Девочка из снов Резник Юлия
Нужно разобраться. Засунуть подальше непонятно откуда взявшиеся эмоции и… Разобраться. Да. Благо времени у меня сколько хочешь. Да и встреча с Темекаем произошла намного быстрей, чем я мог на это рассчитывать. Теперь, по-хорошему, мне следовало бы попытаться наладить с ним более тесный контакт.
– Правда. Еще бы этот ретивый научился отличать браконьеров от порядочных граждан – цены бы ему не было. – Она улыбается сначала Темекаю, потом мне. Но я готов поспорить, что её улыбка – притворство.
– Порядочным гражданам не нужно шляться по Черной речке. Тем более одним. – Темекай хмурится, сгребает своей лапищей ее маленькую ладошку и разворачивает к себе лицом. Они как будто забывают обо мне. Напрочь. У них происходит беззвучный диалог, о смысле которого я могу лишь догадываться. Руки под столом сжимаются в кулаки.
– Я собирала бадан на чай. Жалко, если пропадет. У меня совсем не осталось запасов.
– Поручи сбор подчиненным. Я что, им зря плачу?
– Не зря. Но ты же знаешь, я люблю это делать сама.
Темекай неожиданно поворачивается ко мне.
– Покойный дед девочки был шаманом. Местные верят, будто ей сами духи нашептывают, какую травку следует брать, а какую лучше оставить.
– Да-да. А я этот слушок самым активным образом подогреваю. Их россказни отлично продвигают бизнес.
– Бизнес? – кошу я под дурачка.
– У меня здесь неподалеку санаторий. Девочка там – главврач, – охотно поясняет Темекай, глядя на Сану с неприкрытой гордостью. Так родитель мог бы говорить о своем чаде. Вот только огромная лапища, которой он будто невзначай гладит её по заднице, напрочь выбивается из этой парадигмы. – А еще она делает какие-то чудодейственные кремы.
– Натуральную косметику. – Сана сводит брови.
– Нам, мужикам, один черт, как это называется, – отмахивается тот и поворачивается ко мне: – Я как рассудил, хочется девочке этим заниматься – пускай.
Он даже мил в своей дремучести. Так почему же мне хочется пустить ему кровь? Нет-нет. С меня на сегодня достаточно. И так ведь предел. Как только держусь?
– Рад был познакомиться. Мне, наверное, пора.
– Но я ведь так и не дозвонилась до Кутепова! Куда же вы пойдете? Акай, – Сана касается медвежьего плеча Темекая, – может быть, ты посодействуешь? Иса говорит, что еще не был в конторе.
– Не был в конторе, а в рейде успел побывать? – зрит в корень Темекай, и в его взгляде не остается никакого веселья. Врать сейчас нельзя. Я пожимаю плечами и тут же морщусь. Боль прошивает руку и стекает по пальцам вниз.
– Хотел осмотреться без лишних глаз. Понять, куда лезу.
Темный взгляд давит. Высматривает что-то, одному ему ведомое. Да уж. Непростой человек. Очень непростой.
– Что ж… Это похвально. Ну, и как? Есть какие-то выводы по результатам осмотра?
– Акай! Человека медведь чуть не задрал… Неужели это не подождет? Ему действительно не мешало бы отлежаться.
Мне не нравится, что она говорит обо мне в третьем лице. И не нравится то, что она меня… как будто бы защищает.
– И правда. Чего это я? Пойдем. Доставлю в поселок в лучшем виде.
– Но я на машине.
– Заберешь, когда станет лучше.
У Темекая и мысли нет, что я могу возразить. Ну, что ж… Я и не возражаю. Вертолетная прогулка с местным царьком. Да я о таком и мечтать не мог! Это же такой шанс подобраться поближе.
– Таблетки не забудьте. И да… Руку не мочить. Если поднимется температура – звоните. Если связи не будет – вызывайте по рации. Завтра приезжайте на перевязку. Или я сама к вам заскочу, после работы.
– Да ты не переживай, девочка. В деревне любая баба с радостью такого красавца перевяжет! – Акай покровительственно бьет меня горячей ладонью между лопаток, и только теперь я понимаю, что все это время сидел с голой грудью.
Тянусь к свитеру, тайком глядя на Сану. Та, никак не комментируя слов Акая, принимается убирать со стола. Сметает пропитанные моей кровью тампоны в мусор.
– Я провожу.
– Куртку накинь, – велит Темекай. – Девочка у меня хорошая, но беспечная. За ней глаз да глаз нужен.
– Здесь мой номер. Звоните, если станет хуже.
Не глядя на картонный прямоугольник, сую визитку в карман.
– Спасибо.
Что тут еще добавить? Особенно когда этот смотрит? И, кажется, только и ждет, когда я совершу какую-нибудь ошибку.
Молча выходим во двор.
– Ух ты! Какой красавец, – я снова включаю простачка. – Неужто ваш? – дергаю головой в сторону Робинсона.
– Мой-мой, – сыто улыбается Темекай.
– Неужели сами управляете?
– А то кто? Давай, запрыгивай…
Он протягивает мне наушники и начинает стандартные переговоры с диспетчером. Его толстые, как сосиски, пальцы ловко управляются с миниатюрными датчиками и кнопками. А у меня перед глазами, как он этими самыми пальцами ее… Нет. Трясу головой, отгоняя прочь эти мысли. Дышу носом. Выдыхаю ртом. Темекай занят и, к счастью, не видит, что со мной происходит. Винты приходят в движение.
– Ты ж не первый раз?
– Нет, – сиплю я и, чтобы потешить его самолюбие, добавляю: – Но на таком красавце летать не доводилось.
Еще бы. Спецназовцы передвигаются совсем на других машинах.
– Ну, тогда устрою тебе экскурсию.
– Ну, что вы… – вяло возмущаюсь я.
– Тебе реально так плохо?
– Да нет. Просто вряд ли мне по карману такие экскурсии.
Темекай заливисто смеется. Его хищные клыки поблескивают на свету, заливающем кабину через огромные панорамные окна вертушки.
– Считай это подарком от хозяина края.
Вот оно. Он реально возомнил себя хозяином здешних земель. Без шуток. Темекай тянет на себя ручку управления. Машина отрывается от земли. Лопасти образуют легкий ураган, который сминает сочную зеленую траву и невысокий кустарник. Сана стоит на крыльце, обняв себя за плечи руками.
Я ведь читал о ней. В данных на флешке её личности посвящен аж целый раздел. Есть там и фотографии. Но такие дерьмовые, что я, увидев ее живьем, не узнал. А Сан… Ну, мало ли, сколько их в этих краях водится.
Темекай сказал, что она делает какие-то кремы. Небрежно так. Снисходительно. Если бы я не знал, что это довольно большая фабрика с собственной мощной исследовательской лабораторией, то решил бы, что речь идет о каком-то домашнем кустарном производстве. Вроде тех, что обычно организовывают свои бабам мужики при деньгах, чтобы хоть чем-то занять их.
Но это… Это настоящее дело. Я могу только догадываться, сколько сил на него положено. Тем более что Сана не просто взяла деньги на развитие бизнеса у богатого любовника. Она взяла их у него в долг. Под небольшой, но все-таки процент. И этот долг она практически закрыла за четыре года.
– Эй! Что застыл… Гляди, какая красота!
Я и гляжу. Это действительно невероятно красиво. Мы будто парим над скалистыми вершинами, безбрежными изумрудными лесами, бурными реками и высокими водопадами. Но гораздо любопытнее мне почему-то наблюдать за Темекаем. Он по-настоящему влюблен в свой край. Это чувствуется. Благодаря непонятно откуда взявшемуся острому приступу эмпатии я будто вижу эти земли его глазами. И чувствую этот мир так, как чувствует его он. Это удивительно странное сбивающее с толку ощущение. От которого перехватывает дыхание.
В какой-то момент Акай опускает ручку управления, и мы начинаем довольно быстро снижаться. Мое сердце оседает в пустой желудок, кажется, еще немного, и мы к чертям разобьемся о скалы, а когда я уже готов заорать в голос от страха, Темекай делает крутой вираж, и мы снова устремляемся к небу.
– Ты сумасшедший, – шепчу я, забыв о субординации. Сдергиваю наушники. Ошалело трясу головой. А он, вместо того, чтобы сделать мне замечание, откидывает голову и смеется.
Ч-черт. Если бы нам не нравилась одна и та же женщина, мне бы мог понравиться… он.
Сумасшедший тип. На всю голову двинутый. Глядя на такого, начинаешь верить, что возраст действительно в голове.
– Ну, что, сынок? Если хотим застать твое начальство, пора возвращаться.
Киваю. Его «сынок» теплым комом сворачивается в желудке. Меня так никто прежде не называл.
Глава 4
Это обычно случается осенью и весной. Если относиться к себе внимательней и не пропустить характерные симптомы, то ситуацию чаще всего можно довольно быстро купировать.
Сначала исчезают цвета. Не все сразу. По одному. Как огоньки на новогодней гирлянде, когда перегорает лампочка одного цвета, а следом за ней – по цепочке гаснут все остальные. Первым выключается красный, потом зеленый… Мир вокруг становится блеклым, будто выцветшим. А если не принять мер, в какой-то момент превращается в черно-белый. Такой, знаете, как кадры исторической кинохроники.
А потом приходит апатия.
– Нет, что ни говори, а здесь очень красиво. Когда Жорик купил путевку в эту дыру – я, как могла, отнекивалась. Представляешь, сюда, вместо Швейцарии! Я уж было решила, он спятил. Но тут совсем неплохо, Мариш. Вполне на уровне. Костоправ здесь хороший. А у Жорика – спина, ну, ты в курсе… Это еще из спорта. В общем, пока он на этих своих процедурах, я гуляю. Знаешь, какие тут альпийские луга? Да таких даже в Альпах нет. Клянусь. Бескрайние изумрудные просторы. И все цветет – цветет. Жаль, набрать букет не разрешают. А то я бы попрактиковалась. Что, я зря курсы флористики окончила? Как, ты что, не знаешь? Я училась у самого…
Разодетая в пух и прах девица отдаляется. Голос постепенно стихает и растворяется в череде других звуков. В шорохе ветра, заливистых трелях тетеревов и шуме горной реки, рев которой разлетается на несколько километров.
Изумрудные просторы, значит?
Устремляю взгляд вдаль. Так странно. Краски яркие, хотя еще вчера утром, собирая бадан, я с трудом отличала его почерневшие за зиму листья от только-только проклюнувшейся сочной травы.
Неужто надвигающаяся депрессия отступила? С чего вдруг? Никогда прежде со мной такого не случалось.
Кручу в руках телефон. Может, позвонить своему психиатру?
Смешно… У кого-то есть личный фитнес-тренер. У кого-то – косметолог. Или, там, мастер маникюра. А у меня – у меня свой психиатр, да. Непростой мужик, с кучей регалий. Акай очень трепетно заботится о моем здоровье. В том числе и душевном. Для меня все только самое лучшее. Растягиваю губы в невеселой улыбке.
– Сана, можно? Я стучал, но ты, похоже, не услышала.
– Конечно. Проходи… – взмахом руки я приглашаю в кабинет своего помощника. Радуюсь, что появился повод отсрочить принятие решения. Пусть даже потом я буду жалеть.
Юрий Самойлович отчитывается о заполняемости, назначенных программах реабилитации и наших успехах. Я оживаю, погрузившись в привычную рутину. Работа дает мне то ощущение важности собственной жизни, которого мне так недостает. Здесь меня ценят за мои знания в медицине и судят обо мне по делам. Здесь советуются со мной, ловят каждое мое слово… Здесь никому нет дела до моего прошлого. Здесь я и сама начинаю верить, что оно надо мной не властно. Здесь я чувствую себя более защищенной, чем где бы то ни было. Ощущение обманчивое. Но порой такое необходимое…
– Юр, а почему вы жене Георгия Степановича никаких процедур не назначили?
– Так она ни на что не жаловалась…
– Ну, а спа-программу мы зачем ввели в прайс? Как раз ведь на такой случай.
– Извини. Похоже, я недосмотрел.
– Ты не виноват, что мы никак не раскрутим это направление, – отмахиваюсь. – Я хотела дать распоряжение администраторам, чтобы предлагали дополнительные услуги сопровождающим прямо при заселении, да замоталась и напрочь забыла.
– Может, какую рекламу запустить?
– Обязательно. Напечатаем завлекательные рекламные листовки и разложим в номерах. Я поговорю с маркетологами. – Кошусь на часы, после двух у Юры очень плотный график, поэтому я тороплюсь поскорее свернуть нашу планерку. У меня тоже по горло дел. Переговоры с дистрибьюторами и эсэмэмщиками. А еще один очень важный звонок – в германскую клинику, где до недавнего времени лечился наш пациент.
Мой календарь расписан поминутно. Чтобы пройти курс реабилитации лично у меня, люди выстраиваются в очередь вперед на долгие годы. Я красива, успешна и богата. Для других я – эталон состоявшейся женщины. Мне бы жить да радоваться. Но вот ведь черт… Я не в силах забыть, как оказалась здесь. И чего мне это стоило. Глядя на себя в зеркало, я вижу убогую девочку, как призрак бродящую по этим горам вслед за полубезумным дедом.
Растираю виски. Мне не следовало теребить прошлое, но что уж теперь? Иду в небольшую примыкающую к кабинету уборную. Набираю полные пригоршни студеной ледниковой воды. Перед глазами серыми смазанными сполохами…
– Сана! Ты слышала, что я сказала?
Нет. У меня дико болит живот. Болит так, что в глазах темнеет. Как начал еще с вечера, так и не отпускает.
– Твой дедушка погиб. В ущелье был камнепад, ты в курсе? К сожалению, его задавило. Сана… Да что же это такое? – представительница соцслужбы, приехавшая из поселка, обводит взглядом собравшихся местных. – Она как вообще, говорить умеет?
– Умеет. Девочка, конечно, с чудинкой, но не немая.
– Может, у нее шок?
Тетка сжимает пальцы на моем запястье. У нее длинные хищные, как у ястреба, когти с облупившимся на концах ярко-алым лаком. На большом пальце – нагноившаяся заусеница.
– Поскольку у тебя нет других родственников, мы вынуждены оформить тебя в детский дом. Всего на год, пока тебе не стукнет восемнадцать. Ты знаешь, что такое детский дом? Там о тебе позаботится государство.
Живот скручивает новой порцией боли. Я что-то бессвязно мычу.
– Вы уверены, что она умеет говорить? Её кто-нибудь слышал? Не знаю, можно ли ее к нормальным детям пускать… – нервничает женщина, одной рукой все так же сжимая мое запястье, а другой – тонкую папочку-скоросшиватель.
– Я слышал. Она иногда заходит в мой магазин купить чего по мелочи. Спички там… Или всякое разное.
– Ладно. В любом случае, я не могу ее здесь оставить… Пойдем! – женщина дергает меня сильней. Так, что кость в плечевом суставе щелкает. Я послушно иду за ней, но уже через пару шагов мир перед глазами меркнет.
Как выясняется уже после, у меня обычный, не самый сложный перитонит, который чуть было не стоил мне жизни. Ни в какой детский дом тогда мы, конечно, не едем. Меня отправляют сначала в больницу, а потом – прямиком на операционный стол. С того света меня вытаскивает пьяный, прошедший не одну горячую точку хирург. Таких спецов в провинции днем с огнем не сыщешь. Но мне везет. Из столичной клиники Федора Измайловича, героя нескольких войн, выгоняют с волчьим билетом. За пьянство.
Мое сердце на операционном столе останавливается дважды. И хотя я прекрасно осознаю, что происходит, страха нет вообще. В момент, когда моя душа отделяется от тела, я чувствую благодать, знакомую лишь тем, кому довелось побывать за чертой при жизни. И да, я в курсе, что моя психика… нестабильна. Но я точно знаю, что происходящее со мной в те растянувшиеся на миллиарды лет секунды – вовсе не игра больного воображения.
И что тот мальчик мне не привиделся.
Я набираю еще воды. Плещу в лицо и выхожу прочь из уборной.
За окном удивительно ясно. Солнечный свет заливает стену слева от широкого окна и по мере того, как день движется к своему завершению, стекает на отполированный пол. Рисует причудливые узоры на ковре, а ближе к вечеру ускользает сквозь приоткрытую оконную створку.
Касаюсь поверх одежды практически стертого временем шрама.
– Сана Шакаевна, к вам тут пришли.
– Кто?
– Какой-то мужчина. Говорит, что новый начальник охраны заповедника. Может, записать его на прием?
– Нет-нет. Все нормально. Пусть заходит… – бросаю взгляд на часы. Время позднее. И если честно, я уже не ждала, что Иса заглянет. Да и ни к чему это. Тогда какого черта меня так взволновало? Нам ничего не светит. И я прекрасно это понимаю. Понимаю до тошноты, до скручивающих желудок рвотных спазмов.
– Привет. Можно?
– Привет. Чем могу помочь?
Я стараюсь на него не смотреть. Потому что он очень странно на меня действует.
– Хм… Ты предлагала сделать мне перевязку.
– Да. Точно.
– К тому же, мне нужно забрать машину. Я без нее как без рук.
– Действительно. Что ж, ты очень вовремя, я как раз собиралась домой.
Расстегиваю медицинский халат. Но поймав его взгляд, замираю и как преступница отдергиваю руки. Мое тело обмякает, будто из него рывком выдернули позвоночник. Я опираюсь на край стола ладонями. Он подходит ближе. Кажется, что мир вокруг нас пустеет и сжимается до крохотной пульсирующей точки. Мы стоим в хрупкой скорлупе комнаты, боясь пошевелиться.
– Ты понимаешь, что с нами происходит? – интересуется Иса, растерянно зарываясь пальцами в волосы.
Вообще-то нет. Я понятия не имею. Зато я наверняка знаю, что ни к чему хорошему это не приведет.
Трясу головой в попытке избавиться от наваждения. С грохотом закрываю шкаф. И резко меняю тему, напоминая и ему, и себе о главном.
– Говорят, Акай провел для тебя экскурсию.
– Да. Было дело.
– Такой чести удостаиваются немногие. Похоже, ты ему понравился, – сметаю в сумочку ключи и, подперев бедром стол, начинаю просматривать документы, над которыми хотела поработать дома. Засовываю их в папку. Решительно шагаю к двери.
– Это плохо или хорошо?
Медлю, зажав в ладони дверную ручку. Плохо это или хорошо? Из глубины горла рвется горький смех.
– Для кого как, – отвечаю я довольно размыто.
Мы спускаемся на первый этаж. Проходим мимо ресепшена.
– А для тебя?
– Что?
– Спрашиваю, а для тебя?
– Тебе не кажется, что мои отношения с Акаем вообще не твоего ума дело?
– Думаешь, я ему разонравлюсь, когда он узнает, что я к тебе пристаю? – он холодно улыбается. А я… я снова замираю. Так и не сев в машину. Откидываю голову и смеюсь. Громко. От чистого сердца. Посмеиваясь, устраиваюсь на сиденье. Прилежно пристегиваю ремень. Под его пристальным немигающим взглядом, в котором мне чудится что-то до боли знакомое.
– Я сказал что-то смешное?
– Очень!
– Не хочешь пояснить?
Почему бы и нет? Уж лучше сразу расставить точки по местам. Потом меньше проблем будет.
– Он тебя уничтожит, Иса. За один только взгляд в мою сторону.
– И тебя устраивает такая жизнь?
О, нет. Меня просто никто об этом не спрашивает. Выбор мне предоставили лишь однажды. И я его сделала. Все, что происходит в моей жизни теперь – последствия того не вполне осознанного решения. Ведь что я, испуганная до ужаса, сломленная так, что и не починить, могла в тот момент понимать? Ничего. Я не понимала, что меня ждет на самом деле. Я была глупой забитой девочкой, утратившей всякий контроль над своей жизнью.
– Конечно, – демонстративно обвожу взглядом свои владения. – Более чем.
Иса замолкает. И дальше мы едем молча. Он думает о чем-то своем, может, о том, что все бабы – корыстные бляди, и сверлит меня тяжелым пробирающим до костей взглядом. Вероятно, он меня ненавидит. Я много раз с таким сталкивалась. В конце концов, Иса не первый мужик, который на меня запал. Все, что за этим последует, я проходила миллион раз. Любому самцу гораздо легче переживать отказ, когда он уверен, что дело не в нем, а в сучьей бабьей натуре.
Пусть… Мне до этого дела нет. Обычно нет. Да. Только рядом с ним почему-то не по себе как-то.
Паркуюсь в стороне от дома. Провожу ритуал с открыванием замков и отключением сигнализации. Прохожу в дом и застываю соляным столбом, когда он осторожно обнимает меня за плечи.
– Ч-что ты делаешь?
– Провожу один научный эксперимент.
Он прижимается губами к сладкому местечку в основании шеи. Меня охватывает странное чувство беспомощности. Я хочу это все прекратить. И одновременно с этим я очень хочу продолжить. Зайти за черту хоть чуть-чуть. Из чувства протеста или, может, по какой-то другой причине… Я поворачиваюсь в полупрофиль. Наши губы замирают в каких-то миллиметрах. И соприкасаются. В отличие от Акая, Иса ненамного выше меня. Мы идеально с ним совпадаем. В мучительном мареве острого, скручивающего нутро желания мелькает удивительная мысль, что он словно вылеплен для меня по спецзаказу в небесной мастерской.
Иса отрывается от моих губ и, задевая мочку зубами, шепчет:
– Врунья!
– Что?
– Говорю, врешь ты все. Если бы тебя все устраивало, ты бы не реагировала на меня так.
Он прав. Он, черт возьми, прав!
– Уходи. Бери машину и проваливай!
Глава 5
Я прихожу в себя резко. В комнате, где бы я ни был, темно. Темно так, что хоть глаз выколи. И мне вдруг начинает казаться, что именно это со мной и случилось. А что? От Бульдозера и его шайки можно ожидать чего угодно. Мои глаза не дают им покоя вот уже сколько лет. Так что такой исход, наверное, даже логичен. Тяну к лицу обмякшие руки. Но их движение пресекают ремни, которыми я пристегнут к койке. Паника окатывает с ног до головы. Это действительно страшно – знать, что ты полностью ограничен в движении. Я начинаю биться в страшной агонии. Я сиплю…
И в этот момент ко мне впервые приходит она.
– Т-ш-ш-ш. Тебе лучше не делать резких движений!
– Ты кто? Где я?
Свой голос я узнаю с трудом. Во рту пересохло. Язык еле ворочается, и кажется, будто каждое слово царапает глотку до крови. Я ощущаю ее металлический вкус во рту, отчего меня не на шутку мутит. Захлебнуться собственной блевотиной в таком положении проще простого. Осознание этого факта подхлестывает мою панику до новых запредельных высот.
– Ты в больнице. А я – твоя соседка.
В тишине, нарушаемой лишь монотонным гулом, природа которого мне непонятна, да моим шумным дыханием, скрипят пружины. Я различаю шорох ткани, звук чужих нетвердых шагов. Поворачиваю голову на звук и понимаю, что темнота все же не абсолютна. Ее совсем немного разбавляет свет молодого месяца, проникающий в узкое окно. Значит, я все-таки не ослеп. Значит, все же кто-то проснулся и поднял шум до того, как случилось непоправимое. Странно, но я не вполне уверен, что рад этому факту. Даже в таком паршивом состоянии я вполне отчетливо осознаю, что теперь начнется. Врачи непременно доложат о произошедшем ментам. А те, уж конечно, не упустят возможности вытрясти душу из Бульдозера и его шайки. Да и руководству детдома достанется – тут без вариантов. А значит, моя и без того дерьмовая жизнь там превратится в кромешный ад. Вполне вероятно, я еще не раз пожалею о том, что не сдох сегодня.
Моего разгоряченного лба касаются прохладные пальцы. Я жмурюсь от удовольствия. Ловлю себя на мысли, что никто и никогда до этого не касался меня так ласково. Чужие прикосновения в лучшем случае обезличены – например, ежегодные осмотры врача, а в худшем – они не несут ничего, кроме боли. Но тут… Тут ведь совсем другое дело. Я смаргиваю неожиданно выступившие на глазах слезы и как кот тычусь башкой ей в руку.
А она тихо смеется.
Сдвигает ладонь и осторожно ведет пальцами по колючему ежику, покрывающему мою черепушку. Уебищная прическа. Но в детдоме это никого не волнует.
Хорошо… Как же хорошо – последняя мысль, которая мелькает в моей голове, прежде чем я отключаюсь. В тот момент у меня не возникает вопроса, какие повреждения я получил. Глаза, жопа целы – и ладно.
О том, чего меня лишили, я узнаю чуть позже.
Дерьмо! Встаю с кровати и подхожу к окну. Похоже, бессонница мне на сегодня обеспечена. Ну, а чего я хотел, позволяя воспоминаниям вырваться из-под контроля? Тру плечо, которое перевязал сам. То, конечно, болит, но это дело привычное.
Из окна моей скромной избушки открывается довольно-таки интересный вид. Прямо на дом Саны. Впрочем, когда электричество отключено, его контуры практически полностью сливаются с окружающими пейзажами. Вот только сейчас свет горит. Ей-то чего не спится?
Отхожу от окна. Нашариваю в темноте ноутбук и гуглю название санатория. У него свой вполне приличный сайт, отвечающий всем современным стандартам. С кучей фото. В том числе и рекламных. На некоторых из них – она. Сана… Вот – в белом медицинском халате у какого-то хитроумного прибора. Вот, в дорогущем костюме, за столом в том кабинете, где мне удалось побывать. На встрече с губернатором, на каких-то международных медицинских конгрессах…
Захлопываю крышку и снова вскакиваю с постели.
– Думаешь, я ему разонравлюсь, когда он узнает, что я к тебе пристаю? – всплывает в памяти вопрос, который я ей с какого-то перепуга задал. А следом, эхом, её звонкий смех.
Черт… А ведь в ее глазах я наверняка выгляжу клоуном. Это мне известно, кто я есть на самом деле и чего стою. А ей… Откуда? Для Саны я самый обычный трудяга. С зарплатой – хорошо, если в полторы штуки баксов. Смешно? Еще как. Что я могу предложить такой женщине, кроме секса? Правильный ответ – ни-че-го. Вот она и потешается надо мной, убогим. Кстати, довольно сдержанно. Щадя мои чувства. В конце концов, она не высмеяла меня в открытую, как, наверное, было бы даже правильно, учитывая то, как дерзко я себя вел.
Трясу головой. Черте что. Каким хреном я вообще думал? Зачем подставлялся? Расскажи она Темекаю о том, что произошло, и…
– Он тебя уничтожит, Иса. За один только взгляд в мою сторону.
Вот именно. В чем в чем, а в этом сомневаться вообще не приходится. И что тогда? Завалю порученную операцию, даже её не начав? Я ведь своими глазами видел, как он на нее смотрит. Так спятившие коллекционеры глядят на самые редкие, самые вожделенные и недоступные предметы искусства.
С другой стороны, я почему-то уверен, что ничего она ему не расскажет. Я готов поклясться, что с первой минуты нашей с ней встречи нас с ней обуревают схожие чувства. Уж что-что, а невербальные сигналы я считываю, как хорошо настроенная на её частоту радиостанция. Уверен, если бы я продолжил, если бы я стащил с нее модные летние брючки и пробрался под трусики пальцами, там бы было горячо и мокро.
Твою мать! Касаюсь лбом довольно грязного, но, к счастью, прохладного стекла. Вот о чем мне по-хорошему вообще не стоит думать. Но как тут остановиться?
Она хочет меня. Сто процентов, хочет. Неужто старый хрен не справляется?
Нет. Нет! Об этом лучше не думать. Не представлять ее, тонкую, в его медвежьих лапах. Но перед глазами один черт заевшей кинопленкой – как он на нее взбирается. Тяжелый и нетерпеливый, охочий до ее молодого тела. Как гнет его под себя и заламывает.
Я грязно матерюсь в тишине. И возвращаюсь в кровать.
Благо в последующие дни у меня такой плотный график, что становится как-то не до душевных метаний. Больничный я не беру, опасаясь со старта нарваться на насмешки коллег. Те, по понятным причинам, мой приезд воспринимают в штыки. Наверняка на мою должность метил кто-то из местных. Оно и понятно, редко когда к такой работе привлекают людей со стороны. Обычно предпочитают своих. Из тех, кто хорошо знаком с местностью и прочей спецификой.
Я прекрасно осознаю, что мне придется здорово попотеть, чтобы завоевать какое-никакое расположение. Поэтому с самого первого дня включаюсь в работу с мужиками на равных. Может, поэтому плечо заживает не так быстро, как это происходит обычно. По-хорошему, мне следует обеспечить себе покой. Но где там? Мы то один кордон объезжаем, то другой… Развозим запасы, прокладываем тропы, обеспечиваем безопасность туристических групп, которые потянулись в край с начала сезона. Ну, и браконьеров, само собой, ищем. Правда, за неделю, что прошла, серьезных происшествий не было. Так, оформили пару протоколов на незадачливых рыбаков.
Работаю пока без выходных. Хотя никто этого от меня не ждет. По большей части отмалчиваюсь. Говорю сугубо по делу. А вот к подчиненным прислушиваюсь. Впрочем, мужики у меня не из болтливых. А может, осторожничают, не зная, чего от меня ждать. Я бы на их месте вел себя точно так же.
– Ну, что, Степан, какой у нас план на сегодня?
– Доширак согласился сосватать своего козла нашим в Малиновку. Надо доставить, пока не передумал. С него станется.
Моргаю. Все, что произносит Николай – для меня звучит как абракадабра, хотя за неделю я вроде уже привык к их своеобразной речи. В любом случае, уточнять сказанное я не спешу, справедливо рассудив, что ситуация прояснится по ходу.
И она проясняется. Открыв рот, смотрю на коричневого в пятнах козла, стоящего посреди принадлежащей заповеднику лодки.
– Это что еще за на хрен? – щурюсь я, уже было решив, что надо мной издеваются.
– Это мой Гоша. Отдаю горемычного вам на расплод.
Перевожу взгляд на древнего сморщенного, как запеченное яблоко, мужичка. То ли дочерна загоревшего, то ли до такой степени грязного.
– Мне?
– Ну, а кому? Ты ж начальник, я так понимаю? С тебя и спрос. Вы уж его доставьте с комфортом. Не ближний-то путь. А потом еще и козочки из него все соки выпьют… Ой, может, и зря его так задешево… Всего-то за пузырь.
Нет. Похоже, самому мне с происходящим не разобраться.
– Степаныч, – оборачиваюсь к дежурящему со мной в паре патрульному, – ты мне можешь русским языком объяснить, какого черта происходит?
– А что тут непонятного? Наши бабы из поселка договорились с Дошираком, что тот им Яшку отдаст. Покрыть тамошних козочек. Зимой – то туда не добраться. Вот и живут они натуральным хозяйством. Животину разводят, пчел… А Яшка – козел отличный.
– Мать – стопроцентная чешская пятилитовка! – вставляет свои пять копеек Доширак, как будто мне о чем-то говорит эта информация. – Да и отец с отличной молочной линией!
– Так нам его нужно в поселок доставить? – как дурак уточняю я. Нет, конечно, я понимаю, что на дальних хуторах живут сотрудники заповедника. И, наверное, это действительно входит в наши обязанности. Попробуй, разберись, как и что тут у них заведено.
– Ага. По речке быстрей всего. В прошлый раз мы быка по воздуху на вертолете доставляли. Так у того от стресса, видать, ничего не вышло.
Смешно. Но делать нечего. Осторожно забираюсь в лодку. Гоша угрожающе косится на меня из-подо лба. И я начинаю переживать насчет его намерений. Ловлю себя на том, что широко улыбаюсь. Ну, какая же идиотская ситуация. И это – моя жизнь теперь. Тени, если узнают, будут ржать надо мной до конца жизни. Ну, ведь какая байка! «Как я Гошу на случку возил»…
Степаныч заводит мотор. Козел начинает метаться. Я придерживаю его за цепь, чтобы тот к чертям не перевернул нашу лодку. Денек погожий. И если эта тварь, наконец, успокоится, можно здорово кайфануть от незапланированной прогулки по озеру.
– Слушай, Степаныч, все понятно. Но почему Доширак?
– А ему если налить, он через три минуты уже готов будет, – смеется мужик в усы. И я смеюсь тоже. Ну, ведь и правда – смешно. Едем долго. По берегам – такая красота, что дух захватывает. Я то по сторонам смотрю, то жмурюсь, подставляя лицо ласковому весеннему солнцу и хрустальным звонким брызгам воды. Не знаю, как козел, а я почти что счастлив. Хотя это козлу, а не мне, в поселке неплохо обломится.
– Гляди! – Степаныч тычет грязным, в машинном масле, пальцем в небо. Красную точку вертушки на фоне белых ледников в верховье я замечаю сразу.
– Что он здесь забыл?
Читать бесплатно другие книги:
