10'92 Корнев Павел

06|09|1992

день

Когда отпер дверь и прошёл в квартиру, дядька сидел на кухне, курил и читал вчерашнюю газету. Ладно хоть не пил с утра пораньше.

Проводной радиоприёмник негромко напевал, и песня понравилась куда больше творчества столь обожаемых Зинкой рок-музыкантов.

Пока разувался, прислушивался к словам, но только начался припев:

И дядька щёлкнул кнопкой, музыка смолкла.

– Колючку завтра натянем, – сказал он, предвосхищая мои расспросы. – Я в ночь, мужики с утра придут и всё сделаем.

– Ну и отлично, – буркнул я в ответ, прошёл на кухню и напился воды, потом поинтересовался: – Что пишут?

Вновь отгородившийся было от меня газетой дядя Петя бросил на стол листы желтоватой бумаги, огладил рыжеватые усы и вздохнул.

– Да ничего хорошего, Сергей. Катастрофу Ту-134 в Иванове на ошибку пилота списывают, а ещё авиадиспетчеры бастуют. У них зарплата по десять – пятнадцать тысяч, и бастуют! Представляешь?

Я ничего по этому поводу говорить не стал, только предупредил:

– Ты с колючкой не тяни, дядь, а то сопрут ещё, – и вышел с кухни.

– Сказал же – завтра! – крикнул вдогонку дядя Петя и матерно выругался. – И хватит мне уже мозги полоскать!

– И в мыслях не было! – отозвался я, стягивая олимпийку.

– Всё до копейки отдам! С аванса отдам, только кишки не мотай!

Перегибать палку я не стал, ушёл в ванную и принял контрастный душ, растёрся полотенцем, оделся и вернулся на кухню.

– Завтра по мебели за август рассчитаться должны, – сказал, наливая себе чая, – может, и не придётся на подножном корму до аванса куковать.

– На макаронах и гречке в любом случае протянем, – пожал плечами дядя Петя, закурил новую папиросу и указал ей на размеренно дребезжащий холодильник. – И минтай в морозилке ещё оставался.

Я попил чай с сухарями и ушёл к себе, полистал конспекты, счёл на этом подготовку к семинарам выполненной и начал собираться. Пусть переезд на новый склад и назначили на двенадцать, лучше было прийти пораньше, дабы лишний раз не испытывать терпение Андрюхи. А то он и так последние дни на взводе.

В гараже я застал разброд и шатание. Рома невесть с чего затеял профилактику вовсе не требовавшего обслуживания движка «буханки», Тиша и Лёня играли на «Денди» с предельно убавленным звуком чёрно-белого телевизора, а Кости Чижова и вовсе нигде не было видно. Гуревич-старший это ничегонеделанье не пресекал, вместо этого стоял посреди заваленного приготовленными к переезду вещами гаража и с задумчивым видом перекидывал из руки в руку бутылку рома. Узел галстука у него оказался ослаблен, а верхняя пуговица сорочки расстёгнута, и хоть в помещении вовсе не было жарко, лицо нашего работодателя усеивали мелкие бисеринки пота.

Я подошёл к Андрею Фролову и легонько ткнул его кулаком в поясницу, а когда тот обернулся и протянул руку, ответил на рукопожатие и спросил:

– «Буханка», что ли, сломалась? Чего сидите?

– Да ничего не сломалось! – досадливо поморщился Дюша. – На новом складе трубу с горячей водой прорвало. Переезд отменяется.

– О! – только и протянул я. – И когда теперь? Я просто могу на картошку уехать…

– Не парься, – отмахнулся Фролов. – Сказал же: не будет переезда.

– В смысле? Ну прорвало трубу – и что? Починят же!

Гуревич перестал перекидывать бутылку и посмотрел на меня с плохо скрываемым раздражением.

– Если трубу прорвало один раз, какая гарантия, что этого не случится снова? – задал он риторический вопрос. – Вода и сахар, Серёжа, хорошо сочетаются только в чае. А так весь бизнес прямиком в канализацию утечёт!

– Новый склад будете искать? – поинтересовался я тогда.

Ответом стало неопределённое пожатие плечами.

– У меня и этот только по знакомству арендовать получилось!

– Неужели так сложно подходящее помещение найти? – не удалось сдержать мне удивления.

– Для трёхсот пятидесяти тонн сахара? Сложно, Серёжа. Архисложно.

Озвученный вес заставила мысленно присвистнуть, а Гуревич поставил бутылку на стол, заложил руки за спину и принялся, выхаживая туда-сюда, освещать все подводные камни.

– Объём товара у нас, сам понимаешь, немаленький. Площади требуются серьёзные. Ещё высокой влажности быть не должно, например. Но даже не это самое важное, подходящих складских помещений хватает. Только если всё делать официально, три шкуры сдерут, а у кого расценки умеренные – так непременно какие-то мутные схемы и никаких гарантий сохранности товара. Приедешь, а сахара след простыл и претензий предъявить некому. Кто-то ещё и рэкетиров наведёт. Меня так просто не обдерёшь, но это всё нервы, время и деньги. А сроки поджимают, первую партию сахара уже в конце месяца доставят.

– И отложить доставку никак не получится? – поинтересовался я.

– Серёжа, я сделки через биржу ещё в июле провёл! О чём ты говоришь?! Это же импортный сахар, его из-за границы везут! – Гуревич ухватил со стола бутылку и приложил её ко лбу, потом вздохнул. – Ладно! Две недели в запасе есть, что-нибудь придумаю…

Тут-то мне и вспомнился недавний разговор о субаренде и пустующих помещениях хозблока. Я быстро распрощался со всеми, решив без промедления обсудить пришедшую в голову идею с дядей Петей, а если получится, то ещё и с Борисом Ефимовичем, и двинулся на выход.

– Серый! – окликнул меня Андрей Фролов. – Погоди! Ты куда вчесал?

Я обернулся и подождал приятеля.

– Да идейка одна появилась. Скоро буду.

– Ну ты давай – не пропадай. Сейчас Гуревич свалит, пойдём пиво пить. А то он мне все кишки уже вымотал.

– Он реально триста пятьдесят тонн сахара взял? – уточнил я на всякий случай.

– Ага, – кивнул Дюша. – С партнёром по три миллиона своих денег вложили, и тот ещё сверху десятку занял под сто двадцать процентов годовых. На шестнадцать миллионов закупились, прикинь?

– Охренеть! – вполне искренне выдал я в ответ. – Это шестнадцать «девяносто девятых» получается!

– Типа того. Они вообще всё выскребли, чтобы эту тему замутить, нам мебель толком закупать не на что. Понимаешь теперь, почему он как на иголках? Но, Серый, это только между нами. Больше никому.

– Базара нет! – Я хлопнул приятеля по плечу. – Всё, Дюша, побегу.

– Но ты вернёшься ещё?

– Да! Я быстро. Щасвернус, короче.

Но совсем уж быстро обернуться не получилось. На углу дома наткнулся на Зинку с её кудрявой одноклассницей и мимо пробегать не стал, остановился.

– Привет, красавицы! Далеко собрались?

– Я же говорила: по магазинам пройдёмся, – пояснила Зинка и прищурилась. – Или ты освободился уже?

– Нет, домой заскочу и метнусь обратно.

– Жаль…

Зинка помрачнела, сунула в рот чупа-чупс и принялась перекатывать его языком во рту с какой-то непонятной сосредоточенностью. Подружка от неё не отставала, только она круглый леденец на палочке лизала.

– Зубы испортите, – счёл нужным отметить я, хоть моего мнения никто и не спрашивал.

– А это всё тётя Софья! – заявила вдруг Ксюша. – Она Зине с тобой встречаться запрещает. Говорит, ей с девственностью расставаться рано, а в твоём возрасте без секса уже никак не обойтись. Мол, мальчики ещё потерпеть могут, но с возрастом из-за долгого воздержания проблемы и со здоровьем, и с головой начинаются.

– Ксюша! – аж взвизгнула моя соседка. – Ну ты чего?! Вообще больше тебе ничего рассказывать не буду!

Я давно не питал иллюзий относительно мнения тёти Софьи на собственный счёт, и заинтриговало вовсе не оно, а кое-что другое.

– Чупа-чупс тут при чём, кудрявая?

– Тренируется она. Чтоб и тебя приласкать, и девочкой остаться, – с предельно серьёзным видом пояснила Ксения, прошлась кончиком языка по леденцу, а затем через неплотно сомкнутые губы протолкнула его в рот и заложила за щеку.

Зинка вмиг покраснела до корней волос.

– Дура! – выдала она и перевела раздражённый взгляд уже на меня. – А ты чего уши развесил, а? Лапшу стряхни!

И, прежде чем я успел хоть как-то оправдаться, девчонка зашагала прочь. Кудрявая егоза выразительно подмигнула на прощание и поспешила следом, на ходу облизывая круглый леденец. Я подумал-подумал и Зинку догонять не стал, решив поговорить вечером, когда немного утихнут эмоции. Да и просто не до того сейчас было. Надо ковать железо, пока горячо. Обидно будет, если такая схема сорвётся…

И в кои-то веки мне улыбнулась удача. Мало того, что дома застал и дядю Петю, и Бориса Ефимовича, так они сегодня ещё и отступили от своей неизменной традиции и водке предпочли пиво, а потому наклюкаться не успели и даже не разругались ещё в пух и прах на почве политических разногласий. Правда, всё к тому и шло.

– Перестройка! Ускорение! Гласность! – распалялся дядя Петя. – Ну и посмотри, до чего балабол меченый страну довёл! Забастовки! Гиперинфляция! Бандитизм!

– Чушь собачья! Это агония плановой экономики! – парировал Борис Ефимович. – Не надо всё на Горбачёва валить. И даже Гайдар не во всём виноват. Сам посуди – бывшие республики всякие денежные купоны вводят, карбованцы, манаты да зайчики, так куда им советские рубли девать? Правильно, мешками к нам везут! Тут хочешь, не хочешь – галопирующая инфляция начнётся!

Дядька воинственно встопорщил усы.

– Нашёл проблему! Павловскую реформу помнишь? Полтинники да сотни на новые лихо обменяли – три дня и всё. А тут всем плевать!

– Прекращение оборота советских денег разорвёт экономические связи! – веско произнёс сосед.

– Тут рвём, тут не рвём – так по-твоему? – фыркнул дядя Петя. – Всё, Боренька, поезд ушёл. Доктор сказал: «в морг», значит, в морг! И это прямая вина Горбачёва, будь он неладен! Он ведь не только страну развалил, он всех предал! Мы всех предали!

– Ну кого мы предали, Петя? Ну что ты собираешь?

– Русских в бывших республиках – предали? Предали! Их убивают, грабят, выгоняют, в лучшем случае делают гражданами второго сорта, как в Прибалтике! Вон, у Сергея, спроси – он тебе всё про дружбу народов в Таджикистане расскажет!

– Здрасте! – поприветствовал я соседа, проходя на кухню. – Лучше не надо, не самая приятная тема для разговора. За столом так уж точно её лучше не затрагивать.

Борис Ефимович засопел, но этот бастион обороны сдал без боя, решив зацепиться за следующий.

– Ещё кого мы предали?

– А всех союзников по социалистическому блоку! – сходу выдал дядя Петя. – Там ведь не все вперёд трусов в капитализм бежали! Вон, Хонеккера судят! И где? В стране, объединение которой состоялось исключительно по нашей доброй воле! Горбачёв, гнида такая, даже о генсеке социалистической партии не похлопотал! Что уж тогда о сотрудниках Штази говорить? А польской Службы безопасности? А о других, которые не за страх, а за совесть?

– С винтиками репрессивной системы собственные сограждане пусть разбираются! – отрезал Борис Ефимович.

– А командира рижского ОМОНа судят – он тоже винтик репрессивной системы? Или человек, который до конца верным долгу оставался и приказы выполнял? И весь мир смотрит сейчас на нас и понимает, что с русскими никаких дел иметь нельзя. Ибо – Иваны, родства не помнящие, только ветер переменится, сразу забудут и предадут!

– Да что ты заладил: предадут, предадут! – не выдержал наш сосед. – Это коммунисты всех предали! И русских в первую очередь! СССР времён застоя и даже раньше – он насквозь неправильный и нежизнеспособный! Ты пойми уже наконец, хорошо, что он сейчас развалился, дальше было бы только хуже! И дело не в том, что плановая экономика рыночной в оперативности уступает, хотя это первое, что на ум приходит. И даже не прогнившая административно-командная система во всём виновата. Дело в извращённом до невозможности интернационализме! Вот почему я из своего кармана дружбу народов спонсировать должен. Скажи, а?

– Наши стратегические интересы…

– Нет! – рявкнул Борис Ефимович и так долбанул кулаком о стол, что подскочили стаканы. Он достал из кармана носовой платок, вытер им вспотевшее лицо и глубокую залысину, после уже продолжил куда спокойней прежнего. – Ты мне, Петя, о внешнеполитических интересах не заливай, прекрасно знаю, зачем Кубу поддерживали и социалистические режимы по всему миру деньгами и оружием снабжали. Не дурней тебя, и сам политинформацию вёл. А непонятно мне, как жителю РСФСР, другое: почему народные деньги тратились на финансирование великой грузинской культуры или индустриализацию Прибалтики? Коммунисты нас попросту грабили! Всё для республик! Дотации из союзного бюджета – держите, землицы прирезать – даже не просите, сами предложим, заводы и фабрики построить – всегда пожалуйста!

– Тебе жалко, что ли? – поморщился дядя Петя.

– Представь себе – жалко! Почему высокотехнологичные заводы в республиках, а у нас сплошная металлургия, которая экологию на корню гробит? Почему у них конструкторские бюро мирового уровня, а у нас пэтэушников за станки поставили и нормально? КрАЗ, МАЗ, БелАЗ, РАФ, Антонов, Ташкентское авиационное объединение, куча заводов по производству электроники, тот же «ВЭФ»! А Крым? А исконно-русские области северного Казахстана? Этот банкет за наш с тобой счёт шёл! Мой, твой и, вон, его! – указал сосед на меня. – Наше с тобой будущее коммунисты разбазаривали! Чуть всё до остатка не выскребли! И всем плевать было! Знаешь, почему? А система изначально ущербной была, вот почему! Имелась всесоюзная компартия и компартии республик, а РСФСР – фигу! Вот на нас все и ездили, партийные бонзы на себя одеяло тянули! В республиках нас презирали! Жили лучше нашего за наш счёт и нас же презирали!

– Ну ты прям русский националист, Борис Нахимович! – буркнул дядька. – Странно, с твоими-то историческими родинами…

– А ты мои исторические родины не трожь! У меня до сих пор серпасто-молоткастый в кармане! И мы о прошлом говорим, том прошлом, в котором я всю жизнь тут прожил!

– Можно подумать, твой рынок что-то изменит! Брось! Только хуже станет! Раньше мы силой были, раньше с нами весь мир считался! А теперь начнут откусывать по кусочку. Да и откусывать не нужно будет – сами раздарим, лишь бы только по головке погладили и ещё немножечко гуманитарной помощи прислали. Раньше мы всем деньги давали, а теперь кредиты выклянчиваем! И про экономику лучше не заикайся даже! Эта твоя приватизация – грандиозный обман. Все между собой поделят, а что не поделят – распилят и на металлолом распродадут, народ ни с чем оставят, – заявил в ответ дядя Петя, досадливо махнул рукой и воспользовался случаем взять тайм-аут: откупорил очередную бутылку, разлил по опустевшим стаканам пиво.

Мне, что интересно, не предложил. Ну да и понятно: это ж не из ближайшего ларька, которое и с утра бывает разбавленным, а под конец рабочего дня и вовсе моча мочой. Не могу сказать, будто обиделся, но некоторое злорадство, чего уж греха таить, испытывал, когда состроил скорбное выражение лица и сказал:

– Борис Ефимович! У меня к вам серьёзный разговор!

Перестарался. Сосед подавился и закашлялся, залил пивом стол, а потом уставился на меня и прорычал:

– Если Зинка залетела…

– Откуда такие мысли? Иудеи же в беспорочное зачатие не верят? – сделал я честные глаза. – Дядя Боря, я вашу доченьку и пальцем не тронул!

– Только тем пальцем ещё и не тронул разве что! И то не факт. Акселерация, чтоб её! – выдал Борис Ефимович, вытер стол кухонным полотенцем, вылил в стакан остатки пива из бутылки и поднял взгляд. – Ну? – шумно выдохнул он после этого. – Какой у тебя вопрос-то?

Дядя Петя рассмеялся и похвалил меня за находчивость:

– Молодец, Серёжа! Выкладывай, пока Боря не отошёл от мысли, что вскорости дедушкой сделается!

Я взял тряпку, протёр стол и спросил:

– Помните, речь заходила, что вашему директору хозблок под охрану передать предлагали? А мы на себя это оформить сможем?

– В аренду-то? – неверно понял мой вопрос Борис Ефимович. – Нет, говорил же: директор на такое не пойдёт. А у нас ещё приватизация на носу…

– Да нет! – отмахнулся я. – Договор на охрану официальный заключить можно? Ну на частную фирму?

– Теоретически – можем. Только смысла в этом никакого нет.

– А если в этом договоре прописать возможность сдавать помещения в аренду?

– А-а-а! – понятливо протянул сосед и рассмеялся. – Нет, Серёжа, ничего не выйдет. Наш юрисконсульт не пальцем деланный, он такое никогда не пропустит.

Дядька ополовинил стакан с пивом и спросил:

– А что за идея-то была?

– Да, – досадливо отмахнулся я. – Чего теперь-то? Знаю просто, кому можно в субаренду хозблок передать.

– Прямо весь? – прищурился Борис Ефимович. – И за живые деньги?

– Весь – не весь, но триста пятьдесят тонн сахара места немало займут.

– И надолго?

Я пожал плечами.

– Пока не распродадут. Но, так думаю, если всё выгорит, в том же духе продолжат.

Борис Ефимович отодвинул от себя стакан и о чём-то крепко задумался. Потом начал беззвучно шевелить губами и загибать пальцы, круглое его лицо приняло на редкость сосредоточенное выражение.

– По две тонны… Склад – двести сорок… Допустим, по двести пятьдесят за квадрат… Шестьдесят тысяч плюс платежи от института минус затраты на охрану…

Папенька Зинки сцепил пальцы и щёлкнул костяшками, затем приложился к стакану и в один подход его осушил.

– Человек надёжный? – спросил он после этого.

Я кивнул. Тогда Борис Ефимович поднялся с табурета и потёр подбородок.

– Субаренда тут не годится, – произнёс он некоторое время спустя. – Тут тоньше действовать надо. Можно попробовать всё как ответственное хранение провести.

Дядька всплеснул руками, вытянул из пачки папиросу, закурил и отошёл к приоткрытому по случаю тёплой погоды окну, выдул вонючий дым на улицу.

– Для меня это всё тёмный лес! – объявил он. – Ты толком объясни, не бросайся мудрёными словами!

– Если бы у нас была своя фирма или если мы её организуем, я преподнесу всё так, что директор передаст хозблок нам под охрану, – объявил Борис Ефимович. – А в этом договоре никто не обратит внимания на пункт о нашем праве принимать на хранение имущество от института и… третьих лиц. Ну сами посудите: а ну как что-то на территорию закинуть понадобится? Во-о-от…

– Шито белыми нитками, – заявил дядя Петя.

– А хоть бы и так! – фыркнул сосед. – Если потом всё вскроется – не страшно. Мы будем в своём праве, никто нас сахар не обяжет на улицу выкинуть до истечения срока договора на охрану. Если только через суд, но это дело небыстрое. А мы договор сразу на год заключим, чтобы на неустойки не влететь. Один чёрт, пока приватизация не пройдёт, никому до хозблока дела не будет. Раньше лета всё точно не устаканится.

– Ответственное хранение, поди, ответственным неспроста называется, – поморщился дядька. – Вывезут сахар – и что тогда?

– А ты сделай так, чтоб не вывезли! – потребовал Борис Ефимович. – Это твой фронт работ. Моё дело – организационно-правовые вопросы утрясти!

– Легко сказать – обеспечь! – фыркнул дядя Петя и вдавил окурок в пепельницу каслинского литья. – Если сутки через двое дежурить, то Сергей отпадает, ему учиться надо, придётся ещё двух человек привлекать.

– Найдёшь?

– Найду, – решил дядька после недолгой заминки. – Только чего ради? Овчинка вообще стоит выделки?

Сосед пожал плечами.

– Я так прикинул, весь сахар в основной склад войдёт. Там двести сорок квадратов, если исходить из двухсот пятидесяти рублей за квадратный метр, то в месяц будем получать шестьдесят тысяч. И ещё тысяч десять за охрану от института выбью. Семьдесят тысяч на пустом месте, как тебе такое, Петя?

Дядька крякнул и откупорил новую бутылку пива.

– Эти деньги ещё делить придётся, – ворчливо заметил он.

– Вы погодите делить! – вклинился я в разговор. – Сахар в конце месяца придёт, к этому времени официальный договор подписать нужно будет. И какие-то документы на склад показать, иначе с нами просто работать не станут!

Борис Ефимович уселся за стол, придвинул к себе вновь наполненный стакан.

– Липовый договор на охрану с правом ответственного хранения я прямо завтра сделаю, – усмехнулся он неожиданно жёстко. – Подпишусь за директора, печать втихаря шлёпну. И параллельно начнём предприятие регистрировать, потом всё по правилам переоформим. Но это лирика! Нет смысла суетиться, пока ничего толком не решено. Сначала надо условия с твоим человеком обговорить.

– Сначала нужно обговорить, как деньги делить будем! – отрезал дядя Петя.

– Да чего шкуру неубитого медведя делить? – фыркнул сосед.

Но дядька погрозил ему пальцем.

– Я тебя, Боря, как облупленного знаю! Или договариваемся на берегу, или дальше без меня!

Папенька Зинки пожал плечами, почесал грудь под майкой и сказал:

– Поскольку я беру весь риск на себя, то шестьдесят процентов…

– Сам в охранной конторе директором будешь? – в лоб спросил дядя Петя.

Борис Ефимович поморщился.

– Не хотелось бы светиться…

– Кто бы сомневался! – рассмеялся дядька. – Выходит, зиц-председателем мне быть придётся. И ответственность вся тоже на мне будет!

– Вы как хотите, – быстро вставил я, – но моя доля – треть. Тридцать пять процентов для ровного счёта. Арендатора я нашёл.

– Пятьдесят на пятьдесят, – предложил Борис Ефимович. – Пятьдесят вам, пятьдесят мне.

Дядя Петя как-то очень уж озадаченно поскрёб затылок и с сомнением посмотрел на меня, а потом будто ва-банк пошёл.

– Мои двадцать процентов! – объявил он и припечатал ладонь к столу.

– Тогда с охранниками сам рассчитываешься, и мою Софью главным бухгалтером оформим с окладом в пять тысяч для начала. Вся отчётность на ней будет.

– Это сколько тогда мне останется? – озадачился дядька. – Сергей, у тебя калькулятор был, неси!

Но Борису Ефимовичу калькулятор не понадобился, все расчёты он провёл в уме.

– Если исходить из шестидесяти тысяч арендных платежей, то двенадцать тысяч твоя доля, и десять тысяч за охрану от института я точно выбью. Минус пять тысяч Софьи, получается – семнадцать тысяч тебе и двум сторожам.

– Негусто, – поморщился дядя Петя.

– Негусто?! – возмутился сосед. – Во-первых, за пять тысяч в месяц на сутки через двое очередь выстроится! Во-вторых, твой племянник, и пальцем о палец не ударив, двадцать одну тысячу заколачивать станет! Уж поделится с тобой, надеюсь, нетрудовыми доходами!

Озвученная сумма меня безусловно порадовала, и я кивнул.

– Поделюсь. Только давайте сначала с арендатором условия обговорим. Ему деваться некуда, но мало ли. Шестьдесят тысяч в месяц – деньги немаленькие.

– И когда ты с ним поговорить сможешь?

– Да лучше прямо сейчас. Сразу бы и хозблок показали.

– Так идите и договаривайтесь! – напутствовал нас Борис Ефимович. – Только обо мне ни слова.

– Ну вот, чуть что – сразу в кусты, – усмехнулся в прокуренные усы дядя Петя, который соседа в качестве собутыльника ценил и уважал, но как делового партнёра заранее подозревал во всех смертных грехах.

– Ой, да перестань ты! Если до директора слухи дойдут, вылечу с работы как пробка из бутылки, и кому от этого легче будет? Всё, как вернётесь, звякните мне, я поднимусь.

На том наше учредительное собрание и закончилось.

06|09|1992

вечер

Гуревича-старшего мы едва не упустили. Он уже открывал дверцу автомобиля, когда я окликнул его:

– Роман Маркович!

Тот повернулся и воззрился на нас с нескрываемым удивлением.