Танцы на снегу. Геном. Калеки Лукьяненко Сергей
– Как принято. Выпили по рюмке.
– Экипаж кретинов… Мальчик, у тебя были положительные мутации?
– Ага. Набор «инферно».
Глаз я так и не открыл, но слушал, как Антон объясняет старпому:
– Видишь, увеличены органы иммунной системы? Почки модифицированы для вывода нуклидов, защищены щитовидка и тестикулы. Мальчик может неплохо держать радиацию. Ну и обычные мелочи – аппендикс полностью заполнен лимфоидной тканью, усилено сердце…
– Слушай, Антон, меня сейчас стошнит. Избавь меня от зрелища освежеванного ребенка!
– Да как скажешь…
Я снова открыл глаза и посмотрел на собственный скелет. Скелет был даже симпатичный, только какой-то очень уж жалкий.
– Руку ломал? – спросил врач.
– Правую, – признался я. В моей медицинской карте даже записи об этом не было, и я надеялся, что никто и не узнает.
– Ничего, неплохо срослось, – милостиво согласился Антон. Достал ручной детектор, подошел и, уже не глядя на экран, стал водить по мне датчиком.
– Пойдет? – поинтересовался старпом. Он сидел в покинутом Антоном кресле, флегматично допивал напиток из его стакана и курил сигарету.
– Соматика приличная, – признал Антон. – Сейчас проверим шунт на поток… ты в туалет давно ходил, парень?
– А? – не понял я.
Антон поморщился:
– Ладно, может, и пронесет.
– Ох, пронесет! – весело подтвердил старпом.
Антон крепко взял меня под мышки, приподнял и посоветовал:
– Держись.
…Наверное, команду он отдал по своему шунту. Потому что отключился я мгновенно. А когда через мгновение пришел в себя, голова болела, а руки слегка подергивались. Антон все так же крепко держал меня на весу. Ноги у меня были мокрые, по полу елозила черепашка кибер-уборщица, временами натыкаясь на ступни.
Я обмочился!
– Иди в душ, вон та дверь, – велел Антон. – Вымойся и одевайся.
Он морщился, но вроде бы не злился. Я схватил одежду и бросился в ванную; красный как рак, понимающий, что все кончено. Хорош расчетный модуль, у которого сфинктеры не держат… Поливая себя из душа, я мрачно думал, что стоит сразу уйти. Даже не возвращаясь в комнату.
Но я все-таки вернулся.
Антон снова сидел в своем кресле, чемоданчик был собран, по стене шли замысловатые цветные узоры. Старпом курил. Пол был чистый и сухой.
– Простите, – пробормотал я.
– Да я сам виноват, – неожиданно ответил Антон. – Слишком долго тебя гонял в потоке.
– Долго? – не понял я.
– Четверть часа. Уж больно любопытные показатели были. У тебя не восемьдесят четыре с половиной, как в аттестате, парень. У тебя девяносто и семь десятых. Великолепный показатель. С таким берут в военный флот, на пилотажно-капитанский.
Старпом, похоже, понял мой страх.
– Да принят ты, принят, – сказал он. – Если и впрямь хочешь, то мы тебя возьмем в расчетные модули.
– Хотя я бы посоветовал поберечь мозги, – заметил Антон. – Понимаешь, приятель, лобные доли мозга не любят потокового режима. Они… как бы это сказать. Засыпают. Начинают лениться. Со всеми вытекающими…
Он вдруг захохотал, я понял причину и снова покраснел.
– В общем, я бы тебе не советовал, – уже серьезно продолжил Антон. – Честно. Но если ты настаиваешь – возьмем с удовольствием. У нас и так нехватка модулей.
– Я… я готов.
– Тебе нужно уладить какие-то дела? – спросил старпом.
– Да, наверное.
Я же не знал, что все решится так быстро!
– Тогда приходи завтра утром. Старт будет вечером… впрочем, тебе это без разницы.
Я закивал, пятясь к двери.
– Подожди! – вдруг велел Антон. – Хочу объяснить тебе еще одну вещь, мальчик. Сейчас мы разговариваем с тобой, и нам это приятно. Потому что ты умный, славный паренек. Который вполне мог бы стать нашим коллегой… настоящим коллегой. Но если ты станешь расчетным модулем – все изменится. Мы будем относиться к тебе совсем по-другому. Даже когда после первого рейса ты выйдешь посмотреть на инопланетный порт: еще веселый, любопытный и настоящий. Но мы больше не будем с тобой болтать, шутить и улыбаться. Потому что видели десятки и сотни таких, как ты, поначалу – умных, славных, хороших. И если относиться к вам как людям, после того как вы встали в поток, то никаких нервов не хватит.
Меня словно отхлестали по щекам. Я сглотнул какой-то комок – потому что мне нравился и старпом, и даже этот ехидный язвительный врач.
А сейчас они смотрели на меня очень серьезно и…
Словно я на родителей, когда они рассказали мне про Дом Прощаний.
– Как член экипажа и совладелец корабля, имеющий в нем свой пай, я очень хочу взять тебя в расчетную команду, – сказал старпом, откашлявшись. – А вот как человек, у которого свои пацаны подрастают, я бы тебе не советовал приходить.
– Я приду, – прошептал я.
– Вот, возьми. – Старпом подошел ко мне, протянул несколько сколотых листов. – Это наш контракт приема на работу в качестве расчетного модуля. Контракт стандартный, один в один рекомендованный Гильдией. Но ты все-таки его изучи как следует. Дальше – тебе решать.
Я схватил листки и выскочил за дверь. Голова гудела, немножко чесалась кожа над ухом, вокруг шунта. Это от волнения.
А еще мне было не по себе оттого, что и старпом, и врач говорили чистую правду. Оттого, что они были хорошие люди.
И оттого, что я собирался их всех обмануть.
Глава 2
Провожать меня поехал только Глеб. Прогулял школу и поехал.
Он почти до конца мне не верил. Хотя увидел и пустую квартиру, откуда унесли муниципальную мебель, а то, что принадлежало родителям, – в маленьком контейнере складировали в подвале.
– Ты псих, – сказал Глеб, когда автобус подъезжал к космопорту. Он начал верить. – Будешь дебилом. Ты что, старых модулей не видел?
– Они вовремя не вышли, – сказал я. Чемоданчик с вещами я держал на коленях. Как я узнал из контракта, у меня было право на двенадцать килограммов вещей.
– И ты не выйдешь. За пять лет мозги спекаются. – Глеб вдруг облизнул губы и сказал: – У меня билет имперской лотереи, ты знаешь?
Я знал. У Глеба был один шанс из двадцати выиграть бесплатное обучение на любую специальность. Он собирался стать пилотом, конечно же.
– Хочешь, я его тебе отдам?
– Тебя родители убьют, – ответил я.
– Нет. Не убьют. Я уже поговорил с ними. Я могу переписать билет на тебя. Хочешь?
Билет имперской лотереи – это здорово. Я о нем и не мечтал… зато нейрошунт у меня «Креатив», а у Глеба – только «Нейрон».
– Спасибо, Глеб. Не надо.
Он растерянно заморгал жиденькими белыми ресницами. Глеб очень светловолосый и бледный. Это не мутация, это наследственность.
– Тиккирей, я честно…
– Глеб, я вечером буду в космосе.
– Это будешь не ты, – прошептал Глеб.
Когда автобус остановился у гостиницы, он вяло протянул мне руку. Я ее пожал и спросил:
– Зайдешь?
Глеб покачал головой, и я не стал спорить. Долгие проводы – лишние слезы.
Меня ждал космос.
Я не знал, где живет старпом и остальной экипаж корабля. Поэтому пошел в номер к доктору.
Дверь снова была не заперта, и дверь в ванную распахнута. Антон стоял у зеркала, в одних трусах, и брился древней механической бритвой. Будто нельзя заморозить все волосяные фолликулы раз и навсегда.
– Ага, – сказал он, не оборачиваясь. Я видел только отражение его глаз в зеркале, но мне показалось, что их выражение изменилось. – Ясно. Номер семьдесят три. Там капитан.
– Кто пришел? – раздался голос из комнаты. Тонкий, девичий.
– Это не к нам, – отозвался Антон. Но из комнаты выглянула смуглая девушка – одна из тех, что вчера смеялись. При виде меня она вначале улыбнулась, а потом помрачнела. Наверное, она была совсем голая, потому что замоталась в простыню.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Какой ты дурачок, – сказала девушка. – Господи, ну откуда берутся…
– Замолкни, груз! – процедил я. Получилось. Почти как у старпома. Девушка замолчала, часто моргая. Антон на миг прекратил бриться, потом бритва продолжила движения. Вверх-вниз.
А я повернулся и пошел в семьдесят третий номер.
Капитан был младше и старпома, и доктора. Наверное, он окончил какую-то очень известную космошколу, если ему доверили командовать кораблем. Крепкий, красивый, в парадной белой форме.
– Тиккирей, – утвердительно сказал он, когда я вошел. Почему-то я понял, что он видел запись моего вчерашнего обследования, и мне стало стыдно. Перед Антоном или старпомом не было стыдно. А перед настоящим капитаном, который, даже сидя один в номере, оставался в парадной одежде, – стыдно.
– Да, капитан.
– Значит, не передумал?
– Да, капитан.
– С контрактом ознакомился?
– Да, капитан.
Контракт я читал до трех часов ночи. Он и впрямь был стандартным, но я все проверил.
– Тиккирей, может быть, ты думаешь нас обмануть? – предположил капитан. – Сделать два-три рейса, выбрать планету посимпатичнее и там сойти?
– Разве я имею на это право? – очень натурально удивился я.
– Имеешь, конечно, только что это тебе даст? – Несколько секунд капитан пристально смотрел на меня. – Ладно, не будем тянуть.
Он сел за стол, быстро проглядел мои бумаги, проверил подлинность печатей ручным сканером, подписал контракт и вернул мне один экземпляр. Протянул руку:
– Поздравляю вас, Тиккирей. Отныне вы член расчетной группы космического корабля «Клязьма».
Мне не понравилось то, что он назвал меня не членом экипажа, а членом расчетной группы. А еще больше не понравилась фраза «Только что это тебе даст?». Но я улыбнулся и пожал ему руку.
– Вот тебе подъемные. – Капитан достал из кармана несколько банкнот. – Они не оговорены в контракте, но это добрая традиция – к первому старту. Только постарайся не…
На секунду капитан замолчал, потом засмеялся:
– Да нет, ты не напьешься, я думаю.
– Не напьюсь, – пообещал я. Вчера, после водки, меня стошнило в автобусе. А может быть, это случилось еще и из-за проверки моей работоспособности…
– Сбор в пять часов внизу, в вестибюле, – сказал капитан. – Да, и… Это опять же не оговорено, но если тебя там не окажется, я не стану подавать в суд. Просто порву контракт.
– Я буду.
– Хорошо, Тиккирей.
Я понял, что разговор окончен, и вышел из номера. Внизу, в баре, было так же немноголюдно и бармен был прежний. Он улыбнулся мне, а я подошел и положил одну банкноту на стойку.
– Это за вчера. И… у вас есть молочные коктейли?
– Конечно, есть. – Бармен выдал мне сдачу. – Приняли?
– Приняли. У меня оказались очень хорошие показатели. Правда.
– Здорово. Только ты вовремя завяжи с этой работой, ладно? С чем тебе коктейль?
– С апельсином, – сказал я наугад.
Бармен поморщился, наклонился ко мне. Заговорщицки прошептал:
– Скажу по секрету, самые вкусные молочные коктейли – это самые простые. Например – с шоколадом и щепоткой ванили.
– Давай, – так же шепотом ответил я.
Это и впрямь было вкусно. Я так и просидел в баре до пяти часов, оставив чемодан за стойкой у бармена, чтобы не следить за ним. Пару раз сбегал в туалет, чтобы не повторилось вчерашнего конфуза. Хотя, наверное, на корабле все это как-то продумано.
Последний коктейль я допил впопыхах, поглядывая на часы. Пожал руку бармену и выскочил в вестибюль.
Весь экипаж уже собрался. Капитан, старпом, доктор. И еще два человека, которых я не видел, – наверное, навигатор и карго-мастер.
– Опаздываешь, модуль, – холодно сказал доктор. Он свое обещание сдержал – для него я уже не был славным мальчиком.
– Простите, больше не повторится, – сжимая ручку чемодана, сказал я. Старпом молча взял у меня из рук чемодан, прикинул вес, вернул.
– Идем, – сказал капитан. Все повернулись и двинулись к шлюзу, к которому уже был пристыкован микроавтобус.
На меня даже внимания не обращали. И дверь автобуса закрыли, едва я успел переступить порог. Старпом и доктор сидели рядом, карго и навигатор – тоже. Рядом с капитаном было свободное место, но на него он очень аккуратно положил свою фуражку.
Я прошел в конец автобуса, сел на свободный ряд кресел.
Капитан поднял и надел фуражку.
Автобус покатился по оранжевому такыру.
«Клязьма» была стандартным сухогрузом, такие к нам непрерывно летают. Керамическая туша двухсот метров в длину, похожая на слишком вытянутое яйцо. При посадке она выдвигала опоры, но по сравнению с кораблем они были почти невидимы – такие маленькие. Казалось, что «Клязьма» лежит прямо на песке, сплавленном за многие годы в твердую каменистую корку. Грузовой люк был уже закрыт, но вдали еще пылила колонна большегрузных грузовиков, загружавших в корабль обогащенную руду.
– Последний рейс в этот гадючник, – сказал старпом. – Слава тебе, Господи…
– Зато какой пай, – негромко возразил тот, кого я считал навигатором. Это был негр, пожилой, полный, с очень добрым лицом.
– Да, пай хорош, – согласился доктор. – И хороший модуль наняли.
– Еще надо проверить, – кисло возразил старпом.
– Хороший, хороший, – повторил доктор. – Что я, тестировать разучился?
Обо мне они говорили так, словно я был покупкой, валявшейся на заднем сиденье. Я сцепил зубы и промолчал. Наверное, это такое испытание. Чтобы убедиться, серьезно я настроен с ними работать или начну ныть и возмущаться.
Автобус пристыковался к шлюзу – спустившейся сверху прозрачной трубе. Вшестером мы едва втиснулись в маленькую кабинку лифта. Меня прижало к капитану.
– Простите, капитан… – сказал я.
Он молчал. Старпом тронул меня за плечо и холодно подсказал:
– Разрешите обратиться, капитан…
– Разрешите обратиться, капитан, – повторил я.
– Разрешаю.
– А где остальные члены расчетной команды? Они вернулись раньше?
Мне вдруг стало страшно. Я подумал, что у них вообще нет модулей и, значит, моим мозгам придется работать непрерывно.
– Они не сходили с корабля, – ответил капитан.
Больше ничего я спрашивать не стал.
Из шлюзовой камеры, довольно большой, со скафандрами в застекленных нишах, какими-то приборами на стенах и принайтованным к полу флаером, все немедленно стали расходиться по своим делам. Капитан бросил, ни к кому не обращаясь:
– Старт через пятьдесят минут, через сорок всем быть в сети.
Я стоял, разинув рот и ничего не понимая. А мне куда идти?
Пальцы доктора цепко взяли меня за плечо.
– Иди за мной.
Мы поднялись в лифте, прошли по коридору. Доктор молчал, он был серьезен и сосредоточен.
– Извините, а что я должен буду делать?.. – начал я.
– Для твоей работы тебе вовсе не требуется что-либо знать, – отрезал доктор. – Ты – «мозги в бутылке», понимаешь? Входи.
Он подтолкнул меня вперед, и я первым вошел в небольшой зал. Тут был стол, и большая видеостена, и мягкие глубокие кресла. В креслах сидели люди – остальные расчетные модули. Их было пятеро – трое немолодых, один средних лет и один паренек лет семнадцати.
– Добрый день, расчетная команда, – сказал доктор.
Все пятеро зашевелились. Те, что постарше, кивнули. Мужчина средних лет что-то буркнул. А паренек поздоровался:
– Привет, док.
Они вовсе не выглядели дебилами. Скорее – людьми, увлеченными фильмом, который шел на экране. Что-то авантюрно-приключенческое, там как раз молодая красивая женщина доказывала кому-то, что она может переносить гипер, потому что ей специально пересажена игрек-хромосома. Вот же бред, как можно пересадить хромосому во все клетки сразу?
– Это ваш новенький друг, – сказал доктор. – Его зовут Тиккирей… если кому-то интересно.
– Привет, Тиккирей, – сказал парень. – Меня зовут Кеол.
Он даже улыбнулся.
– Ты сходил с корабля? – спросил док.
Кеол поморщился.
– Нет. Не люблю эту планету.
– Ты же вроде бы… – Доктор махнул рукой. – Ладно. Все по местам! Старт через сорок минут.
Поднялись все сразу. Экран погас. Из щелей выскользнули несколько черепашек-уборщиц и принялись елозить по полу. Я заметил, что кое-где рассыпан попкорн, обертки от шоколада и еще какой-то мусор.
– Мне помочь новенькому? – спросил Кеол.
– Я сам все объясню. Ты проследи за стариками.
– Хорошо, док, – сказал Кеол.
– Он самый сохранный из всех, – не понижая голоса, сказал доктор. Кеол даже не вздрогнул. И посмотрел на меня.
Я молчал, меня немножко колотило мелкой дрожью.
– Автобус еще не отошел, – сказал доктор. – Я попросил водителя выждать двадцать минут. Если хочешь, я провожу тебя в шлюз.
Во рту у меня пересохло, но я все-таки пошевелил языком и сказал:
– Нет.
– Это было последнее предложение, – сказал Антон. – Идем.
В зале было штук десять дверей, семь из них сразу выделялись – более широкие и какие-то массивные. В эти двери и уходили модули. Доктор подвел меня к крайней, заставил приложить руку к сенсорной пластине. Сообщил:
– Теперь это твоя бутылка.
Помещение и впрямь походило на лежащую бутылку… даже стены и потолок выгибались дугой. Здесь не было ничего, кроме странной штуки, походящей на кровать для тяжелобольного. Поверхность ее была гибкая, блестящая и упругая. Почти посередине – отверстие.
– Раздевайся, – сказал доктор. – Все вещи и одежду – сюда.
Я разделся, убрал вещи в стенной шкафчик, тоже запирающийся на сенсорный замок. Молча лег на кровать. Было довольно мягко и удобно.
– Значит, так, – сказал доктор. – Самые сложные процессы для модуля… понимаешь какие?
– Понимаю, – ответил я.
– Ходишь ты под себя, – сказал доктор. – Биде встроено в кровать и включается автоматически. Если у тебя нарушается работа кишечника, шунт начинает самостоятельно выдавать команды на периферийную нервную систему. Каждый час кровать массирует тебя. Раз в сутки нейрошунт выдает команды на сокращение мускулатуры, чтобы избежать мышечной дистрофии. Состояние здоровья контролируется непрерывно, если что – я прихожу и оказываю помощь. Так… Питание…
Он запустил руку под кровать и вытащил из какого-то гнезда шланг с расширением на конце.
– Это не питание, – увидев мои выпученные глаза, сказал доктор, – это мочеприемник. Приладь сам.
Я приладил.
Самое унизительное было именно в том, что доктор стоял рядом, давал советы и отпускал комментарии. Словно он был на меня очень зол. За то, что я все-таки отверг их советы и пришел на корабль…
Второй шланг, который он достал, как раз и был «питанием». Доктор быстро подобрал мне загубник, подходящий по размерам. Я взял его в рот.
– Питание жидкое, выдается небольшими порциями одновременно со стимуляцией сосательного рефлекса, – пояснил доктор. – Хочешь попробовать?
Я покачал головой.
– И правильно. Ничего вкусного. Полезно, легко усваивается… дает минимум отходов. Но не более того.
Потом он пристегнул меня поверх кровати четырьмя широкими ремнями, приговаривая:
– Запоминай порядок. В дальнейшем будешь делать все сам. Это вполне удобно, руки у тебя остаются свободными до конца. Потом ты всовываешь их в эти петли – они затянутся автоматически. Система простая, удобная, не меняется уже полсотни лет. Хочешь что-то сказать?
Я кивнул, и доктор вынул мне загубник.
– Когда мы прилетим, я смогу выйти в космопорт? Погулять…
– Конечно. – Доктор даже удивился. – Или считаешь нас бандой, которая держит модулей принудительно? Тиккирей… самое печальное, что в этом нет нужды. Я уверяю тебя, Тиккирей, что если бы освоение космоса требовало вынимать людям мозги и держать их в банках по-настоящему, мы бы так и делали. Человеческая мораль чудовищно пластична. Но это не нужно. Лучшая банка – твое собственное тело. К нему подводится питание, удаляются отходы, а в шунт втыкается кабель. Вот и все, Тиккирей. А то, что некоторые модули все-таки уходят, отработав контракт, – позволяет людям окончательно угомонить свою совесть. Понял?
– Да. Спасибо. – Я улыбнулся, хотя улыбка и вышла жалкой. – Я… я немножко испугался. Что вы будете держать меня в корабле, пока я не стану… как эти.
Доктор Антон тоже улыбнулся. Присел на корточки рядом с кроватью. И потрепал меня по голове.
– Брось. В нашем дурацком, полном законов мире практически нет нужды в насилии. Может, лучше бы наоборот, а?
Он встал, вынул очередной шнур. Я скосил глаза – кабель для нейрошунта. Спросил:
– Я сразу отключусь?
– Да, Тиккирей. Держи свой загубник.
Я послушно взял в рот шланг. Вкуса никакого не чувствовалось, все ведь было много раз стерилизовано. Может, попросить попробовать…
– Удачного гипера, расчетчик, – сказал доктор. И мир исчез.
Как же у меня болела голова!
Я даже тихонько завыл, когда это почувствовал. На языке был гадостный привкус – будто жевал солено-сладкую глину.
Голова раскалывалась. И чесалась коленка. Затекла правая рука, будто я пытался ее вырвать из тугой петли.
Я лежал на своем месте расчетного модуля. Шнур по-прежнему был в шунте, только уже отключен. Вытянув левую руку – она слушалась лучше, – я выдернул его. Выплюнул загубник.
Ничего себе!
Читать бесплатно другие книги:
