2048 Шелли Мерси

ЛОГ ПРО (МУСА)

О Аллах, ты опять меня кинул!

Почему, почему другим правоверным торговля в праздники несет прибыль — но только не тому, кто четвертый год батрачит подавальщиком в чайхане собственного отца!

Конечно, после трех лет уже легче. Заранее знаешь о многих гадостях, поджидающих в том месте календаря, где стоит день осеннего карнавала. Как неотрегулированная пандора, этот день прямо-таки взрывается толпами обдолбанных наркотой туристов с их кривыми искин-толмачами и извращенными запросами.

Если у них кибитка с забродившей биотеслой, они обязательно летят на ручном управлении и врезаются в витрину как раз тогда, когда ты отключил защитный экран, чтобы вымыть стекло.

Если они притащили с собой ручного геномикса, то он настолько уродлив, что всех остальных посетителей чайханы начинает тошнить, и отец теряет половину дневной выручки.

Если они не спешат, то обязательно расскажут тебе, что только на их континенте можно купить криобота для правильного охлаждения каркадэ. Или будут учить, сколько мяты класть в женский чай и сколько в мужской.

И после всего этого, нахамив и нагадив, они еще норовят расплатиться не по текущему курсу, а с какой-то жуткой задержкой минут на десять, словно их запрос идет через Марс. Причем за эти десять минут обязательно зависает токийский банкин и обрушивается сиднейская биржа.

А бывает и хуже: когда Шайтан засекает, что кто-то их них «строит глазки», «морозит пальчики» или какие другие трюки проделывает, пытаясь надуть сканеры плат-платы. Тогда — швейцарские скальпели из-под ногтей, игольники с немецкими фармозитами, китайские ноблики с голодублерами, русские акелы, индийские эмпатроны… И еще как минимум получасовые «зайчики» в глазах после общения с чьим-то искином-охранником. Причем подобных гадостей можно ожидать и от собственного Шайтана, который вбил себе в память, что «по причине легкой цепной возбудимости человеческих особей необходимо блокировать обе стороны конфликта». Искусственный интеллект, что с него возьмешь!

Ладно, опытный подавальщик и не такое видел. И знает, что на всякого мудреца довольно технологий. Попробуй вынеси тайком расписную пиалу из чайханы «Горный дух» — тебе потом вообще будет не на что сувениры вешать.

Но то, что случилось сегодня… Сгори вся чайхана от подброшенного конкурентами «угря», обвались вся Коралловая Гора от наведенного землетрясения голландских экотеррористов — и то бы не было так противно. Два года учебы на курсах фуджеев, три года прислуживаний в чайхане отца — все насмарку! Сегодня репутация Мусы была подмочена так, что выжав ее, можно было набрать три бокала «Смерти на пляже», любимого коктейля всех должников и брошенных девиц.

И почему самые большие гадости случаются именно тогда, когда ничего плохого уже не ждешь? Вот если носишься как сумасшедший с двумя переполненными подносами между шестью переполненными диванами — никаких неприятностей не происходит!

Нет, самое опасное — этот день накануне праздника, этот послеполуденный сонный час. Затишье перед бурей. В зале лишь один посетитель, да и тот завсегдатай. Так что особенно напрягаться не надо. Можно положить голову на стойку, и даже если вздремнешь полчасика, никто не заметит. Вот тогда-то оно и подкрадывается…

— Не люблю осень, да простит меня Аллах!

Муса разлепил глаза, поднял голову со стойки и огляделся. А-а, это опять мулла Катбей… Впрочем, кому еще быть в чайхане в такое время? Только мулле да вон той мухе, что кружит над диваном у окна. Залети сюда полифем Санитарной комиссии — могут и лицензию отнять. Надо бы эту муху, конечно, того. Но для этого надо активировать Шайтана и сказать ему, чтобы… Ох, как клонит в сон… Что-то такое он должен сделать с этой мухой, да… В ультразвуковые клещи ее должен взять. Погоди-ка, про кого это я думаю «он»? Ну вот, опять ускользнула какая-то важная мысль. Кажется, я думал про Катбея… или нет, про полифемов… раньше они были такие неуклюжие… А мы их — из водяных пистолетов…

— Почему бы им не сделать один климат на весь год?

Муса снова поднял голову и хорошенько тряхнул ею. Похоже, мулла уже не даст поспать. Ишь, как скрипит диваном! И словно рыба с большими плавниками, разворачивает на груди полосатый халат, обнажая волосатую грудь. Из этих жирных зарослей вышла бы неплохая мухоловка. Или даже мухоморка: они бы еще на подлете умирали.

— Семипалый Фатим мне недавно рассказывал, как Атмосферная комиссия обещала следить за климатом. — Мулла продолжал ворочаться, постепенно перемещаясь из лежачего состояния в сидячее. — Кого они дурят, эти слуги нанодемонов? Вся эта расцветающая природа, оно же все чувствуется… Гетерогенный гомеостаз, да простит меня Единый!

Муса не любил разговоры с Катбеем — они всегда были одинаковыми. Другое дело Фатим. Вначале Муса даже побаивался этого низкорослого и костлявого бородача с быстрыми глазами. Каждый раз, когда семипалый в своем засаленном халате — нет, не в искине, а в настоящем халате! — входил в чайхану, мулла Катбей сразу спрашивал, как идет джихад. В ответ бородач лишь ухмылялся и чиркал себя по горлу оттопыренным седьмым пальцем. Рукав грязного халата съезжал, и в чайхане становилось как будто светлее: на каждом пальце сверкал перстень.

Вначале Муса не понимал, как такого странного человека вообще можно пускать в приличное место. И особенно изумился, когда однажды семипалый шутя дал отцу какой-то совет, после чего отец собственноручно наполнил и раскурил для него кальян. Тогда Муса набрался храбрости и спросил у отца, не опасно ли принимать у себя нищего хашишина, который к тому же носит столь дорогие перстни — скорее всего краденые.

Хороший подзатыльник был ему ответом. Чуть позже отец снова подозвал Мусу и объяснил, что Фатим — не какой-нибудь обкурившийся шахид, а уважаемый человек, взломавший уже два десятка банковских демонов неверных. И что именно на такой электронный джихад наш мудрый мулла выдал семипалому особую фетву. И что перстни — не украшения, а волшебные амулеты, которые позволяют Фатиму говорить с демонами на их демонском языке знаков.

Этой штуки с демонским языком Муса не понял: зачем знаки, если любому искину можно дать команду обычным человеческим языком? Отец предложил в ответ второй подзатыльник, а также рекомендовал не умничать и относиться к семипалому с почтением. А еще лучше — завести с ним знакомство и (тут отец многозначительно поднял палец) кое-чему поучиться.

То был редкий случай, когда Мусе понравилось отцовское предложение — не считая, конечно, сопутствующих подзатыльников. Фатим оказался всего на пять лет старше, его просто очень старила борода. Это несоответствие возраста и внешности сам Фатим тоже знал и постоянно использовал: Муса никогда не понимал, шутит тот или нет, потому что семипалый то и дело разыгрывал его с самым скорбным лицом.

Их первый разговор начался как бы невзначай вокруг спора о том, почему заварка некоторых сортов мутнеет, когда остывает. Лишь вечером, прослушивая запись беседы и консультируясь с Шайтаном, Муса по-настоящему оценил, сколько полезных советов о сетевой защите свалил на него семипалый всего в нескольких репликах. Сам Шайтан признался, что уже в начале разговора, уловив в жестах семипалого намеки на свои дыры, тут же добавил несколько новых скриптов и заплаток. Но особенно искин был озадачен словами Фатима о том, что отпечатки пальцев легко подделать с помощью куска застывшего шербета.

Такие беседы случались теперь каждый раз, когда Фатим заходил в чайхану. Вот только узнать о том, как зарабатывал опытный взломщик, не удавалось. Только лишь Муса пытался склонить разговор к этой теме, как семипалый тут же отшучивался — мол, куда нам до этих кибер-улемов, у нас все просто. Перебирая в памяти способы обмана банкинов, о которых уже рассказал семипалый, Муса пришел к выводу, что самое простое — это «сбор крошек». Но неужели опытный взломщик занимается такой ерундой, как скачивание с банковских счетов микроскопических сумм, остающихся там при округлении?

Нет, в это никак нельзя было поверить после всего того, что Фатим поведал про «мусоровозку», «солнечные часы», «тугую калитку» и другие отличные трюки! А то, что он говорил во время последней встречи про «умные деньги» — это же было вообще золотое дно! Оказывается, у диких искинов, живущих в Сети (Муса о таких вообще никогда не слышал), существует своя валюта, называемая «кульбитами». Один кульбит — это небольшой участок памяти, половина которого свободна. Вторую же половину занимает нечто вроде примитивного искина — скорее даже, просто вирус, способный лишь на простенькое вычисление. Однако сотня кульбитов, объединившись, составляют серьезный мозг, который может сам ползать по Сети, рассчитывая оптимальный путь для захвата новых вычислительных мощностей. А миллион одновременно исполняемых кульбитов, по словам Фатима — это просто «неуловимая куча бабок, которая сделает люля из твоего Шайтана, а потом съест его и даже не заметит».

Признаться, Муса далеко не все понял про эти умные деньги. Но чем больше он о них думал, тем больше у него возникало грандиозных проектов обогащения через Сеть. Эх, если бы сейчас зашел Фатим, было бы о чем поболтать!

— А еще и карнавал этот… — донеслось со стороны Катбея. — И что за неверный придумал устроить праздник как раз тогда, когда вокруг все расцветает, все так нестабильно, что невольно приходят мысли о смерти! Ну какая тут может быть радость, да не расслышит меня Вездесущий!

Придется отвечать. Клиент, хоть и постоянный, должен получать отклик. Таково уж правило хорошего подавальщика. Лишний обмен репликами — лишний шанс продать что-нибудь еще.

— Как точно вы заметили, уважаемый. Весна гораздо приятнее. Листопад, свежий ветер…

— Вот-вот, со снегом было бы куда лучше.

Мулла запахнул халат, и тот сразу же мелко задрожал всей поверхностью — сообразительный искин Катбея включил потосборник. Мулла поежился, как от щекотки, хлопнул себя по ляжке:

— Отстань ты, нечистый! Все равно никакого толку от твоего проветривания!

Халат прекратил шевелиться. Зато мысли Катбея потекли в новом направлении:

— А что, Мусаф, запусти-ка ты лучше своего дэва. Да смешай мне что-нибудь такое, знаешь… Под карнавал этот несчастный.

— Сию минуту, почтеннейший. У меня как раз сегодня появилось для вас нечто особенное.

— Вот за что люблю вашу чайхану. — Катбей поднял палец. — В других-то теперь и подавальщиков нет, одни подносы на ножках. А о чем с ними, демонами, говорить? Попросишь принести что-нибудь «на ваш вкус» — и что они принесут? Машинное масло?

Муса тем временем юркнул под стойку, делая вид, будто ищет среди контейнеров с ароматическими маслами нечто, спрятанное очень основательно.

— Шайка, что у нас на этого борова?

— Ты имеешь в виду свинину, хозяин? — Активированный Шайтан не сразу включился в контекст. — Мулла Катбей не ест свинину.

— Да нет же, плита с ушами! Я про чай говорю. Чистые фавориты у него есть? Я и забыл уже, когда он в последний раз пил что-то, что уже пил до этого.

— Верно, это очень привередливый клиент…

Шелестя в ухе Мусы, верный искин-фуджей одновременно включил кипятильник и развернул сушилку. Три чистых прозрачных чайника выехали на стойку.

— Зимой обычно пьет китайский. «Локоны принцессы» с жасмином либо «лунный дракон» с лотосом и льдом. Летом любимая смесь — «ассам хармутти» плюс «цейлон-16ГМ» плюс шиповник плюс изюм. Если холодно, позволяет себе грог «Виктория» на основе «микро-липтона» и бурбона, но только когда никто не видит. Весной все просто: жареный матэ с лимонным сорго или…

— Сейчас осень! — отрезал Муса.

— Осенних фаворитов выделить не могу. Вот три последних: «ингури» плюс чабрец, «дарджилинг» плюс молоко плюс мед, «серебряные иглы» плюс лаванда. Все три ему не понравились.

— Ага, теперь вспоминаю. Он любит экспериментировать в плохом настроении. Потом сам же и ругается.

— Тогда давай и мы поэкспериментируем, хозяин! Я утром отыскал в Сети несколько новых рецептов. Вот слушай: «тарри лапсанг сучонг» плюс перец «тальтека». По-моему, вполне осенний вкус.

— Хмм… Загрузи-ка пару капель на язык.

Во рту тут же возник привкус пикантной копчености, медленно перетекающий в сладковатую, но жгучую горечь. Муса сглотнул, запил холодной водой. Искин-фуджей подал на вкусовой чип вторую порцию скрипта, имитирующего новую чайную смесь.

Муса попробовал снова, задумчиво поглядел на Катбея. За год они протестировали на мулле уже десятка три сложносоставных чаев, но…

— Нет, не стоит. Чересчур резкий вкус, а наш боров сегодня совсем кислый. Давай так: варим его летний фаворит, но с бергамотом вместо шиповника, чтоб слегка подгорчить. Да и модифицированного «цейлона», пожалуй, не надо. Ни к чему нам эти женьшеневые гены, опять его понесет к туристкам приставать с проповедями… Короче, делаем просто «ассам» плюс бергамот плюс розовый кишмиш. Бергамота вдвое меньше, чем для «Графа Грея». А изюм рассчитай по сахару.

— Мне самому заварить или будешь церемониться по-настоящему?

Последние два года этот вопрос искина неизменно вызывал у Мусы тяжелый вздох. Поневоле выработаешь рефлекс, когда тебе снова и снова напоминают о неудавшейся карьере бармена.

Мечта о такой карьере овладела им четыре года назад, во время учебы на чужом континенте. До этого Муса с самого детства мечтал стать терраформщиком, как дед. Правда, деду не нравился этот термин. А от официального «специалиста по суперкораллам» он морщился еще больше, предпочитая называть себя «ландшафтным дизайнером». Или даже «садовником» — дед часто напоминал маленькому Мусе, что лучшие фонтаны Исфагана радовали глаза правоверных именно в тех садах, которые разбивал дедов прапрадед.

Мусе сначала представлялось, что Исфаган находится где-то в Старой Европе. Позже он пришел к выводу, что это не так. Ведь дед всегда приговаривал, что в Европе не умели ценить ни воду, ни землю — потому его семья и оказалась здесь, на новом континенте. В отличие от большинства других беженцев, они сразу же получили жилье: настоящие хоромы на склоне Коралловой Горы, которую проектировала команда деда. Плох тот терраформщик, который не позаботится о земле для своих потомков. Дед был хорошим терраформщиком.

На старости лет он увлекся сталактикой, и одна из пещер в их коралловом доме стала оранжереей причудливых каменных растений. Дед сидел там целыми днями, вовсе не вылезая на свет. Когда кто-нибудь намекал ему, что в этом занятии мало проку, ведь кристаллические розы и хризантемы на сводах его пещеры растут со скоростью одного лепестка в год, старик лишь посмеивался и отвечал, что он и так жульничает — в дикой природе на один лепесток сталактитового цветка нужно не менее трех сотен лет. В конце концов от него отстали все, кроме внука.

Правда, попытки деда заинтересовать своим хобби маленького Мусу тоже не имели успеха. Силовые поля, ручейки химикатов — все это Муса игнорировал, требуя от старика рассказов о том, как растут в океанах огромные суперкоралловые континенты. Он тоже хотел стать терраформщиком. Детский ум не мог понять, что некоторые профессии умирают слишком быстро.

Дед успел взять свое — но уже его сыну, отцу Мусы, зарабатывать в той же сфере было непросто. Японцы еще химичили вокруг Антарктиды, русские еще спорили с эскимосами из-за отдельных мест в Северном Ледовитом, израильтяне еще наращивали свои города-казино в Средиземном море — но в целом мировой океан был давно поделен, а лучшие места застроены.

Вдобавок к этому дед-терраформщик, с почетом ушедший на пенсию, упорно отказывался вылезать на поверхность и помогать в трудоустройстве сына, полагая, что каждый должен добиваться успеха самостоятельно. Он так и умер в своей пещере, под музыку каменных цветов.

Отец Мусы к тому времени совершенно выбился из сил, с утра до ночи вкалывая на японцев. Выращивать персональные «сады островов» на заказ — последнее прибежище тех терраформщиков, которые не хотели заниматься низкооплачиваемой поддержкой уже существующих континентов или выращиванием типовых подводных гостиниц. Но и персональные острова не особенно кормили. Среди беженцев хватало желающих горбатиться за гроши, а сами японцы традиционно не поощряли быстрый карьерный рост — надеяться на серьезную прибавку мог только тот, кто проработал в одной фирме до самых седин.

Неудивительно, что сразу после смерти деда отец забросил потомственную профессию и открыл чайхану. Один из выходов их жилища в Коралловой Горе вел прямо в главный тоннель по дороге на Старый Город — лучшего места для питейного заведения было бы и не сыскать во всей округе.

Жизнь сразу наладилась. А самого Мусу вскоре отправили учиться ресторанному делу во Францию-2. Отец собирался поставить новый семейный бизнес на широкую ногу.

О, золотое время заморской учебы! В этом месте воспоминаний Муса всегда издавал второй тяжелый вздох. Втайне от отца он перешел c факультета ресторанного маркетинга на подпольные британские курсы фуджеев — в исламской Франции-2 алкоголь был запрещен, да и на родном континенте Мусы не поощрялся. Однако на первом же семинаре, наблюдая, как ловкий бармен жонглирует сразу тремя бутылками над многослойным коктейлем, Муса почувствовал в этом деле нечто родное. В памяти понемногу всплывали рассказы деда о том, как работали его хитроумные аппараты для выращивания цветов-сталактитов. Ручейки химикатов бегут по сводам пещеры, силовые поля направляют жидкости в нужную сторону…

Ну положим, необязательно химикатов. И не обязательно им так вяло сочиться по каменным сосулькам, которые, кстати сказать, очень напоминают дозаторы на бутылках…

Оставалось найти скриптуна. С ним, беженцем из Святороссии, Муса познакомился на почве взаимного уважения к «Ледяному чаю Лонг-Айленда», когда проходил практику в одном из баров Британии-3. Выслушав техзадание, русский заметил, что без искина-фуджея тут ничего не получится.

Так появился Шайтан. На него было потрачено все то, что прислал отец для оплаты следующего года учебы.

Но дело того стоило. Стараниями русского скриптуна обычный кухонный искин класса «каф», обитавший в микроволновке, всего за неделю успел превратиться в фуджея уровня «ваф-спец» с функциями охранника. К тому же русский объяснил Мусе кое-что насчет безопасности и маскировки. И еще через пару дней Шайтан переехал в хорошо экранированный контейнер, который снаружи выглядел как пустая коньячная бутылка с отбитым горлышком — непременный атрибут бара, оформленного в неоархаичном стиле. Даже паппилярный сенсор для ручной идентификации хозяина замаскировали под рваную наклейку. В самой же микроволновке и в прочих кухонных приборах остались только мелкие демоны: ими Шайтан управлял по беспроводной сети.

Еще через месяц, переколотив не более сотни бокалов, они собрали свой первый флеер. Инструмент, который должен был перевернуть все представления о барменском искусстве.

Здесь в воспоминаниях Мусу поджидал третий тяжелый вздох. Как смотрела на него тогда луноликая Айша, маленькая Айша с глазами как свежезаваренное «Солнце Ассама» в двух пиалах молочного фарфора!

Для нее, учившейся на курсах фуджеев уже второй год, Муса был всего лишь неотесанным провинциалом — до того дня, когда он впервые проказал ей игру на флеере. Разлетающиеся «елочкой» струи джина, спиральные фонтаны тоника, звонкие кубики льда и хороводы оливок… А он, как дирижер, лишь чуть-чуть шевелит кончиками пальцев, управляя этим прекрасным воздушным балетом под музыку, которая льется, льется вместе с напитками…

Неприступная Айша, такая милая в своем дурацком брезентовом комбинезоне с широченными лямками по новоиндустриальной моде, больше не была такой уж неприступной. Комбинезон пах ванилью, гвоздикой и имбирем: вторым номером он показывал ей, как красиво можно раскидать на флеере глинтвейн, и под конец чуть-чуть промахнулся. Но она не обиделась — наоборот, еще больше развеселилась. И сказала, что может петь во время его выступлений, одновременно комбинируя десерты. И что с этим шоу они вдвоем могли бы заткнуть за лямку всех фуджеев Британии-3.

Русский скриптун, смекалистый парень, тоже оценил потенциал инструмента. И предложил открыть фирму по производству флееров. Но для этого понадобятся кое-какие вложения, особенно в связи с защитой прав на интеллектуальную собственность. Конечно, можно разом продать всю интель какой-нибудь корпорации — но, по словам скриптуна, это все равно что выбросить в море целое состояние. Гораздо выгоднее, как он выразился, «шить на шару» — то есть вступить в подходящую скрипт-секту и передать ей свою интель в коллективное пользование. А уж секта позаботится о том, чтобы довести разработку до промышленного варианта и обогатить авторов интели. Вот только вступительный взнос…

Нужно было поговорить с отцом. Муса долго откладывал это, подозревая, что ничего хорошего из такой беседы не выйдет. Но девушка с глазами как «Солнце Ассама» поддержала идею. А когда эти глаза говорили «да», когда широкая лямка комбинезона спадала с хрупкого плечика, Муса не мог перечить. Он решился. Он надеялся, что отец поймет.

И отец понял, но по-своему: сын правоверного пристрастился к алкоголю и связался с чужеземной девкой! В ходе дискуссии флеер лишился нескольких важных деталей, а Муса — двух зубов. После этого отец забрал Мусу домой и сделал подавальщиком в семейной чайхане. Ни русского скриптуна, ни луноликой Айши он с тех пор никогда не видел. Даже Шайтана пришлось переселить из коньячной бутылки в ржавый кувшин.

Взбунтовался Муса через год. «Волшебный календарь» — всего лишь детская игрушка. И безбожно врут все те, кто утверждает, что эта штука способна предсказывать будущее. Но когда помираешь от скуки, хватаешься за любую соломинку.

Выпав из автомата в руку Мусы, календарик высветил на экране текст из целых двенадцати строк. Читать Муса не умел — к чему это надо, если личный искин интерпретирует и озвучивает даже дорожные знаки? По рассказам деда запомнилось, что такие большие тексты из подрезанных строк называют «газелями». Это что-то вроде рекламы, и читать их следует как бы нараспев, желательно с закрытыми глазами… Но как читать с закрытыми глазами? — наверное, у деда был сетчаточный проектор.

Однако была еще одна вещь, которую Муса помнил с детства: из «волшебного календаря» можно вытрясти забавные вещи, а непонятное можно пропускать. Поэтому он положил маленький гладкий прямоугольник на открытую ладонь и щелкнул по краешку ногтем. Дважды перевернувшись в воздухе, календарь упал обратно в руку — и заиграл знакомую мелодию, под которую росли сталактиты деда.

Случайное совпадение? Дед крутил в своей пещере разную музыку… Муса дождался, пока календарь доиграет, и еще раз подбросил его щелчком. Календарь упал и стал рассказывать про чайную церемонию.

Вот тут уже были причины не верить своим ушам. Два совпадения подряд?

Муса вызвал Шайтана. Но отцовский искин-фуджей тоже ничего не знал о принципах работы календаря. Он разбирался в кулинарии, в системах идентификации и даже немного в порнографии — но не умел взламывать устройства, у которых вообще нет открытых портов: только дисплей да чип памяти на два гига.

Тогда Муса предложил Шайтану проанализировать, что может быть общего между любимой мелодией деда и рассказом о чайной церемонии. Ответ звучал довольно глупо: фамилия автора мелодии в переводе означала что-то вроде «мастер чая».

Да и чего еще ждать от детской игрушки, кроме подобной глупости? Семипалый Фатим однажды рассказывал, как делаются эти календари: простенькая программа собирает по Сети какие-то кусочки информации, перемешивает их по-своему — вот и вся магия.

Но странное двойное совпадение не давало Мусе покоя целый день. В конце концов он решил, что это знак.

Для выступления он выбрал вечер субботы, самое людное время. Дождавшись «зова Аллаха» (бывают такие удивительные моменты, когда замолкают одновременно все посетители, хотя и сидят отдельными группами), Муса вытащил из-под стойки отремонтированный флеер и велел Шайтану подключиться.

С первыми звуками «Вальса цветов» фонтан кипятка взлетел к потолку чайханы. Посетители как по команде помянули Единого и пригнулись — все, кроме одного случайно зашедшего японца, который лишь молча отдернул голову вбок, точно сломанный робот-футболист.

Однако вода, вместо того чтобы пролиться на головы присутствующих, закружилась над ними. Тем временем Муса, как заправский дирижер, легким жестом поднял в воздух три изящных деревянных коробочки с росписью золотом по черному лаку. Заварка тремя тонкими сухими струйками отмеренной длины просыпалась в нагретые стеклянные чайники. Кипяток, круживший под потолком, полетел туда же по трем длинным, плавным параболами. Ни капли не упало на пол — вся вода теперь вращалась в трех прозрачных сосудах.

В музыке как раз начался более спокойный фрагмент. Включилась лазерная подсветка. Вообще-то в чайхане «Горный дух» обычно пили черный чай, но для церемонии Муса взял еще белый японский и зеленый китайский. И теперь под тихое скрипичное пиццикато в стеклянном мирке каждого из трех чайников шел свой маленький балет.

В левом, где кипяток остался почти прозрачным, поднимались со дна и снова тонули японские «серебряные иглы».

В зеленом подводном царстве среднего распускались «плоды ли-чжи», похожие на хризантемы.

За стеклом третьего наступала ночь: «роза Каира» разворачивала свои черно-красные бутоны. Многие из присутствующих знали этот сорт на вкус, но никогда не догадывались, как прекрасен процесс его заварки.

При подготовке церемонии Муса особенно боялся за эту часть — медитацию. Смешивая коктейли, бармены не делают таких больших пауз. А ведь чай надо заварить…

Но все прошло как по маслу. Аудитория была достаточно шокирована трюком с летающим кипятком и контрастным переходом к покою. Две минуты глаза всего зала были прикованы к трем подсвеченным стеклянным сосудам, в которых вращалось, вращалось, вращалось…

Когда движение в чайниках почти остановилось, Муса снова шевельнул пальцами. Теперь сами чайники стали медленно вращаться по кругу, друг за другом, понемногу поднимаясь над стойкой. Шайтан подогнал на освободившееся место три пиалы. Еще один жест дирижера — и пиалы тоже поплыли по кругу, скользя донышками по стойке.

«Вальс цветов» грохнул с новой силой, вся стойка вспыхнула, чайники под потолком закрутились быстрее, их носики наклонились… Лишь двадцать секунд на то, чтобы полюбоваться — великолепная колонна из трех разноцветных спиральных струй зависает в воздухе, шевелясь и сверкая, как ваза из жидкого стекла, и в бликах вдруг прорисовываются контуры стройного женского тела с крыльями вместо рук.

А потом щелчок пальцами — и три полные пиалы стоят неподвижно на стойке рядом с тремя чайниками. Аллах Всемогущий, уж не бесовское ли наваждение, уж не пэри ли это была?…

Муса оглядел притихший зал и испуганно вжал голову в плечи — отец стоял в дверях, ведущих из чайханы в дом. Для своего представления Муса специально выбрал момент, когда отца не было в зале. Но тот все равно вышел на звук непривычной музыки.

Однако смотрел он сейчас не на сына, а на муллу. И похоже, с не меньшим испугом.

Все молчали. Катбей поерзал на диване и кашлянул. Некоторые украдкой прикрыли ладонями уши, ожидая небольшого инфразвукового азана. Поговаривали, что еще в медресе Катбею вшили дополнительные голосовые связки от какого-то морского биорга. Может, и врали — но как еще объяснить всеобщие приступы ужаса каждый раз, когда мулла начинал петь?

— Нечистая сила… — пробормотал мулла. К удивлению многих, нормальным голосом.

«Будет сначала разминаться», — пронеслось в головах.

— …Нечистая сила на службе правоверных — это хорошо. Налей-ка мне, сынок, попробовать вот этого… э-э-э…

Под общий вздох облегчения Муса подскочил к Катбею. Короткий указательный палец муллы неопределенно блуждал в воздухе, целясь то в белый японский, то в зеленый китайский. Кажется, он все-таки склонялся к «плодам ли-чжи».

Муса открыл было рот, собираясь поведать мулле легенду этого чая — историю о китайской принцессе, которую насильно хотели выдать замуж, и поэтому она…

Но тут в его мозгу случился как бы взрыв, только неслышный. Так бывает, когда гранула сорта «порох» падает в кипяток. И так же, как от хорошего чая, в голове сразу стало ясно от гениальной мысли:

— Чашечку «Любимых Цветов Пророка», уважаемый?

Мулла расплылся в улыбке и кивнул. Толстый палец муллы указывал в зеленый чайник. Под одобрительный гомон посетителей Муса перенес на стол Катбея чудо китайской культуры, которому суждено было сменить название и легенду, чтобы сохранить популярность.

Отец больше не мог запрещать бесовскую игрушку: выручка за этот вечер составила больше, чем за весь прошлый месяц.

На следующий день все повторилось при еще большем скоплении народа. Даже случайный японец привел с собой еще двух «желтков» аристократичного вида, и трех гейш в придачу. А это, по местным меркам, тянуло на событие. Конечно, среди опытных терраформщиков попадались и неяпонцы, вроде деда Мусы. И многие суперкоралловые континенты были давно уже выкуплены у Японии другими странами. Но «крутые желтки» по-прежнему вели себя на новых континентах как хозяева. А уж чтобы снизойти до питейного заведения гайдзинов, да еще вшестером!

Но Муса был готов к славе. В этот вечер, помимо повтора вчерашнего, он показал пару новых трюков и сварил несколько сложносмешанных чаев. А специально для «желтков» провел дополнительную церемонию — затяжную медитацию с растиранием зеленого чая в ступке под звуки кото. Очарованные танцующей ступкой, японцы выдули за вечер годовой запас горькой крупнолистовой сенчи, которую давно уже никто не покупал.

Правда, семипалый Фатим чуть было не испортил все шоу, заявив, что сейчас на лету перепрограммирует флеер Мусы, чтобы эта машинка могла жонглировать сразу десятком чайников и таким же числом подносов с халвой. Ситуацию спас мулла, который включил Коран, поколдовал с искалкой и грозно пропел что-то очень красивое насчет скромности и числа три.

Но все это было так давно! В прошлом остался и маленький бум, вызванный добавлением в меню именных и праздничных чаев, и более успешные идеи с чаем по Корану, чаем по гороскопу Друидов, чаем по Книге Перемен… За два года все привыкли к его трюкам на флеере, определились с любимыми сортами. Один только мулла продолжал эксперименты со смешиванием, благо ему все равно нечего было делать между намазами, а периодическое исполнение азанов требовало почаще промывать горловой имплант чем-нибудь теплым.

Но ведь всякий подавальщик знает — завсегдатаи радуют лишь первые три раза. Особенно такие, прямо скажем, муэдзины.

Вот и сейчас надо снова исполнить прихоть этого зануды с голосовыми связками моржа-мутанта. И Шайтан опять спрашивает, будут ли они сегодня церемониться по-настоящему. Резонный вопрос: в последнее время Муса все чаще запускал церемонию на автомате. И терял опыт, который наверняка помог бы ему когда-нибудь уехать и…

— Конечно будем! — Муса резко прервал раздумья. — Включай машинку, блудный сын чайника и розетки! А то я с твоей постоянной помощью разучусь даже поднос держать.

Неприятный звук, который Муса потом вспоминал множество раз, прервал его в самом конце церемонии. Заварка уже замедляла движение за стеклянными стенками, кольцо из ягод кишмиша вращалось над чайником в противоположную сторону. В центре этого хоровода висела и ослепительно сверкала капля бергамотового масла, подсвеченная двумя лазерами. Розовые сморщенные ягодки одна за одной падали в чайник, отмеряя секунды легким бульканьем в тишине…

Услышав позади странное фырканье, Муса дернулся и сбил свой изюмовый метроном. Сразу три ягоды плюхнулось в чайник, всплеск получился громче обычного. К счастью, Катбей смотрел в другую сторону — он тоже заметил, что в зале появился еще один посетитель.

«Шайка, довари-ка это дело сам и просканируй нового», — шепнул Муса и сам чуть подался вперед, чтобы разглядеть посетителя. Тот сел в самом дальнем углу, лица не видно. Но по крайней мере не машет руками, призывая подавальщика, и даже не вытягивает голову, как иные нетерпеливые. Просто сидит. Вот склонился к своей одежде, брошенной на соседний табурет. Роется в карманах. Значит, только что сел и никуда не спешит. Отлично.

Кишмиш продолжил мерно падать в чайник под контролем Шайтана, и в конце концов упал весь. Туда же ярким метеоритом спикировала капля бергамотового масла. Спустя еще несколько секунд в ухе Мусы раздался голос искина:

— В базе наших посетителей его нет, но как будто все чисто. Бриллиантовый кредит австрало-японского банкина. По профессии — преподаватель университета Западной Гренландии, доктор тегуменологии. В моих словарях нет определения этой дисциплины. Но насколько я понимаю, это не квантовая физика или еще какая-нибудь сектантская лженаука. Поискать в Сети?

— Не надо пока. Но ты это… посматривай.

— А ты поправь тюбетейку, хозяин. И вообще, я рекомендовал бы тебе снова подстричься. Когда ты так обрастаешь, на общение с тобой по «внутреннему голосу» у меня уходит очень много энергии, так как дермотроды теряют контакт с твоим черепом и…

— За дермотрода ты у меня ответишь! — перебил Муса, поправляя сползшую на ухо тюбетейку. — Займись делом и не умничай, демон недоформатированный!

— Ага, вот теперь я тебя слышу гораздо лучше! — заорал Шайтан в голове Мусы.

— Убери громкость, жертва замыкания! — прошипел Муса.

Чайник и пиала для Катбея уже стояли на подносе, а сам поднос висел над стойкой на такой высоте, чтобы только подставить руку. Муса подхватил его и подчеркнуто неспешно пронес через зал — знаем мы эти истории с беготней подавальщиков в сонный день, с места в карьер и на пол!

— Горьковато… — Мулла, пожевал толстым губами, словно это был не чай, а халва.

— Осенний карнавал, — пожал плечами Муса.

— Да, пожалуй. — Мулла сделал еще глоток. — К такому грустному деньку — в самый раз. Запиши-ка эту смесь, пригодится.

— Конечно, почтенный Катбей, — поклонился Мусса, пятясь в сторону нового посетителя. Все, что можно было записать о вкусах муллы, было давно записано.

А вот с новичками всегда сложнее. Шайтанов сканер, конечно, штука мощная. Но и он пропускает кое-что важное. Кое-что, очень важное именно для Муссы.

Далеко не всякий клиент оставляет подавальщику чипсы. А прямые электронные платежи, даже если в них включена благодарность, идут на счет отца. Поэтому главным источником тайных сбережений Мусы была староевропейская традиция, о которой отец, по счастью, имел очень смутное представление.

Вычислять туристов, способных вознаградить подавальщика хотя бы самым завалящим кредитным чипом, Муса научился с точностью, которой позавидовали бы искины береговой охраны, вылавливающие браконьеров.

В первую очередь важна страна — чипсы имеют хождение не везде. Ужаснее всего американцы, у которых все платежи идут через Сеть. Если, конечно, не считать кастристов, захвативших несколько южных штатов во время их последней Гражданской войны: когда воюешь на развалинах, оставленных Большой Волной, сетевые платежи не очень-то работают.

Но узнать страну посетителя — это только пол-дела. Далеко не все, у кого есть чипсы, собираются вознаграждать подавальщика. К примеру, те же проклятые кастристы с их дот-коммунистическими принципами. Скорее попросят поддержать их революцию, чем что-то свое оставят.

Первый признак, который отметил Муса, подходя к новому посетителю, был не очень хорошим. По правде говоря, он был ужасным. Клиент разговаривал сам с собой.

Что может быть хуже мультиперсонала в ресторане?! Эти многосознательные психи мало того, что чипсов не оставляют, они даже сами с собой не могут договориться, когда делают заказ. Пять минут разговора с мультиком — это как полчаса в кричащей толпе, которая в конце концов заказывает одну минеральную воду без льда!

Еще через два шага Муса с большой радостью обнаружил, что ошибся. Человек разговаривал не сам с собой, а со своим искином. Синий неовикторианский камзол с красными цветами на обшлагах (дорогая заморская вещица, высокая вероятность чипсов!) был небрежно брошен на соседний табурет. То, что человек выбрал не ковер и не диван с подушками, а столик с табуретами — тоже хороший знак.

С близкого расстояния стало заметно также, что посетитель немолод. Седые волосы, очень сутулится…

«Приготовь йохимбе. Но не заваривай пока», — шепнул Муса.

Шайтан тихонько звякнул в ухе, подтверждая выполнение команды. К этому звуку они оба привыкли еще в те годы, когда искин Мусы был обычной микроволновкой.

— …А ты вызови его еще раз, — говорил между тем посетитель, к которому Муса подошел уже почти вплотную. — Не понимаю, как искин такого класса может опаздывать.

Со стороны камзола раздалось рычание с переливчатыми посвистами. Алые цветы на обшлагах вспыхнули, вдоль ворота прошла судорога. Рычание смолкло, свист повторился.

— Наконец-то, Ригель. — Седой коснулся камзола рукой. — Смею заметить, тебе вовсе не обязательно было стирать моего телохранителя.

«Искин такого класса… Стирать телохранителя…» Варианты вертелись в мозгу Мусы, как чаинки «дворца луны» в серебряном ситечке.

Военный?! О злые дэвы, чтоб вас… Да ведь это еще хуже, чем мультик! Чипсов никаких вообще не даст — у военных все казенное, каждая пуговица через спутник посчитана! Зато наверняка попытается стащить «сувенир», сволочь милитаристская…

— Добрый день. Я бы выпил чашечку «голубого ройбуша».

Человек так резко повернулся к Мусе, что тот даже отшатнулся. У посетителя были очень выразительные темно-серые глаза — словно два кубика льда неожиданно всплыли в пиале «снежного Будды» и замерли, совершенно спокойные на фоне дрожащей поверхности чайных морщин.

А то, что он сказал, было еще необычнее. Что за бред — «голубой ройбуш»? Может, он перепутал название? Муса мысленно перебрал в памяти чаи, которые клиент мог иметь в виду. «Голубые глаза» — цветочная смесь с васильками, одно только название симпатичное, а на вкус ужасная гадость. Есть еще синий экстракт апельсиновых корок. Или…

Не к месту вспомнились признаки отравления белладонной. Муса вздрогнул и снова посмотрел на посетителя. Седой молча глядел на него.

— Извините, но у нас… — начал Муса.

«Есть, есть у нас! — шепот Шайтана проплыл в голове Мусы от одного уха к другому, но на последнем слове все-таки зафиксировался посередине. — Это самый дорогой чай, что у нас есть, хозяин. Шестнадцать мегаватт за грамм».

Муса поморщился. Давно же грозился вручную перенастроить Шайтана, если тот не будет переводить цены в человеческую валюту! То у него все выражается в микрофурье, то в мегаваттах…

Здесь размышление оборвалась, потому что собственный мозг Мусы каким-то другим своим отделом самостоятельно произвел валютный пересчет — и все остальные мысли сразу начали светлеть, как заварка «стамбульского экспресса» от кусочка лимона. Может, искин ошибся?

Указательным пальцем правой руки Муса слегка постучал по краю подноса. Не самый приличный жест для подавальщика, но в такой ситуации не очень-то поболтаешь напрямую.

«Пожалуйста, уточняю, — откликнулся Шайтан. — Голубой ройбуш, шестнадцать тысяч киловатт за грамм. Неустойчивая мутация, появилась после военного инцидента в Претории, ЮАР. Вся плантация была уничтожена силами биозащиты. Впоследствии выяснилось, что растение не представляет для человека опасности, а наоборот, отлично настраивает метаболизм. Но восстановить геномодель не удалось. В настоящее время не выращивается нигде. За последние шесть лет у нас его никто не покупал из-за высокой цены.»

От этих слов в мозгу Муссы начала распускаться «роза Каира». Таких клиентов просто не бывает!

— Что-нибудь еще? — спросил он почти небрежным голосом. С руками получилось хуже: дрожь передавалась подносу. Пришлось изо всех сил сжать его под мышкой.

— Да, пожалуй. Сегодня довольно пасмурный день… — Человек с ледяными глазами сделал жест в сторону камзола, и Муса заметил плечевые фотоэлементы в виде эполет. — …Моему коллеге понадобится дополнительное питание. У вас есть ванадиевые «стаканы»?

Муса кивнул, мысленно прибавляя к счету еще одну приличную сумму. Самые дорогие батарейки. Обычные туристы кормят искины такими дешевками, что отец даже не учитывает их в своих прогнозах на прибыль. А однажды какой-то японец вообще очень напугал его, попросив для искина «просто воды». Отец потом целую неделю выспрашивал у всех знакомых, не собираются ли «желтки» повсеместно внедрять искины с таким разорительным питанием. К счастью, все обошлось. Вероятно, тот парень не очень разбирался в бизнесе, и более понятливые люди попридержали его изобретение, грозившее обесценить тонны редкоземельных элементов, мегалитры водорода и горы кусочков сахара.

Посетитель тем временем перевел взгляд на другой табурет, заслоненный от Мусы столом.

— И еще что-нибудь для другого моего коллеги… Нет ли у вас свежей рыбы?

Со стороны табурета в этот момент снова раздалось то самое фырканье, что сбило Мусу на изюме. Он опасливо обошел вокруг стола.

Аллах Всемогущий, да у него тут еще и тварь геномодная! На втором табурете лежал, свернувшись клубком, какой-то биорг с серебристой шерстью. Ровно половину твари составлял пушистый хвост, который свешивался с табурета вниз. О нет, у него целых два хвоста! Один из них биорг подобрал под себя и уткнулся в него розовым носом. А кончик второго мерно постукивает по полу, словно эта тварь собирается перекрасить чайхану в серебристый цвет, используя хвост как кисть.

Ну и психи эти геномодельеры, каких только уродов не выведут! А ведь те, которые с хвостами, обычно еще и воняют!

Подавив приступ тошноты, Муса отошел обратно к человеку, чтобы уродливого биорга не было видно из-за стола. Все вычисления насчет шансов получить чипсы окончательно запутались. Военный… с собственным геномиксом?

Нет, не бывает. За три года можно достаточно насмотреться на ручных биоргов, чтобы уметь отличать серийные модели от эксклюзивных. Таких, которые выводятся на заказ в единственном экземпляре, с мощной ретровирусной защитой от генопиратов, прошитой прямо в ДНК. Серебристая тварь незнакомца вполне тянула на штучную работу. Такого уникального уродца может себе позволить разве что любовник министра экологии…

С другой стороны, клиенты с такими тварями любят ностальгировать по старым временам. Уж у них-то водятся чипсы! Зато их геномиксы обычно распугивают пол-чайханы — мало ли какую заразу эта тварь разносит. Все помнят, что было в Старой Франции.

А этому еще рыбу подавай! У нас тут что, передвижной зверинец?

— Я понимаю, что ваше заведение имеет другую специализацию, — заметил человек, в точности отвечая на мысли Мусы. — Но нам предстоит важный разговор, и не хотелось бы, чтобы одна из сторон была ущемлена, так сказать, в самых базисных потребностях. Иначе нам придется поискать другое заведение.

«Роза Каира» в голове Муссы сигнализировала, что вовсе не хочет завять. А рыба… Постой, так это же элементарно!

— Я посмотрю, что можно сделать. — Муса слегка поклонился.

Седовласый тоже кивнул и улыбнулся, словно дальний родственник Мусы, встреченный на похоронах другого дальнего родственника.

— Церемониться будешь сам? — тактично осведомился Шайтан, когда хозяин забежал за стойку.

— К Багу! — От волнения Муса перешел на слэнг скриптунов, которого нахватался во время заморской учебы. — Вари чай, активируй батарейки, а я гружу рыбу!

С корейцем вышло даже проще, чем он предполагал, потому что самого корейца в лавке не было. А с маленькой Хо, его дочкой, Муса уже несколько раз договаривался и не о таких мелких услугах. Рыбку она принесла сразу, он на бегу спросил цену и крикнул, что переведет оплату на их счет. Хо еще что-то лопотала вслед, но он уже несся по коралловому коридору обратно, к задней двери чайханы.

Поднося батарейки и рыбу, Муса еще раз попытался разобраться в клиенте. Последнее средство: подчеркнуто аккуратно, а значит, чуть дольше обычного сервировать заказ и при этом подслушать разговор.

Увы, ничего не вышло. Сравнение со зверинцем только усугубилось. Серебристый зверек время от времени фыркал, разбрасывая вокруг своего табурета рыбью чешую. Камзол-искин издавал все то же рычание с присвистом, и этот дурной звук стал только громче после подзарядки.

Лишь человек говорил на человеческом языке. И похоже, искин с биоргом понимали его не хуже, чем он понимал издаваемые ими звуки. Этого Муса совершенно не понимал — как можно общаться на трех языках сразу? У искина, понятно, встроенные трансляторы. А биорг? Или он не участвует в разговоре, а просто жрет так громко?

Не исключено, конечно, что один из них переводит другому. Скажем, человек — и биорга приручил, и свист искина может интерпретировать…

От новой догадки Мусу опять бросило в дрожь. Нет, только не это! Пусть лучше мультик-гексон, пусть даже военный, получивший геномодного уродца в подарок от любовника министра экологии! Только не Cвистящий Дервиш!

За свою жизнь Муса видел лишь одного Свистящего — да и то лишь мельком, когда его, с уже завязанным ртом, вели к полицейскому кибу. Дело было на курсах во Франции-2. Бармен-инструктор тогда рассказывал, что Дервиш попался случайно: до сих пор людей из этой секты никогда не ловили в таком людном месте средь бела дня. Видимо, агенты ГОБа долго готовили ловушку: едва ли обычный ресторан можно так быстро обесточить и звукоизолировать.

Вернувшись к стойке, Муса вновь вызвал Шайтана и велел ему заблокировать все открытые порты, а голосовой интерфейс перевести в режим многополосной идентификации. Шайтан привычно звякнул в ответ. Мусе сразу стало гораздо спокойнее.

В самом деле, посетитель же не свистит. Он лишь слушает свист искина. Нет, это не Свистящий Дервиш. Тогда кто же?

«Голубой ройбуш» наконец заварился. Муса схватил чайник и двинулся в дальний угол зала. И снова задержался чуть дольше за спиной странного посетителя.

Но тот по-прежнему нес какую-то заумь. Ну никак не прицепиться!

— …Все крупные одиночные дыры штопаются вовремя, — говорил седой. — Но они, возможно, попытаются построить цепь из мелких, тех, что мы сами оставили.

В ответ следовали свист и фырканье, а седой продолжал:

— Именно так, трех дыр вполне достаточно. Согласен, не всегда. Но если все три будут связаны…

На этом месте Муса вынужден был ретироваться. Невероятно, но все известные ему признаки потенциальных носителей лишних чипсов давали сбой. Отойдя за стойку, он залпом выпил пиалу воды и провел небольшой сеанс самоанализа:

«Сын правоверного, ты опасно зациклился на вопросе чипсов. Это начинает мешать твоей основной работе. Расслабься! Не будет — так не будет. Мало ли кто еще понаедет на этот карнавал. Могут ведь и всю чайхану взорвать. Так возрадуйся, что еще жив, и не возжелай чужого добра.»

Но надо ж такому случиться — как раз в момент принятия этого мудрого, взвешенного решения странный посетитель подал Мусе знак! Да какой! Сам Муса ни разу в жизни не видел клиентов, подающих такие знаки. Но он хорошо знал этот жест по рассказам преподавателей на курсах барменов.

Посетитель не тыкал потихоньку в плат-плату, как какой-нибудь клерк из Китая-Пять. И не орал через весь зал «запишите на меня!», как мулла Катбей с его моржовыми связками. Нет-нет, все проще и элегантней — большой и указательный пальцы левой руки собраны в щепотку и как бы ставят подпись на ладони правой…

Седой просил счет именно так, как просили в Старой Европе в прошлом веке! Когда вознаграждать подавальщика было железным правилом!

Чтобы подчеркнуть знание традиций, Муса подал счет в особой книжечке из настоящего кожзаменителя. Никакого другого смысла в этом портмоне не было. Стереодисплей чека все равно показывал свои цифры лишь одной конкретной паре глаз — клиенту. Не было особого смысла и в самом счете. Клиент мог бы просто прикоснуться пальцем к плат-плате, которая есть на каждом столе — и в тот же миг два искина, клиентский одежник и Шайтан, рассчитались бы между собой.

Но если уж продемонстрирован такой старинный жест…

Муса положил книжечку на стол и попятился, однако свист камзола и последующие слова посетителя остановили его.

— Мой друг сообщает, что на токийской бирже через пять минут будет обвал… ничего, если я заплачу через центральный банкин Новой Зеландии? Не считая, конечно, отдельного вознаграждения за вашу расторопность.