Приют героев Олди Генри
Конраду и его высоким покровителям позарез нужно знать их содержание. Но не обратишься же в лоб: «Любезный граф, разрешите взглянуть на полученное вами письмецо?» А Ривердейл в ответ: «Позвольте, дорогой барон! Вы ведь сами получили точно такое же! Или не получили?» Правда сразу сведет на нет все преимущества «частного лица и собрата по несчастью». Граф – человек наивный, доверчивый, и тем не менее… «Ах, вы не получали письма? Выходит, таинственный доброжелатель не хотел вашего присутствия здесь? Не счел, значит, нужным… Так с какой стати нам делиться с вами?..»
Заявить честно и прямо, что письмо, скорее всего, пришло к Хальдригу, отцу Германа? Провальная затея. Эти люди с братцем Хальдригом незнакомы. И спишут любые объяснения на банальную вражду двух братьев, столь частую не только в балладах, но и в жизни. Доведись им выбирать между далеким Хальдригом с письмом и близким Конрадом без письма…
Барон трезво смотрел на вещи, не преувеличивая симпатию всех без исключения сословий к сотрудникам Бдительного Приказа. Рано или поздно возникнет ситуация, когда выяснится: обер-квизитор – не белый рыцарь, а «белая ворона».
Никем не замечен (вездесущий стряпчий, к счастью, ушел обедать), барон решительно прокрался на Черную половину. Можно было позаимствовать у хозяина запасные ключи под расписку о неразглашении… Но Трепчик-младший – король болтунов. Распиской его не удержать. Замки на дверях пустячные, а у всякого честного квизитора всегда при себе набор отмычек. Отмычкой барон владел не хуже, чем саблей. Даже брал призы на ведомственных турнирах им. Арнольда Шнифера.
Итак, до чьего письма легче добраться?
Граф? Он, скорее всего, носит послание с собой: обшлага рукавов, накладные карманы кафтана, кошелек – есть куда положить. Значит, граф отпадает. На деле же барону просто не хотелось шарить в апартаментах Ривердейла. Он проникся к старику искренней симпатией. С точки зрения закона все равно, чью дверь взломать, но рыться в вещах рассеянного, добродушного аристократа, много старше тебя годами и выше происхождением… Закон и польза, честь и необходимость вступили в шумный, малоприятный спор. Хорошо профосам Надзора Семерых – их такие противоречия не беспокоят!
А вот у Аглаи Вертенны никаких карманов точно нет.
И узлы карга оставила в покоях.
Номера апартаментов, где остановились граф и старуха, обер-квизитор помнил прекрасно. Номер Марии Форзац выяснил, проходя через холл и заглянув в лежавшую на конторке книгу. Однако в комнату предполагаемой чародейки благоразумно решил не соваться.
В тенях коридора Черной половины он не чувствовал себя лишним, как в Белом крыле гостиницы. Так, ощущался легкий дискомфорт. В Майорате рыцари Ордена, надо полагать, годами живут в подобных условиях, да еще и ведут себя соответственно. Недолго и умом повредиться. Доброволец Ордена Зари, по мнению Конрада, априори являлся чудаком со странностями. Прав боевой маг Кольраун: идеальным Добру и Злу место в резервации.
Иначе все мы поселимся в большом «Приюте героев».
Он наскоро огляделся, прежде чем присесть на корточки перед нужной дверью. Коридор был пуст. Перебрав связку, Конрад безошибочно выбрал нужную отмычку. Мельком пожалел о новом маникюрном наборе, оставленном в собственных апартаментах: полировальная пилочка подошла бы лучше. Ну да ладно… Узкая полоска стали скользнула в замочную скважину. Хитрая нарезка вцепилась замку в потроха. Теперь дожать… четверть оборота вправо… глубже… и вправо до упора.
Есть!
С легким щелчком замок открылся.
На всякий случай оглянувшись еще раз и никого не заметив, обер-квизитор мышкой юркнул в покои старухи.
Обиталище Аглаи Вертенны выглядело скромнее баронского. Впрочем, гордыня была чужда фон Шмуцу. Его взгляд буквально ощупывал комнату, запоминая точное расположение предметов – дабы восстановить «равновесие» по окончании негласного обыска. Именно так звали в Бдительном Приказе проникновение без ордера прокуратора.
Спустя минуту обер-квизитор принялся, выражаясь южнореттийским воровским жаргоном, «нышпорить по шухлядах». На счастье барона, карга успела распаковать свои обильные пожитки и разложить-развесить все, что считала нужным, в образцовом порядке. Удивительно для вредной скандалистки, но облегчает работу сыщика. Ну-с, что мы имеем из имущества прелестной бабуси?
Дюжина пузырьков и баночек с разноцветными жидкостями и мазями.
Две большие шкатулки ручной работы, с идентичными наборами веретен в каждой.
Два свернутых в кольцо ремня мягкой кожи, без пряжек и застежек, с утолщениями посредине.
Три кошеля с мраморными шариками для игры в «шибздик».
Мешочек с булавками, нитками, иголками и прочей дребеденью.
Старинный роговый гребень; позолота стерлась от времени.
И, наконец, в потайном кармашке дряхлой котомки – лист плотной бумаги, сложенный вчетверо.
В сортах бумаги Конрад разбирался хорошо. Он сразу определил: желтизна листа – не признак ветхости или скверного качества. Сорт «Верже Алехандро» с благородным отливом в желток стоил дорого, приобрести такую бумагу можно было лишь в лавках Цеха Каллиграфов.
Обер-квизитор тщательно ликвидировал следы изысканий – и развернул листок.
«Почтенная госпожа Аглая!
Сим спешу довести до Вашего сведения, что любимая внучка Ваша, Лайза Вертенна, не только опрометчиво вступила в Орден Зари, что Вам, по-видимому, известно, но также была замечена в…»
Шум в коридоре Конрад услышал за несколько мгновений до того, как дверь в комнату с грохотом распахнулась. Обер-квизитор едва успел сунуть письмо на место, захлопнуть стенной шкаф, где стояла котомка, и отпрыгнуть к окну. «Увидел, что дверь приоткрыта, решил заглянуть – вдруг воришка забрался?..» Объяснение натянутое, но, в целом, приемлемое. Старуха, правда, недоверчива…
– Собака! Там собака! Большая! Огромная!
В комнату вломилась бешеная радуга. Взъерошенный, рыжий, веснушчатый, совершенно незнакомый барону детина принялся лихорадочно запирать дверь на щеколду. В алой блузе, подпоясанной лазурным кушаком, в шароварах густо-болотного цвета, он потрясал воображение. Швырнув на кровать грязную суму, гость трясся от испуга. Видимо, боялся, что «огромная собака» вломится следом. Дверь открывалась наружу, собака никак не могла ворваться сюда, но детине было не до логических умозаключений.
Щеколда плясала и выворачивалась из толстых пальцев.
На миг прервав судороги, детина обернулся к Конраду.
– Во-о-от такенная собака! – Он отчаянно развел руки. Судя по размаху, собака уродилась размером со стог сена. Трус выглядел лет на тридцать, но конопатое лицо коверкал страх маленького ребенка.
Конрад подошел и помог несчастному разобраться со щеколдой.
Счастливо отдуваясь, детина рукавом отер со лба пот. И вдруг с недоумением уставился на барона, словно впервые его увидел.
– Что ты делаешь в моей комнате, сударь?
Несмотря на щекотливость ситуации, барона начал разбирать истерический смех.
– Вы уверены, что это ваша комната?
– А чья же еще?
Решив не уточнять, в чьей именно комнате они оба находятся, Конрад продолжил игру «вопрос на вопрос»:
– Вы живете в этой гостинице, сударь?
– Да!
– В каких апартаментах?
– В этих!
По правилам игры, ответивший вместо вопроса утверждением – проигрывал. Но рыжий проигравшим себя не считал.
– Цифра на дверях ваших апартаментов какая?
– Цифра? Н-не знаю… – детина моментально растерял недавнюю уверенность. – А-а, цифра!
Он просиял, звонко хлопнув ладонью по лбу. Словно комара пришиб.
– Хозяин сказал: номер одиннадцать на Черной стороне. Это Черная сторона?
– Черная. Только номер не одиннадцатый, а восьмой.
– Ох, блин катаный! Виноват! Выходит, я к тебе вломился… Беда-то какая! Что ж теперь делать?
– Наверное, идти искать свой номер, – пожал плечами барон.
– Ну да! А собака?!
– Вы уверены, что она вас ждет? Хорошо, я пойду первым.
Отодвигая щеколду, Конрад чувствовал себя участником дурацкого фарса. Рыцарь Утренней Зари вызволяет жертву из лап Черного Аспида… Овал Небес! Предчувствия его не обманули. Аспид во плоти действительно поджидал в коридоре!
У стены, заложив руки за спину, стоял стряпчий Фернан Тэрц.
Из всех возможных свидетелей негласного обыска – самый нежелательный.
– Что здесь происходит? – риторически вопросил Тэрц.
– Это я во всем виноват! – радостно гаркнул рыжий, вываливаясь в коридор. Суму детина успел опять водрузить на могучее плечо. – Собака! Тут была злая собака! А я вломился в чужой номер! А этот благодетель меня спас! А собака убежала…
Стряпчий шагнул вперед, готовясь к длительному общению, но с лестницы донеслось:
– Немедленно! Где здесь барон фон Шмуц?! Я хочу видеть этого человека!
Скажи Конраду кто-нибудь еще вчера, что он будет рад появлению буйного корнета Лефевра – ни за что бы не поверил!
– Я требую объяснений, сударь!
Сегодня корнет был сам на себя не похож. Пылкий, оскорбленный, чего-то требующий – все как обычно. Но присутствовал в конном пращнике Франце Лефевре некий надлом. Томила тайная червоточина. Ел поедом злобный хорек сомнений. Лицо осунулось, выправка увяла. И страстный огонь во взоре гнусно коптил.
Даже султан на кивере, возвышаясь над помпоном, скорбно качал пучком китового уса.
– Как вы мне надоели, сударь! – честно вздохнул барон, чувствуя, что мимо воли проникается сочувствием к мальчишке, переживающему тяжелый период крушения иллюзий. – От второй дуэли я категорически отказываюсь, имейте в виду. Меня в спец-арсенале запрут на веки вечные… Слушайте, зачем вы меня преследуете? Фехтовать не с кем?!
– Вы!.. вы… – корнет задохнулся. Кровь бросилась ему в лицо и сразу отхлынула. Юноша был невменяем. – Идемте! Да, да, сударь! Идите за мной!
Схватив барона за руку, он потащил добычу на улицу. Конрад не сопротивлялся.
– Вот! Смотрите!
На фонаре, обвитом змеей, белело объявление. Прямоугольный листок бумаги, приклеенный с тщательностью сумасшедшего: ни уголка не торчало, ни краешка. Неживой, твердый почерк, ровные ряды предложений словно пехота на плацу – все это было хорошо знакомо барону. Если ты записной дуэлянт и служишь в Бдительном Приказе, такие штуки выучиваешь наизусть и узнаешь с первого взгляда.
– Читайте, сударь!
– Корнет полка конных пращников, – зачитал барон скучным тоном, заранее зная содержание листовки, – Франц Лефевр в итоге дуэли с бароном фон Шмуцем, обер-квизитором…
– Дальше! Читайте дальше! Это уже по всему городу висит!
Подобные резюме – в рамках Дуэльного Кодекса, статья «Поощрение и наказание» – учредил высочайшим указом Ромуальд Грозный, прадед Эдварда II. Поскольку дуэль на саблях-болтушках не приводила к телесным повреждениям, заметным для населения, а потому радостным для победителя и позорным для побежденного, синклиту магов-консультантов вменялась разработка соответствующего эрзац-заменителя. Конкурс выиграл волхв-радетель Джошуа Магарыч, очаровав стилос и восковый таблетон особо извращенным образом. Во время дуэли все сведения о результатах горели под стилосом темным пламенем и нечувствительно переносились в канцелярию Приказа, где размножались методом «librorum impressio». Прикормленые гении-табеллариусы разносили листовки по Реттии и расклеивали на столбах в достаточном количестве.
Таким образом любой, желающий получить законное удовлетворение от господ квизиторов, рисковал не шкурой, но репутацией.
– …был опозорен семь раз против одного косвенного позора…
– Вы издеваетесь? Дальше!
– Теофиль Стомачек, он же Гвоздила… опозорен шестнадцать раз…
– Дальше, сударь! Извольте не останавливаться!
– Сыка Пайдар, он же Яцек Малява… дюжина прямых позоров и три косвенных… бездельник Феликс Шахрай… опозорен восемь раз…
Волосы на голове Конрада встали дыбом. Он совершенно забыл, что данные о расправе над подлыми грабителями отправятся в канцелярию тем же внечувственным путем, что и сведения о дуэли с Лефевром. Где будут зафиксированы, размножены и отправлены в народ. Неодушевленный метод «librorum impressio» в текст не вникает, а гениям-табеллариусам объявления читать недосуг. Разнесли, расклеили, и баста.
А Кримхильда с Брюнхильдой?! Вот же стервы!
Хоть бы напомнили, болтушки…
– Вот!.. – Восклицательные знаки в речи корнета поникли, изогнулись от горя наподобие вопросительных. – Вот, сударь… не ожидал от вас, право слово, не ожидал… А еще честный человек, первый ранг заслужили…
– Простите, Лефевр! Ради Вечного Странника, простите! Это в переулке… они измывались над беспомощным стариком… я не мог пройти мимо…
– Я вам верю, сударь. И тем не менее…
Корнет отчетливо всхлипнул.
– Руки не подают… смеются!.. говорят, будто я вас испугался. Со страху и привел на дуэль компаньонов… бандитов… чтобы вас, сударь, целой шайкой убивать! А мои секунданты бранятся… грозятся шею мне… намылить!
– За что?!
– В полку теперь думают, что это – они…
– Кто – они?!
– Эти ваши… Гвоздила, Малява… под псевдонимами, значит, явились… в драку полезли… честь офицера позорят… Прапорщика Роцека «малявой» задразнили! Полковник Фраух назначил служебное расследование… Помогите, сударь!.. честью заклинаю, помогите… пропаду ведь…
Барон пинком распахнул двери «Приюта героев»:
– Хозяин! Лист бумаги, перо, чернила! Живо!
Полковник Рихард Фраух был добрым знакомым Конрада. Они временами спорили о париках: барон предпочитал малый, с буклями и косицей, а полковник любил старомодные и громоздкие «лябинеты». Эти разногласия лишь улучшали отношения. Личного письма вполне хватит, чтобы уладить дело безвинно пострадавшего корнета.
Хотя, как говорит прокуратор Цимбал, наказаний без вины не бывает.
Spatium IV
Сведения о пропавших квесторах, или Синопсис архивов Бдительного Приказа
Агнешка Малая, девятнадцать лет, из оседлых хомолюпусов Глухой Пущи. Семья многодетная, но не бедствующая. Отца потеряла в детстве: участвуя в подпольных собачьих боях, скрывший от арбитров свое происхождение, Стоян Малой был загрызен Намнетом III, ублюдком ротвейлера и акитасу. Войт Глухой Пущи, потакая устроителям боев за долю с выплат, делу хода не дал, оформив гибель Стояна как естественную смерть от удушья. Семейство Малых не настаивало на разбирательстве, удовлетворившись вирой. Хозяин Намнета III, спустя месяц обнаружив любимца разорванным в клочья, пытался жаловаться, бранил публично дикий обычай кровной мести, пьяный, хулил беспринципных оборотней, превративших искусство собачьих боев в сточную канаву, но вскоре покинул область Пущи в спешном порядке, без объяснения причин.
На дверях его дома за два дня до бегства кто-то неизвестный вырезал на старореттийском: «Homo homini lupus est!»
С двенадцати лет, достигнув совершеннолетия, Агнешка устроилась наемной овчаркой сперва к братьям-гуртовщикам Сошникам, гонявшим овец от Пущи на Ятрицу, а через три года – в бычий гурт Енца Хромого. Как известно, молодые бычки, перегоняемые на скотобойни, упрямы, своевольны и склонны к побегу, посему у собак много забот с норовистым скотом, крупным и рогатым. Гуртовщик-человек в данной ситуации, если такое сравнение приемлемо, выступает в роли «короля», а собака – в роли «канцлера», уступающего только «королю» и не дающего спуску остальному гурту. Согласно мнению Енца Хромого, хомолюпусы наилучшим образом соответствуют этому раскладу сил, избегая пустых конфликтов.
Рекомендации Енца – превосходные.
В личной беседе добавил: похотлива, но без последствий.
Острое чувство справедливости, желание защищать слабых, видимо, связанное с ранней безотцовщиной; боязнь иметь детей, ибо мир зол к детенышам. Гуртовщики звали Агнешку «оберегом», полагая, что она приносит удачу…
В Орден Зари вступила по собственному желанию.
Джеймс Ривердейл, виконт Треццо. Двадцать три года. Отличный фехтовальщик, ученик маэстро Франтишека Челлини. Излюбленное оружие: два клинка разной длины, чаще – рапира и дага. Прошел полный курс в хомобестиарии храма Шестирукого Кри. Предпочтительные психо-мутации: гнолль, стоким, гарпия. От предложения вступить в гвардейскую роту охраны дворца под командованием Рауля Десареза с дальнейшим продвижением в полк лейб-стражи Рудольфа Штернблада – отказался. От предложения Кристобальда Скуны остаться при храме в качестве эксперта – отказался.
Отзыв мага Скуны: «Идеалист, романтик, но живуч».
Восемь дуэлей, все без смертельного исхода.
Энергичен, вспыльчив, отходчив.
В Орден Зари вступил по собственному желанию.
Лайза Вертенна, из нетитулованных нобилитов Альгамбры. Двадцать четыре года. Род ведет от крупного землевладельца Саймона Вертенны, начинавшего как торговец рабами. При диктаторе Клавдии Добродушном группа богатых, но не могущих похвастаться родовитостью жителей Альгамбры вступила в союз с рядом знатных патрициев, закрепив союз межсословными браками. В итоге образовалось новое сословие нобилитов, с правом избираться в альгамбрский сенат, занимать высокие государственные должности, иметь льготы в налоговом реестре и делать священный татуаж на костяшках пальцев.
В нарушение семейных традиций, юная Лайза от татуажа отказалась и, накануне свадьбы с сыном владельца ювелирной мастерской, бежала из дому, избрав путь воительницы.
Отец пострадавшего жениха заметил, что в семье не без урода, а в семье Вертеннов – не без двух. И пояснил, что имеет в виду бабку невесты, Аглаю Вертенну, чье дурное влияние на внучку очевидно. Вскоре оба ювелира, отец и сын, а также трое телохранителей, были жестоко избиты пожилой женщиной. Принимая во внимание возраст Аглаи и нанесенное ей оскорбление, Верховный суд Альгамбры ограничился недельным домашним арестом и выкупом за увечья.
Лицензия вольных метателей выдана Лайзе Вертенне тарденским «Союзом пера» без ограничения срока и дополнительных условий.
За пять лет дослужилась до капитана отряда.
Многократная обладательница «Золотой Стрелы Реттии».
Спокойна, уравновешенна, аккуратна. Дисциплину в отряде наводила железной рукой. Фанатик порядка – в любом его проявлении.
В Орден Зари вступила по собственному желанию.
Кристофер Форзац, магистр, м. в. к. Двадцать четыре года. Самый молодой маг высшей квалификации в Реттии. Окончил столичный Универмаг экстерном, с отличием. Профиль: некромант-вербовщик. Специализация: разверзание могил. Диссертат «Особенности групповой зомбификации». От предложения возглавить отдел снабжения в Чурихе – отказался. От предложения доцента Матиаса Кручека сменить профиль, оставшись на кафедре демонологии, – отказался.
Во время Больших Устричных войн снабжал обе противоборствующие стороны диверсионными отрядами «бессмертных», умело опустошая подручные кладбища. После подписания Худого мира посвятил три года теоретическим изысканиям.
Превосходно играет на лютне и бомбилуме.
Знаток древней поэзии. Не раз поднимал поэтов прошлого с единственной целью: обсудить каноны пейзажной лирики.
Честен, изобретателен, законопослушен. Тонкая душевная организация.
В Орден Зари вступил по собственному желанию.
Санчес Панчоха, вор. Точный возраст неизвестен. Место рождения неизвестно. Отец неизвестен. По материнской линии происходит из горцев Рагнарского ущелья, но сведения расплывчаты. Эксперт по запорным устройствам, обладатель почетной грамоты Синдиката Маландринов. Трижды судим; трижды оправдан за недостатком улик. Четыре года назад, переехав в Ятрицу, вступил в общину обеляров, иначе сусунитов; спустя год покинул город, разошедшись во взглядах с Пьером-Бенедиктом Качкой, премьер-пастырем общины. В преступной среде уважаем за мастерство, но, по слухам, одновременно с уходом в сусуниты завязал (недостоверно).
Противоречив, насмешлив, непредсказуем.
Любимец женщин.
В Орден Зари вступил по собственному желанию.
Герман фон Шмуц, сын Хальдрига Разбойника и Элен Винценской. Двадцать два года. Племянник барона Конрада фон Шмуца, обер-квизитора первого ранга. Стратег-универсал с высшим образованием. С отличием окончил магистратуру университета в Бравалле, факультет фундаментальной стратегии.
С отцом в конфликте…
Caput V
«Эй, в поход, друзья убогие, колчерукие, безногие, – глупый будет атаман…»
Уронив бумаги на стол, барон откинулся на спинку кресла.
Чернота апартаментов вселяла меланхолию и дурное расположение духа. Краткие биографии квесторов ни на шаг не приближали к разгадке. Опрос стражи ничего не дал, о чем сообщалось в отдельном рапорте. Телеги с телами квесторов будто дракон хвостом смахнул. Магическими способами трупы не уничтожались и не перебрасывались в пространстве: такой выброс маны волхвы-локаторы Тихого Трибунала засекли бы мгновенно. Старая закавыка: «Нет трупа – нет дела». Если бы не случайная находка обсервера с записями; если бы не героический поступок вигиллы, рискнувшей считать остаточные эманации ауры… Квесторов объявили бы пропавшими без вести, убийство сочли недоказанным, а значит, и следствие велось бы спустя рукава.
На что злоумышленники и рассчитывали, увозя тела убитых.
Барон зажмурился. Темнота под веками успокаивала, в отличие от комнаты-чернильницы. Инфернальная гармония сфер в личном пользовании. Генеральный психот Приказа, милейший Джакомо Паванца, в частных душеспасительных беседах называл это «тоской по утробе», рекомендуя длительный отпуск на водах.
Или краткий, но горький запой.
Барон открыл глаза и вздохнул. Отпуск, запой… Пустые мечты о прекрасном. Машинально перебирая бумаги, он наткнулся на еще один конверт, которого раньше не заметил. Адрес, прямой или обратный, на конверте отсутствовал. На лицевой стороне в красном сургуче красовался оттиск печати: грифон сердито разинул клюв. Символ, для человека знающего более чем ясный: опасность. Плюс слегка фамильярное предостережение: «Не щелкай клювом!»
В Бдительном Приказе пакеты всегда надписывали. Намеки и аллюзии здесь не поощрялись. Генриэтта весточку прислала? Ладно, поглядим…
Плотный желтоватый лист бумаги, сложенный вчетверо. «Верже Алехандро» с отливом в желток. Буквально час назад барон держал в руках его брата-близнеца. Почерк тоже оказался знакомым.
«Барону Конраду фон Шмуцу, лично в руки.
Ваша светлость!
Сим спешу довести до Вашего сведения, что Ваш брат Хальдриг является черствым болваном, позорно равнодушным к судьбе собственного сына. Последнее, впрочем, Вам наверняка известно. Посему переадресую это послание Вам. Я знаю, Вам уже известно, что Герман опрометчиво вступил в пресловутый Орден Зари, встав на путь трагической гибели. Однако, как близкому родственнику погибшего, а также как обер-квизитору Бдительного Приказа, Вам будет небезынтересно узнать дополнительные обстоятельства, имеющие касательство к данному делу…»
– Эй, светлость!
Барон поднял голову. Хотя больше хотелось поднять что-нибудь тяжелое и запустить в гостя. Второй раз подряд оборвать чтение заветного письма – это слишком даже для кроткого аскета.
– Светлость, слышь, чего скажу… Там наши собрались. Только тебя и ждут.
В дверях, загородив весь проем, а макушкой упираясь в притолоку, торчал рыжий дурак-кинофоб. Оскалив крепкие, белоснежные – и чуждые на Черной половине! – зубы, он приветливо улыбался. Из-под ворота алой блузы детина выпростал массивное ожерелье, сделанное из ярких камешков и речных раковин-перламутриц. Вот, дескать, чего у меня есть! Завидуйте…
Конрад тоскливо вздохнул. Бессмысленно объяснять этому красавцу разницу между «Эй, светлость!» и «Ваша светлость!», или даже «Простите, ваша светлость, за беспокойство…». Удивится, моргнет пушистыми ресницами, тряхнет ожерельем, на том образование и закончится.
– Заждались наши, говорю. Меня отрядили: звать…
– Сударь, вы уверены, что у нас с вами есть какие-то общие «наши»? Или вы про огромных и злых собак? Защита от домашних животных не входит в обязанности Бдительного Приказа…
Не удержался. Полез в свиной ряд с бархатным сарказмом и золоченой иронией. Не жалуйся теперь, если богатство измажется в навозе.
– Зря, – словно подслушав мысли барона, вдруг сказал детина.
Шагнул за порог. Видимо, был суеверным: передавать друг другу вещи, деньги и даже просто слова через порог считалось дурной приметой.
– Зря обижаешь, светлость. Есть у нас с тобой и наши, и не наши. И беда есть, одна на всех. Идешь или как?
Он по-прежнему улыбался: спокойно, беззлобно.
– Как вас зовут, сударь?
– Это тебя зовут, светлость, – бодро отрапортовал рыжий дурень. – Не въехал? Это бывает, с устатку… Может, кликнуть хозяина? Пусть рассольчику спроворит…
– Вот я, например, барон фон Шмуц, – внятно, по складам, как ребенку, разъяснил Конрад, для убедительности ткнув себя в грудь пальцем. – А ты кто?
Конопатая рожа детины расплылась еще шире.
– Ух ты! Барон! Настоящий! А они мне: ты, Кош, говори ему «светлость», не то по шее накостыляет! А ты никакая не светлость, ты цельный барон!
Уже легче. Значит, зовут болвана Кошем.
– Да, я барон. А ты, Кош, кто?
– А я не барон! Не-а, не барон я, мамой клянусь…
– Слушай, малый, ты мне всю печенку…
– Во! Точно! А откуда ты, светлость, вызнал, что я Малый? Только у нас, в Глухой Пуще, говорят не Малый, а Малй. Кош я Малой, за сестренкой сюда бегом бежал. А наши говорят: нет твоей сестренки. Пропала Агнешка, сгинула…
Детина пригорюнился, без цели играя ожерельем. Веснушки побледнели, на скулах выперлись желваки. Барон смотрел на старшего брата Агнешки-квестора, и в мозгу кубарем вертелся обрывок скудных архивных сведений: «Из оседлых хомолюпусов Глухой Пущи». Эхом, вдалеке, вторил крик рыжего: «Там собака! Большая! Огромная!»
Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда.
Оборотень боится собак?! Сын Стояна Малого, участника собачьих боев?! Или после трагической гибели отца у юноши-хомолюпуса возник стойкий ужас… Чушь! Это песье племя, если не считать специально обученных бойцов, оборотней за версту обходит. А вдруг сцен в покоях старухи Вертенны была ловким представлением? Сделал вид, что испугался пса-невидимки, вломился, наврал с три короба…
Зачем?!
В юности Конрада, когда он служил младшим товарищем квизитора Лепуна, человека строгого, но отходчивого, король Эдвард I принял к рассмотрению челобитную трех стайных вожаков, иначе «волчьих князей», – Дрэвца Кэлдераря, Лексы Мануша и дряхлого деда Вайды. Нижайше припадая к стопам его величества, вожаки оборотней умоляли очертить для их стай «рубеж оседлости» с дальнейшим предоставлением реттийского гражданства. Вверяют, значит, судьбы, клянутся в верности и законопослушании; обязуются при кормлении в лес не глядеть. Король снизошел к мольбам оборотней. Он вообще был просвещенным монархом: писал стихи, изучал труды философов, хотел отменить смертную казнь, но после «Дела о Майтракском людоеде» передумал. Короче, западная часть Глухой Пущи, Ближние Луговцы и Шнарант, граничащий с Филькиным бором, королевским указом отошли для расселения оседлых хомолюпусов.
Так их стали звать в отличие от хомолюпусов диких, внесословных, гражданства лишенных, а посему доступных к облавам и гонам по лицензии Департамента Ловитвы.
Лет через десять, при Эдварде II, оседлые хомолюпусы добились почетного права службы в армии, а кое-кто из «волчьих князей» получил дворянство. Например, Лекса Мануш, под Вернской цитаделью возглавлявший «эскадрон смерти», сформированный из соплеменников Мануша. Сей заградотряд больше двух часов удерживал прорыв «оловянных солдатиков», пока капитан Штернблад не пробился сквозь ряды мертвецов-гвардейцев, которые не погибали и не сдавались, и не зарубил собственноручно мага-ренегата Юшика Бренбоу. Мерзавец даже за миг до гибели продолжал лить олово в формочки и слать големов в бой.
Капитана его величество лично расцеловали в обе щеки, а Лекса обрел грамоту на дворянство и заветный постфикс «эск.», то есть эсквайр.
– Что ж ты от собак шарахаешься, Кош Малой? Не стыдно?
Детина потупился. Дернул ожерелье, чуть не разорвал.
– Стыдно… – на щеках оборотня вспыхнул густо-свекольный румянец. – Шибко стыдно, светлость. Да в семье не без урода. Я вот он и есть, урод…
– Ладно, пошли, раз наши ждут. Заболтались мы с тобой…
Барон сунул заветный листок за обшлаг рукава. Теперь, при наличии письма – кто бы его ни подбросил, друг или враг, – можно было спокойно «вписываться» в компанию съехавшихся родичей.
Свой среди своих.
Вышагивая по коридору и гордо неся доверенный ему канделябр, чудной хомолюпус Кош внезапно хлопнул себя рукой по лбу. К счастью, не той рукой, в которой был подсвечник, иначе жди беды.
– О! Башка дырявая! Спасибо тебе, светлость, забыл сказать!
– За что? – не понял барон. – За спасение от злой собаки?
– Не-а! Собака эта гадская, она сама ушла… С хорошим человеком ты меня познакомил! Меня мамка учила: кто тебя, Кошик ты мой, умница, с хорошим человеком сведет, ты тому в ножки кланяйся! Хороший человек лучше мешка золота!
В душу обер-квизитора закралось страшное подозрение.
– И кто же этот хороший человек?
– Стряпчий! Такие штуки рассказывает – обалдеть! Про молочницу одну… как ее?.. а-а, Колодзябчик!.. хо-хо-хо, смешно…
Пол под ногами закачался. Гадюка-стряпчий бросил ядовитое семя в благодатную землю. Урожай драконьих клыков не заставил долго ждать.
– Стряпчий сказал: померла она на днях, молочница…
«Хвала Вечному Страннику!» – едва не подвел итог фон Шмуц, меньше всего желая повторения истории о многородящей молочнице Колодзябчик.
– А на похоронах, значит, возьми покойница и восстань из гроба. Хо-хо-хо! Ее зарывают, а она встает. Потеха! Народишко врассыпную, кто посмелее, осину на колья рубит… Ничего, обошлось. Она не мертвенькая была, Колодзябчик, – детина выговаривал фамилию треклятой молочницы со вкусом, по-детски присвистывая на середине. – Спала она, и всех дел!
Канделябром он размахивал в такт рассказу, нимало не заботясь о горячем воске, брызжущем со свеч. С картин, развешанных по стенам, на Коша угрюмо любовались всяческие черные силы, с оружием в руках отстаивая идеалы Абсолютного Зла. Видимо, чуяли родственную душу.
– У ней эта была… литра… лепра… литургия, во!
– Летаргия, – поправил барон. – Долгий сон, похожий на смерть.
– Точно! Очухалась баба, и домой! А дома муж – пьяница, на похороны не пошел… Женка на порог, а он, дурила, женку не узнает! Забыл! Как звать, не помнит, сколько лет, не помнит… И про детей забыл, которых она ему, пьянчуге, нарожала. Старший сын батьке в рожу двинул – нет, все равно не помнит. Вконец ум пропил. Стряпчий сказал: не к добру это. Жди, значит, конца света.
Детина напрягся, пустил ветры и с печалью развел руками.
Барон еле-еле успел увернуться от канделябра.
– Светлость, ты когда увидишь стряпчего, ты спроси, ладно? Пусть он тебе тоже расскажет.
– Непременно, братец! – согласился Конрад.
И вошел в каминную залу за Кошем Малым.
Читать бесплатно другие книги:
