Ночная смена (сборник) Кинг Стивен
— Хорошо, я согласен. — бодро проговорил Холл. — Нам понадобятся три хороших мощных фонаря. Мне кажется, я видел целую полку как раз таких, шестибатареечных, в главном помещении офиса. Не правда ли, Уорвик.
— Тебе, наверное, понадобятся помощники, — уклончиво ответил Уорвик. — Можешь выбрать их себе сам.
— Я выбираю тебя, Уорвик. — спокойно и вежливо проговорил Холл, пристально глядя ему прямо в глаза. — В конце концов, должны же быть представлены и администрация, как ты думаешь?.. Что ты так побледнел, Уорвик? Неужели ты боишься этих паршивых крыс? Может быть, там их не так уж и много. Или вообще нет…
Кто-то (судя по голосу — Иппестон) громко и довольно гоготнул.
Уорвик обречено обвел взглядом плотно окружившую его толпу людей. Каждый из них мрачно смотрел себе под ноги.
— Брочу, — наконец произнес он упавшим голосом, — поднимись в офис и принеси три фонаря, о которых говорил Холл. Скажи сторожу, что это я послал тебя за ними.
— Зачем ты втягиваешь меня в это?! — простонал Висконски, с тоской глядя на Холла. — Ты же знаешь, я… Ты же знаешь, я…
— Это не я тебя втягиваю, — ответил Холл и мрачно посмотрел на Уорвика.
Уорвик встретил этот полный ненависти взгляд не менее мрачно, но долго не отводил глаз в сторону.
4 утра, четверг.
Через некоторое время вернулся Брочу с тремя защитными касками с вделанными в их переднюю часть мощными фонарями. Одну — Холлу, вторую — Висконски, третью — Уорвику.
— Иппестон, отдай свой брандспойт Висконски. — нервно бросил Уорвик.
Висконски, ни жив — ни мертв от страха, дрожащими руками принял тяжелую насадку.
— Ол райт, — обратился Уорвик к Висконски. — Смотри в оба и как только увидишь крыс — сразу лупи по ним самой мощной струей.
«Да уж конечно…» — подумал Холл. — «Эти два ополоумевших от страха кретина с перепугу наверняка увидят крыс только тогда, когда они уже вцепятся им в самый нос. Особенно Висконски. Даже если сказать ему, что он получит за эту работу дополнительно десять долларов — все равно, наверное, не поможет».
— Поднимайте люк, — приказал Уорвик двум стоявшим рядом рабочим.
Один из них крепко ухватился за кольцо и, крякнув от напряжения, стал тянуть. Люк не поддавался. В какой-то момент Холл подумал, что так вот запросто с люком не справиться. Но вдруг послышался чавкающий звук и один из краев люка приподнялся. Второй рабочий тут же схватился за него, но в то же мгновение отдернул руки, вскрикнув от неожиданного испуга и боли — его кисти были облеплены огромными, слепыми и почти совершенно белыми от полного отсутствия в их жизни света жуками.
Все разом выдохнули от неожиданности, а тот, что тянул за кольцо, выпустил его и люк с гулом грохнулся обратно. Когда люк подняли во второй раз, уже с помощью валявшейся рядом трубы, с его нижней части посыпались вниз, в темноту, сотни этих жуков. Некоторые упали на пол возле входа в подземелье и тут же были с громким хрустом раздавлены каблуками. Таких огромных жуков Холл не видел раньше никогда в жизни. Да и никто из присутствовавших, наверное, тоже.
— Смотрите, — сказал Холл.
На нижней, внутренней стороне люка был ржавый и теперь уже сломанный усилиями нескольких мужчин замок. Замок был закрыт изнутри.
— Но он же не должен быть снизу. — удивленно произнес Уорвик. — Он должен быть наверху… Почему?..
— По многим причинам, — ответил Холл. — Но, скорее всего, это сделано для того, чтобы никто не мог открыть люк снаружи. Так, наверное, и было. По крайней мере тогда, когда замок был новым, а не проржавевшим до полной непригодности, как сейчас.
— Но кто же тогда запер его? — проявив «недюжинную» в его состоянии смекалку, спросил Висконски.
— Ну уж этого я не знаю. Тайна, — усмехнулся Холл и посмотрел на Уорвика.
— Слушайте… — прошептал вдруг Брочу.
— О, Господи!.. — всхлипнул, услышав то, о чем говорил Брочу, Висконски. — Я не полезу туда!
То, что услышали теперь все, было мягким ровным шумом, издаваемым тысячами и тысячами когтей крысиных лап, цокающих по каменному полу. Довершал это ужасное цокание тоже очень равномерный в своей многоголосности совершенно жуткий писк этих тварей. Все просто оцепенели.
— Может быть, это просто лягушки? — послышался слегка подрагивавший от нервного напряжения голос Уорвика.
Холл громко рассмеялся.
Уорвик включил свой фонарь и направил его луч вниз, в темноту провала, начинавшегося за люком. К каменному полу, начинавшемуся несколькими метрами ниже, вела старая деревянная и сильно прогнившая лестница. Не было видно пока ни одной крысы.
— Это гнилье может не выдержать нашего веса. Наверняка не выдержит, — сказал он наконец.
Брочу (самый тяжелый из все присутствовавших) встал на первую ступень лестницы и осторожно попрыгал. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы убедиться, что лестница, по крайней мере первая ее ступень, хоть и скрипит и похрустывает, но не ломается.
— Что-то ты слишком ретив, Брочу. Я же не просил тебя делать это, — резко кинул ему Уорвик.
— Меня попросил бы сделать это Рэй, если бы был сейчас здесь, — сдержанно ответил Брочу.
— Пошли, — оборвал, наконец, затягивающуюся паузу Холл.
Уорвик бросил последний насмешливый, как ему казалось, взгляд на окружавшее их плотное кольцо людей и, вместе с Холлом и Висконски, подошел к краю люка. Висконски стоял между ними и просто-таки ходуном ходил от страха. Ему явно не хотелось спускаться вниз. Тем не менее, они скрылись в темном проеме люка сразу, один за другим — первым шел Холл, за ним Висконски, бледный и чуть не падающий в обморок от нервного перенапряжения, Уорвик был последним. Лучи их фонарей прыгали по ступеням, стенам подземелья, по полу, выхватывая из темноты резко контрастирующие неровности, отбрасывавшие четкие зловещие тени. Насадка брандспойта тряслась в руках у Висконски как отбойный молоток, а рукав тянулся за ней подобно гигантской серой извивающейся змее.
Когда они, наконец, достигли пола, Уорвик решил оглядеться вокруг попристальнее. Медленно перемещавшийся луч его фонаря поочередно освещал какие-то полусгнившие фанерные и деревянные ящики да старые почерневшие от времени бочки и ничего больше. Кругом стояли неглубокие, не больше чем по щиколотку, но большие лужи просочившейся вниз и застоявшейся речной воды.
— Я что-то пока больше не слышу их, — прошептал Висконски.
Медленно, очень медленно отходили они от лестницы. В полной тишине слышались только хлопающие звуки их шагов. Холл вдруг остановился и осветил своим фонарем огромный деревянный ящик с полувыцветшими и полуоблупившимися белыми буквами на лицевой стороне.
— ЭЛИАС ВАРНИ, — прочитал он вслух. — 1841 год. Завод что, уже существовал в этом году? — спросил он, обернувшись к Уорвику.
— Нет, — ответил тот. — Его постройка была закончена только к 1897-му. А какая разница?
Холл не ответил. Они снова двинулись вперед. Из-за очень густой темноты коридор этой части подземелья казался намного длиннее, чем был на самом деле. Зловоние здесь было еще более сильным, чем в верхней части подвала. Запах гниения был настолько ужасным, что казалось, что повсюду здесь, невидимые пока, лежат разлагающиеся трупы. К звуку шагов добавился еле слышимый таинственный и зловещий звук капающей воды. Совсем как в пещере.
— Что это? — удивленно спросил Холл, указывая лучом своего фонаря на длинную выпуклость, идущую вдоль потолка, а точнее — свода подземелья. Была она довольно прямолинейной и выступала наружу примерно фута на два. Холлу вдруг показалось, что от этого выступа исходит едва различимый, но, все же заметный и очень странный звук. Даже не звук, а, скорее, едва уловимая вибрация. Подойдя поближе, Холл ощутил ее более отчетливо.
Уорвик задрал голову и пристально всмотрелся в то, что так заинтересовало Холла.
— Это… — начал было он, но вдруг неожиданно замолчал. — …Боже мой… Нет… Этого не может быть!.. — медленно выговорил он с широко раскрытыми глазами.
— А ведь это, судя по нашему местонахождению, — одна из наружных стен завода, — закончил за него Холл. — Точнее выражаясь — ее фундамент, стоящий… НА ВОЗДУХЕ… К тому же — ПРЯМО НАД НАМИ…
— Я возвращаюсь! — неожиданно скороговоркой произнес Уорвик и резко повернулся, чтобы поскорее добраться до выхода.
Холл как кошка молниеносно бросился ему вслед и, крепко сжав его шею обвитой вокруг нее рукой, с ненавистью прошипел в самое ухо:
— Никуда вы не возвращаетесь, мистер Уорвик…
Уорвик попытался высвободиться, но шея после этого оказалась еще больше стиснутой в стальном зажиме руки Холла. Вывернув на него глаза, Уорвик сдавленно прохрипел:
— Да ты же просто сумасшедший, студент! У тебя не все в порядке с головой, да?
— Веди-ка себя попокладистее, приятель! — совсем уже не ласково прикрикнул на него Холл. — Вперед! Не останавливаться!
— Холл… — простонал Висконски.
— Дай-ка сюда! — повернулся к нему Холл и свободной от Уорвика рукой вырвал у Висконски насадку брандспойта.
Тут он выпустил шею Уорвика, но тут же направил насадку прямо ему в лицо. Висконски порывисто развернулся и что было духу припустил к выходу наружу. Холл, казалось, даже не отреагировал на это. Не отрывая пристального взгляда от Уорвика, он холодно произнес:
— Вперед, мистер Уорвик. Я буду идти прямо за тобой.
Уорвик шагнул вперед, стремясь хотя бы поскорее уйти из-под этого смертельно опасного места, которое могло обрушиться на них весом многоэтажного завода в любую секунду… уже через несколько секунд у Холла появилось очень сильное и очень нехорошее предчувствие. Каким-то нутром он отчетливо почувствовал, что крысы уже совсем недалеко, хотя он еще не видел и не слышал их. Они действительно подобрались невидимо и неслышно. Прибавив мощность своего фонаря и поведя лучом вокруг, Холл, наконец, увидел совершенно невообразимое количество этих жутких тварей. Крысы незаметно сгрудились вокруг них подобно самой смерти. Молчаливо, не издавая ни единого звука, они, казалось, рядами толпились друг за другом как угрюмые солдаты какой-то страшной фантастической армии. Тысячи, сотни тысяч жадно горящих глаз уже просто пожирали двух невесть как попавших сюда людей, не приблизившись к ним еще и на несколько метров. На самом деле, крысы просто слеповато щурились на ударивший им в глаза яркий свет фонарей. Остальные же, опустив головы, принюхивались к новым незнакомым запахам, принесенным сюда человеком, которого они никогда не видели. Это, однако, было малоутешительно — самые большие крысы были совершенно невероятных и леденящих кровь размеров. Высотой они были почти по колено взрослому человеку, не говоря уже об их длине и об общей численности этой «армии», которая исчислялась, наверное, многими сотнями тысяч настоящих кровожадных убийц.
Уорвик увидел их секундой позже и остановился как вкопанный.
— Они окружили нас, студент… — он все еще сохранял самообладание, голос был ровным и спокойным, но все же, уже начинал немного подрагивать — сказывалось сильное нервное напряжение.
— Вижу. — отозвался Холл. — Не останавливаться!
Они снова двинулись вперед. Холл сзади, Уорвик — перед ним, подталкиваемый иногда в спину насадкой брандспойта. Оглянувшись назад, Холл увидел, что крысы молчаливо и неотступно следуют за ними. Тяжело переваливая свои жирные туши через толстый и, слава Богу, очень прочный рукав брандспойта. Одна из крыс, на которую попал луч фонаря Холла, подняла на него свою отвратительную остроносую морду и, казалось, злорадно ухмыльнулась, прежде чем опустить ее снова. Теперь Холл видел уже н летучих мышей. Огромные, размером с крупных воронов или грачей, они свисали со сводов подземелья прямо над их головами.
— Смотри! — сказал Уорвик, указывая лучом своего фонаря на что-то в нескольких футах впереди.
Это был позеленевший от плесени и совершенно изъеденный крысами человеческий череп. Он смотрел на них своими пустыми черными глазницами, а раскрытые в смертельном оскале челюсти будто бы смеялись над двумя безумцами, спустившимися в самое логово смерти. Рядом с черепом Холл разглядел локтевую кость, тазобедренный сустав и часть грудной клетки.
— Не останавливаться! — Холл еще раз сильно ткнул Уорвика насадкой в спину.
Холл почувствовал, как у него как будто что-то взорвалось внутри. Что-то страшное и черное, заволакивающее его сознание мрачной пеленой. «ТЫ СЛОМАЕШЬСЯ ПЕРВЫМ, МИСТЕР УОРВИК. Я КРЕПЧЕ ТЕБЯ И Я ДОЛЖЕН ВЫДЕРЖАТЬ. — пульсировала в его мозгу одна-единственная мысль. — ПОМОГИ МНЕ, ГОСПОДИ!»
Они прошли мимо костей, инстинктивно задержав дыхание. Крысы следовали за ними неотступно, не приближаясь, однако, ближе определенного расстояния. Вдруг Холл увидел нечто такое, что просто приковало к себе его взгляд. Вначале он даже не поверил своим глазам, но, взяв себя в руки, понял, все-таки, что это не галлюцинация. То, что он увидел, было огромным подергивающимся крысиным хвостом толщиной… с телефонный кабель.
Хвост свисал из-за резкого возвышения в полу, представлявшего собой как бы перегородку, разделяющую коридор. Это была даже не перегородка, а как бы барьер высотой приблизительно по пояс. За ним не было видно пока ничего. Не было видно, но зато было слышно… Сквозь звон в ушах Холл явственно слышал затаившееся, но очень тяжелое и хриплое дыхание какого-то крупного животного, которого, может быть, никто из людей и не видел никогда… Мысль об этом пришла к Холлу одновременно с мыслью о том, что они ведь находятся всего в нескольких футах от этого затаившегося и явно прячущегося пока от них неизвестного зверя. Прячущегося, может быть, для того, чтобы наброситься на них в следующую секунду! Какой-то сумасшедший азарт и любопытство, которое всегда было исключительно сильно развито у Холла, взяли верх над его здравым смыслом. Он понял, что если он не увидит сейчас то, что ему так хотелось увидеть, то он не увидит этого уже больше никогда в жизни. Грубо подтолкнув Уорвика к барьеру, он подошел к нему и сам и увидел, наконец, то, что было скрыто за ним…
Увиденным оба были повергнуты в настоящий шок.
— Смотри… — только и сумел выдохнуть Уорвик. Он уже почти совсем не контролировал себя и, судя по тому, как он пошатывался и закатывал время от времени глаза, начинал терять сознание.
Холл видел все и сам, без подсказки Уорвика, но никак не мог поверить собственным глазам. За барьером были крысы… Но крысами назвать их было очень трудно… То, на что смотрел, не в силах пошевелиться от ужаса, Холл, было продуктом какой-то совершенно невообразимой, дикой мутации!.. Крысы были огромными, просто гигантскими… Некоторые из них были…. НЕ МЕНЕЕ ТРЕХ ФУТОВ В ВЫСОТУ… Они были как огромные свиньи. Сходство это усиливалось еще и тем, что кожа их была совершенно розовой и почти совсем лишенной шерсти. Эти монстры были, однако, абсолютно слепы — подобно своим летающим родственникам, летучим мышам, а задние лапы были крохотными как у домашних собачек и совершенно неразвитыми. Они даже не доставали до земли. Чудовища эти, со страшными хрипами и стонами, извиваясь и налезая друг на друга, уже не таясь, остервенело пытались перебраться через перегородку, отчаянно работая жирными телами, хвостами и передними (по-видимому, очень сильными) лапами. Их отделяли от окончательно оцепеневших от ужаса людей всего каких-то несколько футов…
Уорвик обернулся к Холлу и, заставив себя улыбнуться, довольно спокойно произнес:
— Мы не можем идти дальше, Холл. Ты должен, наконец, понять это.
Услышав этот голос и увидев эту улыбку, Холл невольно поразился недюжинной, все-таки, выдержке этого человека. Направив на него насадку брандспойта и положив руку на край, Холл холодно произнес:
— Ты должен обязательно познакомиться поближе с этими милашками, Уорвик. Посмотри, как они хотят этого…
Самообладание Уорвика пошатнулось и резко пошло на убыль. Он понял, наконец, что обречен.
— Пожалуйста, Холл, не надо! — заплакав как ребенок, взмолился он. — Пожалуйста!..
— Молчать! Вперед! — рявкнул Холл, поражаясь невесть откуда взявшейся жестокости.
— Холл!!! — взвыл Уорвик. — Если эти твари перегрызут рукав, нам же никогда не выбраться отсюда!!!
— Я знаю, — спокойно улыбаясь, произнес Холл. — Вперед!
— Ты сумасшедший, Холл!.. Ты просто сумасшедший…
Тут по ноге Уорвика пробежала крыса и он громко вскрикнул от напряжения и страха. Холл снова улыбнулся и огляделся, наконец, вокруг. Крысы были теперь уже повсюду кругом. Ближайшие — уже меньше, чем в метре от их ног. Холл сделал резкое движение ногами и насадкой — и крысы отпрянули.
— Господи! — простонал Уорвик. — Господи!…
Даже в почти непроглядной тьме Холл видел, насколько бледным было его лицо. Оно было совершенно белым. Ни капли крови.
Вдруг Уорвик резко повернулся и бросился бежать, но не успел сделать и двух шагов, как Холл, открыв кран насадки, сбил его с ног мощной струей воды. Струя была настолько сильной, что отбросила Уорвика к противоположной стене и через какую-то долю секунды он, с нечеловеческим криком, совершенно скрылся из глаз в темноте. Этот его протяжный вопль перекрывал даже оглушительный ревущий и грохочущий звук вырывавшейся из насадки самой мощной струи воды, которая только могла быть. Вопль этот был поистине ужасным:
— ХО-О-ОЛЛ! А-А-А-А-А!!!…
В этот момент Холл увидел, как одна из огромных крыс-свиней, выбравшись каким-то образом из своего «загона», дико извиваясь и издавая жуткий хриплый писк, похожий, скорее, на стон, с поразительной для нее скоростью ринулась на голос Уорвика и тоже скрылась в темноте точно в том направлении, в котором находился Уорвик.
— ХОЛЛ! РАДИ БОГА!!!…
Слышать предсмертные крики человека было просто ужасно. Даже для Холла. Они, казалось, осязаемо заполняли все окружающее пространство…
Наконец послышался другой, просто кошмарный звук и Холл понял, что крыса добралась до Уорвика. Звук этот был… хрустом и треском ломающихся под зубами этого чудовища человеческих костей — костей Уорвика… Крики его тут же стали тише, а через несколько мгновений стихли навсегда…
Вдруг Холл увидел, что вторая безногая крыса-свинья, тоже одна из самых крупных, остервенело перебирая передними лапами и извиваясь всем телом, стремительно приближается к нему самому. В следующее мгновение, не успев опомниться, он уже почувствовал ее тяжелую, дряблую и теплую тушу на себе — крыса сбила его с ног. Почти только инстинктивно, почти не имея времени на размышления, Холл направил ей насадку брандспойта прямо в брюхо. Струя с силой отбросила ее в сторону, разбросав повсюду кишки и развесив в воздухе мелкий кроваво-водяной туман. Слабеющим сознанием Холл отметил, все же, две важных вещи. Во-первых он понял, что эти слепые чудовища довольно сносно ориентируются в пространстве подобно летучим мышам. Во-вторых, он с ужасом отметил, что напор струи из брандспойта стал заметно менее мощным — крысы, по-видимому, все-таки прогрызли где-то довольно прочную, кстати, оболочку рукава. Может быть, даже не в одном месте…
Постоянно и напряженно озираясь по сторонам, Холл сделал несколько осторожных шагов в том направлении, в котором исчез Уорвик.
То, что представилось его взору, было настоящим шоком даже для такого сильного и видавшего в своей жизни всякое человека, каким был Холл. Крыса была размером со здорового годовалого теленка. Кожа ее была почти совсем лишена растительности и имела отвратительный грязный розово-серый цвет. Она была совершенно слепа, а лапы ее даже передние, были крайне неразвиты. Чудовище это было, тем не менее, самым крупным и самым сильным из всех остальных. По-видимому, это был вожак этой страшной стаи. Когда Холл осветил ее лучом своего фонаря, она, побеспокоенная и оторванная от пожирания тела Уорвика, издала недовольный и совершенно омерзительный полу-стон — полу-хрюканье, резко дернув головой в его сторону. Тело Уорвика казалось рядом с ней телом карлика. Тем более, что от него осталось уже чуть больше половины…
— Прощай, Уорвик. — прошептал Холл, покрываясь холодным липким потом и наблюдая широко раскрытыми глазами, как крыса одним движением отрывает левую руку своей жертвы.
Холл повернулся и стал быстро пробираться к выходу, расчищая себе путь все более и более слабеющей струей воды. Некоторым из крыс удавалось, все-таки, прорываться и набрасываться на его ноги выше высоких рабочих ботинок из толстой кожи. Одна из них сумела даже взобраться по штанине до самого бедра и успела выдрать из них огромный клок материи, прежде чем Холл сильным ударом сбил ее на землю.
До выхода из подземелья оставалось где-то еще около трех четвертей пути, который они неразумно проделали, углубляясь в этот проклятый коридор. Пол имел небольшой уклон и Холл, напряженно всмотревшись вперед и вверх, попытался определить, хотя бы приблизительно, это расстояние. В этот момент в лицо ему неожиданно и сильно врезалась гигантская летучая мышь. Дико пища, она цепко обхватила голову Холла своими длинными перепончатыми лапами-крыльями и впилась острыми когтями в рубашку на его спине.
Холл, ничего не видя, несколько раз с силой ударил по обмякающему телу массивной насадкой брандспойта. Мышь, огромная как крупная кошка, упала и Холл принялся исступленно топтать ее ногами, смутно сознавая при этом, что он кричит как перепуганный до слез ребенок. Крысы совсем уже осмелели и, одна за одной, взбирались вверх по его штанинам.
Напор в брандспойте уже почти совсем иссяк и, отшвырнув бесполезную теперь насадку, Холл что было сил бросился в сторону выхода, стряхивая с себя на ходу совершенно уже озверевших крыс. Некоторые из них успевали, все-таки, вскарабкаться до живота, груди, спины. Холл отчаянно отдирал их от себя вместе с кусками одежды и кусками собственного мяса. Одна из них умудрилась даже добраться до его плеча и силой вдавить свой длинный и узкий нос в его правое ухо.
В этот момент в голову ему с огромной силой ударилась вторая летучая мыши, через секунду, хлестнув его крыльями по глазам, улетела, унося с собой половину скальпа с его головы.
Холл почувствовал, что в глазах у него темнеет, а тело начинает катастрофически быстро обмякать. В ушах появился дикий звон, как будто вокруг него гудели десятки колоколов. Он сделал еще одно отчаянное движение, пытаясь стряхнуть с себя облепивших его крыс и упал на колени. Последними звуками, которые издал Холл в этой жизни, перед тем, как умереть, были душераздирающие крики вперемежку с диким, леденящим душу хохотом.
Пять утра, четверг.
— Кто-нибудь должен спуститься туда еще, — решительно произнес Брочу.
— Только не я! — прошептал Висконски. — Только не я!
— Не ты, не ты, толстопузый, — презрительно обозвал его Иппестон.
— Ну, не будем терять времени, — послышался голос Броугана. — Вниз пойдут я, Иппестон, Дэнджерфилд и Недэу. Стивенсон, сходи в офис и принеси еще четыре новых фонаря.
Иппестон посмотрел вниз, в темноту и задумчиво произнес:
— Может быть, они просто остановились перекурить… Крыс я вижу пока всего несколько.
Через несколько минут вернулся Стивенсон с фонарями и вскоре все четверо быстро скрылись в зловеще-черном проеме люка.
Ночной прибой
После того, как парень был уже мертв и в воздухе повис густой запах горелого мяса, мы все снова пошли на пляж. Кори нес свой старый радиоприемник — из тех, что размером с чемодан и которым батареек нужно, наверное, штук сорок. Но на нем, все-таки, можно было слушать и кассеты. Качество звучания и громкость были, конечно, не ахти какими, но работал он вполне сносно. До того, как Кори ввели А6, он был довольно состоятельным человеком, но с тех пор деньги волновать его перестали. Даже эта старая магнитола была для него только осколком прошлого. Приемник мог поймать только две радиостанции. Первая, портсмутская, называлась WKDM и пичкала своих слушателей исключительно религиозными программами вперемежку с новостями. Даже ди-джеи были у них все какие-то рехнутые. Подборочки у них были приблизительно такие: Перри Комо — «Молитва», Джонни Рэй — «Псалом», Джеймс Дин — «Восточный Эдем», ну и так далее. Где только откапывали такие… Однажды какой-то идиот запел песенку под названием… что-то вроде «Вязания снопов». Мы с Нидлзом просто по земле катались от хохота. Чуть истерика не случилась.
Массачусетская станция была намного лучше, вообще совсем другое дело, но поймать ее можно было только в ночное время. Отличная молодежная радиостанция — много хорошей музыки и презабавные письма от радиослушателей. Думаю, они применяли для ретрансляции оборудование станций WRKO или WBZ, а может быть, WDOPE, KUNT или WA6 или какой-нибудь еще такого класса после того, как там все умерли или просто побросали свои рабочие места. Очень веселая радиостанция — просто ухохотаться, помереть со смеху можно. Как раз ее мы и слушали, когда шли обратно на пляж. Сюзи держала меня под руку, Келли и Джоан шли впереди, Нидлз плелся где-то сзади за нашими спинами. Замыкал шествие Кори, размахивая своим радиочемоданом в такт шагам. Стоунзпели свою «Энджи».
— Ты ЛЮБИШЬ меня? — то и дело спрашивала меня Сюзи. — Я просто хочу знать: ты меня ЛЮБИШЬ?
Она просто нуждалась в том, чтобы я постоянно заверял ее в своей любви. Я был для нее плюшевым мишкой, как в одноименной песенке Элвиса.
— Нет, — честно ответил я. Она уже в те годы была настоящей толстухой. И если она доживет до старости, в чем я сильно сомневаюсь, то станет настоящей жирной свиньей. К тому же, она была слишком болтлива.
— Ты мерзавец, — прохныкала она, и, вырвав свою руку, закрыла лицо. Ее покрытые лаком ногти тускло блеснули в свете почти полной луны, поднявшейся около часа назад. — Снова реветь будешь?
— Заткнись! — крикнула она, и я понял, что сейчас она точно разревется.
Мы вышли на гребень холма, с которого начинался спуск к пляжу, и я остановился. Я всегда ненадолго останавливался на этом месте. До того, как применили А6, здесь был общественный пляж. Туристы, веселые компании и семьи, выехавшие на пикник, визгливая малышня, их толстозадые бабули в белых панамах или с шезлонгами с солнцезащитными козырьками и так далее. Люди на подстилках валялись здесь под ярким солнышком вперемежку с обгрызенными кукурузными початками и конфетными обертками, свежий морской воздух был смешан с автомобильными выхлопами и запахом машинного масла с находившейся тут же неподалеку стоянки.
Но сейчас никакой грязи и мусора нет. Все съедено приливом. Всю эту хреновню слизнул своим огромным прохладным языком океан. Люди уже не придут сюда и не нагадят здесь снова, как раньше. Есть только мы, но от нас не много вреда. Мы любили пляж, очень любили — и не мы ли только что сделали ему жертвоприношение? Даже Сюзи любила его, маленькая толстозадая сучка Сюзи в дурацких расклешенных брюках клюквенного цвета.
Песок был почти безупречно белым и покрытым мелкими ветряными барханчиками, как в пустыне. Только кое-где валялись на нем небольшие спутанные клубки бурых морских водорослей и щепки, принесенные прибоем. Все кругом было залито ярким лунным светом, предметы отбрасывали сочные чернильно-черные тени с четкими очертаниями. Высокая спасательная вышка, находившаяся ярдах пятидесяти от нас, была совершенно белой в этом свете и походила на какой-то гигантский фантастический скелет, грозно возвышающийся над пляжем.
И прибой, ночной прибой, выбрасывающий на берег пенистые волны вдоль всей береговой линии, на сколько хватало глаз. Может быть, эти волны еще прошлой ночью были где-нибудь у берегов Англии.
«Энджи» в исполнении Стоунз, — с потрескиванием объявил ди-джей из динамика радиоприемника. — Свою сегодняшнюю встречу с вами я открыл этой песенкой неспроста несмотря на то, что ей уже много лет. Ведь настоящее искусство вечно, а это его произведение — чистое, как говорится, золото. Я — Бобби. Сегодня ночью с вами должен был быть Фред, но Фреда подкосил грипп и он весь буквально-таки опух. Только не волнуйтесь, пожалуйста, дорогие слушатели и особенно слушательницы. С Фредом все будет в порядке».
В этом месте Сюзи хихикнула сквозь слезы, а я шагнул наконец, к пляжу и быстро зашагал под уклон.
— Подождите! — послышался сзади голос Кори. — Берни! Эй, Берни, подожди!
Ведущий радиостанции без умолку тараторил какие то забавные четверостишия, а его ассистентка спросила вдруг, куда он поставил пиво. Он что-то ответил ей через плечо, отвернувшись, видимо, от микрофона, — я так и не разобрал, что. Пока они разбирались, где там у них пиво, мы уже почти дошли до пляжа. Я обернулся, чтобы посмотреть, где Кори. Он, как всегда, плелся сзади, и его походка была настолько потешной, что мне даже стало немного жаль его.
— Побежали, — предложил я Сюзи.
— Зачем?
— Просто так. Потому, что я очень люблю побегать, — сказал я, шлепнув ее по заднице. Она снова захныкала.
Мы побежали. Тяжело пыхтя, как загнанная лошадь, она шлепнулась в песок где-то у меня за спиной и закричала, чтобы я остановился, но я уже выкинул ее из головы. Ветер свистел у меня в ушах и трепал мои волосы. Я вдыхал полной грудью резкий и терпкий запах морской соли. Все ближе и ближе были слышны тяжелые удары прибоя. Вода была как черное стекло с резко выделяющимися на нем белыми гребнями пены. Я скинул резиновые шлепанцы и побежал дальше босиком, не заботясь о том, что могу поранить себе ногу случайно подвернувшимся под нее осколком какой-нибудь раковины с острыми краями. Кровь просто кипела в моих жилах!
Вот я вбежал под навес, где уже был Нидлз. Келли и Джоан стояли снаружи, держась за руки и глядя на воду. Не останавливаясь, я сделал несколько кувырков через голову, чувствуя, как песок сыплется мне за шиворот, и остановился около Келли. Он вскочил на меня верхом и шлепнул по ляжке, как наездники стегают своих лошадей. Джоан расхохоталась.
Вообще всем было очень весело. Всем, кроме Сюзи, которая уже не бежала, а еле волочила ноги. Даже Кори уже почти догнал ее.
— Небольшой костерчик, — сказал Келли.
— Думаешь, он в самом деле так и приехал из Нью Йорка, как рассказал нам? — спросила Джоан.
— Не знаю.
Лично я не видел никакой разницы в том, так он приехал, как рассказал нам, или не так, из Нью-Йорка или откуда-нибудь еще. Когда мы натолкнулись на него, он сидел за рулем огромного роскошного «Линкольна» и что-то бессвязно бормотал, мало чего, по-видимому, понимая. Его голова раздулась до размеров футбольного мяча, а шея напротив, была тоненькой как сосиска. На коленях у него лежал путеводитель, почему-то вверх ногами. Видимо, ему было все равно. Мы вытащили его из машины, связали веревкой, нашедшейся у него в багажнике, втащили на самый высокий холм около пляжа и сожгли там. Он сказал, что его зовут Элвин Сэкхейм и все время, как в бреду, звал свою бабушку. Он даже Сюзи принял за свою бабушку. Ее это очень развеселило. Бог ее знает, почему. У нее какое-то очень необычное, мягко выражаясь, чувство юмора. Вы бы знали, какие странные вещи могут порой рассмешить ее.
Сжечь его предложил Кори, и это не было шуткой. Учась в колледже, он прочел массу книг по колдовству и черной магии и, отведя нас в темноту за «Линкольном» Элвина Сэкхейма, он сказал нам шепотом, что если мы принесем жертву темным силам, то, может быть, духи защитят нас от А6.
Конечно, никто из нас не поверил сначала во все это, но постепенно разговор становился все серьезнее и серьезнее. Для нас это было по меньшей мере дико, но в конце концов мы решились и сделали это. Мы привязали его к штативу, на котором был раньше наблюдательный бинокль, в который, если опустить десятицентовик, можно было увидеть в ясную погоду практически весь Портленд. Проверив, достаточно ли крепко он привязан, мы разошлись в разные стороны в поисках сухих веток или дров, как дети, играющие в новую игру. Все это время Элвин Сэкхейм почти безжизненно болтался там, где мы его оставили, уронив голову на грудь и невнятно бормоча что-то своей воображаемой бабушке. Глаза Сюзи ярко горели, как у какой-нибудь ведьмы во время шабаша, грудь сильно вздымалась от учащенного взволнованного дыхания. Все происходившее ей явно нравилось. Когда в поисках дров мы спустились в небольшую ложбинку за холмом, она подошла ко мне и, обняв, крепко поцеловала в губы. Ее губы были покрыты толстым слоем помады и поэтому ее поцелуй был похож скорее на прикосновение чего-то очень жирного и сального с приторным слащавым запахом.
Я с очень недовольным видом оттолкнул ее в сторону, и она начала с тех пор дуться на меня.
Набрав достаточное количество сухих веток и досок, мы вернулись наверх и обложили ими Элвина Сэкхейма до пояса. Нидлз крутанул колесико своего «Зиппо» и костер стал быстро разгораться, даже бумаги не понадобились. Сэкхейм закричал почему-то только после того, как огонь коснулся волос на его голове. Запах поплыл как от свежеприготовленной китайской свинины.
— Дай мне сигарету, Берни, — попросил Нидлз. — Сзади тебя, в машине, у заднего стекла пачек, наверное, пятнадцать валяется.
— Идти не хочется, — проговорил он с какой-тo странной улыбкой и прихлопнул комара на руке.
Я дал ему сигарету и присел на песок. Мы с Сюзи встретили Нидлза в Портленде. Он сидел на бордюре перед зданием театра и играл Лидбелли на старой большой гибсоновской гитаре. Гитара была настолько дорогой, что у нас, почему-то, не возникло никаких сомнений в том, что он просто стащил ее где-нибудь. Звуки гитары неслись вдоль всей Конгресс-стрит, как будто он играл в концертном зале.
Сюзи, наконец, добрела до навеса, все еще не в силах отдышаться оттого, что пробежала несколько метров.
— Ты мерзавец, Берни, — пропыхтела она, плюхнувшись в песок.
— Ну, Сюзи. Давай-ка смени пластинку. Эта у тебя что-то совсем заедает.
— Подонок! Сукин сын безмозглый! БАРАН!
— Исчезни, — тихо сказал я, — или в глаз получишь. Сомневаешься?
Она снова заплакала. Нюни она распускать любила. Может быть, даже больше всего на свете. К этому времени подошел Кори. Он попытался успокоить ее, положив ей руку на плечо, но получил в ответ сильный удар локтем прямо между ног. Прошипев сквозь зубы какое-то самое сильное, наверное, его ругательство, он скрючился и отошел в сторону и, в конце концов, красноречиво плюнул в ее сторону.
— Я УБЬЮ ТЕБЯ! — взвизгнула она и бросилась вдруг на него, молотя по воздуху руками, как ДВУМЯ пропеллерами. Кори от удивления несколько раз хлопнул глазами и, чуть не упав, бросился наутек, держась руками за свой самый важный орган. Разъяренная Сюзи неслась за ним во всю прыть, препотешно тряся своим жирным задом и истерично выкрикивая самые разнообразные ругательства и проклятия. Нидлз запрокинул голову и громко расхохотался. Шум прибоя почти заглушал звуки радиоприемника.
Келли и Джоан куда-то исчезли. Повертев головой, я увидел, что они ушли уже далеко вдоль берега по самой кромке воды. Идут себе в обнимочку и не видят всего этого цирка. Они выглядели так, как будто только что сошли с рекламного плаката какого-нибудь туристического агентства — ПОСЕТИТЕ УДИВИТЕЛЬНУЮ СЕЙНТ-ЛОРКУ. Ну прямо точь-в-точь. Они действительно здорово смотрелись, просто позавидовать можно.
— Берни?
— Что? — отозвался я. Я как раз вспоминал в тот момент, как Нидлз чиркнул своей зажигалкой и поднес огонек к сухим веткам у ног того бедняги, совсем как средневековый палач во времена инквизиции или какой-нибудь звероподобный неандерталец.
— У меня начинается, — тихо проговорил он.
— Да? — я быстро посмотрел на него. — Ты уверен?
— Конечно уверен. Голова болит, желудок. Мочеиспускание тоже болезненное.
— Может, это просто Гонконгский грипп. У Сюзи он уже был и прошел. Правда, с осложнением на мозг, — усмехнулся я. Это было еще в университете, где-то за неделю до его закрытия и приблизительно за месяц до, того, как человеческие тела начали вывозить за город грузовиками и закапывать в огромные могилы с помощью экскаваторов и бульдозеров.
— Смотри, — сказал он и, широко раскрыв рот, зажег перед ним зажигалку, чтобы было виднее. Я приподнялся и отчетливо разглядел первые грязно-серые пятна на его языке и слизистой горла, первые признаки опухания. Да, это был А6… никаких сомнений.
— Действительно, — констатировал я и без того очевидный факт.
— Но я не так уж плохо себя, вообще-то, чувствую, — сказал он. — По крайней мере внушаю себе это и не раскисаю… Признайся, ты ведь очень много и часто о нем думаешь.
— Вовсе нет, — соврал я.
— Думаешь… Как и тот парень. Ты тоже думаешь об этом, мне можешь не рассказывать. А что касается того бедолаги, то я считаю, что мы даже лучше ему сделали. А он даже и не понял, наверное, ничего.
— Понял.
— Не важно, — пожал он плечами и повернулся к морю. Мы молча курили и смотрели на волны, с шумом выкатывавшиеся на песок и с шипением скатывавшиеся обратно. Все-таки, это не миновало Нидлза. Я сразу стал воспринимать все окружающее как-то по-другому. Был уже конец августа. Через пару недель уже, может быть, начнутся первые заморозки. Самое время перебраться куда-нибудь потеплее, под хорошую крышу с теплым очагом. Зима. К Рождеству, может быть, никого из нас уже не останется в живых. Может быть, все мы будем лежать и разлагаться в какой-нибудь гостиной чьего-то заброшенного дома, а приемник Кори будет еще какое-то время продолжать тихо работать, стоя на журнальном столике или книжной полке, если радиостанции к тому времени будут еще работать. Через никому не нужные уже занавески будет пробиваться слабый зимний свет.
Мое воображение нарисовало все это настолько ярко и явственно, что я передернул плечами. Не стоит думать о зиме в августе.
— Вот видишь? — рассмеялся Нидлз. — Ты ДУМАЕШЬ об этом.
Что мог я ему возразить? Я только поднялся на ноги и сказал:
— Пойду поищу Сюзи.
— Может быть, мы последние люди на земле, Берни. Ты не думал еще об этом?
В бледном лунном свете он сам выглядел наполовину покойником: черные круги под глазами на осунувшемся лице с обостренными чертами, мертвенно-бледные тонкие пальцы как кости…
Я подошел к воде и пристально посмотрел вдоль прибрежной линии в одну и в другую стороны, но не увидел ничего, кроме пустынного пляжа и черных волн с аккуратными белыми гребешками пены. Шум прибоя превратился уже в настоящий грохот, который сотрясал казалось, всю землю. Я закрыл глаза и ввинтился в песок голыми пятками. Песок был прохладным, влажным и очень плотным. А если мы действительно последние люди на Земле, тогда что? Оставалось надеяться только на то, что к утру мои мысли будут не такими мрачными.
Тут я увидел Сюзи и Кори. Сюзи восседала на Кори, как на диком мустанге, брыкающемся, возмущенно трясущем головой и разбрызгивающем пену. Оба были мокрыми от пота. Я не спеша подошел к ним и столкнул ее с бедного Кори ногой. Освобожденный Кори быстро вскочил с четверенек и отбежал в сторону.
— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — заорала Сюзи, разинув при этом свою пасть так, как будто хотела проглотить меня. Пасть эта была как вход в комнату смеха. Когда я был малышом, мама часто водила меня в Гаррисоновский парк, где была очень любимая мною комната смеха с кривыми зеркалами. На фасаде этого здания вокруг входной двери было нарисовано огромное лицо весело смеющегося клоуна, а дверь была как раз как бы его ртом.
— Ну, давай, вставай, — протянул я ей руку. 0на недоверчиво взялась за нее и поднялась. Вся она была в налипшем на мокрую одежду и кожу песке.
— Как ты посмел ударить меня?! Как ты мог…
— Да ну тебя, — попытался я оборвать ее, но остановить ее просто как проигрыватель было невозможно, пока это самой ей не надоедало.
Мы медленно побрели по песку к остальной компании. Они уже подходили к небольшому домику недалеко от пляжа. В нем, конечно, никого не было. В домике было всего четыре кровати, причем одна из них — двуспальная, но для одного из нас места все равно не хватало. Нидлз великодушно объявил, что будет спать на полу. Его, похоже, начинало одолевать безразличие ко всему.
В домике кроме жилых помещений, находившихся на верхнем этаже, была еще и небольшая лавка, располагавшаяся внизу. Все было покрыто уже довольно заметным слоем пыли. Решив посмотреть, что нам может пригодиться, я спустился в лавку. На полках лежало множество хлопчатобумажных футболок с надписью «ЭНСОН БИЧ» и трехцветным морским пейзажем на груди, дешевенькие медные браслеты, которые сияют как золотые при покупке, но начинают зеленеть уже на следующий день, яркие и тоже дешевые сережки из какого-то светлого металла, волейбольные мячи, безвкусно раскрашенные фарфоровые статуэтки, изображающие мадонну с младенцем, полиэтиленовые пакеты с забавной надписью «ВОТ, ЖЕНА, КУПИЛ ТЕБЕ ПОДАРОК», бенгальские огни к Четвертому июля, который, похоже, никто и никогда праздновать уже не будет, пляжные полотенца и покрывала с изображениями роскошных девиц в бикини в окружении названий различных знаменитых курортов, среди которых ярче всего выделялась, конечно, надпись ЭНСОН БИЧ, воздушные шарики, женские купальники и мужские плавки чуть ли не всех оттенков радуги и прочая ерунда. По всему полу были разбросаны чьи-то визитные карточки. В углу был небольшой бар с зазывающей вывеской ОТВЕДАЙТЕ НАШИХ УСТРИЦ.
Я часто приезжал в Энсон Бич, когда учился в высшей школе. В последний раз это было за семь лет до А6, я приезжал тогда с девушкой по имени Морин. Это была высокая и очень красивая девушка. Чаще всего она надевала на пляж свой любимый купальник — розовый, а я шутил по этому поводу, что купальника совсем не видно, а если приглядеться то выглядит он как нижнее белье. Мы любили выходить на дощатый причал и подолгу смотреть на океан, забитый лучами яркого солнца. Под босыми ногами доски причала были почти нестерпимо-горячими, но нам это все равно очень нравилось и мы так ни разу и не отведали ИХ УСТРИЦ.
— Что ты там высматриваешь?
— Да так просто, смотрю, что может пригодиться.
Ночью мне приснился кошмарный сон с участием Элвина Сэкхейма, и я проснулся весь в холодном поту. Он сидел за рулем своего сверкающего желтого «Линкольна» и, уставившись куда-то в пространство остекленевшими глазами, о чем-то разговаривал со своей бабушкой. Но страшным было не это. Самым страшным было то, что это был не просто Элвин Сэкхейм. Это был обгоревший зловонный труп Элвина Сэкхейма. Он все говорил и говорил, а я все никак не мог проснуться и чуть не задохнулся во сне от жуткого зловония, исходившего от него.
Сюзи спала совершенно спокойно, неуклюже раскидав во сне ноги. На моих часах было без десяти четыре утра, но они остановились. На улице было еще темно. На море было сильное волнение, и волны разбивались о берег с невероятным грохотом. На самом деле была уже четверть пятого, и скоро должен был начаться рассвет. Я вылез из постели, подошел к балконной двери и распахнул ее. Мое разгоряченное тело приятно обдуло прохладным свежим ветром с моря. Все-таки, несмотря ни на что, я не хотел умирать.
Я спустился в лавку и нашел там, подсвечивая себе огоньком зажигалки, четыре упаковки пива «Буд» и несколько больших картонных коробок с самыми разнообразными сигаретами. Пиво было теплым, поскольку электричества не было и холодильник поэтому не работал. Я не отношусь к любителям теплого пива. Пиво есть пиво, а настоящее пиво должно быть холодным. Выбирать, однако, не приходилось. Я взял пачку сигарет и, выйдя на крыльцо, уселся на каменные ступеньки. Открыв банку, я сделал несколько больших глотков.
Ветер с океана уже почти высушил мою кожу от противного липкого пота, и я почувствовал, как начинаю сходить с ума от мыслей о том, что я сижу вот здесь и пью пиво, а практически все остальное человечество уже погибло. Уничтожено. Не ядерным или каким-нибудь биологическим оружием. ПРОСТО ГРИПП. У меня появилось желание поставить огромную мемориальную доску в память о себе где-нибудь на Бонневильском соляном озере, например. Из бронзы. И чтобы ее хорошо было видно издалека. И большими буквами на ней: ПРОСТО ГРИПП.
Я швырнул пустую банку в левую сторону от крыльца. Она пусто звякнула о бетон и закатилась за угол здания. Невдалеке на пляже черным треугольником темнел навес, под которым мы вчера стояли. Я подумал о том, как хорошо было бы, если бы Нидлз тоже проснулся сейчас и спустился ко мне.
— Берни?
Она стояла в дверях, накинув на себя мою рубашку. Ненавижу, когда кто-нибудь надевает мои вещи. К тому же, от нее воняло, как от свиньи.
— Ты больше не любишь меня? Да, Берни? — Я ничего не ответил ей. Бывают моменты, когда я чувствую какое-то вселенское сострадание буквально ко всему, что окружает меня. Сейчас мне было очень жаль ее, хотя она этого совершенно не заслуживала.
— Можно посидеть с тобой?
— Вряд ли мы здесь вместе поместимся.
Она обиженно шмыгнула носом и повернулась, чтобы уйти.
— Нидлз подцепил А6, — тихо сказал я. Она остановилась и посмотрела на меня. Ее лицо было совершенно спокойным. Не лицо даже, а какая-то совершенно тупая физиономия.
— Не шути так, Берни. — Я молча закурил сигарету. — Не может быть. Он же… У него же…
— Да, у него не было А2. Гонконгского гриппа, как у тебя, у меня, у Кори, у Джоан. Как у всех, одним словом.
— Но, значит, у него нет…
— Иммунитета против А6, — закончил за нее я.
— Может быть, мы тоже, все-таки, можем заразиться им от него?
— Вряд ли. Но это не исключено. Получается, он просто наврал нам, что перенес А2, чтобы мы взяли его с собой тогда, — задумчиво проговорил я.
— Конечно наврал, — вздохнула она. — Я бы точно так же поступила на его месте. Никто ведь не хочет оставаться один… Пойдем, может быть, спать?
— Нет, я посижу еще.
Она ушла в дом. Я мог и не говорить ей о том, что А2 не дает практически никаких гарантий против А6. Она сама прекрасно знала об этом. Я сидел и смотрел на прибой. Несколько лет назад Энсон был одним из главных центров серфингистов в Америке. Вдалеке я увидел какую-то высокую вышку типа наблюдательной. Через несколько мгновений она как-то пропала. Не знаю — может быть, ее просто стало не видно, а может быть, она просто померещилась мне. Иногда Келли так мерещится Джоан или кто-нибудь или что-нибудь еще. В последнее время они, кстати, пристрастились отделяться от всей остальной компании и бродить вместе по окрестным холмам, горам или пляжу. Вот и сейчас их наверняка нет наверху.
Я спрятал лицо в ладони и с силой сжал его, чувствуя руками каждую образовавшуюся напряженную морщинку.
Читать бесплатно другие книги:
