Когда мама – это ты Трауб Маша

Моя воспитанница опять вышла на середину комнаты и объявила, естественно, на всю квартиру:

– Красная строка – важная строка! Приложи два пальца к строчке, отступи слегка! У тебя получится красная строка!

– Полина, ты прекрасно читаешь, но могла бы просто сказать, что с красной строки хочешь писать. Хотя сейчас не важно. Мне нужно, чтобы ты с мягким и твердым знаками разобралась.

А главное, каждый раз мой урок, к которому я готовлюсь, подбираю примеры, упражнения и диктанты, обещая самой себе, что все будет серьезно, уже через пять минут перестает идти по намеченному плану. Я начинаю хохотать. Полина хохочет следом. В результате мы с ней опять занимаемся всем чем угодно, кроме домашки.

Катя прислала фото. Она затеяла генеральную уборку кухни с использованием всех моющих средств. Велела младшей Еве сидеть на стуле и не двигаться.

– Видишь, я в перчатках. Тут везде химия, – объяснила дочери Катя.

Ева кивнула и сказала «ы», показывая на перчатки. Мол, давай такие же. Катя вывалила на стол все имевшиеся в доме. Пока Ева выбирала цвет и фасон, Катя успела отмыть плиту, духовку и помыть полы. Малышка натянула на руки розовые перчатки с ромашками и сидела, не дыша. Красота. Катя уже понимала, что в этих перчатках Ева пойдет гулять и ни за что их не снимет.

Ева вообще предпочитает сама себе выбирать одежду для прогулок. В жару гуляла в теплой вязаной шапке в виде совы. В летнем красивом платье и в шапке. На следующий день вышла в кепке отца, которая считалась давно утерянной. Кепка закрывала половину Евиного лица, но ее это нисколько не беспокоило. А еще через день она ушла гулять в бабушкиной шапке, меховой. В советские времена очень модной. Из настоящей лисы. Катя перебирала шкафы и наткнулась на эту шапку. Положила в коридор, чтобы не забыть вынести на помойку. Ева водрузила эту красоту на голову и снимать отказалась.

«Девушки, скажите, а моль, как вши, на голове живет? Чем выводить с головы ребенка?» – спросила Катя в нашем родительском гимнастическом чате, где можно задавать любые, самые странные вопросы и никто не удивится.

Дома же Ева могла решить, что у нее сегодня пляж, раздеться, натянуть на голову панамку и в таком виде ходить целый день. И сколько бы Катя ни убеждала дочь, что за окном зима – вон сугробы лежат, снежинки летят, холодно, Ева отказывалась одеваться и снимать панамку. У нее пляж – и все тут.

В этой ситуации я предпочитаю реагировать, как мой сын Василий. Если на качелях на детской площадке сидит девчушка в платье принцессы на три размера больше, значит, так надо. Если мальчик идет в карнавальном костюме очередного супермена, натянув, как положено, маску на лицо, и врезается в прохожих, значит, так надо. Поставьте ребенка в нужном направлении и идите дальше.

Ева решила пойти показать себя в перчатках папе.

– Ева, подожди, еще пол не высох! – ахнула Катя.

Когда она повернулась, Ева топала по полу, натянув перчатки на ноги.

– Боже, Ева… – простонала Катя, представляя, как выведет дочь на прогулку в проеденной молью лисьей шапке, летнем платье и в перчатках вместо сандалий на ногах. – «Вместо валенок перчатки натянул себе на пятки. Вот какой рассеянный c улицы Бассейной», – сказала она.

– Ы-ы-ы-ы? – тут же заинтересовалась Ева и пошла доставать купальник, среагировав на улицу Бассейную.

– Не-е-е-ет, – тихо прошептала Катя, мысленно дополняя образ дочери купальником.

Вечером, чтобы отвлечься и внести интригу в однообразие многодетной жизни, Катя подошла к мужу с клубничиной в зубах. Как в фильмах. Тем более что девочки за ужином не доели клубнику, а выбрасывать было жалко. Наутро же клубника обещала превратиться в кашу.

– Ты что, набила полный рот и прожевать не можешь? – обеспокоенно уточнил супруг.

Катя тут же поперхнулась клубничиной. Романтика семейной жизни в действии.

«Знаете, о чем я мечтаю? – Катя прислала вечером сообщение. – Ходить дома без тапочек. Голыми ногами по полу».

«Ты наступила на корону или на орущего пони?» – уточнила я.

«На голову куклы. Почему так больно-то? Она вроде без шипов», – пожаловалась Катя.

«Потерпи. Я все ждала, когда Вася перестанет играть в лего – мне рыцари в пятку вонзались», – вспомнила я.

Пишет уже вечером: «Сижу, наслаждаюсь сушками с киселем. Подошла Ева, стырила сушку и отпила кисель. Пришла Полина, забрала еще несколько сушек и сделала несколько глотков киселя. Следом Алиса. Ну почему? Пакет с сушками стоит в двух шагах. И кастрюля с киселем на плите. Почему нужно забирать и отпивать у меня? Почему у матери все хотят отобрать еду? У меня что – личный ключ от холодильника?»

«Катя, это прямой посыл от мироздания – хватит жрать!» – ответила Лена.

«Да ну вас. Я за поддержкой, а вы…»

– Моему папе сорок два года! – объявил на детской площадке мальчик Никита.

– Моей бабушке почти столько же. Семьдесят два, – хмыкнула Полина.

– Полина, будешь все лето заниматься математикой! – крикнула в полном ужасе Катя.

Пришло сообщение от Кати в наш родительский чат, который ничему не удивляется. «Решила покрасить брови. Купила краску. Кто знает, чем консистенция молока отличается от соевого соуса?»

Дальше пошли вопросы – какого конкретно молока: грудного, миндального или соевого? Все так увлеклись обсуждением видов и полезности молока, что Катя так и не покрасила брови.

«А у нас такое, – написала Аня и переслала сообщение из своего школьного чата: – Большая просьба родителям Максима Николаева давать еду ребенку с собой. Спасибо за понимание».

«Ужас», – отреагировали наши мамы, представив, как ребенок ходит голодный и просит еду у других.

«А я-то радовалась, что Тася начала есть, – написала мама Аня. – А она Максима все это время кормила. И не только она. Очень прожорливый мальчик, судя по переписке. Его весь класс подкармливал».

Рано или поздно, сейчас достаточно рано, дети придумывают себе личные подписи. Уже шестиклашек просят поставить автограф – например, в подтверждение того, что они сдали или получили книги в библиотеке. В нашем детстве мы подделывали подписи родителей. Я в подделках никогда не была сильна, зато мой друг и одноклассник Сашка Горбунов мастерски мог подделать любую. Опять же, в те годы еще требовалась подпись родителей в бумажном дневнике в конце недели. Современные дети сами нажимают в электронном журнале на кнопку «Дневник просмотрен родителями». Мама моей учебой не интересовалась и обычно отвечала: «Давно пора научиться подделывать мою подпись». Я старалась, очень, но не получалось. Учительница два раза сделала вид, что не заметила, а после третьей подделки вызвала маму в школу. Мама в школу явиться не могла, поскольку улетала в командировку. На вопрос учительницы, когда родительница вернется, я тоже ответить была не в состоянии. Честно сказала: «Не знаю». Конечно, мне никто не поверил, потому что командировки имеют даты начала и конца. Но только не в случае с моей мамой. Тогда-то на помощь и пришел Сашка Горбунов.

– Что тут подделывать-то? – хмыкнул он, посмотрев на образец. – Две закорючки. Вот с моими сложнее.

Я была восхищена подписью Сашкиной мамы – длинная, с завитушками снизу и сверху, подчеркиванием. Особенно впечатляла шляпка на букве «Г» – не шляпка, а шляпище. Я долго тренировалась, пытаясь придумать себе подпись не хуже, но так и не получилось. До сих пор рисую закорючки. А тогда мы с Сашкой образовали тандем – я писала за него сочинения, он рисовал мне записки с просьбой отпустить с уроков или с сообщением, что у меня болит голова, поэтому я в школу не приду.

Кстати, каллиграфия не только развивает умственные способности у детей, но и успокаивает нервы взрослых. Когда мне кажется, что я плохо соображаю – беру перо, тушь и вывожу буквы по прописям. И всех попадающих под руку детей увлекаю возней с перьями и тушью. А еще показываю настоящие раритеты – промокашку и копирку. Дети в восторге. А если еще рассказать историю про кляксы – вообще полный восторг. Самые неусидчивые егозы (интересно, можно ли употреблять «егоза» во множественном числе; была бы у меня ученица постарше, обязательно дала бы ей такое задание – свериться со словарями) сидят, высунув от усердия языки, и выписывают завитки на прописных буквах.

Вася расписывался в документах. Сима, посмотрев на его подпись, ласково поинтересовалась:

– Ты слоника хотел нарисовать?

Я заболела. Обычная простуда. Но если я болею, то как в последний раз. Лежу пластом и умираю. Тут еще голос потеряла. Хоть таблички пиши и показывай домашним, которые, конечно же, решили выяснить все насущные и накопившиеся вопросы именно в тот момент, когда мать потеряла способность говорить. Я или кивала в ответ, или мотала головой. Иногда пыталась издать звук, но даже хрипа не получалось.

Моя подруга, вернувшаяся из деревни от мамы, написала, что отправляет мне с курьером гостинцы – мед с домашней пасеки, утку свежезарезанную и куриные яйца, тоже, естественно, только что из-под куриц. Я написала в блокноте: «Курьер» – и показала мужу. «Аккуратнее с банкой, не разбить. Утку – в морозилку».

Курьер приехал неожиданно быстро.

– А где утка? – спросил муж, принимая не пакет с едой, а праздничную коробку. Спросил лишь потому, что я могла ненадолго прийти в сознание и написать гневные записки: как можно было не проверить доставку.

– Не знаю, – ответил, испугавшись, курьер, – не было утки. Честное слово. Вот, смотрите накладную.

В принципе, муж не удивился. Он давно отвык удивляться курьерским доставкам. Мало ли что я закажу? Значит, так надо. Василий еще в школе освоил услугу доставки, и мы с мужем предпочитали не знать, что находится в коробках. Все-таки он у нас физик, так что мог заказать что-нибудь радиоактивное.

Ну и мы просто уважаем личную жизнь каждого члена семьи, так что относим посылку адресату в комнату.

Вот, вспомнила. Буквально на днях раздался звонок в домофон. Неприлично рано. Сонный муж подошел к домофону.

– Доброе утро! Это курьер. – Юноша был бодр и весел. – Переводные татуировки заказывали?

– А, нет, – радостно ответил муж, – вы ошиблись. Точно не нам.

Как же не нам? Очень даже нам. Сын экспериментирует с двухнедельными переводилками, очень классными, кстати, чтобы выбрать место для постоянной тату. Отец был не в курсе, в отличие от меня. Я сама просила заказать мне какую-нибудь птичку, чтобы реализовать желание юности.

В тот день муж занес в комнату огромную коробку черного цвета, перевязанную черной атласной лентой. Внутри коробки были цветы и что-то еще, точнее, кто-то. Живой. На прилагавшейся к коробке записке черными чернилами было выведено поздравление. От бабушки, моей мамы, внучке – с отличным окончанием шестого класса. И подпись: «Навеки твоя бабушка», – что в сочетании с черной коробкой, черной лентой и моим состоянием здоровья выглядело… Я не знала, что делать. То ли умирать, то ли срочно звонить маме и спрашивать, с чего вдруг такие посылки.

– Там кто? – спросила с ужасом Сима, держась от коробки, стоящей на столе, на приличном расстоянии. Она вообще сюрпризы не любит. Тем более живые.

– Кажется, бабочки, – весело, но слегка натужно ответил муж, показывая в недра коробки.

– И что с ними делать? – уточнила Сима.

– Не знаю, спроси у Васи, – ответил отец семейства и сбежал в кабинет.

Он, как и Сима, с опаской относится ко всем насекомым. От мух они шарахаются и просят меня или Васю их выгнать немедленно. От ос и пчел просто в панике сбегают. При этом они не разрешают нам с Васей убить даже маленькую мушку. Им ее жалко. Поэтому я бегаю по комнатам, размахивая полотенцем, пытаясь направить полет мухи в сторону балкона или открытой форточки. Мухи не понимают, что я хочу спасти им жизнь, и кружат по комнате. Убедившись, что ни муж, ни дочь нас с мухой не видят, я прихлопываю ее полотенцем. Муха сама виновата. Я сделала все возможное. Комаров тоже убиваем или мы с Васей, или фумигатор.

Я насекомых не боюсь. Вообще мало чего боюсь в жизни. Вася в возрасте Симы и еще раньше обожал жуков, пауков, всех летающих и ползающих. До сих пор у него в комнате под потолком может свить паутину паук, и Вася дает ему спокойно жить. Мне категорически запрещено сметать паутину. К моему счастью, в Васином детстве еще не изобрели муравьиную ферму, так что я избежала появления в доме муравейника. Хотя в многочисленных коробочках сын все время кого-то выращивал и выхаживал. Однажды усадил в спичечные коробки гусениц и ждал, когда они превратятся в куколок, а потом в бабочек. Гусеницы ели свежую траву, спали, гуляли – Вася разбрасывал по полу листья и траву, чтобы гусеницы не догадывались, что гуляют по паркету. Но в куколок они, к счастью, так не превратились. Мне кажется, они умерли от обжорства.

Наша бабушка, видимо, решила, что раз любимый внук обожал насекомых, значит, и внучка будет в восторге от бабочек. Хотя нет. Внуку она бы прислала тарантулов или скорпионов.

Вася открыл коробку и пересадил бабочек на занавеску. Сима орала от страха и требовала вернуть бабочек в коробку. Бабочки оказались настолько прекрасными, что даже мне стало страшно – кислотно-зеленого цвета или ядрено-желтого. Огромные.

– И как их кормить? – спросила, заикаясь от страха, Сима. Это у нее от меня. Она тоже считает, что сначала надо накормить, а потом разбираться, что делать дальше. Вася уже гуглил про питание и воспитание бабочек. «Сколько они живут?» – написала я в блокноте и показала Васе.

– Зависит от ухода, – ответил он. – Недолго вообще-то. От двух дней до двух недель.

– Тебе уже получше? – подошла ко мне через полчаса Сима.

Я вяло кивнула.

– Тогда сшей, пожалуйста, домик для бабочек, они же должны где-то жить.

«Из чего? Есть образец?» – написала я, представляя, что в моем доме появится… как называется дом для бабочек? Серпентарий – для змей. Я решила не пользоваться гуглом, а вспомнить, чтобы потренировать мозг. Но мозг не откликался.

«Как это называется?» – написала я сыну.

– Инсектарий, – ответил он.

Точно, я знала, но забыла. У меня в голове крутился баттерфляриум.

Сима принесла мне все требующиеся материалы. Пришлось выпростаться из забытья, чтобы обнаружить себя заваленной сачками для ловли бабочек, ножницами и нитками всех цветов. Потом я распарывала сачки, следуя инструкциям в ютьюбе. Требовалось сшить сетку так, чтобы бабочки могли жить внутри и спать, прицепившись сверху, то есть снизу. Вася показывал ролики по благоустройству домика для бабочек. Сима просила блюдце и спрашивала, нет ли у нас детского пюре. А если нет, то почему? И тогда надо срочно купить, пока бабочки не оголодали с дороги.

Из кабинета появился муж, видимо, услышав мой безмолвный крик отчаяния, и предложил выпустить бабочек на свободу. В парк. И снова скрылся в кабинете, увидев, как я дошиваю инсектарий, а Вася показывает сестре, как правильно держать бабочку за пузо.

Нет, они хуже мух. Кормиться, как выяснилось, их нужно приучать и даже заставлять.

– У нас есть зубочистки? – спросил Вася.

«Есть. На кухне, вторая полка снизу, – написала я в блокноте. – Бабочкам нужно из зубов мясо выковыривать?»

– Нет, мам, их нужно накормить, – чуть не плача, объяснила Сима, – взять за пузико, поднести к блюдечку, зубочисткой расправить хоботок и макнуть во фруктовое пюре, чтобы они поняли, что это еда. Им можно есть или детское пюре, или банан. Можно половинку сладкого апельсина, сок, мед, разведенный водой, но домашний, а не магазинный.

«Пусть едят, что дают. Мед есть, и сок тоже», – написала я, уже отчаянно ненавидя бабочек. Все внимание было приковано не ко мне, больной и требующей заботы, а к ним, видишь ли, уставшим от поездки.

Вася как-то быстро разобрался с хоботками и выкармливал выводок. Одна бабочка оказалась очень бойкой и ела без всяких зубочисток. Вторая капризничала. Третья, кажется, была уже того, но Вася решил не сообщать об этом сестре. Тем более что Сима всем дала имена – Мия, Стефани, Андреа, Эмма и Оливия. А если ребенок кому-то дал имя, то все. Этот кто-то стал членом вашей семьи.

К вечеру выяснилось, что бабочки какают, как коровы. Загадили весь инсектарий.

«Как они размножаются? – написала я сыну. – Они все девочки?»

Сима тоже прочла мои послания и удивилась:

– Мам, ну, конечно, они все девочки. Как могут бабочки быть мальчиками?

«А вдруг? Тогда они отложат яйца, и мы будем воспитывать гусениц», – написала я.

– Я не хочу воспитывать гусениц, – расстроилась Сима.

– Не переживай. Из гусениц снова появятся бабочки, – подбодрил сестру Вася. – Я так в детстве думал. Собирал с листьев гусениц, клал их в спичечные коробки и ждал, когда они превратятся в бабочек.

– Превращались? – уточнила Сима.

– Нет. Ни разу, – признался Вася.

В дверь опять позвонили.

«Открой, пожалуйста, наверное, это моя утка», – написала я мужу сообщение.

– Кто там? – спросила дочь.

«Курьер. Утку привез», – написала я на листочке.

– Живую? – ахнула Сима и сбежала в свою комнату. После живых бабочек утка тоже могла оказаться вполне себе крякающей.

«Вася, скажи сестре, что утка уже мертвая. Пусть выходит из комнаты», – написала я сыну.

– Мам, ты правда хочешь, чтобы я Симе сейчас про труп утки рассказывал? – Сын пришел ко мне в комнату.

«Просто положите ее в холодильник», – написала я.

Ночь не пережили две бабочки. Утром они не подавали признаков жизни.

У меня даже голос прорезался от переживаний. Я могла хрипеть.

– Надо сказать Симе, что они отправились на радугу, – сказала я сыну.

– Мам, на радугу вроде собаки отправляются, – заметил Василий.

– Какая разница? Сходи с Симой в парк и положи бабочек на листочки деревьев! – прохрипела я.

– Что, они уже того? – спросила проснувшаяся Сима с плохо скрываемой радостью в голосе. – Пойдем в парк, посадим их на листики.

Мы с Васей открыли от изумления рты.

Впрочем, Эмма, оказавшаяся самой умной из бабочек, прожила у нас две недели, как и положено долгожительнице. Мы были счастливы. Значит, хорошо за ней ухаживали.

Я хотела спросить у мамы, что было в ее голове, когда она отправляла внучке бабочек в траурной урне, то есть коробке, но не могла. Все-таки иногда хорошо, что у меня пропадает голос.

Пришло сообщение от Симиной классной руководительницы: «В следующем году будет другой преподаватель по алгебре. Ян Борисович от нашего класса отказался. Попросился в другой». Дети расстроились. «Мы же ему ничего плохого не успели сделать», – уверяли они дружно. «Слабак», – написал Никита. «У него просто нет своих детей. Он в них не разбирается», – пожалела математика Катя.

Впрочем, Ян Борисович сбежал и из другого класса и вообще из школы. Девочки пытались его защитить и находили оправдание: «Он понял, что преподавание – не его», «Мы ведь совершенно невыносимы. С подростками трудно работать. А он еще очень молод. У него все впереди!» – писали они сообщения в чат. «Слабак!» – стоял на своем Никита. «Тяжело ему будет жену найти», – посочувствовала Катя. «Подумаешь, тридцать шестиклашек, попробовал бы он с одним младенцем справиться», – поделилась наболевшим Кристина, которая вдруг стала старшей сестрой, хотя в ее планы это не входило.

– Мам, я понимаю Яна Борисовича, – призналась Сима, – я бы тоже от нас сбежала. С нами талант нужен, а не просто способности.

Детей опять попросили заполнить анкеты – расформировывали по разным классам. «Любимая музыкальная группа, исполнитель?» Сима ответила – «Чайковский».

«Есть ли у тебя домашние животные? Какие?» Никита ответила: «Да, есть. Два младших брата».

«Ваши пожелания на следующий учебный год?» Дети ответили: «Счастья, здоровья, успехов в личной жизни».

Наша любимая бабушка, моя мама, должна была приехать в гости. Написала в последний момент, когда уже такси стояло у нее под подъездом: «Не могу. Упала. Лицо разбито».

Мне поплохело. Мама уже в возрасте. Любое падение опасно.

Я позвонила:

– Мам, где упала? Как?

– Не знаю, в ванной поскользнулась, – простонала родительница.

– Ты лежишь? Может, «Скорую» вызвать?

– Да, лежу. Не надо «Скорую». Ничего не сломала, только на лице синяк здоровенный. Не хочу внуков пугать.

– Тебе больно? Выпей хотя бы таблетку.

– Да, больно. Уже выпила. – Мама говорила очень убедительно.

– Все, я выезжаю к тебе, – объявила я.

– Нет, ни в коем случае! Я тебе дверь не открою. Сейчас лучше посплю. – Мама как-то разволновалась. Но она всегда волнуется, когда я объявляю, что приеду. Ей кажется, что я приезжаю с инспекцией и начну непременно ругаться. В принципе, так и происходит. Я начинаю ругаться. «Неужели нельзя хотя бы бульон себе сварить? Почему у тебя хлеб в хлебнице уже плесенью покрылся? Ты еще не настолько в возрасте, чтобы не сходить в магазин! Если не можешь, позвони мне, я все привезу или организую доставку, если не хочешь меня видеть. Зачем доводить до последнего?»

Но маму уже не изменить. Иногда, когда ей удобно, она впадает в состояние «сиротинушки», как я это называю, которая живет от пенсии до пенсии и экономит на молоке. Что, конечно, совсем не так.

Единственный человек, которому мама безропотно открывает дверь, ее бывшая сиделка Люба. Она упала мне счастьем на голову, когда я уже отчаялась найти сиделку для мамы. Несколько лет назад мама попала в тяжелую аварию и после больницы наотрез отказалась жить с нами. Мне она попросту не открывала дверь, не принимая меня в роли помощницы. Остальных помощниц и сиделок даже увольнять не приходилось, они сами сбегали через пятнадцать минут общения с моей родительницей. Только Люба нашла к ней подход, и только ей мама безропотно повиновалась. Ну почти безропотно. Мама помнила, что Люба и дверь может взломать, и МЧС вызвать, как уже случалось. Мама ее побаивается и готовится к ее приходу, как на парад, – маникюр делает, в салон бежит, щи-борщи варит. Даже прибирает квартиру, хотя Люба приезжает ровно за этим – убрать, приготовить.

– Люба, привет. Мама опять… зажигает… Упала, лицо разбила. Я волнуюсь. От моей помощи, естественно, отказывается. – Я позвонила Любе.

Та, конечно же, сорвалась с работы и поехала к маме. Прислала фото.

– Люба, дай Ольге Ивановне трубку, – потребовала я, потому что мама на звонки не реагировала.

Фоном я слышала, что она отказывается со мной разговаривать.

– Что случилось-то? – спросила меня Люба.

– Она нити сделала, а не лицом в пол упала! – рявкнула я.

– Какие нити? – не поняла Люба.

– Для красоты и молодости! – орала я. – Передай Ольге Ивановне, что в следующий раз я ей даже звонить не буду! Ну почему нельзя было сразу сказать, что сходила к косметологу, вставила нити, а не врать про падение в ванной лицом в пол?

– Ольга Ивановна передает, что в этом случае ты бы ругалась и орала, – ответила Люба.

– А сейчас я что, спокойна?! Не ору?! – Я сама мечтала вставить нити так, чтобы у меня перестал дергаться глаз.

– Вот поэтому я и не хочу тебя видеть! – крикнула в трубку мама, забрав на секунду телефон у Любы.

Мы уехали в отпуск. Но карма настигла меня и на отдыхе. Видимо, я кого-то отравила в прошлой жизни, поэтому в нынешней всех кормлю. И попутно занимаюсь чужими детьми.

Лежали на пляже. Я читала. К нам подошла девочка лет трех и начала копать в песке ямку. В ее распоряжении был большой пустой пляж и еще несколько прекрасных семей. Нет, она обосновалась рядом с моей головой. Сначала я ей надела свою шляпу, потому что солнце уже припекало. Потом Сима помогла ей построить замок.

– Где твоя мама? – спросила я малышку уже обеспокоенно. Прошло добрых полчаса, а ее родителей в округе не наблюдалось.

– Мама, – повторила, улыбаясь, та. Опять мне попался неговорящий ребенок. Хоть бы раз болтун встретился.

– Тебя как зовут? – спросила я и протянула ей конфетку.

– Еся, – сказала малышка с ударением на «я».

– Больше конфет нет. Яблочко будешь? – Я выдала девочке яблоко, которое та быстро съела.

– Сё, – сказала она.

«Сё – это, наверное, всё», – догадалась я.

– Так как тебя зовут?

– Еся, – повторила малышка.

– Зайка, у меня больше ничего нет вкусного, – расстроилась я. – Интересно, где же твоя мама?

– Мама, – улыбнулась девочка.

Девочку звали Есения, Еся, только она делала ударение на «я», поэтому я и не догадалась. Ее уже сорок минут по всему гостиничному комплексу в панике искала мама. Она оставила дочь на детской площадке, чтобы сбегать в туалет. Под присмотром другой мамы с ребенком. Но, видимо, те наигрались и ушли. Вот поэтому я сдаю всех детей из рук в руки родителям. Даже подростков. Сердце сковывает ужасом, когда представляю ребенка без присмотра. Меня в детстве постоянно теряли и забывали, так что я могу понять чувства ребенка и уж тем более дикий страх матери.

По пляжу бегали люди. Мы тем временем искупались, и малышка устроилась у меня между коленями. Грелась. Но мы же не знали, что ищут потерявшуюся девочку, которой надоело ползать по горке на детской площадке, и она потопала на пляж. Просто смотрели, как по пляжу туда-сюда бегают люди. Я развлекала малышку сказкой про Русалочку в вольном пересказе – мол, ее видели именно здесь и теперь ищут, потому что принц места себе не находит, не спит и не ест. Только про Русалочку и думает.

Мы, конечно, нашли Есину маму. Доложили, что Еся искупалась, съела яблоко и конфетку, построила замок. Все хорошо.

Ну почему нельзя называть детей понятно? Есения, безусловно, прекрасное имя, но «Еся», которое слышится как «есё» в речи ребенка, может означать что угодно. От «всё», до «ещё». А также еще много других слов.

Тем же вечером к Симе на детской площадке подошел мальчик. Маленький. По виду трехлетка. Бесхозный.

– Давай игать, – сказал мальчик. – Я кокодил и тебя сем!

– Мам, тут еще один ребенок без пригляда! – крикнула мне Сима, пребывая в некотором ужасе.

– Давай уйдем. Второго за день я не выдержу! – взмолилась я.

– Я тоже не выдержу, но надо! Иди ищи его маму, – велела мне дочь, усаживая мальчика на качели.

Полуторагодовалая девчушка плавала в бассейне под присмотром родного отца. Папа решил сфотографировать дочь. Малышка начала истошно кричать.

– Что? Вытащить теб? Круг дать? Что? – не понимал отец.

Малышка орала уже громко и надрывно. Куда-то показывала. Злилась, что ее никто не понимает. Все окружающие пытались помочь и высказывали предположения, чего хочет ребенок.

– Пить, – авторитетно заявила чья-то бабушка.

– Нет, она куда-то показывает. Цветочек? Ты цветочек хочешь? – возразила чья-то мать.

Ребенок вопил пуще прежнего, показывая на родного отца.

– На ручки хочешь? – Он уже впал в панику.

– Господи, да что непонятного? – выскочила из душевой мать девочки. – На две минуты ушла. Ты телефон мой взял. Вот она и кричит. Все, Дашуля, смотри, папа отдал мне телефон. Да, он больше так не будет. Да, папа? Ты не будешь брать мой телефон. Нельзя брать чужие вещи.

– Да я сфотографировать только хотел! – оправдывался отец.

Моя любимица Полина вечером, укладываясь спать, любит задавать маме сложные вопросы:

– Мама, а зачем женщины на свидания ходят?

– Затем, чтобы через десять лет стоять у плиты, готовить еду, убирать и стирать, – ответила уставшая до чертиков Катя.

– Ладно, не пойду на свидание с Петей, – решила Полина.

– Мам, давай заведем котика? – попросила Полина.

– Нет, это плохо может кончиться, – ответила Катя.

– Для кого? – уточнила Полина.

– Для котика.

– У них что, тоже бывает аллергия?

– Не знаю. Почему ты так решила?

– Потому что Насте из моего класса завели котика, но у нее началась аллергия. И его пришлось отдать бабушке на дачу. А бабушка за ним недоглядела, и он ушел на все четыре стороны, как сказала бабушка. И для него это точно плохо кончилось.

Катя не стала рассказывать дочери, почему не хочет заводить дома домашних питомцев. Никаких. В детстве у них в доме всегда жили коты. На даче так и вовсе три штуки. Один слепой, другой хромой, третий нормальный, но злой. Все коты были найденышами – их приносила в дом младшая Катина сестра Аня. Они буквально попадались ей под руки или под ноги. Многих вылечивали и пристраивали в «добрые руки». Но с некоторыми Аня ни за что не хотела расставаться. Так в их квартире появился Лорик, позже переименованный в Лелика, поскольку маленькая Анечка не выговаривала «эр». Лелик был уже подрощенным котом и считал свою маленькую спасительницу кем-то вроде котенка, поэтому терпеливо сносил все игры в дочки-матери, когда Анечка устраивала Лелику тугое пеленание в одеяло. И покорно жевал морковку, виноградину и конфеты – все то, чем Анечка его кормила во время игры в чаепитие. Стерпел бедный Лелик, даже когда девочка решила сделать его красивым и обрезала детскими ножницами усы. Причем с одной стороны. Мама Анечки и Кати увидела, что у домашнего питомца что-то не так с внешностью, и дочку отругала, конечно. Девочка, чувствуя себя виноватой перед Леликом и признавая, что стрижка не сделала его краше, решила все исправить. Она замотала Лелика в одеяло и попробовала вытянуть усы с другой стороны. У нее была мягкая игрушка, тоже кот, у которого усы тянулись в обе стороны. Вот тогда Катя, спасая Лелика от сестры и выравнивания усов, поклялась себе, что никогда никого не заведет в собственном доме.