Люси Краун Шоу Ирвин
– Я не обижаюсь, – сказал Баннер. – Если бы я нанимал воспитателя для сына, я бы тоже поинтересовался здоровьем кандидата. – Он повернулся к Оливеру. – Однажды я сломал ногу. В девять лет. Поскользнулся у второй базы.
Оливер кивнул, проникаясь еще большей симпатией к Баннеру.
– Это все?
– Кажется, да.
– Вы учитесь в колледже? – спросил Оливер.
– В Дартмуте, – ответил Баннер. – Надеюсь, у вас нет предубеждения против Дартмута.
– К Дартмуту я безразличен, – сказал Оливер. – Где находится ваш дом?
– В Бостоне, – вмешался Паттерсон.
– Откуда вам известно? – удивился Баннер.
– У меня есть уши, верно? – сказал Паттерсон.
– Вот не знал, что так легко выдаю себя, – заметил Баннер.
– Все в порядке, – сказал Паттерсон. – Тут нет ничего плохого. Просто вы из Бостона.
– А почему вы не поехали учиться в Гарвардский университет?
– Ну, теперь ты зашел слишком далеко, – сказал Паттерсон. Баннер улыбнулся. Казалось, он получает от расспросов удовольствие.
– Мой отец сказал, что мне лучше побыть вдали от дома. В моих же интересах. У меня четыре сестры, все старше меня, и отец решил, что я окружен чрезмерной любовью и заботой. По его словам, он хочет, чтобы я понял – мир не то место, где пятеро преданных женщин с ног сбиваются, чтобы угодить тебе.
– Что вы намерены делать после окончания колледжа? – спросил Оливер.
Баннер был ему симпатичен, но он хотел знать, к чему стремится парень.
– Я собираюсь поступить на дипломатическую службу, – сказал Баннер.
– Почему?
– Хочу путешествовать. Посмотреть другие страны. В шестнадцать лет зачитывался «Семью столпами мудрости».
– Сомневаюсь, что вас пошлют командовать отрядом колониальных войск, – заметил Паттерсон, – как бы высоко вы ни поднялись в госдепартаменте.
– Конечно, дело не только в этом, – сказал Баннер. – У меня есть предчувствие, что в ближайшие годы могут произойти события большой важности, и я хочу быть в самой их гуще. – Он засмеялся. – Когда говоришь всерьез о своих жизненных планах, трудно не показаться напыщенным ничтожеством, верно? Может, я вижу себя произносящим за столом переговоров: «Нет, Венесуэлу я не отдам».
Оливер посмотрел на часы и решил направить беседу в более конкретное русло:
– Скажите, мистер Баннер, вы спортсмен?
– Я немного играю в теннис, плаваю, бегаю на лыжах…
– Я имею в виду, состоите ли вы в какой-нибудь команде, – уточнил Оливер.
– Нет.
– Прекрасно, – сказал Оливер. – Спортсмены так следят за собой, что доверять им других людей нельзя. А мой сын требует внимания…
– Знаю, – согласился Баннер. – Я его видел.
– Да? – удивился Оливер. – Когда это?
– Я здесь уже несколько лет, – сказал Баннер. – И я провел на озере прошлое лето. У моей сестры домик в полумиле отсюда.
– Вы живете сейчас у нее?
– Да.
– Зачем вам эта работа? – неожиданно спросил Оливер.
Баннер улыбнулся.
– Причина обычная, – ответил он. – Плюс возможность постоянно находиться на воздухе.
– Вы бедны?
Баннер пожал плечами.
– Во время Депрессии мой отец устоял на ногах. Но хромает до сих пор.
Оливер и Паттерсон понимающе закивали.
– Вы любите детей, мистер Баннер? – спросил Оливер.
Юноша задумался.
– Примерно так же, как большинство людей, – сказал он наконец. – Но есть несколько детей, которых я охотно замуровал бы в бетонную стену.
– Ответ честный, – произнес Оливер. – Надеюсь, Тони к их числу не относится. Вы знаете, что с ним?
– Кажется, кто-то говорил мне, что у него ревматизм.
– Верно, – сказал Оливер. – С осложнением на глаза. Боюсь, ему долго придется с этим считаться.
Оливер посмотрел на озеро. Люси гребла не останавливаясь; лодка приближалась к берегу.
– Из-за болезни, – сказал Оливер, – он не ходил в школу и слишком много времени проводил с матерью…
– Все проводят слишком много времени с матерями, – заметил Паттерсон. – Включая меня.
– Задача заключается в том, – продолжал Оливер, – чтобы дать ему возможность приблизиться к образу жизни здорового человека, избегая при этом чрезмерных нагрузок. Он не должен насиловать или перетруждать себя – и в то же время я не хочу, чтобы он считал себя инвалидом. Следующие год-два станут решающими. Я не хочу, чтобы он остался несчастным запуганным человеком.
– Бедный мальчик, – негромко произнес Баннер, глядя на лодку.
– Это ошибочный подход, – быстро сказал Оливер. – Жалость не нужна. Постарайтесь забыть о жалости. Это даже хорошо, что я не смогу побыть с Тони ближайшие несколько недель. И я не хочу оставлять его наедине с матерью. Я предпочитаю отдать его в грубоватые руки нормального двадцатилетнего парня. Я полагаю, вы справитесь…
Баннер улыбнулся.
– У вас есть девушка? – спросил Оливер.
– Ну, Оливер, – возмутился Паттерсон.
Оливер повернулся к доктору.
– Одна из самых важных вещей, которую следует знать о двадцатилетнем парне, это – есть ли у него девушка, – сказал он. – Была ли она у него, или в настоящее время он на перепутье.
– Кажется, есть, – сказал Баннер.
– Она здесь? – спросил Оливер.
– Если я скажу – здесь, вы дадите мне работу?
– Нет.
– Ее здесь нет, – ответил Баннер.
Оливер нагнулся, пряча улыбку, и поднял телескоп с земли.
– Вы знакомы с астрономией?
– Ну и вопросы, – проворчал Паттерсон.
– Тони хочет стать астрономом, когда вырастет, – объяснил Оливер, играя телескопом. – Было бы полезно…
– Что ж, – неуверенно произнес Баннер, – кое-что я знаю…
– В какое время сегодня вечером, – тоном школьного учителя спросил Оливер, – можно наблюдать созвездие Орион?
Паттерсон покачал головой и выбрался из кресла.
– Слава Богу, что мне не надо наниматься к тебе на работу.
Баннер улыбнулся Оливеру.
– А вы коварны, мистер Краун.
– Почему вы так считаете? – невинно спросил Оливер.
– Потому что вам известно, что Орион не виден в северном полушарии до сентября, – с живостью в голосе ответил Баннер, – вы ждали, что я попаду впросак.
– Я плачу вам тридцать долларов в неделю, – сказал Оливер. – Вы учите Тони плавать, ловите с ним рыбу, наблюдаете за звездами и стараетесь, чтобы он как можно меньше слушал дурацкие сериалы по радио.
Оливер, поколебавшись мгновение, продолжил тихим и серьезным голосом:
– Вы также должны деликатно отвоевать в некотором смысле Тони у матери, поскольку его привязанность к ней в настоящее время…
Он замолк, испугавшись, как бы его слова не прозвучали слишком резко.
– Я хочу сказать, что им обоим пойдет на пользу, если их зависимость друг от друга ослабнет. Вы согласны работать?
– Да, – ответил Баннер.
– Хорошо, – сказал Оливер, – можете начинать с завтрашнего дня.
Паттерсон вздохнул с ироническим облегчением.
– Я выдохся, – произнес он и снова плюхнулся в кресло.
– Знаете, я уже отказал трем претендентам, – сказал Оливер.
– Я слышал, – признался Баннер.
– В наше время молодые люди либо вульгарны, либо циничны, либо то и другое вместе.
– Вам следовало поискать студента из Дартмута, – сказал Баннер.
– Кажется, один из них учился в Дартмуте.
– Значит, он попал туда за спортивные достижения.
– Наверное, я должен предупредить вас об одной неприятной черте в характере Тони, – сказал Оливер. – Похоже, мы уже можем говорить о характере тринадцатилетнего мальчика. Во время болезни он проводил много времени в постели, и у него развилась склонность к фантазированию. К хвастовству, обману, вранью. Ничего серьезного, – сказал Оливер, и Паттерсон почувствовал, как трудно было Оливеру сделать такое признание о своем сыне, – мы с женой не придавали этому значения, учитывая обстоятельства. Тем не менее я говорил с ним, и он обещал обуздать свое воображение. Не удивляйтесь, если эта особенность проявится снова; мне бы хотелось, чтобы вы помогли ему избавиться от нее, прежде чем она укоренится.
Слушая, Паттерсон внезапно с болью проник в душу Оливера. Он разочарован, подумал Паттерсон, он сознает некоторую незаполненность своей жизни, если вкладывает столько сил в сына. Затем Паттерсон отверг свою гипотезу. Нет, подумал он, просто Оливер привык распоряжаться. Он предпочитает контролировать поступки людей, не давая им действовать самостоятельно. Он управляет своим сыном по привычке, автоматически.
– Да, – сказал Оливер. – Еще кое-что… секс.
Паттерсон предостерегающе замахал рукой.
– Послушай, Оливер, теперь ты точно забрался чересчур далеко.
– У Тони нет братьев и сестер, – пояснил Оливер, – и, как я уже говорил, по вполне понятным причинам его слишком от всего оберегали. До сих пор мы с женой не посвящали его в некоторые вопросы. Если все будет в порядке, этой осенью он вернется в школу; я предпочел бы, чтобы в вопросы секса сына посвятил умный молодой человек, готовящийся к дипломатической карьере, а не какие-нибудь тринадцатилетние развратники из престижной частной школы.
Баннер в смущении коснулся рукой носа.
– С чего я должен начать?
– А с чего начинали вы? – спросил Оливер.
– Боюсь, мне пришлось начинать позже. Не забывайте, у меня четыре старшие сестры.
– Действуйте благоразумно, – сказал Оливер. – Я хотел бы, чтобы через шесть недель Тони познакомился с теорией, не испытывая страстного желания немедленно перейти к практике.
– Я приложу максимум усилий, чтобы дать ясное представление о предмете, – сказал Баннер, – не пробуждая к нему излишнего интереса. Все на серьезном научном языке. Ни одного слова короче трех слогов. Постараюсь пригасить гедонистический аспект.
– Вот именно, – сказал Оливер и посмотрел на воду.
Лодка уже двигалась неподалеку от берега, Тони, стоя на корме, махал отцу рукой из-за плеча матери, его дымчатые очки сверкали солнечными зайчиками. Оливер помахал рукой в ответ. Глядя на сына и жену, Оливер обратился к Баннеру:
– Возможно, вам покажется, что меня слегка заклинило на сыне. Я с ужасом смотрю, как сейчас многие воспитывают детей. Им либо предоставляют слишком большую свободу, и они вырастают дикими животными, либо всячески подавляют их, отчего дети затаивают в душе злобу, жажду мщения и убегают из родительского дома тотчас, как становятся способны прокормить себя. Главное – я не хочу, чтобы он вырос запуганным.
– А как насчет тебя, Оливер? – с любопытством спросил Паттерсон. – Ты сам ничего не боишься?
– Ужасно боюсь, – признался Оливер. – Привет, Тони! – крикнул он сыну, направляясь к причалу, чтобы помочь пришвартовать лодку.
Паттерсон, поднявшись, вместе с Баннером смотрел, как Люси двумя последними сильными гребками подогнала лодку к дощатому настилу. Оливер придержал нос лодки, Люси, забрав блузу и книгу, сошла на берег. Тони с трудом удержал равновесие, а затем спрыгнул на мелководье, отвергнув помощь.
– Святое семейство, – пробормотал Паттерсон.
– Что вы сказали, сэр? – спросил Баннер с недоумением в голосе.
– Ничего, – сказал Паттерсон. – Он знает, чего хочет, правда?
Баннер усмехнулся:
– Это точно.
– Вы считаете, отец в состоянии воспитать сына таким, каким ему хочется его видеть? – спросил Паттерсон.
Баннер посмотрел на доктора, ожидая подвоха.
– Я об этом не думал, – осторожно сказал он.
– Ваш отец получит то, что он ждал от сына?
Баннер еле заметно улыбнулся:
– Нет.
Паттерсон кивнул.
Они посмотрели на Оливера, приближающегося в окружении жены и Тони, который нес свои удочки. Люси надевала свободную белую блузу поверх купального костюма. На верхней губе Люси и на лбу искрились капельки пота, выступившие из-за долгой гребли, ее босоножки бесшумно скользили по низкой траве. Они зашли в тень деревьев, а когда вышли из нее, длинные обнаженные ноги Люси вспыхнули золотистым светом. Она держалась очень прямо, не вихляя бедрами, как бы стараясь скрыть свою женственность. В одном месте она остановилась и, опираясь рукой о плечо мужа, приподняла ногу, чтобы выбросить гальку, – на мгновение группа застыла под косыми солнечными лучами, пробивающимися через листву.
Паттерсон и Баннер услышали голос Тони.
– В этом озере всю рыбу уже выудили, – произнес он чистым, по-детски высоким альтом. Хотя Тони был высок ростом, он показался Баннеру хрупким и физически неразвитым, а голова его – непропорционально большой. – Цивилизация слишком близко отсюда. Нам бы поехать в северные леса. Правда, там москиты и лоси. С лосями лучше не встречаться. Берт говорит, там иногда приходится нести каноэ на голове, иначе рыбы разнесут весла.
– Тони, – серьезно сказал Оливер, – ты знаешь, что такое щепотка соли?
– Ну конечно, – ответил мальчик.
– Вот что тебе нужно припасти для Берта.
– Ты хочешь сказать, он заливает? – спросил Тони.
– Не совсем так, – ответил Оливер. – Просто его рассказы надо немного подсаливать, как арахис.
– Я ему скажу это, – обещал Тони. – Как арахис.
Они остановились перед Паттерсоном и Баннером.
– Мистер Баннер, – сказал Оливер, – это моя жена. А это Тони.
– Здравствуйте. – Люси кивнула головой и застегнула верхние пуговицы блузы.
Тони подошел к Баннеру и вежливо протянул руку.
– Привет, Тони, – сказал Баннер.
– Привет, – ответил Тони. – Ну и мозоли у тебя.
– Это от теннисной ракетки.
– Поспорим, через четыре недели я у тебя выиграю? – сказал Тони. – Ну через пять.
– Тони… – осуждающе произнесла Люси.
– Это тоже хвастовство? – Тони посмотрел на мать.
– Да, – сказала она.
Тони пожал плечами и повернулся к Баннеру.
– Мне запрещают хвалиться, – пояснил он. – У меня сильный правый удар, а вот слева не идет. Я это от тебя не скрываю, – честно сказал он, – все равно после первой же игры это станет ясно. Я видел однажды, как играет Элсуорт Вайнс.
– Какое впечатление он на тебя произвел?
Тони скорчил гримасу.
– Его переоценивают, – небрежным тоном сказал Тони. – Только потому, что он из Калифорнии, где можно играть на открытом воздухе круглый год. Ты купался?
– Да, – удивленно сказал Баннер. – Откуда тебе известно?
– Ты пахнешь озером.
– Это один из его коронных номеров, – сказал Оливер, взъерошив рукой волосы сына. – Когда он болел, ему завязывали глаза, и у него развился нюх, как у ищейки.
– А еще я умею плавать. Как рыба, – сказал Тони.
– Тони… – снова одернула сына Люси.
Пристыженный мальчик улыбнулся.
– Но меня хватает только на десяток взмахов. Больше не могу. Дыхалка сдает.
– Мы этим займемся, – обещал Баннер. – Надо научиться правильно дышать.
– Я постараюсь, – сказал Тони.
– Джеф тебя научит. Он проведет с тобой остаток лета.
Люси бросила взгляд на мужа, потом опустила глаза.
Тони тоже внимательно и настороженно посмотрел на отца, вспомнив медицинских сестер, диету, боли, постельный режим.
– О, – сказал Тони. – Он будет ухаживать за мной?
– Нет, – ответил Оливер. – Просто Джеф научит тебя кое-чему полезному.
Тони испытующе поглядел на Оливера, пытаясь понять, не обманывает ли его отец. Потом он повернулся и молча посмотрел на Баннера, словно теперь, когда их отношения были определены, необходимо немедленно произвести оценку.
– Джеф, – произнес наконец Тони, – ты хороший рыбак?
– Когда рыбы видят меня, – сказал Баннер, – они начинают давиться от смеха.
Паттерсон посмотрел на часы.
– Я думаю, нам пора, Оливер. Мне надо оплатить счет, побросать вещи в чемодан, и я готов.
– Ты говорил, что хочешь что-то сказать Тони, – напомнил Оливер.
Люси перевела настороженный взгляд с Оливера на Паттерсона.
– Да, – сказал Паттерсон.
Теперь, когда пришло время исполнять обещанное, он пожалел, что поддался на уговоры Оливера.
– И все же, – продолжал он, сознавая свою трусость, – может быть, отложим до следующего раза?
– Я считаю, сейчас самое подходящее время, – спокойно сказал Оливер. – Ты увидишь Тони не раньше чем через месяц, а он, в конце концов, отвечает за себя прежде всего сам, и я уверен, ему следует знать, чего остерегаться и почему…
– Оливер… – начала Люси.
– Мы с Сэмом уже все обсудили, – сказал Оливер, касаясь ее руки.
– Что я должен делать? – настороженно спросил Тони.
– Ничего, Тони, – сказал Паттерсон. – Просто я хочу рассказать, как обстоят твои дела.
– Я клево себя чувствую. – Голос Тони прозвучал подавленно, его грустные глаза смотрели в землю.
– Конечно, – согласился Паттерсон. – А будешь чувствовать еще лучше.
– Я клево себя чувствую, – упрямо повторил Тони. – Почему мне должно стать еще лучше?
Паттерсон и Оливер засмеялись, и мгновение спустя Баннер присоединился к ним.
– Хорошо, – поправила сына Люси. – А не клево.
– Хорошо, – послушно согласился Тони.
– Конечно, ты здоров, – начал Паттерсон.
– Я не хочу ничего бросать, – воинственно произнес Тони. – Я и так уже от многого отказался.
– Тони, – сказал Оливер, – дай доктору Паттерсону закончить.
– Слушаю, сэр.
– Я прошу тебя, – сказал Паттерсон, – некоторое время воздержаться от чтения, кроме этого, можешь делать все, что тебе хочется, но умеренно. Тебе известно, что такое умеренность?
– Это значит не просить второй порции мороженого, – быстро ответил Тони.
Все засмеялись, и Тони хитро посмотрел на взрослых, он знал, как их рассмешить.
– Совершенно верно, – сказал Паттерсон. – Можешь играть в теннис, плавать и…
– Я хочу научиться играть у второй базы, – заявил Тони. – И освоить крученый удар.
– Мы можем попробовать, – сказал Баннер, – но я не гарантирую успеха. Я сам пока не овладел крученым ударом, хотя гораздо старше тебя. Ты либо рожден бить крученый, либо нет.
– Ты можешь все это делать, – продолжил Паттерсон, отметив про себя, что Баннер – пессимист, – при одном условии: как только ты почувствуешь усталость, ты останавливаешься. Малейшая перегрузка…
– А если я не остановлюсь? – перебил его мальчик. – Что тогда?
Паттерсон вопросительно посмотрел на Оливера.
– Продолжай, говори, – сказал отец Тони.
Паттерсон повернулся к мальчику.
– Тогда ты рискуешь снова надолго лечь в постель. Этого ведь тебе не хочется?
– Вы думаете, что я могу умереть, – сказал Тони, пропустив вопрос мимо ушей.
– Тони! – сказала Люси. – Этого доктор Паттерсон не говорил.
Тони неприязненно посмотрел на врача, и Паттерсону на мгновение показалось, что мальчик видит в окружающих его взрослых не родителей и друзей, а сообщников болезни.
– Не беспокойтесь. – Тони улыбнулся, и враждебность его исчезла. – Я не умру.
– Конечно, нет, – сказал Паттерсон, злясь на Оливера, втянувшего его в эту сцену. Он шагнул к Тони и чуть наклонился к нему. – Тони, я тебя поздравляю.