести… ну, все это.

Я кивнул подбородком в сторону Фарида:

– Любопытно, с этими «Голуаз»… Ведь ты именно про «Голуаз» говорил в палатке?

После эйфории первых затяжек Фарид снова забрюзжал:

– Ну и что с того?

– А откуда наш мучитель был в курсе?

– А я почем знаю? Я вот что заметил: тут все для двоих. Как по-твоему, кто из нас лишний? Ты, житель гор, он, этот доходяга, или я, араб? Потрясная троица!

Покхара украдкой обнюхал каждый предмет, а Мишель взял один из баллончиков и встряхнул:

– Здесь их пять штук, и все полные. Это говорит о том, что мы останемся тут надолго. Так или не так?

Я внимательно разглядел баллончик:

– Это и вправду неплохой запас. Такие баллончики служат два часа при полном режиме и от восьми до девяти при экономном. Можно продержаться несколько дней, даже недель, если расходовать с умом.

– Столько газа, а сварить нечего. На что он тогда нужен?

Глупый вопрос, но он остался без ответа. Мишель, понурив голову, снова поплелся в галерею. Прошло минуты две, и вдруг, задыхаясь, падая и вновь поднимаясь, он рванул обратно. Добежав до нас, он остановился, бросил каску под ноги, заколотил руками по своей маске, сваренной из болтов и гаек, и заорал:

– Да что же это такое? За что?!

Резко выпрямившись, он выдернул шланг, шедший от баллончика к каске, и сдвинул его на бок, не загасив при этом огня. Я в ярости рванулся на цепи:

– Эй, поосторожнее со светом! Черт возьми!

Но он меня не слышал, нервно вышагивая взад и вперед.

– Ну, выкладывайте, что вы там увидели?

– Там кто-то… Там кто-то есть, за поворотом…

Мы с Фаридом переглянулись. У меня внутри зашевелилась тень надежды.

– Только не говорите, что он тоже прикован.

Он помотал головой:

– Нет, нет… Не прикован… Он… он мертв.

8

Я сомневаюсь, что жизнь на большой высоте может кому-то нравиться. Там невозможно курить; еда тут же вызывает приступ рвоты; повсюду пролитое масло от сардин, лужи сгущенки и каши. За исключением нескольких очень коротких мгновений, любоваться не на что, кроме как на мрачную неразбериху в палатке да на бородатую физиономию напарника по восхождению, с которой клочьями лезет обожженная солнцем кожа. Еще слава богу, если вой ветра заглушает сопение его заложенного носа. Но самое худшее – это ощущение полной беспомощности и неспособности противостоять любой неожиданной опасности…

Эрик Шиптон. На этой горе (1943). Знаменитого альпиниста Эрика Шиптона очень почитал Жонатан Тувье

Зрелище, которое нам открылось, было до невероятия ужасающим. Прямо перед нами, у входа на галерею, Мишель тащил за ноги мертвеца, на живот которого он положил налобник. Ужас, будто пещерный человек, возвращающийся с добычей к своему голодному племени.

Прищурившись, я разглядел, что за беловатой массой трупа тянется широкий красный след, и след этот оставляет череп. Руки мертвеца были сложены. Мишель тяжело дышал, от него валил пар. В холоде и сырости любое усилие сжигает множество калорий.

Фарид подошел и опустился на колени, а я остался стоять, удерживая Пока за шкуру. Я словно прирос к месту, глядя на надпись на спине Фарида: «Кто будет убийцей?»

Потом взгляд мой снова вернулся к трупу. Странно, но на нем не было ни ботинок, ни даже носков. На самом деле он был совершенно голый. Вокруг бедра тянулась татуировка в виде орла. Фарид склонился к тому, что когда-то было лицом, а теперь полностью исчезло. Кровь запеклась темным, почти черным, пятном. Незнакомец был лысый, крепко сбитый, но не такой, как Мишель. Точно упавшее дерево, от которого под прямым углом к тазу отходили ноги. Мне приходилось слышать о трупном окоченении, и похоже было, что здесь оно уже полное. Я спросил Фарида:

– Ты его знаешь?

Тот вытер нос тыльной стороной ладони, не сводя с трупа глаз:

– Ему черепушку разнесло. Даже будь это мой отец, я бы его и то не узнал. Нет, не знаю. А ты?

– Я тоже. Эта… физиономия, этот лысый череп никого мне не напоминают. Он неузнаваем.

Стиснув зубы, Фарид приподнял голову мертвеца и осмотрел огромную дыру в затылке. Я тоже не удержался и взглянул: черепная кость абсолютно раздроблена.

– Пуля тридцать восьмого или сорок пятого калибра, выстрел в упор, огромные повреждения. А где пушка?

Мишель насторожился:

– Какая пушка?

Фарид выпустил из рук окоченевшую голову, и она со странным, пустым стуком грохнулась на землю.

– Какая пушка, какая пушка… Да та, что ты нашел рядом с покойничком. Погляди на его правую руку.

Он потрогал руку трупа и поднес кончики пальцев к носу:

– Порох… Его никто не убивал, он сам себе башку продырявил. И там где-нибудь поблизости обязательно должно валяться оружие. Отдай пушку. Я не хочу, чтобы она оставалась в твоих здоровенных граблях, дебил.

Мишель затряс металлической головой и отступил назад, зайдя за красную линию. Там он был вне пределов нашей досягаемости.

– Нет, оставлю себе. И я вовсе не дебил.

Мы с Фаридом переглянулись. Я оставил Пока на месте и подошел к границе:

– Расскажите нам в деталях обо всем, что вы обнаружили в галерее.

Мишель явно тянул с ответом и все более недоверчиво отступал назад. Он прекрасно усвоил, что красная линия делает из нас львов в клетке, зато он – свободный электрон.

– Человек сидел, прислонившись к скале, голый, с простреленной головой. У него… в правой руке был зажат револьвер. Пальцы были как судорогой сведены вокруг ручки… Когда я оттащил труп, то увидел на стене след от пули. Она разлетелась на кучу блестящих кусочков.

Он вытащил револьвер из заднего кармана брюк. Фарид присвистнул и выказал завидные познания в предмете:

– MR – семьдесят три. Бывшее оружие полицейских. Из такой игрушки промахнуться трудно. Ты барабан открывал, чтобы посмотреть?

MR-73, барабан, порох на руках… Похоже, Фарид в этом разбирался.

– Барабан? – (Молчание.) – Нет пока.

– Ну так открой. Чего ты ждешь?

– Я… А я не знаю, как его…

– Дай покажу.

Мишель не двинулся с места, снял перчатки и, повозившись, открыл барабан, встряхнул револьвер сверху вниз и показал нам ладонь:

– Осталась одна пуля.

9

На высоте больше всего раздражает то, что надо все делать быстро. Ты не можешь долго оставаться выше 7000 метров. Вилка слишком узка. Ты словно находишься на краю «Голубой Бездны» или, еще точнее, играешь партию в шахматы. Собираешься с силами, двигаешь вперед пешки. Занимаешь лучшую позицию. Но при этом ты знаешь, что малейшая неточность, малейший промах – и гора нанесет тебе неожиданный удар. И партия проиграна.

Жан Кристоф Лафай. Интервью, данное в 2003 году журналу «Внешний мир», который Жонатан Тувье выписывал после того, как отошел от дел

Орудие смерти, которое держал в руке Мишель, блеснуло в свете налобника.

– Кто будет убийцей? – произнес Фарид. – Похоже, это обрело смысл, а? Я хочу сказать, у нас есть и оружие, и пуля. И мы все – потенциальные убийцы.

Я в изумлении глядел на труп и ничего не понимал. Даже порывшись в самых далеких уголках памяти, я не вспомнил этого человека. И среди моих знакомых не было никого, кто мог быть способен на такие штуки. С тех пор как у Франсуазы обнаружили лейкемию, я словно перестал существовать, я на все смотрел сквозь призму больничной койки. Фарид подошел к окоченевшему мертвецу, точнее, к тому, что от него осталось, и изо всех сил пнул его ногой в бок. Потом еще и еще раз… Я подскочил к нему и обхватил сзади:

– Эй, прекрати! Что на тебя нашло?

Он все еще дергался и вырывался. Настоящий клубок нервов. Пок оскалился.

– Это он, засранец, заточил нас сюда!

– Ну, об этом ничего не известно. Оставь его в покое.

Мишель, как всегда невозмутимый и неподвижный, тоже поделился соображением:

– Вот чего я не понимаю, так это почему он голый.

Фарид ткнул пальцем в направлении палатки, которая с трудом различалась в темноте:

– Пошевели мозгами две-три минуты. Этот тип приволок нас туда, где никто не будет нас искать. Он принял меры, чтобы мы не выкарабкались, и приковал нас цепями. Потом разделся догола и сбросил всю свою одежду в пропасть. И знаешь почему? Этот хитрый черт боялся, что кто-нибудь найдет его шмотки, документы или еще не знаю что… Он не хотел, чтобы это досталось нам. Даже трусов не оставил. Тот еще извращенец.

Он повернулся ко мне:

– Прочти мне конец письма.

Я вынул листок из кармана и протянул ему:

– Держи…

– Нет, ты прочти.

– Ты что, читать не умеешь?

Наступила долгая пауза.

– Умею. Я просто плохо вижу, вот и все. Этот гад обо всем позаботился, вот только очки мне не вернул.

Была у этого парня неодолимая тяга к вранью, и мне это не нравилось. Я начал читать, и Фарид подошел поближе.

Кроме меня, никто не знает, где вы, а я оттуда, где нахожусь, не смогу оказать вам никакой помощи. Поверьте мне, вас никогда не найдут. Примите как данность, что вы все умрете. Все дело в том, сколько вы сможете продержаться. И во имя чего.

Я сложил письмо и сунул его в карман. Фарид злобно произнес:

– Ну вот, что тут непонятного: «…а я оттуда, где нахожусь, не смогу оказать вам никакой помощи». Что хотел сказать, то и сказал. Он мертв и ждет, что мы тоже подохнем.

Я должен был признать, что рассуждал он здраво. Парень явно далеко не дурак. И логика, и наблюдения указывали на самоубийство. Письмо с инструкцией, незнакомец, залезший в это логово, чтобы покончить с собой, и порох у него на правой руке… Однако я возражаю:

– А где второй? Тот, кто помог затащить нас сюда? Он-то где?

В задумчивости Мишель приблизился к нам, оставив револьвер и пулю на земле, примерно в метре от красной линии.

– Второй?

– Да. Не думаю, что он смог бы проделать все в одиночку. Во время туристских походов мне приходилось нести одного-двух клиентов со сломанными лодыжками. С таким грузом на плечах долго не выдержишь. Ведь этого типа кто-то должен был сюда принести, живого или мертвого. А потом разыграть самоубийство.

Фарид поднес ко рту руку с сигаретой и закурил. И никому не предложил.

– Разыграть самоубийство… Согласен. Чтобы сбить легавых с толку, так, что ли? Ты мне не объяснишь, зачем в здешних местах маскировать убийство под самоубийство? Никакого второго нет. Так или иначе, а этому парню удалось нас сюда приволочь, причем как раз тем путем, который обнаружил Мишель. И теперь, когда он мертв, никто не знает, что мы здесь.

Покхара ускользнул из-под моего контроля и принялся кружить вокруг Фарида и принюхиваться.

– Пок! Ко мне!

Он не послушался, и это было на него не похоже. Я повторил команду, и снова безрезультатно. Я бросился к нему, схватил за холку и пригнул ему голову к земле. Глядя псу прямо в глаза, я сильно его придавил, пока он не заскулил.

– Ты будешь слушаться?

Фарид ухмыльнулся:

– Голос плоти, закон тела, называй как хочешь. Это сильнее всего, чему ты его учил. Твой зверь больше похож на волка, чем на собаку. Думаешь, он долго продержится, имея под носом такой лакомый кусок?

Я предпочел об этом не думать. Снова вглядевшись в скрюченный труп, я вдруг обратил внимание на его левую руку. Поморщившись, я нагнулся и приподнял ее:

– У него тоже было обручальное кольцо, вон, от него еще след остался. Можете думать, что я это нарочно говорю, но, если он действительно хотел с собой покончить, зачем ему было снимать обручальное кольцо?

Фарид в последний раз ощупал покойника, а Мишель вообще никак не отреагировал. Парень разжал раздробленные челюсти мертвеца:

– Ты задал кучу вопросов… А я вот вижу, что у него ухоженные зубы. По крайней мере то, что от них осталось. Ногти хоть и грязные, но видите, как аккуратно подстрижены. И на ногах тоже. Он брил торс и ноги… Несомненно, это спортсмен. И татуировка симпатичная. Орел – символ силы, ведь так? Этот парень за собой следил. Он поднялся. – Пока не застрелился по причине, которую нам еще предстоит понять… Так что будем делать?

Мишель расстегнул молнию на пуховике и что-то вытащил из-за пазухи:

– А если открыть вот это? Было зажато у него между колен.

Он держал в руке толстый коричневый конверт. Я стиснул зубы:

– А почему вы об этом сказали только сейчас?

– Да просто забыл. Вы что думаете, я каждый день оказываюсь нос к носу с трупами? Я каждый день гляжу на мертвых свиней, но это совсем другое дело. Свиньи – животные и животными остаются.

Я выхватил конверт у него из рук:

– В следующий раз постарайтесь не забыть.

Не надевая перчаток, я надорвал конверт и раздвинул его края. Если бы Фарид мог нырнуть внутрь конверта, он бы, наверное, нырнул. Он словно приклеился ко мне:

– Ну что?

Я с тревогой поднял глаза:

– Там фото. Точнее, три увеличенных снимка. Сдается мне, что по одному для каждого из нас.

10

Страницы: «« « 1234 » »»