Лука, или Темное бессмертие Тилье Франк

3

Шарко положил джинсы и куртку сушиться на радиатор, надел темно-серый костюм, галстук и черные туфли, рукой взъерошил седой ежик, без сил рухнул в кресло и уставился на несметное количество фотографий, прикрепленных к стене прямо у него перед носом.

Став начальником группы, Франк получил право на собственный кабинет на седьмом этаже Бастиона, отведенном под уголовное право и антитеррористический отдел. Раньше, на набережной Орфевр, все ходили вверх-вниз по лестницам, перемещаясь с места на место и перемешиваясь в непринужденном бардаке. Отныне – строгость, организованность, эффективность, каждый на своем этаже, в своем подразделении, причем доступ в некоторые осуществлялся только по отпечатку пальца.

Нет худа без добра, конечно, но Шарко не знал ничего, кроме изначального управления полиции на Орфевр, 36. То здание, считавшееся устаревшим и неприспособленным, было всей его жизнью, оно задавало ритм радостям, горестям и взрывам гнева. Его ремесло менялось, подчиняясь прогрессу, и именно это стремительное течение, устремленное в будущее, больше всего ужасало копа, привыкшего к традиционным методам. Все эти компьютеры, технологии, дела, все чаще раскрываемые благодаря электронным устройствам и файлам… Он слабо в этом разбирался. И впадал в тоску. Глядя на молодежь вокруг, на мальчишек едва ли не вдвое его младше, он и себя чувствовал устаревшим, похожим на старый Минитель[7], задвинутый в глубину шкафа. И в то же время он сочувствовал этой юной поросли, которой не доведется испробовать вкус настоящей охоты, как ему в молодые годы. Модернизированные копы. Копы 2.0[8].

Франк погрузился в туман ностальгии. Ошметки его бывшей жизни, которые ему удалось собрать, громоздились на письменном столе: табличка с названием улицы, с точностью до мельчайших деталей повторяющая настоящую с адресом «Набережная Орфевр, 36», кружка с Орфевр, 36, медали из 36, фото группы во дворе 36 и даже кусочек противосуицидной сетки, перекрывавшей лестничный проем, которую поделили перед переездом. В тот день Франк подождал, пока останется один, чтобы пустить слезу, выцарапывая «Здесь был ФШ» на старом полу под своим бывшим креслом. Закончилась эпоха, и это здорово подорвало его боевой дух.

Николя постучал и вошел. Он выглядел так же, как комиссар несколькими часами раньше: вымокший с головы до пят. Франк Шарко вскочил и постарался напустить на себя вид повеселее. Бросил коллеге махровое полотенце, извлеченное из шкафа.

– Ну как? Что твоя программа?

– Классная развлекуха. Глотаешь пилюлю, читаешь травмирующее письмо, которое сам же и написал, отвечаешь на несколько вопросов – и прости-прощай до следующей недели, а там все по новой.

– Как, и все?

Белланже предпочитал не слишком распространяться, особенно о том, что касалось побочных эффектов. Пара седых волос появилась в его темной шевелюре, лоб глубоко прорезала «львиная морщина», но это было скорее результатом излишеств, чем возраста: ему еще не было и сорока. И, несмотря ни на что, выглядел он как тридцатилетний. Кожаная куртка на плечах, красивая морда, весь мускулистый – просто идеальный герой мюзикла.

– А что ты думал? Что они вскроют мне череп, чтобы извлечь пинцетом дурные воспоминания?

– Ну, что-то вроде того. Значит, можешь продолжать работу?

– Без проблем.

Шарко внимательно вглядывался в него несколько секунд, потом забрал полотенце.

– Я только что видел под окном «скорую» и все такое. Похоже, какой-то тип умер прямо перед Управлением?

– Он перекинулся прямо у меня на руках, можно сказать. Лет пятидесяти, при себе ни бумаг, ни телефона. Нервный, испуганный, из тех, которые, кажется, вот-вот взорвутся у тебя под носом. Он хотел во что бы то ни стало передать в полицию письмо. Оно намокло, но прочесть можно. Я поместил его в сушильню[9], а до того сфотографировал. Хорошо бы ты глянул. Сейчас перешлю файл.

Николя поколдовал над своим мобильником, и послание появилось на одном из двух расположенных перед Шарко экранов.

– От чего умер?

– Похоже на сердечный приступ, но ты бы видел его глаза… кроваво-красные. Не думаю, что инфаркт может вызвать нечто подобное. Короче, спасти его не удалось. В пять минут его не стало. Пока что «скорая» увезла его в больницу Биша; я попросил не прикасаться к тому и держать на холоде. Надо отправить запрос, чтобы его перевезли на набережную Рапе[10] для вскрытия по всей форме.

– Вскрытие по всей форме? Зачем?

– Открой мейл. И глянь на рисунок слева вверху.

Франк послушался. Посмотрел на символ, нарисованный коричневым фломастером. Он слегка растекся от воды, но Шарко узнал наспех нарисованную голову шимпанзе со злобным выражением, глазами с белой радужкой и непокорным вихром на голове.

– Это мне что-то напоминает.

– Короткая же у тебя память. Этот значок около двух лет назад обнаружили на веб-странице сайта Елисейского дворца. Хакеру удалось взломать пароль админа и опубликовать генетический профиль президента. К профилю прилагалась угроза, если ты помнишь. «Если Франция выберет путь развития искусственного интеллекта и индустриализации человеческой мысли, то готовьтесь к худшему. Ангел будущего».

Теперь Шарко вспомнил. История обошла всю прессу и поставила на уши службы безопасности. Взломанная страница гласила, среди прочего, что президент происходит из народа викингов и с вероятностью в 73 процента рискует заполучить болезнь Альцгеймера. Страница была убрана с сайта Елисейского дворца в течение четверти часа после ее появления, а сама информация тут же объявлена дурной шуткой. Но социальные сети успели ее заполучить. Вдобавок к профилю и угрозе на странице журналистам предлагалось убедиться, что образец отпечатка пальца, содержащийся на двусторонней пленке, отправлен в лабораторию «WorlDna», находящуюся на Гибралтаре. Это учреждение было ведущим на рынке расшифровки генома и анализа ДНК. За какую-то сотню евро оно смогло извлечь ДНК из нескольких клеток, оставшихся на отпечатке пальца президента, и определить его генетический профиль.

– Ты должен прочесть письмо…

Шарко вернулся к экрану. Письмо было написано от руки, черными чернилами. Почерк хоть и нервный, но разборчивый.

Я мог бы рассказать вам, что происходит в Осло, но вполне вероятно, что на данной, слишком ранней стадии вам на это плевать. Точно так же, как если я вам скажу, что на Кубе скоро начнется эпидемия холеры, что Аустерлицкий вокзал скоро поплывет или что в Судане через несколько дней вспыхнут военные столкновения, вы, безусловно, примете меня за сумасшедшего. А если я вам скажу, что в 17:02 сегодня, в среду, 7 ноября 2017 г., человек, у которого будет это письмо, умрет прямо перед вами? А… Вот это уже интересно. Кажется, теперь я привлек ваше внимание, шимпанзе…

Шарко бросил взгляд на часы, потом перевел глаза на Белланже:

– Тот человек умер во сколько?

– Ровно в 17:02.

Коп на мгновение задумался. Почему 17:02? Почему не круглая цифра, например – просто семнадцать?

– Я не ошибаюсь, он назвал нас шимпанзе?

– Тебя это тоже раздражает?

Шарко вернулся к письму.

Поначалу как предвестники они забавляли. Затем как завоеватели – удивляли. Сегодня, превратившись в монстров, они ужасают. А завтра? Никогда еще до настоящего времени кучка людей и компаний – Google, Apple, Facebook, Amazon… то есть GAFA – не формировала до такой степени мышление миллиарда шимпанзе и не направляла их выбор. Вас захватили роботы и алгоритмы. Мобильник стал продолжением вашего мозга, который вы бесконтрольно предоставляете базам данных. Я жалею вас даже больше, чем ненавижу, бедные шимпанзе, отныне ваша жизнь принадлежит Google и Facebook! Ваше существование основано на лайках, а без них вам кажется, что вы никто.

Но вы не правы, кое-что вы собой представляете: вы сырье. Материал для страховых компаний, банков, рекламщиков, продавцов машин и политических партий. Вы думаете, что пользуетесь кучей бесплатных услуг, но эта дармовщина имеет цену: ваша личность. Ваша свобода.

Параллельно ученые, направляемые этими не слишком щепетильными силами, убивают смерть и манипулируют вашими генами, чтобы сделать вас более совершенными, улучшить, заставить стареть не так быстро. Родилась новая евгеника – евгеника, которая не уничтожает, а улучшает. Для меня это одно и то же, потому что те, кто не был улучшен, у кого не хватило средств, становятся слабым звеном, париями, которых рано или поздно общество так или иначе уничтожит само. От чипа до гигантского монстра Гидры расстояние всего в один шаг. Господи, да ведь вы завтрашние лабораторные животные, и никто ничего не говорит! Все попустительствуют. И подбадривают.

Несмотря на мое предупреждение, президент подписал подтверждение курса на развитие искусственного интеллекта. Он позволяет непрозрачным инвестиционным фондам финансировать предприятия как у нас, так и по всей Европе. Чем они занимаются в своих лабораториях? За своими компьютерами? Вы хоть это знаете? А я знаю.

Мы живем, а не функционируем. Нас родили, а не произвели. В какой мир мы попали, если жизнь творится в пробирках? Если женщины сдают внаем свои животы в обмен на пачку банкнот? Если люди используют роботов, чтобы было проще открыть дверь собственного дома?

Шимпанзе, вручающие свою жизнь машинам, которые их кормят, нарушая законы природы, должны заплатить. Вскоре миллионы глаз, устремленные на экраны, обнаружат мой манифест и все ужасы, порожденные этим миром. И когда вы поймете, до какой степени уже слишком поздно (я покажу вам, на что способны эти монстры, прячущиеся во Франции, со своими сбирами вроде Карателя), вы зааплодируете моим поступкам.

Встречаемся здесь: http://www.manifesteangedufutur.com. Игра начинается.

Если вы перекроете доступ к этому сайту, я убью их и загружу видео в Интернет. И маленький совет: отнеситесь к этому сообщению ОЧЕНЬ серьезно.

Шарко переварил прочитанное и оперся подбородком на сложенные ладони:

– Что ты об этом думаешь?

– Скверно пахнет.

Майор перешел ко второму экрану и набрал на клавиатуре указанный веб-адрес. Высветилась черная страница. Наверху большими белыми буквами было написано: «Там, где прячется маска, находится обезьяна». И внизу справа: «Одновременное подключение: 3». Больше ничего.

Шарко молча поглубже устроился в кресле. Три параллельные глубокие складки пролегли на его лбу. Вдруг счетчик показал 4. Николя кивнул на экран своего мобильника:

– Это я только что подсоединился. Счетчик отражает количество посетителей. Это означает, что, помимо нас, еще двое зашли на эту страницу с разных точек. Ангел будущего, возможно, и… кто-то другой.

– Что это такое, manifeste-angedufutur.com?

– Понятия не имею. Но необходимо начать официальное расследование. Выяснить личность типа, который передал письмо, а также причину его смерти. Если верить его словам, он всего лишь курьер. «Шимпанзе». Он был очень напряжен и очень нервничал. Попросил меня о помощи, очень тихо, словно за ним следили. Нечто довольно сильное вынудило его прийти сюда. И потом, есть еще этот логотип и предупреждение: «Я убью их».

Под удивленным взглядом коллеги Шарко стер мейл:

– Ладно… Вот что ты сейчас сделаешь. Тебя здесь не было, ты не присылал мне никакого мейла и ни о чем не рассказывал. Ты немедленно отправишься к боссу и устроишь так, чтобы он передал это дело другой группе.

– Другой группе? Ты спятил?

Франк открыл заклеенный конверт, достал оттуда пачку только что напечатанных фотографий и протянул ему:

– Его обнаружили этим утром в лесу Бонди. Поэтому я и хотел, чтобы ты подъехал сюда. Мы будем заняты по горло.

Капитан полиции внимательно рассмотрел снимки. Тот, где труп был крупным планом, привлек его внимание. Черные раны. Неузнаваемое лицо, разодранное до костей… Торчащая печень… Шарко встал и подошел к окну. Шеренги домов, строительные леса, подъемные краны и бульдозеры. Он уперся пальцами в стекло:

– Вскрытие завтра утром, и наш новый сотрудник, старший капрал, пойдет с кем-то из вас. Лучшее, что можно придумать для азминки. Как ты думаешь?

– Как я думаю? Я думаю, что ты увиливаешь. У нас часто бывало по нескольку дел в работе, в чем проблема? Тот тип попросил меня о помощи, он испустил дух буквально у меня на руках. И еще это письмо и сайт… Наклевывается интересное дело. Я хочу над ним работать.

Шарко вернулся к столу и снял телефонную трубку, чтобы положить конец разговору.

– Мало ли чего ты хочешь. Ступай к Жеко. У меня и так на неделе одно совещание за другим. А еще у меня жена, двойняшки и, вообще-то, жизнь тоже. Два крутых дела зараз – это перебор. От твоей истории несет серой, а я не хочу гробить свои выходные. И потом, все эти компьютерные штучки, искусственный интеллект и прочее уже не для меня. Жизнь бесценна, а время летит слишком быстро.

Николя швырнул фотографию на папку:

– Ты руководишь группой уголовного розыска, это тебе не Диснейленд. Если тебя воротит от твоего кабинета, воняющего новоделом, и от совещаний, которые к нему прилагаются, зачем ты согласился на эту должность?

– Потому что возраст подошел. У меня уже не те ноги и не та дыхалка, что раньше. А моя должность как раз то, что надо для начала завершения карьеры.

– То, что надо? Шутишь? Ты подыхаешь от желания вернуться к оперативной работе. Для тебя собственный кабинет хуже тюрьмы – это у тебя на лбу написано. Как только появляется возможность выбраться наружу и пошлепать башмаками по дерьму, ты тут как тут. Разве не правда?

– Не вранье. Но…

– Я не пойду к Жеко. Ступай сам и сам с ним разбирайся.

Николя направился к двери. Перед тем как выйти, он обернулся:

– И твоя идея про вскрытие – полное дерьмо. Не так встречают новичка, не подсовывают ему трупешник в первые же часы работы. Хреново ты стареешь, приятель.

И Николя захлопнул за собой дверь. Шарко сопроводил его уход характерным жестом и отложил телефон, не сводя глаз с экрана.

– Насрать мне на твою грошовую критику. Пока что я делаю, что хочу, мать твою!

Продолжая ворчать, он навел курсор на крестик, чтобы закрыть страницу. Увидел, как в левом углу экрана появилась красная точка, потом исчезла. На черной странице она появлялась и исчезала, приблизительно каждые пять секунд. Шарко прищурился и приблизил лицо к картинке. Что бы это значило? Там что, кто-то есть – позади, в темноте? Что означает загадка про обезьяну и маску? Кто такой «Каратель»? Он терпеть не мог игры типа «пройди по жуткому следу».

Он попробовал поискать в Google manifeste-angedufutur.com. Но, кроме ссылки, выводящей на тот же сайт, ничего не было.

Если вы закроете доступ на сайт, я их убью, говорилось в письме. Человек отдал богу душу у входа в Управление, держа в руках этот текст, и ровно в означенное время. 17:02. Как кто-то мог умереть в столь точно предсказанный час, да еще и прямо у них под дверью? В него что, выстрелили отравленной стрелой из духовой трубки, или как?

Полная хрень. Не зная, что предпринять, Франк продолжал неподвижно сидеть в своем кресле. Белланже не ошибся: раньше шеф бы набросился на такое дело, наплевав и на перегрузку, и на бессонные ночи. Ведь именно такие ночи и выковали их команду… Их семью…

Он больше не прикоснулся к экрану и, брюзжа, поднялся:

– Ты меня достал по самые помидоры, Белланже.

4

В горло ей словно столовой ложкой напихали толченое стекло. Крошечные осколки, впиваясь в слизистую, вызывали желание вывернуться наизнанку. Флоранс сглотнула с болезненной гримасой; слюны не хватало. Веки отяжелели, и когда она поднимала их, раскрывая глаза цвета берлинской лазури, ничего не менялось. Тьма внутри и снаружи.

Боль растекалась в теле молодой женщины от затылка до кончиков пальцев на ногах. Голова кружилась, изнутри ее долбили настоящие удары молота. Она скорчилась, поджав колени под подбородком, как собака, свернувшаяся в своей корзине.

Когда она захотела разогнуть спину, то почувствовала сопротивление. И когда попыталась вытянуть ноги – тоже. Округлая раковина, очевидно, и была тем, что вынуждало ее сидеть в этой болезненной позе. При каждом движении она ощущала трение нейлона о свою кожу. Похоже, она была одета в ветровку от своего спортивного костюма и непромокаемые штаны бренда K-Way. И все было сухим.

Флоранс вспомнила, что занималась спортивной ходьбой под дождем, в отсветах фонарей. Долгий путь вдоль порта в квартале Жавель. Вздувшаяся черная Сена, чья потаенная энергия катила медленные волны. Как обычно, Флоранс свернула к парку Андре Ситроена, чтобы потом пройти по улице Монтань-де-л’Эсперу, но так до нее и не добралась. До нее донесся какой-то шум в кустах аллеи. Она едва успела обернуться и заметить среди деревьев восковое лицо с широкой улыбкой, черными усами и пустыми провалами на месте глаз. А потом – чья-то рука, зажавшая ей рот, острая боль в плече. И темнота.

После долгих судорожных попыток, извиваясь, как могла, Флоранс сумела выпрямиться, но головокружение еще на несколько секунд снова прибило ее к полу. Встав на колени, а потом на ноги, она расставила руки, чтобы попытаться понять, где она находится. Ей не удавалось вытянуть руки горизонтально – так, чтобы спина не уперлась в стену. Со всех сторон ее окружала изогнутая переборка. Она изо всех сил ударила по невидимой поверхности, но кулаки отскочили от пластика или плексигласа… Флоранс подняла руки над головой; кончиками пальцев она могла коснуться другой поверхности, на этот раз горизонтальной и тоже гладкой. И круглой. Крышка. Она подпрыгнула и толкнула ее со всей энергией, которую придавала ей молодость. Ничто не сдвинулось с места. Она заорала:

– Я хочу выйти!

В чем ее заперли? Почему? Одно слово пробивалось в мозгу, буква за буквой. К-И-Д-Н-Е-П-П-И-Н-Г. Да, именно: какой-то псих похитил ее и теперь заставит гнить здесь и будет насиловать. А потом убьет, потому что такие истории всегда заканчиваются плохо. Но почему она?

Для Флоранс было не новостью, что извращенцы и любители подсматривать следят за ней в соцсетях. В последние месяцы оскорбительные послания и угрозы стали обычным явлением, но она ограничивалась тем, что убирала соответствующие профили. А вдруг один из них решил наказать ее, помучить, кто его знает, из каких диких соображений? Хотя ей казалось, что она приняла все меры предосторожности. На Facebook полную анонимность ей обеспечивал псевдоним. Никто не видел ее лица. Она не делилась никакой личной информацией. Как ее могли выследить?

Обхватив голову руками, она снова закричала. Ее рука наткнулась на крепление мини-камеры, похожей на шлем велосипедиста. Указательным пальцем она подцепила один из ремешков и постепенно добралась до затылка. Аппарат был на месте. Она сорвала его с крепления, и к ней вернулась надежда: под объективом мигала красная точка. Это означало, во-первых, что батарейка заряжена и по-прежнему питает систему, а во-вторых, что камера готова передавать. Она порылась в заднем кармане куртки:

– Ну же, ну же, пожалуйста!

Флоранс перерыла все карманы, ощупала каждую складку одежды, все напрасно. Этот урод забрал ее мобильник. Она встала на четвереньки, ощупала всю круглую поверхность пола. Наткнулась на какие-то упаковки. Содрала обертку, понюхала. Шоколадные батончики, пакеты чипсов… Потом бутылка. Вода. Слава богу. Она умирала от жажды.

– Кто вы?

Флоранс оторвала губы от бутылки и обернулась. Мужской голос шел откуда-то сзади. Она всем корпусом развернулась к переборке и уперлась в нее ладонями:

– Кто говорит? Почему меня здесь заперли?

Молчание, последовавшее за вопросом, показалось ей бесконечным до такой степени, что она спросила себя, не почудилось ли ей.

– Понятия не имею. Вас принесли сюда два дня назад. В воскресенье. Ну, я так думаю. Сейчас, должно быть, вторник. С тех пор вы не шевельнулись. Я решил, что вы мертвая. Наверняка вам вкатили дозу.

– Два дня? Не может быть… А вы? Вас… вас тоже заперли?

– Да. Я здесь как минимум три дня. Я очнулся с водой и едой. Пить мне больше нечего, и… еды тоже совсем мало. Если у вас есть, что пить, не совершайте ту же ошибку, что и я, экономьте воду: неизвестно, сколько еще времени мы здесь пробудем… И еще… вам будет меньше хотеться… писать.

Она прижала бутылку к себе:

– Кто вы?

– Меня зовут Бертран Лесаж. А вас?

Имя показалось ей знакомым, но Флоранс не могла восстановить контекст. В голове плавал туман.

– Флоранс Визёр. А мы… мы знакомы?

– Не думаю, нет.

– Где мы?

– Не знаю. В каком-то подвале или старом здании. Наверняка недалеко от железнодорожных путей. До того как вы пришли в себя, я слышал гудок. Это был поезд, я уверен. Нас держат в чем-то вроде цилиндра с крышкой. У моего цилиндра в крышке есть дырка с трубкой, которая ведет наружу. Чтобы я мог дышать, как мне кажется.

Флоранс выпрямилась, пощупала:

– В моем тоже дырка. И… Да, я чувствую трубку.

Дырка была небольшой, туда и рука не пролезала. Флоранс вцепилась в ее края, попыталась расширить, но только изрезала пальцы.

– Я смог увидеть, что тут вокруг, единственный раз, когда наш похититель доставил вас, – сказал Бертран. – Он держал фонарик. Это мужчина в белой маске, вроде тех жутких масок, что носят хакеры. Я слышал, как он пыхтел, когда опускал вас туда. Похоже было… на животное.

Белая маска… Улыбка… Черная бородка…

– Он что-нибудь говорил? – спросила Флоранс. – Он сказал вам хоть что-то?

– Он потребовал логин и пароль от моей страницы в Facebook, иначе пригрозил, что убьет вас. И он бы это сделал, поэтому я исполнил его требование.

– Доступ к вашей учетной записи в Facebook? Зачем?

– Не знаю, – очевидно, чтобы контролировать страницу вместо меня. Послушайте, я видел стенку моего цилиндра, ваш совсем рядом. И еще… Мы в каком-то большом помещении, пол вокруг бетонный. Слева от меня занавес, который, я думаю, разделяет помещение на две части. Над и под этим занавесом тянутся какие-то кабели и трубки. И еще, мне кажется… тут, в паре метров от нас, стоит камера на треноге. Хотя я не вполне уверен. И еще, между нашими цилиндрами, закрепленными на потолке, было еще…

– Что?

Флоранс услышала звук кожи, трущейся о пластик. Наверное, невидимый собеседник стоит всего в нескольких сантиметрах от нее.

– А что это за красная движущаяся точка? – спросил он.

– Объектив в футляре, закрепленном ремнем у меня на затылке. Он фотографирует каждую минуту. И подключен к моему мобильнику, который автоматически пересылает снимки в мой альбом на Facebook. Люди могут смотреть его в реальном времени.

– Вы хотите сказать, что наш похититель оставил вам камеру? И можно увидеть, что она снимает в этот момент?

– Нет. Он забрал у меня мобильник. Камера не может передавать фотографии. Она сейчас ни на что не годится. Потому он ее и не тронул. Он в точности знал, как эта штука работает. И наверняка наблюдал за мной.

Эта мысль вогнала ее в еще больший ступор. Как долго он следил за ней? Был ли он одним из интернет-пользователей, подключенных к ее сетям? Одним из «друзей»?

Молчание, потом снова раздался голос:

– Значит, посредством этих фотографий интернет-пользователи могли стать свидетелями вашего похищения в режиме реального времени?

– Да… нет, я не знаю, это зависит от того, когда был сделан последний снимок. Моя система каждую минуту посылает один снимок. Может… наш похититель не сразу ее заблокировал, я не знаю. Я включаю камеру только тогда, когда хочу поделиться, – например, когда бегаю. В дополнение к фотографиям в тот вечер мой маршрут в реальном времени отражался на Facebook.

Бертран уперся лбом в переборку. Изо всех сил. Он слушал, не говоря ни слова.

– Короче, если во время моей пробежки похититель резко отключил мой мобильник, вполне возможно, мои подписчики начали задаваться вопросами, прежде чем обратиться в полицию…

Флоранс приложила свои длинные худые ладони к лицу. Она сама в это не верила. По словам соседа, она провалялась здесь двое суток, и никто не бросился ее спасать. Ее настоящее имя на Facebook не значится. Для соцсетей она была Flowizz. Она запечатлевала какие-то моменты своей жизни, увиденные с ее затылка, но никогда не фотографировала саму себя. В этом была вся оригинальность ее замысла. Несмотря ни на что, она максимально оберегала свою личную жизнь, кликала в сети только изредка и лишь иногда писала сообщения своей группе.

В приступе тошноты она рванулась вперед и набросилась на перегородку, раз за разом нанося удары с криками отчаяния:

– Кто вы? Зачем вы так с нами поступаете? Покажитесь!

Она остановилась, только когда закончились силы.

– Послушайте, вы должны успокоиться, ладно? – тихо проговорил Бертран. – Отсюда не выбраться, поверьте, я уже все перепробовал. Надо беречь силы и думать…

– Нет. Я не хочу думать. Я хочу выйти отсюда. Я хочу вернуться домой.

– Я понимаю. И тоже хочу вернуться домой. Но мы оказались тут наверняка не случайно. И помещение, и наши цилиндры, и наше похищение – это требовало подготовки. Какой-то предварительной организационной работы, понимаете? Если он в маске, если у нас есть еда и питье, значит он не собирается нас убивать. Вы меня слышите?

– Слышу.

– Скажите мне, откуда вы. Где росли. Расскажите о себе, это поможет нам понять, что нас связывает.

Флоранс сползла по перегородке, прижала колени к груди. В диаметре цилиндр был самое большее один метр.

– Я живу в Исси-ле-Мулино… У меня… у меня небольшая квартирка… Мне… мне двадцать семь лет, я работаю дистанционно – в области информатики. Советы и все такое…

– Вы фрилансер? Ни начальника, ни коллег?

– Да, никого. Я… много бегаю, хожу в походы, езжу в групповые туры, как только представится случай. У меня бывали и дальние поездки, в Амазонию или в Африку. Я люблю путешествовать, смотреть на мир и на людей. В том-то и проблема, что людей я вижу много, и… любой мог сделать с нами это… А вы? Расскажите о себе.

– Как я уже сказал, меня зовут Бертран Лесаж. Я живу в Саране, недалеко от Орлеана, мне сорок один год, я коммерческий директор магазина электротоваров. Женат. Меня похитили из дома, когда я копался в машине. А значит, моя жена точно подняла тревогу. И в этот самый момент меня активно ищут. По крайней мере, я надеюсь…

Воцарилась мертвая тишина, которую Флоранс поспешила прервать:

– Вы начали говорить про какую-то штуку между нашими цилиндрами. Что там?

В следующие десять секунд Флоранс вообразила себе массу всего, но никоим образом не ожидала услышать пару слов, которые после паузы, показавшейся ей бесконечной, возникли в воздухе, как всадники Апокалипсиса.

– Петля висельника.

5

Ночи Николя были неспокойными, и сегодняшняя не стала исключением. Круговорот навязчивых образов и мыслей не дал ему сомкнуть глаз. Он снова раз за разом видел у своих ног мертвого незнакомца, человека без документов, с налитыми кровью глазами и искривленным ртом. Он переживал каждую минуту своей беседы с доктором Эбером в клинике, думал о каждом слове, вырванном из нутра, чтобы прозвучать громко и ясно. Этой ночью Камиль снова пришла повидаться, она танцевала в тумане его кошмаров, и пол негромко поскрипывал под ногой робкого призрака.

Да вдобавок не стоит забывать о паршивой погоде, вишенке на торте. Он слушал, как бесконечный дождь стучит по прогулочной палубе как раз над его каютой. Коричневые воды реки вытанцовывали у самого иллюминатора. Без сомнения, они поднимались.

Копу не приходилось сталкиваться с кошмаром июньского паводка, но он чувствовал, как растет напряженность среди обитателей барж вдоль всего порта Аньер-сюр-Сен. Накануне удары молотков и хлопанье досок раздавались до самой ночи. На берегах начали поднимать мостки, укладывая бетонные блоки. Встречаясь на набережной, соседи обсуждали положение дел. На сайте водных путей Франции или на Vigicrues[11] следили за метеопрогнозами, за уровнем воды в реке Гран-Морен в ста километрах от Парижа, а также в Марне и Йонне, притоках Сены. Водохранилища были наполнены на две трети максимального объема. Череда метеорологических катастроф делала любителей отдыха на воде параноидально чувствительными к любому затяжному дождю.

Николя быстро привел себя в порядок, воспользовавшись крошечной душевой, примыкавшей к каюте. Стоя под душем, он не уставал любоваться видом реки с одной стороны и деревьев – с другой. Запахи лимона, смешанные с запахом воска. Ощущение, что ты на природе, хотя достаточно было поднять глаза, чтобы увидеть на заднем плане шеренги домов Аньера. Но капитану полиции нравились иллюзия свободы, поскрипывание обшивки судна в темноте и килевая качка, словно приглашающая в путешествие.

Он выскреб все до гроша, чтобы купить эту старую баржу семидесятых годов. Банковский заем в сто пятьдесят тысяч евро на двадцать лет, совершенно разорительные ежемесячные выплаты, а главное, аренда стоянки ценой больше восьми тысяч в год – вот во что ему встало приобретение собственной посудины, но он больше не мог жить в квартире. Идея купить домик под Парижем с маленьким садиком относилась к области научной фантастики. И потом, корабль для одинокого мужчины в четырех станциях метро от нового расположения Судебной полиции – это идеально. Свобода стоит дорого.

В девять часов с плещущимся в желудке кофе он перебрался через плавучий мостик и углубился в окрестности порта Ван Гога. Деревянные столы для пикников, привязанные к ветке качели, велосипеды, мячи… Отдельный мирок, где решили обосноваться несколько десятков семей. Полицейский поприветствовал стоящего перед зданием дирекции начальника порта, прошел через решетчатые входные ворота и через пять минут бодрого шага втиснулся в переполненное метро на станции «Габриэль Пери». Он возвращался в джунгли с их шимпанзе, как прочувствованно выражался Ангел будущего. Сам он тоже принадлежал к этим полчищам.

Курс на Институт судебной экспертизы. Вскрытие обнаруженного в лесу трупа началось в девять утра, и Николя в разговоре с Шарко настоял на своем присутствии. Поезд наземного метро с надрывным скрежетом повернул налево сразу за Аустерлицким мостом, перед станцией «Набережная Рапе». В окно было видно огромное, похожее на пакетбот строение из красного кирпича, зажатое между Сеной и пятой линией, – парижский ИСМЭ[12]. Туда со всеми возможными предосторожностями ежегодно переправляли три тысячи трупов, то есть в среднем по десятку за день. Смерти было плевать на метеоусловия, проблемы финансирования и шимпанзе. Она работала в полную силу.

Николя торопливо вышел из вагона, пересек сквер Альбера Турнера и, натянув на голову капюшон, пробежал несколько метров до входа для посетителей – он уже набрал двадцать минут опоздания. В конце коридора он различил силуэт, сидящий на стуле лицом к ритуальной плеяде бюстов различных директоров института.

Заметив его, Одри Спик чуть ли не бегом бросилась к нему. В одной руке она держала шерстяное пальто, в другой – черный зонтик. Николя не мог не признать, что в своем черном льняном пиджаке, двуцветном платке и лаковых ботинках, сверкавших, как на витрине магазина, она выглядела привлекательно. Ее лицо с высокими скулами и серо-голубыми глазами с чуть миндалевидным разрезом обрамляло каре цвета воронова крыла. Она была невысокой и очень тоненькой.

Они пожали друг другу руки.

– Прежде всего я хотела вас поблагодарить. Когда я вчера вечером увидела на своем мобильнике высветившийся номер майора Шарко, то подумала, что вы все ему рассказали про клинику. Но он, совершенно очевидно, был не в курсе.

– Клиника клиникой, а служба службой. Добро пожаловать в команду, старший капрал Спик. Я сейчас вернусь.

Николя оставил ее в коридоре и подошел к стойке за разъяснениями. После чего направился к лестнице. Одри безропотно последовала за ним.

– Не знаю, как тебе удалось это скрыть, но поступить в Управление, проходя курс лечения от ПТСР, о котором ты ничего не сообщила своему новому начальству… одно могу сказать: это круто. Классная основа для здоровой жизни в команде.

– Вы… Ты тоже не должен был ничего знать. Это очень личное. Все из-за того, что в клинике не сумели обеспечить анонимность и…

– Брось, я уже забыл. Только надеюсь, у тебя не будет проблем с работой, потому что, как нетрудно заметить, ты сразу попала в самый разгар. Вижу, ты вроде при полном параде и готовилась к приятному дню, типа пройтись по кабинетам, но с этим придется обождать.

– Без проблем.

– Ты в курсе дела?

– Франк Шарко мне вкратце изложил. Тело, обнаруженное вчера утром в лесу. Обнаженное, неопознанное и изуродованное. Как ты и сказал, мне предстоит сразу окунуться с головой.

Николя молча кивнул. Одри послушно пошла за ним следом. Этот тип дружелюбен, как тюремная дверь. Определенно, ей придется нелегко в Париже, городе, который всегда действовал на нее угнетающе, про который она ничего не знала еще полгода назад и где у нее не было ни родных, ни друзей. Но уехать с Юга и начать с нуля на новом месте, следуя программе «Франция. Живая память», было единственным способом как-то разрешить проблемы.

Перед самым выходом на арену Николя обернулся к ней. Накануне он просмотрел ее личное дело. Два года в ночной антикриминальной бригаде в Марселе, три года в бригаде по борьбе с наркотиками в Тулоне, еще три в отделе по борьбе с торговлей людьми в Ницце. Никаких пробелов в пути следования. Если она стала жертвой теракта на Английской набережной[13] – что он и предположил, учитывая ее участие в программе, – и если сегодня она проходит курс лечения, то как же она могла продолжать работу после июля 2016-го? Как смогла скрывать от всех свои страдания? Алкоголь? Колеса? Кокс? Как он сам в свое время.

– Все будет нормально?

Она побелела. Любое посещение морга по-прежнему действовало на нее ужасно. Она прикрыла глаза. Картины, звуки, запахи трагедии, произошедшей шестнадцать месяцев назад, ожили при приближении к смерти. Она все еще чувствовала теплоту крови на своих ладонях… Горячее дыхание на затылке… Давление пальцев, сомкнувшихся у нее на спине… Ее зрачки сузились, когда она подняла веки.

– Да, все будет нормально.

На самом деле про нормальность и речи не было.

6

Николя первым шагнул на вытертый бурый линолеум. Он бы предпочел, чтобы медэкспертом оказался не Поль Шене: этот человек в ярко-синих кроках на ногах проводил вскрытие Камиль. Он искромсал его любовь, вытащил один за другим ее органы или то, что от них осталось, потом разрезал их, отправив на весы или в пластиковые чаны. Однако Белланже вежливо поздоровался и представил нового члена команды.

Без дальнейших проволочек они расположились вокруг тела, у которого на большом пальце ноги красовалась этикетка. Шене с помощью ассистента уже вымыл, взвесил и отсканировал его. В момент их появления он как раз рассматривал на экране полученные рентгеновские снимки.

– Лицо мужского пола, белый, рост около метра семидесяти, вес семьдесят килограммов. Брюнет, короткая стрижка, возраст предстоит определить антропологу, но я бы сказал – от двадцати пяти до тридцати пяти. Тело пребывало обнаженным во влажной внешней среде, вне доступа ветра, при температуре воздуха от девяти до тринадцати градусов, в ночь с понедельника на вторник.

Отступив на шаг, Одри скрестила руки и приоткрыла губы, чтобы дышать ртом: медэксперт не предложил ментоловую мазь, а только респираторы и перчатки для защиты от микробов.

– Окоченение почти максимальное к моменту поступления тела, во вторник 7 ноября 2017 года, в 15:30, внутренняя температура семнадцать градусов, то есть выше температуры окружающей среды. Я сделал кое-какие подсчеты и глянул на графики. По первой прикидке, дата смерти приходится на канун его обнаружения, то есть на понедельник, 6 ноября, между десятью часами вечера и двумя часами ночи.

Одри смотрела на изуродованное лицо. В правой пустой глазнице еще оставалась вода, словно человек плакал. Медэксперт вынужден был промыть ее струей, чтобы избавиться от грязи. Она ощутила звон в ушах, низкое эхо, пробивавшееся из глубины головы. Это был голос судмедэксперта. Теперь Шене перешел к внешнему осмотру. Он измерял, фиксировал каждую рану, записывая свои наблюдения на диктофон в своем мобильнике. Молодая женщина потрясла головой и больше не сводила глаз с тела. Она должна сосредоточиться, оставаться в этом помещении вместе с остальными рядом с трупом и пройти эту проверку, как она уже делала десятки раз.

– Носовая перегородка сломана, скулы сплющены… На лицо была вылита какая-то очень едкая жидкость, жировые ткани не растворены, что указывает на кислоту, но требуется подтверждение токсиколога.

Кислота, подумал Николя. Убийца не пожалел усилий. Стремился ли он скрыть личность жертвы? Или им двигало желание разрушать? Уничтожить лицо?

– Следы сопротивления на предплечьях и ладонях. Очевидные следы связывания на запястьях и щиколотках, ante mortem[14]. Левый мизинец ампутирован на уровне второй фаланги, но, судя по рубцеванию, операция имела место давно… Ноготь указательного пальца левой руки вырван и найден на месте преступления… Наличие татуировки на внутренней поверхности левого запястья.

Николя с другой стороны стола склонился ближе:

– Татуировка какого рода?

– Грубая, из тех, какие делают себе самостоятельно черной тушью, и недавняя, судя по степени заживления. Это дата: «7/11/2017 17:02».

Николя обошел стол, чтобы взглянуть самому. Шок.

– Вчера прямо перед Бастионом ровно в это время умер человек, оставив нам письмо с угрозами. 7 ноября 2017 года в 17:02.

Медэксперт держал руку покойника и внимательно разглядывал кончик указательного пальца.

– Мы его получили сегодня рано утром. Его доставили из Биша, верно?

– Да. Мы вызвали «скорую» к Бастиону. Вроде бы он умер от сердечного приступа, только вот глаза налились кровью.

– Увидим. Он стоит в плане, я займусь им в конце дня. В любом случае странное совпадение эта твоя история.

Николя сфотографировал татуировку. Как можно предполагать здесь случайность? Как человек мог носить на предплечье дату, с точностью до минуты обозначающую смерть другого человека, который к тому же скончался на день позже его самого? И зачем оставлять на теле такой нестираемый знак?