Культ Образцов Константин
– Это вряд ли, – усомнился Даниил. – Хотя…
Нет, потом никто так и не вспомнил, кто же все-таки первым предложил пойти посмотреть раскоп. Но мысль о том, что где-то там может лежать, присыпанная мокрым песком, тяжелая округлая статуя женщины с неправдоподобно огромными грудями и бедрами, странным образом их зацепила. Никто всерьез не надеялся ничего найти, да и пресловутые сиськи тут были ни при чем: что они, сисек в Интернете не видели? Но вот засело же в голове…
Утром в пятницу все четверо уже относились к вылазке на раскоп как к делу решенному. Оставалось обсудить план.
– Идти надо, когда стемнеет, – сказал Макс. – У ворот ментовская охрана сидит, днем точно заметят.
– А фонарей там нет разве? – спросил Рома.
Макс покачал головой.
– Два прожектора, один светит на яму, другой в сторону ворот. Мне отчим рассказывал. Это же его бригада нашла эту… как его…
– Капище, – подсказал Даниил.
– Ну да, херню эту. Они же и забор ставили, железный. Там есть щели у самой земли, если со стороны леса зайти, можно попробовать пролезть. А сама яма накрыта пленкой – когда заберемся внутрь, никто уже не увидит.
– Если что, с нами Петрович будет, не страшно. Скажет, кто его отец, – нас отпустят.
Даниил с сомнением покачал головой. Их, может, и отпустят, но с отцом потом будет разговор, и не из приятных. К тому же он пока не представлял себе, как объяснит родителям такую позднюю прогулку.
– Во сколько пойдем? – уточнил он.
– Часов в десять вечера, чтобы наверняка. Ты сможешь?
– Да, постараюсь. В смысле, смогу.
Не отказываться же, в самом деле: всю неделю рассказывал про неолит, показал Венеру, а теперь останется дома. Как будто струсил.
– Ну все, значит, договорились. В десять встречаемся у Макса, от него ближе всего добираться, – подытожил Рома.
На том и порешили.
Приятелям Даниила было легко вот так взять и собраться куда-то идти на ночь глядя. Макс с детства болтался по Слободке до позднего вечера, мать его никогда не ограничивала и не интересовалась особо, где он и чем занят: гуляет с ребятами, и ладно. Строгий отчим был доволен, что парень не пьет, не курит, занимается спортом – ходит в секцию карате в Доме творчества юных «Синева» – и к отсутствию сына до полуночи, а то и позже относился лояльно. Дело молодое, сами такими были. У Жени тоже проблем с тем, чтобы отпроситься из дома, не возникало. Он жил в Городке, с матерью и старшей сестрой. Отец его был морским офицером, служил старпомом на СРЗК[2] и дома появлялся нечасто: раз в три месяца, а то и еще реже. Военных в Городке стало уже гораздо меньше, чем раньше, даже местная школа, «пятерка», закрылась лет десять назад, поэтому все товарищи Жени по компьютерным играм жили в других районах, преимущественно на Тройке. Иногда они собирались там целой командой, у кого-нибудь дома или в клубе, и мама Жени привыкла, что сын приходит домой поздно. Зато ничем плохим не занимается. А Рома… у него была своя ситуация. И ситуация эта предполагала, что он может уходить и приходить домой, когда сочтет нужным. Главное, чтобы предупредил: мама, сегодня буду поздно. В двенадцать, например. Ну, или еще позже. Хорошо, сынок, осторожнее только. И когда придешь, открывай дверь потише, дедушку не разбуди. О последнем можно было и не предупреждать: Рома разбудил дедушку только однажды, уронил ночью на кухне кружку с чаем, и после этого неделю ходил с большим багровым пятном на скуле. Рука у дедушки была жесткая и тяжелая.
У Даниила же существовал строгий распорядок жизни, нарушения которого если и допускались, то только в виде исключения. Подъем в семь; возвращение из школы до половины четвертого, в зависимости от количества уроков. С четырех до семи – самостоятельная подготовка. В семь – ужин, потом занятия спортом или свободное время. Если нет спортивных занятий, то в девять вечера – общение с родителями: рассказ о достижениях, планах, интересных событиях. Иногда отец по привычке называл их вечерние разговоры рабочими встречами. Потом обычно следовала игра в шахматы, причем сына Петр Маркович не щадил, поддаваться и не думал, играл в полную силу, даже очевидных «зевков» не прощал, так что из десяти игр Даниилу в лучшем случае удавалось одержать победу в одной да еще пару свести вничью, и то если отец отвлекался на что-то. В одиннадцать – отбой. Петр Маркович и сам подчинял свою жизнь железной дисциплине, и сына приучал к тому же. Даниил не понимал, почему его отец, который, по идее, мог бы ходить на работу когда вздумается, ежедневно отправляется в офис к десяти утра, а возвращается не раньше восьми вечера. Какой прок тогда в том, что ты хозяин компании? И сам Даниил, и все его сверстники полагали, что главная ценность и смысл своего дела заключается именно в том, что можно особенно не напрягаться: придумал идею, набрал себе людей, и все – занимайся чем хочешь, живи в свое удовольствие. А тут какая-то каторга. Не ограничиваясь одним лишь распорядком дня, Петр Маркович уделял внимание и гармоничному развитию сына, хотя тут налицо имелся пока явный перекос: если с чтением и кругозором все было в порядке, то вот со спортом как-то не ладилось. Сам Трок в юности увлекался футболом, потом занимался боксом, а сейчас, за отсутствием времени, регулярно тренировался в небольшом спортзале, который оборудовал прямо в квартире. Для сына он выбрал плавание: полезно, не травматично, отлично развивает мускулатуру. Даниил занятия в бассейне ненавидел, запах хлорки вызывал отвращение, вода казалась очень холодной, а еще постоянно попадала в нос, так что потом отвратительно щипало гортань. Тем не менее два раза в неделю, по вторникам и субботам, приходилось ездить на тренировки. Не отвертишься.
Как отнесется отец к просьбе отпустить его куда-то с друзьями до позднего вечера, и гадать не приходилось. Требовался веский повод. Шестым уроком в ту пятницу была история, и к моменту, когда прозвенел звонок, план созрел. Даниил дождался, пока все уйдут, и подошел к преподавателю:
– Аркадий Леонидович, можно с вами поговорить?
Новый историк Даниилу нравился. Да и остальным, в общем-то, тоже: не зануда, не истерик, рассказывает понятно, даже интересно. Внешность такая, что ни шутить, ни спорить с ним не хотелось: выше среднего роста, крепкий, широкоплечий и с бритым наголо черепом – но главным образом уважение вызывала спокойная сила, с которой он себя вел. Девчонки в классе сначала принялись хихикать, стрелять глазами и выпячивать грудь – ну, у кого уже было что выпячивать, – но историк на девочек подчеркнуто не обращал внимания, а от хорошенькой кореянки Вики даже шарахнулся, когда увидел ее в первый раз. Такая странная реакция могла бы вызвать не очень хорошие подозрения, но скоро все узнали, что новый учитель то ли женат, то ли просто живет с какой-то женщиной, неважно – главное, что не педик. Девочки строить глазки перестали, снова переключившись на несчастного школьного охранника, который только с тоской отводил взгляд, когда его дразнили созревшие старшеклассницы. В общем и целом в отношении историка все сходились на довольно высокой для учителя оценке «нормальный» и даже дали прозвище «Вин Дизель», что свидетельствовало об уважении. Могли бы и Шреком назвать. А то и Колобком.
Аркадий Леонидович повернулся к Даниилу на скрипнувшем кресле.
– Да, слушаю вас.
Еще одна особенность нового историка: он ко всем обращался на «вы». Наверное, привычка осталась с университета. Это было необычно, но приятно.
– По поводу олимпиады… я еще могу записаться?
На прошлой неделе Аркадий Леонидович сообщил, что в конце октября по инициативе городского комитета по образованию в Северосумске состоится большая межшкольная историческая олимпиада. Победителям обещали ценные призы и поездку на три дня в Михайловск для участия в областных соревнованиях. Никто особого смысла в таких олимпиадах не видел, но из их класса для участия в состязании по истории записались четыре девочки: одна из дочек мэра, Жанна, две подружки-отличницы Светка Быстрова и Надя Бородина, а еще та самая Вика, чем немало смутила Аркадия Леонидовича. Наверняка и из других классов участвовать будут одни девчонки.
– Да, еще можете, Даниил, – ответил Аркадий Леонидович. – Мы начнем подготовку с понедельника, будем собираться после уроков. И нужно определиться с рефератом. Вас какая тема интересует?
Готового ответа на этот вопрос у Даниила не было, и он сказал первое, что пришло в голову:
– Каменный век. Точнее, эпоха неолита.
Историк приподнял брови.
– Вот как? Очень интересный выбор. Ну что ж, добро пожаловать в команду. Рад, что к нам присоединится мужчина, разбавите этот женский батальон.
И улыбнулся.
Даниил почувствовал, что краснеет от удовольствия. Мужчина, так-то. Он даже пожалел, что пришлось наврать о своем намерении участвовать в олимпиаде. Но других вариантов в голову не приходило. Шахматы научили Даниила продумывать возможные ходы и варианты развития событий, и Аркадий Леонидович должен был подтвердить его участие в школьной команде, если бы отец вздумал это проверить.
Вечером, ровно в девять, он спустился из своей комнаты в гостиную. Нужно было поторопиться с решением вопроса, а отец имел обыкновение разговаривать долго, подробно и вдумчиво. Впрочем, сегодня и папа, и мама были чем-то расстроены и явно думали о своем. Во всяком случае, Даниил ожидал более жесткой реакции, когда попросил отпустить его сегодня из дома до позднего вечера к друзьям, чтобы вместе готовиться к олимпиаде по истории.
– Вот как, – задумчиво сказал Петр Маркович. – И во сколько ты намерен вернуться?
– До двенадцати, – ответил Даниил.
Когда-то он услышал, как отец говорит: «Всегда проси больше, чтобы получить необходимое». Реально Даниил собирался вернуться до половины двенадцатого.
– Исключено, – отрезал Петр Маркович. – Максимум до одиннадцати. Не забывай про распорядок дня.
Даниил собрался приступить к торгам, но тут неожиданно вмешалась мама.
– Петя, да пусть съездит, позанимается с ребятами, – предложила она. – Он и так постоянно дома сидит. Вы у кого собираетесь? Кто там еще будет?
– Собираемся у Макса Кораблева, еще будут Рома Лапкович и Женя Зотов. Я про них рассказывал… кажется.
– Да… наверное, – сказала мама. – Хорошие ребята, по-моему.
Даниил не стал спорить с этим утверждением.
Петр Маркович прикрыл глаза, устало потер переносицу и произнес:
– Ладно. Но имей в виду, что ты забираешь у себя час ночного отдыха. Завтра – рабочий… в смысле, учебный день, а кроме того, занятия в бассейне. Ты должен понимать, что усталость может сказаться на твоей эффективности.
Даниил заверил, что вопрос личной эффективности у него под контролем.
– Ну что ж, договорились. Я сейчас позвоню Андрею, он тебя отвезет, а потом заберет ровно в двадцать три сорок пять.
В тесной трехкомнатной квартире у Макса было жарко, густо пахло едой и отчимом, дядей Вадимом, который смотрел телевизор в проходной комнате. Даниил поздоровался, скользнул равнодушным взглядом по экрану, где встревоженные люди рассказывали что-то про бомбежки и артиллерийские обстрелы, и прошел в комнату к Максу – тесную, как стенной шкаф, и оклеенную плакатами с Джетом Ли, Стэтхемом и Вином Дизелем. Последний, как показалось Даниилу, посмотрел на него укоризненно.
– Наконец-то! – воскликнул Рома. – Мы уже думали, ты соскочил.
– Смотри, что есть, – сказал Женя и показал фонарь, похожий на старинную керосиновую лампу. – Крутая штука, работает от батареек, аккумулятора, солнечных батарей, а еще можно вот эту ручку механическую повертеть, и тоже свет будет. Отцовская, взял на всякий случай.
К счастью, водитель Андрей не стал ждать у подъезда, а куда-то уехал. Через пять минут после этого четверо мальчишек вышли в холодную черную ночь.
– Пока по Слободке идем, рядом держитесь, – небрежно сказал Макс, поднял воротник куртки, пониже надвинул козырек кепки и пошел вперед. Мог бы не предупреждать: никто и так не собирался от него отставать. У Даниила даже мелькнула мысль, что можно было бы как-то договориться с Андреем, чтобы он отвез их вчетвером к стройплощадке, хотя бы это и разрушило всю конспирацию. Он сам никогда не был в Слободке, да и Рома с Женей сюда уж точно не заходили поздним вечером, и сейчас оглядывался по сторонам, будто добропорядочный моряк-пуританин, впервые очутившийся на Тортуге. Ничего особенно страшного не было в здешних улицах с разбитым асфальтом и глубокими лужами, в низких домах, угрюмо светящих в ночи темно-желтыми окнами, в редких кривых деревцах вдоль тротуаров и в темных дворах, где угадывались очертания покосившихся железных качелей на детских площадках, но все равно казалось, что идешь по городу, захваченному зомби или кем пострашнее. Даниил плотнее прижимал к себе сумку с планшетом. Макс, разумеется, возможности добавить жути не упустил:
– Вон там месяц назад пацана изуродовали, рот порвали и в жопу кусок арматуры засунули; вот тут один наркоман жил, его мать зарезала; а вот в этом доме на третьем этаже Машка живет, которая с сиськами, ей восемнадцать уже, я с ней мутил в прошлом году, пока к ней парень из армии не вернулся…
Даже если делить все это на два, звучало впечатляюще. Даниил бы усомнился в том, что семнадцатилетняя девица что-то там мутила с малолетним пацаном, но сейчас спорить не хотелось. Это Слободка, так-то, брат.
– На Зону из Dead Horror похоже, – пробормотал Женя, – жаль, у меня огнемета нет или лазерной пушки, не помешало бы.
Когда они миновали Слободку, все вздохнули с облегчением, кажется, даже Макс. Вышли на проспект и сели в маршрутку, чтобы доехать до старого порта, западной окраины города. Даниил ощущал себя отважным авантюристом, отчаянным смельчаком, пустившимся навстречу приключениям, а когда думал о том, что будет, если отец вдруг решит позвонить родителям Макса или, например, попросит Андрея подняться в квартиру и проверить, чем там занят сын, то по коже бежали мурашки и внутри все сводило от ужаса и восторга.
Город закончился; позади них были полуразваленные ангары и железные павильоны станции Сортировочная, от которой куда-то в леса уходила узкоколейка. Налево через виадук убегало шоссе, а справа и дальше, за давно опустевшим поселком, ярко светили по тьме сине-белые прожектора на строительной площадке. Из холодного влажного мрака доносились дальние гудки тепловозов, будто механическая нежить тоскливо выла в ночи, и протяжно вздыхало рядом с близким краем земли море: вечно беспокойная тьма за границами мира.
– Нам туда, – показал Макс рукой в сторону прожекторов.
Женя включил лампу, и очень кстати: дороги в обход не было, только неровные осыпи из каких-то обломков, песка, торчащих железок, среди которых с трудом удалось отыскать тропу, ведущую на невысокий холм, наполовину поросший лесом. Древние сосны покачивались от ветра, а иногда под внезапным, особенно сильным порывом начинали шуметь, тревожа непроницаемый мрак у корней.
Они поднялись выше. Теперь освещенная прожекторами и огороженная забором площадка была прямо перед глазами, как залитая неестественным светом софитов пустая театральная сцена. Тяжелый бульдозер отбрасывал резкую тень, а ярко-синий пластик над ямой словно сиял изнутри. Это было похоже на зону высадки инопланетных существ, раскинувших свою базу над древним капищем.
– Как в Invasion, – прокомментировал Женя. – В самом начале, когда хварганы прилетают на Землю.
Макс оказался прав: железные листы забора неплотно примыкали к песку, да это было и невозможно – кругом зияли рытвины и промоины. Оставалось найти лаз; трудность заключалась лишь в том, чтобы забраться за забор поближе к раскопу и так, чтобы бульдозер заслонял их от сторожевой будки.
– А если охрана пойдет с обходом, что тогда? – спросил Даниил.
– Тогда начинай громко звать папу, – сквозь зубы ответил Рома, развернул бейсболку козырьком назад и обеими руками принялся выгребать из-под забора тяжелый, мокрый песок. – Помоги лучше.
– Не ссы, Петрович, – добродушно сказал Макс. – Убежим.
– Да я и не ссу, – обиженно ответил Даниил. – Вот еще.
В щель под забором первый полез именно он, как самый тощий. Лег на спину и, извиваясь и отталкиваясь ногами, пополз вперед, стараясь не зацепиться пуговицами за кромку железа и думая, удастся ли очистить куртку и шапку от песка и грязи. Выбрался на другую сторону, перевернулся на живот, огляделся. Синий купол над ямой яркой заплаткой светился метрах в двадцати прямо перед ним. Вокруг никого не было.
– Чисто, пацаны, – прошептал он в темную щель. – Можно лезть.
Следом прополз Рома, за ним протиснулся Макс. Чтобы пролез Женя, пришлось еще повозиться: он был самый толстый из них, так что несколько минут все четверо, шепотом матюгаясь, дружно скребли ладонями песок с двух сторон, а потом, когда в ставшем похожим на вход в нору лазе появилась отдувающаяся прыщавая физиономия с перепачканными песком черными сальными волосами, еще и тащили приятеля за руки.
– Ну что, поползем? – показал в сторону ямы Рома.
Даниил покачал головой:
– Нет, лучше бегом и пригнувшись. Ползти будем дольше, а значит, больше шансов, что нас заметят. Это по теории вероятностей…
– Понятно. Тогда на счет «три».
Со стороны леса один край синей пленки, закрывавшей раскоп, был приподнят на распорках на высоту в половину человеческого роста; от выложенного камнями края уходила в темную глубину грубо сколоченная деревянная лестница. Мальчишки один за одним скатились вниз, толкаясь и падая, потом встали и выпрямились в полный рост. Женя снова зажег свою лампу.
– Круто, – выдохнул он.
Да, оно того стоило. Освещенная неживым, призрачным светом лампы, яма казалась огромной, как сказочная пещера. Могучие булыжники нависали из стен, словно хотели сомкнуться в тяжелые своды, густые тени черными змеями лежали у каменных оснований, а над головой, где-то в невероятной дали, тускло мерцал темно-синий таинственный свод. Они будто оказались в другом мире, как те герои сказок и мифов, что через колодцы и норы в земле попадали к заложным покойникам или подводным владыкам. Тут даже воздух был иной: очень густой, плотный, пропитанный сыростью, запахом старого мха, мертвых водорослей и морской соли. Пар от дыхания причудливо извивался, поднимаясь наверх и растворяясь во тьме. Про поиск неолитической Венеры все четверо тут же забыли: замерли, прижавшись друг у другу спинами, и глазели по сторонам, осматривая свои новые владения.
– Что, этому правда шесть тысяч лет? – шепотом спросил Рома.
– Может, и больше, – ответил Даниил. – Это древнее капище, ну, место, где молились богам. Только раньше оно стояло наверху, а потом ушло под землю.
Он тоже шептал, как если бы боялся кого-то побеспокоить, кого-то, кто был тут до них, а теперь скрылся на время, потревоженный светом.
– Смотрите! – шепнул Макс и показал куда-то между стенами и плотным песчаным полом.
Внизу из каменной кладки выдавался вперед большой плоский камень с выемкой посередине.
– Тут, наверное, кто-то сидел, – заметил Рома. – На стул похоже.
– Ага, на стульчак, – фыркнул Женя. – Доисторический толчок.
Макс попытался сдержаться, не смог и громко хрюкнул от смеха. Следом захохотал Рома. Довольный удачной шуткой Женя скалил неровные крупные зубы. Молчаливая тьма, усмехнувшись, отступила, втянувшись в щели меж валунов.
– Тут еще один такой же! И еще!
Четыре камня выдавались из стен попарно, один напротив другого.
– Петрович, что это такое, знаешь?
Даниил пожал плечами.
– Наверное, тут и правда сидели во время обрядов. Может быть, шаман и какие-то важные люди из племени, вождь, ну и еще кто-то.
– Это контур силы! – закричал Женя. – Как в «Героях и магах», если его замкнуть, то получится защитное поле!
Он поставил лампу на пол посередине и с размаху уселся на камень рядом с лестницей.
– Это мой!
– А я здесь!
Через минуту все сидели и таращились друг на друга. Освещенные голубоватым светом лица в полумраке были похожи на маски.
– А дальше что? – спросил Рома.
Женя пожал плечами:
– Откуда я знаю, это же не игра.
– Пацаны, тут еще что-то есть!
Между камнями, на которые сели Рома и Даниил, на уровне глаз выступал из стены плоский камень, образуя узкую полку.
– Наверное, для идолов, – догадался Даниил.
Он наморщил лоб, что-то прикинул в уме и сказал:
– Получается, что тут молились, обращаясь на север.
– В церквях же алтарь на востоке, разве нет?
Даниил снял очки, протер пальцами и снова водрузил себе на нос.
– Нет, здесь другая культура. Наверное, дело не в севере, а в том, что с той стороны море. Тут жило племя рыболовов, вот они и молились в сторону моря. Оно их кормило.
– Что, просто морю?
– Ну, какому-то божеству, связанному с морем. Женскому, скорее всего.
– Так этой, как ее… сисястой Мамочке и молились! – с торжеством провозгласил Женя.
Все снова засмеялись.
– А вот и она сама, кстати.
Даниил достал планшет, включил его, открыл фотографию неолитической Венеры и осторожно поставил планшет на каменную полку. Экран тускло светился, как портал в иной мир, а посередине его в сероватом свечении парило изображение древнего идола. Зрелище было жутковатым, будто увидел в зеркале позади себя то, чего там быть не должно. Снова стало тихо. Экран притягивал взгляд и гипнотизировал.
– А как ей молились? – тихо спросил Рома.
Даниил хотел ответить, что этого никто на самом деле не знает. Все, что написано о неолитических культах, – это только догадки, основанные на предметах материальной культуры. Пытаться понять по ним, во что и как верили тогда люди, – это все равно что пытаться, например, по окуркам составить психологический портрет человека. Но если ученые строят гипотезы, почему бы и ему не предположить?..
– Сначала шаман входил в транс, – начал он. – Иногда самостоятельно, иногда вдыхая дым или употребляя настойки из трав и грибов…
– У нас на Слободке этих шаманов – каждый первый, – заметил Макс, – от «миксов» в такой транс входят, что только держись.
Но сейчас слушать про Слободку было неинтересно.
– Еще часто использовали бубен или барабан, – медленно продолжал Даниил, – потому что звуки на определенных частотах и ритм входят в унисон с вибрациями и ритмом самого мироздания…
Он не знал, откуда ему сейчас приходили в голову такие мысли: чистая фантазия, импровизация на тему, которая увлекла его самого.
– Вот такой ритм? – Женя, раздувая толстые щеки, принялся издавать звуки, похожие на сердцебиение огромной лягушки – навык, неоднократно использовавшийся на скучных уроках. Макс подстроился в ритм и начал постукивать себя по ляжкам.
– Потом приступали к самой молитве. – Даниил не сводил глаз со светящегося экрана планшета. – Начинать следовало с прославления. Например, «Слава тебе, о великая Мать!».
– Дай нам тебя за жопу обнять! – мгновенно продолжил Женя.
На этот раз в голос захохотали все, даже Даниил. Он, правда, на мгновение испугался и скосил глаза на планшет: «А вдруг обидится?»
– Круто, Жека! Вот ты моришь!
– Отлично получается, давайте продолжать! – воскликнул Рома и заунывно пропел: – Слава тебе, о великая Мать! Дай нам тебя за жопу обнять!
– К сиськам твоим дружно мы припадем, – добавил Женя.
– Желаний любых исполнения ждем! – закончил Даниил.
Получилось действительно складно. Надо было закрепить: Женя снова принялся ухать, как объятая похотью исполинская жаба, Макс барабанил по бедрам, а Рома с Даниилом выводили, завывая:
- Слава тебе, о великая Мать!
- Дай нам тебя за жопу обнять!
- К сиськам твоим дружно мы припадем,
- Желаний любых исполнения ждем!
Даниилу было, конечно, весело, но он ни на секунду не забывал об охране наверху, которая запросто могла услышать гомон этого диковатого подземного балагана, а еще о том, что время идет, а ему позарез необходимо вернуться к дому Макса до без четверти двенадцать. Нужно было как-то это прекращать.
– Ну все, все! – громко сказал он, перекрикивая хохот и пение. – Можно уже желания загадывать!
Все замолчали, тяжело дыша и глядя на Даниила.
– Какие желания?
– Любые, какая разница, – он махнул рукой и чуть не добавил: «Главное, побыстрее».
Друзья задумались. Даниил посмотрел на экран: в правом верхнем углу различались цифры «23.20».
– Ну вот, например, – с досадой начал он, – я не хочу завтра идти в бассейн.
Даниил простер руки к парящей в черной пустоте Венере и заголосил:
– Мамочка! Сделай так, чтобы я не ходил больше в бассейн! Понятно?
Рома кивнул, тоже протянул руки к планшету и сказал:
– Мамочка, отмени контрольную по математике в понедельник! Иначе мне жопа!
Женя подумал секунду-другую, пожал плечами и произнес:
– Мамочка, сделай так, чтобы я набил больше всех НР на штурме Замка Дракона в Warriors World.
– Чего? Такое вообще можно загадывать? – Рома посмотрел на Даниила.
Тот махнул рукой.
– Можно. Она богиня, поймет. Макс, твоя очередь, ты последний остался.
Макс наморщился и задумался. Никаких особых желаний в голову не приходило. Даниил подпрыгивал на камне замерзшим и онемевшим тощим задом.
– Макс, давай резче, а?
Тот набычился и изрек:
– Хочу завалить Комбата в спарринге!
Это было немногим понятнее, чем про НР и Замок Дракона, но для завершения игры годилось.
– Итак, именем великой Мамочки все да исполнится!
Даниил быстро снял с полки планшет, выключил его и виновато посмотрел на приятелей:
– Парни, если честно, то мне реально домой пора. Двинем обратно, ладно?
Они все-таки опоздали, хотя через Слободку неслись бегом так, как будто за ними погнались разом все ее кошмарные обитатели. Когда задыхающийся, перепачканный, раскрасневшийся Даниил прыгнул на заднее сиденье Range Rover, часы на приборной доске показывали 23.55. Андрей посмотрел в зеркало на сына шефа, ничего не спросил и сказал только:
– Не волнуйтесь, Даниил Петрович, за пять минут долетим.
Куртку Даниил кое-как успел почистить, но руки выглядели так, словно он лично раскопал ими могильник каменного века. Дверь, сонно щурясь и кутаясь в черный халат, открыла мама.
– Папа спит уже, – шепотом сообщила она, посмотрела на вымазанные в грязи ладони сына, черные пальцы с траурной каемкой вокруг ногтей и ахнула: – Сынок, где это ты так?!
Даниил начал было сочинять на ходу, что споткнулся на пороге у дома Макса, но мама только махнула устало рукой и отправила его умываться.
Спал Даниил в эту ночь крепко и без сновидений. Уже под утро, в мертвый час между тьмой и рассветом, пошел дождь. Резко усилившийся ветер зло швырял в потолочные окна мансарды крупные капли воды. Море заволновалось, раздраженно забилось о берег белыми пенными гребнями на черных волнах; мертвые корабли у причалов ожили, зашевелились, со скрежетом стали тереться облезшими ржавыми бортами. По городу пронеслись сквозняки и тревожные сны. А за пределами горизонта в глубине темных вод что-то вздрогнуло несколько раз, будто ударили в большой барабан, отозвавшийся вязким и низким звуком.
Глава 4
Рабочие дни Карина любила. Ей вообще очень нравилась работа, и не только потому, что когда-то она сама выбрала профессию медсестры. На работе можно было не думать, освободиться от навязчивых мыслей, занимаясь лишь тем, что действительно важно, – своим делом. Это всегда срабатывало: и когда она стремилась убежать от воспоминаний о нескольких кошмарных годах в детском доме; и когда приходилось глушить в себе изматывающую, тоскливую жажду мести, не находящую выхода и каждую ночь клубившуюся черными снами; а когда она получила возможность свершить отмщение, ядовитыми каплями отмеряя страх и страдание уже забывшему ее обидчику, работа помогала не думать о том, на что пришлось пойти ради этой мести. Сейчас работа в психоневрологическом интернате избавляла от других мыслей: о ее нынешнем положении, о будущем, а главное – об Аркадии Леонидовиче, которого она даже в мыслях называла «А. Л.» просто потому, что не могла понять, кто он ей. Муж? Друг? От определения зависело столь многое, что проще было не думать, не беспокоиться, а вместо этого сосредоточиться на назначениях и хозяйственных нуждах. Да, при мыслях о своем странном спутнике Карина чувствовала нежное, волнительное тепло, но в этом присутствовала и тревога. И если сложно было самой определиться с ответом на вопрос: «Кто он для нее?», то уж вопрос: «Кто для него она?», и вовсе мог разрушить хрупкое душевное равновесие и непривычное для Карины ощущение покоя. В своей жизни она была сиротой при живой матери, жертвой малолетних насильников, мстительницей, убийцей, колдуньей, ведьмой, преступницей, но никогда не была той, кого любят, оберегают и ценят. Да, была еще и Валерия, но она погибла в огне, охватившем подвалы Виллы Боргезе, да и воспоминания о ее тепле и заботе связаны с такими эпизодами, о которых лучше забыть.
Как тут не любить работу.
Городской психоневрологический интернат – а проще, дом престарелых для тех, кто или остался один, или чьи близкие не захотели ухаживать за выживающими из ума стариками, – располагался в длинном деревянном двухэтажном здании, построенном еще в конце позапрошлого века на западной окраине Слободки. Кажется, это был дом кого-то из первых рыботорговцев, обосновавшихся в поселке Кривая Губа. От поселка остался только десяток просевших, черных, рассыпающихся от гнили и ветра домов, а вот особняк еще скрипел и охал в ожидании неизбежного конца – совсем как его обитатели.
Карина, пригибаясь от сильного ветра, вцепившись в зонт одной рукой, а другой придерживая на голове платок, поднялась по широкой пологой лестнице вычурного деревянного крыльца с колоннами и античным фронтоном, на котором чернела надпись, следы давно отвалившихся букв: «AMOR VINCIT MORTEM». Любовь побеждает смерть. Еще увидев эту надпись впервые, Карина подумала, что из этих слов непонятно, кто кого побеждает. Возможно, этого точно не знал и тот, кто сделал надпись. По обе стороны от высоких двойных дверей ярко светили два круглых электрических плафона, как бельма, таращащиеся в дождливую темноту. Мокрые ступени чуть прогнулись под низкими каблуками черных туфель, с протяжной натугой открылась створка высокой двери, и Карина вошла внутрь.
Здесь пахло больницей и старостью сильнее, чем в обычных заведениях такого рода: ведь дерево лучше впитывает запахи, а еще – нелегкие мысли, одиночество и тоску. Карина расстегнула плащ, стряхнула зонт, с которого, как с большого кропила, сорвались на истоптанный пол капли небесной влаги, и посмотрелась в зеркало. Поправила черный локон, выпавший из строго стянутых в хвост на затылке волос, оправила бежевую блузку и поднялась на второй этаж.
Интернат был рассчитан на сто человек, но сейчас в нем жили – а точнее, уже доживали – только четыре десятка стариков в различной степени умственного расстройства, так что в комнатах, рассчитанных на четверых, размещалось по двое больных, а некоторые, кому еще позволяло здоровье, и вовсе жили отдельно. Медсестер было семь: четыре на первом этаже, где располагались тяжелые больные, уже полностью утерявшие связь с этим миром, и три – на втором. Еще было два санитара, один из которых немногим отличался по уровню интеллекта от обитателей интерната, одна пожилая санитарка тетя Люся и четыре врача: персонал дома живых мертвецов, смотрители склепа для заживо погребенных, духи Чистилища, где еще томящиеся в смертных телах души ожидали повестки в рай или ад.
Карина переоделась, приняла смену, пробежала глазами журнал назначений и бросила взгляд на часы: 19.45. Она всегда предпочитала приходить на работу чуть раньше.
– Здравствуйте, Карина Максимовна! – поприветствовала ее тетя Люся, вперевалку ковыляющая по узкому коридору со шваброй и мятым ведром, источавшим едкую, кислую вонь.
– Добрый вечер, тетя Люся! – улыбнулась Карина и, как и всегда, удивилась тому, как это у нее здорово получается – улыбаться. – Как у нас сегодня, все ли в порядке?
– Вот, Тамару Николаевну из шестой комнаты стошнило, – тетя Люся качнула ведром. – А про вас Леокадия Адольфовна спрашивала, когда, мол, Карина придет, когда придет. Прямо любит она вас.
– Спасибо, обязательно к ней зайду, – снова улыбнулась Карина.
Тетя Люся тоже скривилась в улыбке, покачала пегой головой – волосы у нее были частью еще темные, частью седые и носили следы попыток окрасить их хной – и неспеша пошла дальше; под тяжелыми косолапыми ступнями жалобно скрипели половицы, позвякивало ведро. Карина еще раз посмотрела на часы: что ж, можно и зайти к Леокадии Адольфовне. Карина ее тоже любила.
Леокадия Адольфовна Успенская была из редких благообразных старушек, которые до конца своих дней носят туфли на каблучке, пользуются макияжем и следят за внешним видом с той тщательностью, которой можно было бы поучиться многим из тех, кто годился им во внучки: юбка, блузка с бантом, розовый шейный платочек, кофточка или даже старомодный пиджак. Она вполне справлялась с делами личной гигиены и каждое утро спускалась на первый этаж, в душевую, где минут двадцать стояла под струями ледяной воды: с горячей тут то и дело случались перебои. В истории болезни Леокадии Адольфовны значился 1913 год рождения, что, несомненно, было ошибкой: не могло же ей быть сто лет? Карина думала, что кто-то, много лет назад, когда старушка поступила в интернат, перепутал местами две последние цифры. Комната ее располагалась в самом конце коридора и имела два окна, одно из которых выходило на верфи старого порта, а другое – на ангары и склады вокруг товарной железнодорожной станции. Не самый радостный вид, но Леокадию Адольфовну, похоже, он более чем устраивал. Вот и сейчас, когда Карина вошла в ее комнату, она чинно сидела на стульчике у окна и смотрела в промозглую тьму на яркие огни порта. Хотя кто знает: может быть, она думала, что смотрит на звезды. Болезнь Альцгеймера, хоть и в начальной стадии, проявлялась порой слишком явно. Леокадия Адольфовна называла Карину «моя милая девочка» и любила рассказывать ей удивительные истории из своей жизни, а может быть, тех жизней, которые она хотела бы прожить.
– Я была певицей, и очень, очень известной, – говорила она. – Как мне рукоплескали в зале Дворянского собрания в Петербурге! Сама Вера Панина называла меня своей преемницей, а Плевицкая завидовала черной завистью, особенно за то, что Лёнечка Собинов увлекся мной, а не ею!
И пела «Утро туманное…» приятным, звучным контральто.
Карина подсчитывала в уме, вспоминала, что Панина умерла за два года до самой оптимистичной даты, указанной в качестве года рождения Леокадии Адольфовны, но слушала. Рассказывала Леокадия Адольфовна вдохновенно.
– Лично Бочкарева приняла меня в «батальон смерти»; о, как мы поднимались в атаку под Крево! Карина, милая моя девочка, что за женщины были в нашем отряде: красавицы, умницы, отважные, самоотверженные, знаешь, таких уже нет и не будет. Сняли таких людей с производства за ненадобностью. Но как мы шли, как атаковали в штыки! И знаешь, ведь они все, все погибли!
И плакала.
Карина потом спрашивала у А. Л. про женские батальоны: удивительно, но ни в именах, ни в фактах Леокадия Адольфовна ошибок не делала. В ее рассказах были искренность и достоверность любви, и Карина не обращала внимания на то, могло или нет происходить все это с ее странной приятельницей. Ей просто нравилось слушать.
– Добрый вечер, Леокадия Адольфовна! – поздоровалась она.
Старушка обернулась, радостно улыбнулась и сделала приглашающий жест.
– Карина, девочка моя милая, входи, входи! Я рада тебя видеть. А то сегодня что-то покоя мне нет, – и нахмурилась.
– Что-то случилось? Плохо себя чувствуете? – обеспокоилась Карина.
Леокадия Адольфовна махнула рукой.
– Это все девчонки. Надоели мне, уже пару дней тут ошиваются, паршивки.
Карина почувствовала, как сжало сердце.
– Какие девчонки? – спросила она, не уверенная, что хочет слышать ответ.
– Да ходят тут две. Все просят: «Поиграй с нами, бабушка, поиграй с нами!» Как тебе это понравится? Одна еще ничего, горемычная, а вот другая – противная такая, настырная. Я их гоню, говорю: «Брысь, пойдите прочь, я не ваша бабушка!», а они уйдут – и снова возвращаются.
Карина молча присела на краешек кровати, аккуратно застеленной линялым одеялом.
– А когда они приходили последний раз? – осторожно спросила она.
– Да вчера. Думаю, это все из-за нее. – И Леокадия Адольфовна задумчиво посмотрела в окно. По черному стеклу расползались под ветром водяные разводы, в которых преломлялись огни порта.
Наверное, кто-то мог бы списать все на галлюцинации бедной старушки, мозг которой сдавался под натиском неумолимой и неизлечимой болезни. Но не Карина.
– Из-за кого, Леокадия Адольфовна? Из-за кого все это?
Старушка смотрела в окно, куда-то на запад, за окраину города, и покачивала головой.
– Ее выпустили на свободу. Нельзя было этого делать. И она голодна, очень, очень голодна.
Леокадия Адольфовна повернулась, посмотрела на Карину и твердо сказала:
– И ты, деточка, не вздумай ее кормить.
Тусклая желтая лампочка под потолком мигнула и резко погасла, а вслед за ней исчезли во мраке огни порта и фонари у складов и ангаров.
На город опустилась тьма.
Штурм замка Золотого Дракона требовал основательной подготовки. Это не какая-нибудь охота на монстров и даже не отражение атаки на город: тут требуются точный расчет и слаженная командная работа. И с тем и с другим дела обстояли отлично, но замок пока оставался непокоренным: никакой выгоды, одни потери.
Женя никогда не принимал наркотиков и вовсе не увлекался алкоголем. Он даже не курил. Зачем все это, когда есть другие, куда более безопасные и сильные стимуляторы? В онлайн игры в «единице» мало кто играл, все предпочитали шутеры, гонки и файтинги на приставке или компьютере; ну, может, и было несколько новичков, время от времени поигрывающих в какие-то стратегии, но уж точно никого, кто мог бы сравниться с троллем J-Hammer 25-го уровня в «Линии огня», демоном MotherFucker 18-го уровня в Heaven&Hell, и самое главное – с великолепным орком Jack Ripper чистого 40-го апа в Warriors World – последний был предметом особой гордости Жени, его любимым персонажем, достигшим многого в своей недолгой виртуальной жизни: отдельный дом в городе, домашний грифон, два комплекта доспехов и жена, прекрасная эльфийка Андомиэль, звавшаяся в реальной жизни Галиной и проживавшая примерно в двух тысячах километрах от Северосумска, в далеком южном городке вместе с мужем и тремя детьми.