Наваждение. Лучшая фантастика – 2022 Бурносов Юрий
– Сат сара би, – произнес Жваков.
– Бдык, – произнес Бакин.
– А еще бессмертие, – сказал Ираклий. – Не потенциальное, как его называют, бессмертие, когда за десять лет, в течение которых человек старится, появляются средства, позволяющие продлить его жизнь на те самые десять, а бессмертие актуальное, приобретенное раз и навсегда. За то и боремся.
– Сат сара, – сказал Жваков, поднимая бокал. – Бессмертия всем, даром и сколько угодно.
– Даром на всех не получится. – Ираклий улыбнулся – широкая улыбка на широком лице монголоида – и отпил из своего бокала. У него было красное вино в бокале, а в тарелке – мелко нарезанные кусочки мяса в густом соусе.
– Есть в Альфа-плюс одна группа, – продолжал он, – они называют себя «хрононавты». Я думаю к ним присоединиться. Они засыпают (организовать летаргический сон – это по сравнению с бессмертием не проблема) кто на десять лет, кто на двадцать, кто на пятьдесят – с тем чтобы проснуться и посмотреть, что изменилось в мире, а потом заснуть снова. Мне интересно увидеть, как изменятся люди, потомки того мясного стада, каким они были сто тысяч лет тому назад. Кому будут приносить свои кровавые жертвы? Каких они захотят зрелищ? Хлеба будет достаточно, значит – зрелищ. Для какого нового аутодафе будут собираться на площадях?
– Аутодафе – не перебор ли? – возразил Жваков.
– Нисколько не перебор. Человек быстро возвращается к своему исконному состоянию. В двадцатом веке проводили эксперимент. Участников разбили на две группы: одна изображала заключенных, другая – надзирателей. И многие надзиратели – обыкновенные люди среднего класса – очень скоро вошли в роль и начали садистски издеваться над заключенными. До такой степени, что через шесть дней – шесть, урбыдуг, дней! – эксперимент пришлось прекратить. Широк человек.
– Бдык, – сказал Бакин.
– Действительно, бдык, – согласился Жваков.
– Теперь пройдемся по интеллекту. В том же двадцатом веке в моде был коэффициент интеллекта, ай-кью. Примитивный, конечно, показатель, но все-таки… И оказалось, что у менее цивилизованных народов ай-кью, как правило, выше. И это понятно: белый человек утром идет к месту работы, там совершаются им однообразные действия рук или однообразные действия ума. Еду он получает в магазине, вещи – тоже в магазине. А африканский бушмен или австралийский абориген каждый день обеспечивает себя сам – своим умом и своими руками.
– Те бушмены, которых проверяли на ай-кью, – сказал Жваков, – должны были уже в силу того, что их проверяли, минимально знать алфавит и основы счета, то есть они составляли некую выборку из своего народа, заведомо превосходящую прочих по интеллектуальным способностям.
– Я с этим не буду спорить – мог бы поспорить, но не буду, – сказал Ираклий, аккуратно доедая последний кусочек мяса со своей тарелки. – Независимо от интеллектуальных способностей австралийских аборигенов современный человек, пока еще разумный, в интеллекте уже не нуждается. Среда обитания требует от него только послушания, только исполнения правил. И мне очень любопытно, через сколько поколений человечье стадо утратит внешние признаки разумности и какую форму оно примет при наличии в анамнезе таких милых обычаев, как сжигание на костре, сажание на кол и прочее. – Ираклий допил вино из бокала, вытер тарелку кусочком хлеба и отправил кусочек в рот.
Бакин последовал его примеру.
А Жваков расположил три оставшихся у него на тарелке пельменя в виде правильного треугольника.
– В крохоборстве, однако, есть смысл, – заметил Ираклий. – Не все знают, что, кроме явных, существуют скрытые баллы гражданского рейтинга. Правила, по которым они начисляются, неизвестны, и, возможно, за чисто вылизанную тарелку тебе дадут больше баллов, чем за ранение, полученное на военной реконструкции. А вот это чревато. – Он тронул пальцем тарелку с треугольником из пельменей. – Ты думаешь, это шуточка на четверть штрафного балла? Но когда ты не будешь переходить улицу на красный свет, сорить, курить, нарушать тишину, прислоняться, съезжать по перилам, именно подобные поступочки будут служить мерилом твоей гражданской состоятельности.
Раздался сигнал на посадку. На полу зажглись стрелки, указывающие дорогу. Пошли по стрелкам.
– А не хиросиг ли он тоже в каком-нибудь смысле? – спросил Бакин, глядя в спину идущего впереди Ираклия.
– Сат сара би, – сказал Жваков.
Труба была шире, и капсула больше. Как салон небольшого автобуса.
Жваков опустил на голову сенсорный шлем, прилагавшийся к креслу. Не с тем чтобы погрузиться в виртуальную реальность, а чтобы без помех продиктовать письмо, которое надо было отправить до того, как – умбыдук антогас – до-того-как, одним словом.
В сказанном слове – веление выслушать, сказал один хиросиг. Кто такой хиросиг, посмотри в Википедии. Когда-то сказанное слово обладало абсолютной повелительной силой. Слушать значило слушаться. Теперь у него осталась только малая тень былой силы. Не слушаться, но хотя бы выслушать – сат сара би. А в написанном слове – веление ответить. Этого хиросиг не говорил, но мог бы сказать. Хотя какое там веление, не веление – просьба. Но – анторог урбудак – я не о том хотел, я хотел о конкретном… Если ты получила это письмо, значит, твои монахи не так уж тщательно контролируют твои контакты. А если сможешь ответить, это вообще будет прекрасно. В мультиверсуме есть вариант реальности, в котором я пишу и ты получила мое письмо, и есть вариант, в котором ты получила и ты отвечаешь. В мультиверсуме все есть. И есть вариант, в котором я пишу, а ты мне не отвечаешь – умбыдук, умбыдук, умбыдук, – не хочу знать, по какой причине. Но в одном из облачных технопарков недавно появилась машина, которая может отправить мое сознание в ту реальность, в которой ты мне отвечаешь. И сейчас еду туда, в технопарк. Поборов свою аллергию, или, как скажешь, фобию. Кроме того, я вступил в твое Общество добровольных доноров и даже подписался на акт самопожертвования. Не удивляйся. Когда мое сознание перенесется туда, где – анкерамагасита умбака – не знаю, когда ты соприкасаешься с абсурдом, чувствуешь ли ты, что в тебе начинает происходить некая трансформация сознания, или, может быть, начинаешь чувствовать что-то подобное священному трепету? – умбыдук антогас, умбыдук антогас – впрочем, для этого слова абсурда надо произносить громко, бия по земле копытом и размахивая умбдуком в руке… Когда мое сознание перенесется, то на месте, откуда оно перенеслось, останется безмысленное тело, которое не жалко принести в жертву, а баллы гражданского рейтинга получит хиросиг, который провернул эту комбинацию. Такова плата за услугу. Сат сара би ино. Мне кажется, Бакин тоже пишет тебе письмо. Если так, ты получишь оба. Наверное, будет правильно, если ты ответишь кому-нибудь одному. Впрочем, наверняка в мультиверсуме есть вариант, в котором ты отвечаешь обоим. К сожалению, в мультиверсуме есть все. Это жаль – не хочу думать об этом, – но есть ветвь событий, в которой ты сделала ту глупость, которую сделала. И я виноват, виноват… Сат сара би. Заканчиваю. Сейчас на экране передо мной высветилось слово «Букараманга». Букараманга, Букараманга – пункт назначения, где скоро будем. Букараманга-букараманга-букараманга – хочется произносить это, приплясывая, бия копытом и размахивая тем, что в руке. Букараманга сат бети. Букараманга – запомни слово. Там встретимся. Или в любом другом месте. Земля большая. Сат оки, сат лин. Сат сара би ино.
Юрий Бурносов
Вещички покойника
Не ищите, в противном случае вы потеряете.
Лао-цзы
То, что сосед умер, я обнаружил совершенно случайно.
Илья Петрович был старичок незаметный, хрупкий и молчаливый, постоянно сидел дома. Я его видел, наверное, чаще, чем остальные обитатели нашей хрущевки, потому что периодически он просил меня купить ему продукты и кое-что по мелочи. Причем делал это довольно странным способом – присылал эсэмэс. Не звонил, не писал в мессенджерах, не стучался в дверь, хотя проживал в соседней квартире.
В свободное время я заходил к нему за деньгами и закупал все в ближайшем супермаркете, согласно полученному списку. Список был всегда разный – старичок оказался гурманом плюс получал, видимо, неплохую пенсию. Иначе как объяснить икру, вырезку, сыры с плесенью, всякие артишоки, односолодовый торфяной виски и испанские вина по три тысячи рублей за бутылку? Четырехслойную туалетную бумагу тоже не каждый пенс себе позволяет. Впрочем, люди бывают разные. Может, думал я, Илья Петрович поднялся в девяностые, что-то выгодно украв, или вообще киллер на заслуженном отдыхе. От стоимости очередного продуктового заказа я только выигрывал, потому что сосед платил мне стабильные десять процентов от общей суммы.
На покупки он выдавал новенькие пятитысячные купюры. Я как-то не задумывался, где он их берет, а ведь из квартиры старик выбирался только на балкон, а там банкоматов нету. Приходить к нему тоже никто не приходил, по крайней мере я гостей не видел ни разу.
Нет-нет, в том, что деньги соседа – не фальшивка, я был уверен. Еще в самом начале нашего маленького бизнеса отнес купюру в банк со словами «нашел на улице, а вдруг чего». Тетка в окошечке кассы откровенно позавидовала находке, но сказала, что бабло настоящее.
Как я уже сказал, Илья Петрович был молчалив. «Здравствуйте», «спасибо», «это вам, Владимир», «до свидания» – пожалуй, весь набор фраз, который он применял в общении со мной. Я к нему в друзья тоже не набивался – мне двадцать, ему восемьдесят или сколько там; платит, и ладно.
Длилось это уже два года, с тех пор как старик тут поселился.
Вот и на этот раз я получил эсэмэс со стандартным текстом «Владимир, зайдите ко мне, пожалуйста, когда будет время». Время у меня было прямо сейчас – сессию я сдал, сидел себе дома. Хотел рубануться в Elder Scrolls онлайн, но ради заработка можно игру и отложить.
Через пару минут я нажимал кнопку звонка квартиры номер тридцать шесть. Обычно вслед за этим раздавались шаркающие шаги (дверь была старенькая, из крашеной ДСП, без звукоизоляции), и старичок открывал. На этот раз мне пришлось подождать. Шагов не было слышно, я позвонил еще раз, а потом толкнул дверь и обнаружил, что она открыта.
– Илья Петрович! – осторожно позвал я, заглядывая внутрь. Прихожую я видел и раньше, обычная прихожая с древними бумажными обоями под кирпич, вешалка деревянная, мутноватое зеркало.
Старик не появлялся.
Может, ему плохо, подумал я. Сердце прихватило, дело секундное – написал мне эсэмэску и свалился. Потому я смело двинулся дальше и увидел, что сосед в самом деле лежит ничком на полу в большой комнате возле дивана.
Покойников я и раньше видел – когда бабушка умерла, когда с Саней Жуковым на крыше электрички катались, и его током убило, когда во дворе какой-то пьяный на тачке сбил дворника. Почему-то я совсем их не боялся (хотя поджаренный Саня выглядел не очень), а тут еще надо было проверить, вдруг старик живой. Искусственное дыхание «рот в рот» я делать ему вряд ли взялся бы, а вот «Скорую» отчего бы и не вызвать. Тем более, как ни крути, источник постоянного дохода…
Я потормошил лежащего соседа со словами:
– Илья Петрович! Илья Петрович, вам плохо?
Сосед не отвечал.
Я без особого труда перевернул легкое тельце на спину. Открытые глаза смотрели в потолок совершенно безучастно, рот был полуоткрыт. Видны зубы – безупречно белые, искусственные, наверное.
На секунду я представил, как дед вцепляется мне в горло своими зубными протезами, но за окном взвыла автосигнализация, мгновенно вернув меня в реальный мир.
Я попытался найти пульс на тонкой старческой лапке. Безуспешно, нет пульса. Часы есть, дешевая электронная пластмасса. Надо вызывать «Скорую», хотя дед вроде склеил кеды, но порядок такой… Или участковому звонить? Блин, а телефон-то я дома оставил… Я сделал шаг к выходу из комнаты, как вдруг началось необъяснимое.
Сначала послышалось похрустывание, примерно как когда сминаешь в руке фольгу от шоколадки. Я обернулся и понял, что исходит оно от тела Ильи Петровича, которое притом не шевелится.
Затем – я так и стоял у выхода – труп начал съеживаться и рассыпаться. Ничего страшного в этом не было, никаких «зловещих мертвецов». Илья Петрович на глазах превращался в белый порошок, который в свою очередь беззвучно испарялся. Через несколько мгновений возле дивана осталась лежать лишь старенькая одежда – серый потертый костюм, розовая рубашка, носки…
– Фак… – сказал я с чувством.
В голове как-то ничего не складывалось. Куда труп подевался?! Что делать дальше?! Нет, в «Скорую» звонить уже точно незачем, как и участковому. Тела нет, а за мой рассказ меня скорее в дурку упекут на обследование или там в наркоконтроль. Этого еще не хватало. Тем более я вчера на вписке у Дениски немножко… впрочем, это к делу уже не относилось.
Наш сосед Илья Петрович попросту исчез. Бесследно. Я нагнулся и проверил – да, точно, именно бесследно. А главное, его совершенно необъяснимое исчезновение видел только я.
Как там говорится, «нет тела – нет дела»?
Поэтому я пошел и запер входную дверь.
Поскольку старик никогда не выходил из квартиры, его накопления хранились где-то внутри. И новенькие пятитысячные купюры, и мелочь, которой он скрупулезно отсчитывал мои десять процентов – от пятисоток до монет.
Родственников у Ильи Петровича, насколько я мог судить, не имелось. Ну или они его благополучно бросили и забыли.
Самым близким человеком для старика, как ни крути, являлся я, Владимир Павлов, студент-второкурсник Физико-технологического института МИРЭА. Пусть и небескорыстно, но я ему помогал. Перебрасывался с бедолагой парой слов. Пытался, точнее – как я уже говорил, сосед был неразговорчив и в собеседнике особо не нуждался.
Опять же, как ни крути, я получаюсь единственный наследник.
Я сел на стул и задумался.
В голове боролись два вопроса – что все-таки случилось со стариком и где он хранит деньги? На первый ответить я не мог при всем желании, ведь произошло странное. Мистика, о которой на Рен-ТВ рассказывают между ящерками с Нибиру и энергетическими вампирами. Но кем бы там ни был Илья Петрович, вреда мне он ни разу не причинил, а теперь и подавно не мог.
Все, решил я для себя. Человек исчез, я не исследователь паранормальных явлений, чтобы заниматься этой проблемой, я всего лишь дизайнер с неоконченным образованием. И я не в рассказе Стивена Кинга, а в простой хрущевке постройки 1960 года, в квартире номер тридцать шесть.
И никто, кстати, не знает, что я здесь.
Родители на работе, вернутся еще не скоро. Можно спокойно осмотреть комнаты, найти деньги и слинять. Даже если мои отпечатки где-то останутся, всегда совру, что помогал старику – в телефоне полно эсэмэсок с заказами, я тут мог находиться вполне легально.
Есть, конечно, вариант не рисковать и слинять прямо сейчас. Рано или поздно отсутствие Ильи Петровича обнаружат, заведут уголовное дело, которое никто не раскроет, а накопления соседа сопрет все тот же участковый. А я пойду подрабатывать в «Макдоналдс», как в позапрошлом году, до появления загадочного старика.
По давно не мытому стеклу окна застучал дождь, кто-то громко крикнул:
– Галя, сука, я же говорил зонтик взять!
Эти обыденные явления меня окончательно успокоили, и я принялся за первый, поверхностный осмотр квартиры.
Нет, я немного опасался, конечно, что в спальне или ванной обнаружу сатанинский алтарь, заваленный человеческой требухой, или портал в параллельный мир. После того как обычный старичок развоплотился на атомы, ожидать можно было чего угодно. Но ничего такого я не обнаружил.
Даже мебели у покойного имелся минимум. Уже упомянутый диван, возле которого валялась сейчас на паркете пустая одежда. Стол со стулом у окна, весьма неплохой телевизор с приличной диагональю, шкаф для одежды. Пустая книжная полка.
В спальне вместо сатанинского алтаря обнаружился компьютерный стол без компьютера, у стены стояла аккуратно застеленная кровать. На кровати валялся мобильник старика, оранжевый дешевый «бабушкофон» с огромными кнопками.
Ванная сияла чистотой – насколько это можно было сказать о древней зеленоватой плитке на стенах и пожелтевшей эмали. Тут вообще ничего интересного. Зубная щетка, паста, на унитазе – рулончик той самой четырехслойной туалетной бумаги. Пустота, нет даже полотенца на крючке, нет стиральной машинки. Интересно, как старик стирал свое бельишко?
Маленькая кухня выглядела наиболее используемым помещением. Пригоревшие пятна на газовой плите, грязная тарелка и пара вилок в раковине. На столике – полбутылки испанского бренди «Торрес», помню, имелось такое в последнем заказе, и рюмка. Холодильник «Ладога», посудный шкафчик, еще один шкаф побольше – наверное, для крупы всякой, плюс допотопная проволочная сушилка. Все.
Получалось, что старичок, или кем он там был на самом деле, только ел, пил, гадил и смотрел телевизор. Я знал вполне себе хомо сапиенсов, которые в этом списке и без телевизора обходились, но все-таки: ни книг, ни газет, ни компьютера… Цветов тоже нет, не говоря о домашних питомцах.
Ладно, решил я, не мое дело. Хотя…
Я вернулся в спальню и проверил «бабушкофон». Понятное дело, ни пароля, ни тем более сканера отпечатка пальца там не предусматривалось, и я с легкостью обнаружил, что в память телефона забит лишь один номер. Мой. Эсэмэс-переписка тоже велась лишь со мной. Выхода в интернет примитивный аппарат попросту не предусматривал.
– Супер, – пробормотал я и положил «бабушкофон» на место, на всякий случай обтерев его краем покрывала. Посмотрел на часы – до возвращения родителей с работы еще часа четыре, надо торопиться. Мало ли куда старик спрятал лавэ (да, я упорно продолжал считать Илью Петровича человеком, хотя сомнений было через край).
В спальне я не нашел ничего, хотя брезгливо переворошил постель, заглянул под кровать (идеальная чистота, ни пылинки!) и проверил ящичек столика на предмет двойного дна и прочих хитростей. Правда, в ящичке обнаружился паспорт на имя Ильи Петровича Цветаева, родившегося 10 апреля 1940 года в городе Муроме и зарегистрированного в этой самой квартире номер тридцать шесть. Отметок о детях, браке, получении загранпаспорта не имелось, да и сам документ выглядел так же первозданно, как новенькие пятитысячные купюры.
В большой комнате, где старик меня столь неожиданно покинул, улов оказался поинтереснее. Практически пустой шкаф для одежды, где висел еще один костюм, на сей раз черный, а на полочке лежала еще одна розовая рубашка, подарил мне сорок тысяч рублей. Восемь все тех же пятитысячных, словно только что с печатного станка. Они валялись на самом дне шкафа, у задней стенки.
На какое-то мгновение я решил, что это остатки финансовых запасов, и больше я ничего не найду, но потом взял себя в руки и продолжил поиски. Мне ведь надо на Ибицу, а Ибица стоит больше, чем сорок тонн.
Точнее, на Ибицу надо не мне, а Марине. Однокурснице, которую я давно и с переменным успехом клею и которая после разнообразных авансов, до непосредственного секса так и не дошедших, увы, прямо мне заявила: отвезешь меня на Ибицу, и все тебе будет.
Вообще все.
Но на Ибице.
Поэтому я продолжил поиски. С отвращением обыскал валяющийся на полу костюм, но в карманах было пусто.
Насмотревшись боевиков, в ванной я проверил бачок унитаза и выдавил в раковину пасту из тюбика. Бриллиантов в пасте не обнаружил. В бачке – только вода.
А вот кухня…
Нет, в холодильнике лежали исключительно продукты. Все принесенное мной – хорошая полукопченая колбаса, ветчина в нарезке, израильские соленые огурчики, банка артишоков в масле, икра, оливки, упаковка яиц, овощи в пластиковых ванночках. У меня потекли слюнки – я сегодня еще не обедал, – но сесть и жрать прямо сейчас было неспортивно, да и опасно.
В посудном шкафчике тоже не нашлось ничего, кроме посуды.
А вот шкаф, в котором, как я думал, хранилась разная крупа, был полон сюрпризов. Начать хотя бы с того, что я открыл его и тут же захлопнул, потому что изнутри хлынул яркий голубой свет.
Выругался (на этот раз не безобидный «фак», нет).
Открыл снова, осторожно, сначала щелочку, потом полностью.
Выругался еще раз.
Никакой крупы в шкафу не хранилось. На освещенных полках лежали разные предметы, о предназначении которых я мог только догадываться. С опаской я извлек для начала плоскую коробочку размером с электронную читалку. Тяжеленькая, с виду и не скажешь. Никаких кнопок или сенсоров, желтоватый металл, с одной стороны – прорезь, с другой – две дырочки, как для наушников. Шнурочком к коробочке прикреплен длинный штырек, с одного конца остренький, с другого – расплюснутый. На расплюснутой части три маленькие кнопочки – красная, зеленая, желтая. Что за светофор?
Два одинаковых с виду ребристых шара. Оба – с крупный апельсин, но один легкий, почти невесомый, а второй – словно из свинца.
Сигарообразная палочка с кнопкой. Лазерные указки такие бывают, но кнопку я нажимать не стал.
Мягкая синяя хрень наподобие детского лизуна, тут же расплывшаяся по ладони. Я ее поскорее стряхнул на стол, где она расползлась еще больше, а потом неожиданно вспучилась и собралась в подрагивающий кубик.
Вот так вещички у покойника. Что это? Зачем оно все? Как это может меня приблизить к вожделенной Ибице, то есть Марине?
Я потянулся за причудливой формы штуковиной, смахивающей на оплавленный игрушечный пистолет, и тут услышал, как кто-то возится ключом в дверном замке.
Я заметался по кухне, треснулся коленом о табурет, зашипел от боли, сунул в карманы шорт плоскую коробочку и указку, остальное как попало побросал в шкаф и захлопнул дверцу. Ключ все еще ерзал в замке, путей отступления у меня не оставалось. Через балкон если только, но третий этаж, а я тот еще физкультурник, убиться еще не хватало…
Поэтому я бросился в спальню и заполз под кровать. Дебильный поступок, скажут все, но уверен, многие на моем месте поступили бы так же. Людям вообще дебильные поступки свойственны.
Да не так уж оно и глупо. Если пришел участковый, скажу, что навещал старика, а тут вон чего, кто-то в дверь ломится. Испугался, спрятался. Про одежду на полу ничего не знаю, может, у деда крыша уехала, и он голый ушел…
Дверь открылась, потом захлопнулась. Судя по шагам, в квартиру вошли двое. Один прошел на кухню, второй, похоже, стоял возле оставшейся от Ильи Петровича одежды. Я услышал громкое сопение, словно он что-то обнюхивал. Потом раздалось странное то ли бульканье, то ли чириканье, на даче индюк издавал примерно такие звуки.
Господи, подумал я, кого же сюда занесло?! Мало того что старикан оказался хрен знает чем, так приперлись еще двое… Надо было валить, и черт с ними, с деньгами! В итоге из-за поганых сорока тонн так влип… Шла бы она подальше, эта Марина-динамщица – Ибицу ей подавай! И я тот еще дебил, баб на курсе мало, что ли, не говоря обо всем институте?!
Тем временем второй с кухни пробулькал что-то в ответ. Затем, судя по звуку, упала на пол и покатилась недопитая бутылка бренди.
Может, все-таки в окно вылезти, пока меня не нашли? Да, третий этаж, запросто что-нибудь себе поломаю, но народ сбежится, и эти булькающие до меня не доберутся… Но к окну я не успел, потому что они оба вошли в спальню. Я видел из-под кровати только ноги в одинаковых джинсах и одинаковых белых кроссовках.
Один что-то булькнул другому и подошел к окну. Второй стоял у двери.
Звездец, подумал я, нашаривая в кармане лазерную указку. Если ею в глаз попасть, можно ослепить, но я не снайпер… В аренный лазертаг, правда, иногда бегаю.
– Выходи, – произнес один из прибывших. Говорил он с легким акцентом, похожим на кавказский. – Ты под ложем.
Под ложем?!
– Я ничего не знаю, когда я пришел, он уже мертвый был, – забормотал я, не торопясь вылезать из-под кровати. – Я ему помогал, покупал продукты, больше ничего, он со мной даже не разговаривал!
– Выходи. Иначе наказание будет более строгим.
Наказание?! Ладно же.
Я перекатился из-под кровати по полу и нажал кнопку на лазерной указке, целясь в глаза тому, кто стоял ближе, у двери. Выходка это была идиотская, но с перепугу ничего лучше я не придумал. В глаза, естественно, не попал, но тонкий оранжевый луч, который вырвался из указки, пронзил шею незнакомца насквозь, оставив на обоях черный подгоревший росчерк.
Второй, у окна, метнулся к товарищу. Тот схватился за шею и упал; тут же грохнулся и второй, споткнувшийся о ножку компьютерного столика. Воспользовавшись моментом, я метнулся мимо с одной мыслью – только бы они не заперли за собой входную дверь. Но дверь была открыта, и я ссыпался вниз по лестнице, не обращая внимания на болевшее колено.
Через несколько секунд я был во дворе. Дождь уже закончился, в лужах плавали листья, мерзко урчали голуби, топчущиеся у мусорных контейнеров.
Спрятавшись за припаркованным «Патриотом», я следил за подъездом, но оттуда никто не выходил. Немного успокоившись, я начал прикидывать, что делать дальше, но тут в кармане заиграл рингтон мобильника – композиция «Jump Around» группы House of Pain. От неожиданности я подскочил, а потом достал смартфон и увидел, что мне звонит Илья Петрович.
Отвечать я, конечно же, не стал – хрен там Илья Петрович, это звонит с его «бабушкофона» один из пришельцев. Я толком не успел их рассмотреть, заметил только, что оба чуть старше меня, коротко стриженные и какие-то… одинаковые, что ли. Видимо, они как-то узнали, что старик помер, и явились забрать вещички из светящегося шкафа. Во что я, блин, влез?! И все это – ради сорока тысяч?!
Домой возвращаться нельзя, подумал я, выключая от греха смартфон. Рано или поздно они меня вычислят – «наказание будет более строгим». И что сделают? Возьмут родителей в заложники?! Что им вообще от меня нужно? Память стереть, как в «Людях в черном»?
В этот момент из подъезда вышел один из незнакомцев. Неужели я второго завалил указкой?! Он посмотрел по сторонам, потом взглянул на какой-то гаджет, который держал в руке, и уверенно двинулся через детскую площадку к «Патриоту», за которым я прятался. Голуби заметались, хлопая крыльями.
Я не стал его дожидаться и рванул со двора на улицу. Вызывать такси времени не было, поэтому я выскочил на середину дороги и принялся размахивать в воздухе пятитысячной купюрой. Передо мной тут же остановился желтый «Солярис», я бухнулся на заднее сиденье и на вопрос таксиста-азиата «Куда ехать?» крикнул:
– Вперед, быстрее!
Тот пожал плечами и поехал вперед.
Я попросил высадить меня на Новом Арбате. Не знаю почему – потому что там народу много, наверное. Засел на веранде ресторанчика, взял пиво с картошкой фри и каким-то мясом и принялся думать, что же делать дальше.
Если я прикончил одного из гостей, это совсем беда. Хотя если бы и не прикончил, вряд ли стало бы лучше. Я слишком много видел. Кто они? Американцы? Вампиры? Инопланетяне? Или первое, или третье. Солнца вроде не боятся, днем шляются, а дедов шкафчик с непонятными прибамбасами точно не отсюда. Кстати…
Я вытащил из кармана и положил на стол «указку» (которая, разумеется, была никакой не указкой, а оружием) и плоскую коробочку со штырьком на шнурочке. Огляделся по сторонам – никто внимания на меня не обращал, народ пил и ел, наслаждаясь солнечным и свежим после дождика деньком. «Указку» повертел и убрал от греха подальше, а с коробочкой решил разобраться.
Штырек, как я и ожидал, легко вошел в гнездо и с еле слышным щелчком зафиксировался. Помедлив, я нажал красную кнопку. Из узкой прорези в торце коробочки тут же вылезла пятитысячная купюра. Я опешил, потом еще раз огляделся – нет, никто не смотрит… Нажал зеленую – получил сто долларов. Желтая одарила меня стоевровой бумажкой.
Как это получалось, я задумываться не стал. Может, ее подзаряжать надо, зачем-то же второе гнездо существует. А как это делать? А если там осталось процента два заряда?!
Я поманил официантку, расплатился и пошел в сторону Садового кольца, тут неподалеку находился хостел. Снял целую комнату, чем слегка удивил администратора, заперся и через полчаса стал обладателем ста девяноста трех тысяч двухсот евро (я выбрал наиболее выгодные дензнаки, не рубли же штамповать). А потом коробочка перестала выдавать деньги. Просто прекратила реагировать на нажатия.
– Хорошенького понемножку, – смирился я, сидя на заваленной купюрами икеевской кровати. Дурак, надо было сумку купить, куда теперь это все девать?!
Я открыл дверь, высунулся. Администратор, пухлый пацан примерно моих лет, пялился во что-то на планшете. Я помахал рукой, привлекая внимание; он снял наушники.
– У меня просьба, – сказал я. – Можете купить мне рюкзак? Любой приличный рюкзак. Вот деньги.
Я показал ему две красные пятерки.
– Тысячу можете оставить себе.
– Две, – деловито сказал пухлый.
Метнулся он быстро, и через минут пятнадцать я получил черный рюкзак из кожзама, куда и запихал деньги. Дожидаясь пухлого, я начал дергаться – вещички покойника, возможно, давали некий сигнал, вон как во дворе меня быстро вычислили. А если явятся сюда?
Поэтому, загрузившись евро, я сказал администратору, что вернусь вечером. Тот меня, по ходу, даже не слышал, снова уткнувшись в планшет.
Снаружи я включил смартфон и позвонил маме, которая уже вернулась с работы, – сказал, что еду на дачу к друзьям во Владимирскую область, связь там плохая, пусть не волнуются, дня через три вернусь. Да, покушал. Нет, пить много не буду. Да, постараюсь хоть разок позвонить. Пока, мам, целую, папе привет.
Затем я снова вырубил телефон, на всякий случай поплутал по дворам, оглядываясь, нет ли хвоста. Хвоста не было, а в рюкзаке у меня лежало больше шестнадцати миллионов, если считать в рублях. Я мог все. Купить квартиру (нет), машину (прав нету), снять апартаменты или квартиру в Москва-Сити (тоже нет, ловушка), улететь за границу (загранпаспорт дома), улететь или уехать из Москвы в провинцию (обычный российский паспорт тоже дома, но можно на такси или блаблакаре).
Пожалуй, последний вариант рулит. Только не через интернет-заказ, мало ли как меня пасут. Люди, которые штампуют деньги из воздуха, на всякое способны, а нелюди и подавно. Наверное, подумал я, можно подойти к любому праздному таксисту и предложить, чтобы он отвез меня в Нижний Новгород – я выбрал крупный город не слишком далеко, не включая свои счетчики, а я заплачу ему наличкой. Неподалеку Киевский вокзал, там даже частники вроде сохранились…
Уже по пути через Новоарбатский мост я понял, что идея так себе. Что увидит таксист? Весьма обычного пацана с рюкзаком, который хрен пойми зачем сорит деньгами и явно что-то скрывает. Что с таким пацаном надо сделать? Правильно, стукнуть по башке и прикопать в лесу, а рюкзак забрать.
Во мне говорила паранойя, это я тоже понимал, таксисты в массе своей обычные порядочные люди, видят и не такое, но рисковать я не хотел. Блаблакар моментально не найти, выбраться за МКАД и ловить попутку – опасно…
Я плюнул на все, включил телефон и позвонил Марине.
– Привет, – сказал я. – Ты по-прежнему хочешь на Ибицу? Поедем. Да, я серьезно. Сейчас приеду к тебе и все объясню.
Телефон я тут же выбросил в реку – куплю новый, без связи никак, а этот аппарат могут отслеживать, задолбался уже включать-выключать.
План был хорош. Во-первых, Маринка живет через двор от моего дома, и преследователи вряд ли ожидают, что я туда вернусь, я же в бегах. Во-вторых, у нее есть подаренный родителями «Матиз» – какая-никакая, а машина. В-третьих, ее можно заслать ко мне домой за паспортом – мама ее знает и паспорт даст. А там – все пути открыты.
– Местонахождение существа в данный момент не установлено. Сканирование показывает, что оружие и печатное устройство по-прежнему находятся в пределах города, который они называют Москва.
– Предположительные дальнейшие действия существа?
– Наиболее вероятна попытка покинуть город.
Нйон порозовел от злости.
– Как можно было упустить существо в самом начале?
– Мы не ожидали противодействия, – бесстрастно ответил старший секутор. – Напомню, потерян один полевой биомеханизм.
– Об этом вы расскажете Совету. Какова вероятность попадания оружия и печатного устройства в исследовательские структуры аборигенов?
– Более девяноста процентов.
Нйон посмотрел в иллюминатор корабля на зелено-голубой шар внизу.
– Преследование существа прекратить. Срочно эвакуируйте всех эмиссаров в радиусе пяти километров от местонахождения существа. Сколько потребуется времени?
– Полное уничтожение радиуса можно начать через тридцать семь местных минут, – старший секутор был все так же спокоен.
– Начинайте, – кивнул Нйон.
За паспортом Маринка пока не пошла, потому что я показал ей сумку с деньгами и был тут же вознагражден. Сейчас она была в душе, а я стоял у окна и смотрел на собственный дом напротив. В нашей квартире горел свет, хотя было еще довольно светло.
Стоп, какое еще «светло»? Солнце садилось, когда я притащился к Маринке, откуда же тогда над Москвой такое ярко-красное небо?!
Позади раздался душераздирающий визг; из ванной выскочила Маринка, тоже красная, как рак. Ошпарилась, что ли, подумал я и увидел, как с нее лоскутами слезает кожа. На паркет шлепнулись крашеные светлые волосы.
– Помоги… – пробормотала однокурсница, протянув ко мне руку. Потом упала на колени, изо рта у нее хлынула кровь, я машинально отступил назад.
Стало очень жарко, причем жар шел откуда-то изнутри меня… Я распахнул окно и увидел оседающий облаком пыли и битого кирпича мой собственный дом. Вокруг точно так же рушился и оседал весь микрорайон. На парковке плавились машины.
Пытаясь вдохнуть раскаленный воздух, я понял, что это конец.
И даже никакая жизнь перед глазами у меня в эти последние секунды не пролетела. Нет – я думал о том, что зря не ограничился сорока тысячами…
Сергей Лукьяненко
Крыса и пес
Я крыса. Архивная крыса, если точнее. Если вы совсем молоды, то придется пояснить – я человек, увлеченно работающий в архивах.
В прошлом веке вы бы меня сразу узнали: сутулого от постоянной полусогнутой позы; подслеповатого от беспрерывного чтения старых бумаг, не терпящих яркого света; нелюдимого, поскольку архивные крысы не умеют и не любят общаться с людьми; одетого в старую немодную одежду немарких тонов.
Но сейчас вторая половина двадцать первого века.
Я не люблю спорт, но электронная стимуляция мышц подарила мне спортивную фигуру. Не то чтобы она так мне нужна… Зрение у меня отличное, даже лучше, чем у обычных людей, потому что в молодости я апгрейдил глазные яблоки. Одежду мне по утрам выдает ай-гардероб, она всегда чистая, всегда модная и всегда подходит по погоде. Вечером я вешаю ее на плечики, закрываю гардероб – чтобы утром достать обновленную. Честно говоря, даже не знаю, как это работает. Для архивов ай-гардероб изобрели совсем недавно, а я не люблю рыться в свежих данных. Я и новости не люблю, но приходится их слушать. Ну и общаться тоже, хотя бы с досын.
Проснувшись, я иду в ванную, принимаю душ. Сегодня это занимает у меня больше времени, чем обычно. Выхожу я задумчивый, одеваюсь неторопливо. Ай-гардероб выдал мне шорты и футболку. Очевидно, я никуда не иду.
Саша звонит как раз во время завтрака, я едва успеваю распаковать контейнер, доставленный дроном. Видеостена активируется, и я вижу досын. Саша сидит в кресле скоростного поезда, рядом ее партнер, между ними внукч.
– Привет, деда! – радостно кричит Женя.
– Привет, внук! – отвечаю я. Женю я люблю больше, чем собственного отпрыска.
Саша морщится и поправляет:
– Внукч, папа, – при слове «папа» Саша опять непроизвольно морщится. – Не нарушай ребенку процесс самоидентификации.
– А мне нравится! – спорит Женя. – Я внук!
Момент неловкий, досын не нравится моя старомодность, но и право на общение с внукч у меня есть. Поэтому я спрашиваю:
– Куда собрались?
Досын поправляет респиратор и с облегчением меняет тему разговора:
– В Карелию. Сняли домик в лесу. Третья волна ковид-70. Старые вакцины не работают. Ты не хочешь присоединиться?
Я ценю предложение. Партнер Саши (я даже не знаю, биологически это он или она) меня не любит. Вот и сейчас даже не поздоровалось. Но ведь молчит, значит, Саша настояло на своем.
– Спасибо, но у меня все в порядке. Я почти не выхожу.
– Для пожилых ковид-70 особенно опасен, – говорит Саша.
– Мне шестидесяти нет, – с упреком отвечаю я. – ВОЗ объявил этот возраст поздней молодостью. Ну что за эйджизм, Саша?
Вот видите, если надо – я могу и сам быть современным.
Саша смущено. Конечно, она девочка, уж поверьте отцу, менявшему ей подгузники. Но я уже привык думать о ней в среднем роде, как нынче принято и как она требует.
Мы болтаем еще минут пять, потом прощаемся. С внуком мы обмениваемся рукопожатием через экран – символическим, но все же это приятно. Я доедаю остывший омлет из синтояиц (никакого холестерина, изумительный натуральный вкус, ни одна курица не была задействована, кроме несушки Счастливая, двадцать лет назад давшей для клонирования идеальное яйцо).
Выпиваю бодрящий кофе (в нем даже есть немного натурального).
Сортирую мусор по контейнерам (органика, картон, пластик).
И включаю в комнате режим Архива.
После развода мне не нужна большая жилплощадь. Я отдал квартиру семье переселенцев из Европы, тогда это было модно, а город предоставил мне современную автоматизированную комнату в урбан-кластере Подольск на окраине Москвы. Что особенно радует – за комнату не надо платить, даже вода и электричество входят в мой минимум пожизненно. Это благодарность за высокий уровень гражданской сознательности.
Впрочем, мне места тут хватает. Даже удалось поставить несколько шкафов со старыми вещами. Люблю антиквариат…
Сейчас окно становится непрозрачным, свет делается тусклым, шкафы тонут в полутьме, только стол высвечен ярко. Я опускаю руки на столешницу, та оживает. Папки, ссылки, файлы…
Нынче даже архивные крысы – электронные.
Я не врач-вирусолог, не специалист по иммунитету или средствам защиты. У меня немодная профессия.
Но я тоже хочу помочь человечеству.
Наш мир не самый плохой, учитывая все обстоятельства. Первая Великая Пандемия 20202021 изрядно встряхнула человечество, но через пару лет, казалось, ушла в прошлое. К 2025 году она стала лишь парой абзацев в школьных учебниках, ну и множеством томов в исследованиях экономистов и медиков. Я тогда был еще ребенком.
А потом грянул ковид-25.
Нынешняя пандемия восьмая по счету. И если вторая и четвертая были не слишком опасными, то ковид-70 обещает быть пострашнее четвертой пандемии, выкосившей семь процентов мужского населения.
Я не врач, повторюсь. Я архивная кыса. И я пытаюсь найти в прошлом то, что может нам помочь. Сам не знаю что. Электронные архивы хранят каждую букву, когда-то попавшую в Сеть, оцифрованные документы, видеозаписи. Там слишком много информации, чтобы ее мог обработать человек, даже нейрокомпьютеры тонут в море данных, а порой кончают с собой, не в силах выполнить задание.
Но я все равно пытаюсь.
Год две тысячи двадцатый. Самая первая пандемия.
Мои руки скользят по поверхности стола, иногда поднимаясь над ним, иногда нажимая поверхность. Мой взгляд цепляет иконки и линки.
Читать бесплатно другие книги:
