История с кладбищем Гейман Нил

Никт издал в глубине горла звук, которому она его обучила – гортанный, похожий на орлиный клекот.

Мисс Лупеску фыркнула:

– Сойдет.

«Когда же вернется Сайлес?!» – подумал Никт.

– Иногда по кладбищу ходит серая собака. С тех пор как вы приехали. Она ваша?

Мисс Лупеску поправила галстук.

– Нет.

– Урок закончен?

– На сегодня – да. Вот список, который ты прочтешь и выучишь до завтра.

Списки мисс Лупеску были написаны бледно-фиолетовыми чернилами на белой бумаге и странно пахли. Никт ушел с новым заданием на склон холма, сел и начал вчитываться, но никак не мог сосредоточиться. В конце концов он свернул лист и придавил камнем.

Этой ночью никто не хотел с ним играть! Не с кем было поболтать, побегать, полазить по деревьям под огромной летней луной.

Никт пошел в гробницу Оуэнсов, чтобы найти сочувствие у родителей. Однако миссис Оуэнс и слышать не хотела о том, какая плохая мисс Лупеску: ведь ее выбрал Сайлес. Мистер Оуэнс – что еще хуже – просто пожал плечами и завел рассказ о том, что в детстве работал подмастерьем у краснодеревщика и был бы рад обучаться всем тем премудростям, какие преподают Никту.

– А тебе не пора за уроки? – спросила миссис Оуэнс.

Никт молча сжал кулаки и, громко топая, вышел.

Он брел по кладбищу, пиная булыжники, и размышлял о том, как все его не любят, не ценят и как это несправедливо. Вдруг он заметил серую собаку. Никт позвал ее – может, прибежит и поиграет с ним? – но та держалась поодаль. Мальчик с досады запустил в нее комом земли. Тот разбился о ближайшее надгробие и засыпал могилу грязью. Большая собака с упреком посмотрела на Никта, попятилась в тень и пропала.

Мальчик спустился по юго-западному склону, чтобы вид старой часовни не напоминал о Сайлесе, и задержался у могилы, которая выглядела как раз под стать его настроению. Над ней черным когтем торчал дуб, в который когда-то попала молния. Надгробие было все в потеках и трещинах, а сверху красовался безголовый ангел, похожий на огромный уродливый трутовик.

Никт присел на траву. Ему было очень жалко себя и обидно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком и забылся тяжелым сном.

Вверх по улице бежали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фицхью и епископ Бата и Уэллса – неслись все дальше и дальше, тощие и жилистые, кожа да кости в лохмотьях. Юрко скакали из тени в тень, то рысью, то галопом, по-лягушачьи врастопырку прыгали через мусорные баки, проворно прятались от света фонарей за заборами.

На вид они были почти как люди, только ростом поменьше, будто хорошенько провялились на солнце, и вполголоса приговаривали:

– …Ежели ваша светлость имеет хоть малейшее понятие, к каким чертям нас занесло, пусть соблаговолит ответить. Если же нет, пусть заткнет свое поганое хлебало!

– Ваше преосвященство, я всего лишь сказал, что чую где-то рядом кладбище, носом чую…

– В таком случае, ваша светлость, я бы тоже его учуял, ведь нюх у меня лучше вашего!..

Перекидываясь такими словечками, они рыскали по пригородным садам. В один сад спускаться не стали («Тс-с-с! – прошипел достопочтенный Арчибальд Фицхью. – С-собаки!»), а пробежали поверху, по стене, словно крысы размером с ребенка.

Шмыг – главная улица, шнырь – дорога на холм. Кладбищенская ограда. Они вскарабкались на нее, как белки, и принюхались.

– Ос-сторожно, с-собака! – просвистел герцог Вестминстерский.

– Где-где? Ну уж… Пахнет не псиной, – возразил епископ Бата и Уэллса.

– Кое-кто даже кладбище не унюхал, – заметил достопочтенный Арчибальд Фицхью. – А? Собака, собака!

Троица спрыгнула на землю и побежала по кладбищу, отталкиваясь и ногами, и руками, к упырьей двери под обугленным дубом.

И застыла.

– Это что еще за явление? – сказал епископ Бата и Уэллса.

– Мать честная! – воскликнул герцог Вестминстерский.

Никт проснулся.

В лунном свете над ним склонились три улыбающиеся физиономии – высохшие, как у мумий, но подвижные и очень любопытные. Никт увидел острые грязные зубки, черные глазки-бусинки и нетерпеливо постукивающие когтистые пальцы.

– Вы кто? – спросил мальчик.

– Мы, – заговорило одно из существ (Никт обратил внимание, что они с ним почти одного роста), – великий народ, вот кто мы такие. Это герцог Вестминстерский…

Самое крупное из существ поклонилось:

– Весьма польщен.

– …это епископ Бата и Уэллса…

Ухмыляющееся существо с острыми зубами и невероятно длинным и тонким языком совсем не походило на епископа, какими их представлял себе Никт. Существо было все в пятнах, как пегая лошадь; крупное пятно вокруг глазницы скорее напоминало повязку пирата.

– …а я в некотором роде имею честь быть достопочтенным Арчибальдом Фицхью. К вашим услугам!

Троица дружно поклонилась.

Епископ Бата и Уэллса сказал:

– А ты как здесь очутился, отрок? Только смотри, не бреши! Помни, пред тобой священнослужитель!

– Так ему, ваше преосвященство! – хором воскликнули его приятели.

Мальчик рассказал все: никто его не любит и не хочет с ним играть, никто его не ценит и даже опекун его бросил.

– Чтоб мне лопнуть! – сказал герцог Вестминстерский, почесав нос (крошечный выступ, состоявший в основном из ноздрей). – Чего тебе не хватает, так это места, где бы все тебя понимали.

– Нет такого места, – вздохнул Никт. – И с кладбища мне выходить нельзя.

– Есть целый мир друзей и приятелей по играм! – сказал епископ Бата и Уэллса, высунув длинный язык. – Город, где царит веселье и волшебство, где тебя оценят по достоинству и не будут тобой пренебрегать.

– А еще меня ужасно кормят… – пожаловался Никт. – Женщина, которая за мной смотрит. Приносит суп из крутых яиц и другие гадости.

– Еда! – ахнул достопочтенный Арчибальд Фицхью. – Там, куда мы идем, еда лучшая в мире! От одной мысли о ней у меня в животе урчит и слюнки текут!

– А мне можно с вами? – спросил Никт.

– С нами?! – возмущенно переспросил герцог Вестминстерский.

– Ну что вы, что вы, ваша светлость! – сказал епископ Бата и Уэллса. – Не будьте так строги. Вы только гляньте на бедолагу! Он уже невесть сколько кушает что попало!

– Я за то, чтоб его взять, – заявил достопочтенный Арчибальд Фицхью. – У нас там жратва славная… – Для большей убедительности он похлопал себя по животу.

– Ну как, молодой человек, готов к приключениям? – спросил герцог Вестминстерский, который тут же загорелся новой идеей. – Или будешь всю жизнь прозябать тут? – Он обвел костлявой рукой темное кладбище.

Никт вспомнил мисс Лупеску, ее противные обеды, списки и поджатые губы.

– Готов!

Три новых приятеля Никта, хоть и с него ростом, оказались куда сильнее любого ребенка. Епископ Бата и Уэллса поднял Никта высоко над головой, а герцог Вестминстерский схватился за пучок травы, прокричал что-то вроде «Скагх! Тегх! Хавагах!» и дернул. Каменная плита, прикрывавшая могилу, съехала, будто крышка люка, и под ней оказалось совсем темно.

– А теперь живо! – крикнул герцог. Епископ Бата и Уэллса забросил Никта в дыру и прыгнул следом. За ними – достопочтенный Арчибальд Фицхью и герцог Вестминстерский. Последний в прыжке крикнул: «Вегх Харадос!». Камень с грохотом упал – упырья дверь закрылась.

Никт летел сквозь темноту, тяжело ворочаясь, как кусок мрамора, и от удивления даже не боялся. Интересно, где у этой могилы дно, думал он.

Вдруг две сильных руки подхватили его под мышки и понесли.

Никт давным-давно не видел настоящей темноты. На кладбище он обладал зрением мертвых, и ни одна гробница, могила или склеп не были для него тайной. Теперь он оказался в сплошной черноте. Его несли вперед неровными рывками; в ушах свистел ветер. Никту было страшно и одновременно весело.

А потом стало светло, и все изменилось. Небо было красного цвета, но не теплого закатного оттенка, а злобно-багрового, как воспаленная рана. Далеко-далеко светило крошечное старое солнце, которое не согревало воздух.

Они спускались по отвесной стене. Из нее, словно из гигантского кладбища, торчали могильные плиты и статуи. Похожие на тощих шимпанзе в рваных черных смокингах, герцог Вестминстерский, епископ Бата и Уэллса и достопочтенный Арчибальд Фицхью перескакивали с камня на камень, размахивали мальчиком и, не глядя, ловко бросали его друг другу.

Никт пытался задрать голову, чтобы увидеть могилу, через которую попал в этот странный мир, но ее загородило другими надгробиями.

А что, подумал он, если все эти могилы – двери…

– Мы куда? – спросил он, но его голос сдуло ветром.

Они бежали все быстрее и быстрее.

Впереди поднялась еще одна статуя, и под багровое небо катапультировались еще двое существ, таких, же как новые приятели Никта. На одном было рваное шелковое платье, когда-то, должно быть, белое, на втором – грязный серый костюм, явно ему великоватый, с порванными в лоскуты рукавами. Заметив Никта с друзьями, они бросились к ним, пролетев к земле футов двадцать.

Герцог Вестминстерский издал гортанный писк и притворился испуганным. Трое с Никтом поспешили вниз, двое – за ними по пятам, бодрые и полные сил под пылающим небом с мертвым глазом бледного солнца.

У большой статуи, лицо которой превратилось в грибообразный нарост, все встали. Никту представили тридцать третьего президента США и императора Китая.

– Это юный Никт, – сказал епископ Бата и Уэллса. – Он хочет стать таким, как мы.

– Чтобы хорошо кушать! – сказал достопочтенный Арчибальд Фицхью.

– Что ж, отрок, когда ты станешь одним из нас, хорошее питание тебе будет обеспечено, – сказал император Китая.

– Ага, – сказал тридцать третий президент США.

Никт спросил:

– Стану одним из вас? То есть превращусь в вас?

– Ишь какой смекалистый! Все хватает на лету! Ему палец в рот не клади!.. – сказал епископ Бата и Уэллса. – Точно подметил, одним из нас. Таким же сильным, как мы. Таким же быстрым. Таким же неуязвимым.

– Твои зубы станут такими крепкими, что раскусят любые суставы. Язык – таким острым и длинным, что высосет мозг из любой косточки и слижет мясцо со щеки толстяка, – сказал император Китая.

– Ты научишься красться из тени в тень, чтоб никто тебя не увидел, никто не заподозрил. Свободный как ветер, быстрый как мысль, холодный как лед, твердый как гвоздь, опасный как… как мы, – сказал герцог Вестминстерский.

Никт посмотрел на существ.

– А если я не хочу?

– Не хочешь? Да что ты говоришь! Что может быть лучше? Во всем мире не найдется никого, кто не мечтал бы стать, как мы.

– У нас лучший на свете город…

– Гульгейм, – сказал тридцать третий президент США.

– Лучшая жизнь, лучшая еда…

– Ты хоть представляешь, – вмешался епископ Бата и Уэллса, – как дивен вкус черного ихора, что скапливается в свинцовом гробу? Мы главнее королей с королевами, президентов с премьерами, главнее самых геройских героев, как люди главнее брюссельской капусты!

– Да кто вы такие? – спросил Никт.

– Упыри, – ответил епископ Бата и Уэллса. – Кто-то хлопает ушами, право слово! Мы у-пы-ри.

– Ой, смотрите!

Внизу показалась целая толпа прыгающей, скачущей мелочи. Не успел Никт и слова сказать, как его подхватили костлявые руки и понесли, то зависая в воздухе, то резко дергаясь вперед, – пятеро приятелей бросились навстречу себе подобным.

Стена могил закончилась. Теперь впереди простиралась дорога – утоптанная тропа через каменистую пустошь, усеянную костями. Дорога вела к далекому городу на оранжево-красном утесе.

Никт всмотрелся в город и оцепенел от ужаса, ненависти и отвращения.