Ведьма Лэкберг Камилла

Сэм с удивлением смотрел им вслед. Что с ними такое?

Джесси прижалась к нему.

– Что это за ребята? – спросила она. – Странные. Симпатичные, но странные.

Сэм покачал головой.

– Они не симпатичные. Ни разу.

Затем достал из кармана мобильный телефон, открыл папку и стал перелистывать видеофайлы. Он знал, зачем сохранил это видео, – как напоминание о том, что люди могут делать друг с другом. С ним. Он не собирался показывать его Джесси – и так слишком много людей его увидели. Но…

– Прошлым летом они выложили его в «Снэпчат», – проговорил Сэм, протягивая Джесси мобильник.

Сэм отвел глаза, когда Джесси запустила видео. Ему ни к чему это смотреть. Услышав голоса, он словно снова увидел все это перед собой.

– Ты такой нетренированный! – слышался резкий голос Нильса. – Как слабая девчонка… Плавание – очень полезный вид спорта.

Нильс подошел к лодке Сэма, которая была привязана неподалеку от того места, где они пришвартовались сегодня.

– Придется тебе добираться до Фьельбаки вплавь. Это позволит тебе подкачать мышцы.

Вендела смеялась, снимая все происходящее на телефон. Бассе скакал рядом с Нильсом.

Нильс сбросил канат в воду, уперся в нос лодки и поднажал. Маленькая деревянная лодочка поначалу медленно отплыла от острова задним ходом, но потом, подхваченная сильным течением, начала быстро удаляться.

Нильс обернулся к камере, ухмыльнулся во всю ширь лица.

– Ну что ж, хорошо тебе поплавать.

На этом запись оборвалась.

– Ах, черт, – прошептала Джесси. – Вот проклятье… – Взглянула на Сэма блестящими от слез глазами.

Тот пожал плечами.

– Со мной случались вещи похуже.

Джесси заморгала, стараясь прогнать слезы. Сэм подозревал, что и с ней случалось кое-что похуже. Положив руку ей на плечо, он почувствовал, что Джесси вся дрожит. Но еще он почувствовал, как крепнет их дружба – то, что их связывает.

Однажды он покажет ей свой дневник. Поделится своими мыслями. Большими планами. Настанет день, когда все увидят…

Джесси обняла его за шею. От нее восхитительно пахло солнцем, потом и марихуаной.

Вечер выдался светлый – словно воспоминание о солнце, светившем на ясном небе целый день. Эва смотрела на двор, где тени становились все длиннее. Словно холодная рука сжимала сердце, когда до сознания все яснее доходила очевидность. Воспоминания о Нее, которая всегда прибегала домой задолго до сумерек.

Люди приходили и уходили. Голоса смешивались с лаем собак, раз за разом отправлявшихся в лес на поиски. И снова словно ледяные пальцы сжали сердце.

В дверь вошел пожилой полицейский, Йоста.

– Я только выпью чашечку и снова пойду искать.

Эва поднялась, чтобы налить ему кофе, – в последние часы она сварила его невероятное количество.

– Пока ничего? – спросила, хотя знала ответ.

Знай он что-нибудь, сказал бы сразу. Не стал бы просить кофе. Но было что-то успокаивающее в том, чтобы просто задать этот вопрос.

– Нет, однако нас собралось очень много. Похоже, вся Фьельбака вышла на поиски.

Эва кивнула, пытаясь справиться с голосом.

– Да, люди замечательные, – проговорила она и снова опустилась на стул. – Петер тоже ушел искать, я не смогла его удержать.

– Знаю, – сказал Йоста, садясь напротив нее. – Я встретил его – он шел с одной из групп, прочесывающих лес.

– Что… – Голос не повиновался ей. – Как вы думаете, что произошло?

Эва не решалась поднять глаза на Йосту. Различные варианты, один другого ужаснее, постоянно всплывали в ее сознании, но когда она пыталась осмыслить один из них, сделать его более понятным, в грудь ударяла такая боль, что даже дыхание перехватывало.

– Нет оснований ломать голову, – мягко проговорил Флюгаре и, подавшись вперед, положил свою морщинистую руку поверх ее ладони. Его теплое спокойствие понемногу согревало ее.

– Ее уже так давно нет…

Йоста сжал ее руку.

– Сейчас лето, тепло. Она не замерзнет. Лес большой; нам надо время, чтобы его прочесать. Мы найдем ее, и она будет напуганная и уставшая, но все поправимо. Договорились?

– Хотя… с той другой девочкой все кончилось не так…

Йоста убрал руку, отхлебнул кофе.

– Эва, с тех пор прошло тридцать лет. Другое время, другая жизнь… Это чистое совпадение, что вы живете на том же хуторе и вашей дочери оказалось столько же лет. Четырехлетние детки часто теряются. Они очень любопытны, а, насколько я понял, ваша дочь – весьма решительная юная особа, так что в конце концов желание совершить вылазку в лес стало необоримым. А дальше все пошло не так, как она думала… Но все образуется. Нас много, и мы все ее ищем.

Он поднялся.

– Спасибо за кофе, я пошел дальше. Мы будем продолжать поиски всю ночь, но вам хорошо бы хоть немного поспать.

Эва покачала головой. Как она может спать, пока Нея одна в лесу?

– Нет, я и не ожидал, что вы согласитесь, – сказал Йоста. – Но должен был вам это сказать.

Эва видела, как за ним закрылась дверь. И вот она снова осталась одна. Наедине со своими мыслями и холодными пальцами, сдавливающими сердце…

Бухюслен, 1671 год

Наклонившись вперед, Элин застелила постель Бритты. Потом приложила руку к пояснице. Тело еще не привыкло к жесткой кровати в домике для служанок.

На мгновение она взглянула на роскошну кровать, в которой спала Бритта, и позволила себе испытать нечто вроде зависти, но потом потрясла головой и потянулась к пустому графину на ночном столике.

С изумлением Элин обнаружила, что сестра не делит с мужем ни ложе, ни даже спальню. Однако это не ее дело. Хотя ей самой казалось, что лучший момент дня – когда она ложится в теплую постель рядом с Пером. Когда она лежала в его крепких теплых объятиях, ее охватывало чувство, что никакое зло мира никогда не коснется ее и Марты…

Как же она ошибалась!

– Элин!

Мягкий голос хозяина заставил ее вздрогнуть. Она была так погружена в свои мысли, что чуть не уронила кувшин.

– Да? – проговорила Элин, взяла себя в руки и обернулась.

Его голубые добрые глаза были устремлены на нее, и она почувствовала, что краснеет. Поспешно опустила глаза.

До сих пор Элин не могла решить, как ей относиться к мужу сестры. Пребен был всегда так дружелюбен по отношению к ней и Марте. Он – пастор и хозяин усадьбы. А она – всего лишь прислуга в доме сестры. Вдова, живущая чужой милостью в чужом доме.

– Коротышка Ян говорит, что Элин умеет помогать при отёле. Моя лучшая корова так мучается…

– Звездочка? – спросила Элин, по-прежнему не поднимая глаз. – Батрак что-то говорил про нее сегодня утром.

– Да, Звездочка. Элин занята – или может спуститься и посмотреть на нее?

– Конечно, могу.

Она снова поставила кувшин на ночной столик и молча пошла вслед за Пребеном в хлев. В дальнем углу лежала Звездочка и мычала. Ей больно, это сразу бросалось в глаза – она не могла подняться. Элин кивнула батраку Коротышке Яну, в растерянности стоявшему рядом.

– Сходи на кухню и принеси мне соли.

Присев на корточки, она погладила мягкую морду коровы. Звездочка посмотрела на нее округлившимися от страха глазами.

– Элин может помочь ей? – спросил Пребен и тоже погладил бело-коричневую шкуру коровы.

На мгновение их руки соприкоснулись, и Элин тут же отдернула руку, словно ее укусила змея. И снова кровь прилила к лицу; к тому же ей показалось, что хозяин тоже чуть заметно покраснел. Но тут вернулся запыхавшийся Коротышка Ян, и она выпрямилась.

– Вот, – проговорил он и протянул Элин солонку.

Кивнув головой, она приняла ее, высыпала в ладонь большую горку и, проводя в соли круги против часовой стрелки указательным пальцем правой руки, стала читать стишок, которому научила ее бабушка.

– Аминь, – повторил Пребен, и Коротышка Ян поспешил сделать то же самое.

Звездочка мычала.

– А что теперь? – спросил Пребен.

– Теперь остается только ждать. Заговоры на соли обычно очень действенны, но могут проявиться не сразу – дело еще и в том, насколько велик плод. Но загляните к ней завтра утром – думаю, окажется, что с ней всё в порядке.

– Коротышка Ян слышал? – спросил Пребен. – Заглянуть к Звездочке, едва он проснется завтра утром.

– Будет сделано, хозяин, – пробормотал Коротышка Ян и, пятясь, вышел из хлева.

Пребен обернулся к Элин.

– Где Элин такому научилась?

– От бабушки, – коротко ответила та.

Чувство, которое она испытала, когда их руки соприкоснулись, все еще тревожило ее.

– При каких еще болезнях Элин может помочь? – спросил Пребен, опираясь о стенку загона.

Слегка шаркнув ногой, она нехотя ответила:

– Ну по большей части, если уж не самые тяжелые хвори…

– И у людей, и у животных? – с любопытством спросил пастор.

– Да, – проговорила она.

Ее удивило, что Бритта ни разу не упомянула об этом при муже. До батрака Коротышки Яна все же дошли слухи об умениях Элин. Впрочем, это, наверное, не так уж и странно. Когда они обе жили под одной крышей в отцовском доме, Бритта всегда с презрением высказывалась и о бабушке, и о ее познаниях.

– Расскажи еще, – попросил Пребен, направляясь к двери.

Элин нехотя последовала за ним. Не пристало ей идти и переговариваться с хозяином – слишком уж легко начинают молоть злые языки в усадьбе. Но здесь решает Пребен, так что она тяжелым шагом пошла следом.

Снаружи стояла Бритта, уперев руки в бока, с самым мрачным взглядом. Сердце у Элин ушло в пятки. Все вышло именно так, как она опасалась. Ему ничто не угрожает, она же может впасть в немилость. А с ней и Марта.

Ее опасения, каково это будет – жить на милости сестры, – оказались куда как верны. Бритта была злой и суровой хозяйкой, и от ее злого языка и сама она, и Марта уже не раз страдали.

– Элин помогла мне со Звездочкой, – сказал Пребен, спокойно встретив взгляд жены. – А сейчас идет накрывать нам трапезу. Она предложила нам побыть вместе, только нам с тобой вдвоем, ибо я в последнее время так много отсутствовал по делам прихода.

– Предложила нам побыть вместе? – с подозрением переспросила Бритта, но уже куда более мягким голосом. – Ну что ж, неплохое предложение от Элин… – Она смело взяла Пребена под руку. – Я-то ужасно соскучилась по моему мужу и господину, и мне кажется, он слишком мало видится со своей женушкой.

– В этом моя дорогая жена совершенно права, – ответил пастор и двинулся с Бриттой в сторону господского дома. – Однако сейчас мы постараемся это исправить. Элин сказала, что через полчаса мы можем садиться за стол, и это прекрасно, ибо тогда я успею привести себя в порядок, чтобы не выглядеть оборванцем рядом с моей прекрасной женой.

– Да что уж там, оборванцем ты никогда не выглядишь, – ответила Бритта и хлопнула его по плечу.

Идя за ними, на минуту забытая всеми, Элин перевела дух. Мрак в глазах Бритты был ей слишком хорошо знаком, и она знала, что сестра неразборчива в средствах, когда надо сделать зло тому, кто, по ее понятиям, поступил с ней несправедливо. Но на этот раз Пребен спас ее и Марту, за что она была ему навечно благодарна. Хотя на самом деле он мог бы и не ставить ее в подобную ситуацию.

Быстрым шагом Элин поспешила в кухню. Всего за полчаса ей нужно накрыть на стол, да еще и добиться от кухарки, чтобы та приготовила нечто особенное… Поправляя передник, она все еще чувствовала тепло руки Пребена.

– Пап, чем ты занят?

Билл был так погружен в текст, что вздрогнул, услышав голос сына. Он задел чашку, стоявшую рядом, и несколько капель кофе выплеснулось на письменный стол.

Билл обернулся к Нильсу, стоявшему в дверях.

– Я работаю над новым проектом, – ответил он и повернул монитор, чтобы сын мог увидеть.

– «Новые “Приятные люди”», – прочел Нильс заголовок на первом слайде презентации. Под заголовком виднелась фотография яхты, рассекающей волны.

– Что это такое?

– Ну помнишь фильм, который мы смотрели? «Приятные люди» Филипа и Фредрика[5].

Нильс кивнул.

– Ну да, как черномазые играли в хоккей с мячом.

Билл поморщился.

– Про сомалийцев, которые играли в хоккей с мячом. Не надо говорить «черномазые».

Нильс пожал плечами.

Билл посмотрел на сына, стоявшего в полутемной комнате, небрежно засунув руку в карман шорт и откинув светлую челку, падавшую на глаза. Он появился в их жизни довольно поздно. Незапланированный, да и не очень желанный ребенок. Гунилле было сорок пять, ему самому – к пятидесяти, а два старших брата Нильса уже вышли из подросткового возраста. Гунилла настояла, чтобы они оставили ребенка, утверждая, что в этом есть какой-то высший смысл. Но Билл никогда не ощущал такой связи с Нильсом, как с двумя старшими сыновьями. Он не хотел – да и сил уже особо не было – менять подгузники, сидеть в песочнице или в третий раз проходить арифметику за первый класс.

Билл снова повернулся к компьютеру.

– Это презентация для СМИ. Моя идея состоит в том, чтобы сделать что-то позитивное и помочь беженцам в нашей местности влиться в шведское общество.

– Так ты собираешься обучить их играть в хоккей? – спросил Нильс, по-прежнему не вынимая рук из карманов.

– Разве ты не заметил яхты? – Билл указал на экран монитора. – Они научатся ходить под парусами. А потом мы будем участвовать в регате вокруг острова Даннхольмен.

– Регата вокруг Даннхольмена – немного не то же самое, что чемпионат мира, на котором выступали черномазые, – произнес Нильс. – Слегка другой уровень.

– Не говори «черномазые»! – одернул его Билл.

Сын наверняка делал это специально, чтобы позлить его.

– Я знаю, что регата вокруг Даннхольмена куда менее престижное соревнование, однако в наших краях она имеет символическое значение, и отклик в прессе будет значительный. Особенно теперь, когда снимается фильм и все такое.

Нильс, стоявший у него за спиной, фыркнул.

– Если они вообще беженцы. Сюда приезжают лишь те, у кого хватает на это денег, я читал об этом в Сети. А у этих детей-беженцев бороды и усы.

Билл взглянул на сына, покрасневшего от злости. Казалось, перед ним чужой человек. Не знай он его, мог бы подумать, что тот… расист. Но нет, подростки просто еще слишком мало знают о мире. Тем больше оснований для проведения такого проекта. Большинство людей по сути своей добры, им просто нужен толчок в правильном направлении. Обучение. Нильс скоро убедится, что ошибался.

Дверь у него за спиной закрылась, когда сын вышел из кабинета. Завтра установочная встреча, и важно подготовить все материалы для прессы. Это будет сенсация. Настоящая сенсация.

– Есть кто дома? – крикнула Паула, когда они с Юханной ввалились в квартиру с двумя детьми на руках, двумя колясками и тремя чемоданами.

Поставив на пол самый тяжелый чемодан, Паула улыбнулась Юханне. Отпуск на Кипре с трехлетним ребенком и грудным младенцем – не самое продуманное решение, однако им удалось выжить.

– Я здесь, в кухне!

Услышав голос матери, Паула расслабилась. Если Рита и Бертиль здесь и возьмут на себя детей, то они с Юханной смогут спокойно распаковать вещи. Или же наплевать на это дело, оставить распаковку на завтра и просто броситься на кровать, включив скучный фильм, под который легко можно заснуть.

Рита улыбнулась им, когда они вошли в кухню. Не было ничего удивительного в том, что мама готовила им еду на их кухне, словно на своей собственной. Рита и Бертиль жили в квартире этажом выше, но с рождением детей границы между квартирами стерлись настолько, что уже можно было устанавливать между ними лестницу.

– Я приготовила энчилады – подумала, что вы наверняка голодные с дороги. Все прошло хорошо? – Она протянула руки к Лизе.

– Да. То есть нет, – ответила Паула, с благодарностью передавай ей малышку. – Застрели меня, если я когда-либо снова начну говорить, как здорово было бы поехать на недельку в отпуск с детьми.

– Да уж, идея-то была твоя, – пробормотала Юханна, пытаясь разбудить заснувшего в дороге Лео.

– Сущий кошмар, – сказала Паула, отщипнув кусочек золотисто-желтого сыра с одной из энчилад. – Повсюду дети, а взрослые, вырядившиеся мягкими игрушками, бродят повсюду среди этой жары и распевают какую-то дикую футбольную песню…

– Мне кажется, это нельзя назвать футбольной песней, – рассмеялась Юханна.

– Ну хорошо, какое-то промывание мозгов, типа как в секте. Если меня еще хоть один раз заставят это слушать, я подойду и задушу этого большого лохматого медведя голыми руками.

– Расскажи про шоколадный фонтан, – сказала Юханна.

– О боже! – простонала Паула. – Каждый вечер у них там устраивали шведский стол, больше рассчитанный на детей, – блинчики, фрикадельки, пицца и спагетти в огромных количествах… И шоколадный фонтан. И был там один мальчик по имени Линус, который произвел на всех неизгладимое впечатление. Кстати, о том, что его звали Линус, знал весь отель, потому что его мама всю неделю бегала за ним и вопила: «Лииинус, нельзя, не трогай! Лииинус, не делай этого! Лииинус, не пинай девочку!» В то время как папаша сидел и накачивался пивом с самого завтрака. А в последний день…

Юханна хихикнула, а Паула взяла тарелку, положила себе энчиладу и села за стол.

– А в последний день он, конечно же, как ты понимаешь, с разбегу впилился в огромный шоколадный фонтан и перевернул его. Все вокруг было в шоколаде! А ребенок кинулся прямо в этот шоколад и стал кувыркаться в нем, пока мама бегала вокруг в полной истерике…

Откусив большой кусок, она с удовлетворением вздохнула. Это было первое блюдо с нормальным количеством приправ, которое она попробовала за неделю.

– Деда Бертиль? – спросил Лео, уже начав просыпаться на руках у Юханны.

– Да, а где Бертиль? – спросила Паула. – Что, уже заснул перед телевизором?

– Нет, – ответила Рита. – Он на работе.

– Так поздно?

Бертиль редко ставил себе вечерние смены.

– Да, ему пришлось уехать. Но ты-то все еще в отпуске по уходу за ребенком, – проговорила Рита, осторожно поглядывая на Паулу.

Она знала, как нелегко было уговорить дочь засесть дома, и Юханна постоянно тревожилась, что Паула слишком рано вернется на работу. Изначально они планировали провести лето всей семьей.

– А что случилось? – спросила Паула, откладывая приборы.

– Они все ушли искать пропавшего человека.

– А кто пропал?

– Ребенок, – проговорила Рита, избегая ее взгляда. – Четырехлетняя девочка.

Свою дочь она знала слишком хорошо.

– Как давно пропала девочка?

– В худшем случае – еще вчера вечером, но родители обнаружили это только сегодня после обеда, так что ее ищут часа два.

Паула бросила умоляющий взгляд на Юханну. Та взглянула на Лео и кивнула.

– Ясное дело, тебе надо ехать туда. Сейчас всякая помощь будет кстати.

– Обожаю тебя! Я еду немедленно.

Паула вскочила и поцеловала спутницу жизни в щеку.

– Где это? – спросила она, натягивая на себя в коридоре тонкую летнюю куртку.

– На хуторе. Бертиль называет его «хутор Бергов».

– Хутор Бергов?

Паула замерла на месте. Это место она хорошо знала. Знала и его историю. А природный цинизм мешал ей верить в случайные совпадения.

Карим сурово постучал в дверь. Он знал, что Аднан на месте, и не собирался сдаваться, пока тот не откроет. Годы, проведенные в мире, где стук в дверь мог принести с собой смерть – тебе или близким людям, – привели к тому, что многие не открывали, так что Кариму пришлось колотить в дверь еще раз. В конце концов она открылась.

Увидев округлившиеся глаза Аднана, он даже пожалел, что стучал так громко.

– Я только что разговаривал с Рольфом – он говорит, что вся Фьельбака вышла искать пропавшую девочку. Мы должны помочь.

– Девочка? Ребенок?

– Да. Рольф сказал, что ей четыре года. Они думают, что она заблудилась в лесу.

– Ясное дело, мы должны помочь. – Аднан обернулся внутрь комнаты, одновременно протягивая руку к куртке. – Халил! Пошли!

Карим сделал пару шагов назад.

– Помоги мне собирать людей. Скажи, что мы встречаемся у киоска. Рольф обещал подвезти нас.

– Конечно. Надо спешить. Маленькая девочка не должна оставаться ночью одна в лесу.

Карим продолжал стучать в двери, слыша, как в дальнем конце коридора Аднан и Халил делают то же самое. Через некоторое время собралось человек пятнадцать желающих помочь. Рольфу придется дать две-три ходки, чтобы отвезти всех, но для него это наверняка не проблема. Он добряк. Сам всегда готов помочь.

На мгновение Карим почувствовал себя неуверенно. Рольф добрый, это понятно. К тому же он их знает. Но как отреагируют на их появление другие шведы? Шайка черных из лагеря. Он знал, что их так называют. Черные. Или черножопые. Но пропавший ребенок – ответственность всех. Неважно, какой это ребенок – шведский или сирийский. Где-то в отчаянии плачет его мать.

Когда Рольф подъехал на своей машине, у киоска ждали Карим, Аднан и Халил вместе с Рашидом и Фаридом. Карим взглянул на Рашида. Его дети остались в Сирии. Рашид встретился с ним глазами. Он не знал, живы ли его дети, но сейчас собирался идти искать шведскую девочку.

Когда дети улеглись спать, в доме наступила блаженная тишина. Иногда Эрику даже мучила совесть из-за того, как остро она наслаждалась вечерним покоем. Когда Майя была маленькая, Эрика зашла на форум «Семейная жизнь», чтобы найти единомышленников и выплеснуть перед ними свои чувства. Ей казалось, что не только у нее возникает внутренний конфликт между материнской ролью и потребностью иногда побыть наедине с собой. Но поток ненависти, обрушившийся на нее, когда она честно написала о своих чувствах, заставил ее уйти и никогда больше туда не заходить. Ее совершенно застали врасплох ругань и оскорбления со стороны других мам, объяснявших ей, какой она плохой человек, раз не наслаждается каждой минутой грудного вскармливания, ночных бдений, смены пеленок и диких воплей. Эрика по-прежнему ощущала приступ гнева при одной мысли об этих женщинах, так строго судивших ее за то, что она поступает или чувствует себя не так, как они. «Почему каждый не может делать так, как удобно ему?» – подумала Эрика, сидя на диване с бокалом красного вина и пытаясь расслабиться перед телевизором.

Вскоре ее мысли устремились к эмоциям другой матери. Эвы, мамы Неи. Трудно представить себе весь тот ужас, который она сейчас испытывает. Эрика послала Патрику несколько сообщений, спрашивая, не надо ли ей присоединиться к поискам, – она могла бы попросить Кристину прийти и присмотреть за детьми. Но он лишь повторял, что их достаточно, что больше добровольцев не требуется и что она принесет больше пользы, оставаясь дома с детьми.

Супругов Берг Эрика не знала и никогда не бывала на их хуторе. Для того чтобы описать это место в своей книге как можно более подробно, она несколько раз собиралась поехать туда и попросить разрешения все осмотреть, сделать снимки, однако руки так и не дошли. В ее распоряжении имелись старые фотографии, так что она могла описать, как выглядел хутор, когда там жила семья Страд, однако совсем другое дело – самому вдохнуть атмосферу, увидеть детали, прочувствовать, какой могла быть жизнь на хуторе.

Наведя справки о семье Берг, Эрика узнала, что они переехали туда из Уддеваллы, ища покоя в деревне. Хорошее место, где их дочь проведет детство на лоне природы. Она от души надеялась, что эта мечта исполнится – вот-вот придет сообщение от Патрика, что они нашли девочку в лесу, напуганную, но живую. Однако интуиция подсказывала ей нечто другое.

Эрика повертела в руках бокал с вином. Сегодня, несмотря на жару, она позволила себя тяжелое «Амароне». Летом большинство ее знакомых употребляли лишь охлажденное розовое или белое с кусочками льда. Однако сама Эрика не любила ни розового, ни белого – пила только игристые или насыщенное красное, вне зависимости от времени года. Зато не ощущала никакой разницы между дорогим шампанским и дешевым «кава», поэтому Патрик любил шутить, что ее содержание обходится ему не слишком дорого.

И тут же она ощутила укол совести из-за того, что сидит и размышляет о винах, в то время как четырехлетняя девочка заблудилась одна в лесу – и это в лучшем случае. Однако мозг Эрики зачастую работал именно так. Слишком тяжело было думать о том, как плохо все могло кончиться для этого ребенка, и тогда она подсознательно переключалась мыслями на мелкое и банальное. Такой роскоши мама Неи не могла себе позволить. Она и ее муж оказались в кошмарном сне.

Выпрямившись на диване, Эрика отставила бокал и потянулась за блокнотом, лежавшим на журнальном столике. За долгие годы работы над книгами она завела себе привычку всегда иметь под рукой карандаш и бумагу, записывая по ходу дела все мысли, возникавшие в голове, набрасывая списки дел, которые предстоит сделать, чтобы продвинуться в написании книги. Именно этим она и собиралась заняться сейчас. Интуиция подсказывала ей, что исчезновение Неи как-то связано со смертью Стеллы. В последние недели Эрика ленилась, лето и солнце отвлекали ее, и она не продвинулась в работе над книгой так, как планировала. Но сейчас пора взяться за дело – и если выяснится, что случилось самое страшное, она, по крайней мере, окажется полезной благодаря своим познаниям о старом деле. Возможно, ей удастся нащупать ту связь, которая – она не сомневалась – должна существовать.

Эрика взглянула на телефон – по-прежнему ни слова от Патрика, – затем взялась за карандаш и принялась писать.

Дело Стеллы

Она все поняла, когда они подошли к ней. Тяжелая поступь. Глаза в землю. Слов уже не требовалось.

– Андерс! – крикнула Линда срывающимся голосом.

Он выбежал из дома, но замер на месте, увидав полицейских. Упал на колени прямо на гравий на площадке перед домом. Линда подбежала к нему, обняла его. Андерс всегда был такой большой и сильный, но теперь ей придется нести на своих плечах двойную боль.

– Папа? Мама?

В дверях стояла Санна. Ее светлые волосы, освещенные светом из кухни, напоминали нимб.

Линда, не в силах смотреть в глаза дочери, повернулась к одному из полицейских. Тот кивнул ей.

– Мы нашли вашу дочь. Она… она мертва. Соболезнуем.

Он смотрел на носки ботинок, глотая слезы. Лицо у него было бледное, как полотно, и Линда подумала, что он, наверное, видел Стеллу. Видел тело.

– Как она может быть мертва? Этого же не может быть! Мама! Папа!

Голос Санны звучал у нее за спиной. Вопросы сыпались градом. Но у Линды не было на них ответа. Она не могла никого утешить. Понимала, что должна отпустить Андерса и заключить в объятия дочь, но не двигалась с места. Только Андерс понимал ту боль, которая пронизывала каждую клеточку ее тела.

– Мы хотим ее видеть, – проговорила Линда, наконец найдя в себе силы поднять голову с плеча Андерса. – Мы должны видеть нашу дочь.

Высокий полицейский откашлялся.

– Вы ее увидите. Но сначала мы должны выполнить свою работу. Выяснить, кто это сделал.

– В смысле – сделал? Ведь это же несчастный случай…

Андерс высвободился из объятий Линды и поднялся во весь рост.

Высокий полицейский тихо ответил:

– Нет, это не несчастный случай. Вашу дочь убили.

Земля приблизилась так резко, что Линда даже не успела удивиться. В следующую секунду все погрузилось в темноту.

Осталось двадцать.

Джеймс Йенсен даже не запыхался, делая свои отжимания. Один и тот же ритуал каждое утро. Зимой и летом. В канун Рождества или праздника середины лета. Такие вещи не имеют значения. Единственное, что имеет значение, – дисциплина, последовательность, порядок.

Осталось десять.

Отец Хелены понимал значение распорядка. Джеймс по-прежнему мог испытывать тоску по Карлу-Густаву, хотя тоска – слабость, которую он не желал себе позволять. С тех пор как десять лет назад Карл-Густав умер от инфаркта, никто не мог его заменить.