Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 1 Мелан Вероника

Глава 1

Мир Уровней. Нордейл.

Айрини.

(Mat Kearney – Chasing The Light)

– Мисс Айрини, просыпайтесь! У вас на одиннадцать клиент!

Стук в дверь аккуратный, но настойчивый. Так стучит в камеру надзиратель, готовый вести узника на расстрел, но перед этим исполнить последнее заветное желание.

– Завтрак на столе!

Я до сих пор не понимала, люблю я ее или ненавижу – свою помощницу: немолодую полную женщину, вызвавшуюся за небольшую зарплату исполнять роль кухарки, экономки и секретаря. Внешностью Дамира обладала экзотической – имела темные раскосые глаза, смуглую кожу и черные, постоянно скрученные на макушке узлом, волосы. Макияж обожала чрезмерный: глаза обводила так, будто от стрел на веках зависела погода, настроение и общее мировое благополучие, про помаду вообще лучше молчать. Но готовила сносно и имела главное нужное мне качество – умела не выказывать свое мнение и не мешать.

Кроме моментов пробуждения…

– Мисс Айрини!

«Надзиратель» стоял по сторону танком, готовым превратиться в бронебойный таран.

– Иду я…

Ноги на пол, темные волосы по плечам.

Когда-то я любила просыпаться по утрам. Год назад. А теперь, когда жила под чужим именем, в чужом теле и мире – нет. Потому что за первые несколько минут после возвращения нагулявшегося по снам сознания и после открытия век, я испытывала весь набор негативных чувств: от паники до глухого негодования.

«Я не Айрини… Меня – той, которой я когда-то была, – больше нет».

И будет ли вновь, неизвестно.

Но жизнь есть жизнь. Если я проснулась, значит, это все пока зачем-то нужно.

– Блинчики, джем, маслице. Кофе уже на столе. Сейчас уберусь у вас в спальне и уйду.

Мелькала у плиты цветастая юбка, брякала в раковине посуда.

– Обед в холодильнике – только разогреть.

Дамира – потрясающая женщина. Хотя бы потому, что, считая меня шарлатанкой (как и все), умела не осуждать. Я бы знала, если так, я бы почувствовала. Недаром ведь я уже почти восемь месяцев держала в Нордейле агентство «Счастливая Судьба», где оказывала людям, как полагали соседи, весьма сомнительные услуги по исправлению реальности. А я их действительно оказывала. И даже не филонила – не умела, потому что я Мена из другого мира. Корректор действительности, попавший в Мир Уровней по случайности. В грешное тело слишком тощей и неприметной, на мой вкус, Айрини Донатти. И нет, я ее не убила и не съела, и даже не вытеснила из собственной головы – в общем, долгая и неприятная история. И до сих пор не научилась любить эти тонкие пальцы, которыми теперь сжимала вилку; узкие вытянутые ногти; и эти тусклые темные волосы, которые терпеливо по утрам расчесывала.

Сейчас десять двадцать. У меня сорок минут на завтрак и хорошую зарядку. Нужно как следует растянуть и размять позвоночник – проводник главных энергетических каналов, иначе физическая оболочка плохо служит сознанию. В моей профессии – недопустимо. После короткая медитация – успокоение разума, затем – клиент.

– Я вечером приду, ужин принесу.

Дамира походила на Вергерку из моего мира – женщину из нации чуть ушлых, умеющих приспосабливаться к жизни людей, с врожденным базовым пониманием чужой психологии. Сейчас черные глаза смотрели вроде бы на меня, а вроде бы и вскользь. Как если бы говорили: «Хорошо хоть черепа и свечи в доме не держишь. Меньше пыли вытирать».

Не объяснять же ей, что черепа мне не нужны в принципе. Мены с рождения умеют ощущать и управлять вибрациями мира, чувствуют тончайшие изменения структуры материальных и тонких вещей, способны подселяться в чужое сознание. Да, кое-где нас зовут «подселенцами» – некрасивое и неверное слово, которым обзывают не имеющих собственного тела астральных пиявок. Но я – не пиявка. И тело у меня было. Куда лучше нынешнего, между прочим…

Но не портить же себе настроение из-за несостоявшейся дискуссии.

– Хорошо. – Это про ужин. – Приноси.

Она брала за свои услуги всего пятьдесят долларов в неделю. И не слишком раздражала – умела прятаться под маской благодушия, в которое сама иногда верила.

– Тогда… хорошего вам дня.

В чем он заключался – ей неведомо. Но платила я исправно.

– И тебе.

– До вечера.

Дамира выплыла из кухни, как сотканный из пестрых цветов и пышных форм корабль.

Я стояла на балконе с чашкой дымящегося кофе в руках. Скоро табличка на дверях агентства перевернется с «Закрыто» на «Открыто», но эти пять минут мои. Совсем. Уплывала спешной походкой вдоль по освещенной утренним солнцем улице фигура моей экономки; гостеприимно распахнула вход пекарня напротив. Хороший проспект, хороший город, хороший Мир. В конце концов, он принял меня на границе, впустил к себе, позволил жить. Хотя бы так. И никто не виноват, что год назад я была куда более привлекательной внешне блондинкой, и звали меня Реной.

Почти Айрини.

Но нет. Айрини была парикмахершей и владела этой двухэтажной квартирой в Нордейле, в то время как я родилась и выросла на Литайе, далеком отсюда мире. Айрини принимала на первом этаже клиентов для стрижки, я – для исправления судьбы. Кабинет, конечно, пришлось переделать, благо средств на счету хватило, а деньги после – дело техники. Жизнь с рождения наделила меня правом вмешательства в дела тех, кто просит о помощи, а репутация наработалась быстро, ведь сарафанное радио до сих пор работает куда лучше наружной рекламы. Не стоит упоминать о том, что желающих изменить судьбу к лучшему во все времена находилось достаточно.

Узкий проспект оживал, наливался уверенным предполуденным светом, я же привычно ловила интуицией окружающие волны. Спокойно внутри, спокойно снаружи. Насколько это возможно, потому что Айрини – дама в прошлом, вероятно, с очень взбалмошным характером – наработала в собственном мозгу такое количество негативных нейронных связей, что я ежедневно скрипела зубами. Недаром она решила свести счеты с жизнью, наверное, несчастная любовь. Увы, ее пустое физическое тело, в которое я вселилась в последний момент перед угасанием, не сохранило памяти. Но без душевных мук, я была уверена, не обошлось. И, привыкшая в прошлом сомневаться и думать о плохом, Айрини теперь здорово осложняла мне жизнь в настоящем: приходилось каждые пять минут выравнивать собственное шатающееся, как пьяный матрос, настроение.

Хвала Создателю, моих сохранившихся способностей хватало на то, чтобы помогать другим. А вот чтобы помочь себе…

Чтобы каким-то образом помочь себе, мне требовалось перенестись на год назад в прошлое, изогнуть время. И, подселяясь в сознание к людям, я искала информацию о том, кто бы мог подобное осуществить (если мог), но пока не находила. Граждане Мира Уровней все, как один, панически боялись местной власти – неких невидимых, но вездесущих Комиссионеров, о которых практически ничего не знали. «Серебристая одежда, белая полоса на бортах машин, абсолютное могущество» – вот и весь набор знаний.

Про могущество, похоже, не врали, потому что весь Мир Уровней сверху донизу был создан из очень гибкой, но незнакомой мне ранее по свойствам материи: чувствительной, филигранной, по-особенному «живой». А насчет паники граждан – это, похоже, подсадное. Каждый получал вмонтированную в голову дозу «страхалина» при переселении – ведь во все времена так проще управлять людьми.

Как бы то ни было, с Комиссионерами я пока не встречалась, да и не особенно желала. Чувствовала, что они, если и люди, то очень странные, и общий язык нам будет найти нелегко. А проблемы со «структурами» я уже имела в прошлом, и желанием получить их вновь не горела.

Оставшийся на дне чашки кофейный глоток остыл. Я выпила его почти без удовольствия.

Впереди зарядка. И первый визитер. Нужно поторопиться.

– Нужно, чтобы завтра клиент сказал в моем кабинете «да» и подписал договор. На тех условиях, которые уже предложены. Это возможно?

– Возможно.

Я откровенно скучала. Они, мои посетители, всегда просили одного и того же – счастья. Чувствовать себя хорошо. Только шли к этому посредством долгого передвижения через ненужные диалоги, встречи, сдачи экзаменов, компромиссы и заковыристые случайности. Нет, чтобы хоть один пришел и заявил прямо – «кайфа!» (с таким работать оказалось бы куда интереснее), но нет, очередная «сделка». Путь, состоящий из многих миллионов шагов, к радости.

Но не мне решать. Как говорится, «все разрешено».

– И это не должно выглядеть со стороны как давление…

– Не будет.

– Или как подлог…

– Тоже нет.

– Или как будто кто-то подсыпал клиенту медикамент, который вызвал податливое состояние ума…

«Вот это фантазия!»

– Никто ничего не заметит, я вас уверяю.

Уверять, находясь в слишком худом и угловатом теле Айрини, которое, как ни размести в большом кресле, а все одно – выглядело тщедушным, было проблематично. А мой гость, мистер Рой Донкинсон, и без того оказался человеком весьма сомневающимся. И потому поинтересовался:

– Как вы можете это знать?

– Обыкновенно. Потому что это моя работа.

Парикмахерша-Айрини может и не выглядела уверенной в собственных силах, но вот голос мой звучал, как «даю вам стопроцентную гарантию или деньги назад на ваш счет» – это прописывалось в договоре.

Рой, сидящий на диванчике для посетителей, в который раз платочком вытер блестящую потную лысину, обрамленную «горшочком» из русых волос. Глаза его скрывали толстые, как прозрачные дверцы банковского сейфа, линзы круглых очков. И еще эти густые усы, резко контрастирующие с проплешиной – весьма занятный субъект, ориентировочно лет пятидесяти. Бизнесмен.

– У меня не будет второго шанса.

– Понимаю.

За восемь месяцев подобных диалогов стены кабинета слышали десятки, если не сотни.

– Второй шанс и не понадобится. Если я ответила, что смогу вам помочь, значит, я смогу.

– И… мистер Атрек… не усомнится?

– В чем?

– В том, что решение принял он сам?

– Конечно нет, – вздохнув, я пояснила. – Я ведь буду менять реальность не мистера Атрека – он ко мне за помощью не обращался, – а Вашу.

– В каком смысле?

Я заранее ощутила утомление. Рассказывать обычным людям то, что знаешь и понимаешь с самого детства, – задача сложная. А если это касается вещей, для которых в людском языке вообще нет слов, одни только ощущения, то совершенно непосильная. Но мне на самом деле не требовалось ничего объяснять, лишь убедить в собственной компетентности. И я, чувствуя себя третьесортным актером, зазубрившим на зубок один-единственный абзац текста, принялась декламировать.

– Мистер Донкинсон, вы допускаете, что ваша завтрашняя ситуация может развернуться, скажем, пятью разными вариантами?

«На самом деле несколькими миллионами: там, где клиент выпил воды, где не выпил, где крутил в руках ручку, где не крутил, где положил ее левее, правее или еще правее, где после толкнул ногтем среднего пальца… – и так до бесконечности». Начни я подавать правду в неупрощенном виде, и Рой спекся бы на первом же предложении. Поэтому я упростила.

– Где ваш клиент скажет «нет», где скажет «скорее всего, нет», где будет «не знать», где кивнет, что «скорее всего, да» и где будет полностью согласен. Допускаете?

– Конечно.

– Отлично. Теперь, пожалуйста, допустите мысль о том, что все эти ситуации уже существуют…

– Будущее в настоящем?

«На самом деле абсолютно ВСЕ существует только в настоящем времени, но тут проще спиться, чем объяснить».

– Просто существуют.

– Х…хорошо.

И по блестящей лысине опять прошелся влажный тканевый платок. После скрылся, сунутый дрожащей рукой в нагрудный карман. Скорее всего, Рой Донкинсон не из тех, кто привык обращаться за помощью к «доморощенным» провидцам или гадалкам, но важность завтрашнего момента толкнула его прямиком в мои объятья. И еще, вероятно, чья-то рекомендация. Человека, которому он доверял.

– Так вот, я сделаю так, что ваша судьба из всех существующих вариантов выберет тот, где клиент говорит «да» и ставит подпись. Это касается только вас. Не клиента. Понимаете?

Рой не понимал. Я не винила – он попросту не мог этого понять без той школы, которую я прошла, и без моих же врожденных способностей. Но держался стойко.

– А… как вы это сделаете?

Приехали. Ну, не спрашивает же он, как именно чинят мотор его машины, или какой инструмент берут в руки, чтобы изъять часть кишечника? Это детали. Мелочи и тонкости, известные лишь профессионалам.

Я утомленно заскользила взглядом по полкам с «умными» книгами, которые сама же покупала для антуража в лавке на соседней улице. Почти все антиквариат со стертыми названиями – так солиднее.

Что ему ответить? Что я – Мена? И он спросит: «Какая такая Мена?»

И польется сага:

«Понимаешь, Рой, – я от напряжения начну говорить тише и подамся вперед, – Мены – это такие люди, которые рождаются в моем мире, чтобы в определенные моменты уметь вносить нужные и важные изменения в ткань бытия». – «Для чего? Для удержания равновесия мира». – «Что? Были ли мои родители тоже Менами? Нет, мир наделяет Даром случайного ребенка тогда, когда приходит правильный момент». – «Много ли нас рождается? Очень мало. Хорошо, если по всему миру наберется человек двадцать единоживущих… Это означает „живущих в одно и то же время“». – «Что не так с равновесием нашего мира? Видишь ли, Литайя устроена иначе, нежели Уровни. Тут, насколько я поняла, сохранность целостности мироздания держит некий центральный объект, типа оси, а наша гармоничность реальности зависит от людских поступков. И, если кто-то замышляет недоброе – нет, не просто оскорбить соседа словом или совершить кражу, – а по-настоящему недоброе… Ну, например, проектирует оружие массового поражения или же готовит план убийства множества людей – тогда приходят на помощь Мены. У нас пожизненное разрешение от судьбы на вмешательство. Но ты не думай, только для пользы, во вред нельзя». – «Как это работает? Кто-то из нас – Корректоров Судьбы – получает заблаговременное видение о том, что собирается произойти. И мы предотвращаем ненужное событие: подселяемся в сознание врага, меняем мышление, перекраиваем восприятие. Распутываем родовые стрессы, если нужно…»

А уж, если бы он спросил «как именно?», я бы вообще плела ковер из слов до вечера.

Собственно, ведя мысленный диалог, я и так вот уже несколько минут сидела молча с весьма рассеянным видом. Нужно отдать Донкинсону должное, он в мой мыслительный процесс не вмешивался. Наверное решил, что я уже колдую ему на пользу.

И я не стала разочаровывать. Ответила просто:

– Завтра все решится так, как вам нужно. А как – уже моя забота.

– Наверное, вы правы.

Он, уставший сидеть с прямой спиной и вспотевшей лысиной, зашевелился на диване, протянул мне свою фотографию.

– Вот, вы просили.

Все верно – по фото проще вступать в связь с объектами.

– Спасибо.

Я сунула ее в лежащий на подлокотнике блокнот.

– Встреча завтра в одиннадцать.

Сделала карандашом заметку туда же.

– Все пройдет отлично.

– Будем верить.

Рой не верил. Но очень желал надеяться. И нет, с его собственными установками и убеждениями, а точнее знанием о том, что в договоре прописаны невыгодные для клиента пункты, сделка бы не состоялась. Ее заранее погубил бы страх Донкинсона о провале.

И потому он пришел вовремя.

«Кто бы думал, что Мена будет торговать Даром…»

Только здесь я не Мена. Здесь я вообще непонятно кто…

А жить на что-то надо.

(P!nk – Happy)

Как вы дышите, так вы и живете.

В прямом смысле.

Если бы кто-то спросил меня о самом простом способе исправления собственной судьбы, я бы ответила – распрямите сутулые плечи и начните глубже дышать. Глубже, медленнее, со вкусом, средним отделом живота, а не верхом легких. Почему? Потому что такое дыхание автоматически переместило бы вас в текущий момент и начало расслаблять ваши напряженные мышцы, в которых физически застревают стрессы, страхи, сомнения, неуверенность. Вот и все. Так просто.

Но Шон Макконелли – симпатичный молодой парень, студент института химических технологий, посетивший мой офис пару дней назад, – ничего об этом не знал. И потому, первым делом, оказавшись слитой с его сознанием, я заставила тело Шона вдохнуть и сделать глубокий выдох. Затем еще и еще, пока плечи не расслабились, пока не перестал дребезжать от раздрая мозг.

«Спокойно парень, все отлично!»

Нет, я никогда не говорила с клиентами из их собственного разума, хотя и могла. Я вообще не выдавала своего присутствия, и тому находилось две причины. Первая – меня восприняли бы еще одним личным внутренним голосом и потому не прислушались бы. Вторая – понимание, что внутри тебя сидит еще один посторонний человек, очень быстро способно сдвинуть «фишку» и надолго выбить из нормальности. Из чего ясно – тоже не вариант.

Вместо этого я какое-то время наслаждалась «не собой»: рассматривала просторную аудиторию, где прямо сейчас шел экзамен, пустой лист, лежащий на парте под руками (большими руками парня с квадратными чистыми ногтями, хи), ручку с надписью «НордАвиа», отключенный сотовый черного цвета. Сидящий напротив аудитории седой профессор вид имел импозантный и расслабленный, но за студентами следил орлиным взором.

Шон волновался. Я же пока не вчитывалась в билет, который комкали пальцы. Я сканировала внутренние ощущения человека, частью которого оказалась: раздражение от того, что тему билета про «промышленный катализ» он когда-то читал, но, кажется, сейчас напрочь забыл; радость от предстоящей вечером у друга вечеринки; азарт от того, что некоего Рича, если тот будет задираться, он на этот раз побьет. И флер нежности… Потому что слева от нас сидела сочная молодая девушка-блондинка в розовом джемпере и рассеянно кусала накрашенные блеском губы. Шон ее хотел. Для души, для тела, для разговоров, для минутных и длинных встреч, для полного спектра эмоций, который парень может испытать с понравившейся ему дамой. А поверх нежного флера адская паника – ГДЕ ОНА???

Это про меня.

Конечно же, ему скоро отвечать на вопрос, а он сидит и думает о том, когда же я, наконец, появлюсь и помогу ему успешно сдать экзамен. Потому что, если он его не сдаст, его не допустят к следующей сессии, а там недалеко и до отчисления. Тогда уж точно – прощай блондинка. Ведь девушки дураков не любят, они любят успешных.

От хода мыслей Шона я фыркнула. Мы сами себя не любим дураками, но любим успешными – вот и вся разница. Ключевая, я бы сказала.

И все же, этот клиент мне нравился. Нравилась сумбурная голова, похожая на залитую солнцем подростковую комнату: на полу разбросаны носки, шорты и футболки, на стене баскетбольное кольцо и круг дартса, в углу клюшки для хоккея, пылится за шторой футбольный мяч. В шкафу над зеркалом плакат рок-группы, а рядом фото девушки с соседнего потока, с которой Шон пока еще даже не осмелился заговорить. В этой комнате я ощущала себя рыжей кошкой, растянувшейся поверх мягкого теплого пледа. Хорошо, уютно. Нравилось мне и раскачанное в тренажерном зале тело – гибкое, податливое, сильное. Нигде ничего не болит, не ноет и не тянет, как у стариков. Все молодое, рабочее, крепкое.

Мне стало забавно, и я мысленно улыбнулась.

Мое собственное тело сейчас лежало на кровати в спальне – смотрело осознанный сон в квартире Айрини.

«Я здесь. Все отлично!» – отправила Шону не мысль, но отчетливое ощущение уверенности, спокойствия и надежности. «Я тут. Все сдадим!»

Нет, я не знаю назубок все темы мира, и уж точно не специалист в химической промышленности, но, если нужные знания не отыщутся в голове Шона, я подключу его к той версии себя, где он эту тему читал. Делов-то. И почему люди постоянно забывают, что это все Игра, и так напрягаются? Собственно, я тоже иногда забываю. Тем интереснее.

– Мистер Макконели, вы уже полчаса сидите, ничего не пишете. Хотите устно?

Профессор, конечно, уловил нервозность сидящего во втором ряду молодого человека и не преминул отвесить комментарий.

– Хочу.

У Шона от моего неожиданного ответа короткие волосы на затылке поднялись дыбом.

«Все, красавчик, я перехватываю управление, подвинься!»

Теперь испуганный парнишка сидел в углу, а невидимые поводья лошадей, запряженных в колесницу его жизни, держала я.

– Садитесь, я буду только рад.

Профессора звали Альберт Ван Линч. Красивое, достойное седобородого джентльмена, имя я вычитала в закоулках сознания.

– Я готов отвечать, мистер Ван Лич.

– Слушаю, слушаю…

Умные глаза пробежали по теме билета. Меня же, точнее Шона, сейчас сверлила недоверчивыми и завистливыми взглядами вся аудитория, включая Лию – девушку в розовом. Сейчас мы покажем ей класс…

И понеслось.

– Катализ, – Шон прочистил горло, – химическое явление, суть которого заключается в изменении скоростей химических реакций при действии некоторых веществ. Их называют катализаторами. Каталитические реакции весьма распространены в химии и некоторые из них можно провести в домашних условиях…

Оказывается, он все это читал, и мне не пришлось прибегать к сложным манипуляциям с его же версией из параллельного пространства.

– … важное свойство катализаторов заключается в способности повышать избирательность протекания реакций. Если какие-то реагенты могут реагировать между собой по разным направлениям (то есть давать несколько различных продуктов), то с участием катализаторов во многих случаях образуется только какой-то один продукт реакции…

Аудитория притихла. Перестали скрипеть скамьи, шоркать по полу подошвы ботинок. Кто-то плохо прокашлялся и умолк. Профессор смотрел удивленно. Я балдела. Всего лишь открыла доступ к его же собственной памяти, которая на самом деле хранила абсолютно все, что когда-либо воспринимала.

Шон не сбивался. Вещал как преподаватель – неспешно, с толком, с расстановкой.

– … Катализ принято подразделять на следующие типы: гомогенный, гетерогенный, ферментативный…

А дальше шли столь заковыристые названия и формулы, что я перестала воспринимать слова связанной речью, скорее фоновым радио, сама же рассматривала черные лаковые пуговицы на пиджаке Альберта, кустистые завитки его бороды. Момент «сейчас» всегда прекрасен, всегда правилен и идеален в своей абсолютной неидеальности. В сбивчивом дыхании студентов за спиной, в собственных вспотевших подмышках, сухих губах профессора, которые тот подпирал костяшкой среднего пальца. В мухе, сидящей на подоконнике у окна, в расположении бликов солнечного света на досках пола; чьем-то голосе за дверью, новом кроссовке, с утра натершем большой палец ноги.

Шон сдал.

Сдал так, что ему готовы были аплодировать свои же. Альберт ставил свою заковыристую роспись в зачетке со столь гордым видом, будто лично клонировал и вырастил умного Шона в пробирке собственными руками.

«Молодец!» – грел взгляд. Теперь не орлиный, а по-дедушкиному добрый за внука. «Так держать!»

И за эти моменты я люблю свою «профессию».

Когда Шон встал, развернулся и зашагал к проходу вдоль рядов, он чувствовал себя победителем. Властелином мира, его полноправным управляющим, едва ли не Создателем. Сияющей рок-звездой, любимчиком Вселенной, сыном Бога Богов.

И я вместе с ним. В этот момент я пропитывалась его «везучестью», обожанием самого себя, полнейшим восторгом от момента. Мы приходим жить за ощущениями и забываем их «ощущать». Позволять себе это делать. А я не забывала. Если бы меня можно было бы представить шариком, то сейчас я надулась бы от счастья до предела. Своего? Чужого? Не бывает разделения, бывает просто счастье.

И на радостях я помогла Шону преодолеть страх и подмигнуть-таки блондинке, которая тут же зарделась нежным румянцем.

Все, Шон был счастлив. То был его день. И мне даже жаль было его покидать на крыльце университета.

Но то была его жизнь, а мне пора возвращаться.

Однако он же – Шон Макконелли, паренек, полюбившийся мне своей незамысловатой простотой и незамусоренностью, – спустя сорок минут стоял перед дверьми агентства «Счастливая Судьба». И протягивал мне в качестве презента плетеную корзинку, доверху наполненную шоколадом и чаем.

– Это вам!

Он до сих пор светился. И так странно было смотреть на него снаружи, побывав у него в голове.

– Спасибо!

Конечно, он еще несколько дней назад заплатил мне пятьсот баксов (с каждого клиента я беру ровно столько, сколько он без особенного сожаления может себе позволить), но его радость требовала выхода наружу, я понимала. И это было приятно.

– Без вас бы я не справился. Я всего этого даже не помнил.

– Помнил, – я улыбнулась, – просто забыл, куда внутри собственной головы нужно смотреть.

– Я знаю, что не вспомнил бы.

На его щеке замечательная ямочка – озорная, сексуальная. Думаю, сегодня к ней прикоснутся пальцы Лии, которая уже приглашена на вечеринку. О, взбалмошная молодость, о бурление гормонов и чувств, как это прекрасно!

– Удачи тебе! Приходи, если что.

Он сбежал с моего крыльца легко и резво. А мне до сих пор помнилась гибкость и крепость его мышц изнутри.

Жизнь великолепна! А уж если с ароматным чаем и шоколадом…

(Skysurfer – Impressions)

Вечер.

Октябрьский ветер безжалостно рвал желтые листья с верхушек деревьев; похолодало. Еще вчера стояла теплая сухая погода и тополя полыхали солнечными макушками, а сегодня под ногами уже лежал плотный разноцветный ковер. Шагнешь – и ботинок утонет. Ставший знакомым мне Нордейл (и оставшийся за год все таким же незнакомым), подобно усталому старику, начал спешно тонуть в сумерках, с каждым днем все быстрее.

Мой ужин – рис со специями и мясом, оставленный в холодильнике Дамирой, – я ела неразогретым. Под очередной фильм-мелодраму о любви. Снаружи шумела и ревела непогода, а внутри тепло. На экране любят друг друга – обнимают, целуют, дурачатся, клянутся в верности, дышат в унисон.

И я злилась. Не на героев. На то, что тоже хотела дышать с кем-нибудь в унисон, хотела любить и дурачиться, рассказывать тайны, открываться, балдеть от того, что тебя принимают целиком, «голой».

Что ж, я один раз побыла «голой». После чего лишилась жизни.

Да, одна-единственная ошибка «молодости» стоила мне тела и исковерканной судьбы.

А я все равно хотела любить.

Не дура ли?

Скрипели от раздражения зубы, скрипел на них переперченный (когда-нибудь я сделаю ей официальный выговор) плов. Щемило от вполне объяснимой тоски сердце – хочу любить, хочу вернуться домой, хочу, как прежде, радоваться жизни. Много «хочу» – мало понимаю «как».

Мой дар обнаружился в пять лет. Нет, не потому, что родители заметили странное, а потому что к нам в дом, привлеченные видением, пожаловали гости – Мены. Именно они впоследствии, помимо матери с отцом и обычной школы, которую я посещала, стали моими учителями. Две женщины. Они приходили к нам в дом дважды в неделю до самого моего восемнадцатилетия.

Мелодрама на экране давно закончилась, проплыли титры, началась реклама; я погрузилась в воспоминания.

Если бы не Мены, мои родители считали бы меня обычной. И я сама тоже. Разве что странной. Бесконечно сильная чувствительность толкала бы меня в объятья осознанных снов, и говорить на темы, которые мало кто сумел бы поддержать. О вибрациях пространства, о видениях, о том, что я могу слышать чужие мысли, воспринимать не свои эмоции, изменять их. Сложно представить, куда бы я забрела со своим даром, если бы не своевременные гости, которые спокойно и внятно растолковали моим родным, что их ребенок – необычный, а самому ребенку вещи, которых делать нельзя.

В списке «нельзя» содержалось не так уж много пунктов, а, если быть точным, всего один – нельзя никому рассказывать о том, кто ты. Общайся, играй, дружи, люби, но НИКОГДА не признавайся в наличии дара.

Тогда я, хоть и выполняла данный наказ, не понимала его причин.

Поняла позже – за Менами шла охота.

Управлять равновесием Летайи желали все, кто мечтал о власти. Разве посмеет ослушаться народ, если пригрозишь ему апокалипсисом? Пусть не концом света, когда планета трещит по швам, но землетрясением, наводнением, штормами? Дальше хуже – болезни физических тел, черные прорывы в пространстве, изменение магнитного фона, и, как следствие, мутации.

Человек хочет жить в счастье. Любой. И это та норма, к которой стремится каждый, если у него не съехала «фишка» от какой-нибудь родовой травмы или если он не сволочь от рождения.

Но увы! Именно такая сволочь с помощью манипуляций, хитрых стратегических ходов, шантажа и взяток забралась на самую верхушку правящей лестницы, а оттуда, убедив монарха в необходимости сего шага, создала специальную секретную службу. Теневых агентов. В простонародье – Теней. Тени якобы работали на благо государства – собирали единую базу данных о жителях для безопасности страны. Но на деле они выискивали тех, кто угрожал и также мог помочь в осуществлении параллельных монархических планов. Они искали нас – Мен. Во-первых, чтобы мы перестали предотвращать нежелательные для мира события, во-вторых, чтобы использовать нас как собирателей нужной им информации. Конечно, кто лучше Мены, способной внедриться в чужое сознание, может считать код доступа для сейфа с документами? Пароль от кнопки запуска квантовых ракет? И еще миллион нужных Теням деталей…

Только мы.

Но объясни все эти скучные, серьезные и крайне важные вещи подростку, который просто хочет любить…

Рори сказал, что он такой же. Сам сказал – первый. Что он чувствует мир иначе, что улавливает чужие намерения, что способен проникать в глубинные слои мироздания и оттуда черпать идеи и вдохновение.

И я влюбилась. Подумала – мой человек. С таким никогда не будет скучно, такой поймет любую ситуацию, никогда не обидится, с таким можно создать совершенно новую – свою собственную Вселенную.

Нет, я не призналась ему в том, кто я. Просто по уши утонула в счастье: мне было девятнадцать.

Это позже я узнала, что таких «Рори» ходило по нашей стране великое множество – хорошо, если каждый десятый, а не каждый пятый. И все они воспевали величие осознанной жизни, свободу снов, доверчиво шептали про просыпающийся в них дар, трепетно спрашивали: «Ведь ты понимаешь, о чем я?»

Я верила, что тот, которого я знала как Рорке Товач, – симпатичный парень с веселыми карими глазами, завитками каштановых волос и улыбчивым ртом – настоящий. Он и был настоящим, конечно же, только не человеком с Даром, а агентом Теней.

Но я этого не понимала, пока мне не стукнуло двадцать.

И пока однажды меня не привели в странное захолустное здание, где на меня надели обруч тишины, а после спросили: «Поговорим?»

Та комната мне после часто снилась – облезлая, похожая на вытянутую камеру. С наглухо забитыми окнами, одной дверью, вздутым волнами по полу линолеумом и, на удивление, новым белым столом, на котором стоял чужой ноутбук.

«Не отпирайся… Мы знаем… Ты говорила ему…»

О том, что они – Тени, я поняла по темно-синей форме с серым вензелем на погонах. И еще по лицам. Точнее – по взглядам: частично мертвым, частично злым.

«Обруч не даст тебе позвать на помощь или залезть к нам в башку…»

Даже теперь эти воспоминания текли в моей голове не плавно, а пенились кислотой. Опустошение от предательства (а ведь я не говорила ему прямо, но Рори, к тому времени поселившийся в моей квартире, отыскал косвенные улики – ежедневник, куда я записывала сны, медальон для гармонизации), бешеные лица, угрозы. Я думала, мы здорово жили, как два счастливых человека. Смеялись, готовили завтраки и ужины, гуляли, обнимались. А оказалось, счастливо жила только я, он же просто безжизненно следил за целью, как следит за куском сочного мяса мертвый голодный бог.

Дерьмо. До сих пор вязкий гадостный вкус на языке и в мыслях.

Прежде чем я сделала это – схватила со стола чужой пистолет и выстрелила себе в голову, – меня пытали пять суток. Пытались дожать, расколоть, уговорить, умаслить, запугать. Пять дней и ночей без перерыва на еду и нормальный сон. Обещали, что «заказ» будет лишь разовым, что после отпустят, что никогда не побеспокоят вновь, что другие Мены не узнают.

Я сжимала зубы и молчала, когда обещали деньги, бешеные привилегии и статус личного помощника Монарха. И поняла, что уже никогда не выберусь из этой комнаты, когда сообщили, что в следующие двадцать четыре часа возьмутся за моих родных. Сначала в ход пойдет отец, затем мать… Если не поможет, вся родня по очереди.

Без шансов.