Призрак моей любви Маккарти Моника
Обычно Джоан не придавала значения тому, что в замке ее считали распутницей, истинной дочерью бесславной матери, из-за ее «бесчисленных связей» с мужчинами. Это было ей только на руку, и Джоан никогда не пыталась опровергнуть слухи. Дурная слава избавляла ее от излишнего надзора и ограждала от подозрений. Вдобавок пренебрежение англичан к «разгульной девице» позволяло ей ближе сойтись с людьми, которые в ином случае не стали бы искать встречи с ней наедине.
Но когда сэр Алекс скользнул взглядом по глубокому вырезу ее платья и резко отвернулся, щеки ее запылали, а сердце сжалось от горечи и боли, и с этим она ничего не могла поделать.
Прощайте мечты о галантных рыцарях. Сэр Алекс ясно показал свое осуждение и презрение.
Тем лучше. Джоан вскинула голову и расправила плечи, гордо выставив вперед грудь, которая, похоже, привлекала слишком много внимания. «У тебя есть миссия», – сказала она себе. И если легче будет добиться цели, заставив мужчин поверить в ее распутство, она будет носить платья, которые заставили бы устыдиться саму блудницу вавилонскую. Ее не заботило, что думают эти люди. Джоан знала правду, остальное не имело значения.
Она была призраком, бесплотной тенью, которой нельзя коснуться. Той, кому неведомы чувства.
Когда на следующее утро сэр Ричард покинул замок Карлайл, а вскоре за ним последовал сэр Алекс, Джоан порадовалась. Две проблемы разрешились сами собой. Теперь она могла сосредоточиться на единственно важной цели: добывать ценные сведения для Брюса и стараться не попасться.
Глава 5
Замок Берик, Берик-апон-Туид,
Английские земли на границе с Шотландией
16 мая 1314 года
Джоан приблизилась к помосту, чувствуя на себе жадные любопытные взгляды. К обеду она надела платье еще более смелое и откровенное, чем обычно. Она всегда любила красный, но в последнее время предпочитала другие цвета, чтобы не привлекать слишком много внимания.
Однако сегодня ей нужно было вызвать к себе всеобщий интерес, и густо-рубиновый бархат ее котарди[4] как нельзя лучше отвечал этой цели. Впрочем яркий наряд, разумеется, не выглядел театрально. Изящно скроенный лиф плотно облегал фигуру и почти непристойно открывал грудь. Если бы Джоан могла сделать глубокий вдох, что в столь узком наряде едва ли было возможно, ей грозила бы опасность, что в вырезе покажутся соски.
В сочетании с красным бархатом нижнее платье из золотистого дамаста, украшенное бисером и отделанное тонкой вышитой тесьмой, выглядело ослепительно. Отброшенные назад распущенные волосы удерживал простой золотой обруч. Золотистая вуаль из тончайшего газа покрывала ее затылок, такая легкая и прозрачная, что казалось, ее и нет вовсе.
У Джоан осталось лишь несколько украшений. Большую часть драгоценностей, что подарил ей отец, потребовали себе ее родственники в счет наследства, львиная доля досталась Элис. Кузина не удостоила вниманием простое золотое ожерелье, камею и маленькие рубиновые сережки, которые надела Джоан этим вечером. Подаренный Макруайри браслет она спрятала под рукавом платья. Джоан не хотела, чтобы Элис его заметила и начала задавать вопросы.
Готовясь к обеду, Джоан, вопреки обыкновению, подбирала себе наряд с особой тщательностью, и, судя по восхищенным взглядам мужчин, которые так и пожирали ее глазами, усилия ее принесли плоды. Однако она пыталась завоевать внимание лишь одного мужчины. А мужчину этого привлекали вызывающая дерзость и показной блеск. Сэр Хью Деспенсер, новый фаворит короля Эдуарда, любил все лучшее. Еще юношей он всегда окружал себя самыми изысканными, прекрасными и редкостными вещами.
Джоан была знакома с сэром Хью уже шесть лет. Его родитель, сэр Хью-старший, был первым ее опекуном после смерти отца. Ей нравился старый рыцарь, да и сэр Хью-младший всегда был добр к ней, хотя встречались они нечасто – тот почти все время бывал в разъездах.
Девочкой она смотрела с невольным восхищением на беспутного лорда, темноволосого, черноглазого молодого вертопраха, в чьей утонченной красоте проглядывала девическая смазливость. Он одевался в роскошные красочные наряды, достойные короля. При всей его заносчивости, тщеславии и непомерной самонадеянности сэр Хью обладал неизъяснимой притягательной силой. Джоан всегда восхищал его необузданный нрав: этот отчаянный сумасброд не знал ни раскаяния, ни сожаления. Было своеобразное очарование в человеке, который не притворялся другим и прямо говорил, чего хочет.
Вдобавок понятия чести были ему не чужды. Когда Джоан выросла и превратилась в молодую женщину, она стала замечать, что сэр Хью задерживает на ней взгляд и в глазах его вспыхивает интерес уже иного рода. Однако он всегда держался с ней почтительно, как того требовало положение Джоан в доме его отца, и, в отличие от других мужчин, никогда не пытался перейти черту дозволенного.
Джоан надеялась, что теперь, когда все преграды рухнули, он передумает. Ей хотелось взглянуть в его сторону, узнать, обратил ли он на нее внимание, но вместо этого она заставила себя отвернуться. Джоан не желала раскрывать свои истинные намерения и показывать особый интерес к сэру Хью – мужчины предпочитают быть охотниками, а не дичью.
Джоан знала, что рискует, и сильно рискует, избрав своей мишенью этого мужчину. Он был старше и умнее тех молодых рыцарей, которым она обычно кружила головы. Но если верны были слухи о том, что сэр Хью пользуется особым доверием короля, дело того стоило.
Король Эдуард еще оплакивал смерть своего прошлого фаворита, Пирса Гавестона, графа Корнуолла, казненного почти год назад. В королевстве еще не утихли волнения после расправы горсточки баронов Эдуарда над ненавистным Гавестоном.
Истинная природа отношений короля с его любимцем Гавестоном и другими мужчинами, которых Эдуард приближал к себе, служила предметом бесконечных споров и домыслов, но поскольку фавориты часто бывали людьми женатыми и имели любовниц, чему король нисколько не препятствовал, Джоан полагала, что за этими отношениями скрывается нечто большее, нежели простое вожделение. Содомия, в которой кое-кто обвинял короля, – слишком простое объяснение. Чувство Эдуарда к этим мужчинам намного сложнее. То была дружба, братская привязанность, любовь столь глубокая, всепоглощающая, что она граничила с одержимостью. Эта любовь ослепляла его, заставляя забыть обо всем. Он осыпал своих фаворитов щедрыми дарами, не заботясь о недовольстве баронов, королевы и собственных подданных.
Сидевшие за главным столом мужчины встали, стоило Джоан приблизиться к помосту. Де Бомонт подал ей руку и усадил ее рядом с кузиной Маргарет, младшей сестрой Элис, которая приехала в замок Карлайл незадолго до того, как все отправились в Берик. Джоан знала: когда прибудет король со свитой, ей придется занять свое обычное место за одним из длинных столов внизу, но пока в замке было не так много женщин, ее удостоили чести сидеть на возвышении.
– Сегодня вы ослепительно хороши, кузина, – произнес сэр Генри и, не выпуская ее руки, окинул девушку долгим оценивающим взглядом.
Огонек интереса в его глазах не понравился Джоан, а жене сэра Генри тем более.
Элис недобро прищурилась.
– Прелестное платье, кузина. Не помню, чтобы я видела его раньше.
Джоан беззвучно пробормотала ругательство. Меньше всего ей хотелось пробудить интерес у распутника де Бомонта и навлечь на себя гнев Элис. Иногда ревность кузины служила Джоан на пользу. Сказать по правде, дамы могли бы остаться в замке Карлайл, а не сопровождать сэра Генри с его людьми в Берик, куда призвал его король, но Элис пожелала отправиться вместе с супругом и не спускать с него глаз. Она подозревала, что во время своей последней поездки в Лондон ее муж вступил в любовную связь с одной из фрейлин королевы Изабеллы (что было истинной правдой). Когда стало известно, что королева прибудет на север вместе с королем, Элис добилась, чтобы сэр Генри позволил ей ехать с ним в Берик.
В отличие от своей предшественницы, супруги короля Эдуарда Первого, сопровождавшей его в военном походе к замку Стерлинг, королева Изабелла с остальными дамами должна была остаться вдали от опасностей за надежными стенами замка Берик, когда король с армией выступит.
У Джоан навсегда остались горестные, тяжелые воспоминания о замке, где держали пленницей ее мать, но пребывание там давало редкую возможность оказаться в самом центре событий и добыть бесценные сведения. Ревность кузины, не пожелавшей отпускать от себя мужа, сослужила Джоан добрую службу. Но иногда, как теперь, подозрительность вспыхивала в Элис чертовски несвоевременно. Не хватало только, чтобы ревнивица следила за ней.
– Благодарю, кузина, – ответила Джоан, сделав вид, будто не заметила беспокойства Элис. – Это платье мне сшила леди Изабелла перед нашим отъездом. Пришлось немного его переделать, но я рада, что оно мне еще впору.
Кузина скользнула хмурым взглядом по глубокому вырезу платья Джоан и поджала губы, должно быть, не согласилась, что платье впору.
Но прежде чем она успела заговорить, раздался другой голос.
– Я непременно поблагодарю свою матушку, когда увижу ее в следующий раз, – произнес мужчина, сидевший по другую сторону от сэра Генри. При звуках этого голоса Джоан обдало волной радости, и торжество ее лишь усилилось, когда, повернув голову, она встретила восхищенный взгляд сэра Хью. – Ее изысканный вкус сродни красоте женщины, что носит это платье.
Джоан очаровательно покраснела и кивком показала сэру Хью, что оценила комплимент. Она еще чувствовала на себе его жаркий взгляд, когда повернулась к кузине Маргарет, которая ничуть не походила на свою сестру, и негромко заговорила с ней о делах, намеченных на следующий день.
Джоан не было нужды привлекать к себе больше внимания. Она зажгла искру. Оставалось только ждать, вспыхнет ли пламя.
От искры разгорелся пожар.
Сэр Хью запомнился ей человеком дерзкого, решительного нрава, и он ее не разочаровал. Едва успели подать первое блюдо, а он уже подошел к скамье, где сидела Джоан, и втиснулся между ней и Маргарет. До конца обеда он развлекал их забавными историями из придворной жизни, с живостью описывал всевозможные курьезные случаи, которым сам был свидетелем. Эти меткие, остроумные наблюдения невозможно было слушать без улыбки, обе дамы смеялись так, что по щекам их градом катились слезы. Джоан забыла, каким очаровательным собеседником мог быть сэр Хью, она так увлеклась его историями, что почти забыла о своей миссии. Но ближе к концу трапезы, когда Маргарет отвлеклась на беседу с сестрой, чары рассеялись, и Джоан вспомнила, зачем приехала в замок.
Сэр Хью придвинулся ближе и наклонился к ней, головы их почти соприкасались.
– Вы выросли и превратились в прелестную молодую женщину, леди Джоан. Должен признать, вы меня удивили.
– Отчего же, милорд?
Джоан ощутила, как его горящий взгляд скользнул по ее обнаженной шее и груди в вырезе платья. Сэр Хью не скрывал своих намерений и желаний. Он хотел обладать ею и открыто это показывал. Его дерзкая прямота вызвала у Джоан невольное восхищение. Она предпочитала деловитую откровенность притворству и лживым обещаниям.
– Я не ожидал, что тихая, замкнутая девочка, которая часто наблюдала за мной, думая, будто я не замечаю, вырастет столь дерзкой и бесстрашной. – Его мускулистое бедро под столом прижалось к ее ноге. Сэр Хью, высокий, могучего сложения мужчина, обладал незаурядной физической силой, Джоан получила возможность в этом убедиться. – Вы ведь любите приключения, миледи?
Ошибиться в его намерениях было невозможно.
– При благоприятных обстоятельствах, милорд, – ответила Джоан, затем прибавила: – И с верным спутником, конечно.
Глаза сэра Хью потемнели от предвкушения – он уловил обещание в ее словах. Джоан больше всего хотелось отодвинуться и отвернуться, но она заставила себя выдержать его взгляд. Ей стало не по себе, этот человек вызывал в ней смутное чувство тревоги. Сэр Хью Деспенсер отличался от всех других рыцарей, через которых она добывала сведения. Те были почти мальчишками, он же – зрелым мужчиной. И Джоан почувствовала, сколь велико различие. Одно дело играть со щенком, совсем другое – с волком. Ей подумалось, что, если сэр Хью вопьется в нее зубами, стряхнуть его будет не так-то легко.
– Конечно. – Его рука чуть подвинулась и легко коснулась ее пальцев. – Надеюсь, нам предстоит пережить вместе немало приключений, пока вы здесь. – Джоан не ответила, не желая выдавать свой интерес. Сэр Хью помолчал и добавил: – Мне бы не хотелось быть обязанным де Бомонту, но на этот раз, пожалуй, я перед ним в долгу.
– Вот как, милорд? – Джоан вопросительно склонила голову набок.
– Ведь он привез вас сюда, – произнес рыцарь с улыбкой. – Я ожидал, что придется неделями томиться здесь, изнывая от скуки, пока идет подготовка к походу, но теперь полон радостных надежд. Думаю, дни в Берике обещают быть необычайно… увлекательными.
Джоан воспользовалась наступившей паузой.
– Уверена, нас ждет множество увеселений, когда прибудут король с королевой.
Похоже, ему показалось забавным, что Джоан нарочно разыграла непонимание, но он позволил ей сменить тему разговора.
– Да, не сомневаюсь, королева и ее фрейлины не захотят лишиться своих привычных развлечений. Даже в разгар войны. Ее величество любит игры и турниры почти так же страстно, как король.
«А он и вправду красив, – подумала Джоан, – хотя, пожалуй, внешность его немного слащава». В памяти ее возник образ золотоволосого рыцаря, но она отогнала прочь воспоминание. Алекс Сетон полностью отвечал ее представлениям о мужской красоте, однако за прошедший месяц она лишь утвердилась в мысли, что его следует избегать. Джоан знала, что он тоже прибудет в Берик, и это заставило ее сомневаться, не напрасно ли она едет в замок.
Чем больше она думала об Алексе Сетоне, тем сильнее мучили ее сомнения. Не стоит сгущать краски, наконец сказала она себе. Наверное, он и не вспомнит о ней, тогда держаться поодаль не составит труда. А может быть, он отправится в замок Уорк вместе с основной частью армии, а не в Берик, где собираются военачальники Эдуарда. Один замок от другого отделяет пятнадцать миль, этого расстояния вполне достаточно.
Джоан вернулась мыслями к сэру Хью, вот о ком ей теперь следовало думать.
– Вы говорите так, будто хорошо знакомы с королевой, милорд.
Его губы насмешливо скривились.
– Я больше дружен с королем, чем с королевой, но да, в минувшем году я провел немало времени в королевских дворцах.
Джоан изобразила подходящее к случаю изумление.
– Вы не захотели совершить путешествие на север вместе с королевской свитой?
– Я не назвал бы «путешествием» сопровождение тяжело груженного королевского обоза, который еле тащится, – со смехом ответил рыцарь. – Я доехал с ними до Ньюминстера, а затем меня отослали вперед с депешей для Пембрука. – Сэр Хью неожиданно нахмурился, на лице его отразилась досада. – Я был рад, что покидаю кортеж. Препирательства между Херефордом и Глостером довели бы до греха и святого.
Это оброненное вскользь замечание показало, что сэр Хью уже оказался очень полезным источником. Брюсу любопытно будет узнать, что два могущественных английских графа откликнулись на призыв своего сюзерена и едут на битву в сопровождении многочисленной свиты. А что еще важнее, в стане врага не утихают раздоры. Но более всего интересовало Джоан содержание депеши.
– Наверное, депеша была крайне важна, – проговорила она. На языке у нее вертелось еще множество вопросов, но Джоан понимала: настаивать нельзя.
К счастью, расспрашивать сэра Хью ей не пришлось.
– Да, это так. – Казалось, он не в силах сдержать злобное торжество. – Теперь это уже не секрет. Осада Стерлинга снята.
Джоан не пришлось разыгрывать удивление.
– В самом деле?
Рыцарь кивнул.
– Сэру Филиппу Моубрею позволили беспрепятственно покинуть замок, он лично отправился в Англию, чтобы сообщить весть королю. – Джоан знала, что Моубрей, бывший шотландский патриот, присягнул на верность королю Эдуарду и получил звание хранителя замка Стерлинг, важнейшей шотландской цитадели. – Моубрей убедил Эдуарда Брюса заключить перемирие. Он согласился сдать замок шотландцам, если английская армия не освободит гарнизон к Иоаннову дню[5]. – Джоан изумленно округлила глаза. Это рассмешило сэра Хью. – Да, со стороны Эдуарда Брюса это крайне безрассудный шаг, должно быть, ему наскучило держать в осаде крепость. Подобное тактическое решение едва ли послужит на пользу войску его брата. Насколько я слышал, король-разбойник пришел в бешенство.
Джоан могла вообразить гнев Брюса. Бросить подобный вызов англичанам означало заставить короля Эдуарда ответить сокрушительным ударом, повести войска на Шотландию. Как раз этого пытался избежать король Роберт. Должно быть, его привело в ярость, что брат упустил возможность занять один из важнейших бастионов Шотландии до наступления англичан. После недавних побед Брюса, когда ему удалось отвоевать крупнейшие шотландские крепости, выбив из них английские гарнизоны, снятие осады с замка Стерлинг стало для него серьезным поражением. Заключенное Карриком соглашение обозначило для англичан цель и сроки.
Джоан оборвала себя. А что, если все это часть замысла? Она достаточно знала о единственном оставшемся в живых брате короля Роберта, чтобы сказать: может, Эдуард и бывал подчас безрассуден и излишне горяч, но глупцом он не был. Возможно, в истории со снятием осады все не так, как кажется на первый взгляд? А что, если таково желание Брюса? Быть может, он нарочно отвел войска, чтобы знать, где и когда англичане вторгнутся в Шотландию, куда направят основные силы?
Джоан притворилась разочарованной в надежде разговорить сэра Хью и выведать подробности.
– К Иоаннову дню? Но это значит, что вы скоро покинете нас?
Она понимала: потребуется время, чтобы армия англичан продвинулась далеко вглубь Шотландии и подошла к Стерлингу до двадцать четвертого июня. Джоан рассчитывала узнать, когда выступят англичане и насколько велико их войско.
Сэр Хью смерил ее долгим понимающим взглядом.
– У нас есть еще несколько недель. Едва ли валлийские пехотинцы прибудут раньше.
Джоан нахмурила брови, искренне надеясь, что изобразила недоумение, а не жгучий интерес.
– Но ведь валлийцы уже в Уорке.
– После прибытия Моубрея король призвал еще больше войск под свои знамена. В поход на Шотландию отправится самая крупная армия со времен битвы при Фолкерке, что состоялась шестнадцать лет назад. На этот раз королю-разбойнику не удастся ускользнуть.
– Ну еще бы, милорд. Кажется, я никогда в жизни не видела столько рыцарей и вооруженных воинов, сколько здесь, в Берике.
– Видели бы вы замок Уорк, – усмехнулся сэр Хью. – Там их многие тысячи.
Джоан наклонилась ближе, в глазах ее читалось обещание.
– О, я бы очень этого хотела. Наверное, мы могли бы съездить туда как-нибудь, и вы бы мне показали. В Берике тесновато, вы не находите?
Она знала, кто из командующих английскими войсками успел прибыть в Берик: Пембрук, лорд Роберт Клиффорд и лорд Генри де Перси. Было здесь и несколько шотландцев, принявших сторону английского короля. Роберт де Амфравилл, граф Ангус; Инграм де Амфравилл; Александр Абернати и Адам Гордон. Но Джоан хотела увидеть остальных рыцарей, явившихся на зов короля Эдуарда, и посмотреть, много ли воинов привели они с собой. Поездка в другой лагерь помогла бы ей достичь цели. Правда, она подозревала, что удержать сэра Хью на расстоянии будет не так-то просто, от него не откупишься пустыми обещаниями, как от сэра Ричарда.
Когда рука его скользнула под стол и легла ей на колено, Джоан поняла, что не ошиблась. Она игриво повела глазами, погрозила пальцем сэру Хью и стряхнула его ладонь.
К счастью, в следующий миг Маргарет обратилась к нему с вопросом, что дало Джоан время овладеть собой. Однако беспокойство не прошло, кожа ее покрылась мурашками, волоски на теле встали дыбом. Она думала, что виной тому прикосновение сэра Хью, но оглянувшись, заметила в конце зала нескольких мужчин. Один из них смотрел на нее так пристально, будто хотел прожечь взглядом насквозь.
У Джоан перехватило дыхание, столько свирепой ярости увидела она в его горящих глазах. Похоже, Алекс Сетон ее не забыл.
– Вас что-то встревожило, Сетон?
Алекс отвел взгляд от возвышения и посмотрел на прославленного рыцаря, стоявшего рядом. Сэр Адам Гордон был великим шотландским патриотом в первые годы войны, но всегда хранил верность королю Шотландии Джону Балиолю, отрекшемуся от престола. Рыцарская честь не позволила сэру Адаму сражаться на стороне Брюса, хотя союз с англичанами против своих соотечественников, как догадывался Алекс, был глубоко ему противен. Низложенный Балиоль жил в изгнании во Франции и едва ли мог рассчитывать вернуть себе трон, даже став марионеткой англичан. Алекс не раз задумывался, не испытывал ли сэр Адам искушения перейти в лагерь Брюса.
Алекс восхищался сэром Адамом. С тех пор как он перешел на сторону англичан, этот немолодой рыцарь был для него светлым пятном во мраке. Владения сэра Адама, как и земли Алекса, находились в приграничье, где царило беззаконие. Их народ страдал под бременем войны, терпя набеги с обеих враждующих сторон. Сэр Адам тоже желал, чтобы закончилась война, несущая смерть и беды его людям.
Они стремились к единой цели, вдобавок сэр Адам приходился дядей одному из павших товарищей Алекса. Уильям Гордон по прозвищу Храмовник погиб более трех лет назад в яростной схватке, выполняя задание Хайлендской гвардии. Сэр Адам был одним из лучших людей, каких Алекс когда-либо знал в жизни. Славный воин не подозревал о той связи, что существовала между ними, но Алекс всегда ощущал ее.
Он тряхнул головой, стараясь не замечать пару за главным столом, и усилием воли заставил расслабиться сведенные напряжением мышцы.
– Нет, все хорошо.
Сэр Адам взглянул на него и усмехнулся.
– Значит, у вас нет причин смотреть на красавца Деспенсера так, будто вы готовы всадить кинжал ему в грудь? – Он перевел взгляд на девушку, сидевшую рядом с новым фаворитом короля Эдуарда. – Кто эта женщина?
Похоже, Алекс невольно выдал свои чувства. Эта девица впилась ему в сердце, как заноза, должно быть, он изменился в лице, оттого сэру Адаму не составило труда прочесть его мысли. Черт побери, какое ему дело до того, с кем она делит постель?
– Джоан Комин.
Брови сэра Адама поползли вверх.
– Дочь Бьюкена?
Алекс кивнул.
– Да, хотя кое-кто, возможно, с этим не согласится.
Лицо стареющего рыцаря омрачилось, лоб пересекла недовольная складка.
– С девушкой поступили недостойно, постыдно. Она дочь Бьюкена, это нельзя отрицать, они похожи. – Губы его дрогнули в усмешке. – Хотя, надо признать, она гораздо красивее.
Алекс заметил вопросительный взгляд сэра Адама, но оставил его без внимания.
– Думаю, дело не в ней, а в ее матери. Вдобавок это дало де Бомонту повод сражаться в Шотландии.
– Вы знакомы с ней?
– Нет. – Алекс помолчал и прибавил: – Я знал ее мать.
Он помнил, как сильно Белла любила дочь. Если бы она видела, что стало с девушкой, это ее убило бы. Насколько ему довелось услышать за последний месяц, сэр Ричард был далеко не первым ее любовником и явно не последним, о чем красноречиво говорили взгляды, которыми она обменивалась с Деспенсером. Девица весьма откровенно показывала свой интерес к нему. Черт возьми, одно ее платье чего стоило! Оно выглядело как бесстыдное приглашение к любовным утехам! Вырез был таким глубоким, что Деспенсер, должно быть, ждал затаив дыхание, когда она кашлянет или чихнет. Боже милостивый, Алекс и сам не мог оторвать взгляд от ее корсажа, стоило ей рассмеяться или вздохнуть.
Сэр Адам осмотрелся по сторонам, хотя рядом не было никого из воинов, приехавших вместе с ними из Уорка, кто мог бы подслушать их разговор, чтобы потом доложить Пембруку.
– Будьте осторожны. Ваше положение в армии Брюса без того навлекло на вас подозрения. Едва ли стоит напоминать о своем знакомстве с одной из самых известных шотландских мятежниц.
В этом предостережении Алексу почудилось нечто зловещее. Он недоуменно нахмурился.
– Меня в чем-то обвиняют? Я не давал Эдуарду повода усомниться в моей преданности.
– Вы шотландец, – ответил рыцарь с горечью. – Кое-кто считает это достаточным поводом для сомнений.
Хотел бы Алекс, чтобы кто-нибудь сказал это Бойду. Для бывшего его соратника он был англичанином только потому, что родился в Англии, хотя всю жизнь прожил в Шотландии и считал себя шотландцем.
Однако теперь он чувствовал, что сэр Адам пытается сказать ему что-то еще.
– Но?..
Рыцарь снова огляделся и понизил голос.
– Стало известно, что у Брюса есть хорошо осведомленный лазутчик в лагере англичан, кто-то из высшего круга. Приближается поход, и король считает важнейшей задачей разоблачить шпиона.
Алекс знал о лазутчике. В гвардии его называли Призраком. Последние несколько лет этот человек добывал ценнейшие сведения для людей Брюса. Но когда до Алекса дошел смысл слов сэра Адама, он ошеломленно замер. Проклятье!
– Так они думают, что это я?
Рыцарь пожал плечами.
– Ваше имя называлось в числе других.
В этих нелепых подозрениях есть какая-то горькая ирония, подумал Алекс. Он пошел против своих друзей и братьев, стал для них врагом, чтобы сражаться на стороне англичан, а англичане думали, будто он все еще служит людям, которых предал. Он вскинул голову и расправил плечи.
– Это неправда. Я презираю хитрость и уловки. Вдобавок как бы я передавал Брюсу сведения по пути в Лондон?
– Я не сказал, что поверил. Или что подозрения небеспочвенны. Но ваши призывы к миру и попытки устроить переговоры не остались незамеченными.
– Выходит, если я устал видеть страдания своего народа и хочу положить конец войне, то я лазутчик?
Алекс знал: сэр Адам его понимает, ведь он попал в похожее положение. Бароны, чьи владения находились близ границы, оказались в тяжелейших обстоятельствах. Поддержать Брюса значило навлечь на себя гнев англичан, а выступивший против него становился его заклятым врагом. Чью бы сторону они ни заняли, война опустошала их земли и несла людям неисчислимые страдания.
– Я чувствую то же, что и вы, но англичане подозревают каждого, кто не призывает снести Брюсу голову. Им не нужно мирное решение. Эдуард никогда не признает Брюса королем. Что ж, по крайней мере, в этом он похож на отца.
Между английским королем Эдуардом Вторым и могущественным Эдуардом Первым, называвшим себя Молотом Шотландцев, было мало сходства, но Алекс начинал думать, что в словах сэра Адама есть правда. Последние два года он всеми силами старался убедить Эдуарда признать законность притязаний Брюса на шотландский престол, однако так и не приблизился к цели, а без этого вождь шотландцев не согласился бы заключить мир. Со временем становилось все яснее, что единственное решение, единственный способ положить конец войне – вступить в решающую битву, где победит сильнейший. Пусть Господь решит, на чьей стороне правда. Но Брюс избегал судьбоносного сражения. Что, если он будет упорствовать и дальше?
Эта проклятая война могла длиться до бесконечности. И все попытки Алекса завершить ее оказались тщетными. Он тихо выругался сквозь зубы, не в силах скрыть горечь. Нет, черт возьми, он этого не допустит.
Словно угадав его чувства, сэр Адам похлопал Алекса по плечу.
– Если это вас утешит, подозревают не только вас. Не доверяют большинству из нас. – Алекс знал, кого имел в виду сэр Адам. Шотландцев в английской армии. – За исключением разве что молодого Комина, – сухо прибавил рыцарь.
Да, скорее в аду выпадет снег, нежели молодой Джон Комин станет лазутчиком того, кто убил его отца перед алтарем церкви Грейфрайерс восемь лет назад. Многие называли это убийство подлым и коварным, однако Брюсу оно позволило заявить о своих правах на шотландскую корону.
Англичане не доверяли шотландцам в своих рядах, это не было новостью. Советы и суждения, высказанные шотландцами, чаще всего отметались, англичане к ним не прислушивались. Это, как и многое другое, не раз вызывало у Алекса обиду, досаду и гнев, с тех пор как он перешел в лагерь англичан.
Но если англичане считают его вражеским лазутчиком, то не поверят его словам, что бы он ни сказал.
Все, чем ему пришлось пожертвовать, чтобы попытаться положить конец войне, не будет значить ничего. Алекс вспомнил ожесточенные лица бывших своих собратьев, когда он видел их в последний раз, и понял, как должен поступить.
– Благодарю вас за предостережение, – сказал он сэру Адаму. – Но я намерен доказать, что осведомитель не я.
Стареющий рыцарь вопросительно приподнял бровь.
– И как же вы собираетесь это сделать?
Ответ был прост.
– Я сам найду этого проклятого лазутчика.
Глава 6
Предложение Алекса удивило Пембрука, однако он ответил согласием. У него не было причин для отказа. В случае успеха англичане получили бы лазутчика, а в случае неудачи – ничего не потеряли бы.
Несомненно, Пембрук решил, что у Алекса больше шансов обнаружить шпиона, поскольку тот сам шотландец. Алекс прекрасно понимал, что предложение помощи не отведет от него подозрений, но поскольку скрывать ему было нечего, это его не заботило.
Выйдя из комендантских покоев, где он встречался с Пембруком, Алекс обвел глазами главный зал и увидел лишь нескольких людей, которые засиделись за трапезой, вернее сказать, за вином. Стол на возвышении полностью опустел. Алекс почувствовал облегчение. Что вытворяла Джоан Комин и с кем проводила время, его не касалось, однако видеть это он не желал.
Впрочем, рано он радовался. Не успел Алекс выйти из зала в галерею, ведущую к западным воротам, как до него донесся хрипловатый смех, от которого желание обжигающей волной прокатилась по его телу. Ему не доводилось слышать этот смех раньше, и он никак не мог его узнать, но все же узнал.
Алекс инстинктивно отступил в тень. В этом не было надобности. Пара, что выскользнула из ниши в дальнем конце коридора, его не заметила. Один бог знает, чем они занимались среди бела дня там, где любой мог на них наткнуться, черт бы их побрал!
Алекс скрипнул зубами. Ему показалось или ее непристойное платье выглядело немного измятым? Будто в подтверждение этой мысли, в следующий миг Джоан Комин поправила корсаж. Руки Алекса сами собой сжались в кулаки.
Все его тело напряженно застыло, словно обратилось в камень.
Алекс сам не понимал, что с ним творится. Это безотчетное первобытное чувство он испытывал впервые. Отчего эта девушка вызвала в нем такую… ярость? Какое ему дело до того, в чьей постели она спит? Его это не касалось. Он едва ее знал. Она ничего для него не значила.
Но ее мать значила.
Должно быть, дело было в этом. Возможно, тот необъяснимый гнев, что он почувствовал, увидев, как Джоан Комин позорит себя, связан с Беллой. Когда-то Белла была ему другом, а может, осталась и теперь. Ей пришлось расстаться с дочерью из-за Хайлендской гвардии или по меньшей мере из-за Макруайри. Наверное, тогда не было другого выхода, но Алекс все еще чувствовал свою ответственность за то, что случилось.
Поэтому, когда мгновение спустя Джоан ушла, Алекс последовал за ней. Он хотел лишь поговорить с ней, только и всего. Это его долг, сказал он себе. Долг перед ее матерью.
Джоан одолевали сомнения. Не зря она опасалась сэра Хью. Он совершенно не походил на тех желторотых юнцов, у которых она обычно добывала сведения. Приблизить его к себе означало бросить вызов опасности.
Боже милостивый, он затащил ее в нишу, прежде чем она поняла, что происходит. Лишь заверения, что ее ждет кузина, позволили Джоан ускользнуть, отделавшись «всего одним поцелуем», которого он потребовал как плату за освобождение.
К счастью, от него не разило селедкой, но даже торопливое касание его губ встревожило Джоан, напомнило об опасности. О, сэр Хью Деспенсер знал, что делает. Он определенно был опытным соблазнителем. Счастье, что его чары на Джоан не действовали.
Когда она уходила, сэр Хью прошептал ей: «До завтра». В этих словах слышалось обещание. Джоан боролась с искушением сослаться на недомогание и отказаться от поездки в соседний замок. Но она не могла упустить возможность добыть сведения о войсках англичан в Уорке. Ради этого стоило постараться, даже если придется столкнуться с трудностями, твердила она себе. Однако кошка вдруг почувствовала себя мышью.
Вместо того, чтобы вернуться в башню, Джоан решила воспользоваться теми светлыми часами, что оставались до заката, и оставить записку доверенному человеку. Брюс хотел бы как можно скорее узнать о свежем пополнении, прибывшем в распоряжение Эдуарда из Уэльса, и о раздорах в стане англичан.
По счастью, как раз для этой цели она захватила с собой простую темную накидку с капюшоном. Накидка скрыла яркое платье, которое едва ли осталось бы незамеченным. В неприметном наряде она могла смешаться с деревенскими жителями, непрерывно сновавшими между соседним селением и замком.
Роль приживалки давала Джоан некоторые преимущества. Лишившись высокого положения, она обрела свободу ходить куда вздумается. Никого не заботило, где проводит время приблудная дочь распутной жены Комина. Она могла выходить за ворота и исчезать, не опасаясь, что кто-то ее хватится. Джоан, в отличие от ее кузин, не сопровождала ни свита, ни стража.
Однако во время тайных вылазок в город она всегда соблюдала осторожность. Джоан могла защитить себя в случае нужды, но не хотела привлекать внимание и сторонилась людей.
Во время короткой прогулки до города и обратно ранним вечером ей ничто не угрожало. В эти часы воины гарнизона обычно заняты будничными делами, а в пивных еще не так много посетителей (иными словами, ей не придется убегать от любвеобильных пьянчуг).
И в самом деле, на главной улице еще толпились торговцы и покупатели, когда Джоан шла по булыжной мостовой к лавке с дорогими тканями, где ей предстояло впервые встретиться с доверенным человеком. Она знала, что Брюс с епископом выбирали посредника крайне тщательно, и все же не могла избавиться от чувства тревоги. Особенно уязвимой она чувствовала себя, когда передавала сведения.
Джоан скучала по своей «итальянской монашке», но бывшей ее посреднице, Джанет Мара, пришлось оставить службу у Брюса несколько лет назад, когда ее раскрыли. С тех пор посредники сменяли друг друга, в основном это были монахи, но на сей раз – жена торговца тканями. Джоан представления не имела, кто эта женщина и почему ей можно доверять, она знала лишь имя.
Девушка остановилась напротив лавки и посмотрела в окно, желая убедиться, что женщина там, как вдруг увидела в стекле какое-то движение у себя за спиной. Сердце Джоан заколотилось как безумное.
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы привести в порядок мысли и успокоиться. Джоан не могла в это поверить. Кто-то преследовал ее, и, что еще важнее, она этого не заметила. В один миг потрясение сменилось гневом. Как она могла не заметить слежки? Возможно, виной тому истерзанные нервы после эпизода с Деспенсером, который так легко застиг ее врасплох в галерее. Это единственное объяснение, что пришло ей в голову.
Святые угодники! Она едва не заговорила с посредницей, едва не передала послание для Брюса!
Но кто следил за ней и зачем?
Ответ не заставил себя ждать. Все ее чувства обострились до предела. Когда позади выросла чья-то громадная фигура, Джоан пришлось собрать все свои силы, чтобы побороть сковавший ее страх.
– Так вы войдете?
При звуках этого низкого голоса она невольно выпрямилась, кожа ее похолодела, по спине поползли мурашки. В душе вспыхнула злость и досада. Да, Джоан в этом не сомневалась. Почти.
Медленно повернувшись, она встретила испытующий взгляд Алекса Сетона.
Если у нее и были сомнения, что этот человек таит в себе угрозу, худшие ее опасения подтвердились. Ее учили ускользать, его же учили преследовать, и, возможно, у них был общий учитель.
Ей бы следовало думать о том, как избавиться от него поскорее. Но вместо этого она как завороженная смотрела в его ясные, ярко-синие, почти небывалого цвета глаза на усталом, изможденном лице.
Он выглядел так, будто неделями не спал. Будто нес на своих плечах всю тяжесть мира. Этим утром Сетон даже побрился небрежно. Тонкая полоска щетины, темневшая слева у него под скулой, говорила об усталости. Джоан почувствовала вдруг странное желание протянуть руку и ласково погладить эту колючую щеку.
Но что ей за дело до его усталости? С чего бы ей его утешать? Он следил за ней, напомнила она себе. Этого она не могла допустить.
Джоан вздернула подбородок и смерила Сетона свирепым взглядом.
– Не сегодня, хоть это вас совершено не касается.
– Возможно, вам стоит подумать еще, – отозвался он.
Джоан нахмурилась, задетая его жестким тоном, и вдруг заметила крошечные складки вокруг его сурово сжатого рта. Сэр Алекс был явно рассержен, это казалось бессмыслицей. Если кому и следовало сердиться, так это ей.
Она скрестила руки на груди и приняла неприступный вид. Благоразумнее будет сразу его осадить, решила Джоан. Ему явно хотелось схватить ее в охапку, она это чувствовала.
– И почему же я должна передумать?
– Судя по вашему платью, вам нужны новые наряды. И хорошо бы, чтоб на них пошло чуть больше ткани.
Джоан задохнулась от изумления и ярости. Потрясенная, она недоверчиво смотрела на Сетона. И надо же…
– Как вы смеете! Вас не касается, какие на мне платья. Кажется, вы мне не отец и не муж. Один опекун у меня уже есть, другой мне не нужен.
– Нужен, если ваш нынешний позволяет вам разгуливать в подобных нарядах. – Сэр Алекс замолчал, не сводя с нее сурового взгляда. – Мужчины могут неверно это истолковать.
Джоан душил гнев, она едва сдерживалась, но голос ее прозвучал обманчиво спокойно:
– И что же они подумают?
Если она ожидала, что Сетон смутится и отступит, ее ждало разочарование. Глядя ей прямо в глаза, он сказал без обиняков:
– Что вы хотите заманить их в постель. Деспенсеру явно это пришло в голову.
Быть может, Джоан и понравилась бы дерзкая прямота сэра Алекса, если бы голос его не дрожал от ярости.
– И все это вам поведало мое платье? О, да у вас редкостный талант. А о чем же говорят вам мои туфли? – спросила она со сладкой улыбкой. – Позвольте дать вам подсказку: фраза начинается с «катитесь» и заканчивается словами «к дьяволу».
Но, похоже, рыцарь не оценил ее сарказма.
– Дело не только в платье. Ваше поведение дает повод для крайне неприятных слухов. Как, по-вашему, это выглядит, когда вы с Деспенсером тискаетесь в темном углу среди бела дня?
Значит, он ее видел? Джоан покраснела, хотя не знала за собой вины. Проклятье! Она не совершила ничего постыдного. Лишь использовала то оружие, что было у нее в арсенале, чтобы добыть важные сведения, способные помочь Брюсу в войне. Свою былую уязвимость Джоан превратила в силу. Пришлось заплатить скромную цену, пожертвовать репутацией, но это не давало Сетону права ее судить.
– Я даже думать не хочу, что сказала бы ваша матушка, – прибавил он.
Девушка сейчас же ощетинилась. В словах сэра Алекса было больше правды, чем ей хотелось признать, и это лишь усилило ее злость.
Однако, помня о своей роли и о притворной враждебности к матери, она проговорила:
– Моя мать – мятежница, предавшая своего короля. Она бросила меня, когда мне было двенадцать. Не важно, что она сказала бы или подумала. – Джоан смерила рыцаря жестким взглядом. – Вы не говорили мне, что знакомы с ней. Возможно, тому есть причина? Очевидно, вам не хотелось напоминать людям, что не так давно вы сражались на стороне врага?