На полпути с обрыва Булычев Кир

Кора и Вероника были центром компании. Другие девушки там не прижились, если не считать Кломдидиди, покрытой тонкой короткой зеленой шерстью, нежной и робкой подруги охотника Гранта. Почему они прибились к компании, никто не понимал, а сам Грант объяснял одним словом: «Стая».

Кора и Вероника были похожи почти как близнецы, только Вероника – брюнетка, а Кора – светло-русая, хоть и с темными бровями. А глаза у подруг были одинаково синими.

Кора привезла с собой черный парик, а Вероника – русый. Когда было выгодно, они пользовались париками, то становясь неразличимыми, то заменяя одна другую на роковых встречах или просто свиданиях. Результаты бывали непредсказуемыми.

Но лето выдалось веселым и настроение под стать ему.

Сессию подруги сдали удачно, романы и переживания оказались в прошлом, здоровье и красоту у них никто не мог бы отнять, судьбы человечества их не интересовали. Пускай человечество само разбирается со своими судьбами.

Еще в мае, сдав историю искусств, они решили, что улетят в Крым, в Ялту или Коктебель и ровно месяц будут сладко бездельничать, по возможности не отходя от моря.

И никто им не будет нужен, ни один мужчина, ни один мальчишка, ни один тридцатилетний старикашка. Истинным валькириям нужна тишина и свобода.

Тишина и свобода, которыми девушки пользовались первые три дня, на четвертый день им страшно надоели. За свободу приходилось отчаянно бороться, а тишина давила на уши.

Девушки пожертвовали тишиной и свободой, получив взамен королевские привилегии в небольшом изысканном обществе, которым себя окружили.

Общество состояло из двух поэтов, живших в палатке у скалы Дева, композитора-песенника Миши Гофмана, инженера-авиатора по имени Всеволод и охотника Гранта в сопровождении хрупкой возлюбленной Кломдидиди, покрытой зеленой шерстью. Гофман присоединился последним, он был толстеньким, рыжим, зеленоглазым, с проблемами в личной жизни.

Члены компании жили в разных концах мирного, сонного Симеиза и встречались после завтрака на узком, заваленном каменными глыбами, но тем не менее уютном пляже, в конце которого сахарной головой возвышалась скала Дева, куда можно было подняться по бесконечной лестнице, круто выбитой в камне, а местами нависающей над пропастью.

В зависимости от настроения или каприза длинноногих повелительниц Симеиза пребывание на пляже могло быть заменено морской прогулкой в Алупку, поездкой за кумысом, походом за грибами или даже этюдами. Правда, на этюды ходили лишь дважды, когда был шторм на море, а хотелось показать спутникам и поклонникам, что современная женщина представляет не только физическую ценность. Обе красавицы были надеждой русской архитектуры и не намеревались это таить.

Июль выдался непостоянным, капризным, порой набегали облака, и весь день моросил теплый ленивый дождик, порой поднимался бурный ветер и зеленые, почти горячие волны накатывались на камни пляжа, порой вдруг устанавливалась ангельская погода, когда температура воздуха поднималась до библейских высот и даже ночью хотелось нырнуть в родничок, что журчал в скалах над повисшим на крутом склоне домом дамы Тамары Ивановны, которая сдавала подругам домик в вишневых зарослях.

Но в день, когда начинается это повествование, было умеренно жарко и умеренно ветрено. Так что даже можно было поиграть в нижнем парке в волейбол и потом охладить в море разгоряченные тела.

Кора уговаривала залезть в воду зелененькую возлюбленную охотника Гранта, но та, как смогла, объяснила Коре, что вчера видела в воде медузу, которая показалась ей невероятно страшным и отвратительным зверем. У возлюбленной был широкий вздернутый носик, большой губастый рот и желтые глаза. Шерстка на лице была нежной, как пушок, но на спине и руках становилась гуще и длинней. Ее было приятно гладить. Кломдидиди начинала по-кошачьи мурлыкать, нежась от такой ласки, а охотник Грант говорил:

– Хватит, хватит, вы мне ее совсем избалуете!

Он был длинным, сутулым, жилистым мужчиной, на лице и на плечах розовели проплешины молодой кожи после недавних ожогов. Грант говорил, что попал в лесной пожар. Может быть… но девушкам хотелось представлять себе более драматическую причину ожогов, например, след дыхания дракона.

Инженер-авиатор Всеволод Той сидел на плоском камне у воды, опустив босые ноги, и когда волна, подкатившись, гладила их пеной, блаженно улыбался, как кот. Вообще-то он был крепким человеком с покатыми тяжелыми плечами и мускулистыми ногами. Его лицо не соответствовало могучему телу – редкие брови были нарисованы природой слишком высоко над глазами, отчего он казался растерянным. Хотя был вполне в себе уверен.

Инженер читал большую старинную книгу, которую заказал вчера в ялтинской библиотеке.

В Ялте и иных городках по побережью жило немало пенсионеров, сохранивших сентиментальную склонность к книгам. Может быть, такой пенсионер всю свою жизнь провел у дисплея и читал только с экрана, но, приехав в тихую обитель, он заказывая в библиотеке копии старых книг и гулял по набережной с настоящей книгой под мышкой.

Вот и инженер, хоть не был еще пенсионером, но приближался к роковому, с точки зрения девушек, тридцатилетнему возрасту, заказал в библиотеке копию труда издания 1889 года «Археологические загадки Крыма», принадлежавшего перу господина Сладковского.

– Ах, – произносил инженер, ознакомившись с очередной загадкой, – вы не представляете!

Возглас этот ни к кому не обращался, потому что в такую погоду никому и дела не было до древних крымских загадок.

Сам Всеволод занимался изобретением и конструированием самых маленьких летательных аппаратов, тех, что могли подняться в воздух с помощью мускульной силы человека. Это были махолеты, птицелеты и подобные им хрупкие, как правило, сооружения стрекозиного вида. Инженер пообещал в ближайшие дни показать в действии свой новый аппарат, но ждал, пока его перешлют в сложенном виде из Коктебеля.

Так что пока он сидел у моря, касался пальцами ног теплых волн и читал тоскливую, с точки зрения спутников, книгу.

Поэтов звали Карик и Валик. Наверное, когда-то было кино или стихи про Карика и Валика, только первоисточник забылся, а аналогии остались. Поэты были худосочны, коротко острижены по моде, ходили в длинных полосатых шортах, именовали друг друга милостивыми государями и настолько были заняты собственными переживаниями и собственным творчеством, что опасности для дам даже в темное время суток не представляли.

Главную опасность для девиц представлял композитор-песенник Миша Гофман, который не столько сочинял новые песни, как напевал всем свои старые, с его точки зрения, известные и любимые произведения. Он был невероятной подвижности, толстым, рыжим и с рыжими веснушками. И ручки у него были короткие и загорелые, а пальчики совсем маленькие, но очень шустрые, и казалось, что ручек, а тем более пальчиков у него несколько десятков, потому что стоило скинуть с плеча или коленки одну ручку, на ее месте появлялось еще штук пять, и все цепкие. Притом композитор тонко хохотал. Миша был старым, даже старше тридцати. Но его держали в компании, потому что он был очень свойским, знал массу веселых историй, со всеми был знаком и мог провести в ресторан или на концерт даже тогда, когда там не было ни одного свободного места.

– Любопытно, – сказал Всеволод, утыкая палец в страницу книги. – Здесь рассказывается о наших местах.

– Почитай вслух, – попросила Вероника, которой инженер очень нравился, потому что был суров, задумчив и очень умен. К тому же у него была красивая фигура и он мог заплывать за горизонт. Вероника дождаться не могла, когда он наконец начнет испытывать свой махолет, и заручилась его обещанием дать ей попробовать подняться в небо.

– Ты уже готова в него влюбиться, – с осуждением предупредила ее Кора прошлым вечером.

– Тебе он не нравится?

– Мне он нравится.

– Больше, чем надо?

– Вероника, мы же хотели провести месяц без личных переживаний! – возмутилась Кора. – Я знаю, чем это кончится через три дня. Окажется, что он недостаточно в тебя влюблен, посмотрел не тем взглядом на нудистку на соседнем пляже, читает, когда тебе хочется с ним обниматься, вообще женат и любит своих детей.

– Он женат? – в ужасе спросила Вероника, которая только эти слова и выловила из краткого монолога подруги.

– Он не женат, но это не меняет дела, потому что ты отыщешь другой повод пострадать.

– Зачем же мне страдать, если он не женат? – удивилась Вероника. Это означало, что она уже начала влюбляться в инженера-авиатора и скоро их мирной жизни подойдет конец. Композитор-песенник вызовет инженера на дуэль, кто-нибудь из поэтов покончит с собой, охотник Грант утопит свою зеленую возлюбленную, и начнутся иные катаклизмы.

Ничего не подозревавший инженер, которому, как казалось Коре, куда больше нравилась она, нежели ее подруга, начал читать вслух, чуть повышая голос, когда волна набегала на берег и, шурша по гальке, уползала обратно.

– …Некогда, – читал он, – скала Дева имела иную форму, нежели сегодня, и представляла собой завершение каменного гребня, берущего начало у нынешней нижней дороги. Там, где гребень скалы вливался в материк, располагалась прибрежная крепость, построенная еще до появления здесь древних греков дикими племенами тавров, обитавших на побережье Крыма. Крепость эта хоть и отличалась небольшими размерами и может именоваться скорее форпостом или наблюдательным пунктом, играла немалую роль в обороне полуострова…

Кора подняла голову, мысленно проводя линию от вершины скалы Дева в сторону берега. Инженер Всеволод, словно угадав ее мысли, заложил пальцем страницу и произнес:

– Это недалеко отсюда, надо будет обязательно сходить и посмотреть, что от нее осталось.

Далеко не все подданные королевства Вероники и Коры были покорными и заинтересованными слушателями Всеволода. Миша Гофман гулял довольно далеко, разыскивая в гальке выброшенные ночным штормом прозрачные камешки. Поэты, хоть и сидели рядом, играли в шахматы и вряд ли прислушивались, охотник Грант стоял у самой воды и вглядывался в горизонт. Покрытая шерстью Кломдидиди сидела у его ног, обняв руками шерстяные коленки, и тоже вглядывалась в горизонт. Вероника дремала у ног Коры, подставив спину солнцу и накрыв голову бумажной шляпой. И неясно было, слушает ли она чтение или мысленно целуется с чтецом.

– Продолжайте, – милостиво повелела Кора, и инженер послушно в путь побег.

– Из этой крепости стражи видели первые греческие корабли, что медленно плыли на север, к таинственным гипербореям, всматривались в потрепанный парус «Арго», на котором прекрасная Медея убила своего брата…

Вероника услышала последнюю фразу и спросила:

– Зачем она убила своего брата?

Инженер смешался, но охотник Грант неожиданно откликнулся:

– Чтобы папа не догнал ее драгоценного Ясона.

Все удовлетворились пояснением Гранта, и инженер продолжал чтение:

– Форпост заглох в период упадка Боспорского царства, но был восстановлен крымскими готами. С этой крепостью связана малоизвестная крымская легенда, берущая начало еще в Средние века. В ней говорится о том, как прекрасная дочь местного царька долгие месяцы ждала своего суженого, отправившегося за море добывать воинскую славу. И вот его корабль появился на горизонте. Не в силах более ждать, принцесса разбежалась и кинулась с головокружительного обрыва в море, но не разбилась, а превратилась в белую чайку.

На этом легенда закончилась, и было непонятно, что же случилось дальше.

– Наверное, этот самый жених, – сказала Вероника, садясь, – погиб. Она потому и прыгнула.

– Аналогия со смертью царя Эгея, именем которого названо Эгейское море, – сообщил охотник Грант. Все обернулись к нему, ожидая разъяснений. По молчанию Грант догадался, чего от него ожидают, и продолжал: – Его сын Тесей плавал на Крит и убил там Минотавра. Помните про нить Ариадны?

Все согласно закивали, даже зеленая Кломдидиди, которая наверняка не знала о нити Ариадны.

– У них была договоренность, – сказал охотник, – если операция удалась, то корабль Тесея поднимет белый парус, а если Минотавр забодает Тесея, то парус должен быть черным! На радостях молодежь, которая плыла с Тесеем, перепутала паруса, а может, и вовсе забыла о договоре – папа увидел с высокого берега черный парус и кинулся с обрыва.

– Ты думаешь, что у того жениха тоже был черный парус? – спросила Вероника.

Охотник не ответил. Но Вероника завершила свою мысль так:

– Не исключено, что в словах Гранта есть доля здравого смысла. Иначе зачем здоровой молодой девушке бросаться со скалы?

Вероника была отстающей студенткой и не ладила с литературой, но любила говорить изысканно и учено.

Инженер Всеволод с долей иронии поглядывал на хорошенькую синеглазую брюнетку, и та, перехватив его взгляд, зарделась. Ее тонкая белая кожа легко покрывалась румянцем – загореть же она еще не успела, да к тому же такая кожа плохо поддается загару.

– Вы что-то хотели сказать? – спросила она.

– Нет, – коротко ответил инженер и вновь углубился в чтение.

После обеда, который вкушали все вместе в молочном кафе над пристанью, они отправились на площадку за скалой Дева, где должны были находиться остатки форпоста или крепости, откуда кидалась в воду, превращаясь в птицу, несчастная девица. Подъем был пологим, незаметным, жару разгонял легкий ветер, который скатывался с гор, донося тонкие пронзительные переклики скалолазов, которые тренировались на обрывах.

Вероника отстала и потянула за собой Кору. И хоть мужчины приостановились, ожидая их, Вероника замахала им: идите, мол, дальше, вы нам не нужны. Кора подумала, как они сильно изменились с Вероникой с той поры, как обе жили в приюте для галактических найденышей на Детском острове. Теперь Вероника стала…

Кора не успела додумать, кем стала Вероника, потому что Вероника сама заговорила именно на эту тему.

– Как ты думаешь, – спросила она подругу, упершись ей в лицо синими глазами, – тебе не трудно будет, так, между прочим, в разговоре, сказать ему, что у меня есть дворец в Люксембурге? Так, между прочим…

– Влюбляешься? – спросила Кора.

– Хочу, чтобы он ответил мне взаимностью, прежде чем ты его соблазнишь, – ответила подруга. – Я боюсь, что он меня не принимает всерьез.

– И ты решила, что если он узнает, что ты – первая невеста Марса, он сразу в тебя влюбится?

– Любовь – это чувство, – разъяснила Вероника, – и его не купишь. Я это проходила. Но удивить мужчину богатством можно.

– Удиви композитора Мишу, он любит дворцы в Люксембурге, – посоветовала Кора. – Со Всеволодом этот номер не пройдет, поверь моему жизненному опыту.

– Он у нас одинаковый, – заявила Вероника.

От основной дороги оторвалась тропинка, которая повела между скал, поросших дикой вишней и акацией, налево, к обрыву над морем.

– Мы правильно идем? – спросил рыжий композитор, который ненавидел пешие прогулки.

– Должно быть близко, – ответил поэт Карик, державший в руке планшет с наклеенной на него схемой из путеводителя. Конечно же, можно было искать крепость более цивилизованными методами, но если ты романтик, то не будешь вызывать летающий глаз из ялтинского информатория.

В кустах жужжали пчелы, шмель вылетел подобно пуле навстречу Веронике, она кинулась на шею инженеру Всеволоду, но промахнулась. Кора оценила элегантную ловкость, с которой инженер произвел этот маневр и удержал девицу на вытянутой руке.

– Он очень грубый, – сказала Вероника, приблизившись снова к Коре. – Погляди, какие обезьяньи губы. И ноздри как у лошади. Мне кажется, что он по ночам страшно храпит.

Тропинка вывела их на обрыв – никакого форпоста не оказалось. Были лишь кусты, которые расступились, обнаружив старую железную скамейку, на которой сидела старушка и вязала. Правда, вид оттуда открывался изумительный: море поднималось до уровня глаз, но начиналось в невероятной глубине под ногами. Оно меняло цвет от серо-синего до серебряного и на горизонте сливалось с таким же серебряным небом. По этой почти невидимой границе полз прогулочный пароходик.

Компания стала бурно изъявлять разочарование тем, что никакого форпоста они не обнаружили. Претензии обращены были к инженеру Всеволоду, и громче всех их высказывала разочарованная в нем Вероника. Кора вздохнула: по многолетнему опыту дружбы с Вероникой она знала, что такое шумное и резкое неприятие мужчины означает, что Вероника в него уже втюрилась.

– Вы ищете Птичью крепость? – спросила бабушка в черном платье, отрываясь от вязания. – Давайте я вам ее покажу.

Она легко поднялась с лавочки, и никто ее не останавливал, не возражал.

– Я – местный мельник, – сообщила бабушка. – Мои предки жили в Феодосии. Теперь я на пенсии и работаю наблюдателем за птицами. Отсюда удобно наблюдать за птицами.

Бабушка показала на оставленный на скамейке прибор.

– Я фиксирую полеты членов птичьих семей, – сказала она. – Меня интересуют сухопутные хищники. Морскими птицами занимается мой коллега капитан Громобой. Во-он там.

Она показала вниз, и все увидели маленькую шлюпку – как соринку в глазу моря.

– Капитан фиксирует чаек и бакланов.

– А они вас знают? – спросил охотник Грант.

Кора увидела, как сжался его кулак. Охотник ничего не мог с собой поделать – ему хотелось стрелять в птиц. Еще вчера композитор Миша сплетничал, что охотник Грант в порыве страсти перебил всех родственников своей Кломдидиди и, только когда она прибежала их оплакивать, догадался, что уничтожил целое разумное племя. И его любовь к зеленой девушке была вызвана раскаянием и надеждой, что она родит от него новое поколение своих единоплеменников и таким образом он хоть в малой степени загладит экологическое преступление.

Бабушка провела примолкшую почему-то компанию назад по тропинке и показала узкий проход между пышными кустами акации. И когда они миновали этот проход, то оказались в узком коридоре, образованном стенами, сложенными из грубо отесанных каменных плит, – оказалось, что это ворота в Птичью крепость.

Сама крепость была не похожа на крепость – это была пыльная каменная площадка размером с трехкомнатную квартиру, с разрушенными лентами каменных фундаментов. Со стороны, обращенной к морю, сохранился угол стены по грудь человеку и перед ним – неглубокая яма, из которой косо торчали две каменные плиты. Вот, пожалуй, и все.

Старушка словно почувствовала вину за ничтожество таинственной крепости, стала быстро говорить, что в окрестных кустах можно отыскать еще плиты, потому что сама крепость была куда больше размером, и еще в начале двадцатого века сохранялся нижний этаж одной из двух ее башен. Но никто не хотел лезть в кусты в поисках плит и башен, все сгрудились в углу крепости, глядя на небо и море, а бабушка все еще продолжала оправдывать крепость, сообщила, что с ней связано несколько легенд, которые как одна свидетельствуют об исчезновении людей.

– Знаем, – сказала Вероника, не сводя пристального взгляда с инженера Всеволода, – про княжну Ярославну на городской стене в Путивле, которая ждала князя Игоря, не дождалась, прыгнула вниз и улетела в виде вороны.

– Очень похоже на фольклор, – улыбнулась старушка, – к тому же это говорит о вашей начитанности.

– А что? – насторожилась Вероника, которая всегда боялась, что ее малое знание русской литературы будет поставлено кем-то под сомнение.

– Я могу привести еще два или три случая такого рода. Впрочем, они описаны в книге, которую ваш друг так осторожно держит под мышкой. Вы ее в Ялте заказывали?

– Да, – сказал инженер.

– Очень неплохая книга. В то время, когда Сладковский ее писал, здесь жило множество племен и народов, и каждый имел свои легенды. Все они переплетались одна с другой, и многие имели корни в действительности. Как легенда о капитане Покревском.

– А что это такое? – спросила Кора.

– Эта история случилась здесь поздней осенью 1920 года, когда красные взяли штурмом перекопские укрепления и устремились к морю. Здесь, в Крыму, скопилась большая армия белых, множество гражданских лиц… и вот по мере того, как красные двигались на юг, положение в Крыму становилось все более отчаянным…

– Следовало заключить мир, – сказал поэт Валик. – Как Алая и Белая розы.

– Обе стороны в той войне так ненавидели друг друга, что о мире и речи быть не могло до полной победы одних или других.

– И кто победил? – спросил Карик.

– Красные, красные, – быстро сказал композитор Миша. – И правили этой страной много лет.

– Конечно же, – сказала Вероника. – И что же здесь случилось?

– Отряд Махно гнался за эскадроном капитана Покревского от самого Бахчисарая. Капитан доскакал до этой крепости, и вот здесь, где мы стоим, его настигли. Тогда он направил своего коня через парапет – вон туда, в море! Конь послушно совершил гигантский прыжок. И этот прыжок был виден многим… Капитан прыгнул, но не долетел до моря. Его конь разбился о камни… но без всадника.

– Он превратился в чайку, – сообщила Вероника. – Как та принцесса.

Вероника попыталась засмеяться, но ее никто не поддержал.

– Я пошла, – сказала бабушка. – И если вы не верите моему рассказу, то можете заглянуть в большой труд «Были и легенды Крыма». Ее написал Муслимов. Она есть в любой библиотеке. Там приводится легенда о капитане Покревском.

– Все же легенда! – торжествующе заявила Вероника, как будто одержала победу над невидимым противником.

Старушка пожала плечами и покинула компанию: она спешила фиксировать повадки местных орлов и соколов.

Остальные некоторое время стояли на месте бывшей крепости, а потом решили возвратиться к морю. Чтобы еще раз выкупаться перед ужином.

Так и сделали.

Кора встретила бабушку, наблюдательницу за хищными птицами, тем же вечером, возле танцевальной эстрады. Туда, в парк, стягивались жители и отдыхающие Симеиза от мала до велика, независимо от того, умели ли они танцевать либо их просто тянуло к людям, когда воздух становился синим и густым от гудения цикад, горизонт исчезал, съеденный темнотой, и мир съеживался до пределов ближайших фонарей.

Старушка сидела на скамеечке возле эстрады, наслаждалась легкой музыкой и не спеша обсасывала пышный ком мороженого, норовивший стечь по вафле конического стаканчика.

– Простите, – Кора присела рядом с ней. – Но, может быть, тот капитан упал в кусты у моря – там осыпь и кустарник.

– Ваша трезвая хорошенькая головка не хочет мириться с легендами, – засмеялась старушка. – Я также была к ним скептически настроена. Тогда еще я отыскала сына одного из тех, кто гнался за капитаном. И легенда получила для меня неожиданное воплощение в виде старого горбатого пенсионера; он тысячу раз слышал эту историю от своего отца. Оказывается, когда этот капитан прыгнул на своем коне с обрыва, этот безумный поступок видели рыбаки, что скучали в лодках в бухте. Неподалеку от берега в тот момент проходил авизо – то есть посыльный корабль из Севастополя. И с борта этого корабля также был виден самоубийственный акт белогвардейца. Кстати, он был описан в севастопольской газете «Голос Тавриды» и в «Симферопольских новостях». И все в один голос утверждают, что до моря капитан не долетел и на камни у берега не падал. Десятки людей видели, как он буквально растворился в воздухе. Одно мгновение – он летит… Следующее – воздух пуст! Представляете?

– Нет, – призналась Кора, – не представляю.

– Единственное разумное объяснение, – сказала бабушка, хрустя стаканчиком, – это превращение Покревского в птицу. В орла.

Кора поняла, что бабушка предпочитает верить в легенду. Что ж, ее дело. Надо уважать или по крайней мере не высмеивать старческие причуды.

– Вы хорошая девочка, – сказала старуха. – Другая на вашем месте не удержалась бы от издевки.

– Мне уже приходилось видеть разные чудеса, – сказала Кора. – Это я только кажусь молодой. На самом деле внутри я старше вас.

– Чудесно сказано! – обрадовалась бабушка. – И сколько же тебе лет, моя старушка?

– Мне скоро будет двадцать. А моей подруге Веронике уже исполнилось.

– Вы студентки?

– Да, мы учимся в Суриковском институте. Это был такой древний живописец, хотя как художника я его не признаю.

– Я слышала о нем, – согласилась бабушка. – Он хороший колорист.

– Он никуда не годный колорист, – возразила Кора, – потому что подчинял художественные задачи задачам социальным, а это смерть для искусства.

– И Вероника учится с тобой?

– А где же еще? – удивилась Кора. – Мы с ней вместе жили в детском доме и вместе оттуда вырвались…

– Разве в наши дни есть детские дома?

– Для галактических найденышей.

– Ах, помню! Я где-то читала об этом. И кажется, одна из воспитанниц стала наследницей какого-то сказочного состояния.

– К сожалению, не я, – ответила Кора. – Но к счастью – Вероника. Ее папа был самым крупным филателистом в Солнечной системе. Он погиб, а Вероника живет теперь на проценты с коллекции. Но ведь скучно просто так сидеть. Поэтому она решила стать самой обыкновенной.

– Правильно, – согласилась старушка. – Вот я по происхождению, например, из семьи Романовых. И прихожусь правнучкой последнему претенденту на престол. То есть я живая носительница романовских генов.

– Так займите престол! Никто не будет возражать!

– Будут, – сказала бабушка. – Завистники всегда найдутся. К тому же престол стоит в Петербурге, а мне больше нравится крымский климат.

Бравый моряк из местных, возможно, из севастопольского флота-музея, пригласил Кору танцевать и принялся не в такт рассказывать ей о том, насколько она красива. Кора попросила его говорить комплименты в такт, но у морехода не нашлось музыкального слуха.

Когда она вернулась к скамейке, наследница престола уже ушла, и Кора, оказалось, не знала ее имени. А ведь наследниц престола следует именовать по имени-отчеству.

Потом Кора отыскала инженера Всеволода. При свете фонарей его лицо казалось более суровым, чем днем. Глаза спрятались под крутыми надбровными дугами.

– Вы не танцуете? – спросила Кора. Музыка замолкла, цикады вопили хором, стараясь заполнить паузу. В кустах заверещала незнакомая птица.

– Я давно не танцевал, – сказал инженер. – Танцы изменились. Даже смешно. Между нами гигантская разница в возрасте. По крайней мере, с вашей стороны.

– Лет десять, – сказала Кора. – Я уже догадалась, что это вовсе не разница. Пушкин был куда старше Наталии Николаевны.

– И чем все это кончилось… – заметил инженер. У него были красивые руки с длинными сильными пальцами, как у хирурга или взломщика сейфов.

Тут же, конечно, возникла Вероника. Словно поджидала в кустах.

– Всеволод не будет танцевать, – сообщила она подруге. – Мы хотели пойти к морю. Пошли, Сева.

Вероника засмеялась нарочито низким голосом соблазнительницы.

Кора запрезирала инженера, который тут же покорно позволил себя увести по темной аллее к морю. Темные аллеи – где-то ей попадалось такое название. Наверное, американский фильм ужасов.

…Темные аллеи. Почему, когда тебе нравится мужчина, сразу возникает какая-нибудь пустоголовая Вероника, которая переползает с курса на курс только потому, что умеет мило улыбаться стареньким сластолюбивым доцентам или намекать на свое бешеное богатство пожилым дамам-преподавательницам. А сама…

Кора постаралась остановить в себе поток мелкой ненависти к подруге. Не нужен ей этот инженер, который еще толком не успел произойти от гориллы. И пускай он не изображает из себя интеллигента – у него это получается неубедительно. Так же неубедительно, как его заверения в том, что он умеет изобретать махолеты и птицелеты – аппараты девичьей мечты…

Но от таких чувств инженеры не возвращаются. Они остаются на берегу моря в обществе твоей чернокудрой Вероники, которая, надо признать, первой заявила свои права, застолбила этот участок дикой растительности с сомнительными золотыми россыпями.

Опять появился моряк. Глаза у него пылали – он готов был переплыть Черное море ради любви такой девушки, как Кора. Но Коре не хотелось, чтобы случайные моряки плавали ночами по Черному морю. И она пошла домой.

Вероника заявилась поздно, когда Коре уже удалось себя усыпить и даже сердце не билось от ревнивого бессилия. Надо отдать Веронике должное, она была достаточно уверена в себе, чтобы не придумывать подвигов, которых не было.

– Я ему говорю: послушайте, как бьется мое сердце, – доносилось сквозь сон. – А он убирает руку с моей высокой груди и рассказывает о том, насколько махолет экономичнее флаера… Я ему предлагаю искупаться в первозданном виде, а он отвечает, что не хотел бы меня смущать. У него начисто атрофировано чувство юмора. Ну что ж, впереди еще почти месяц. Неужели я не сломлю его сопротивления и не уложу его к себе на грудь, в лучших борцовских традициях?

Кора не ответила, ибо любой ответ был бы или груб, или неискренен.

Вероника ушла к себе и скоро погасила свет. Кора подумала, как она любит подругу, но больше, когда той не везет в любви.

С утра обнаружилось, что инженер Всеволод исчез. Уехал в Симферополь получать свои летучие игрушки. Обещал быть к вечеру, чтобы завтра их продемонстрировать друзьям. Он решил испытывать их над обширным склоном Ай-Петри, где воздушные потоки разнообразны и опасны, что и требуется для настоящего испытателя.

И день тоже не задался: ветер дул такой, что гнал по полого идущей к центру поселка улице листву и ветки, где-то выше он набирал звук, оттого гудел, как эолова арфа. Кора подозревала, что он гудит, как эолова арфа, хотя никогда ее не слышала и даже не видела.

Ветер был злым, горячим и сушил кожу, будто прилетел из какой-нибудь Сахары, которой нет дела до наших отдыхающих. На Веронику такая погода оказывала удручающее влияние. Когда же она, заявившись на пляж, не обнаружила там Всеволода, то тут же заявила, что забыла дома недосмотренную кассету и жить без нее не может. Она вызвала из Симферополя аэротакси, чтобы поскорее долететь до Москвы. Миша Гофман упросился ее сопровождать: его ждали в Москве творческие дела. Поступок Вероники в мгновение ока разрушил иллюзию замкнутости крымского мирка – он оказался лишь тем, чем был на самом деле, – продолжением настоящего мира, щупальцем действительности. И за это Кора была обижена на Веронику – ведь обещали друг дружке ни за что не мотать в столицу, иначе отдых не получится.

У моря было неуютно, о купании и речи не шло, зеленая возлюбленная охотника Гранта почему-то плакала, Кора решила, что она жалеет своих родных, убитых Грантом по ошибке. Потом Грант ее увел. Кора тоже потихоньку сбежала от остальных и пошла наверх, к Птичьей крепости. Бог знает, что ее туда влекло – может, просто хотелось посидеть с бабушкой, послушать ее низкий надтреснутый голос знатной дамы.

Наверху, на скамейке над обрывом, никого не было. Но лежала открытая книжка – аккуратный репринт «Опасных связей». Кора почему-то решила, что оставить его могла лишь старушка, имя которой ей так захотелось узнать.

Кора уселась на скамейке – небо было огромным. По нему неслись рваные, суматошные облака, будто спасались от ненастья.

Пахло дождем, но облаков на него не хватило. Они лишь пугали ливнем.

– Кора, – раздался знакомый голос. – Давно не виделись, моя девочка.

Рядом с ней на скамейку уселся сам комиссар Милодар, начальник земного отдела ИнтерГпола, то есть ИнтерГалактической полиции, человек, от одного имени которого падали в обморок известные разбойники и наркобароны. Коварный, но справедливый, осторожный, но отважный, вездесущий, но неуловимый, жестокий к врагам и не всегда справедливый к друзьям, Милодар был личностью удивительной, порождением сложностей, достижений и проблем двадцать первого века.

Кора была знакома с комиссаром, потому что росла на Детском острове, в приюте для галактических сирот, детей, подобранных или найденных черт знает в каких уголках Галактики и неизвестно откуда произошедших. Этих детей побаивались, потому что было неизвестно, почему и кто их подкинул нашей хрупкой цивилизации. И бывали случаи, когда опасения оказывались обоснованными.

Этот приют подчинялся ИнтерГполу, и потому Милодар сам курировал остров, подстегивая и воодушевляя работавших там психологов и генетиков. Три года назад, когда решался вопрос о наследстве Вероники, комиссару потребовалась добровольная помощь Коры. Кора в ходе этого приключения неоднократно рисковала жизнью, но вышла из испытаний с честью. Отпуская Кору на волю и даже выполнив обещание – установив ее настоящее имя и найдя ей бабушку Настю на Земле, Милодар пообещал (либо пригрозил), что их встреча – не последняя. Из такого материала, как Кора, и делаются агенты ИнтерГпола. День наступит, утверждал комиссар, и Кора добровольно или почти добровольно станет сотрудником ИнтерГпола. Но пока этот момент еще не наступил…

– А вы что здесь делаете? – спросила Кора Милодара. – Тоже отдыхаете?

– Это было бы преувеличением, – признался Милодар. – Но я бы отдал месяц жизни за то, чтобы сейчас отдохнуть недели две.

– А разве у вас не бывает отпуска? – спросила девушка.

Она даже вдруг пожалела, что эту встречу не наблюдает инженер Всеволод. Хотя откуда ему знать, что скромного вида невысокий мужчина с копной курчавых черных с проседью кудрей – на самом деле всемогущий комиссар Милодар?

– Покой нам только снится, – ответил какой-то цитатой комиссар.

Коре показалось, что воздух чуть шевелится над торчащей коленкой облаченного в шорты и футболку комиссара.

– Это вы или ваша голограмма? – спросила Кора.

– Есть вещи, которые не обсуждаются даже с агентом, – ответил Милодар.

Тогда Кора не стала обсуждать облик комиссара, а спросила:

– Если вы не отдыхаете, значит, вы на работе. И кого мы ловим?

– Мы никого не ловим, – ответил Милодар. – Мы встревожены.

– Чем?

– Возможной встречей с параллельным миром, – ответил комиссар. – Еще этого мне не хватало!

Он не стал уточнять проблему, но предупредил Кору:

– Ты мне можешь понадобиться, девочка.

Тут же вскочил со скамейки и поспешил к кустам, сквозь которые Кора увидела знакомую фигуру последней Романовой. Старушка скромно дожидалась комиссара, и тот на ходу крикнул ей:

– Ну куда пропала, Ксения? Не могу же я терять день из-за твоих причуд…

– Это не причуды, мой мальчик, а моя работа, – ответила бабушка.

Беседуя с ней, комиссар удалился по тропинке.

Оказывается, они знакомы! Как тесен мир, и никому, кроме Вероники, об этом не расскажешь. Впрочем, какой смысл ей говорить, когда она вся погружена в свои сердечные дела? Да и вряд ли комиссар обрадуется, если Кора будет рассказывать о встрече с ним. Ведь главный принцип ИнтерГпола – держи язык за зубами. И если бы можно было это нарисовать, наверное, язык за зубами стал бы гербом этой организации.

А старушка хороша! Наблюдательница за хищными птицами! Нет, она наблюдала за совсем другими хищниками! Но не пошутил ли Милодар? Если принять его слова всерьез, то окажется, что среди нас появились существа из параллельного мира? А кто это? Как их можно увидеть? И какова роль Ксении Романовой?

Кора поглядела в небо. В вышине, под самыми несущимися вдоль обрыва облаками, метались чайки. Бабушка наблюдала за хищными птицами… А может быть, эти птицы и есть вестники из неведомого мира?

Шуршали листья, где-то посыпались камни, ударил колокол в далекой церкви. Мир казался таким устоявшимся и надежным, а параллельных миров не бывает.

Все беглецы возвратились к ночи. Первой – Вероника, она купила в Москве настоящую греческую тунику, а также сандалии и диадему – центр греческой торговли на Арбате изготовлял их так, что без экспертизы от настоящих не отличишь. Почему Веронике показалось, что именно туника склонит к ней сердце сурового инженера, было неизвестно. В тунике она, правда, была очень хороша, но Тамара, квартирная хозяйка, отнеслась к ней критически и спросила: правда ли, что в Древней Греции девицы не носили нижнего белья? Вероника поклялась, что это было именно так, что не помешало грекам создать великолепную скульптуру и философию. Тамара вспомнила, что греческая скульптура вся раздетая, и ушла на кухню греметь посудой.

Инженер вернулся затемно, но позвонил из пансионата, в котором остановился. Подошла к телефону Кора, он не скрывал радости, что слышит ее голос, и Кора подумала, как неправильно путать резкость крупных черт с грубостью. Ничего грубого в лице инженера она не усмотрела.

На телефонный звонок прибежала Вероника – она, видимо, ждала его и не ложилась спать.

Она была в новой тунике, правая грудь обнажена, волосы собраны в пучок и спереди украшены диадемой. Кора была вынуждена с сожалением признать, что ее богатая подруга сказочно прекрасна. Она отошла от телефона, и настроение ее резко упало.

Вероника воскликнула:

– Куда ты пропал, Сева! Мне столько нужно тебе рассказать!

Кора ушла к себе в комнату, ей не хотелось слышать, как Вероника обольщает инженера.

Понимая, что она преувеличивает уровень разврата своей подруги, Кора не намеревалась изменять формулировки. И если бы ей сейчас пришлось писать воспоминания о жизни в Симеизе, она бы написала о событиях той ночи именно такую фразу.

Кора улеглась, откуда-то прилетел комар невероятной хитрости и злобы, жизнь не удалась, и не мешало бы завершить ее элегантным самоубийством, кинуться с обрыва у Птичьей крепости на глазах у всех знакомых. И на пути вниз желательно превратиться в чайку. Впрочем, нет, чайки слишком крикливы и наглы. Может быть, ей лучше превратиться в орла? В орлицу, которая может часами, почти не шевеля крыльями, парить над восходящими воздушными потоками. И ее дом будет располагаться высоко на обрыве, куда не заберется даже ловкий охотник Грант…

Так она и заснула, не решив, какой птицей станет, когда покончит с собой, а утром Вероника проснулась раньше и была возбуждена, радостна и суетлива, ну точно как чайка, несущаяся за пароходом, с которого ей кидают кусочки хлеба. Туника была снова надета так, чтобы одна грудь была обнажена, и Тамара Ивановна, поглядев на нее, спросила:

– Чой-то ты сегодня такая разнузданная?