Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть пятая Камша Вера
– Благодарю, господин виконт, – дворцовый болван с явным облегчением развернулся и, подняв свой жезл, двинулся сквозь негустую толпу. Господин виконт, которому все отчетливей не хватало Жакны, честно потопал за провожатым к парадной лестнице, кою сторожили здоровенные лбы, натасканные на сдвоенный стук жезлом об пол.
Пристав пустил в ход свое орудие, лбы дернулись и расступились, они явно заслуживали лакомства, но Марсель подобного поворота не предусмотрел и вышел без сахара и пряников. Ошибка оказалась отнюдь не единственной. Виконт ожидал уютной, почти домашней церемонии с провинциальными танцами и глинтвейном, а Ноймаринены размахнулись по-столичному, чтобы не сказать – по Та-Раканьи.
Сапоги виконта попирали новенькие ковры, слишком дорогие для пережившего уйму безобразий королевства, а язык так и норовил предаться греху стихоплетства. Марсель непрошеное вдохновение гнал, расталкивая в себе впавшего в спячку посла. По прикидкам Маркуса, в Старую Придду съехалось до двух сотен верных подданных, большинство из которых прихватило семейства. По меркам Талига не столь уж и много, но если засвидетельствовавшие свою верность получат пряники, следующее торжество соберет раз в пять больше. Влюбленный Давенпорт и тревожный дядюшка сходились на том, что душой празднеств была выказавшая недюжинную прыть герцогиня, так что раздача пряников обещала стать весьма занимательной. Дать каждому по способностям, удержав при этом взаимную грызню в разумных пределах, могут немногие. То, что Ноймаринены владеют этим искусством, представлялось сомнитеьным, а наглость, с которой Алва увиливал от всего невоенного, наводила на подозрения, пока смутные, но уже волнующие.
Лестница кончалась. Последний пролет упирался в площадку, украшенную большим мутным зеркалом; зеркало отражало стайку поднимавшихся вслед за виконтом голубых и салатовых девиц, к которым затесалась ядовито-розовая. Кто их вел, разглядеть не получалось, однако сочетание цветов указывало на Гогенлоэ.
– Направо, сударь, – обрадовал пристав, хотя другой дороги просто не было. Приглашенные неспешно поднимались на второй этаж, проходили парадной анфиладой и под назойливый стук жезлов занимали отведенные им места. Пристроив очередного гостя, приставы переходили в северную, переделанную под присутствие часть дворца и спускались чиновничьей лестницей в вестибюль за новыми подопечными.
– Ваше место в Тронной у правой от возвышения стены, – пустился в объяснения проводник, – оно обозначено креслом с гербом Валмонов, на котором лежит ваш церемониальный плащ, но на церемонии сидят лишь некоторые дамы. Если угодно, я могу объяснить…
– Угодно, – дозволил растолкавший-таки графа Ченизу виконт и узнал, что кресла с гербами положены фамилиям, имеющим особые заслуги перед короной, но сесть смогут лишь жены, вдовы и матери глав семейств, и лишь после того, как его величество предложит это своим спутницам. Мужьям и сыновьям следует набросить церемониальные плащи на плечи севшим дамам и встать у кресел, возложив левую руку на спинку. В случае отсутствия дамы плащ остается на месте, но стоять, возложив, все равно придется. Клириков и действующих членов регентского совета устроят на особых скамьях у левой стены; девицам и не слишком почтенным дамам предстоит подпирать правую стену смыкающегося с Тронной зала, а не страдающим от ран и недугов кавалерам, не являющимся при этом главами фамилий или же полномочными представителями оных – левую.
Валме едва не осведомился, куда отправили бы излечившегося папеньку, окажись тот в Старой Придде. Проэмперадору и члену регентского совета следовало сидеть на обитой белой замшей скамье, а графу и главе достойнейшей фамилии – стоять у кресла. Старый греховодник наверняка бы предпочел скамью, но тогда ему бы пришлось смотреть на оказавшуюся напротив супругу, которая наверняка бы принялась рыдать. Шириной временный тронный зальчик не вышел, так что слезы папенька уж точно бы разглядел, после чего захотел бы если не сбежать, то убить. Того же Дарзье, мимо которого как раз проводили Валме.
Наследник Дораков предпочел уставиться в потолок, а стоящая у противоположной стены барышня в белом с золотом улыбнулась и тут же благовоспитанно потупила глазки. Сама по себе она была безвредна, но настроение испортила. Бедняга Мевен не для того разорвал помолвку с Леони Дорак, чтобы его сожрали, пусть и ради благого дела! И что б было не объяснить замыслившей подлечить папеньку змеюке, кого трогать нельзя ни в коем случае, а кто ни на что другое не годится?
«Слушайте! – потребовали угнездившиеся на балкончике под потолком фанфары. – Слушайте и ликуйте!»
Леони торопливо поправила золотую оборку, а восседавший впереди наискосок худющий клирик – золотой же наперсный знак. Вышло, как в свихнувшемся зеркале.
– Поспешите, – отчаянно прошептал пристав, Валме по-варастийски огрел олуха по спине и в несколько прыжков оказался у разукрашенного борзыми кресла.
«Ликуйте!» – вновь потребовала верноподданная медь, и двери бывшей приемной Рудольфа торжественно распахнулись, выпустив дюжину ноймарских кирасир. Двое верзил сразу замерли по обе стороны выхода, остальные с обнаженными палашами встали вдоль стен. По сравнению со зверенесущими гимнетами они выглядели очень прилично, почти как волкодавы.
Следующим выкатился незнакомый церемониймейстер, одаренный двойной порцией щек. Обойдя трон справа, он встал точнехонько под сверкающей люстрой, которой и пригрозил белым, увенчанным короной жезлом. Успевшие стянуться в Тронную дворцовые приставы согласно грохнули об пол своими палками.
– Его величество Карл! – рев церемониймейстера на мгновение спотыкался об очередной стук и несся дальше. – Ее высочество Октавия! Его высочество Рокэ! Его высочество Рудольф!..
2
На краю брошенного поверх ковра алого плаща Робер, как и было велено, пропустил спутницу вперед. Дочь Катари чувствовала себя заметно уверенней Проэмперадора Олларии, но сбежать уже не выходило, и Эпинэ двинулся за крупной светловолосой девочкой… принцессой к высокому креслу. Гремела музыка, впереди и внизу мельтешили разряженные люди, и казалось, что за стенами нет ни зимы, ни войны, хотя большая война и впрямь заглохла.
Взвыли и заткнулись фанфары, что-то гаркнул седовласый толстяк с жезлом, ему ответил слитный, почти военный выкрик. Краем глаза Робер заметил, как из-за синего регентского плеча высунулось что-то белое и почти сразу пропало. Повторный вопль объяснил: всё в порядке, это сел король.
– Его величество просит сесть свою возлюбленную сестру, – церемониймейстер орал четко и внятно, – и дозволяет всем, кому дарована сия привилегия, ею воспользоваться.
Принцесса сделала брату реверанс и заняла свое место. Эпинэ дождался, пока Октавия положит руки на подлокотники, поклонился и встал справа. Отсюда можно было разглядеть не только короля, но и Алву. Регент был один: Арлетту к креслу отвел Рудольф, поручив Георгию заботам Ариго. Младшие Ноймаринены до времени оставались сзади: одинокая Урфрида, молоденькая Гизелла и строгий Людвиг с черноглазой Леоной. Стань королевой она, Катари бы выжила и, возможно, нашла бы счастье, а Манрик с Колиньяром получили по лапам куда раньше! И уж точно у Талига был бы сейчас другой король. Фердинанд ли, его сын, но не этот белоголовый малыш.
Октавия чуть заметно завозилась, устраиваясь в своем кресле. Хорошо, что она походит на мать лишь светлыми косами, в которых алеют ленты, пусть у нее будет другая судьба… Со спокойной счастливой любовью.
Очередной стук, позабытые за без малого десять лет звуки гимна, темень и зима за окнами, но день растет всё заметней. В бывшем Агарисе уже что-нибудь бы цвело, а может, и сейчас цветет, на пожарище… Мориски с мимозами не воюют.
Плавные, полные былого величия звуки, множество чужих людей, несколько близких, таких, за которых тысячу раз умрешь, и память. О юности, глупости, бегстве и возвращении уже навсегда. Не важно, какой он, этот Карл Оллар, твое место здесь, а счастье… Может, и оно случится, Рокэ редко ошибается.
Белокурый мальчик встает с трона и делает шаг к подданным. Черный плащик оторочен белым седоземельским мехом, на голове золотая корона без камней, несовершеннолетний Фердинанд до коронации носил такую же.
– Наши любезные подданные, – четко и громко произносит сын Катари, – мы рады вас видеть и благодарим за проявленную в тяжкую годину верность. Обрушившиеся на Талиг несчастья лишь сплотили верных сынов отечества вокруг…
Сестра предлагала прочесть наизусть любой сонет Веннена, она заслуженно гордилась своей памятью, и в этом Карл удался в мать. Произнося взрослую речь, шестилетний король ни разу не сбился, отчего его стало жаль до невозможности. Робер честно вслушивался в серьезный голосок, но смысл ускользал, вернее, смысла почти не было. Его величество успокаивал, пугал, обещал, требовал, выражал уверенность, сомневался, благодарил, упрекал, а Иноходец непонятно с чего вспомнил первый в своей жизни отчет о лошадином ремонте. Потом он к бумагам привык, но ощущение тоскливой оторопи от превращения коней, которых он только что кормил яблоками, в нечто вроде бы и существующее, но при этом никакое, понятное лишь интендантам и писарям, осталось. С людьми, живыми людьми, говорят не так, даже когда врут, как врал Альдо, или бесятся, как бесился дед. Мальчик был слишком мал и не видел ни сражений, ни измен, ни верности, но те, кто его натаскивал? Вот! Именно натаскивал! Как Коко своих морискилл – долго, старательно, с удовольствием… Они с Алвой и Салиганом бродили по загаженной Олларии, а в Старой Придде, то есть в Ноймаре, маленький король уже вовсю бубнил чужие слова. И когда в призрачном городе собиралась гроза, и когда на солнце вспыхивали алатские клинки, и когда Ариго закусил губу у гроба фок Варзов…
Многосмертный барон творил для удравших; здесь же сочинили речь для вернувшихся к корыту и заставили ребенка ее затвердить. Будь на то воля Робера, он бы прервал это всеобщее унижение, но главным был Алва, а он молчал. Почему?! По словам Эрвина, Рокэ исполнял приказы Фердинанда, чтобы все знали: в Талиге решает король, но Карл начнет править лет через пятнадцать, не раньше, так зачем эта комедия? Ради кого?! Стоило прорубаться сквозь полк к эшафоту и задыхаться в Багерлее, чтобы опять…
– …воздать по заслугам нашим верным воинам… исполняющим свой… и Талигом…
3
Втянувшийся в наземные дела Вальдес проэмперадорствовал с размахом и, кажется, с удовольствием. Альмиранте наводил страх на чиновников, волновал женщин и, как мог, смущал умы. Не видавшая прежде ничего подобного провинция бурлила и пузырилась, а разъяренный Заль тряс ушами и вовсю барабанил, то есть рассылал рескрипты с требованиями не подчиняться беззаконным приказам и давать самозванцу всяческий отпор. Отпора не давали, и заячий генерал, отгуляв праздники, прыгнул; для начала – не слишком далеко. Истосковавшийся Вальдес шарахнулся в сторону, ворвался в Бриско, где вздернул заячьего коменданта и признавшее оного властью городское начальство, после чего турнул к Залю его же собственных фуражиров, разумеется, без фуража и даже без телег. После этого заяц, как и ожидалось, двинул на обнаглевшего адмирала чуть ли не все свои силы, а Ли взгрустнул о сгинувшем плане, который, теперь это стало ясно, должен был сработать.
Савиньяк предпочел бы прогнившую армию утопить, но мало ли что он предпочитал, спасибо, хоть у Салигана шло как по писаному. Объявившийся позавчера Джанис подтвердил, что делегация дуксии вот-вот будет у Заля, и Жан-Поль Салиг лично ручается как за наживку, так и за крепость лески. На прощание пока обходящийся без подданных король висельников положил на стол записку без подписи, украшенную разухабистыми данарскими ворнами: аноним в присущем некоему маркизу стиле сулил свалиться некоторым на голову в самом недалеком будущем.
В свободном дуксе Лионель не сомневался, в своем корпусе – тем более, но повод для раздражения все же имелся. Гюстав Шарли с новонабранными «вороными», которым следовало окончательно уверить кадельцев в подходе Северной армии, словно сгинул. Отписался о выступлении – и как корова языком, хотя должен был подойти уже неделю назад, даже проделав всю дорогу из Эпинэ медленной рысью и шагом.
Загулявшего барона искали и парни Рединга, и драгуны показавшего себя отличным – хоть сейчас в «фульгаты» – разведчиком Бертольда. Без толку: «нет», «не видели», «такое бы заметили». Что ж, если в ближайшие дни «вороные» не обнаружатся, обойдемся без них. «Маршалу Лэкдеми» придется предъявить себя ойленфуртцам и спросить, намерены ли они расквитаться за своего полковника или предпочитают быть расстрелянными вместе с Залем.
– Умеешь ты скучать, – фыркнул пробудившийся от дневного сна Вальдес. – В том смысле, что сидеть, как кот у норы. А еще олень!
– На первый взгляд.
– А что не так с оленем? – Альмиранте оглядел комнату, как оказалось, в поисках мундира, с достоинством лежавшего на столе. – Странно, что чернила не разлились…
– Они сделали это вчера, а олень, похоже, родился конем. Когда короли и художники в угоду Агарису принялись отрекаться от чего можно и нельзя, моим предкам пришло в голову, что из астраповой молнии, если подобрать подходящий ракурс, выйдут оленьи рога.
– Я так и знал, – обрадовался Ротгер, – что ангелов клирики из наших «девочек» налепили! Кстати, об ангелочках и верноподданстве, в детстве я думал, что не верноподданный, а верный подданный, а ты?
– Вроде нет, но игра слов изящная.
– Ты всегда был сомнительным, – объявил Вальдес, застегивая многочисленные пуговицы. – Мы все сомнительные, беда, что несомненные с первым залпом куда-то расточаются, вот были, виляли хвостами, а вот уже и нет… У дриксов тоже так, только у них еще и Кальдмеер уверовал. Тебе «кровь»?
– Я сегодня пить не собирался.
– А придется, говорю тебе, как Проэмперадор Проэмперадору. В честь дня рождения его величества, и не ври, что ты забыл вертел Арамоны!
– Так вот почему ты с ангелочков к верноподданству прыгнул?
– Я? – Вальдес к единожды брякнутому возвращался не любил, а сегодня к тому же пребывал в смутном расположении духа. – Идет кто-то.
На всякий случай Ли отошел к окну, за которым угасал короткий серенький день. Разумеется, он помнил. И вертел Арамоны, и хныкающего принца, и то, как Фридрих Манрик требовал у дворцового врача дать Карлу успокоительное, дабы представление прошло должным образом. Лекарь – где он сейчас, кстати? – не то чтобы отказывался, но хотел получить четкий приказ если не от Сильвестра, то хотя бы от старшего Манрика, наследника ему было мало.
– Августейшая чета, – громко доложил вице-церемониймейстер, – следует в Триумфальный зал. Оркестр готов, все приглашенные в сборе. Остается три минуты.
– Господин Савиньяк, вы готовы принять его высочество? – задал глупый, но положенный вопрос Фридрих и, не дожидаясь ответа, протянул руки к принцу. Разряженный в белое Карл часто заморгал и не то пискнул, не то тявкнул, еще крепче прижавшись к необъятной в своем парадном платье няньке.
– Мэтр! – Лицо наследника Манриков пошло красными пятнами. – Приказываю… Дайте ему что-то, иначе… Если он разревется, я отправлю вас в Багерлее!
– Я… Господин Савиньяк, вы слышите? Я подчинюсь, но вы подтвердите… подтвердите, что мне было приказано…
– Нет. – В другом месте Ли бы сказал «не подтвердю», но дворец все же не балаган, хоть порой и похож. – Господа, церемония представления наследника раз и навсегда прописана Франциском Первым, и успокоительное для ее участников, любых, в ней не предусмотрено. Прошу простить, фанфары.
Это было не риском, всего лишь хорошо, хоть и быстро обдуманной резкостью. Ставший вовсе малиновым церемониймейстер с ответом промешкал, а Савиньяк отцепил от няньки тяжеленького принца и под нарастающий трубный рев понес в Триумфальный зал. Как ни странно, его высочество не заплакал, очень может быть, что от неожиданности.
4
Спать Жермон захотел сразу после начала королевской речи. Малыш говорил громко, время от времени заученно взмахивая рукой: так читают стихи о травке, солнышке и прочих ласточках. Ариго пытался вслушиваться, но голову словно бы заливало изнутри чем-то теплым и сладковатым. Оставалось прикусить щеку, что новоявленный маршал и проделал, но оголодавшие сплюшцы отставать не желали. Из последних сил сдерживая зевоту, Ариго уставился на внемлющих монарху подданных. Без толку. Разноцветные, сливающиеся в какой-то хвост фигуры не вызывали никаких чувств, вот лет двадцать назад зрелище наверняка бы вызвало у изгнанника злость, а когда злишься, не уснешь. Когда злишься, радуешься, волнуешься, размышляешь, когда мерзнешь и хочешь жрать, в конце концов! Увы, Жермон был сыт и при этом спокоен, как еловый пень, похоже, все оставшиеся после Кабаньего Лога чувства ушли на ночные посиделки с Людвигом. Старая дружба успешно пережила Излом, Ойгена, женитьбу и новую перевязь, настолько пережила, что друзья не заметили, как досидели до жиденького зимнего рассвета.
Ариго скосил глаз на страдавшего по ту сторону трона Людвига, тот вроде бы держался, но разобиженные сплюшцы наверняка донимали и его, а король продолжал старательно пищать. Маршал тоже старался: таращился на развешанные по стенам трофеи, сжимал и разжимал пальцы ног, прихватывал зубами то щеку, то язык, но сонные волны становились все выше, не помогло даже мысленное письмо Ирэне. Или помогло, потому что Ариго увидел серебряный от инея сад. На снегу синели узкие женские следы, тростники тоже стали серебряными и теперь не шуршали, а звенели. Тоненько и длинно, как алатский хрусталь, не идти на этот звон было нельзя, Жермон и пошел. К озеру, давшему свободу Ирэне, к спящему в глубине кольцу Савиньяка…/p>
– Создатель, – рявкнул взлетевший к небу селезень, – храни Талиг и короля Карла!
Ариго тряхнул головой и уставился на воздвигшегося у подножия трона ликтора с раскрытой книжищей.
– В ознаменование великой и сообразной радости, – ревел тот, – коя в день рождения нашего доброго короля Карла охватывает сердца истинных талигойцев, и во имя справедливости, коя требует отдать должное преданности, разуму и умению…
Сплюшцы бросились врассыпную, последний, самый нахальный, удирая, успел сунуть хвост в маршальскую ноздрю. Удержаться и не чихнуть было непросто, но торжества Ариго все-таки не испортил.
Глава 6
Талиг. Старая Придда
1 год К.В. 7-й день Зимних Ветров
1
Занудство шло к концу, в подтверждение чего сверху красноречиво пиликнуло – музыканты готовились, пора было подумать о даме. Если, конечно, Рокэ так и останется с матерью, хотя почему бы ему не остаться? Мать не станет ни клянчить, ни заигрывать, за нее можно отлично спрятаться. Прячущийся Ворон… Подобное возможно лишь в процветающем королевстве!
Гася ухмылку, Арно уставился на млеющий по ту сторону зала цветничок. Негаданное освобождение от сыновних обязанностей порождало сложность, пусть и забавную. Виконт помнил, что, покончив с болтовней, августейше-регентская компания танцует кальтарин, к которому по ходу дела примыкают приглашенные, начиная с ближайших к трону, причем пар будет ровно столько, сколько наберется дам. Не участвовать нельзя, разве что поблизости не останется ни одной свободной каракатицы. Дамы, в свою очередь, не могут отказать ухватившим их кавалерам, но последнее капитана Савиньяка волновало мало. Ничего против того, чтоб прогуляться под музыку среди трофеев, он не имел, оставалось решить, с кем.
Веселее всего было бы ухватить тетку Анну, но вокруг нее вертелся кузен, который наверняка бы счел приглашение поводом для общения, а подавать трусу руку не тянуло. Замужняя кузина тоже не вдохновляла, а девиц на выданье Арно обещал не полошить. Виконт честно пробежался глазами по личикам, лицам и рожам, уперся взглядом в старуху Фукиано, подавил искушение перезарзить Валентина, и тут на балконе взревело, а приставы грохнули своими жезлами.
– Его величество Карл Четвертый Оллар, – мордатый церемониймейстер явно чувствовал королем себя, – исполняя замысел своего несчастного отца, объявляет об учреждении ордена Белой Гвоздики, кавалерами коего становятся безупречные в своем служении и верности военные из числа дворян, чья личная доблесть…
Дамы, воспользовавшись негаданной отсрочкой, украдкой поправляли локоны и кружева, мордатый вещал, Арно лениво перебирал замужних и вдов, пока не вспомнил о семействе Хейл. Сестрички полковника Бэзила на женихов вряд ли бросались, так что все отлично устраивалось! Сперва, правда, следовало проскочить маркиз и графинь, и чем скорей, тем лучше. Виконт, крадучись, отступил к самой стене, намереваясь шмыгнуть в примыкающую к Тронной залу. Не успел – раздался очередной рев.
– Виконт Арно Сэ, младший брат графа Савиньяка, его величество ждет вас!
То, что он не ослышался, подтвердили взгляды оказавшихся поблизости гостей и распорядителей. С трудом представляя, чего от него хотят, виконт продефилировал мимо Лучших Людей, поднялся к трону и преклонил колено.
– Ваше величество, – доложил он хмурому малышу, – я в вашем распоряжении.
– Встаньте, – уныло и заученно потребовало величество, – друг мой.
– Слушаюсь, – подтвердил Савиньяк и поднялся. О таком его не предупреждали, Рокэ молчал, а вертеть головой было неприлично.
– Мы награждаем вас, – все так же уныло сообщил король, – Гвоз… орденом Белой Гвоздики в ознаменование вашей верности и доблести. Вы будете первым и проторите стезю новой славе. Мы возлагаем на вас большие надежды.
Благодарить за награды и перевязи, пусть и не королей, Арно доводилось, но хмурая мордашка, донельзя глупые слова и молчание регента внезапно взбесили. Арно вновь плюхнулся на колено, вскинул голову и отчеканил:
– Ваше величество, я недостоин быть первым из надевших белую – а белую ли? – ленту! Есть люди, у которых заслуг много больше, чем у меня, умоляю избрать одного из них.
– Кого? – король очнулся и захлопал длинными ресницами. – Кто? Тет…
– Генерал фок Дахе, – почти крикнул виконт, не давая Карлу воззвать к тетке. – Фок Дахе всю жизнь служил Талигу и его королю, бескорыстно, без всяких наград. Он потерял… почти всю семью, вернулся в армию, дрался рядом с маршалом фок Варзов в его последней битве, а потом пожертвовал собой, чтобы… сражение пошло по плану маршала Лэкдеми. Фок Дахе уцелел чудом, он снова будет служить, не думая об орденах и деньгах, но если таких не награждать, мы опять нарвемся!
– В этом есть смысл, ваше величество, – подал голос Ноймаринен.
– Да? – король опять моргнул. – Я… Мы согласны. Орденом Белой Гвоздики в ознаменование вашей верности и доблести…
– Будет награжден генерал фок Дахе, – закончил невидимый Ноймаринен, – но капитан Савиньяк тем более достоин награды.
– Мы согласны, – повторил король. – А чего ему надо?
– Пусть виконт выберет сам, – а это уже Рокэ, вечно он…
– Давай… Виконт, мы слушаем.
– Ваше величество… – Что же ему такого… Ага! – Прошу вас… отдать высочайший приказ Академии! После сражения лучшим разведчиком нашей армии, – именно лучшим, а Уилер может хоть на голову встать! – капралом Кроунером был пойман гигантский жук, возможно, доселе неизвестный…
– Жук?! – глазища Карла стали внимательными и круглыми. – Большой?
– Очень, ваше величество.
– Какой? – король растопырил пальцы. – Такой?
– С мою ладонь, – для пущей убедительности Арно показал. – И с очень длинными усами!
– А… Можно посмотреть?
– Конечно, ваше величество. Жук находится в моих вьюках.
– Ваше величество, – в голосе Ноймаринена угадывался смех, – если вы назначите виконту аудиенцию, то все увидите сами.
– Мы назначаем аудиенцию, – король улыбнулся во весь рот, и Арно увидел, что у него не хватает верхнего резца. – Завтра. С жуком!
– Благодарю, ваше величество, – Арно вскочил и оказался лицом к лицу с принцессой, яростно выдирающей из косы ленту.
– Капитан, – выпалила она, – мы выбираем вас… нашим рыцарем… это вам! Мы дарим вам свое расположение.
– Благодарю, ваше высочество. – Выпутанная лента была слегка мятой, наверняка ее нужно было поцеловать, и Арно поцеловал, после чего по наитию наскоро привязал к эфесу.
2
Отличившееся детище скромно стало за креслом Октавии, сменив улизнувшего под шумок Ро, и наверняка подмигнуло ожившему королю, иначе с чего бы тот разулыбался? Улыбки шли обоим – и брату, и не терявшей времени зря сестрице. Глядя на белокурых Олларов, заподозрить Рокэ в отцовстве было трудно, вот Ли… Догадайся кто пустить такую сплетню, могло со временем стать весело. Несмотря на черные глаза.
Октавия быстро тронула присвоенного кавалера за руку и принялась что-то шепотом объяснять, Георгия покачала головой, ее руки спокойно лежали на подлокотниках, но что-то негромко щелкнуло. Похоже, для Карла это было сигналом.
– Мы, – вновь поскучневшим голосом забубнил тот, – повелеваем огласить…
Кресло графини Савиньяк было слишком далеко, чтобы разглядеть лица расставленных и рассаженных вдоль стен гостей, но словно бы пробежавшая по пестрым рядам рябь очень напоминала переминание с ноги на ногу – верные подданные явно начинали уставать, и немудрено. При первом Франциске в церкви сидели, перед королем стояли, но сами церемонии были короткими. Франциск Второй дозволил сидеть свите жены – всей! – но раздул прежде необременительные королевские выходы до дриксенских размеров. Алиса во время своего регентства прибавила новых красот, главной из которых стало воскрешение кальтарина. Когда регентшу отстранили, всеобщее стояние вернули, однако урезть алисианские выдумки с прохождениями и речами не стали. В итоге дворцовые торжества, по крайней мере в начальной части, превратились в почетную пытку, которую немало усугубляли придвоные одеяния. Георгия, надо отдать ей должное, положение частично исправила, расставив для наиболее благородных дам кресла. На мужей то ли не хватило достойной августейшей резиденции мебели, то ли в герцогиню слишком въелись материнские понятия о рыцарственности.
– …и да станет так с сего мига и впредь!
Ликтор, закончив с оглашением того, что все и так уже знали, попятился, освобождая место церемониймейстеру и его палочникам. Теперь или конец, или, если Георгия истинная дочь своей матери, сюрприз.
Украшенный короной жезл отсалютовал люстре, в ответ взвизгнула труба, словно кошка отругнулась. Георгия возрождает двор, причем на свой лад, а Рудольф ей не мешает, хотя сам вряд ли в восторге. Не хочет дразнить курятник? Не считает важным – или, что гораздо хуже, согласен с женой?
На хорах затихло. Арлетта повела затекающими плечами, ожидая столь любимого Алисой разноцветного бумажного дождя, и не угадала. Застоявшиеся подданные опять зашевелились, и вновь зря. Герцогиня поднесла руку к диадеме, и Октавию прямо-таки сдуло с кресла.
– Мой брат и король, – принцесса сделала взрослый реверанс, – разрешите ли вы высокородным дамам представить мне находящихся под их покровительством девиц, кои, если на то будет ваша монаршая воля, станут моими милыми подругами?
– Прошу вас, любезная сестра, – послушно оттарабанил Карл и завозился на троне; он знал, что вставать не скоро, вот и устраивался поудобней, а внизу началось неподдельное оживленье. Сюрприз удался и был очень, очень неглуп. Девицам нужно искать любовь или хотя бы женихов, родителям – скреплять союзы, властям – прикармливать подданных, а королевы нет, даже вдовствующей. Регент упорно холост, Георгия Оллар – всего лишь супруга герцога Ноймаринен, но у малолетнего короля есть сестры! И пусть Октавия не выросла из детских платьиц, а Анжелика только-только выучилась говорить, они принцессы, а принцессам нужен свой двор.
– Друг мой, – Октавия уже совала в руки Арно перевязанный алой лентой свиток, – окажите мне услугу.
Кровь экстерриоров не подвела! Малыш не принялся ничего разворачивать и зачитывать, а, почти спорхнув с возвышения, вручил ликтору будущие свадьбы и склоки, после чего вернулся к принцессе. Если сам догадался, у Придда лет через пятнадцать будет не только друг Савиньяк, но и союзник Рафиано.
3
– Известные как своим высоким положением, так и своим благочестием, добродетелью и преданностью дому Олларов дамы, – завел ликтор под уже привычный деревянный стук, – счастливы представить своему государю юных девиц, чья чистота и прелесть да станут украшением двора ее высочества Октавии, а в не столь отдаленном будущем – счастием достойных отпрысков Лучших Людей Талига.
Ручательницы отвечают за благонравие и скромность будущих подруг ее высочества, кои будут названы друг за другом сообразно титулам ручательниц и заслугам их фамилий перед Создателем и наместником Его…
– …а также, – пробормотал под нос Валме, сожалея, что его не слышит хотя бы Давенпорт, – «сообразно их воинским успехам и прилежанию».
Лентяй, сочинявший оглашаемую муть, явно содрал ее с Фабианового списка, но унаров хотя бы расставляли по местам, имея в виду их собственные достижения, а не породу.
– Это будет обидно капитану Гастаки, – с ходу решил Марсель, —
Ибо юные девы отнюдь не собаки.
В ответ наверху запиликали виолины, и на добродетельных дам и отважных кавалеров посыпались бумажные цветочки – розовенькие, голубенькие, беленькие… Поскольку о девах заранее не объявляли, то и правил никаких на сей счет не предписывалось, и Марсель счел возможным поймать парочку розовеньких, видимо, анемонов. Томный цветочный запах живо напомнил об ароматической воде, коей граф Ченизу щедро орошал письма «принцессы Елены». А ведь урготскую ласточку сегодняшнее представление оскорбило бы! То, что люди, полагающие себя умными, делают в расчете на тех, кого опрометчиво полагают безмозглыми, всегда обижает, а то и злит. Графиню Арлетту и вовсе разозлило на всю жизнь.
Схожесть затеянного Ноймариненами представления с жеребячьим выпуском настраивала на злобно-дурашливый лад, но понять здесь можно было немало. Валме сунул пойманный цветочек за скреплявшую кружева булавку и приготовился смотреть и запоминать. Увы, караулящий боковое, пусть и почетное, кресло виконт видел лишь церемониймейстера с подручными да восседавших напротив клириков и мужей из регентского совета, самым приметным из коих являлся мэтр Инголс.
Дядюшка Маркус предпочел остаться с супругой. Маркизов Фарнэби от Валмонов, если виконт не просчитался, отделяли Дораки, Фукиано, Рафиано, Креденьи и Гогенлоэ, причем дядюшкин соперник к мэтру Инголсу тоже не подсел. Это было мудро: законник лжегеренция затмил бы во всех смыслах.
Марсель представил по соседству с мэтром куда более солидного папеньку, испытал законную гордость и стал размышлять о дамах. По логике, первыми надлежало представлять молоденьких герцогинь, но из таковых в Старой Придде имелась лишь Гизелла Ноймаринен. Ее сбежавшую от бергеров сестру из уважения к родителям еще можно было счесть добродетельной вплоть до девственности, но возраст, возраст… Да и представлять королю кузин, с которыми он живет в одном замке, глупо. Оставалось проявить царственную скромность и оказать любезность гостям, благо в Старой Придде собралось не меньше дюжины дам, готовых незамедлительно предъявить эскадрон внучек, дочерей и прочих племянниц. Тут, правда, имелась закавыка в лице маркизы Фукиано, высокородностью бившей всех, кроме Георгии.
Правнучка маркизы Рената Колиньяр, пусть ее родитель и сидел под замком, оставалась герцогиней, и прав на фрейлинский патент у нее было не меньше, чем у внучек Манрика, коих взялись опекать Гогенлоэ. Маркус полагал, что в корыстных целях, но важнее было другое. Пустить ко двору отродье Манриков, обойдя при этом отродье Колиньяров, означало создать почву для отличного скандала, закатывать кои Фукиано умела, как никто.
На балконе отпиликало, поднявшийся сквознячок разметал разноцветные бумажечки, напомнив задумавшемуся виконту о вишневых весенних вьюгах. И о конском топоте. Гонец вез весть о гибели коня и мерзавца. Все так расстроились из-за Моро, что даже не смогли толком обрадоваться из-за Та-Ракана, а Рокэ так вовсе окаменел. Тогда это было понятно, но с чего изображать истукана сейчас?
– Благородная и добродетельная графиня Анна, супруга члена регентского совета графа Рафиано, оказавшего Талигу и Создателю немало неоценимых услуг, – пропел, прерывая догадки, ликтор, – ждет дозволения представить юную графиню Дорак, дочь своей любимой подруги, не дожившей до сего знаменательного дня.
Итак, устроители решили идти не от девиц, а от ручательниц, что было вполне разумно, а дражайшая Анна, явив достойную супруги экстерриора гибкость, задним числом обзавелась подругой. Между прочим, любимой!
Напоминая в большом придворном туалете синюю буйволицу, рассольный сыр из молока коей батюшка ставил очень высоко, графиня медленно поплыла к белой с золотом девице, замершей в добродетельной позе меж женским и мужским берегами. Воспоследовал целомудренный реверанс, и будущую фрейлину повлекли к трону.
Обойти при создании Малого двора племянницу Сильвестра было – нет, не немыслимо, ведь кардинал уже умер, а недальновидно, что ли… С верхних веток и так осыпалось немало шишек, что не могло не вызвать определенных надежд, а смерть Мевена затянула разорванную помолвку спасительным дымком. Верней, затянула бы, догадайся Леони явиться в трауре. Черное с золотой оторочкой придало бы грустной загадочности даже Зое, но сестрица Дурзье нацепила белое, что было вдвойне глупо. Королевские цвета лучше предоставить королям, хотя что возьмешь с девы, чей батюшка пытался подвинуть Валмона?
У затканного розами ковра графиня Рафиано сделала неполный реверанс, но Леони пришлось присесть, как полагается. Король ответил милостивым кивком, принцесса заученно махнула пухленькой ручкой, герцогиня Ноймаринен медово улыбнулась.
– Девица Дорак, – объяснил церемониймейстер, – в ближайшее время получит высочайший ответ. В случае положительного исхода к нему будет приложен патент фрейлины.
Фабианов день был посрамлен! Унаров в соответствии с предварительным сговором разбирали на месте, девам удовольствие продлили, хотя в том, что дочь «любимой подруги графини Рафиано» станет фрейлиной, не усомнился бы даже изловленный Кроунером жук.
Девица Дурзье, последнее отныне можно было считать доказанным, задрав носик, вернулась на прежнее место. Валме поправил бумажный анемон и приготовился смотреть дальше. Рискни старший Гогенлоэ усесться на скамью регентского совета, следующим наверняка шло бы его семейство, но старый сухарь струсил. Очень может быть, потому, что дядюшка Маркус не испугался собаки племянника.
4
Арлетту когда-то оставили на почти таком же ковре, и она, опустив по маминому совету глаза, разглядывала вытканные анемоны, а густой чужой голос называл имя за именем. В тот день ко двору представили добрую сотню юниц, сейчас не набиралось и пары десятков. Алиса брала заложниц, Георгия прикармливала сторонников, но везти дочерей через идущие вразнос провинции рискнули далеко не все, и еще больше не все получили приглашения. Виконт Карье и его супруга, урожденная графиня Гогенлоэ-цур-Адлерберг, получили. Мало того, виконтессу выпустили сразу после графини Рафиано – хозяева показывали объединившимся против новой графини Креденьи дамам, что их возмущение понято и сочтено справедливым. Хороший вкус требовал от графини Савиньяк того же, но Аглая была всего лишь увязшей в молодости мещанкой. В отличие от Урфриды, от которой можно было ждать крупных неприятностей если не для Ли, то для Талига.
Иссерциал обожал запускать к непобедимым героям змей, правда, занимались этим подлые враги, но почему бы не предоставить гадов другим гадам? Тем более что женись Креденьи на отлично воспитанной дворянке, виконтесса Карье исходить ядом не прекратила бы, напротив! Подвинуть тесемочницу проще, чем аристократку, за которую встанет блюдущая уже свои интересы семья. Года три назад братец Гектор хмыкал, что Карье маринуют единственную дочь в надежде выдать ее замуж уже графиней. Тогда между долговязой девицей и титулом стоял лишь до безобразия бодрый дядя, теперь на горизонте возник еще и рэй Кальперадо.
Больше всего Арлетте хотелось одолжить на полчаса хорошие глаза и разглядеть физиономии застывших на ковре и у ковра виконтесс, но приходилось довольствоваться фигурами – синей с золотом и лимонно-желтой. Графов Креденьи судьба одарила лошадиными физиономиями, графы Гогенлоэ-цур-Адлерберг в юности напоминали цапель, а в зрелости – щук, но дочери у них время от времени получались красивыми.
– Девица Карье, – церемониймейстер был торжественен и бесстрастен, как плохой памятник, – в ближайшее время получит высочайший ответ. В случае положительного исхода к нему будет приложен патент фрейлины.
Реверанс, и лимонная долговязая фигура отправляется назад, внезапно напомнив о короткохвостом надорском коне, что некогда произвел неизгладимое впечатление сперва на Арно, а потом и на Росио.
– Благородная и добродетельная графиня Дагмар-Одила, супруга графа Гогенлоэ-цур-Адлерберг, оказавшего Талигу и Создателю в должности геренция немало неоценимых услуг и до последнего отговаривавшего его величество Фердинанда от пагубного, при всем его величии и отваге, поступка, – про регентский совет и нынешнее положение Гогенлоэ составитель бумаги благоразумно умолчал, – ждет дозволения представить своих юных внучек виконтесс Адлерберг Роланду-Октавию, Альму-Сабину, Марту-Терезию, Зельму-Вильгельмину и виконтессу Лионеллу.
Дагмар-Одила, бирюзово-зеленая, как морская даль, выпустила стайку голубоватых девиц: четверо, высокие и русые, явно принадлежали к роду Гогенлоэ, пятая, рыжая и пухленькая, могла быть лишь внучкой разгребающего надорские руины Манрика. Судя по имени – младшей, судя по умелому сокрытию фамилии – предназначенной на обмен.
5
– Благородная графиня Иоганна, супруга графа Флашблау-цур-Мевен, представляет юных дочерей, Иоганну и Корнелию…
Все трое в трауре. Старшая сестричка, как и положено, серьезна, а вот младшая не может скрыть улыбки. Приятные девушки, еще летом Жермон пригляделся бы к ним повнимательней. Подумать только, ему годами нравились хохотушки, а потом Ойген его почти соблазнил светлыми косами! Если б не война, он мог заявиться в Альт-Вельдер женатым. Ужас, причем невозможный. Жермон Ариго должен был найти Ирэну, и что бы ни говорил Райнштайнер, из дома его выставили для этого! Отобрали столицу с ее навязчивыми невестами, научили отвечать за себя и армию, подсунули Валентина, раз за разом проводили по краю… Какой, к кошкам, Излом, какая кровь? Дело в серых глазах, в том, что они должны были встретиться, причем вовремя! Зачем Ирэне был еще один гвардейский обалдуй? Да и разглядел бы он серебряное диво? Мог ведь, как дурак Робер, промчаться мимо, не понять, перепутать, послушаться родителей, в конце концов! Отец Приддов не жаловал, их мало кто жаловал, Савиньяки, и те…
То, что он подкручивает усы, маршал понял, когда сделать уже было ничего нельзя. Оставалось довести дело до конца, уповая на то, что на него никто не смотрит. Ну кто станет глядеть на женатых вояк, когда вокруг женихи и невесты?! И это не считая регента и короля с сестрицей, ухватившей Арно. Младший Савиньяк у юных особ нарасхват, Октавия его нипочем не отпустит, значит, кто-то из торчащих на помосте кавалеров окажется лишним, и почему не граф Ариго? Когда всё закончится, надо тихонько спуститься и быстро подхватить какую-нибудь солидную даму…
Подзорной трубы у Жермона не имелось, но ликтор стоял достаточно удобно, чтобы оценить разворачиваемый свиток. Церемония потихоньку ползла к концу, и Ариго со странным удовольствием разглядывал представляемых девиц. Так любуются ловушками, которых удалось избежать.
Черно-желтая черепаха – вдовствующая графиня Елизавета Тристрам – привезла дочь Марию, а вдовствующая графиня Розамунда – виконтессу Таур-Тро, в сером с голубым платьице та походила на сойку. Кто такие Тауры-Тро и кем они приходятся этой самой Розамунде, Жермон либо не знал, либо не помнил.
– Благородная баронесса Доротея, – ликтор стал читать чуть быстрее, – верная супруга генерала от кавалерии барона Хейла, покрывшего себя славой на службе Талигу и королю, представляет юных дочерей…
– Благородная баронесса Виргиния, безутешная вдова барона Дрюс-Карлиона…
– Благородная баронесса Северина…
Северина Хони-Агарик была последней, это стало ясно еще до того, как приставы взялись за свои жезлы. Жермон подмигнул оживившемуся Людвигу и на всякий случай глянул на Арлетту Савиньяк. Графиня отчаянно щурилась, пытаясь разглядеть что-то прямо перед собой. Ариго немедленно уставился вглубь праздничной анфилады и увидел нечто розовое. Кто-то… Какая-то женщина почти бежала меж двух уставившихся на нее шеренг. Судя по лентам в рыжих волосах, опоздавшая была незамужней. Невысокая, плотненькая, с решительно вздернутым подбородком, она рвалась вперед под нарастающее человеческое жужжание. Отчего-то стало даже не неудобно – стыдно. Церемониймейстер молчал; что делать, он не знал, такие без приказа цепенеют, а непонятная девица уже проскочила между скамьей с клириками и старухой Фукиано, следующей была скамья регентского совета, напротив которой торчал Валме. Может, он что-нибудь бы и сделал, только этого не понадобилось. Непонятную бегунью догнал Валентин, и не просто догнал, а взял под локоть, вынуждая унять разгон. Девица дернулась и обернулась к негаданному спутнику, Валентин что-то быстро и тихо сказал, после чего пара более или менее чинно двинулась к заветному ковру. Жермон с непонятным облегчением перевел дух, он все еще ничего не понимал, но не сомневался – Придд только что исправил какую-то пакость.
Церемониймейстер так и таращился на двоих посреди примолкшего зала, на них все таращились. Ровно на том месте, на котором останавливались всякие розамунды, Придд выпустил локоть спутницы, та снова быстро на него взглянула и вступила на розоватый ковер.
– Ваше величество, – отчеканил Валентин, – ваше высочество, господин регент. Разрешите представить вам юную Иоланту, виконтессу Эммануилсберг, внучатую племянницу покойной герцогини Придд, верной супруги покойного же супрема Талига герцога Придда.
Глава 7
Талиг. Старая Придда
1 год К.В. 7-й день Зимних Ветров
1
Отзвучали фанфары, и малолетний король, живо напомнив о менторах и таблице умножения, оттарабанил, что в четыре ближайших дня решит, кои из расцветающих роз украсят сад его возлюбленной сестры. Возлюбленная сестра немедленно присела в реверансе, после чего на головы приглашенных обрушился очередной дождь раздушенной бумаги, на сей раз алой. В память о Катарине Ариго, надо думать.
«Расцветающие розы» Валме доконали в том смысле, что виконту захотелось вырвать у церемониймейстера жезл, вскочить на Мэгнуса и с воплем «Благодатное лето сменило весну, розы радуют глаз, о!» проскакать разукрашенной анфиладой, колотя гостей и радуя несчастного ребенка. Окажись поблизости Фома, Марсель с бакранской прямотой сообщил бы ему, что урготские мистерии красивей и необременительней дриксен-талигойских, однако ни ургота, ни козла не наблюдалось, а на головы все сыпалась и сыпалась пахучая дрянь.
– Кальтарин! – взревел тем временем болван, у которого никто не догадался отобрать его палку. – Его величество и ее высочество открывают кальтарин!!!
Оживившийся король почти соскочил с трона, Октавия сделала очередной реверанс, причем оставшаяся без ленты коса окончательно расплелась. Будь девице Оллар лет на пять больше, это бы выглядело очень мило.
– Кальтарин! Благородный кальтарин! Ода мужеству рыцарей Талига и красоте их избранниц!
Первый громовой аккорд рассыпался легкой трелью. Его величество подал руку сестре, которой не доставал и до плеча.
Неожиданно оказавшийся очень недурным оркестр завел первую из связанных в двойной венок мелодий. Мальчик и скособочившаяся девочка чинно спустились с тронного возвышения, Рокэ встал перед герцогиней Ноймаринен, третьими, само собой, оказались Рудольф и графиня Савиньяк.
– Кальтарин! Регент Талига следует за его величеством! Лучшие люди Талига следуют за его величеством!
Ариго ожидаемо составил пару чернокудрой маркизе Ноймар, а малость испуганному Эпинэ досталась бывшая маркграфиня. Подчеркнутое гранатовым гарнитуром сочетание серебристой парчи с черным бархатом радовало взгляд и наводило на размышления. Не отступить от фамильной, довольно-таки трудной гаммы, избежав равно неуместных для разведенной особы юной наивности и зрелой откровенности надо суметь. Урфрида Ноймаринен сумела.
– Кальтарин! Красота вручает себя благородству! Лучшие люди избирают прекрасных спутниц. Кальтарин!!!
Мимо Марселя с решительным видом продефилировал маркиз Ноймар, чьей целью была маркиза Фукиано. Рафиано проявил верность старой дружбе и подобрал графиню Гогенлоэ, в ответ граф Гогенлоэ осчастливил Анну Рафиано. Сия гармония пришпорила дядюшку Маркуса, и он-таки склонился пред графиней Креденьи, та вспорхнула, напомнив о кагетских настенных птицах. Начало союзу Фарнэби и Креденьи было положено, оставалось подумать о себе.
Валме изящно отступил к стене, щелчком расправив кружево на манжете. Кто из прошлых Олларов выстроил кавалеров в очередь и запретил им приглашать на кальтарин жен и сестер, Валме запамятовал, но это порождало множество любопытнейших коллизий.
Мелодия сменилась, когда составились наиболее солидные пары; в арьергарде неторопливо прошествовали мэтр Инголс с маркизой Фарнэби, мэтр вещал, тетушка загадочно улыбалась, и ей это все еще шло. Следующим предполагался герцог Придд, после которого наступал черед наследника Валмонов. Гизеллу Ноймаринен уже вел Арно Савиньяк, Леони Дорак исключалась, Гогенлоэ были нежелательны, но у сожранного змеюкой Мевена остались сестры… Графские дочери отлично годились для графского же наследника, и к тому же были недурны и со вкусом одеты. Марсель чуть задержался за опустевшим креслом Фукиано, держа в поле зрения приближающегося Валентина, девицу Дорак, выводок внучек Гогенлоэ, в котором вызывающе розовела девица Манрик, и сестричек Флашблау-цур-Мевен. В Олларии Иоганна и Корнелия считались подругами Леони, сейчас они друг друга не видели, хотя, возможно, девы просто смотрели на Придда. Повелитель Волн мог продолжить спасение двоюродной племянницы, но это выглядело бы вызывающе, а Валентин вызывающе не выглядел, а действовал. В случае необходимости, сейчас же таковой не наблюдалось, и герцог пригласил открывавшую парад девиц Леони. Новая пара пристроилась к хвосту процессии, заслонив так и не прицепившего шпагу мэтра. Спрут что-то говорил, и безупречное выражение наводило на мысль о погоде и цветении анемонов и прочих крокусов.
Марсель подавил ухмылку и, сверяя шаг с музыкой, двинулся наискосок через зал. Корнелия слегка напоминала Елену, а Иоганна была близка с покойным братом, перед которым семейство Валмон было в невольном долгу. Пора было выбирать, бросить монетку на ходу не получалось, но вмешался случай.
Краем глаза виконт заметил наследника Дораков, пристраивающегося к розовой бунтарке. Та отступила к сестре и кузинам, в свою очередь подавшимся назад и сбившимся в стайку. Двоюродная племянница Придда осталась один на один с Дурзье, на физиономии которого проступила памятная по истории с Эпинэ самодовольная мина. Отвратительно!
Адуанов и Готти в распоряжении Валме на сей раз не имелось, но виконт справился. Неожиданная остановка, резкий поворот, шаг к девице.
– Сударь, прошу вас несколько подвинуться, вы заступили дорогу даме. Сударыня, как вы, возможно, помните, я – Марсель, виконт Валме, старший сын и наследник графа Валмона. Прошу вас оказать мне честь.
Сударыня оказала, куда ей было деваться.
2
Анфилада удачно притворялась тупиком, но впереди ждало два поворота и отнорок с двумя смежными залами, в которые удалятся самые почтенные из дефилировавших пар, предоставив молодежи якобы свободу для обретения и излияния возвышенных чувств. Еще одна выдумка Алисы, которых графиня Савиньяк за вечер успела насчитать немало.
– Я должен вам кое-что сказать, – Рудольф галантно отступил на шаг, давая возможность партнерше себя обойти. – О Гогенлоэ.
– Вы уверены, что это нужно? – сощурилась графиня, закончив обход и протянув герцогу руку. – Рокэ здесь, и он к вам достаточно привязан, чтобы не искать посредников.
– Я с ним уже говорил, – будь они в другом месте, Ноймаринен отмахнулся бы и потер спину. – Парень меня убедил.
– Даже так? – совершенно искренне удивилась Арлетта. – И это когда я написала целых три письма!
– Примите мои извинения. Собственно, это я и хотел вам сказать.
– Лучше объясните, почему вы передумали.
– Потому что подумал, – заинтриговал бывший регент и с поклоном отступил. Начиналась очередная перемена мест.
Графиня Савиньяк с приличествующей празднеству улыбкой слегка приподняла юбки и, чуть повернувшись, присела. Фигура позволяла разглядеть следующие пары. Ариго и Эпинэ были на своих местах, равно как и их дамы, но третьими оказались… Арно с Гизеллой.
Детищу следовало, уступив ухватившую его Октавию брату, тихонько спуститься и, выждав, когда пройдут члены регентского совета и наследники фамилий, осчастливить кого-нибудь не слишком липкого, а заранее оговоренным партнером для девицы Ноймаринен был герцог Придд. Следующим в реестре значился наследник Валмонов, которому предстояло как-то отделаться от причитавшейся ему девицы Дорак…
Бурно чему-то возрадовались виолины, кавалеры завершили передислокацию, поклонились и подали партнёршам руки. Можно было продолжать разговор.
– Итак, Рудольф, – напомнила графиня, выкидывая из головы раздумья о неожиданной паре, – вы подумали.
– Жаль, поздно! Я как-то выпустил из виду то, что последовало сразу за смертью Сильвестра, а ведь началось с нее!
– На мой взгляд – с того, что Манрик решил стать Сильвестром.
– Именно. Рыжий скот вконец подмял Фердинанда, но вернись Рокэ или появись в Олларии Георгия, король бы взбунтовался. Чтобы пустить корни, временщикам требовалось время, и его им дал Гогенлоэ, переслав Алве найденное у Сильвестра письмо вместе с выдавленным из короля уже Манриком приказом немедленно отправиться в Урготеллу и оставаться там. Геренций был обязан сопроводить письмо уведомлением о кончине кардинала, но не сделал этого. Мало того, я узнал о смерти Сильвестра чуть ли не на неделю позже, чем следовало, и из вторых рук, к тому же Фердинанд просто не мог не написать сестре! Значит, письмо пропало, и устроить это мог только геренций.
– Его дочь замужем за наследником Манриков.
– Да, похоже, дело решило именно это. Рокэ заявил, что у Гогенлоэ слишком много внучек, чтобы доверять ему геренцию.
– У него и младшая сестра цела.
– Несущественно, – хмыкнул Рудольф, в очередной раз наклоняя голову.
– Для вас, – не согласилась Арлетта. – Вы сейчас оставите меня у дверей дамской гостиной и удалитесь пить вино во вполне приличной компании, а мне достанется… букет роз, средь которых будет и урожденная Гогенлоэ.
– И две не урожденных. – Бывший регент слегка поморщился. – Как же от всего этого устаешь, и ведь только начали! Представляю, что будет твориться на Октавианские праздники…
– Помнится, вы не хотели заводить двор.
– Я и сейчас не хочу, но обстоятельства изменились. Нужно показать, что в Талиге все в порядке. До такой степени в порядке, что дамы сплетничают, девицы строят глазки, а молодые люди из-за них стучат шпагами.
3
Оркестранты перешли к третьей теме, они разыгрались и теперь могли дать фору хоть бы и дворцовым коллегам. Будь с Валме Иоганна – теперь Марсель со всей отчетливостью понимал, что выбрал бы ее, – он бы заговорил о музыке, в частности, о добившихся удивительной плавности флейтистах, но рядом пыталось не наступить на подол занятое лишь своими бедами создание.
– Давайте объяснимся, – не стал темнить виконт, когда они относительно благополучно выбрались в следующий, довольно-таки длинный зал. – Вы мне ничем не обязаны. По ряду причин я не могу видеть, как Дарзье пытается кого-то арестовать, он при этом просто отвратителен.
– Меня никто не арестовывал, – запротестовала в недавнем прошлом первая невеста Талига. – Я не собиралась танцевать!
– С Дрзье, – уточнил Валме, в меру сил подчеркнув сакраментальное «у». – И потом, мы пока не танцуем, а дефилируем. Танцуют на андиях, но в Талиге их нет.
– И не надо! Вы… Валмоны не беднее нас… То есть не беднее нас, какими мы были в прошлом году.
Читать бесплатно другие книги:
