Убийство на ранчо Стаут Рекс

©А. В. Санин, перевод, 1993, 1994

©Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Иностранка®

Глава 1

По привычке я начал свое послание с инициалов «Н. В.», а закончил «А. Г.». За прошедшие годы почти все мои письменные сообщения Ниро Вулфу умещались на листках, вырванных из блокнота. По утрам Фриц относил их в его спальню на подносе, а если я возвращался поздно вечером, когда Вулф уже лежал в постели, то оставлял послание на его рабочем столе. Как и все остальные, это тоже начиналось с «Н. В.», а заканчивалось «А. Г.», хотя и было написано от руки.

Я перепечатал его на «ундервуде», который стоял на столе в углу просторной гостиной дома Лили Роуэн, расположенного в дальнем конце ее же ранчо. Письмо я запечатал в конверт авиапочты и субботним утром бросил в почтовый ящик в Тимбербурге, окружном центре. Сверху на листе бумаги была шапка «Ранчо „Бар Джей-Эр“, Лейм-Хорс, Монтана». Не столь, правда, элегантная, как бумага с вытисненным на ней нью-йоркским адресом Лили. Ниже шел текст:

Пятница, 20:13

2 августа 1968 г.

Н. В.!

Здесь творится черт знает что, и я ухитрился влипнуть по самые уши. В понедельник я не стал рассказывать подробности по телефону, поскольку телефонистка могла наябедничать шерифу или окруж-ному прокурору. К тому же телефон мисс Роуэн могут прослушивать. Сами знаете, наука не топчется на месте.

Поскольку Вы никогда ничего и никого не забываете, то должны вспомнить Харви Греве, который как-то раз, сидя у Вас в кабинете, рассказывал, что приобрел уйму всякого скота – лошадей, быков, коров и телят – для Роджера Даннинга. Кажется, я упоминал, что последние четыре года Греве служил управляющим на ранчо мисс Роуэн и все еще является или был им до тех пор, пока шесть дней назад, в прошлую субботу его не обвинили в убийстве и поместили в каталажку, то есть в окружную тюрьму, по-вашему. Кто-то застрелил парня по имени Филип Броделл, когда тот собирал чернику. Двумя выстрелами – в спину и в грудь. Кстати, я рассказывал Вам, что горная черника отличается от обыкновенной? На сей раз, так и быть, прихвачу Вам немного на пробу.

Мы с мисс Роуэн твердо убеждены, что Харви невиновен, вот поэтому я тут и застрял. Если бы было очевидно, что убийца он, я бы, как мы и уговаривались, вернулся еще позавчера, чтобы сдувать пыль с вашего стола. Мисс Роуэн наняла адвоката из Хелены, самого известного во всем округе от Континентального водораздела до Малой Миссури, но мне кажется, что его видение дела отличается от нашего. То есть он готов защищать Харви, но в его невиновность ни на йоту не верит. А я верю и готов поставить пятьдесят против одного, что Харви тут ни при чем. Так что, сами понимаете, я впрягся в работу по самые уши. Даже не будь я обязан мисс Роуэн как ее гость и давний друг, я не мог бы бросить Харви Греве в беде, поскольку знаю его слишком давно.

Естественно, с позавчерашнего дня, 31 июля, я беру отпуск за свой счет. Надеюсь, что скоро вернусь, хотя пока не представляю, где найти достойного кандидата на место Харви в тюрьме. Если Вам придется усадить за мой стол Сола или Орри, то все мои личные вещи хранятся наверху, в моей комнате, так что за мои тайны можете не волноваться. Качество телетрансляций здесь чудовищное, поэтому я должен непременно успеть вернуться до начала чемпионата по бейсболу. Привет Теодору, а Фрицу передайте, что по утрам я первым делом вспоминаю о нем – вернее, о его завтраках, которых мне так не хватает. Кстати, местные жители очень потешно называют оладьи – либо затычками для пасти, либо замазкой для брюха.

А. Г.

Письмо он получит, скорее всего, в понедельник. Прочитав, откинется на спинку кресла и минут десять будет испепелять мое кресло свирепым взглядом.

Бросив письмо в почтовый ящик, я пробежал глазами список покупок. Население Тимбербурга составляло всего 7463 человека, но это был самый крупный город от Хелены до Грейт-Фолса, и покупатели съезжались сюда издалека – от Фиштейл-Ривер, где холмы постепенно переходят в горы, до того места на востоке, где горный хребет становится настолько плоским, что за две мили можно разглядеть койота. Обойдя четыре магазина на главной улице и два на боковых улочках, я за час приобрел все, что хотел. А именно:

– табак «Биг сикс микс» для Мела Фокса; в отсутствие Харви на Мела навалилось столько дел, что ездить за покупками времени не оставалось;

– мухобойки для Пита Инголлса, который никогда не совал ногу в стремя, не убедившись, что с луки седла не свисает мухобойка;

– ленту для «ундервуда», тюбик пасты и ремень для меня лично, так как мой любимый брючный ремень изжевал дикобраз, пока я… впрочем, это долгая история;

– лупу и карманный блокнот – для меня же.

В Нью-Йорке я никогда не хожу на дело без этих двух предметов, а сейчас я как раз вышел на дело. Возможно, они мне и не понадобятся, но привычка – вторая натура. Такая уж психология.

Напоследок я заглянул в библиотеку. К моему удивлению, книга, которую я искал, – «Кто есть кто в Америке» – оказалась в наличии. Не самая свежая, правда, но выпуск 1967 года вполне меня устроил. Статьи про Филипа Броделла я не нашел, да теперь уже и не найду, поскольку он сыграл в ящик, а вот его отцу Эдварду Эллису Броделлу отвели целую треть столбца. Он был еще жив, поскольку неделю назад, когда приезжал сюда, чтобы собрать сведения, поднять шумиху и забрать тело сына, я обменялся с ним несколькими словами. Родился в Сент-Луисе в 1907 году, преуспел в жизни и сейчас был владельцем и издателем «Сент-Луис стар». О том, кто собирался убить его сына, «Кто есть кто» умолчал.

Сложив все покупки в большой бумажный пакет, который мне дали в придачу к мухобойкам, я, не слишком обремененный, вошел в четверть первого в кафе «Континентал», пошарил вокруг глазами, заприметил в глубине за столиком привлекательную особу в оливково-зеленой блузке и темно-зеленых слаксах и пробрался к ней.

Когда я отодвигал для себя стул, она спросила:

– Ты такой быстрый или что-то не купил?

– Все купил, – ответил я и поставил пакет на пол. – Может, я не слишком быстрый, но зато чертовски везучий. – Я кивком указал на ее коктейль: – «Карсон»?

– Нет, они его не держат. Разные марки джина сильно отличаются друг от друга. Зато у них есть гороховый суп.

Приятная новость: гороховый суп в «Континентале» был пальчики оближешь. Я заказал официантке две двойные порции супа, крекеры, молоко и кофе, потом порылся в пакете и вынул ремень с лупой, чтобы показать Лили, что по части столь нужных товаров Тимбербург ничуть не уступает Нью-Йорку.

Суп превзошел все ожидания. Когда тарелки заметно опустели и крекеры начали подходить к концу, я произнес:

– Я не только купил все, что хотел, но и откопал кое-какие факты в местной библиотеке. Оказывается, дедушку Филипа Броделла звали Эймос. Отец Филипа – член трех клубов, девичья фамилия матери Филипа была Митчелл. Представляешь, какая удача! И все благодаря «Кто есть кто».

– Поздравляю! – Лили потянулась за очередным крекером. – Надо срочно уведомить Джессапа. А что ты хотел узнать из «Кто есть кто»?

– Ничего особенного. Просто утопающий хватается за соломинку. – Я проглотил последнюю ложку супа. – Я должен тебе кое-что сказать, Лили.

– Слушаю. Что?

– Вот что. Я хороший сыщик и достаточно опытный. Но пошел уже шестой день с тех пор, как Харви предъявили обвинение в убийстве, а я так и не сдвинулся с мертвой точки. И у меня нет ни одной улики, ни одной, даже самой завалящей зацепки. Пусть я на самом деле стю лишь половину того, что о себе возомнил, но мое положение крайне осложняется тем, что я здесь чужак. Для местных парней я городской пижон. Да, со мной можно поохотиться, порыбачить, сыграть партию в пинокль или потанцевать, но стоило случиться убийству, как все тут же вспомнили, что я чужак. Черт! Я здесь не в первый раз и тысячу лет знаю Мела Фокса, но даже он замкнулся и стал неразговорчивым. И все остальные тоже. И лишь потому, что я чертов чувак из Нью-орка! В Хелене наверняка есть частные сыщики. Может, отыщется хотя бы один приличный? Но только местный. Доусон должен знать.

Лили отставила чашку в сторону:

– Ты хочешь, чтобы я наняла местного сыщика в помощь тебе?

– Не мне. Если он чего-то стоит, то сам возьмется за дело.

– Вот как? – Ее голубые глаза взметнулись и уставились на меня. – Значит, ты умываешь руки?

– Нет. Я только что отправил мистеру Вулфу письмо, в котором известил его, что рассчитываю вернуться к началу чемпионата по бейсболу. Сама видишь, я не сижу сложа руки, но мне очень трудно из-за того, что я чужак. Я хочу, чтобы ты спросила Доусона.

– Эскамильо, – ее глаза весело засветились, – ты что, серьезно? Ты же второй сыщик в мире после Ниро Вулфа.

– Да, но в моем собственном мире. Здесь все иначе. Взять хотя бы Доусона. Ты заплатила ему аванс десять тысяч, а как он ко мне отнесся? Ты заметила?

Она кивнула:

– Это мягкая форма ксенофобии. Ты пижон, а я пижонка.

– Ты владелица ранчо, а это совсем другое дело.

– Что ж… – Лили взяла в руки чашку, повертела ее, решила, что кофе остыл, и отставила. – Жаль, конечно, что Харви не выпустят под залог, но Мел управляется – пока. Сколько у нас времени?

– До суда месяца два-три, по словам Джессапа.

– И два месяца до начала твоего чемпионата. Арчи, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но я попробую рассуждать совершенно объективно. Тебе не только любой из местных сыщиков в подметки не годится, но ты к тому же прекрасно знаешь, что Харви никогда бы не стал стрелять в спину. Ни один местный этого знать не может. Включая Доусона. Я права?

– Ты почти всегда права.

– Тогда могу я попросить еще кофе? Только погорячее.

Поскольку мой стакан с молоком опустел, я заказал кофе и себе. Когда мы покончили с кофе, я расплатился и мы двинулись к выходу, лавируя в лабиринте столиков. Примерно двадцать пар глаз следили за нами и еще столько же притворялись, что не обращают на нас внимания. Убийство Филипа Броделла произвело изрядный шум в округе Монро. Хотя отношение местных жителей к заезжей городской публике оставляло желать лучшего, они тем не менее прекрасно понимали, что туристы приносят немалый доход казне штата Монтана, так что отстреливать их во время сбора черники – не самое патриотическое занятие. Поэтому во взглядах, устремленных вслед мне и Лили, особой любви не было, ведь это управляющий ее ранчо нажал на спусковой крючок. Так, во всяком случае, здесь считали.

Перед тем как сесть за руль ждавшего нас на парковке универсала Лили, я забросил пакет с покупками назад к тем, что приобрела Лили по своему списку. Она устроилась на переднем сиденье, стараясь не прикасаться к его спинке, которая, казалось, вот-вот расплавится под безжалостными лучами августовского солнца. С моей стороны, в тени, не слишком припекало. Я дал задний ход и выехал с парковки. Одно из главных различий между мной и Лили состоит в том, что я оставляю машину на парковке так, чтобы не надо было разворачиваться, а она – как раз наоборот.

Проехав пару кварталов, я завернул на заправку «Престо». Бензобак был наполовину полон, да и бензин на ранчо обходился дешевле на девять центов за галлон, но я хотел, чтобы Лили познакомилась с неким Джилбертом Хейтом, который мог быть там. Это был долговязый парень с длинной шеей, составлявшей солидную часть его шестифутового роста. Он протирал ветровое стекло другой машины, так что Лили, пока нас заправляли, какое-то время пришлось разглядывать его вполоборота. Когда та машина отчалила, Хейт, заметив меня, после минутного колебания подошел и сказал:

– Доброе утро.

На самом деле он произнес «добрутро», но я не собираюсь отнимать у вас время, заостряя внимание на особенностях местного диалекта.

Из вежливости я согласился с ним по поводу добрутра, хотя стрелки часов приближались к часу пополудни. Потом он добавил:

– Папаня сказал, чтобы я не разговаривал с вами.

– Да, – кивнул я, – это вполне в его стиле.

Его папаня был Морли Хейт, шериф округа.

– Он и мне посоветовал не слишком распускать язык, – сказал я, – но трудно сразу избавиться от застарелой вредной привычки, тем более что для меня это единственный способ заработать себе на хлеб насущный.

– Известно, копы.

Да, радио и телевидение явно расширили словарный диапазон граждан.

– Только не я! – отрезал я. – Вот твой папаня – тот точно коп, а я всего лишь частный сыщик. Если я спрошу, где ты был в прошлый четверг, ты можешь сказать, что нечего мне совать нос не в свое дело. А вот когда твой отец задал мне этот вопрос, я был вынужден ответить.

– Да, слышал. – Он перевел взгляд на Лили, потом снова посмотрел на меня. – Вы расспрашивали про меня. Я могу сам ответить на то, что вас интересует.

– Буду весьма признателен.

– Не убивал я этого ублюдка.

– Отлично! Именно это меня и интересовало. Теперь список подозреваемых существенно сузится.

– Для меня даже подозрения ваши оскорбительны. Вот посмотрите сами. – Хейт разошелся и даже не обращал внимания на коллегу, который закончил заливать нам бензин и теперь внимательно прислушивался. – Первая пуля, выпущенная сзади, угодила ему в плечо и развернула. Вторая попала уже спереди в горло и перебила позвоночник. Для меня это просто оскорбление. Я укладываю оленя с одного выстрела. Спросите у кого угодно. С тридцати ярдов я запросто гремучей змее башку снесу. Пусть отец и запретил с вами трепаться, но мне кажется, что это вы должны знать.

Он повернулся и зашагал к машине, которая подкатила к соседней бензоколонке.

– Ну как? – спросил я Лили, когда мы отъехали, направляясь на северо-восток.

– Я пасую, – ответила она. – Я и впрямь хотела на него посмотреть, хотя ты однажды уже говорил, что только глупец может надеяться на то, чтобы разглядеть в незнакомом человеке убийцу. Я не хочу показаться дурой и потому пасую. Но что он там наговорил насчет оскорбления?

– Он просто пытался объяснить мне, что умеет стрелять. – Я взял вправо на развилке. – Я уже слышал об этом от троих. А всякому известно, что ни в плечо, ни в шею целить не стоит, когда хочешь уложить человека наповал. Но он мог и схитрить. Рассчитать, что всем известно, какой он стрелок, и специально сбить прицел. У него было предостаточно времени, чтобы продумать это.

Добрых пару миль Лили переваривала эти сведения, потом спросила:

– А ты уверен, что он знал про Броделла? Что Броделл – отец ее ребенка.

– Черт побери, да в Лейм-Хорсе все об этом знали! И не только в Лейм-Хорсе. И все также наверняка знали, что Джил влюблен в нее. В прошлый вторник – нет, в среду – он сказал одному приятелю, что, несмотря ни на что, собирается жениться на ней.

– Вот что такое настоящая любовь! Понял?

Я ответил, что всегда это знал.

Двадцать четыре мили от Тимбербурга до Лейм-Хорса почти полностью были покрыты асфальтом, за исключением двух коротких участков: один, где дорога ныряла в глубокую лощину, а потом круто взбегала в гору, и второй, где зимой с нависающих скал сыпалось так много камней, что их не успевали убирать. И если первые несколько миль от Тимбербурга по сторонам дороги попадались деревья и кустарники, то оставшуюся часть пути – голый неровный хребет.

В Лейм-Хорсе проживало человек сто шестьдесят. Асфальтовая дорога заканчивалась напротив универмага «Вотер», переходя дальше в извилистый проселок. В универмаге нам ничего не требовалось, поскольку все необходимое купили в Тимбербурге, так что мы проехали дальше. До поворота к ранчо Лили оставалось чуть меньше трех миль, а там еще триста ярдов до коттеджа. Однако, чтобы преодолеть эти три мили, приходилось подниматься на две тысячи футов. Чтобы попасть на ранчо, надо было переехать мост через речку Берри-Крик. Совсем недалеко речка делала крутую петлю, в которой и располагался коттедж Лили. От коттеджа до самого ранчо пешком можно добраться, перейдя либо мост, либо речушку вброд прямо напротив коттеджа, что было значительно быстрее. В августе речка настолько мелела, что в одном месте ее можно было пересечь, прыгая с камня на камень. Или для благозвучности – с валуна на валун.

Мое любимое место на земном шаре находится всего в семи минутах ходьбы от дома Ниро Вулфа на Западной Тридцать пятой улице: это Геральд-сквер, где за десять минут можно увидеть больше разных типов людей, чем где-либо еще. Однажды я даже наблюдал, как один из верховных боссов мафии перед входом в универмаг посторонился, чтобы пропустить вперед через вращающуюся дверь преподавателя воскресной школы из Айовы. Если вы спросите, как я это определил, то честно признаюсь: я видел их впервые, но выглядели они точь-в-точь как босс мафии и преподаватель воскресной школы из Айовы. Для любого другого человека, уставшего от людей и мирской суеты, любимым местом стал бы уголок ранчо, где располагался коттедж Лили. Тишину прерывало лишь журчание Берри-Крика, на которое, впрочем, уже через пару дней перестаешь обращать внимание. Вокруг ранчо росли сосны, а к северу за излучиной начинались густые ельники, карабкавшиеся вверх по крутым скалистым склонам. Ниже по течению раскинулся живописнейший Бобровый луг, а чуть выше по течению находится скалистый утес, вершины которого не видно с этой стороны речки. Если вам взбредет в голову поразмяться и пошвырять камни в сусликов, то до дороги всего три минуты ходьбы по тропинке.

Одноэтажный коттедж сложен из обтесанных бревен. Миновав крытую террасу, вымощенную камнем, вы попадаете в гостиную размером тридцать четыре на пятьдесят два фута с огромным камином. Две двери справа ведут из гостиной в спальни – одну занимает Лили, а вторая отводится для гостей, – а дверь слева ведет в длинный коридор, вдоль которого располагаются кухня, затем комната Мими, вместительная кладовая и три гостевые комнаты. И еще шесть ванных с ваннами и душевыми кабинами. Очень милый маленький коттедж. За исключением кроватей, мебель, на которой вы сидите, плетеная. Все комнаты устланы индейскими коврами; на стенах вместо картин и фотографий развешаны индейские одеяла и циновки, причем три из них – настоящие байеты – висят в гостиной. И лишь на пианино стоит одна фотография – портрет отца и матери Лили в рамке, – которую Лили всегда возит с собой из Нью-Йорка и обратно.

Прихватив продукты, купленные Лили в Тимбербурге, мы, чтобы сократить путь, поднялись в коттедж через дверь, открывающуюся прямо в коридор. Темноглазая красотка с остреньким подбородком, лениво развалившаяся в кресле в углу террасы на солнышке, не предложила помочь, зато приветливо помахала лапкой, когда мы вылезли из машины. Поскольку ее маечка и шорты вместе не превышали по площади трех квадратных футов, оставалось довольно много обнаженного загорелого тела, приметной частью которого были стройные длинные ножки. Оставив покупки на кухне и в кладовой, мы с Лили вернулись к универсалу. Она забрала оставшиеся вещи, а я завел машину под навес и прихватил свой бумажный пакет. Лили поднялась на террасу и передала один из свертков Диане.

Ее полное имя было Диана Кейдани. Гостем Лили мог быть кто угодно: от знавшего лучшие дни философа до знаменитого композитора, сочиняющего музыку, которую я предпочел бы никогда не слышать. Сейчас гостей было трое, включая меня, что для Лили вполне обычно. Однажды вечером, вылавливая из верхнего пруда форель на ужин, мы с Лили обсуждали Диану. Я предположил, что ей двадцать два, а Лили набросила еще три года. Зимой она сделала себе имя, участвуя в бродвейском спектакле «Не со мной», который, по-моему, вполне мог бы идти под музыку вышеупомянутого знаменитого композитора. Лили вложила кое-какие средства в постановку и пригласила Диану в Монтану из чистого любопытства. Мне сперва показалось, что провести целый месяц в компании вопросительного знака – затея довольно рискованная, но в итоге все оказалось не так уж плохо. Правда, Диана порой бывала чересчур назойлива, оттачивая свое умение соблазнять любую подвернувшуюся поблизости особь мужского пола. А подворачивались, ясное дело, только мы с Уэйдом Уорти.

Когда я вошел в гостиную, чтобы пройти в свою комнату, Уэйд Уорти сидел за столом в углу и барабанил на «ундервуде». Уорти, как вы догадались, был еще одним гостем, причем особенным. Он работал. В течение двух лет Лили собирала всевозможные материалы о своем отце, и когда их набралось примерно с полтонны, принялась искать добровольца, готового написать книгу. Надеясь на помощь друга – редактора «Парфенон пресс», она рассчитывала, что работа должна занять какую-то неделю. В итоге же на нее ушло почти три месяца. Из первых двадцати двух профессиональных литераторов, к которым Лили обратилась, трое писали собственные книги, четверо продумывали очередные шедевры, двое лежали в больнице, один помешался на вьетнамской теме и не соглашался обсуждать ничего другого, один баловался с ЛСД, двое были республиканцами и наотрез отказались увековечивать память известного деятеля из Таммани-Холла[1], нажившего несметное состояние на прокладке канализации и асфальтировании магистралей, один попросил год на обдумывание, трое просто отказались без особых причин, один предложил написать роман, а еще один был беспросыпно пьян.

Наконец в мае Лили и редактору удалось заловить Уэйда Уорти. Судя по словам редактора, еще три года назад имени Уорти никто не знал, потом же свет увидела созданная его пером биография Эббота Лоуренса Лоуэлла, имевшая, правда, ограниченный успех. Зато вторая его книга «Ум и сердце», биография Хейвуда Брауна, едва не попала в списки бестселлеров. Щедрый аванс, предложенный Лили, соблазнил Уорти, одновременно вызвав негодование редактора, и вот в солнечный августовский день Уэйд Уорти сидел в углу гостиной за столом, создавая третье бессмертное произведение. Название захватывало – «Полосы тигра: жизнь и деятельность Джеймса Джилмора Роуэна». Лили надеялась продать столько экземпляров, сколько бычков за все время носило клеймо «Бар Джей-Эр». Джей-Эр – это, естественно, сокращение от «Джеймс Роуэн».

У себя в комнате я вытряхнул пакет, подпоясался ремнем, отнес зубную пасту в ванную, рассовал блокнот и лупу по карманам, взял в руки оставшиеся предметы и вышел в гостиную. Передал ленту для «ундервуда» Уорти и протопал на террасу, где Лили щебетала с Дианой Кейдани. Я уведомил Лили, что возьму машину, поскольку собираюсь в Лейм-Хорс или к Фарнему, а она попросила не опаздывать к ужину. Я завел универсал, выехал по проулку на дорогу, повернул налево, потом еще раз налево, пересек мост через Берри-Крик, проехал через распахнутые ворота, которые обычно бывали закрыты, миновал корали, два сарая и барак, который Пит Инголлс называл общежитием для наемных работников, и остановился на краю пыльной гравийной площадки с растущим посередине деревом, напротив дома Харви Греве.

Глава 2

Я мог бы многое рассказать вам о ранчо «Бар Джей-Эр» – сколько в нем акров, каково поголовье скота, о попытках выращивать кормовую люцерну, о возне с изгородями, путанице с учетом и о других не менее интересных фактах, но это не имеет отношения ни к убитому парню, ни к живому Харви Греве. Ни малейшего. А вот девушка, появившаяся за сетчатой дверью, когда я вышел из машины, имела, причем самое непосредственное. Она открыла дверь, и я вошел в дом.

Мне никогда не приходилось встречать девятнадцатилетнего юношу, производившего впечатление, что он может знать что-то недоступное для моего понимания, а вот трех таких девушек я на своем веку повидал. Одной из них была Альма Греве. Не пытайте меня, в чем заключалась ее тайна – в глубоко посаженных карих глазах, которые никогда широко не раскрывались, или в изгибе губ, казалось вот-вот готовых улыбнуться, но никогда не улыбавшихся, – я не знаю. Пару лет назад я упомянул об этом Лили, на что она сказала:

– Да брось ты. Дело не в ней, а в тебе. Какой бы мужчина не встретил хорошенькую девочку, она всегда либо удивительная загадка, либо невинный ребенок, которого он хочет… воспитать. В любом случае мужчина заблуждается. Правда, для тебя загадок не существует, следовательно, ты хочешь…

Я запустил в нее кисточками для рисования.

Я спросил Альму, кто дома, и она ответила, что мама и ребенок, но оба спят, потом поинтересовалась, не мама ли заказала мне мухобойки, я ответил, что нет – они предназначены для Пита.

– Может, посидим немного и поболтаем? – предложил я.

Она запрокинула голову назад, поскольку была дюймов на девять ниже меня ростом.

– Хорошо.

Альма повернулась, и я проследовал за ней в уставленную и увешанную трофеями гостиную. Харви и его жена Кэрол в свое время были звездами родео, поэтому все стены пестрели фотографиями, на которых были запечатлены самые захватывающие мгновения соревнований. Кроме того, на стенах красовались медали, дипломы и другие награды, а на столе стоял серебряный кубок, который Харви завоевал в Калгари, с выгравированным на нем именем Харви Греве. Альма приблизилась к дивану возле камина и села, скрестив ноги, а я занял стул напротив. На девушке была мини-юбка – шорты она не признавала, – но ее ноги заметно уступали ногам Дианы как по длине, так и по форме. Хотя смотреть на них тоже было вполне приятно.

– Выглядите вы хорошо, – похвалил я. – И спите, должно быть, неплохо.

Альма кивнула:

– Валяйте – укрощайте меня. Я сбросила седло.

– И закусила удила. – Я посмотрел ей в глаза. – Послушайте, Альма, я вам искренне симпатизирую. Вас все любят. Но неужели вы не понимаете, что кого-то должны осудить за убийство Филипа Броделла и, если нам не удастся совершить чуда, этим кем-то окажется ваш отец?

– Мы в Монтане, – ответила она.

– Да. В штате сокровищ. Золота и серебра.

– Отца никто не осудит. Это Монтана. Его оправдают.

– Кто вам сказал?

– Никто. Я здесь родилась.

– Но слишком поздно. Лет пятьдесят назад или чуть меньше суд присяжных в Монтане и впрямь мог бы оправдать человека, застрелившего мужчину, который соблазнил его дочь. Но эти времена канули в Лету. Теперь этого не случится, даже если вы придете давать показания с младенцем на руках и заявите, что рады, что ваш отец убил коварного соблазнителя. Я решил, что выскажу вам все напрямик. Мне кажется, у вас есть определенные подозрения о том, кто мог убить Броделла, может быть, вам это даже известно, но вы не хотите, чтобы этого человека осудили, и к тому же рассчитываете на то, что вашего отца оправдают. Вы уже признали, что рады тому, что Броделла убили.

– Я так не говорила.

– Ерунда! Я могу воспроизвести наш разговор дословно. Вы рады, что Броделл мертв.

– Хорошо, пусть я рада.

– И вы не хотите, чтобы кого-нибудь притянули к ответу. Предположим, например, вы подозреваете, что убить его мог Джил Хейт. Джил божится, что в тот четверг весь день был в Тимбербурге. А вдруг вам известно, что это не так? Может быть, он приезжал сюда и беседовал с вами, а отсюда до того места, где застрелили Броделла, всего пара миль, и у него в машине было оружие. Вдруг вам все это известно, но вы молчите, поскольку надеетесь на то, что вашего отца оправдают. Или на то, что всегда успеете сказать спасительную для него правду, после того как его осудят за убийство первой степени. Так вот, девочка, вам это не удастся по ряду причин, в первую очередь, потому, что тогда вам уже никто не поверит. Если же вы сейчас скажете правду мне, то я смогу начать действовать. Посмотрим, быть может, у Джила Хейта не меньше шансов на то, чтобы быть оправданным, чем у вашего отца. Местный парень, вполне благополучный, который рассчитывал жениться на вас, но не выдержал, когда мужчина, соблазнивший вас в прошлом году, снова объявился здесь. Возможно, в глазах присяжных его даже легче оправдать, чем вашего отца.

Из примыкавшей комнаты донесся какой-то звук – возможно, ребенок шевельнулся в колыбельке. Альма повернула голову и прислушалась. Потом посмотрела на меня:

– В тот день Джил сюда не приезжал.

– Я и не утверждаю, что он приезжал, а просто высказываю предположения. Есть и другие возможности. Его могли убить и по причинам, вовсе не связанным с вами. Если так, то причину следует искать в чем-то, приключившемся в прошлом году, поскольку в этом году Броделл провел здесь всего три дня. Например, какие-то неприятности с Фарнемом. Броделл вполне мог рассказать вам про это. Когда мужчина сходится с женщиной настолько, что от него рождается ребенок, он может порассказать ей довольно много. Черт побери, да забудьте вы наконец, что вашего отца оправдают, и дайте мне хоть какую-то зацепку!

Еще чуть-чуть, и она могла бы улыбнуться.

– Да я все время только об этом и думаю. – Она сцепила руки на коленках. – Послушайте, Арчи, я уже десять раз говорила вам: я считаю, что убил его мой отец.

– А я вам десять раз повторял, что вы не должны так себя вести. Я вам не верю. Вы же не сумасшедшая, а только сумасшедшая могла прожить со своим отцом девятнадцать лет и не…

– Она не сумасшедшая, она просто дура, – произнес голос сзади нас; в проеме двери стояла Кэрол. – Моя единственная дочь, все, что у меня осталось. И надо же… Не тратьте на нее время. Я уже махнула на нее рукой. – Она повернулась к дочери. – Иди подои мула или займись еще чем-нибудь. Я хочу сама поговорить с Арчи.

Альма не шелохнулась.

– Он сказал, что хочет говорить со мной. А я вообще не хочу ни с кем разговаривать. Что толку?

– Ты права, никакого толку.

Кэрол села на диван на расстоянии вытянутой руки от Альмы. Одета она была довольно неопрятно: мятая рубашка, старые рабочие брюки, линялые носки… Зато лицо вполне могло принадлежать двадцатилетней пастушке, если бы не морщинки вокруг умных карих глаз, смотревших на меня.

– Похоже, вам не удалось раздобыть ничего нового, иначе вы не были бы здесь.

– Это верно. Вы встречались вчера с Харви?

– Да, – кивнула она. – Мы проговорили полчаса. Больше Морли Хейт не разрешил. Давно пора бы врезать ему по первое число. Если так пойдет и дальше, я сама этим займусь.

– Я вам помогу. Что нового сообщил Харви?

– Ничего. Все толок воду в ступе.

Я потряс головой:

– Я хочу вас кое о чем спросить. Сегодня я уже попросил Лили узнать у Доусона, есть ли в Хелене приличный частный сыщик. Местный уроженец. Возможно, ему будут говорить то, что утаивают от меня. Что вы об этом думаете?

– Забавно, – произнесла Кэрол.

– Что забавно?

– Еще двоим пришло в голову то же самое. Флоре и одной моей подруге, которую вы не знаете. И вчера я задала этот вопрос Харви. Он сказал, что в Хелене нет ни одного сыщика, которого можно было бы даже сравнить с вами. Вдобавок Доусон считает, что Броделла убил мой муж, и так же будет думать любой, к кому он обратится. Здесь все так считают, сами знаете.

– Не все. Убийца, например, так не считает. Ладно, оставим это. Вы хотели поговорить со мной.

Кэрол посмотрела на свою дочь:

– Ты стала большая, сама теперь мать. Я не могу выставить тебя силой. – Она поднялась и обратилась ко мне: – Пойдемте на улицу. Поговорим там.

Альма молча встала и вышла из комнаты. Кэрол закрыла за ней дверь, села на диван ближе ко мне и сказала:

– Возможно, вы правы насчет нее, хотя и не обязательно. Да, она должна бы знать своего отца получше, это так… Я вот тоже думала, что знаю своего, когда мне было девятнадцать. Лишь потом я поняла, что заблуждалась, когда… Черт с ним, кто старое помянет, тому глаз вон! Так вот, я хотела вам сказать, что кое-что придумала, но не уверена, что из этого выйдет толк.

– Кто знает, все может пригодиться.

– Я имею в виду пару, которая остановилась у Билла Фарнема. Не тех, что из Денвера, а доктора с женой из Сиэтла. Кажется, вы сами говорили, что он доктор?

Я кивнул:

– Роберт С. Эймори, доктор медицины. Жену зовут Беатрис.

– Какого они возраста?

– Около сорока.

– Как она выглядит?

– Пять футов шесть дюймов, фунтов сто двадцать. С виду симпатичная. Рыжие крашеные волосы, причем краску она, похоже, с собой захватила. Пытается делать вид, что ей здесь нравится, но на самом деле приехала только ради того, чтобы составить компанию мужу, которому до смерти осточертела всякая мирская суета и который обожает ездить верхом и ловить рыбу.

– А на кого он похож? Если бы Броделл переспал с его женой, а он бы про это узнал, что бы он сделал?

– Броделлу попросту не хватило бы времени. Он пробыл здесь всего три дня.

– У меня есть один племенной бык, которому хватило бы и одного дня.

– Да, я знаю этого быка, как вам известно. Броделл все-таки был не такой, хотя и это можно допустить. Признаюсь, мне и самому такая мысль приходила в голову и четыре дня назад я расспросил об этом Фарнема, но тот опроверг мои подозрения, хотя доказать ничего не смог. Тем не менее алиби у доктора Эймори нет, поскольку он рыбачил в одиночку. И еще: стрелок он никудышный. Я, правда, надеялся выудить что-нибудь более лакомое, например узнать, что Эймори прихватил с собой ружье на случай встречи с медведем, но Фарнем это отрицал.

– Естественно. Кто захочет, чтобы твоего постояльца притянули за убийство.

– Правильно. Я просто говорю, что он сказал. Это не значит, что я ему верю. Очень мало из того, что мне удалось выяснить за последние шесть дней, достойно доверия. Вы, например, позавчера сказали мне, что никогда не встречались с Филипом Броделлом. Я должен этому верить?

– Да, это правда.

– Прошлым летом он прожил здесь шесть недель. В каких-то четырех милях отсюда.

– Да хоть в четырехстах милях. Жаль, что не так. Билл Фарнем пускает к себе на ранчо городских пижонов и с этого живет. А на нашем ранчо все вкалывают. Харви и Билл однажды поцапались, это верно. Вы сами здесь были, когда несколько наших коров и бычков нашли брешь в изгороди и удрали в лес, а один из городских пижонов Фарнема подстрелил бычка. В гости мы не ходим. Я знаю о том, что Альма познакомилась с Броделлом на танцах только потому, что она сама мне это сказала. В прошлом году она ни разу и словом о нем не обмолвилась, но если вы мне не верите, то это ваши трудности. Значит, доктора вы исключаете?

– Я никого не исключаю. Даже вас я не подозреваю только потому, что, окажись вы убийцей, нам бы это ничего не дало. Какой смысл был бы менять вас с Харви?

– Если бы стреляла я, то в плечо не попала бы, будьте уверены.

– Если бы специально так не захотели. – (Мы смотрели друг другу в глаза.) – Я ведь вас об этом не спрашивал, верно?

– О чем?

– Не вы ли застрелили его?

– Нет. Дважды нет. Вы меня не спрашивали, а я в него не стреляла. Вам, должно быть, позарез нужна жертва.

– Еще бы. Но я спрашиваю не просто так. Давайте посмотрим, согласитесь ли вы со мной по поводу трех высказываний. Первое: вы не Харви, вы – это вы, и вдобавок вы женщина, следовательно вы могли бы выстрелить мужчине в спину. Второе: стреляете вы отменно и можете попасть в то место, куда целите, с точностью до полудюйма.

– Не до полудюйма. Я попаду именно туда, куда целюсь.

– Хорошо. Теперь третье. Многие, в том числе Хейт и Джессап, утверждают, что Харви сперва выстрелил в плечо Броделлу, чтобы тот развернулся, а потом – в шею, поскольку все знали, что Харви – классный стрелок, и он специально стрелял так, чтобы подумали, будто убийца стреляет неважно. Но беда в том, что Харви просто на это не способен. Так уж устроен его мозг. Вы – другое дело. Вам бы такие мысли как раз могли прийти в голову. Вы согласны?

Уголок ее рта дернулся вверх.

– Лили… – произнесла она.

– Что Лили?

– Это она думает, что я его убила, да?

– Если и думает, то вслух не говорит. Все это сугубо между нами. Даже если бы Лили мне что-нибудь и сказала, я всегда думаю и делаю выводы сам. Так вы согласны с моими высказываниями?

Уголок ее рта оставался приподнятым.

– Предположим, да. И что тогда? Вы сами сказали, что нет никакого смысла в том, чтобы поменять местами нас с Харви. Или вы на самом деле думаете иначе?

– Нет, конечно. Я просто хотел бы обсудить кое-какие возможности. Предположим, что убили Броделла вы, а я продолжаю действовать так, словно этого не знаю. Что тогда? Я не смогу добыть никаких улик против кого-то другого, потому что их попросту не существует. Я связан по рукам и ногам и не смогу сдвинуться с места. Если же я буду твердо знать, что убили его вы, то смогу придумать что-нибудь полезное. Я не впервые сталкиваюсь с подобными трудностями, и мне не раз случалось находить необычное решение. Так что давайте поговорим начистоту.

Кэрол прищурилась:

– Значит, по-вашему, я его убила?

– Я этого не утверждаю. Просто говорю, что это возможно. Альма уверяет, что в тот день вы обе были дома, но это ничего не значит, поскольку ничего другого от нее и ожидать нельзя. Я согласен, что с вашей стороны было бы верхом нелепости признаваться мне в содеянном, поскольку я могу вас заложить. Но это только потому, что вы меня недостаточно знаете. В Нью-Йорке есть кому за меня поручиться, здесь же таких людей нет, за исключением разве что Харви. Если вы ему скажете, что я дал вам честное слово, что никто, включая Лили, не узнает от меня о нашем разговоре, уверен, он попросит вас рассказать мне все как на духу.

– Значит, вы уверены, что я убила Броделла.

– Нет, черт побери! Но я в тупике и пытаюсь хоть за что-то ухватиться. Неужели вы не видите, в каком я положении?

– Вижу. Что ж… – Она оглянулась. – Библии у нас нет.

Она встала и подошла к углу, где висело седло, с виду почти новое.

– Знаете, что это за седло? – спросила Кэрол.

Я кивнул:

– «Квантрелл» ручной работы с серебряными заклепками и стременами. Вы выиграли его в Пендлтоне в тысяча девятьсот сорок седьмом году.

– Правильно. Самый счастливый и памятный день в моей жизни. – Она положила ладонь на луку седла. – Если я убила это отродье Броделла, то пусть мое седло сгниет и будет съедено червями, и да поможет мне Бог! – Она повернулась ко мне. – Этого достаточно?

– На большее я и не рассчитывал. – Я поднялся. – Хорошо, вы вне подозрений. Передайте Харви, что я постараюсь не обмануть его ожиданий. Табак я привез Мелу, а мухобойки Питу. Я не стану их дожидаться, потому что у меня полно дел. Вы слышали, что я сказал Альме?

– Бльшую часть.

– Она и в самом деле была здесь с вами в тот день? Весь день?

– Да, я вам уже говорила.

– А младший Хейт здесь не был?

– Нет, я вам и это уже говорила.

Я двинулся к двери, но в последнее мгновение обернулся:

– А положа руку на седло?

– Все равно: да и нет, – ответила Клэр.

Глава 3

Если вам покажется, что следующие три часа я провел не самым лучшим образом, значит я плохо обрисовал вам всю серьезность положения. А отправился я, между прочим, не куда-либо, а взглянуть на место преступления.

Дорога, ведущая из Лейм-Хорса, не заканчивалась у ранчо «Бар Джей-Эр», а тянулась вперед и вверх еще добрые три мили, пока не утыкалась в Фиштейл-Ривер, а там справа и находилось принадлежащее Биллу Фарнему ранчо. Не слишком большое, но прекрасно обставленное, если, конечно, не сравнивать его с коттеджем Лили. Одновременно на ранчо могли проживать не более шести постояльцев. За несколько дней до гибели Броделла один парень из Спокана сломал руку и отбыл домой, поэтому сейчас на ранчо оставалось всего четверо: доктор Эймори с женой и еще одна супружеская пара из Денвера. Мистер Фарнем не был женат, поэтому помогали ему обслуживать гостей кухарка, горничная и пара работников ранчо – Берт Маги и Сэм Пикок. Коттеджей на ранчо не возводили, так что жили все в одном бревенчатом доме с пристройками на краях и посередине, общей площадью с пол-акра. Сарай и корали находились поодаль от речки, за небольшой сосновой рощей.

Остановив машину под двумя раскидистыми елями, я вылез. Ни у реки, ни у дома не было ни души. Подойдя к террасе, я позвал:

– Есть кто дома?

Женский голос сказал, чтобы я заходил, и я послушался. Комната, в которую я вошел, была раза в два меньше гостиной Лили, а посередине на ковре лежала рыжеволосая женщина, подложив под голову и спину несколько подушек. Когда я приблизился, она отложила в сторону журнал, зевнула и сказала:

– Я узнала вас по голосу.

Я остановился шагах в четырех от нее и вежливо осведомился, не потревожил ли ее сон. Она ответила, что нет, пояснив, что спит по ночам, а потом добавила:

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Опускать юбку мне лень, а брюки я терпеть не могу. – Она вновь сладко зевнула. – Если вы пришли не ко не, то вам не повезло. Остальные еще на рассвете переправились через речку, чтобы поохотиться в горах на лося, и я не знаю, когда они вернутся. А вы до сих пор… вы все еще пытаетесь вызволить своего друга из тюрьмы?

– Надо же хоть чем-то заняться.

– Может быть, мне опустить юбку?