Верь в меня Рой Олег

Но как они, познав Бога, не прославили Его как Бога и не возблагодарили,

но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце;

называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, – то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела.

Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца,

Который благословен вовеки.

Послание к Римлянам 1:21–25

Глава 1. Свой жизни путь пройдя до половины…

Пробуждение писателя. Петля. «Виденье гробовое». Незнакомка.

…Ее смех поддразнивал, распалял, увлекал за собой в опасную, но такую сладостную игру, что Денис, даже если бы хотел, не смог бы найти в себе силы отказаться от того ядовитого плода, которым соблазняла его та, что сейчас властвовала над ним. Она, казалось, имела на него все права, распоряжалась его телом, словно он был не человеком, не мужчиной «активно за сорок», не известным писателем, а искусно вылепленной из плоти игрушкой, неведомыми силами могущей чувствовать и осязать.

Он ощущал неуловимую, горькую сладость ее духов, чей дух будто свился с длинными прядями ее черных волос. Он чувствовал, как эти длинные, шелковистые волосы щекочут его тело – грудь, живот, а затем и бедра. Он знал, что пропал, и отчего-то совершенно не сокрушался по этому поводу.

Сейчас, лежа на широкой кровати, поверженный и побежденный, Денис наслаждался своим поражением. Его буйное писательское воображение рисовало перед ним пленительные аллюзии. Вот он – монах, павший в схватке с суккубом, а она – обольстительная демонесса, явившаяся к нему среди ночи. Неплохой эротический роман бы получился! Немного скандала, пару капель запретного и порядочная горсть откровенности – убойный коктейль. Когда-то приятель Михаил предлагал Денису писать «клубничку», но тогда эта идея показалась начинающему писателю глупой. Она и сейчас оставалась таковой, но рядом с Маргаритой даже самые абсурдные фантазии играли новыми красками.

Он протянул руку и коснулся смутно белевшей в темноте груди. Нежнейшая кожа, слегка прохладная на ощупь и такая белая… Как писали в классических романах – лилейно-белая. В одно мгновение любовница схватила его запястье своими хрупкими, но удивительно сильными пальцами и отвела его руку, пригвоздив к подушке. Подхваченная волной страсти, Маргарита плавно покачивалась над ним, выплывая из сумрака как призрак, со своей белоснежной кожей. Призрак наслаждения, дымка экстаза.

Она умела, о, она многое умела! Была способна растягивать наслаждение, чтобы в одну секунду обрушить его на партнера как неудержимую волну. Эта ведьма играла на знакомых ее опытным рукам струнах, зная до точности, когда остановиться, а когда продлить ту мелодию, от которой трепетало его мужское естество.

Денис сходил с ума. В буквальном смысле слова. Достаточно было ему днем вспомнить одну из ее ночных штучек, и его пронзало весьма ощутимое желание. Как в такие минуты он был смущен! Упаси бог, чтобы шаловливые мысли пришли в голову тогда, когда рядом кто-то был. Денис краснел, смущался и отворачивался. Ни дать ни взять вчерашний школьник! Или, как говорила Маргарита, похотливый баран. Он было обиделся на нее, когда она впервые назвала его так. На что Марго обезоруживающе расхохоталась, заставив обиду рассеяться как дым. Она высунула кончик язычка, в чьей кошачьей розовости было пополам и остроты, и нежности известного рода, при воспоминании о которой у Дениса и вовсе снесло голову. Он мог думать только об одном. «Похотливый баран и есть, – хрипло прошептал он, затем засмеялся и добавил, неуклюже защищаясь под видом комплимента: – Это ты меня таким делаешь!» – «Ja, ja, natrlich», – ответила Маргарита, с милейшим немецким акцентом. Даже каблучками черных туфелек щелкнула и снова рассмеялась. Всегда она могла уложить его на обе лопатки – хоть в фигуральном, хоть в буквальном смысле. Как сейчас, например.

Танец ее бедер, скользящая шелковистость длинных волос, трепет налитой груди – все это сливалось перед Денисом в водоворот, тянувший его ко дну. И он падал, разлетался на щепки, хотя все его нутро рвалось ввысь, к пику, к долгожданному финалу. Этот финал не замедлил последовать, сорвав и с его, и с ее губ переливчатый протяжный стон. Женщина… Она роскошная женщина, черт его раздери!

Денис потянулся к партнерше и тут же отпрянул. Шутка серебристого лунного света или его собственного разгоряченного экстазом воображения – но в одну секунду ему почудилось, что на бедрах его и вправду примостилась ведьма, чья налитая грудь и белая шея отливают голубой чешуей. Он чуть не вскрикнул, когда она приложила два пальца к его губам и улыбнулась. Между синеватой кромкой губ скользнул змеиный язык. Денис дрогнул и сморгнул. И вот он вновь видит капризные губы со следами помады, темно-карие, с изредка появляющимися золотистыми бликами глаза…

– Маленький распутный барашек. – От пота у Дениса слегка завились короткостриженые волосы, отчего он и вправду сейчас напоминал барашка. Только не распутного, а немножко напуганного.

Она улыбнулась, кривя губы в какой-то похабно-коварной ухмылке, а затем одним выверенным броском, как змея, приникла к нему и впилась зубами в его плечо. Больно! Марго всегда умело и больно кусается. Но никогда не оставляет следов. Никогда. Черт ее знает, как у нее это получается. Но как же он ее хотел… До безумия. Что за женщина! Вот уж воистину – ради которой стоит умереть. Или как там говорят в рекламных слоганах к комиксам?

Денис не помнил. Ну и ладно. Плевать! Он был оглушен. Маргарита соскользнула с кровати, оставив его одного – растоптанного и распростертого. Сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову и взглянуть на свою мучительницу.

Он видел в своей жизни многих женщин, но мало кто восхищал его так, как Маргарита. Дело было вовсе не в идеальных формах или подкорректированном в спортзале теле, хотя тело его любовницы и, по совместительству, помощницы, пиарщицы и «вечного двигателя» всего литературного труда он мог бы без преувеличения назвать идеальным. Ощущалась в ее движениях некая воистину кошачья грация, природная сексуальность, куда более важная, нежели чем все изящные линии и плавные формы, вместе взятые. Сейчас, например, Маргарита, собираясь в душ, завязывала длинные черные волосы в узел. Эти движения, не раз воспетые художниками прошлых веков, возбуждали не меньше, чем раскованные виляния бедрами. Денис, до сего момента утомленный донельзя, встрепенулся и потянулся было к соблазнительнице, но та, сделав шаг прочь, расхохоталась:

– Э, нет! Хорошенького понемножку!

– Маргарита! – он попытался придать голосу твердость истинного самца, но получил в ответ еще один взрыв смеха.

– Ты сегодня и так потрудился на славу, мой барашек. Подумай лучше о серьезных вещах. Например, о твоей главной рукописи. Она скучает без твоего внимания. Нельзя же столько времени отдавать твоему бесшабашному скандинаву! – Марго покачала головой, фыркнула не то досадливо, не то смешливо и продолжила уже на пороге ванной комнаты: – Ты молодец! Не могу удержаться, чтобы который раз не поздравить тебя с успехом. Маховик раскручен. Правда, и работать тебе придется в два раза быстрее. А пока отдыхай. Набирайся сил!

Последнюю фразу она сдобрила красноречивой ухмылкой и скрылась за дверью ванной. Денис снова откинулся на подушки.

«Разбаловала она меня, – лениво подумал он под шуршание душа. – Утром бы не забыть постирать постельное белье… Скотина я все же…»

Да, скотина, но, черт возьми, как хорошо! Хорошо быть разбалованным такой женщиной, как Маргарита. Она никогда не оставалась у него на ночь. Даже сли финал их любовной битвы приходился на последние часы ночи – любовница никогда не соглашалась на его джентльменские уговоры оставить ее у себя ночевать. Усмехаясь краешком губ, спешила в душ, быстро одевалась и исчезала, только он ее и видел. Как-то раз Денис попытался проявить твердость, на что Маргарита ответила: «Не провожай, сейчас самая охота!» – и он тогда так и не понял – шутит она или серьезна. Впрочем, ответ на этот вопрос Денис нашел быстро – когда однажды Марго достала любимую мини-плеточку о тринадцати хвостах – с золотой рукояткой и пластиковыми шариками на кончике каждого хвоста, – он понял: нет, не шутит. От извращенности Маргариты веяло чем-то откровенно ведьмовским.

Она никогда не оставляла в квартире Дениса предательских мелочей – тюбик помады, расческу или резинку для волос. Из-за подобной безделицы однажды спалился его сокурсник и лучший друг Михаил – любовница засунула под подушку свои лиловые трусики-стринги. Этот предмет интимного гардероба был обнаружен супругой Михаила Ольгой. За находкой последовал грандиозный скандал, который привел бы к разводу, если бы друзья Михаила до конца отдались бы на волю разбушевавшихся чувств. Ольга сочла за благо закрыть глаза на этот промах мужа, а сам Михаил поклялся себе впредь быть более осмотрительным и не водить рассеянных подружек домой. Ибо чревато.

Забавно, но после Маргариты даже не оставалось шлейфа ее духов. Денис никогда не мог уловить, какой у нее был запах – ни цветочный, ни цитрусовый, ни пряный. Неясный, но манящий, кружащий голову. «Чем пахнут твои духи?!» – однажды не выдержал он. «Это не духи, это флюиды! – расхохоталась она. – Для привлечения таких похотливых маленьких барашков, как ты… ну, не дуйся!»

Она никогда не ныла, как те, что изнывают от отсутствия мужского внимания и любви: «А ты меня лю-убишь? А когда ты приде-о-ошь?!» – и никогда ничего не просила – ни поездок, ни подарков, ни цветов. Напротив, любила дарить сама, чаще всего нужные и добротные вещи – крошечный диктофон, ежедневник, электрическую зубную щетку последней модели для выездов на многодневные семинары. Компактную, но вместительную сумку-планшет, для тех же выездных мероприятий. И всегда отмахивалась на его возражения: «Не забивай свою гениальную голову. Мне все это ничего не стоит. Думай над текстом!»

Иногда Денис чувствовал себя ущербным, маленьким и ничтожным – подростком, попавшим в мир взрослых. У Маргариты всегда все было схвачено. Она знала нужных людей, нужные места, у нее никогда не возникало проблем. Казалось, если перед ней маячила какая-либо цель, Марго просто протягивала руку и брала нужное, словно спелый плод.

С одной стороны, глядя на эту силу, вера Дениса в себя и собственную самодостаточность таяла, подобно снежному кому на весеннем солнышке. С другой же – чего при таком раскладе он мог еще желать? О чем ему под такой опекой переживать? Ухожен, сыт, семья в полном порядке. Гуляй, как говорят, не хочу.

Когда Денис оставался у Маргариты… о, это была сказка.

К примеру, фантастический секс, о существовании которого он знал только по фильмам «для взрослых» (сначала он называл их так, а потом стал именовать «фильмами для извращенцев»). Когда Денис впервые переступил порог квартиры Марго и стал осматриваться, взгляд его пал на стенд, оббитый темной, с коричнево-шоколадным отливом, кожей. Стенд был увешан ошейниками, плетками разных видов и предметами, напоминающими мухобойку, которые, как узнал Денис, прогуглив, называются «флоггер». Денис не стал простодушно интересоваться, любит ли Марго собак, он вовсе не был наивным и понял, что девушка увлекается садомазо-развлечениями. Она же, проследив за направлением его взгляда, подмигнула:

– Что, заинтересовался?

– Не знаю… – пожал плечами Денис. – Пожалуй, да. С познавательной точки зрения, конечно.

– Хорошо, потом покажу тебе кое-что, – снисходительно пообещала она. – Но тебе это вряд ли нужно, и углубляться мы в эту тему не будем, не твое это. Конечно, прежде чем властвовать и приказывать, надо научиться повиноваться самому. Ты удивишься, узнав, сколько «сильных мира сего» на досуге сдаются на милость слабых женских рук с кнутом или стеком. Но пока путь радостей кнута не для тебя.

Но потом они все-таки углубились, и Маргарита показала Денису, каким сладким может быть повиновение. Он и не подозревал, насколько это возбуждает, но она вела себя как воспитательница в детском саду – не запрещала, однако мягко уводила в сторону, чтобы переключить его внимание:

– Мужчина должен использовать свои сильные стороны, а на этом фронте ты быстро выдохнешься и пойдешь ко дну, у тебя начнется депрессия. Я бы хотела видеть тебя успешным писателем, а не игрушкой для доминирующих дамочек вроде меня – ты очень мягкий и ведомый, уж извини, солнышко. Слушайся меня, кто тебе еще правду скажет, кроме друга… Ты мастер слова, писатель, властитель дум – не думай, что я льщу или шучу, ты ведь и сам чувствуешь, где твое, а где – нет. Нельзя питаться одним острым перцем, так и ножки протянуть недолго.

От этих разговоров Вишняков быстро распалялся, но столь же быстро и прогорал, и она безжалостно пригвождала: «Говорила я тебе? Каждый должен заниматься своим делом!»

Утром его ожидал кофе в постель, выключенные телефоны и включенный макбук под нос: «Давай, стучи по клавишам, трудяга. Стучи быстро. Закончишь с этой мелочью, будешь писать о главном…» Потом следовал ненавязчиво подсунутый под тот же нос ланч, который поглощался писателем без перерыва, по ходу работы. Часа в четыре Денис устало отодвигался от компьютера, выбираясь из придуманного им мира Олафа-варвара.

– Добро пожаловать в реальность, – улыбаясь, говорила Маргарита, и он вспоминал, что голоден. Затем следовал новый нырок в псевдоскандинавский эпос, а выныривал Денис вновь в объятия Маргариты…

Она подзаряжала его энергией, как неистощимый аккумулятор. Когда Денис думал, что полностью опустошен, к нему приходило второе дыхание, а затем третье, четвертое… Как говорится, «что тут думать, трясти надо!». Он тряс, и плоды падали в его подставленные ладони.

…Хлопнула входная дверь, и на секунду Денис понял, что зверски проголодался, но встать уже не было сил. «Жизнь все-таки прекрасная штука, черт подери!» – успел подумать он, погружаясь в бездонную тьму.

Потом сквозь прикрытые веки зазолотился солнечный свет.

Вишняков распахнул глаза. Ослепительное солнце, голубое небо с редкими облачками, ветерок ласково овевает разгоряченное лицо, почему-то пахнет морем…

Какое море?!

А что… Что это такое?!

Прямо перед его носом покачивалась петля. Отвратительно грубая веревка с торчащими из нее частичками костры. Почему-то именно эти кусочки вызвали в нем мучительный протест – он представил, как они впиваются ему в шею, царапают…

«Не хочу!» – метнулась паническая мысль.

Наспех оструганные доски под ногами. Не привыкшие ходить босиком ступни чувствовали шероховатость дерева, занозы впивались в неогрубевшую кожу. На чем он стоит? Даже не люк, табуретка. Мелочи виделись, как под увеличительным стеклом. Щекотки одеревеневших волокон он испугался, а того, что его сейчас вздернут за здорово живешь…

И в эту секунду Денис понял, что все взаправду. Эти недоструганные доски, петля, жара и его глухо стучащее сердце. Он заметался, попытался сдвинуться с места, но локти оказались туго стянутыми за спиной; хотел крикнуть, но горло выдало какой-то сдавленный писк. Что это, почему, где он? Впрочем, какая разница, где! Он стоит на какой-то табуретке, связанный… Может быть, его сонного увезли? Наркотиками накачали? Кто? Маргарита? Но какая разница, кто… Его, Дениса Вишнякова, сейчас не станет, и помощи ждать неоткуда.

Не хочу!

За спиной глухо, гулко и медленно застучали тамтамы. Такой звук получается, если в туго натянутую кожу бить обернутой в мех колотушкой. Жуть, мракобесие! За что?!

Петля продолжала издевательски покачиваться, через нее проглядывало белое пушистое облако, лучик солнца ласкал скулу, а сердце уже било пудовым молотом, вторя тамтамам за спиной, отдавая в виски. Он замычал из последних сил, рванулся вперед, табуретка покачнулась, Денис с криком полетел вниз, на доски помоста…

…И вздрогнул, когда понял, что «приземлился» на собственную кровать, этот рывок и крик вытолкнули его из ночного кошмара.

Это сон? Наваждение закончилось? Лучик солнца действительно грел его лицо, пробившись сквозь прозрачный тюль занавески, но это было не там, а здесь, в его квартире, на родной семейной двуспальной кровати… в которой вчера торжествовала над ним ведьма-суккуб Маргарита. А почему так чудовищно громко продолжает стучать сердце?! Нет, конечно, сердце не может издавать таких звуков. Денис уже проснулся, хотя и видел окружающую его реальность как в тумане. Так и до сердечного приступа недалеко…

Стучали в дверь.

Руки Дениса еще подрагивали, а дыхание было спертым, когда он, путаясь ногами в покрывале, выкарабкивался из кровати. Странно, что стучат – электричество, что ли, вырубили… Звонок же есть… А сердце все частило. Жуткий сон, жуткий. И как хорошо, что это просто сон. Привыкнуть бы теперь к мысли, что это был просто сон…

Даже не спросив: «Кто там?», Денис открыл дверь. За нею на площадке стоял персонаж, достойный привидеться еще в одном кошмаре.

Дядька лет пятидесяти, одетый в синий, видавший виды рабочий комбинезон, в стоптанных тяжелых ботинках, покрытых, как и края штанин, серой, заскорузлой грязью. Грузная и нелепая фигура, голова словно вдавлена в плечи, шеи просто не видно. Как будто ее нет и вовсе. Морщины такие глубокие, точно вырезаны стамеской. Как персонаж из семейки Адамс… Из левого нагрудного кармана у мужика торчала рулетка, из правого отвертка.

– Вам кого? – опомнился Денис, поймав себя на том, что неприлично долго молчит и рассматривает пришедшего.

Гость, который явно мог бы стать подходящим кандидатом для съемок в фильме ужасов, ответил ему сначала непроницаемым взглядом мутноватых осоловелых глаз под клоками спутанных седых бровей, густых, как у кормчего застоя. Затем прокашлялся и сипло сказал:

– Так это… Где покойный-то? Куда проходить?

От неожиданности сердце, недавно едва успокоившееся, снова трепыхнулось, а реальность поплыла. Что это еще за «виденье гробовое»?

– Какой еще покойный? – сердито спросил Денис.

– Так это… – топтался на месте дядька. – Вызов был. На обмер.

– Какой еще… к черту… обмер?! – сердился Денис.

– На обмер покойника, ясен хрен, – невозмутимо ответил визитер. – Вызов поступил в нашу контору.

Несколько секунд Денис тупо соображал, не очередной ли это сон? Затем наконец попытался взять себя в руки.

«В полицию позвонить? Или послать этого типа куда подальше?..» – пронеслась мысль, но предательский холодок засосал под ложечкой. Отвертка, надо же… У похоронного «обмерщика» из кармана отвертка торчит! «Гроб длиной в тринадцать отверток, шириной в пять… Тридцать восемь попугаев, вот же…» – пронеслось у Вишнякова в голове сумасшедшим галопом.

Но дядька засуетился вдруг и стал копаться в карманах спецовки:

– Сейчас, минутку, найду… Накладная тут у меня, как же без накладной… А, вот, пожалуйста!

И на его твердой, шершавой даже на вид ладони появилась желтоватая, сложенная вчетверо бумажка. И этой бумажкой он стал неловко тыкать в сторону Дениса. Тот брезгливо взял листок и развернул. Первый Хвостов переулок, правильно… ага…

– У нас Первый Хвостов переулок, одиннадцать «А», – с ненавистью произнес он.

– Ну и? – не понял работяга.

– А у вас в накладной Первый Хвостов, один «А»! – почти прокричал Денис и ткнул бумажку обратно. – Вот и ну! Баранки гну!

– Эх, вот елки зеленые! – простодушно изумился персонаж и вгляделся в свою бумаженцию, словно видел ее впервые. – Бывает же такое, это мне Светка, скотина, сказала, что одиннадцать, а я и не посмотрел… Ну, извиняйте тогда, не со зла я…

– Будьте любезны, – с ехидством раскланялся Вишняков.

– Да как это я… – пробормотал гробовых дел мастер. – Вот так промашка вышла… Вот и давеча тоже… Уж там, на кладбище. Выкопали мы могилку, а потом прибегают – не там выкопали! Могилку-то! А как же не там, когда в накладной же номер, и место, и…

– Да уйдете вы, в конце-то концов? – теряя терпение, прикрикнул на гостя Денис.

И только когда с грохотом закрыл дверь за непрошеным визитером, сообразил, что имела место быть странная несостыковка. Ну, не ездят дядьки такого вида по домам для обмера покойников. Отверткой, ага… Денис, конечно, не знаток в таких делах, но… кажется, все замеры подобного рода производят… черт его знает, в морге, наверное. Или в больнице. Или в похоронной конторе. И приезжают… если вообще они выезжают… нормальные люди, а не такие, кхм…

Хотя странно. Люди сейчас обычно умирают в больницах. И уж, во всяком случае, всех покойников доставляют в морг. Там их и готовят к погребению. Какой еще домашний обмер?!

Денис хотел спросить об этом гостя, но того и след простыл. Не сказать, что день после такого происшествия был загублен на корню, но настроение оказалось изрядно подгажено.

А как хорошо все было. Две недели назад вышла вторая книга про его скандинавского «героического героя», а это кое-что да значит! И значило это вот что – с ним, Денисом Витальевичем Вишняковым, заключат долгосрочный контракт на серию. Когда-то он только об этом и мечтал. Значит, мечты сбываются все же? Его карьера пошла в гору, и гонорар более чем солидный, и поступления от продаж пусть еще не очень большие (потому что сам тираж не очень большой), но сделают допечатку, а вторая книга в разы увеличивает его писательский доход. Значит, он наконец сам стал «героическим героем»… Так что ж его тревожит?!

Денис пошлепал из прихожей обратно в спальню, и взгляд его упал на прикроватную тумбочку. Там в рамочке стояла фотография, и на ней вся его семья – он сам, Мирослава, Ванечка, которому тогда исполнилось четыре, и двухлетняя Катюша. Ночью он ни разу не смотрел в ту сторону – не до того, извиняюсь, было, чтобы фотографии семейные разглядывать…

Вот оно. Ну да, редкий мужчина не устоит перед таким соблазном, но не каждого мужчину окатывают волны совести такой силы. Причем не постоянно ведь окатывают, а хитро, изуверски, без предупреждения и без видимой причины!

– Мира, я… – начал он, обращаясь к фотографии, осекся и похолодел.

Из рамочки на него смотрела… Маргарита. Она бесстыдно раскинулась на огромном валуне, совершенно обнаженная, а вокруг был пустынный каменистый берег.

Что за черт!

– Это еще что за номера, Марго?! – воскликнул ошеломленный писатель, словно любовница стояла здесь же. Но если бы она даже находилась здесь, то, скорее всего, расхохоталась бы в ответ даже на самые справедливые упреки. Как, когда Маргарита успела заменить фотографию, а главное, зачем?! Ничего себе подстава… Это, пожалуй, покруче, чем дурацкие стринги, про которые рассказывал ему когда-то Мишка!

Вишняков подскочил к тумбочке и резко опрокинул фото. Потом схватил его и сунул под подушку. Потом опомнился и стал торопливо вынимать из рамочки. Обламывая ногти, отогнул тонкие железки, вытащил стекло, картонку… и обомлел вторично. У него в руках был привычный семейный портрет. Они тогда все вместе выбрались погулять под весеннее солнышко, а отец Мирославы вовсю щелкал фотоаппаратом. Мирослава спокойно улыбалась, за ее руку держался Ванечка, на руках Дениса устроилась хохочущая Катюшка…

Да что это еще за чертовщина, с ума он сходит, что ли?! Маргарита ему показалась?! Вот так вот, среди бела дня, на трезвую голову у него галлюцинация случилась?! Вишняков судорожно вцепился в фото, как в спасительную соломинку, и понял, как не хватает ему жены, ее улыбки и ласкового покоя… Аккуратно поставил фото назад на тумбочку и перевел дух. Сердце стучало как бешеное. Вот только сердечного приступа недостает для полного счастья…

Так, все, перестаем психовать.

Мирослава. Ну, вот что ему не хватало?!

Мирослава была лучшей на свете женой. Которая к тому же подарила ему двух лучших на свете детей. Когда Денис думал об этом, глядя на их фото, то чувствовал, как лицо заливает жаркая волна стыда. Почему-то в памяти всплыла фраза из читанного в дни студенчества высокоморального английского романа – «когда никто не видит, как женщина краснеет, она не краснеет вовсе». При чем тут женщина и почему его память вытолкнула именно эту фразу, Денис не понял. Хотя… все элементарно. Дома никого нет, а он краснеет. Потому что прекрасно понимает, что виноват. И точно так же прекрасно понимает, что острые ощущения, которые для нее, Маргариты, были как семечки, для него так и останутся теорией, запретным плодом, как для вечного подростка. Собственно, он и не возражал. Он привык к своему спокойному миру и очень не любил выходить из «зоны комфорта». Иногда, впрочем, чтобы не зажиреть, любому человеку нужно из нее выбираться и подвергаться тому или иному стрессу. Денис верил, что для мужчины стресс, тем более такой, не губителен, а, наоборот, целителен, это все психологи подтверждают, так что с Маргаритой ему как бы повезло. Приходится это признать.

Да, Маргарита много для него делала. Сейчас она хлопотала по организации выездных пресс-конференций. Разрабатывала план, по которому Денис будет вести вебинары для молодых писателей. Все это очень важно для его карьеры и, по сути, для его семьи! «Ты хочешь сказать, что ходишь налево ради семьи?» – безжалостный внутренний голос разбил вдребезги жалкие попытки оправдаться перед самим собой.

Не сказать, что Денис был неврастеником. Но ведь и бабником он тоже никогда не являлся. А ведь казалось бы! За годы студенчества он навидался всяких соблазнов, но мужественно выстоял. А Мирослава… Она была не соблазном, а тихой гаванью. С самого первого экзамена на абитуре. Он после сочинения, и она после сочинения. Разве что он сдавал на факультет тележурналистики, а она на филфак.

Две группки абитуриентов оказались на одном речном трамвайчике – отмечали событие. Все-таки еще один из экзаменов сдан, и слава богу. Кто-то ждал результата с трепетом, кто-то, как Мишка, не парился: «Что я, совсем? Я этой ерунды могу накорябать километры!» Он был железобетонно уверен в себе, попивал темное горькое пиво. Как потом оказалось в плане экзаменов, Миша не ошибся. В плане же личного…

Милая девушка с пушистыми волосами стояла у поручней и кусала губы. Молчала, переживала, ветер шевелил волнистый завиток на ее виске. «Тургеневская барышня», – припечатал Мишка. «Какая нежная», – думал Денис.

– Я провожу барышню? – галантно пристал Мишка, когда они сошли на берег.

– Я сам провожу, – внезапно оттеснил его Вишняков, дотоле не подозревавший в себе подобную решительность. Он и сам от себя не ожидал такого… Мишка, впрочем, тоже не ожидал, но артачиться не стал, уважая чужое чувство. А то, что это чувство, а не блажь, он, как признался сам потом, почуял интуитивно. Подошел к следующей «жертве» с их же собственного с Вишняковым потока и, конечно, преуспел. Это и была Ольга, бархатная перчатка со спрятанной внутри стальной дланью. Именно такая длань, как оказалось, требовалась разгильдяю Мишке, и Мишкина свадьба оказалась первой на их курсе. Теперь Миша с Ольгой были женаты, прочно и надолго, несмотря на «подарок» в виде фривольного предмета женского гардероба. Но свою семью на прочность Денис проверять ох как не хотел!

Мира так и осталась милой тургеневской барышней. Совсем, однако, не бессловесной размазней, а офицерской дочкой – умненькой, начитанной и тоже с принципами. Скромной, воспитанной, сдержанной, всетерпящей, заботливой, внимательной… короче говоря, самым настоящим, без иронии, ангелом. Значит, что-то произошло с ним самим, с Денисом. В бочку его меда попала ложка дегтя. И эту ложку он положил в нее сам.

Вероятно, эта ложка дегтя и вылезла сейчас из его подсознания в виде грубой петли висельника…

Кстати, а почему Денис увидел именно этот эпизод?! Это ведь сцена из его собственного первого романа, «Олаф-варвар, герой поневоле». Денис сразу лихо закрутил сюжет, мешая историческую правду и вымысел, перетасовывая факты и фантазию, взбивая сумасшедший коктейль из бряцания зазубренных в боях топоров и мечей, покрытых протравленной вязью, из мифов о великих конунгах и Крещения Руси.

Шла охота за женой убитого конунга и его малолетним сыном во время их бегства в Швецию – были скитания по островам, враги и друзья, предатели и мстители, верные погибшему конунгу. Тот, кого собирались вздернуть, являлся предателем, да еще мелким, жаждущим не славы, а простой наживы. Он покрыл себя позором, и его собирались предать позорной смерти. Тодрик-Вонючка, так его звали.

«Получается, ты и есть Тодрик-Вонючка, совершивший предательство ради простой наживы», – сказал Денису его внутренний голос.

Разве измена – не предательство? Самое настоящее предательство, и даже более того. И неважно, где оно происходит, на островах в Средневековье во время дикой тотальной резни или в цивилизованной Москве двадцать первого века, на полях бескровных семейных сражений. Подобное предательство может убить семью вернее, чем какой-нибудь гонконгский вирус, хотя это уже не времена Стивы Облонского.

«Нет, стоп, – внезапно рассердился Денис на самого себя. – А при чем здесь эта шваль, охочая до презренного металла?! Какого дьявола приснился именно он?!»

Ворча, писатель пошел умываться и чистить зубы. Но голова продолжала работать. Кроме того, он еще и говорил сам с собой – это как-то упорядочивало мысли. И кофе… Нет, без кофе он по утрам не человек. Надо срочно взбодриться… Где тут был кофе? И не растворимый, к черту эту бурду. Настоящий, заварной. Крепкий, в меру сладкий. Он хорошо прочищал мозги и выгонял остатки кошмаров. Итак…

Разве он, Денис, наживается на ком-то? Разве он не работает до полного опустошения, выплескивая на страницы свои юношеские фантазии о скандинавских боях? И разве они не превращаются потом в умопомрачительные приключения, которыми зачитываются люди?! Не зачитывались бы, не ушла б его первая книжечка с прилавков меньше чем через десять дней, не разлетелись бы по Москве столь стремительно две тысячи экземпляров. Две тысячи – тираж, скажем, недостаточный для безбедного существования, но для начинающего писателя с никому не известным именем вполне себе приличный. Вторая книжка, «Олаф несокрушимый», была о зубодробительных боях и любовных победах. Признаться, описывая сексуальные похождения неистового варвара, Денис не только вовсю пользовался, как прототипом, похождениями друга Мишки (вот тот был неутомим на этом фронте!), но и частенько вспоминал Маргариту… Кстати, тираж уже пять тысяч, да отчисления, да… семья уже могла себе позволить отдать наконец родителям долги, добить все кредиты… кстати, третью книгу можно так и назвать – «Олаф неистовый»…

Денис допил кофе, вымыл чашку, прошелся по кухне, раздумывая.

И третий голос вдруг раздался внутри его, странный и тревожащий, неизвестно кому принадлежащий, но смутно знакомый: «А как насчет мистического стечения обстоятельств, а? Ты же писатель, должен в такое верить и прислушиваться на будущее. Кто тебе обеспечил твой первый тираж? Вспомни! И подумай, кому все-таки принести за это хвалу и благодарность. Хорошо подумай…»

Денису стало совсем неуютно, и его рука сама потянулась к мобильному. Несколько секунд Денис смотрел на телефон, не набирая номера. Все же уже несколько дней они не виделись с Мирославой, Ванюхой и Катюшкой, последний раз Денис звонил жене только вчера утром. А к вечеру… вот сейчас лучше не углубляться, что было к вечеру. И ночью.

Телефон вдруг зазвонил в руке, Денис даже вздрогнул.

– Денис, лапушка, перечитай, дорогой, новый кусок, который ты недавно сделал, – раздался голос Маргариты. – Тут несостыковочка небольшая. Мелочь, конечно, но нужно подумать и исправить, а то потом поползет дальше, а перед этим еще и редактор нервы помотает. Лучше в зародыше проблемку придушить, хорошо?

– Да… Спасибо, сейчас займусь, – пробормотал Денис.

Вот ведь. Маргарита, как ни крути, ему помогает, и оперативно. Впрочем, Мирослава ведь тоже вычитывает его работу и всегда дает дельные советы, только вот иногда с детьми закрутится… «С другой стороны, – с запоздалым раскаянием подумал Вишняков, – при чем тут дети? Этот кусок я жене вообще не отправлял, хотя мне-то помешали совсем не дети».

Нужно действительно перечитать. А то голова черт знает чем занята.

– И еще… – продолжала Маргарита вкрадчиво. – Не забывай, что твой главный труд должен быть все же на первом месте. Чтобы кошмары не мучили!

Она хохотнула, и Вишняков похолодел.

– Да-да, разумеется, – промямлил он и брякнул первое, что в голову пришло: – Извини, мне тут звонят по второй линии…

– Ах да. Звонят, – фыркнула видящая сквозь стены Маргарита и отключилась.

Вот черт побери! Да, в самом деле, нужно сходить в аптеку за снотворным. Не хватало еще маяться кошмарами, от которых просыпаешься с сердцебиением, а потом про них непостижимым образом любовница узнает. Или это у нее шуточки такие?! Кто ее разберет? Да вдобавок сегодня, фигурально выражаясь, чуть в гроб живого не запихнули. Так, все. Берем ноги в руки и на улицу проветриваться.

Но перед тем как одеваться, Вишняков засунул в стиральную машинку постельное белье и поставил на быстрый режим. Как все же классно, что Мирослава научила его пользоваться этой техникой. А все остальные приятели-женатики не умеют, лентяи эдакие. Можно подумать, у них таких приключений не бывает.

Попутно Денис с удивлением отметил то, что, оставшись в одиночестве, он почти никогда не думает о Маргарите. Только когда он видел ее, а видел он ее теперь по роду деятельности довольно часто, в нем просыпалась какая-то сумасшедшая бесовщина, сделать с которой он ничего не мог. И было сладко, и было жутковато, и было бесшабашно… но в душе и в сердце всегда оставалась Мирослава. И чувство вины… Похоже на наркоманию. Что, если получится все-таки развязаться с этой Маргаритой? Да, помогла, да, спасибо огромное. По гроб жизни спасибо, но… как-то он не очень уютен, этот гроб.

– Анна Мироновна, здравствуйте, – выходя из квартиры, мимолетно поздоровался Денис с соседкой по лестничной клетке, копавшейся в почтовом ящике. Анна Мироновна была та еще штучка. Он подозревал, что она заводит на всех соседей своеобразное досье. Может, не строчит его в тетрадке, конечно, а записывает на подкорку, так, на всякий случай. Она, кажется, знала про всех все.

– Здравствуй, Дениска, – приветливо отозвалась соседка, всегда называвшая Дениса уменьшительным именем, несмотря на его тридцать восемь лет. – Извини мое старухино любопытство, а что это за дамочка вчера к тебе приходила?

Сердце Вишнякова ухнуло куда-то меж ребер. Он остановился, едва не налетев на дверь, и осторожно, точно вдруг заржавел шейный позвонок, повернул голову. «Все, – подумал он. – Это было неизбежно. Вчера у меня была Маргарита… Да что же я за идиот?! На кой черт я приглашаю ее домой? Тем более попасться Анне Мироновне… Вот черт! Что придумать, что?!»

– Э… какая, в смысле, дамочка, Анна Мироновна? – пытаясь тянуть время и казаться беспечным, переспросил писатель и снова почувствовал, как предательская краска заливает лицо.

– А к тебе разве их много ходит? – улыбнулась соседка, выуживая наконец корреспонденцию. – Смешная такая, в круглых очочках, в ушаночке, на детскую похожей, с помпончиком. Вчера после двенадцати дня. Только-только новости закончились, и я в булочную пошла. Я ее у нас в доме что-то не припомню…

В первые несколько секунд Денис тупо смотрел перед собой в пространство, а затем с чувством небывалого облегчения выдохнул, и все блаженно поплыло перед глазами. Он даже ушам не поверил.

– Я и не сообразил сразу, про кого вы, Анна Мироновна, – засмеялся он с таким облегчением, словно получил амнистию. Впрочем, так оно, в сущности, и было… – Да это же наша с Мирой знакомая, почти соседка, Светлана! Она не ко мне приходила, а к жене и меня-то даже не застала, я позже пришел. Записку в дверь сунула, я потом забрал… Она к нам почти и не заходит, вот вы ее и не помните…

Он едва остановил свою судорожную скороговорку. Да, вчера Денис обнаружил в двери записку от Мальковой. Малькова иногда к ним забегала, но вряд ли ее можно было назвать подругой Миры. Так, потрепаться о детях, сходить вместе в поликлинику, благо та недалеко. В записке Малькова писала, что ее муж прочел обе книги про Олафа, и в полном восторге, и что они зовут семью Вишняковых в гости, как только те найдут время. Светка не знала, что Мирослава уже неделю гостила у родителей на даче… Тьфу ты, а Денис уже готов был в петлю лезть…

…Далась ему эта петля.

– Дениска, ты уж подари старухе свою новую книжечку, как выйдет, хорошо? – продолжала Анна Мироновна. – Что-то я к этим приключениям привыкла уже, хоть и не по летам мне это читать-то, но вот сын читает, и уж я тоже взялась. А писатель-то – вот он, надо же…

Вишняков торопливо обещал разговорчивой соседке извещать ее обо всех своих новинках в первую очередь, спешно распрощался и выскочил на улицу. Как говорится, вот она, слава. После выхода книги сначала звонили близкие друзья, потом друзья друзей, потом все остальные. Теперь благочинные и вездесущие старушки-соседки его читают. Вот уж не предполагал он, что Анна Мироновна плюс к ее многочисленным талантам разведчика еще и приключенческую литературу почитывает…

Денис все не решается позвонить собственной жене.

Лицо обожгла колкая поземка. И, странное дело, мысли его стали постепенно менять свое направление. Ну да, слава. Ну да, начинающаяся писательская известность, но… Не такого хотелось, совсем не такого. Он думал въехать в эту известность на белом коне, а вполз через заднюю калитку. Да и сама известность. Она же… ремесленная. А ведь когда-то Денис Витальевич Вишняков считал себя способным сказать «новое слово» в литературе. Ведь у него очень хороший стиль, все это признавали. Но оказалось, этого мало. Может, просто невезуха? И в его жизни внезапно появилась Маргарита. Повела за ручку. Деловая связь. Такая связь, что и не вырвешься, пожалуй. И… вместо ощущения победы появилось чувство провала. Не так все должно быть, совсем не так!

Воспоминания неотвратимо наползали на него, вызывая холодок в спине, словно его не только раздели, но и сняли кожу, а потом выпотрошили самые потайные уголки души. Таким невозможно поделиться, даже с лучшим другом. Да, пожалуй, Мишка даже не понял бы его. Мишка являлся надежным, как скала, не зря они дружили уже столько лет. Сколько разговоров «за жизнь» было переговорено, сколько тайн друг другу доверено за самыми задушевнейшими беседами, где бутылочка становилась не поводом, а лишь средством чуть-чуть ослабить хватку жизни, как узел галстука, чтобы не слишком душило. Но их общение, хоть и касалось оно иногда высоких материй, опиралось все же на реальность. А это… Это не вмещалось ни в какие рамки. Вот и Мишка говорит, вторя Чехову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Ох, дружище. Оказывается, как мало мы знаем, что может, а чего не может быть.

Впрочем… Что, случаются подобные визиты гробовщика? Это уже нельзя списать на галлюцинацию, бред или кошмар. Кстати о кошмарах… Для начала надо хотя бы нормализовать сон. Он же в аптеку собирался! Надо собрать себя в кучу и идти, наконец. Куда это он забрел? Совсем не туда, куда нужно…

Внезапно под ноги Денису выскочила черная кошка. То есть нет, не кошка… Это был небольшой черный пуделек. Испокон веков черный пудель являлся символом нечистой силы, вспомнил Денис. А в этом милом пуделеныше не было решительно ничего дьявольского. Он крутился вокруг писателя, подскакивал и улыбался, часто дыша маленькой розовой пастью с добродушно высунутым языком.

– Ты откуда тут такой буся? – присел перед ним Вишняков.

Песик, разумеется, не ответил, продолжал скакать, облизал пальцы Дениса и порывался облизать еще и нос. Вишняков рассмеялся.

– Ну вот, а классик писал, что такие собаки, как ты, – это дьявольская примета! – ворковал он над песиком, почесывая его за ушком. – А ты вполне себе милый… Чертеночек такой…

Ваня давно канючил собаку, но Денис прекрасно понимал, что все заботы о питомце свалятся на Мирославу, а ей еще только этого не хватало. Сам Денис, погруженный в тексты и разъезды, само собой, тоже не смог бы уделять питомцу время. Как-то ведь живут же люди без собак…

– И как вот люди живут без собак, а? – обратился он к песику, который благосклонно развалился кверху лапами на снегу и жмурился, позволяя чесать себе курчавое пузико.

– Рози-Рози-Рози! – раздался неподалеку женский голос, и песика как ветром сдуло.

– Так ты девочка, оказывается, – запоздало посмотрел Денис пудельку вслед.

Затем, оглядевшись, понял наконец, где находится (прошел лишние несколько домов, задумавшись), и вернулся на прежний курс.

В аптеке было тихо, как в пустыне, ни одного посетителя. Лампа под потолком угрожающе гудела и мигала, отбрасывая синие отсветы на застекленные шкафы и прилавки.

– Девушка, что бы вы могли посоветовать от ночных кошмаров? – полушутя обратился Денис в окошечко.

К нему обернулось худое длинноносое лицо, увенчанное очками с толстыми линзами, которые делали черные глаза стоящей за окошечком огромными. Левый глаз аптекарши заметно косил.

Денис сглотнул и поневоле отшатнулся, не подумав, что эта реакция могла аптекаршу обидеть. Просто сюда они с Мирой ходили частенько, в основном, конечно, за лекарствами для детишек, и помнил он в этой маленькой аптеке только двух фармацевтов-продавцов, полненькую Лену и темноволосую, с небольшими усиками, Анору. А ту, что стояла за прилавком сейчас, женщину он видел впервые. Хотя, впрочем, какая разница, не обязан же он знать в лицо всех сотрудников.

– Ночные кошмары обычно лечатся правильными дневными мыслями, – в тон ему ответила косой фармацевт. – Если перейти меру, самое приятное превратится в самое неприятное.

– Да нет, правда. Мне бы такого… чтобы мыслей вообще не было, – брякнул Вишняков.

– А думать как раз полезно, – улыбнулась длинноносая. – Как говорится, думай о великом, наслаждайся маленькими радостями.

Ты смотри, не фармацевт, а философ! Прямо Сократ косоглазый!

– Но как раз мысли и не дают мне спать спокойно, – не сдавался писатель.

– Ну, спать спокойно мы все будем на том свете, – обнадежила странная продавщица, и Денис невольно сглотнул. – Валерьяночки попейте для начала…

– Я пробовал, – соврал Денис, – не помогло.

– А седативы без рецепта не продаются, – сказала женщина. – Распоряжение мэра Москвы, только месяц, как вышло. Или у вас есть рецепт?

– Если бы был, – посетовал Вишняков, решив, что возьмет странноватую продавщицу не мытьем, так катаньем и без снотворного из аптеки не уйдет.

– А как же тогда… – развела руками аптекарша. – Поймите, у нас все серьезно, есть распоряжение – изволь исполнять.

– Понимаю, – нахмурил лоб Денис.

– Понимаете, – женщина посмотрела так, что Вишняков так и не понял, куда именно она смотрит – на него или куда-то за его левое плечо. – И тем не менее просите. Странные вы, люди…

Внезапно Денису стало немного не по себе. Да что там «немножко»! Ему стало жутко, и тянуло оглянуться или сплюнуть за то же левое плечо, но это выглядело бы уже совсем дико.

– А если… «как-нибудь так»? – продолжал канючить Денис, но теперь уже по инерции, его тянуло поскорее убраться отсюда. – Обойдемся без печатей, без рецептов и врачей?

И он протянул в окошечко купюры.

– Без рецептов и врачей долечитесь до мощей… – пожала плечами косая, но потом добавила: – Можно и без печатей. Но учтите, это довольно сильное снотворное, и неизвестно еще, как оно на вас подействует. Так что поосторожнее с этим… как, впрочем, и с мыслями. Особенно-то, конечно, с мыслями. Всего хорошего.

Писатель сгреб в карман небольшую баночку и, скомканно поблагодарив, поспешил к выходу. Но, выйдя, замешкался и еще раз посмотрел снаружи на вывеску аптеки – туда ли он вообще зашел. Не в тему вспомнил свою встречу с черным пудельком. Фантасмагория какая-то… Да нет, все правильно. Это именно знакомая аптека, куда он приходил десятки раз…

Привычный мир Дениса валился куда-то в тартарары, и требовалось непременно удержаться в этой реальности. Как это она выразилась? «Странные вы, люди»? Холодок снова зазмеился между лопаток. Вот сейчас он войдет и прямо спросит… что бы спросить… ну хотя бы, можно ли поговорить с Анорой или Еленой. Если, конечно, они еще живы, если еще существуют на белом свете… странная мысль. Но Вишняков решительно взялся за ручку двери и снова вошел внутрь.

Сказать, что Денис был изумлен, – это ничего не сказать. Во-первых, лампа под потолком больше не гудела, и небольшое чистенькое помещение было залито уютным желтоватым светом. Во-вторых, из окошечка на него смотрело знакомое лицо Аноры.

– Здравствуйте, – приветливо сказала она. – Надеюсь, у вас не детишки простыли? По такой-то погоде…

– Здра… вствуйте, – выдавил Денис. – Мне стрепсилс, пожалуйста, у меня у самого горло что-то…

– Может, ромашечки еще? – сочувственно, как всегда, посоветовала Анора. – Пополоскать. Это на ранней стадии простуды очень помогает. И дезинфекция, и прогреетесь заодно.

– Спаси… бо, – прохрипел Денис, мысли которого совершенно спутались. – Скажите, а… тут у вас работает такая, хм, новенькая. У нее еще глаз косит.

– Что? – не поняла Анора.

– Нет, извините… Ничего. Я ошибся, – пробормотал Денис. – Наверное, правда заболел…

– Берегите себя. У вас же детишки, – с искренним сочувствием покачала головой Анора и проводила его взглядом.

Вишняков вышел за порог… и снова рванулся к окошечку. Наверняка Анора подумает, что у него с головой не все в порядке, да ну и пусть. Она недалеко от истины ушла бы, если б даже так и подумала. Правильные мысли, говорите?! Правильная мысль была только одна – убедиться, что мир вокруг него реален. Поскольку стали возникать определенные сомнения.

Он вновь увидел несколько удивленное лицо Аноры и снова успокоился.

– Скажите, пожалуйста, – Денис вытащил из кармана лекарство, – мне тут вот… знакомый рекомендовал… в смысле, поделился… сказал, что ему помогает очень, а я решил посоветоваться, вы же все-таки лучше разбираетесь, чем он, а мне до врача никак не добраться, да и не люблю я, честно сказать, походы эти по больницам…

Анора приняла у него баночку и вчиталась в то, что было на ней написано.

– Лена, – позвала она куда-то внутрь аптеки. – Посмотри-ка! Вот как раз недавно мужу из Германии привезли такое, по знакомству. У нас разве будут продавать, а тем более выпускать?

– В смысле, это плохое лекарство? – всполошился Денис.

– Да нет, наоборот, очень даже хорошее, – успокоила появившаяся из подсобки Лена. – Просто у нас его не выпускают. Считается, что оно чересчур сильнодействующее, хотя и не вызывает привыкания, в отличие от аналогов. Только оно для серьезных нарушений со сном. Но у нас, вы же знаете, и на молоко дуют. Пейте по полтаблеточки, и только на ночь. А то утром или днем, если выпьете, весь день насмарку.

– Хорошо… Спасибо за совет! – сказал Денис, но женщина остановила его жестом почти властным:

– Запомните: полтаблетки, не больше. Действующее вещество этих таблеток в Голландии применяют для эвтаназии.

– Что? – Денис остановился как вкопанный.

– То, что я сказала, – ответила женщина. – Эвтаназия онкобольных. Человек засыпает и не просыпается. Конечно, от одной таблетки такого не случится, дозировка не та, но… все равно будьте осторожны, хорошо?

Денис с сомнением глянул на баночку и сказал:

– Хорошо.

Он вышел из аптеки в совершенном смятении. С самого утра… или с ночи?.. творилось невообразимое. Подумать только, снотворное, чтобы заснуть и не проснуться… миленько. И его продала без рецепта несуществующая аптекарша… Вот ведь как судьба заботится о Денисе, оказывается. Чтобы не заскучал, вероятно. То подбросит проблему, то ее весьма своеобразное решение.

Денис криво усмехнулся. Сколько можно бегать от правды? Какая, к черту, судьба?! Не судьба, а некто, и Денису очень не хотелось вспоминать кто. В голове это все не укладывалось. До сих пор. Хотелось просто забыться. Может быть, прийти домой, взять эту рукопись и…

Ну да, он когда-то считал ее своей главной работой, правильно Маргарита сказала. Но сейчас не лежала у него к ней душа… и, наверно, надо выпить так интересно обретенного снотворного. И проспать без сновидений до вечера. По крайней мере, без осточертевших кошмаров. Без воспоминаний о…

Стоп.