Кондотьер Богданов Дроздов Анатолий
Богданов сунул травку за пазуху, поблагодарил. Старик с любопытством разглядывал гостя.
– Не таким Богдана представлял, – сказал задумчиво. – Дурости в тебе много. Может, и к лучшему…
– Отец! – перебил Богданов, чувствуя, что грядет нотация. Старикам только дай повод! – Мне б пару помощников или коня – самолет из лесу вытащить. Делов на пять минут! Я отблагодарю.
– Будут помощники, будут и кони! – сказал старик. – Давно поспешают. Только Жидята ближе.
– Какой Жидята?
– Ты видел его в веси. Сторожись!
– Не лыком шиты! – усмехнулся лейтенант.
– Неужели? – старик придвинул к нему свиток. – Прочти!
Богданов наклонился. Свиток был испещрен неровно набросанными строчками. Буквы в них были незнакомые – какие-то крючки.
– Не понимаю! – признался Богданов.
– А говорил про лыко… – старик усмехнулся и забрал свиток. – Хорошо, хоть слова разумеешь.
Богданов внезапно сообразил: все это время обитатель пещеры говорил с ним на незнакомом языке – гортанном и тягучем. Причем Богданов не только его понимал, но и отвечал так же. «Чертовщина какая-то! – подумал летчик растерянно. – Гипнотизер он, что ли?»
– Не торопись вернуться к своим – дорога закрыта, – продолжил хозяин. – Исполни предначертанное, тогда проси. До тех пор меня не ищи – пещера не откроется. Спеши! Жидята близко.
Богданов кивнул и вышел. Спустившись, он оглянулся: пещеры не было! Ступеньки тоже исчезли. «Вроде не пил с утра! – удивился Богданов. – Галлюцинация? Набегался лесом, кислородом надышался… Какая пещера в песчаном склоне – осыплется сразу… – он сунул руку за пазуху – травка была на месте. – Может, в лесу сорвал и забыл? – подумал Богданов неуверенно. – Ладно! В любом случае, надо спешить…»
Ручеек вывел его к реке. Пройдя берегом, Богданов увидел давешний скошенный луг, а через реку – лес и прогалину, куда ночью вкатился По-2. Присмотревшись, он даже различил кучку веток на опушке, сбоку от прогалины. «Лисикова замаскировалась!» – понял лейтенант и усмехнулся.
Богданов не успел ступить на луг, как из дальних кустов выметнулись всадники. Это были все те же ряженые фашисты. Они скакали стороной и Богданова не видели. Лейтенант подавил желание броситься ничком на траву. Кони! Нужен хотя бы один! Богданов неспешно двинулся своим путем, ожидая, когда заметят. Долго ждать не пришлось. Вдали закричали, загигикали, послышался нарастающий топот. Богданов оглянулся и, решив, что пора, побежал к броду. Позади наддали – крики приближались. Бой на лугу в намерения Богданова не входил. Из пистолета всадников не положишь, а вот саблей по голове получишь запросто. Летчик рванул изо всех сил, скатился к воде и влетел в реку, вздымая столбы брызг. Перебежав на свой берег, Богданов остановился. Он не сомневался: Лисикова врагов заметила и приникла к прицелу. От брода до опушки – сотня метров. Для «ДТ» – что в упор.
Преследователи остановились на том берегу. Их разделяла только река. Бородатые, загорелые мужики в кольчугах оторопело разглядывали Богданова и ступить в воду не решались. «Так и уйдут! – подумал Богданов, доставая «ТТ». – Хоть одного подстрелить! Черт, далеко…» Чернобородый, коренастый всадник (по повадкам было видно, что старший) первым тронул коня.
– Стой! – сказал Богданов, вытягивая руку с пистолетом. «Лисикова, видишь – это враги!» – Целее будешь.
– Ты кто? – спросил всадник.
– А ты? – не замедлил лейтенант.
– Жидята, сотник князя Казимира. Это мои кметы.
«Старик предупреждал!» – кольнуло в виске Богданова.
– Зачем бежал? – продолжил Жидята. Говорил он не по-русски, но летчик понимал. – Одежа на тебе чудная.
– Я, – медленно сказал летчик, – лейтенант Красной Армии Богданов.
– Богдан! – обрадовался Жидята. – Ты-то и надобен! Князь тебя ищет!
– Зачем? – спросил Богданов.
– Потолковать! – ухмыльнулся Жидята.
«Как со стариком в деревне!» – подумал лейтенант.
– Видал я твоего князя! – сказал он громко и показал для наглядности, где.
Жидята побагровел и выбросил руку в сторону летчика.
– Имати его!
Всадники разом врубились в реку. Богданов упал, открывая штурману линию огня. Кони кметов скакали, вздымая брызги выше голов. Грозная, беспощадная лава неслась к Богданову, выплескивая воду из берегов, и лава эта казалась неудержимой. На середине реки перед нею встала стена. Кони передних кметов рухнули в воду, всадники перелетели через головы животных, вскочили и снова упали. Пулемет за спиной Богданова гремел без остановки. Винтовочные пули калибра 7,62 пробивали тела людей насквозь, попав в грудь лошади, прошивали круп до хвоста. Падали кони, падали люди; раненые захлебывались, не в силах приподняться, чтоб вдохнуть воздуха, и равнодушная вода пила кровь из их ран. Лошадь последнего кмета свалилась в двух шагах от летчика. Всадник соскочил в воду и тут же рухнул ничком – уже на берег. Пулемет стих. Богданов потрясенно смотрел на разгром. Мертвые люди и мертвые кони лежали в воде, розовые струи тянулись от неподвижных тел вниз по течению.
На том берегу оторопело смотрел на погибших Жидята. Пули его не задели. Опомнившись, сотник повернул коня.
– Стреляй же, стреляй! – закричал Богданов, вскакивая. – Уйдет!
Пулемет молчал. Богданов выстрелил из «ТТ», Жидята только головой мотнул. Через мгновение он одолел откос и скрылся за кромкой берега.
– Твою мать! – Богданов едва не шваркнул пистолет о землю. – Дура! Задушу! Собственными руками!
Он сунул «ТТ» за пояс и пошел к убитому. Пуля попала кмету в шею, разворотив позвонки на затылке. Шлем валялся в стороне. Богданов расстегнул пояс убитого, ворочая труп, стащил кольчугу, после чего ощупал тело. Документов на убитом не оказалось. В одежде отсутствовали карманы. К поясу кмета, кроме сабли и ножа, был прицеплен маленький кожаный мешочек. Богданов распустил ремешок, стягивавший края, – серебряные монетки, штук десять.
Забрав кольчугу, шлем и ремень с саблей, Богданов двинулся к опушке. «Почему мне так не везет! – думал с горечью. – Что бы осколок пришелся чуть выше?! Похоронил бы ее здесь. Земля мягкая, песок, без лопаты могилку выкопать можно. После чего – на восток! Через сутки-другие – у своих!..
Подойдя к опушке, Богданов бросил трофеи, сел и долгим, тяжелым взглядом посмотрел на штурмана. Лисикова лежала на разостланном комбинезоне, босая. «Загораем! – с ненавистью подумал Богданов. – А командир зайцем бегает».
– У меня магазин в пулемете кончился, – сказала Лисикова, ежась под его взглядом. – Пока меняла, вы вскочили. Боялась зацепить.
– Коней зачем постреляла? – спросил Богданов тоскливо.
– Думала, вас убили! Тот руку вытянул, и вы сразу упали…
– Десять коней к броду привел – хоть бы один остался! – продолжил Богданов. – Как самолет вытащить?
Лисикова подавленно молчала. Богданов встал, снял промокший до пояса комбинезон. Стащил сапоги, выкрутил портянки и заново обулся. Пошарил в кармане комбинезона. Коробка с папиросами размокла, к тому же, падая, он ее раздавил. Запасной у него не было, а курить хотелось до воя. «Самому ее застрелить?» – подумал Богданов. Взгляд его упал на веточку старика – выпала из одежды. Хм…
– Снимай штаны! – приказал Богданов.
– Зачем? – сжалась Лисикова.
– Лечить буду. Вот! – Богданов поднял веточку. – Знахарь дал. Сказал: рана затянется!
Лисикова повеселела и стащила шаровары. Богданов сунул веточку в рот и стал жевать. Травка слегка горчила, кончик языка пощипывало. Лисикова покосилась, но промолчала. Богданов размотал бинт на ее ноге, рванул присохший тампон. Она скрипнула зубами, но смолчала. Лейтенант выплюнул кашицу на тампон, шлепнул на рану, заново забинтовал.
– Щиплет! – сказала Лисикова, прислушавшись к ощущениям. – Как после зеленки.
– Может, зеленка у них такая, – сказал Богданов, расправляя на траве кольчугу. Вытряхнул на нее содержимое кожаного мешочка, рассмотрел монеты. Они были маленькие, легкие, большей частью потертые. На сохранившихся проступали латинские буквы. На оккупированной немцами территории советские деньги ходили наравне с немецкими, а эти монеты не были ни теми, ни другими. Богданов вытащил саблю. Она была широкой, со следами молота на клинке – явно не фабричной выделки. Грубая рукоять, обмотанная ремешком, кожаные ножны. Нож оказался не лучше, хотя отменно заточен.
– Кто это был? – спросила Лисикова.
– Какие-то кметы, – пожал плечами Богданов. – Прихвостни фашистские! Старика убили, деревню сожгли – сам видел.
– Почему так одеты?
– Не знаю! – Богданов бросил нож и взял шлем. – Огнестрельного оружия у них нет, только эти железки. Ничего не понимаю!
– Кметами в средние века называли дружинников князя, – сказала Лисикова.
– Откуда знаешь?
– Училась на историческом. Все учебники зимой прочла – хотела сдать курс экстерном, – Лисикова зарделась, поняв, что похвасталась.
– Жидята что-то говорил про князя, – вспомнил Богданов.
– Какой Жидята?
– Которого ты упустила.
Лисикова надулась.
– Не знаю, в кого играют эти прихвостни, но они вернутся, – сказал Богданов. – И, скорее всего, – с немцами. Поставят «МГ» на том берегу и сделают нам сквозняк. Надо уходить.
Лисикова кивнула и принялась наворачивать на ступни портяночные вороха.
«Самолет сжечь нельзя, – думал, наблюдая за ней, Богданов, – дым внимание привлечет. Разобью приборную доску, затем – цилиндр мотора. «ДТ» придется бросить – с Лисиковой не унести…
Штурман осторожно встала на ноги и ойкнула.
– Что? – нахмурился Богданов.
– Не болит! – изумленно сказала Лисикова.
– Идти можешь?
Лисикова осторожно шагнула раз-другой, радостно кивнула.
– Не налегай на раненую ногу! – сказал Богданов. – Откроется кровотечение!
«Наверное, в травке – наркотик или какое другое анестезирующее вещество, – подумал он. – Это к лучшему. Не все ж на себе тащить!»
– Товарищ лейтенант! – вдруг позвала Лисикова. Она смотрела поверх его плеча.
Богданов стремительно обернулся. На противоположном берегу стоял всадник.
– К пулемету! – крикнул Богданов, падая на траву. Лисикова рухнула на комбинезон и приникла к прицелу.
– Только аккуратно! – взмолился Богданов. – Нам нужен конь!
В следующий миг он едва не застонал. Рядом с одиноким всадником появился другой. Затем третий, четвертый… Скоро Богданов сбился со счета. Берег заполнялся конниками все дальше и дальше. Всадники останавливались и смотрели вниз – на следы недавнего разгрома.
– Не стреляй! – приказал Богданов. – Пусть войдут в реку!
У него теплилась надежда, что прискакавшее к реке войско уйдет. Надежда была призрачной, и скоро Богданов в этом убедился. Всадник в блестящих на солнце доспехах и сияющем островерхом шлеме медленно спустился к воде. Следом устремилось еще несколько, другие остались на месте. Некоторое время блестящий воин смотрел на трупы людей и коней, затем направил коня в реку. Спутники устремились за ним, но всадник движением руки остановил их. Богданов сжал плечо штурмана:
– Не спеши!
Одинокий всадник миновал брод, подъехал к лесу и двинулся вдоль опушки.
– Слушай меня! – сказал Богданов. – Сейчас выйду к нему и прикинусь своим. Главное, чтоб подпустил. Убью, возьму коня – и сюда! Стреляй, когда другие поскачут на выручку! На этот берег не пускай! Обойдут с флангов – прощай, Родина! Патронов не жалей! На коне мы уйдем…
Богданов понимал, что шансы уйти у них – крохотные, но выбора не оставалось. Всадники на берегу видели трупы в реке и понимают: в лесу враг! Винтовок и пулеметов у них не заметно, но наверняка есть. Уходить с Лисиковой надо в лес…
Богданов натянул на себя кольчугу, нахлобучил шлем, подпоясался ремнем с саблей. Взведенный «ТТ» сунул за пояс. Всадник в блестящих доспехах был близко. Богданов вышел из-за кустов. При его появлении словно вздох прошелестел на том берегу. Всадник остановил коня, приглядываясь, затем поскакал навстречу. Богданов ждал, пока тот приблизится. Стрелять следовало наверняка. Всадник остановил коня в двух шагах от летчика и наклонился, чтоб лучше рассмотреть незнакомца. Рука Богданова, потянувшаяся к «ТТ», замерла. На коне сидела женщина!
Некоторое время всадница в доспехах и Богданов разглядывали друг друга. Женщина была молодой, румянощекой, с алыми пухлыми губами – настоящая красавица. Она смотрела на Богданова с недоверчивой радостью. Затем порывисто бросила повод и соскочила на землю. Стало ясно, что, ко всему прочему, бог не обидел ее статью.
– Я княжна Евпраксия! – сказала всадница звонким голосом. – А ты?
Рука летчика непроизвольно взлетела к шлему.
– Лейтенант Красной Армии Богданов!
– Богдан! – всплеснула руками княжна. – Наконец-то!
Она шагнула ближе и, прежде чем Богданов успел что-либо предпринять, обняла и поцеловала его. Троекратно, по-русски. Последний поцелуй пришелся в губы, оставив тонкий аромат лесной земляники.
– Это Богдан! – закричала княжна, повернувшись к реке. – Мы нашли!
Ответом был рев сотни глоток. Всадники волной потекли к реке. Многие, избегая толчеи у брода, бросались в воду и плыли, цепляясь за поводья.
«Только б Лисикова не выстрелила!» – испугался Богданов и закричал, обернувшись:
– Не стрелять!
Лисикова не выстрелила.
4
Жидята давно закончил рассказ и теперь сидел, исподлобья поглядывая на князя. Казимир повернулся к наемнику.
– Конрад?
Капитан пожал плечами.
– Думаешь, колдун? – не отстал князь.
– Колдун может наслать мор, – сказал Конрад, – чарами извести человека, приворожить женщину к мужчине и наоборот. Колдуны вызывают дождь и разгоняют тучи. Сам я такого не видел, но люди говорили. Нам приходилось стоять в оцеплении, когда жгли колдунов. Чаще это были колдуньи. Говорили: они летали на метлах и совокуплялись с дьяволом. Не заметил, чтоб дьявол им помог – горели они, как обычные люди, и вопили так же. Я не слышал, чтоб колдун убивал людей, пробивая тела. В том нет нужды: добрый арбалет делает это не хуже.
– У Богдана не было арбалета! – вскричал Жидята.
– Зато у людей его были! – невозмутимо продолжил капитан. – Сотника заманили в засаду – это ясно даже младенцу. Когда всадники оказались на дистанции прицельного выстрела, их убили вместе с лошадьми. Место засады выбрано умно – брод. Конь в воде не может скакать быстро – целиться проще.
– Я не видел никаких арбалетчиков!
– Стояли в лесу, – сказал Конрад. – Кто показывает засаду раньше времени?
– Почему гремело?
– Барабан! Дали знак для стрельбы, затем грохотали, пока всех не убили. Обычное дело.
– Арбалетная стрела пробивает любую бронь, – сказал Казимир, – но не в состоянии пробить человека в доспехах насквозь.
– Если доспех миланской работы. Литовские кольчуги протыкают ножом.
– Мне приходилось стоять под стрелами! – сказал Жидята. – Их всегда видно.
– Арбалетный болт – маленький, его трудно разглядеть. Особенно, когда летит прямо в тебя. К тому же арбалет может стрелять не только болтами, но и пулями – свинцовыми или чугунными. Их при всем желании не заметишь, пока не получишь в лоб, – капитан усмехнулся. – Я понимаю, господин, почему вы спрашиваете. Мне рассказали легенду о Богдане. Ею бредит каждая портомойка города. Если верить их россказням, Богдан прилетит на большой птице. Птица была?
– Не видел! – насупился Жидята.
Конрад ухмыльнулся.
– Полагаешь, Богдан не колдун? – спросил Казимир.
– Может, и не Богдан вовсе, – сказал капитан.
– Почему?
– По предсказанию, от которого потеряли разум все в округе, в том числе и князья, – Конрад сделал ударение на последнем слове, но Казимир будто не заметил, – Богдан – чародей. Летает в небе и поражает врагов громом. Почему он не испепелил сотника и кметов? Почему убегал от них? Почему упал перед засадой? Не потому ли, что боялся угодить под свои стрелы? Ответ прост: тот, кто назвался Богданом, не чародей. Он, несомненно, ловок и хитер, но смертен, как и мы. Смертного я не боюсь.
– Богдан он или нет, – сказал Казимир, – но княжна приведет его с толпами смердов. Прежде они дрожали, теперь осмелеют. Сборск обложат – мышь не проскочит! Я пошлю за подмогой в Венден.
– Почему не в Плесков? – удивился капитан. – Он рядом!
– Довмонт только посмеется. Он посадил меня в Сборске, чтоб я защищал Плесков, а не он меня – от княжон.
«Тем более, раз с нею не справился!» – усмехнулся про себя Конрад.
– До Вендена скакать пять дней, – продолжил Казимир. – Войско братьев к рейзу не готово – собирают к Рождеству Богородицы. Пошлют гонцов по крепостям… Ранее, чем через месяц, не жди. Мы выстоим месяц, Конрад?
– Ни одна осада не длится месяц, – сказал капитан. – В Венден можно не посылать. Если город не захватили через неделю, осаду снимают. Тысячи ртов трудно кормить. Вокруг Сборска еды мало – прошлогодний хлеб кончился, новый еще не поспел. Подвоза нет, денег у княжны нет, веси запустели… Смерды – не воины, ждать не умеют. Постоят и разбегутся.
– Они могут взять город приступом!
– Это как? – усмехнулся Конрад.
– Взобраться на стены или выбить ворота!
– Сборск стоит на горе, три стены его высокие и отвесные, – сказал капитан. – Лестницы здесь не поставишь. С четвертой стороны мешают ров и вал. Прорваться внутрь можно через ворота – больше никак. Подход к ним защищают две стены вдоль дороги. Арбалетчики сверху застрелят всех, кто приблизится. Смерды могут стоять в отдалении, вопить, потрясать оружием и посылать нам проклятья, но ворота этим не откроешь. В таких случаях помогает подкуп, но откуда золото у княжны? Двух сотен солдат, что есть у меня и Жидяты, для защиты стен достаточно.
– Смердов будет тысяча!
Конрад хмыкнул.
– У княжны Евпраксии, насколько знаю, сотня обученных кметов, остальные – сброд. Мои парни отдубасят их даже в поле. Они это могут! Я не знаю, почему рыцарей-монахов считают лучшими воинами. Их била даже Жмудь! Уроженец земли Швиц стоит трех колбасников, нацепивших белые плащи с крестами. Это латная пехота, князь! Помню, нас атаковала железная конница герцога Миланского. У каждого полный доспех, тяжелое копье и двуручный меч. Они неслись, громыхая, как войско ада. Казалось, нет силы, способной их остановить. Герцог ерзал в седле, предвкушая победу, но мы стали в десять рядов, загородились щитами и уперлись древками в землю. Арбалетчики натянули тетивы и наложили болты с гранеными наконечниками. Миланцев было двое против одного нашего…
– Я помню! – оборвал князь. Наемник пустился в воспоминания. Его звали не за тем. – Обещаешь, что продержимся месяц?
– Хоть полгода!
Князь жестом отпустил капитана. Тот встал и, громыхнув железными подковками, пошел к двери. Ступив в коридор, Конрад услыхал слова Казимира, обращенные к Жидяте:
– Всех жителей города – за стены! Наемник прав: ворота откроет измена…
Казимир говорил по-русски, думая, что капитан не понимает. Рота наемников прибыла в Сборск недавно. Казимир обрадовался ей, как голодный куску хлеба. Князь дотошно расспросил Конрада о достоинствах его алебардщиков, с упоением слушал воспоминания капитана о прошлых битвах, но узнать, говорит ли Конрад по-русски, не удосужился. Нужды в том не было. Князь свободно говорил по-немецки и на других языках, распространенных в землях ордена – впрочем, как и Жидята.
– Трус! – сплюнул Конрад. Выслать людей из города – это значит, увеличить войско врага и создать трудности себе. Кто будет готовить еду воинам, перевязывать им раны, подносить камни и стрелы? Кто накормит коней и подведет их к воротам для вылазки? Разумеется, это могут делать солдаты, но их придется снимать со стен. В критический момент защитников не хватит. Хорош князь, не доверяющий подданным!
Нет худшей участи, чем служить трусу. Станет поминутно менять решения, посылать солдат не туда, все запутает, бросит войско в свалку, понесет напрасные потери, а после обвинит в поражении тех, кто проливал кровь. Конраду приходилось видеть. Среди высоких, заснеженных гор земли Швиц лежат чудесные долины, где хочется жить и умереть, но места не хватает даже на кладбищах. Тысячи мужчин за далекими Альпами с детских лет учатся владеть арбалетом, копьем и алебардой, потому что иного пути заработать кусок хлеба, кроме как полив его кровью, у них нет. Приходится служить трусам, если те платят. С оплатой в Италии стало плохо, и Конрад договорился с вербовщиками ордена. Предложение было щедрым: в Европе столько не платили. Орден даже купил им коней. Поначалу Конрад радовался. Служба не была обременительной. В Ливонии идет маневренная война, литовские язычники делают стремительные набеги на земли ордена и сразу отступают. Рыцари-монахи сражаются конными, наемники на конях только передвигаются. Роте Конрада приходилось сражаться не часто. Они охраняли замки и дороги, изредка выходили против язычников. Те бились храбро, но неумело. Вышколенные, закованные в латы наемники легко громили их в поле. Потери, конечно, случались, но войны без потерь не бывает. В Италии гибли чаще. Там, случалось, кондотьеры противоборствующих сторон договаривались. Наемники старательно изображали битву, дубася друг друга по щитам, и расходились бескровно. Постоянно обманывать нанимателей, однако, не получалось. Те требовали побед, а победы даются кровью. В Ливонии кондотьеры не сговаривались, у врагов ордена их попросту не было.
Жизнь в ордене была сытной. Платили аккуратно, кормили вкусно, одевали тепло. Конрад стал привыкать даже к местным морозам. В горах земли Швиц снег лежит даже летом, зимою заносит дороги по грудь коню, но там нет пронизывающей ледяной стыни, мгновенно опаляющей лицо и руки, превращающей тело в негнущееся дерево. В первую зиму Конрад думал, что умрет. Обошлось. В этих местах рубят теплые дома и складывают замечательные печки, на которых можно даже лежать. Немецкие камины не идут с ними ни в какое сравнение. Возле камина можно просидеть ночь, лязгая зубами, в то время как огонь обжигает лицо. Печка согревает тело и душу. Однако шло время, и капитану все меньше нравилась служба. Что ни говори о выучке немецких рыцарей, дерутся они храбро. А вот в мирное время… Братом ордена может стать дворянин – и только. Простолюдину, как бы ни был он отважен, не носить белый плащ с крестом, его участь – прислуживать. Мальчишка-рыцарь плюет на ветерана, искалеченного в боях, если тот не имеет прославленных предков. Неважно, какая это слава, главное – «фон» при фамилии. Конрад знал своих предков до восьмого колена, но они не считались благородными. В земле Швиц нет королевских дворов, поэтому нет и дворян. Конраду не давали слова на военных советах. Он получал приказы и выполнял их. Рыцари, с которыми сражался бок о бок, не подавали руки – не достоин. Братья ордена говорили на одном языке с Конрадом, но относились к нему, как к чужаку. Хлеб ордена стал горек, и Конрад желал есть свой.
Была еще причина, по которой Конрад стремился к покою. На Троицын день ему стукнуло тридцать девять – почтенный возраст для того, кто надел латы в четырнадцать. Сверстников Конрада давно нет: кто-то подался в другие края, но большинство оплатили кусок хлеба головами. Капитана манила мирная жизнь – тем более, что для нее он кое-что сберег. Разумеется, в землю Швиц он не вернется. Родители и близкие родственники умерли, другие забыли юного Конрада. Землю в Швице можно купить, но ковырять ее плугом или пасти коров не хотелось. Бывая в городах ордена – как в Ливонии, так и в Пруссии – Конрад расспрашивал и приценивался. В больших городах дома стоили дорого, в маленьких жизнь беспокойная. На дом ему хватит, но для торговли нужно золото. Местные купцы не горят желанием принять чужака к себе – боятся соперников. Колбасники! Лучше обосноваться в новых землях, захваченных рыцарями. Дом не будет стоить совсем ничего – его можно взять, как добычу. Местные купцы возражать не будут, потому как разбегутся. Орден, захватив земли, очищает их от неугодных и заселяет своими людьми – для опоры. Переселенцев привлекают привилегиями, освобождают от податей. Золотое время для сметливого человека!
Орден новых земель не захватывал, сберегал старые. Конрад терпеливо ждал. Оживился, прознав о походе на Плесков. Разумеется, никто не посвящал капитана в тайну. Но для тех, кто служит в орденских замках, достаточно внешних примет. Сначала между замками засновали гонцы, затем собрался капитул. Проходил он за закрытыми дверями, но двери охранял Конрад. Братья ордена – воины, в отличие от мирных монахов, говорят громко. Так Конрад узнал о Плескове. Капитан бывал в этом городе – сопровождал братьев и купцов. Плесков его поразил. Огромный (больше всех виденных городов), многолюдный, богатый. Мощеные улицы и площади, сотни лавок, заваленных товаром… Кроме каменного собора, дома и городские стены – из дерева, даже площадь вымощена деревянными плашками. Это не пугало. Конрад знал, насколько теплей и уютней деревянный дом в сравнении с каменным. Даже на стенах Вендена, сложенных из камня, проложены деревянные дорожки для стражи – чтоб не морозила ноги. К тому же деревянный дом дешев, его не страшно потерять при пожаре.
Плесков прочно поселился в мечтах Конрада. Понятно, что не только его. Братья-рыцари не раз подступали к стенам Плескова, но уходили ни с чем. Город стоял у слияния рек, на меловой скале. Стены Плескова высоки, защитники отважны. Ордену удалось захватить город только однажды и не приступом: бояре-изменники открыли ворота. Не прошло и двух лет, как новгородский князь Александр прогнал захватчиков. Александр давно лежал в могиле, но в Плескове сидел Довмонт. Беглый литвин, крещенный схизматиками, Довмонт, оправдывая доверие, орден бил нещадно. Тридцать лет тому войско Довмонта разнесло в прах соединенное войско магистра. Орден не мог оправиться двадцать лет, о Плескове братья не вспоминали.
Вспомнил новый ландмейстер. Немец оказался умнее предшественников. Не стал собирать большое войско, что трудно скрыть от врага. К тому же войско требует денег. Братья-рыцари воюют бесплатно, как и европейские дворяне, давшие обет сражаться с язычниками, но в Плескове не язычники. Схизматики не признают римского папу, но все же христиане. Битва с ними не послужит славе божьей – рыцари не приедут. Без наемников не обойтись, а это марка серебра на копье. Добавь коней, оружие, провиант… Ландмейстер придумал военную хитрость. На пути из орденских земель к Плескову стоит Сборск – форпост плесковских земель. Обойти его невозможно, взять трудно. Пока войско ордена вязнет у сборских стен, князь Довмонт собирает рать… Предстояло овладеть Сборском тайно, чтоб Довмонт не встревожился. Так в городе появился Казимир.
Вначале он объявился в Плескове. Молодой, родовитый литвин, изгнанный из родных земель в ходе княжеской распри. Так он сам поведал. Престарелый Довмонт с радостью принял гостя. В изгое он увидел себя, некогда вот так же искавшего приют. Довмонт стал восприемником Казимира при крещении, нарек его Алексеем и с удовольствием принял просьбу крестника поспособствовать женитьбе. Сборский посадник Андрей, младший сын Муромского князя, имел красавицу-дочь, единственное и любимое чадо. Казимир сказал Довмонту, что наслышан о ее красе, Довмонт не возражал. Андрей был немолод, хворал, и дать ему зятя, готового стоять насмерть за новую родину – что может быть лучше? К Андрею послали вестника, следом выехал жених с дружиной. Сам Довмонт не поехал – недужилось, князь ветх годами. Все шло по задуманному, но в Сборске случилась заминка. Жених не понравился невесте и тестю. Казимир был высок и хорош собой, но на пиру поссорился с Андреем. Говорили, что жених, выпив, стал хвалить орден и его ландмейстера, а Андрей немцев не жаловал – много крови пролили. Кметы Андрея опознали средь воинов Казимира тех, кто сражался с ними на стороне ордена, и сотник Данила имевший виды на княжну, сообщил это князю. Княжне Евпраксии жених показался скользким и лживым. Князь Андрей не хотел ссоры с Довмонтом. Позвал Казимира к себе, велел подать меду и еды… О чем говорили наедине два князя, никто не знал – посторонних за столом не было. В тот же день князь Андрей умер. После разговора с гостем ему занедужилось, и он пошел в опочивальню. Нашли его там уже холодного. Дочь князя обвинила в этой смерти литвина. Дескать, опоил князя, подсыпал зелья в чару. Послухов не было, розыск не учиняли. Гостей вышибли за стены и затворили ворота.
Открыть их пришлось – и вскоре. Довмонт показал нрав. Казимир вернулся с грамотой, утверждавшей его посадником в Сборске, а княжне на словах было велено передать следующее. Быть ей женою князя Казимира, в святом крещении Алексея, или не быть – решать Довмонту. После смерти Андрея он ей отец. По истечении сорока дней траура – свадьба. Откажется – дорога в монастырь. И пусть не едет в Плесков жаловаться. Князю до ослушницы дела нет.
Евпраксия ослушалась. Тут бы Казимиру обрадоваться, отправить строптивую в монастырь, но жених этого не сделал. Говорили, влюбился. Не мудрено – в такую-то красавицу! Евпраксию посадили под замок, а зароптавший Сборск усмиряли беспощадно. Тех, кто громко хулил Казимира, хватали, били плетьми и бросали в поруб. Розыском и казнями занимался Жидята, ставший в Сборске полным хозяином. Двое горожан умерли от побоев, и город притих. Зато стал пустеть. Из-за городских стен и посада потянулись повозки, увозя семьи и нажитое. Поначалу им не мешали, но потом стали перенимать и заставлять ворочаться. Город мог остаться без жителей! В этой замятне случилось непредвиденное: Евпраксия сбежала.
Прослужив ордену несколько лет (в Плескове о том не ведали), Казимир ничему не научился. Братья умели охранять узников. В подвалах вешали на железные петли дубовые двери, ставили верную стражу, заковывали непокорных в цепи. Евпраксию просто заперли в хоромах, оставив для услужения девку. Княжна из хором выйти не могла, зато девка – запросто. Она и снеслась с Данилой.
Став посадником в Сборске, Казимир принял под начало его дружину. Привыкнув к орденским порядкам, литвин не сомневался: кметы будут послушны. В ордене менялись магистры и ландмейстеры, что не сказывалось на верности слуг. Им ведь платят! Но это была русская дружина… Кметы Данилы не участвовали в казнях, Казимир не приневоливал – хватало Жидяты с его псами. Люд Сборска это приметил и сделал выводы. Невозможно вовлечь в заговор сотню людей, чтоб о том никто не прознал, однако Казимира не упредили. В одно утро стражу у дверей Евпраксии нашли связанной, а сама княжна исчезла. С княжной ушла сотня Данилы, а с ней – немало люда из города и посада. Как это можно сделать, никого не потревожив, было непонятно, но случилось. Ворота Сборска стояли распахнутыми, княжны и ее людей след простыл.
Над молодым князем потешался весь Сборск. Кметам Жидяты хохотали в лицо. Растерянные люди сотника даже не помышляли кого-то хватать. Казимир опомнился быстро. Ворота закрыли, в Венден ускакал гонец. Он вернулся через десять дней – вместе с ротой Конрада.
Суровые наемники мгновенно навели порядок. Они никого не хватали и не били. Этим занимались люди Жидяты. Латники встали у ворот, на стенах, на улицах и площадях. Город мгновенно притих. Понял: это не ссора нового князя с дочкой прежнего, а нечто большее. Измена. Однако было поздно. Вход и выход в город и из города перекрыли, сообщить Довмонту о случившемся не получалось. Да и поверит ли Довмонт стороннику непокорной княжны? Город погрузился в отчаяние.
Именно тогда возникла, облетев Сборск и окрестности, легенда о богатыре Богдане. Говорили: не сегодня-завтра прилетит он на большой птице. Рухнут перед ним ворота, Богдан беспрепятственно войдет в город и возложит руку свою на изменника с подручными. Ждать Богдана следует со дня на день и не бояться: добрых сердцем богатырь не тронет. А вот изменников ждет суровая кара – висеть им на стенах города. Люди Жидяты не знали покоя, ведя розыск источников слуха, но ничего узнать не смогли. Дескать, сказал о том отроковице некий ведун, коего отроковица встретила в лесу, а она уж и разнесла. Но где тот ведун, где отроковица – не ведомо. Потеряв терпение, Казимир отрядил Жидяту с кметами в лес, где по преданию обитал ведун – сыскать и доставить. Вот Жидята и сыскал…
Конрад проведал эту историю из самого надежного источника – от женщины. Первый день в Сборске он провел в хлопотах. Следовало разместить роту в не страдавшем избытком места городе, позаботиться о лошадях (они едва не загнали их в бешенной скачке), договориться о кормах и довольствии. Распоряжаясь в княжьем дворе, он услышал шум. Кричала женщина. Громко, требовательно и угрожающе. Конрад пошел к воротам. У входа наседала на стражу баба: сердитая, с раскрасневшимся лицом. Двое латников сдерживали напор.
– Чего хочет? – спросил Конрад случившегося рядом кмета.
– Трех немцев на постой дали, – громко ответил кмет. – Говорит: много! Для такой в самый раз – одному не объездить! – кмет загоготал.
– Чтоб ты сдох, уд жеребий! – набросилась баба на кмета. – Заткни пасть свою псиную! Я честная вдова, а не какая-то блядь!..
Кмет потянулся к сабле, но Конрад перехватил руку и сделал знак женщине: «Идем!» Та подчинилась.
Ульяна (так звали вдову) жила у самых ворот, рядом с караульной избой и неподалеку от конюшни. Конрад с первого взгляда определил выгоду расположения. Избенка у вдовы оказалась неказистой, но чистой, троим в ней и вправду тесно. В доме приятно пахло свежеиспеченным хлебом.
– Переведи людей в другой дом! – велел Конрад сопровождавшему его солдату. – И принеси мои вещи – здесь поселюсь!
– Капитану отвели место в хоромах! – удивился солдат.
– Далеко от караулки! – сказал Конрад. – Несите!
– Я здесь жить! – сказал он бабе. – Один. Другой уходить, – Конрад понимал по-русски гораздо лучше, чем говорил.
– Гляди ты, не немец! – удивилась Ульяна. – По-нашему говорит!
– Я не ест немец! – подтвердил Конрад. – Буду на закат.
Однако пришел он затемно: задержался у князя. Вдова ждала.
– Баню истопила! – сказала, завидев постояльца.
– Гут! – буркнул усталый капитан.
– Попарить?
Конрад кивнул. Он не удивился. В восточных землях ордена, как и на Руси, женщины мылись в банях вместе с мужчинами. Монахам это запрещалось, но монахов в баню не звали. Конрад достал из седельной сумки чистые подштанники, рубаху и штаны, которые русские зовут «портами». В жарко натопленной бане стоял медовый дух и тускло горела лучина. Ульяна уложила гостя на застеленный соломой полок и хорошенько выпарила березовым веником. Конрад блаженно постанывал. Между делом разглядел хозяйку. Она оказалась далеко не старой. Дородное, плотно сбитое тело, красивая, пышная грудь и широкие бедра. Окатившись водой из бочки, Конрад вытерся льняным рушником, оделся и пошел в дом. Ульяна явилась следом, достала из печи горшок щей и налила в миску.
Конраду есть не хотелось – накормили у князя, но с хозяйкой стоило ладить. Он нацедил из принесенного солдатом бочонка две кружки пива и показал Ульяне место рядом.
– Нельзя! – испугалась хозяйка. – Мужик вперед ест!
– В моей земле баба ест рядом с мужик! – сказал Конрад. – Они вместе работать и вместе есть.
Ульяна подчинилась. Они выпили пива, похлебали щей из одной миски. Конрад снова налил пива.
– Как зовется земля твоя? – спросила Ульяна.
– Швиц! – сказал Конрад.
– Далеко?
– Отшень.
– Женка твоя там?
– Я не иметь женка, – сказал Конрад.
– А дети?
– Нет.
– Так ты бобыль?
– Что ест попыль? – спросил Конрад.
Ульяна объяснила.
– Я ест попыль, – согласился Конрад. – Отшень-отшень старый попыль.
– Совсем не старый! – обиделась Ульяна. – Даже волос не седой!
Она встала и взъерошила ему волосы, как будто можно разглядеть седину при лучине. При этом грудь Ульяны оказалась как раз на уровне глаз Конрада. От нее исходил волнующий запах здорового, чистого тела. Конрад обнял женщину и прижал к себе.
– Пусти! – задавленным голосом сказала Ульяна. – Задушишь, медведь! Конрад разжал руки. Ульяна плюхнулась на скамью.
– Хоть из Швиц, а такой же! Сразу хватать! – сказала обиженно.
Ее лицо в свете лучины выглядело милым и родным. Конрад широко улыбнулся.
– Зубов полон рот! – вздохнула Ульяна. – А сам: «Старый!» Пригожий, черт!
Конрад встал и выбрался из-за стола.
– Куда ты? – остановила Ульяна. – Сказал бы что!
– Ты ест пригожий! – сообщил Конрад. – Добрый женка!
– Так бы сразу! – обрадовалась Ульяна. – А то хватать! – она встала и прижалась к нему. Конрад погладил влажные волосы.
– На полатях постелила! – шепнула Ульяна задавленно. – На двоих. Чуяло сердце…
Ульяна рассказала Конраду легенду о Богдане. Молчать эта женщина не умела. Немногословный и терпеливый Конрад был благодарным слушателем: не перебивал, в нужном месте вопросительно поднимал бровь или восклицал: «Я-я?» «Вот те крест!» – торопливо отвечала Ульяна и продолжала рассказ. Первым делом она поведала о своей печальной судьбе. Замужество за шорником, его безвременная гибель, а затем смерть прижитого в браке мальчонки. Ульяне было всего двадцать пять, и три года она вдовела. Повторно замуж не брали. Ульяна жаловалась: в Сборске мало мужиков, порядочных – и того менее, но Конрад прозревал истинную причину. Иметь женой языкатую бабу – удовольствие малое. А вот Конраду нравилось – привык к таким женщинам. Наемников в походах сопровождали подруги, и никто из них не был тихоней. Робкие у солдат не приживались. Орден не разрешил наемникам везти подруг в свои земли, о чем Конрад сожалел. Ульяна оказалась опрятной, домовитой и неутомимой в постели. Истосковавшись по мужской ласке, она буквально не давала Конраду спать. Днем он приходил обедать, и Ульяна, налив миску ухи, садилась напротив. Пока Конрад, не спеша, ел, Ульяна в нетерпении ерзала на лавке.
– Я иметь много дел, – говорил Конрад, заметив.
– Мы борзо, только разик! – возражала Ульяна и летела целовать, едва он клал ложку.
– Я рассказала бабам, какой ты у меня! – похвалилась Ульяна однажды.
– Затчем? – удивился Конрад.
– Чтоб сдохли от зависти! Они кричали: ни один мужик со мной не ляжет! Меня теперь по пять раз ночью да еще днем разик, а они забыли, как уд выглядит! Позеленели от злости!
Конрад захохотал. Подруги наемников хвалились женскими подвигами точно так же.
Читать бесплатно другие книги:
