Протокол «Сигма» Ладлэм Роберт

Глава 8

Бен закрыл глаза, сделал глубокий вдох и помотал головой.

— Это нелепость. Еврей никак не мог служить в СС. Документ, очевидно, фальшивый.

— Можешь мне поверить, — спокойно, но твердо ответил Питер. — У меня было достаточно времени, чтобы как следует изучить его. Это не подделка.

— Но в таком случае...

— В апреле 1945 года наш отец, как мы всегда считали, находился в Дахау. В конце апреля заключенных этого лагеря освободила американская 7-я армия.

— Я не помню точных дат... Наверно, так оно и было.

— Ты же никогда особенно не интересовался отцовским прошлым, ведь правда?

— Честно говоря, нет, — признался Бен.

Питер мрачно улыбнулся.

— Вероятно, с его точки зрения, это был самый лучший вариант. А тебе очень повезло, что ты не стал вникать во все это. Хорошо жить, пребывая в счастливом неведении. Верить любой лжи. Той легенде, которую создал о себе наш папочка: как он, выжив после Холокоста, прибыл в Америку с десятью долларами в кармане и построил финансовую империю. Стал знаменитым филантропом. — Питер покачал головой и фыркнул. — Какой же он мошенник! Какой миф ему удалось создать! — и добавил с ядовитой усмешкой: — Великий человек.

Бен почувствовал, что сердце у него вдруг начало биться медленно и тяжело. С отцом было трудно иметь дело; враги называли его безжалостным человеком. Но чтобы он оказался мошенником...

— Макс Хартман служил в Schutzstaffel, — произнес Питер. — Ведь это и есть СС, верно? Запиши это в раздел “Невероятно, но факт”. — Питер был чертовски серьезен, говорил настолько убедительно... Бен никогда не предполагал, что брат сможет лгать ему прямо в глаза. Но ведь это, несомненно, было ложью! Ему хотелось закричать: “Остановись!”

— Но что же все-таки это была за корпорация?

Питер покачал головой.

— Возможно, это вывеска, своего рода фиктивная корпорация, базирующаяся на многомиллионных активах, объединенных основателями в общий фонд.

— Ради чего? Во имя какой цели!

— Этого я не знаю, и в документе об этом ничего не говорилось.

— Где этот документ?

— Не беспокойся, я хорошо запрятал его. Эта корпорация, штаб-квартира которой в начале апреля 1945-го размещалась в Швейцарии, в Цюрихе, называлась “Сигма АГ”.

— А ты сказал отцу, что нашел эту бумагу?

Питер кивнул и впервые отпил кофе.

— Я позвонил ему, прочел вслух все до последней строчки и спросил, что это значит. Он взорвался; впрочем, я ожидал этого. Заявил, что документ фальшивый, — этого я тоже ожидал. Разозлился, стал отругиваться. Начались крики, вопли. Как я мог поверить такой клевете? Да после того, что ему пришлось пережить, бла-бла-бла, он, мол, и представить себе не мог, что я вдруг поверю такой ужасной лжи. Ну, и тому подобное. Я никак не рассчитывал, что у него удастся хоть что-нибудь узнать, но мне хотелось посмотреть на его реакцию. Так что я начал копать вокруг да около. Изучал учредительные документы фирм в Женеве и Цюрихе. Пытался выяснить, что же случилось с этой фирмой. А потом я чуть не погиб. Дважды. Первый раз это была “автомобильная авария”, едва не достигшая своей цели. На Лимматкуа автомобиль вылетел на тротуар, по которому я шел. Потом последовало “вооруженное ограбление” на Нидердорфштрассе, которое вовсе не было ограблением. Оба раза мне удалось спастись, но затем меня предупредили. Если я буду продолжать копаться в вещах, которые меня совершенно не касаются, то в следующий раз меня таки убьют. Никаких пристрелочных выстрелов больше не будет. Мне велели отдать все документы, имеющие хоть какое-то отношение к делу. А если хоть что-нибудь, связанное с корпорацией, выйдет наружу, то погибну не только я, но и вся наша семья. Так что, сказали мне, не стоит рассчитывать на то, что публикации в газетах послужат мне защитой. На то, что случится с отцом, мне, понятно, было наплевать. Я защищал тебя и маму.

Все это звучало именно так, как и должен был говорить Питер, — он всегда был не менее яростным защитником матери, чем Бен. К тому же он был очень хладнокровным и уравновешенным человеком, нисколько не склонным к паранойе. Он должен был говорить правду.

— Но почему они так тревожились из-за того, что тебе это стало известно? — настойчиво спросил Бен. — Давай рассуждать объективно. Корпорация была основана более полувека тому назад. Так в чем же дело? Зачем нужно сохранять тайну сейчас?

— Ты не забыл, что мы только что приводили примеры делового партнерства, осуществлявшегося через линию фронта? А ведь если сведения об этом получат широкую огласку, то кое-какие из наиболее могущественных и уважаемых персон нашего времени окажутся опозоренными на весь мир. Но это далеко не самое главное. Попробуем рассмотреть характер всего предприятия. Экономические мамонты, как у союзников, так и в странах “оси”, организовывали совместные предприятия для взаимного обогащения. Но ведь Германия в это время была блокирована, и из этого следует, что капитал не желает считаться с национальными границами, не так ли? Неизбежно найдутся люди, которые назовут такие действия торговыми взаимоотношениями с врагом. Кто знает, какие международные законы были при этом нарушены? А если существует хотя бы ничтожный шанс на то, что активы могут быть заморожены или конфискованы? Объем этих активов можно разве что прикинуть наугад. За полстолетия много чего могло случиться. Вероятно, речь может идти о просто-таки фантастических суммах. Ведь даже швейцарцы, как известно, под международным давлением иной раз вынуждены нарушать свои законы об охране банковской тайны. Очевидно, какие-то люди пришли к выводу, что я мог бы узнать достаточно, чтобы представлять опасность для устраивающих их всех договоренностей.

— Какие-то люди? Но кто же мог так угрожать тебе?

Питер вздохнул.

— Увы, этого я тоже не знаю.

— Подожди, подожди, Питер, но ведь если кто-то из основателей этой корпорации все еще жив, он должен быть уже глубоким стариком.

— Несомненно, большинство из тех, кто занимал в ней самые высокие посты, уже умерли. Но некоторые, поверь мне, все еще живы. И, может быть, не достигли крайней дряхлости — им где-то за семьдесят. Пусть даже в живых осталось лишь двое или трое парней из правления этой компании — они могут обладать колоссальными состояниями. И кто знает, что собой представляют их преемники? Ведь совершенно ясно, что у них достаточно денег для того, чтобы как следует беречь свою тайну. Не стесняясь при этом в методах.

— Значит, ты решил исчезнуть.

— Слишком уж много они обо мне знали. Мой ежедневный распорядок дня, места, в которых я бывал, мой незарегистрированный номер домашнего телефона, имена и место жительства членов семьи. У них имелась исчерпывающая информация о моих финансовых и кредитных делах. Они, как можно яснее и доходчивее, дали мне понять, что располагают очень большими возможностями. И потому, Бенно, я принял решение. Я должен был умереть. Они не оставили мне никакого иного выбора.

— Никакого выбора? Ты мог бы отдать им их дурацкую бумагу, согласиться на их требования и вести себя так, будто ты никогда и ничего не находил.

Питер хмыкнул.

— Это было бы все равно, что пытаться заставить звонок не звонить, держа при этом палец на кнопке, или же запихивать зубную пасту обратно в тюбик. Есть такие веши, которые сделать невозможно, как ни старайся. Они в любом случае не оставили бы меня в живых, после того как я узнал то, что узнал.

— Так зачем же было тебя предупреждать?

— Чтобы заставить меня сидеть тихо, пока они не смогут определить, много ли мне известно и говорил ли я кому-нибудь о своих открытиях. А до тех пор избавляться от меня было бы преждевременно.

Бен слышал, как в соседней комнате ходит, негромко поскрипывая половицами, старуха. Немного помолчав, он спросил:

— Питер, а как тебе удалось это устроить? Я имею в виду твою смерть. Это, вероятно, было не просто.

— Очень не просто. — Питер откинулся на стуле, прислонившись затылком к оконному стеклу. — Я не смог бы сделать этого без помощи Лизл.

— Твоей подруги?

— Лизл замечательная, изумительная женщина. Моя любовь, мой лучший друг. Ах, Бен, я никогда не смел рассчитывать на то, что мне удастся встретить женщину, которая умела бы так любить. Я надеюсь, что когда-нибудь и ты найдешь подругу, которая будет обладать хотя бы половиной ее достоинств. Честно говоря, это была ее идея. Я никогда не смог бы составить и исполнить такой план. Она согласилась, что мне необходимо исчезнуть, и настояла на том, чтобы это было сделано так, как надо.

— Но зубные карты... Я хочу сказать... Питер, ради всего святого, ведь они же по ним совершенно точно, без всяких сомнений идентифицировали твое тело.

Питер покачал головой.

— Зубы трупа соответствовали зубным картам, остававшимся дома, в Вестчестере. Естественно, власти исходили из тех соображений, что у доктора Меррилла хранились рентгеновские снимки именно моего рта.

Бен, совершенно озадаченный, потряс головой.

— Чье же тело...

— Лизл позаимствовала идею из шутки, которую студенты-медики из Цюрихского университета почти каждый год разыгрывают в конце весеннего семестра. Всегда находится шутник, который решается выкрасть труп из большой анатомички. Это своеобразный весенний ритуал, черный юмор недоучившихся врачей — в один весенний день труп просто-напросто исчезает. Впрочем, его всегда возвращают на место, так что у непосвященных создается впечатление случайной накладки. А Лизл умудрилась украсть невостребованный труп из больничного морга. А потом остались совсем пустяки: выкрасть медицинские документы умершего парня, в том числе и зубные карты — в Швейцарии они есть у всех.

Бен улыбнулся через силу.

— Но рентгеновские снимки...

— Признаюсь тебе, что я нанял одного человека, который проделал для меня простую и практически безопасную работу: открыл дверь и пробрался в приемную доктора Меррилла. Это все-таки не Форт-Нокс. Пару снимков заменили другой парой. Пустяки. Так что, когда полицейские явились к доктору за моей зубной картой, они получили то, что ему подбросили.

— А авиационная катастрофа?

Питер принялся объяснять, не упуская ни одной существенной детали.

Он говорил, а Бен рассматривал брата. Питер всегда разговаривал негромким голосом, спокойно, твердо и обдуманно. Но никто не смог бы назвать его расчетливым или изворотливым, а для осуществления этого плана требовалась как раз изворотливость. Как же сильно он должен был испугаться!

— За несколько недель до того Лизл попросилась на работу в маленькую больницу в кантоне Сен-Гален. Конечно, они с превеликой радостью приняли ее — у них не было педиатра. Она нашла маленький домик в сельской местности, в лесу возле озера, и я присоединился к ней. Я изображал из себя ее мужа-канадца, писателя, работающего над книгой. И все это время поддерживал контакты с организованной мною сетью, с моими наблюдателями.

— Люди, знавшие, что ты жив... Это, наверно, было очень опасно.

— Доверенные люди, знавшие, что я жив. Кузен Лизл — адвокат в Цюрихе. Он был нашим главным тайным агентом, нашими глазами и ушами. Она доверяет ему полностью, и поэтому я поступаю так же. У него большие международные связи, обширные контакты в полиции, в банковском сообществе, среди частных сыщиков. Вчера он узнал о кровопролитии на Банхофплатц и об иностранце, которого забрали в полицию для допроса. Но как только Дайтер сказал мне о покушении на тебя, я понял, что случилось. Они — наследники тех, кто входил в мой список, кто бы они ни были — вероятно, все время подозревали, что моя смерть была фальшивой. Они постоянно были начеку, дожидаясь то ли моего следующего появления в Швейцарии, то ли каких-нибудь признаков того, что ты решил продолжать мои расследования. Я доподлинно знаю, что многие швейцарские полицейские находятся у них на жалованье, а за мою голову назначена награда. Ими подкуплен, наверно, каждый второй полицейский. Как я понимаю, банк, где у тебя утром состоялась встреча — банк УБС, — был капканом. Поэтому мне пришлось выйти из укрытия, чтобы предупредить тебя.

Питер рисковал жизнью ради меня, сказал себе Бен. Он почувствовал, что его глаза наполнились слезами. А потом он помнил о Джимми Кавано, человеке, который, безусловно, был, но которого вроде бы и не существовало, и торопливо рассказал Питеру о таинственном происшествии.

— Невероятно, — протянул Питер и уставился взглядом в пространство.

— Можно подумать, что они хотели как следует высветить меня. Ты помнишь Джимми Кавано?

— Конечно. Он пару раз приезжал на Рождество к нам в Бедфорд. Мне этот парень тоже нравился.

— Какое он мог иметь отношение к корпорации? Неужели они каким-то образом завербовали его и сделали так, что в какой-то момент все следы его существования начисто исчезли?

— Нет, — ответил Питер, — ты пропустил важное звено. Хови Рубин, судя по всему, был прав. Никакого Джимми Кавано нет и никогда не было. — Он заговорил быстрее: — Во всем этом есть логика, пусть и извращенная. Джимми Кавано — давай будем называть его так, ведь все равно мы не знаем, каким было его настоящее имя, — никто не завербовывал. Он с самого начала работал на них. Посуди сам: парень, старше всех остальных в твоем классе, живет за пределами кампуса и становится твоим задушевным приятелем, прежде чем ты сам успеваешь это понять. Неужели ты не видишь, Бенно? Все это было запланировано. Неважно по какой причине, но они, должно быть, решили, что в то время и в том месте очень важно тщательно следить за тобой. Это были, конечно, меры безопасности.

— Ты хочешь сказать, что Кавано был... приставлен ко мне?!

— Наверняка кто-то был приставлен и ко мне. Наш отец был одним из основателей. А вдруг нам стало известно что-нибудь такое, что могло бы представлять опасность для организации? Что, если мы намеревались или хотя бы просто были в состоянии чем-то угрожать им? Неужели им не следовало побеспокоиться на этот счет? Может быть, они хотели досконально узнать, что мы собой представляли. Пока ты не спрятался в своем гетто, а я не уехал в Африку... в общем, пока мы не ушли сами по себе пастись на травке, они продолжали беспокоиться на наш счет.

Мысли Бена все время путались, и во время разговора ему казалось, что он понимает все меньше и меньше.

— Разве лишено смысла для группы промышленников иметь под рукой оперативника, профессионального убийцу, к достоинствам которого, помимо квалификации, можно отнести и то, что он хорошо знает тебя в лицо?

— Черт возьми, Питер, я полагаю...

— Ты полагаешь? Бенно, если ты задумаешься над...

Звон разбитого стекла.

Бен задохнувшись от неожиданности, увидел внезапно образовавшееся в оконном стекле неровное отверстие. Питер почему-то нагнул голову, наклонился вперед, к столу, как будто хотел изобразить шутливое приветствие на восточный манер. В тот же самый, неимоверно растянувшийся, словно замерзший, момент послышался продолжительный выдох, хриплое “ха-а-а-а”. Бен никак не мог понять, что же означает этот звук, пока не увидел точно посередине лба Питера темно-красную, неизвестно почему показавшуюся ему непристойной выходную рану. И тут же на скатерть, тарелки и серебряные приборы полетели серые клочья мозговой ткани и белые осколки кости.

— О, мой бог! — пронзительно выкрикнул Бен. — О, мой бог. О, мой бог. — Он опрокинулся назад вместе со стулом и упал на спину, громко стукнувшись затылком о дубовые половицы. — Нет! — простонал он, почти не сознавая того, что по маленькой уютной столовой разнесся звук заглушенного выстрела. — О, нет. О, мой бог! — Он утратил способность двигаться, парализованный ужасом, потрясенный невозможностью поверить в случившееся — столь непостижимым было представшее его глазам жуткое зрелище, — и все же где-то в самой глубине подкорки его мозга прозвучал поданный инстинктом самосохранения сигнал, который заставил его вскочить на ноги.

Невольно взглянув в разбитое окно, он увидел только черноту, а затем, при свете дульной вспышки, сопровождавшей второй выстрел, появилось лицо. Бен видел его на протяжении лишь краткой доли секунды, но оно успело накрепко отпечататься в его памяти. Глубоко посаженные глаза убийцы были темными, лицо оказалось бледным и лишенным морщин и складок, с кожей, производившей впечатление подтянутой.

Бен одним прыжком преодолел чуть ли не всю ширину маленькой столовой, и в это мгновение за его спиной разлетелось другое стекло, и еще одна пуля впилась в оштукатуренную стену совсем рядом с ним.

Теперь убийца целился в него, это было совершенно ясно. А может быть, нет? Что, если он все еще стрелял в Питера и лишь случайно так сильно промахнулся? Может быть, убийца вовсе не видел его? Или видел!

Как будто в ответ на его невысказанные вопросы, пуля вонзилась в дверной наличник в нескольких дюймах от его головы, в тот самый момент, когда он выскакивал за дверь в темный коридор, соединявший столовую с вестибюлем. Оттуда послышался женский крик, вероятно, это хозяйка гостиницы завопила от гнева или от страха; в следующее мгновение она оказалась на пути Бена, возбужденно размахивая руками.

Бен, оттолкнув ее в сторону, метнулся в холл. Хозяйка протестующе закричала.

Он совершенно не думал, что делать и куда бежать, он двигался быстро и с ловкостью отчаяния. Ошеломленный и обескураженный, он походил в этот момент на робота, мысли его были полностью заняты тем, что произошло, и все ресурсы, которыми располагал его организм, были направлены исключительно на выживание.

Глаза Бена быстро привыкли к почти полной темноте — маленькая лампа на стойке в дальнем углу помещения отбрасывала лишь крошечный кружок света, — и он увидел, что там имелась парадная дверь и еще один коридорчик, ведущий к номерам постояльцев.

Узкая лестница в углу вела, очевидно, к номерам, расположенным наверху. В вестибюле не было ни одного окна, а это означало, что он укрыт от пуль по крайней мере на несколько секунд.

С другой стороны, из-за отсутствия окон Бен был лишен возможности узнать, куда побежал убийца: к парадной двери или в обход здания. Убийца Питера не мог не заметить, что один из его “объектов” ушел, и обязательно должен был броситься к какому-нибудь из выходов. Бен, естественно, не знал, сколько их было. Поэтому у него была ровно половина шансов на то, что ему удастся уйти через парадную дверь.

Пятьдесят на пятьдесят.

Такое соотношение Бена не устраивало.

А что, если убийца не один?

Если их несколько, они наверняка взяли под контроль все входы и выходы из здания. Но, как бы там ни было, один или несколько убийц поджидали снаружи, о том, чтобы удрать через парадный или черный ход, не могло быть и речи.

Из столовой послышался истошный вопль: хозяйка вошла в комнату и увидела там омерзительную сцену страшного преступления.

Добро пожаловать в мой мир, мадам.

Бен услышал тяжелые шаги наверху. Постояльцы начали просыпаться.

Постояльцы. Сколько их могло быть?

Бен кинулся к двери и задвинул тяжелый стальной засов.

Ступеньки заскрипели под тяжелыми, но торопливыми шагами, и на лестнице появилась неповоротливая фигура какого-то толстяка. На нем был явно накинутый впопыхах синий халат. Лицо мужчины выдавало сильный испуг.

— Was gent hier vor?[10] — крикнул он.

— Позвоните в полицию, — по-английски крикнул ему Бен. — Polizei... телефон! — он указал на телефонный аппарат, стоявший на стойке.

— Полицию? Кто-то пострадал?

— Телефон! — злобно повторил Бен. — Быстрее! Кто-то убит!

Кто-то убит...

Толстяк неловко покачнулся, как будто его толкнули в спину, но тут же метнулся к стойке, схватил телефонную трубку, чуть-чуть помедлил, дожидаясь гудка, и принялся набирать номер, затем быстро и громко заговорил в трубку по-немецки.

Где же теперь мог находиться стрелок? Или стрелки? Может быть, он уже ворвался внутрь и ищет его, чтобы сделать с ним то же самое, что только что сделал с Питером. Ему могут попасться на пути совершенно не причастные к чему бы то ни было постояльцы... но ведь это не остановит его, не так ли? Бен хорошо помнил бойню, учиненную убийцей в Цюрихской галерее.

Толстый швейцарец положил трубку.

— Sie sind unterwegs, — сказал он. — Полиция выехала.

— Они далеко отсюда?

Мужчина уставился было на него, но тут же понял вопрос.

— Чуть дальше по дороге, — сказал он. — Совсем рядом. Что случилось? Кто был убит?

— Вы не можете его знать.

Бен снова повернулся, на сей раз в сторону коридора, ведущего в столовую, но в тот же миг оттуда с воплями ворвалась хозяйка гостиницы.

— Er ist tot! Sie haben ihn erschossen! Dieser Mann dort draussen — Dein Bruder, er wurde ermordet![11]

Неужели она почему-то решила, что Бен убил своего родного брата? Безумие.

Бен ощутил, что его желудок сжало резким болезненным спазмом. Он чувствовал себя, как в тумане, на него наваливался ступор, и тут он внезапно полностью осознал, что сейчас произошло и насколько ужасным было случившееся. Постоялец кричал на хозяйку по-немецки; Бен не понимал почти ничего. Внезапно он сорвался с места и кинулся в коридорчик, который, как он предполагал, вел к черному ходу.

Женщина что-то кричала ему в спину, но Бен не остановился. К истерическим взвизгиваниям хозяйки присоединился пронзительный вой полицейской сирены, который с каждой секундой становился все громче. Судя по звуку, ехал только один автомобиль. Но этого было вполне достаточно.

Остаться или убежать?

Ими подкуплен, наверно, каждый второй полицейский, сказал ему Питер перед самой смертью.

Он выбежал в коридор, резко повернул направо за угол и заметил маленькую крашеную деревянную дверь. Распахнув ее, он увидел деревянные полки, на которых было аккуратными стопками сложено белье.

Сирена звучала теперь очень громко, и сквозь ее вой пробивался хруст гравия под колесами автомобиля. Полиция подъехала к парадному входу.

Бен пробежал в конец коридора, где была еще одна деревянная дверь. Судя по находившемуся рядом с дверью маленькому окну, закрытому жалюзи, дверь выходила наружу. Он повернул замок, потянул за ручку, но дверь, видимо, разбухла и не поддавалась. Он дернул еще раз, посильнее, и на этот раз дверь открылась.

За пределами дома теперь наверняка безопасно: полицейские сирены не могли не спугнуть бандитов. Никто не стал бы прятаться в густом, но очень маленьком лесочке, опасаясь быть пойманным. Бен прыгнул в кусты, зацепился ногой за виноградную лозу и всей тяжестью грохнулся на землю.

“Боже мой! — думал он. — Быстрее, быстрее! Любойценой нужно скрыться от полиции. Ими подкуплен каждый второй полицейский”. Он поспешно вскочил на ноги и рванулся в черную, как смоль, ночь.

Сирена смолкла, и теперь слышались крики — мужские и женские голоса, и топот ног по гравию. Бен на бегу старался отводить ветки от лица, но все же одна больно хлестнула его, чуть не зацепив глаз. Но он не решился замедлить шаг и все так же проламывался почти вслепую через густые кусты, нырял на ощупь в узкие проходы и пролезал, согнувшись в три погибели, по туннелям, образованным нависавшими ветками. Он зацепился брюками за какой-то сук, кажется, вырвал клок из штанины, но даже не пощупал порванное место ладонью. Его руки были ободраны и кровоточили. Но все так же механически, ни о чем не думая, он ломился через кусты и деревья, пока не оказался на укромной полянке, где все еще стоял грузовик Питера.

Он открыл водительскую дверь — слава богу, она оказалась незапертой — и, конечно же, не обнаружил на месте ключа зажигания. Пощупал под ковриком ни полу. Нет. Под сиденьем. Тоже нет.

Почувствовав, что его охватывает паника, Бен несколько раз резко вдохнул и выдохнул, пытаясь заставить себя успокоиться. “Конечно, — подумал он. — Я забыл, что кое-что умею”.

Нащупав пучок проводов под приборной доской, он вытащил его и в просачивавшемся в кабину слабом свете из окон гостиницы всмотрелся в их путаницу. “Надо уметь заводить машину без ключей, — как-то раз сказал им с Питером их любимец Арни, управляющий имением. — Может быть, этот навык никогда в жизни вам не пригодится. Но если вдруг понадобится, то вы порадуетесь, что когда-то научились этому”.

Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы, соединив два провода, включить зажигание, и мотор заработал. Задним ходом он выехал с поляны на темную дорогу. Нигде не было видно никаких фар. Он нажал на акселератор; непрогретый старый мотор грузовика закашлялся было, но тут же заработал ровнее, и машина покатилась по пустынному шоссе.

Глава 9

Галифакс, Новая Шотландия

Следующее утро оказалось холодным и мрачным. Туман тусклой пеленой окутал порт, и видно было не более чем на десять футов перед собой.

Роберт Мэйлхот, одетый в синий костюм, лежал на стальном столе мертвецкой. Кожу на лице и руках густо покрывала резкая розовая косметика, наложенная мастерами из похоронной фирмы. Рот на смуглом, напоминавшем цветом старую бронзу лице, изрезанном массой больших и малых морщин, был глубоко ввалившимся и даже в смерти сохранял сердитое выражение; нос торчал, словно острый хищный клюв. На вид в покойнике было пять футов и десять или одиннадцать дюймов, а это означало, что в молодости он был шести футов росту.

Судебно-медицинский эксперт — его звали Хиггинс — был тучным краснолицым человеком лет под шестьдесят, с жесткими белыми волосами и настороженным взглядом маленьких серых глаз. Он держался вроде бы совершенно сердечно, но в то же время умудрялся полностью сохранять нейтралитет. Одет он был в зеленый хирургический костюм.

— Значит, у вас есть основания предполагать, что это было убийство? — весело проговорил он, окинув при этом посетителей недоверчивым взглядом. Он считал их предположения вздором и совершенно не пытался скрыть свое отношение.

Анна кивнула.

Сержант Арсено, облаченный в ярко-красный свитер и джинсы, держался очень тихо. Они оба были измотаны продолжительной и изнуряюще тяжелой беседой со вдовой. В конце концов она, конечно, дала разрешение на вскрытие трупа, избавив их от такой головной боли, как выпрашивание ордера у судьи.

В больничном морге сильно пахло формалином; этот запах всегда вызывал у Анны тревогу. Портативный радиоприемник, стоявший на невысоком шкафу из нержавеющей стали, негромко играл классическую музыку.

— Надеюсь, вы не рассчитываете найти на теле какие-нибудь вещественные доказательства? — осведомился Хиггинс.

— Полагаю, что при подготовке к погребению работники похоронной компании неплохо вымыли тело, — в тон ему ответила Анна. Он что, принимает ее за идиотку?

— В таком случае, что же мы ищем?

— Я сама не знаю. Следы от уколов, ушибы, порезы, царапины, ссадины.

— Вы подозреваете яд?

— Возможно.

Втроем — она, Хиггинс и Арсено — они раздели Мэйлхота. Затем Хиггинс удалил с лица и рук покойного косметику, которая могла скрывать мелкие повреждения. Глаза были зашиты; Хиггинс убрал швы и осмотрел глазные яблоки на предмет петехиальных кровоизлияний — крошечных, с острие булавки подкожных гематом, которые могли бы свидетельствовать об удушении.

— Следы с внутренней стороны губ? — спросила Анна. Рот тоже был зашит. Патологоанатом одним движением скальпеля разрезал нитку и засунул в рот палец облаченной в резиновую перчатку руки. Анна знала, что в случаях удушения подушкой, когда ее кладут на лицо и прижимают достаточно сильно для того, чтобы прекратить поступление воздуха, на внутренней стороне губ обычно находятся следы от ушибов о зубы.

— Э-э, — промычал он. — Не вижу ничего подобного.

Все трое принялись рассматривать старческое тело через увеличительные стекла, дюйм за дюймом. Когда имеешь дело со стариком, это очень трудная работа: кожа усыпана множеством складок, потертостей, родинок, поврежденных капилляров, бляшек и иных отметин возраста.

Они искали следы от инъекции во всех обычных местах: на задней части шеи, между пальцами рук и ног, на тыльной стороне кистей рук, на лодыжках, за ушами. Вокруг носа и на щеках. След от иглы можно было замаскировать царапиной, но ничего подозрительного они не нашли. Хиггинс проверил даже мошонку, которая оказалась большой и мягкой; член крошечным шпеньком примостился наверху. Патологоанатомы редко проверяют мошонку. Этот парень работал очень скрупулезно.

Они потратили на осмотр передней поверхности тела больше часа, а затем перевернули Мэйлхота на живот и продолжили исследование. На протяжении долгого времени никто не произнес ни слова, слышалось только негромкое пение кларнета, нарастающие и затихающие приливы струнных, время от времени нарушавшиеся потрескиванием атмосферных разрядов, а также гул холодильников и других механизмов. Запах формалина был неприятен, но по крайней мере здесь совсем не пахло разложением, чему Анна в глубине души очень радовалась. Хиггинс проверил, нет ли сломанных или оторванных от ложа ногтей — не боролся ли покойный перед смертью с каким-нибудь противником? — и взял соскобы вещества из-под ногтей, складывая материал в маленькие белые конверты.

— На эпидермисе, насколько я вижу, нет ничего необычного, — в конце концов объявил Хиггинс.

Это заключение разочаровало, но не удивило Анну.

— Яд можно и проглотить, — сказала она.

— Ну, в таком случае его можно было бы найти в токсикологической лаборатории, — отозвался Хиггинс.

— Пожалуй, что и нет, — возразила Анна. — В теле не осталось крови.

— Может быть, кое-что и осталось, — успокоил ее Хиггинс. Если да, то им очень повезет. Обычно при подготовке к погребению кровь полностью удаляют из тела, за исключением разве что небольших остаточных полостей, и заменяют бальзамирующими жидкостями. Метанол, этанол, формальдегид, красители. Эти вещества разрушают многие яды, которые поэтому невозможно выявить. Иногда бывает, что в пузыре остается немного мочи.

Хиггинс сделал обычный Y-образный разрез от плеч до таза, а затем проник в грудную полость, чтобы извлечь органы и взвесить их. Эта часть процесса вскрытия трупа казалась Анне особенно отталкивающей. Ей приходилось регулярно сталкиваться со смертью, но, пожалуй, именно эта процедура послужила основной причиной того, что она не стала патологоанатомом.

Арсено, сделавшийся белым, как бумага, отпросился выпить чашку кофе.

— Не могли бы вы взять образцы тканей мозга, почек, сердца, немного желчи и всего прочего? — спросила Анна.

Хиггинс раздраженно усмехнулся, дескать, не учите меня моему ремеслу.

— Извините, — сказала она.

— Готов держать пари, что мы найдем атеросклероз, — заявил Хиггинс.

— Вне всякого сомнения, — согласилась Анна. — Он был довольно стар. Здесь есть телефон, с которого я могла бы позвонить?

Телефон-автомат находился в вестибюле рядом с торговым автоматом, разливавшим кофе, чай и горячий шоколад. На машине красовалась большая фотография, изображавшая чашки с дымящимся шоколадом и кофе; напитки должны были казаться аппетитными, но из-за перенасыщенности цветов выглядели зеленоватыми и малоприятными. Набирая номер, она услышала звук стрикеровской пилы, которой Хиггинс резал ребра покойного.

Анна знала, что Артур Хаммонд обычно рано уходил на работу. Он руководил центром токсикологического контроля в Вирджинии и читал курс токсикологии в университете. Они встретились совершенно случайно и сразу же понравились друг другу. Он был застенчив, говорил неуверенно — за этой манерой скрывалось неистребимое заикание — и редко смотрел собеседнику в глаза. Но при этом обладал острым и едким юмором. Он был великолепным знатоком ядов и отравлений от Средних веков до наших дней. Хаммонд был гораздо лучшим специалистом, чем любой токсиколог из федеральных лабораторий, чем любой судебно-медицинский эксперт, и, конечно, гораздо охотнее оказывал помощь. К тому же он обладал не только огромными знаниями, но и богатой интуицией. Время от времени Анна приглашала его в качестве платного консультанта.

Она застала его дома — правда, он уже собирался уходить — и сказала, что ей требуется его совет.

— Где вы находитесь? — спросил он.

— Э-э... На севере.

Хаммонд коротко хмыкнул; его всегда забавляла секретность, окружавшая работу Анны.

— Понятно. В таком случае, что вы можете мне сообщить насчет жертвы?

— Некий старик. Как бы вы убили кого-нибудь, не оставив никаких следов?

Хриплый смешок.

— Просто сказал бы, что вы решили бросить его. Анна, вам совсем не обязательно убивать кого-нибудь своими руками. — Такой была его обычная манера флирта.

— Как насчет доброго старого хлористого калия? — осведомилась она, вежливо игнорируя шутку. — Остановка сердца, верно? И при этом изменяется лишь калиевая насыщенность организма, так что отравление не выявляется?

— Он что, лежал под капельницей? — спросил Хиггинс.

— Очень сомневаюсь. Мы не нашли никаких следов регулярных инъекций.

— В таком случае я тоже сомневаюсь. Слишком уж грязное и хлопотное дело. Если ему не делали вливаний, то хлористый калий нужно было бы ввести точно в вену, а это трудно сделать, не забрызгав кровью все в радиусе десяти футов. Вы не могли бы ее не заметить. Не говоря уже о следах борьбы.

Анна быстро сделала пометку в крошечной записной книжке в кожаном переплете.

— Это произошло внезапно, правильно? Значит, мы можем исключить постепенное отравление тяжелыми металлами. Слишком уж долго. Вы не возражаете, если я отойду и налью себе чашечку кофе?

— Давайте, давайте. — Анна молча улыбнулась. Артур Хаммонд знал о ядах все.

Хаммонд вернулся менее чем через минуту.

— Кстати, о кофе, — сказал он. — Яды либо дают с едой или питьем, либо вводят путем инъекции.

— Но мы не нашли ни единого следа от укола. Хотя, можете мне поверить, осмотрели тело очень тщательно.