Любовь по обмену Сокол Лена
Джастин оживляется: он услышал знакомое слово – «черт». Кажется, до него доходит, что за милым перебрасыванием фразами кроется настоящая перепалка.
– Да дай ты мне пацана приобщить к мужскому делу! – Папины брови сходятся на переносице.
Мне уже не по себе.
Но мама не собирается сдаваться:
– Сына уже приобщил! Хватит. Бежит теперь от тебя с твоими рыбалками как от огня.
– Пф! – Отец и здесь не теряется. – Степка наш в твою породу, в бабскую. А тут сразу видно – мужик, – указывает в сторону Джастина. – Первый день в России, а уже по морде получил!
– Папа… – сглатываю я, растерянно втягивая голову в плечи.
– А что? Будешь мне и дальше сказки рассказывать про скейт? Да его покатушки бы в двадцати метрах от дома закончились, до магазина по нашим дорогам не доехал бы.
– Миша… – Мама обмахивается салфеткой и виновато улыбается, косясь на американца. – Ты что такое говоришь?
– В чем дело? – аккуратно интересуется Джастин.
– Папа собирается взять тебя на рыбалку… – поясняю.
– Оу, круто, – он мотает головой, – мой папа только в офисе сидит. Да иногда в гольф играет. Рыбалка интереснее.
– Видишь? – улыбается отец. – Он рад. Молодец, сынок. Тебе у нас понравится. Мы с тобой еще на охоту съездим – вот это точно самое мужское занятие, которое только бывает, – бросает в мою сторону хитрый взгляд. – Давай, зайка, переводи.
– И на охоту… – добавляю я по-английски.
Лицо Джастина оживляется.
– Видел, как наш президент на медведе скачет? – Папа гордо выпячивает грудь. – Вот мы с тобой так же будем.
Мама отчаянно зарывается лицом в ладони и качает головой.
– Охотник хренов, – теперь она смеется, – да у тебя ведь даже ружья нет!
– Эх, Людка. – Он смотрит на нее по-отечески снисходительно. – В охоте же не ружье важно, а состояние души.
– Да. – Мама поджимает губы. – Толька твой сходил уже на охоту. Завалил лося, теперь до конца жизни будет штраф выплачивать.
Отец надувается, как мяч для фитнеса.
– Это не он. Это мы все завалили. Коллективно. Просто он мужик – взял на себя всю ответственность, иначе бы мы как организованная браконьерская группировка пошли под суд.
– Мужик, мужик… тьфу, – злится мама, возвращаясь к ужину.
– Запричитала… – закатывает глаза папа.
Я сгораю от стыда. Прямо чувствую, как на мне сейчас вспыхнет платье.
– А на футбол он меня не хочет с собой взять? – интересуется Джастин как ни в чем не бывало.
– Что? Что он сказал? – оживляется отец.
– На футбол с тобой просится, – вздыхаю я.
Лицо папы сияет, как у кота, который только что налакался сметаны.
– С удовольствием, сынок! Как раз сезон начинается!
– Знаем мы ваш футбол… пиво, семечки… – начинает мама и, уловив угрожающий папин взгляд, тут же прикусывает язык.
– Вообще-то, они любят друг друга, – говорю я гостю, опуская взгляд в тарелку. – Вроде…
Джастин кивает, и дальше мы едим молча.
Когда ужин подходит к концу, американец помогает нам с мамой убрать посуду со стола.
– Почему вы не пользуетесь? – удивленно интересуется он у нее, указывая на посудомоечную машину.
Я в замешательстве, но перевожу вопрос. Мама смотрит на Джастина так, словно он сморозил какую-то глупость.
– Потому что я вымою посуду лучше, – отвечает она и включает воду в раковине.
А что, все очевидно. И даже логика присутствует. Перевожу ее ответ американцу, и того он, кажется, тоже устраивает. Поблагодарив маму еще раз, парень поднимается к себе.
Я тоже иду в свою комнату. Со страхом открываю ноутбук и пытаюсь дозвониться Славе. Он не отвечает. Ничего удивительного, я бы тоже обиделась. Пишу длинное письмо, отправляю. Всю ночь ворочаюсь в постели, то проваливаясь в сон, то снова просыпаясь. Вот только снится мне не мой парень, а крыша в вечерних сумерках, розовый закат, желтоватые листочки яблони и нечаянные прикосновения Джастина к моей коже.
Когда утром я иду в ванную, в комнате брата тихо. Принимаю душ, одеваюсь и снова возвращаюсь к его двери, чтобы сказать, что нам пора на учебу. Набираюсь смелости, стучусь, но мне никто не отвечает. Открываю дверь – пусто. Американца уже нет. Я спускаюсь вниз и замираю на последней ступеньке.
Происходящее на кухне кажется идиллией. Джастин сидит на стуле, а перед ним большая тарелка с блинами, рядом стоят чашки со сгущенкой и вареньем. Выключив плиту, мама поворачивается к американцу и показывает, как правильно скатать блин в трубочку или сложить треугольником, чтобы потом макнуть в одну из чашек.
– Нравится? – спрашивает мама, нажимая костяшкой пальца на экран планшета.
– Do you like it? – отзывается электронным голосом онлайн-переводчик.
– О да, – кивает Джастин, прожевав кусочек, а затем (держите меня семеро) говорит: – Спа-сы-ба!
Мама чуть не подпрыгивает от радости. Пишет что-то в планшете, читает внимательно, а затем выдает:
– Ай эм вери хэппи!
Парень, сворачивая очередной блин, улыбается ей.
Круто.
Меня мучает только одна мысль: нужно научить его проговаривать букву «р». А маму – отучить.
– Всем привет, – говорю, тихо входя на кухню.
Оба поворачиваются ко мне.
– Привет, – отзывается мама.
– Привет, – вторит на английском Джастин.
Беру чайник, кружки, расставляю их на столе, кидаю внутрь чайные пакетики и заливаю кипятком.
– А теперь на русском, пожалуйста, – улыбаюсь, не глядя парню в лицо.
Он не обижается. Усмехнувшись, пытается произнести:
– П… Пуи… При… – С буквой «р» ему еще долго не удастся справиться, зуб даю. – При-вэт.
– При-вет, – подсказывает мама. – Приии-вет.
Я довольна. Еще минут двадцать мы пьем чай с блинами, пытаясь научить его произносить «привет», «спасибо» и «хорошо», хотя следовало бы начать с всемогущей фразы: «Извините, я не говорю по-русски». Но легкие пути ведь не для нас.
– Давай пройдемся пешком, Зоу… – спотыкается Джастин, желая, видимо, по привычке исковеркать мое имя и тут же исправляется: – Зоя.
– Пешком? – переспрашиваю, надевая обувь в прихожей.
Сегодня на мне джинсы, свитер и тонкий плащ – на улице прохладно.
– Да, – отзывается парень уже с крыльца и, поежившись, застегивает толстовку под самое горло. – Ты говорила, что здесь недалеко.
– Хорошо, – пожимаю плечами, беру сумку и выхожу за ним следом.
– Наконец-то собрались! – усмехается папа.
Они с мамой уже ждут нас в машине.
– Пап, мы сами дойдем, – говорю я, бросая взгляд на американца, – Джастин хочет прогуляться.
Тот в подтверждение моих слов отчаянно кивает.
– Правильно, – соглашается отец, – пусть посмотрит достопримечательности.
– Хорошего дня! – желает мама.
И они, помахав на прощание рукой, отъезжают от дома.
Надо признаться, без них мне как-то неловко в обществе Джастина. После вчерашнего разговора он кажется более расслабленным, будто решил открыться мне, довериться или что-то вроде того. А может, у него просто нет выхода? Рядом никого, кто мог бы помочь ему освоиться на новом месте и хоть как-то скрасить предстоящие несколько месяцев.
Указываю направление, и мы начинаем движение в сторону университета. Я – по бордюру, Джастин – рядом, слева. Спрятав руки в карманы, он задумчиво оглядывает дома, стоящие вдоль дороги. Идет, стараясь пнуть носком кроссовки каждый опавший листочек, встречающийся на пути, – ну, точно мальчишка!
– Ты поговорила со своим бойфрендом? – спрашивает он наконец после недолгого молчания.
Моя жизнерадостность моментально улетучивается. Кажется, что серые тучи, проплывающие над городом, улеглись мне на плечи и давят, давят.
– Нет, – отвечаю ему по-русски.
За завтраком мы договорились о том, что таким образом будем пополнять его словарный запас. Пусть привыкает.
– Нет, – категорично и жестко повторяет он. Его все еще беспокоит, что наш язык звучит достаточно твердо и строго, затем добавляет: – Да, я бы на его месте вообще с ума сошел. Такой красавчик, атлетически сложенный, подтянутый, в одних трусах врывается в комнату к его девушке.
Джастин говорит это очень серьезно, поэтому мне приходится вытянуть шею, чтобы убедиться – он улыбается. Я тоже расплываюсь в улыбке. Иногда его шутки выглядят излишне самоуверенными и даже пошлыми, но я ценю попытки поднять мне настроение.
– Все образуется, – отвечаю, пытаясь успокоить в первую очередь саму себя.
Вдыхаю ярко раскрашенный и увядающий запах осени, и мне почему-то жутко хочется узнать, каково это – идти и держать этого парня за руку. Я уже знаю, что его ладони большие и горячие, и то, каким он может быть: уютным, спокойным, рассудительным, когда никто не видит и не лезет ему в душу.
Реннер – настоящий раздолбай, но я уверена, что это просто маска. Потому что мне вчера случайно удалось заглянуть под ее завесу и увидеть там настоящего Джастина.
– Зоя, а что такое «zay-ka»? – Парень поворачивается, и его взгляд цепляется за меня тысячами маленьких невидимых крючков так, что становится невозможным отвернуться. Смотрю в его глаза и чувствую, как теряю над собой контроль.
– Это… – задумываюсь и тут же чуть не падаю с бортика. Не стоит забывать о безопасности, когда строишь глазки парням. Восстанавливаю равновесие и замечаю, что лицо Джастина уже совсем близко: всего в нескольких сантиметрах от моего. Он бросился, чтобы подхватить меня. – Это… брат так называл меня в детстве. Не Зоя, а «Зойка». Это вроде как… обидно. И мама с папой постоянно одергивали его, а потом стали называть меня созвучно – «зайка», что значит «заяц». Это слово в нашем языке звучит ласково, даже влюбленные часто друг друга так называют. Похоже на ваше «hunny bunny», не знаю, с чем еще сравнить… – Смущенно улыбнувшись, прячу взгляд. Выпрямляюсь и осторожно ступаю дальше.
Краснею. Жутко, дико, отчаянно краснею и ничего не могу с этим поделать.
– Значит, ты… zay-ka… – Парень странно прищуривается, и мне не удается понять, о чем он думает.
Прохладный ветерок, налетевший вдруг ниоткуда, кажется мне благословением. Надеюсь, хоть щеки немного остынут.
– А что такое… zad-nit-sa? – громко выдает Джастин, делая почему-то ударение на букве «i».
Проходящая мимо пожилая женщина вздергивает брови, сурово глядя на нас.
Я в недоумении пялюсь на Джастина.
– Что? – спрашивает тот. – Неправильно произнес? Ты вроде сама это слово говорила.
– Лучше скорей забудь его, – прошу я, хихикая.
– Так и знал, что это что-то оскорбительное, – наигранно обижается он и опускает взгляд на свои намытые до идеального блеска белые кроссовки.
Уж я-то знаю, что не успеем мы дойти до универа, как они станут грязно-серыми. Каждая проезжающая по дороге машина тянет за собой столько грязи, что гуляй мы целый день, на нас вечером были бы плащи из пыли толщиной в сантиметр.
– Не оскорбительно, – закусываю щеку изнутри, – это значит… – Перехожу на шепот, бросая в его сторону короткое: – Попа.
– Что?
Понимаю, что он не врубается, и начинаю перечислять все синонимы, какие приходят в голову:
– Ass, booty, butt, cheek…[1]
Хлопаю себя по соответствующему месту и краснею еще больше.
– Blin, – восклицает американец, глядя на меня. – А покажи еще раз, как ты это делаешь. Мне нравится!
Его глаза загораются. Напряжение снято, и мы хохочем, отворачиваясь друг от друга. С ним легко. Интересно только, как долго это продлится?
Первым успокаивается Джастин:
– Вряд ли у меня получится. Учеба, русский и все такое. – Он качает головой.
Спрыгиваю с бордюра. Теперь между нами снова около тридцати сантиметров в росте. Просто бездна! Мы как волк и заяц из мультфильма «Ну, погоди!» – смех, да и только.
– А что ты теряешь? – набираюсь смелости и толкаю его плечом, чем вызываю очередной удивленный взгляд. – Прими это не как испытание, а как веселое приключение – например как отдых. Будет сложно, но весело. Это я тебе обещаю. Здесь нет океана, здесь холодно девять месяцев в году, но в этой стране люди умеют веселиться.
– У вас тоже есть фратернити? – спрашивает он безрадостно.
– Ты про студенческие братства, в которых все обычно напиваются до беспамятства на вечеринках?
– Да.
Щурюсь, смотрю, как из-за тучки выглядывает солнце. Его лучи уже не греют, но все равно приятно. Впереди маячат высотки. Тот район города более оживленный, парню будет на что поглазеть. И вообще, неплохо было бы организовать ему настоящую экскурсию.
– У нас нет фратернити, – улыбаюсь, – мы сами себе фратернити. У нас в каждой группе по пять таких братств. Неофициальных. Никаких разделений, взносов, клятв, испытаний и правил. Парни и девчонки – вместе. Мы просто дружим и отрываемся по выходным, но зато с русским размахом.
Джастин притормаживает и смотрит на меня в упор:
– Кроме того, что мне нужно будет учить русский, придется заняться и основными предметами. Я этого дома толком не делал, Зоя. Понимаешь?
– Я уже поняла, что ты… – не могу подобрать ничего похожего на «разгильдяй». – Не важно. – Останавливаюсь и смотрю на него снизу вверх. – У нас все проще. Вот, смотри: у вас меньше лекций, больше самостоятельной работы, у нас – наоборот. Много лекций, но после них мы отдыхаем дома. Задания для самостоятельной работы у вас присылают по почте, у нас обычно отдают прямо в руки. Групповые работы, презентации тоже проходят не так часто, как у вас.
– Но учиться все равно надо.
– Конечно, – беру за локоть и тяну его в сторону пешеходного перехода. – Но тебе будет интересно сравнить, как наша система обучения отличается от вашей. Есть плюсы и минусы. – Когда загорается зеленый, мы переходим на другую сторону улицы. Вдали уже виднеется университетская площадь. – Мы не выбираем предметы и дисциплины, которые хотим изучать. Все экзамены сдаем в основном по материалу, который дают на лекциях, поэтому тебе придется много писать.
Изо рта Джастина вылетает ругательство, которое мне доводилось слышать разве что в кино.
– Не переживай, тебе помогут, – успокаиваю, – преподаватели, ребята. Я, наконец. – Замираю, когда наши локти случайно соприкасаются. – С утра ты будешь ходить с нами на лекции, в одиннадцать у тебя изучение русского языка, далее иностранный курс, где вы с другими студентами будете изучать профильные предметы на английском.
– Много у вас студентов из других стран?
– Да, но все в основном русскоговорящие: из Казахстана, Узбекистана, Беларуси и стран ближнего зарубежья. Даже среди тех, кто имеет российское гражданство, много студентов разных национальностей. У нас многонациональная страна.
– В Сан-Диего так же.
– Оценки у нас не от F до А, от 1 до 5. Что еще? – перебираю в уме информацию, решая, что могло бы быть полезным для иностранца. – В наших университетах тоже есть библиотеки, кафе, спортзал, но они не круглосуточные и мало напоминают ваши кампусы. Здесь все гораздо скромнее.
Мы останавливаемся возле главного корпуса. Джастин оглядывается вокруг, и его взгляд цепляется за стоящий в отдалении большой университетский стадион.
– О, – глаза парня загораются, – кажется, здесь я и играл в футбол. Надо же.
Ничего себе. Значит, он вчера кружил поблизости.
Смотрю на часы.
– Ты готов?
Он застывает на месте. Выглядит удрученным, ссутуленным, смотрит в одну точку и дышит тяжело, точно приговоренный к смерти.
– Нет, – уголки его губ опускаются. И повторяет уже по-русски: – Нет.
– Эй, – подбадриваю я, вставая на цыпочки, чтобы поймать его взгляд. – Ты чего?
Джастин вздыхает. Смотрит на меня. Синие глаза полны обреченности.
– Может, не надо? – спрашивает после недолгой паузы.
– Надо, Джастин, надо! – смеюсь я.
-5-
Мы оформили нужные документы и направлялись в аудиторию.
– Помещения для лекций бывают большими, – говорю я, – там проходят лекции сразу у нескольких групп одного потока. И маленькими, как это, где сегодня занимаемся только мы. – Поправляюсь: – Только наша группа.
Указываю на кабинет. Чем ближе мы подходим к нему, тем медленнее Джастин передвигает ноги.
– Ну вот, пришли.
Кто-то, очевидно, залил американцу бетон в толстовку, потому что он застыл и не достает рук из карманов. Даже не моргает, смотрит на меня сосредоточенно, отчего ярко-синие глаза кажутся огромными, почти безграничными.
– Вау, – усмехаюсь. – Такой большой мальчик, а струсил.
– Я?! – наконец оттаивает он, и его руки выбираются из плена кофты. – Это не страх, – проводит ладонью по лицу. – Я просто в ужасе…
Его лицо так напряжено, что мне хочется взять его за руку и успокоить. Но не могу. Для меня это кажется несправедливым по отношению к Славе. Я и так (нужно это признать) думаю о Джастине слишком часто. Намного чаще, чем полагается девушке, у которой есть парень.
– А где тот крутой спортсмен, который приехал к нам два дня назад, а? Который тушил сигареты в горшке с цветами и смотрел на меня… – гляжу на него исподлобья, насколько это вообще возможно с позиции моего роста. – Вот так!
Его губы растягиваются в невольной улыбке.
– Вот. Вижу, – кладу ладонь на ручку двери и тяну на себя. – Такой Джастин как раз подойдет.
Открываю дверь и заглядываю внутрь. Нам повезло – препода еще нет. Ребята оживленно болтают о своем.
– Нет уж, – громко говорит Вика, усаживаясь на подоконник, – я туда больше ни ногой. Что там делать? Комаров кормить? Или ногти ломать на канатном мосту? Пусть ботаники едут, им полезно, спорт и все такое.
– Поддерживаю, – соглашается Диана. – Я на турслет в этом году ни ногой.
Открываю дверь шире, выдыхаю и делаю первый шаг. Оборачиваюсь и показываю жестом Джастину, чтобы входил. Он медлит. Замечаю: как по мановению волшебной палочки его лицо опять становится суровым – парень напускает на себя жесткий, неприступный вид. А мне-то казалось, сейчас он включит улыбчивого американца с их привычным «how are you» или «what’s up», но не тут-то было.
– Всем привет! – говорю, взглянув на собравшихся одногруппников.
И мой подопечный делает первый, несмелый шаг в аудиторию.
– Знакомьтесь, это Джастин. Он из Сан-Диего и будет учиться с нами ближайшие несколько месяцев.
Все взгляды устремляются на новичка.
Американец молча входит и окидывает группу взглядом. Не спешит занять свободное место, видимо, ждет от меня хоть каких-то инструкций. Ребята смотрят на него во все глаза, кто-то приглушенно охает.
– Привет, – вдруг бросает он самоуверенно.
По-английски.
– Привет. Привет. Привет! – раздается в ответ хор голосов.
Все улыбаются. Девчонки начинают шептаться. Бьюсь об заклад – каждой из них кажется, что он поздоровался именно с ней.
– Джастин не понимает по-русски, – обвожу взглядом в первую очередь парней, – так что прошу проявить понимание и помочь.
Аудитория взрывается гулом голосов. Первым к незнакомцу спешит Дима. Крепко жмет ему руку:
– Добро пожаловать! – Хлопает по плечу.
– Спасибо. – Джастин удостаивает его сдержанной улыбки.
И тут Калинин начинает задавать ему вопросы с такой скоростью, что я почти перестаю понимать, о чем они ведут беседу. Три года в Нью-Йорке не прошли даром, английским Дима владеет в совершенстве. По лицу американца становится заметно, как это его поражает.
– Совсем-совсем не понимает? – интересуется Танька, подойдя ко мне ближе.
Довольно киваю, наблюдая, как парни начинают подтягивать вперед, чтобы познакомиться с новичком.
– Совсем.
– Ни словечка? – Глаза девушки расширяются.
Ее подружки уже окружили меня кольцом.
– «Привет», «пока», «спасибо», – пожимаю плечами. – Это все, что мы успели вчера выучить.
А еще «задница», «зайка» и прочее, но об этом умолчим.
Диана, поправляя розовые локоны, громко и радостно взвизгивает:
– Ой, а хорошенький какой! Губастенький!
– Высокий, – мечтательно подхватывает Танька.
– Слушай, Градова, – подходит ко мне Вика, но ощущение такое, что ко мне только что подползла королевская кобра, – он что… у тебя дома живет?
Она неотрывно смотрит на американца.
– Да, – говорю я. – Джастин – брат Челси Реннер, приехал вместо нее.
Кобре больше не интересно, что я ей скажу. Она медленно двигается в сторону будущей жертвы. Мне на секунду даже показалось, что слышно ее шипение, и по спине пробежали мурашки.
– Привет, как дела? – Королева группы протягивает ему руку. Парни расступаются, и ее губ касается довольная улыбка. Она любит эффектные появления.
У них с Джастином не такая большая разница в росте. Хорошо смотрятся. К тому же парень явно заинтересован. Жмет ей руку, и я вижу, как в его глазах автоматически включается режим «охмурителя».
– Привет, все прекрасно.
– Меня зовут Вика. – Она кокетливо поводит плечом, изображая смущение.
– Я – Джастин, очень приятно.
Их контакт глазами слишком затягивается.
– Ого, – шепчет Машка, подлетая ко мне сбоку.
– Угу, – соглашаюсь я.
Мне уже ясно видится, как змеюка вонзает острые зубы и умерщвляет свою жертву, впрыскивая под кожу сильнейший токсин. Не отпускает, удерживает, прикусывает снова и снова.
– Он… интересный, – качая головой, выдает Сурикова.
– А? Кто? – спрашиваю я, с трудом оторвав взгляд от Джастина, окруженного толпой страждущих пообщаться.
– Кто-кто? Твой новый жилец.
– Я одного только понять не могу, – вклинивается Никита Медведев, который уже успел поздороваться с новичком и отошел подальше, чтобы не мешать остальным, – почему в параллельной группе три тренажера, а нам только одного выделили?