Камуфлет Чиж Антон

Полковник приказ принял.

– Кто еще видел?

– По счастью, никто.

– Считаете это счастьем?

– Никак нет…

– Извольте помолчать, – ласково попросил Фредерикс. По совести, он давно недолюбливал ретивого служаку. Потому что рыжий при дворе – моветон. К тому же жандармский выскочка прислуживал домашним фотографом государя, соперничая за внимание. И вообще пролез в дворцовую охрану, подставив грудь под пулю. В общем, аристократическая кровь брезговала мещанином. А вот теперь малоприятный господинчик свернет себе шею.

– Это можно считать… – барон разгладил листок, – подлинной угрозой?

– Боюсь, что да.

– Поздно бояться, полковник. Вам доверили строжайшую государственную тайну, от вас требовалось только одно: сохранить ее. И что же? Провалили поручение. За такое и погон можно не сносить, не так ли?

– Виноват, ваше высокопревосходительство…

– Что намерены делать?

– Надо привлечь все силы, жандармский корпус и…

– Хватит, Иван Алексеевич, дурачка валять. Проворонили, а расхлебывать ему… – палец генерала вознесся в направлении Его парадного портрета.

– Никак нет…

– Полковник, да вы в своем уме?

– Прошу дозволения изложить план.

Фредерикс брезгливо поморщился, но уделил минуту, в которую Иван Алексеевич и уложился. План в самом деле казался разумным. Как ни досадно было Владимиру Борисовичу выпускать прохвоста из когтей, но опасность слишком велика. А тут явился лучик надежды.

– Кого намерены привлечь? – спросил министр особо холодным тоном, чтобы не возникло иллюзии о снисхождении: кара лишь откладывается.

– Коллежского советника Ванзарова.

– Кажется, из сыскной полиции?

– Так точно, помощник начальника сыскной полиции Филиппова. Хороший специалист, не замечен в интригах, честолюбив, но без связей, продвигается по службе благодаря личным качествам.

– Похвально, – с легкой иронией произнес барон. – Справится?

– У него нет незакрытых дел…

– Действуйте. У вас трое суток, – и генерал обратился к бумагам, что означало «прием окончен».

Вернувшись в гулкий коридор дворца, полковник Ягужинский огляделся и лихо оттопал пару тактов бравурного марша. Поведение, однако, удивительное.

Августа 6-го дня, года 1905, в тот же час, жарко.

I Выборгский участок IV Отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская, 12

К удивлению, пахло пристойно. Тайна благовония открылась просто: Лебедев раскурил свои ядовитые сигарки и одна вонь пожрала другую. Сам Аполлон Григорьевич, скрестив руки, мурлыкал мотивчик, с гордостью разглядывая шов вскрытия, рассекавший тело. Иных причин для веселья не наблюдалось.

Место предварительного хранения жертв, по большей части – пьянок и народного разгула, отличалось откровенной убогостью. Пол зиял цементными дырами, углы поросли плесенью, а вместо положенного анатомического стола с мраморной крышкой стоял верстак.

Ванзаров приблизился:

– Могу ли знать, что за срочность?

– Как вам «обрубок»? – Лебедев выпустил ствол дыма. – Шедевр, да!

– К делу, профу вас.

– К телу так к телу, да… – Сигарка была безжалостно затушена. – Мужчина не старше двадцати лет, хорошего сложения, прекрасно развит физически. Видимо, занимался танцами или балетом, судя по остаткам икроножных мышц. Кожа чистая, холеная, содержалась в гигиене. Явно не из рабочих или крестьян. Смерть наступила не меньше тридцати часов назад, то есть в ночь с четверга на пятницу, от полуночи до двух часов. Незадолго перед кончиной выпил вина, обильно поужинал. Тело положили в сундук после наступления трупного окоченения. Второстепенные детали смерти установить невозможно по причине отсутствия рук, ног, пальцев, ногтей, волос и головы.

– А первостепенные и так видны, – разглядывая обрубки, Родион Георгиевич засунул руки в карманы сюртука. – Так зачем я вам понадобился?

– Не спешите, коллега. Как полагаете, ему отсекли голову?

– Ну, уж не хирургическим ланцетом…

Лебедев хмыкнул:

– Еще варианты? Шашка? Топор?

– Аполлон Григорьевич!

– Ладно-ладно. Так вот, голову и все остальное не отрубили…

– Да что вы! Неужели откусили?!

– Оторвали.

– Простите?

– Говорю, с корнем вырвали! – как глухому, крикнул Лебедев.

– Так его четвертовали? Рвали на дыбе?

– Исключено. Кожа имела бы совсем иной характер повреждений. Можно бы свалить на зубы крупного зверя, типа льва или тигра, но вот следы термических ожогов мешают.

– Тогда что же?

– Пока рано делать выводы. В любом случае не расчленение стало причиной смерти.

– Уверены?

– Как в себе. Смерть наступила в результате того, что голосовая щель и гортань забились вот этим… – Аполлон Григорьевич предъявил лабораторное стеклышко, с капелькой желтоватого вещества. От комочка шел резкий мускусный запах.

Настроив остроту походного микроскопчика, Лебедев пригласил взглянуть.

В увеличительном стекле виднелись зернышки с хвостиками.

– Позвольте, так ведь это… – запнулся коллежский советник.

– Сперма, да, – подтвердил криминалист.

Родион Георгиевич все же переспросил. Но эксперт привел неоспоримое доказательство: в дыхательных путях обнаружены сгустки семени.

– Как возможна такая смерть? – все же спросил Ванзаров.

– Как от любого чужеродного предмета в горле: задохнулся. Видимо, его держали за руки и за ноги, но в отсутствие конечностей это подтвердить невозможно. Скорее всего, юноша был оглушен, и уже в бессознательном состоянии над ним надругались. Но в отсутствие головы можно лишь предполагать. Обязан заметить: в прямой кишке семени нет вовсе…

Статья 955 Уголовного уложения о наказаниях в разъяснениях Сената от 1869 года трактует мужеложство как половой акт в задний проход, и ничего более, схлопотать можно от силы два года каторги. На деле от этой статьи пострадал лишь единственный «шалун», некто господин Микиртумов. Ни один суд даже не станет рассматривать дело, где жертву удушили спермой: нет такой статьи в российских уложениях, не говоря уж об этической тонкости. Значит, по протоколу юноша должен погибнуть от того, что ему оторвали голову. Но если пользовали его одни, а «разрывали» труп другие – опытный судебный следователь и браться за дело не станет: адвокаты докажут, что убийства не было как такового… Что сказать? Выглядит это жуткой театральной постановкой. Только увертюры Вагнера не хватает…

– Уж поверьте мне, как мужчине, такой подвиг требует исключительных свойств организма, долгого воздержания или нескольких участников! – Лебедев многозначительно подмигнул.

– Зачем же руки да ноги отрывать?

Криминалист только пожал плечами:

– Может, так «чурку» проще засунуть в сундук… Это уж ваше дело… А у меня осталась лишь маленькая деталь…

– Ефе сюрприз?!

– Ну, честное слово, мелочь, – Лебедев выставил указательный палец. – Видите, у «чурки»… простите – у трупа, два пятнышка там, где была подмышка?

– Похоже на укус…

– Нечто вроде. Но для змеи крупноват… Скорее вампир! – Аполлон Григорьевич хитро подмигнул. – Правда, я, как ученый, отвергаю их существование.

Родион Георгиевич уже собрался весомо ответить, но тут в дверь заглянул вездесущий Амбросимов и сообщил, что телефонируют из III Казанского участка. Новость казалась столь любопытной, что Ванзаров стремительно выскочил из бодрящего холодка.

Августа 6-го дня, года 1905, часом ранее, +22 °C.

Дача по Финляндской железной дороге

– Экая погодка! Чудо как хороша! Только нашего столичного брата, замученного стужами, трогает такая коллизия. Стоит небосводу дать лазури, и кажется, жизнь прекрасна, а Русь – райский уголок! Ну, за погоду! – торжественно провозгласил Николай Карлович Берс и осушил бокал.

В это утро, плавно перетекшее в день, красное вино галлов шло под русские соления, теснившиеся в изобилии на столе. Берс позволил себе глоток, затем еще один и вскоре не заметил, как бутылка, привезенная из сердца Прованса, удивительно брусничного аромата, опустела наполовину. Что делать, за такую погоду не грех и пострадать!

В дачный сад стремительно вошла девушка, поддерживая подол скромного платья с высоким воротничком. Представляла она тот тип «новых» женщин, что борются за свои права, стремятся к образованию и вообще лезут куда не следует. До суфражистки не дотягивала, но волевое лицо и строгий взгляд из-под тонких бровей, прикрытых ободком круглых очочков, говорили о многом. Барышня плюхнулась в плетеное кресло, отчего ножки провалились в землю на дюйм.

Николай Карлович честно предложил бокал. К тайной его радости, гостья отказалась по причине жары. Зато ухватила щепоть соленой капусты с клюквой, смачно хрустнула и попросила:

– Одолжите мне какой-нибудь новый уголовный роман, только, пожалуйста, не из нынешних.

– Как это?

– То есть такой роман, где герой не травил бы невинных жертв и где не было бы разрубленных трупов. Ну, в манере Дойла, что ли.

– Таких романов нынче нет. Не хочешь ли разве русский?

– А разве есть русские уголовные романы?

Берс протянул книжицу вполлиста в бумажной обложке:

– Вот занятная история…

Заглавие обещало: «Пять капель смерти».

– Ну как можно читать подобную дрянь! – заявило неблагодарное существо, отправив роман в траву.

Николай Карлович погрозил пальцем, самолично спас произведение от муравьев и заботливо отер локтем.

– Поверь, это занятная история. Пора, Антонина, браться за настоящую литературу, хватит мусолить несчастного графа Толстого и Достоевского помешанного. Габорио с Леру – вот настоящая словесность!

Заметим, что книгопродавцам столицы господин Берс был известен как законченный поклонник уголовных приключений. Его появление в лавке встречалось разве что не криками «ура!». Каждый проходимец прилавка знал: Николай Карлович уйдет с порядочной стопкой такой макулатуры, какой и приказчики брезгуют. Главное, чтоб обложка обещала раскрытие тайн необыкновенных преступлений. Не человек, а праздник для торговцев!

Антонина нехотя открыла книгу, не забыв отправить в рот маринованный помидорчик, и стремительно проглядела с десяток страниц. Видимо, девушка обладала полезным даром скорочтения.

Романчик захватил. С каждой главой история представлялась все невероятней. Действие происходит в январе сего года. Некий профессор Серебряков открывает средство, которое позволяет совершать невероятные поступки. Пикантность ситуации в том, что микстура считалась божественным напитком у древних ариев и была посвящена лунному богу Соме. Но открытие стало управлять создателем, а дьявол вновь обманул доктора Фауста.

Заканчивая бутылочку, дядя с удовольствием наблюдал на лице девицы напряженный интерес: страницы так и летали.

Ах да. Литературным героем, распутавшим злокозненные ловушки, явился коллежский советник, по уверению автора, чиновник особых поручений, некто Ванзаров.

Книга кончилась.

– Кто такой Чижъ? – поинтересовалась Антонина, подхватив соленый груздь.

Ответить Берс не смог. Ранее о таком авторе он не слыхивал, впрочем, как и о издательстве «Арибалл», выпустившем роман.

– Но позвольте, как подобное пропустила цензура?

– Сам удивляюсь, – вздохнул Николай Карлович, разглядывая опустевшую бутыль. – Может, Ванзаров знает…

– Так он – настоящий? – барышня даже вскочила. – Не может быть!

Хоть старина Берс отнекивался, но под напором молодости вынужден был признать: да, в сыскной полиции действительно служит однофамилец героя.

– Потрясающе! – вскрикнуло юное создание. – Сыщик из романа настоящий! Срочно едем, познакомите меня с русским Шерлоком Холмсом!

Мольбы о том, что это невозможно и никак по чину не полагается, пропали в шорохе ветвей. Антонина кинулась за извозчиком. А Николай Карлович употребил ложку черной икры, пробормотал «будь что будет», перекрестился и влез в ношеный сюртук.

Августа 6-го дня, года 1905, первый час, все так же

III участок Казанской части II Отделения С.-Петербургской столичной полиции, Офицерская улица, 28

Новенькая кожанка, блестя отменной выделкой, прикрывала элегантный жилет и сорочку тончайшего материала, такой еще поискать! Далее – ботинки наимоднейшие, английские, лайковые, да со штиблетами, от которых глаз не оторвешь. Венчал наряд кожаный шлем в широких очках для борьбы с ветром. Господин небрежно поигрывал перчатками с крагами ценой в месячное жалованье городового.

Что и говорить, участок притих, разглядывая сказочного гостя. А тот возвышался монументом над помощником пристава Галкиным. Вежливо согбенный чиновник казался ниже китайца. Быть может, оттого, что господин источал таинственный аромат, нет, не парфюма, а чего-то неуловимого, что несет в жилах чистая кровь властительных предков. Что поделать, аристократ – не должность, а наследственная болезнь.

Сам же князь Одоленский изящно не замечал, какое он произвел смятение, а мило улыбался. Но предложение сесть, как и дежурный стул, твердо отклонил.

Вбежав в участок, Родион Георгиевич отметил: спортивная фигура, цветущий вид, брильянт в галстуке, одет наимоднейше – водителем мотора, на пальце перстень, держится в манере английского джентльмена, не женат.

– Профу профения, вафа светлость, что заставил ждать… – он изобразил вежливый поклон. – Коллежский советник Ванзаров к вафим услугам.

Князь окинул личность чиновника и вдруг протянул ладонь как равному. У аристократа оказалось рукопожатие тренированного спортсмена. Впрочем, пройти отказался, дело на пару минут, и впредь просил обходиться без условностей, обращения «сэр» достаточно.

– Ваф мотор заставил окрестных жителей бросить все дела… сэр. Он поистине чудо! – изящно ввернул Родион Георгиевич.

Князь скромно заметил, что это первый в России «Де Дион-Бутон» двухместной модели. Он совершает пробные выезды и уже устал от всеобщего любопытства.

– Так вот, милейший Родион Георгиевич… – надо заметить, что голос князя простуженно хрипел. – У меня случился конфуз, представьте: украли сундук… Кхе-кхе… Мне право неловко, но не будете ли столь любезны его найти. Не будь он частью коллекции, поверьте, не стал бы беспокоить подобными пустяками.

И рта не успел раскрыть Ванзаров, как Одоленский подробно описал пропажу.

– Воры проникли прямо в дом… сэр? – наконец вставил коллежский советник.

– В том-то и дело… кхе-кхе… Такая глупость, даже смешно, унесли прямо от подъезда, представьте, какова прыть?

– Простите, отказываюсь понимать… сэр.

– Да, дело в том… кхе-кхе… Я собрался везти сундук на чистку в мебельную мастерскую, приказал вынести на порог, а когда вышел – сундука уже не было.

– Хотели доставить на моторе?

– Нет, мотор получил только сегодня. Пользовался выездом.

– А где же был кучер, сэр?

– Отлучился в конюшню, растяпа, так не вовремя.

– Хорофенько его спросили, сэр?

– Со всей строгостью.

– Могу ли знать, в котором часу произофла кража?

– Кажется, около трех… кхе-кхе.

– Так это было вчера?

– Конечно!

– Сэр, отчего ждали целые сутки?

– Полагал, воры вернут украденное…

На удивленно поднятые усы чиновника полиции князь разъяснил:

– Мой сундук невозможно продать старьевщику. Его вообще невозможно продать в Петербурге, ни одна антикварная лавка не возьмет, понимаете?

К старинным вещам вообще, а к кухарке жены особенно Родион Георгиевич относился без всякой теплоты. А уж тем более – без любопытства. Заявление князя требовало немедленных пояснений.

– Эта вещь единственная в своем роде, во всяком случае, в России. Дело в том, что это не совсем сундук… – Одоленский замялся.

– Тогда, что же?

– Реликварий, или ковчежец: в таких хранились святые артефакты. Например, кусок креста, на котором был распят Спаситель. Ну и тому подобное. Мой экземпляр датируется XIII веком, Франция, и, по легенде, в нем хранились мощи святого Франциска, того, что с птицами и зверями разговаривал. Все, кто имеет интерес к подобным предметам, прекрасно знают, кому принадлежит ковчежец.

Как мило! Выходит, не приди князь сам, первый же антиквар, вызванный для экспертизы, указал бы владельца.

Ванзаров нахмурился и сообщил исключительно официальным тоном:

– Думаю, мы сможем помочь, сэр.

– Очень надеюсь. – Одоленский звонко шлепнул перчатками по ляжке. – Если потребуются средства, располагайте мной… кхе-кхе… А когда возможен результат?

– Немедленно.

Действительно, поклажу внесли тотчас и поставили к роскошным ботинкам визитера. Было предложено осмотреть, но князь, победив растерянность, признал пропажу.

– Восхищен вашей сноровкой! – искренно проговорил он. – А еще говорят, в нашей полиции хороших специалистов нет. Вот же истинный талант! Чем вас отблагодарить?

Истинный талант еще и галантно поклонился:

– Только одним, князь. Могу ли знать, для чего похитили ковчежец?

Одоленский мимолетно удивился:

– А разве не задержали злоумышленников? Мне кажется, это очень глупые люди… Что ж, раз сундук найден, прикажите поставить в мой экипаж… То есть мотор… Кхе-кхе… Еще не привык к новинке.

Пришлось сплести историю про необходимость оформить дело, дескать, чиновник всей душой хотел бы услужить его светлости, но теперь такие строгости, и вообще он лично привезет находку. Одоленский сделал вид, что поверил, и мило попрощался. А коллежский советник резво разгладил бархатные усы, что означало и высшую степень любопытства, и нервозность, и даже решимость действовать. Смотря по обстоятельствам.

Поднявшись в Управление сыска, он вызвал Джуранского, томившегося без дела, и дал срочные поручения: с утра установить за особняком Одоленского филерское наблюдение, постоянно. Это во-первых. А еще проверить списки пропавших за последние три дня людей: нет ли подходящих под возраст и описание «обрубка», тьфу, то есть обнаруженного тела.

Ротмистр не успел покинуть кабинет, а в дверь заглянул Мищук:

– Там извозчик просится. Пускать?

Ванзаров освободил Пряникова от охраны с винтовкой, за что был им доставлен на Офицерскую вихрем. Видимо, осмелевший мужик примется теперь канючить деньгу. Ладно, может, еще что вспомнит.

Никифор вошел бочком, поглядывая назад.

– Тебе чего? – строго спросил Родион Георгиевич.

– Так… эта… вон… да, значица… он эта…

– Кто?

– Барин.

– Какой барин, любезный?

– Самый тот, так, то… важный… лошади, ох, мля, его… а, синю сжадил…

– Это, который сундук вез?!

– Ага, он.

– Не обознался?

– Не… эта… отпусти, вашбродь… лошадь… не поена…

Родион Георгиевич резво подлетел к двери, развернул Никифора и толчком выставил прочь.

Августа 6-го дня, года 1905, полчаса ранее, припекает изрядно.

Рядом с Финским пригородным вокзалом

Столица жужжала развороченным ульем. Тут и там собирались стайки граждан, озабоченных судьбой отечества вообще и желанием размять глотку особенно. Кружки возникали около каждого несчастного, имевшего неосторожность купить свежую газету, а тем более развернувшего ее прилюдно. Откуда ни возьмись, слетались эксперты, знавшие высочайший указ назубок и требовавшие дискуссии.

Признаться, исторический момент общество приняло с обидным для властей небрежением. Вместо выражений восторга и всяческих похвал мудрому правлению, слышались крики «позор» и «обман» и даже страшно представить: «конституция» и «парламент». Ну что будешь делать, все мало российскому обывателю: дали ему палец, так норовит всю руку оттяпать. Полиции приказано было бдеть, но без рукоприкладства.

Старший городовой Иван Трифонов как раз заступил на дневной пост, обходя вверенную привокзальную площадь с твердым намерением не допустить беспорядков, каковых пока не наблюдалось вовсе. Кипение политической жизни в заневском уголке Петербурга было наитишайшим. Одни господа отправлялись на дачи, другие – приезжали дневными поездами. Забытые коробки и помятые свертки – вот главные заботы местной публики.

Трифонов сделал неторопливый кружок, прогнал с глаз долой попрошайку, помог пожилой даме погрузить баул на извозчика, указал, как пройти на Новгородскую, и даже погрозил фабричному, сумевшему в такую жару набраться по самое горлышко.

– Здравия желаем, Иван Тимофеевич, – раздался голос откуда-то сверху, словно с небес.

Трифонов поднял ладонь козырьком и разглядел на козлах силуэт знакомого извозчика в нимбе солнечного света:

– Здорово, Растягаев. Тебе чего?

– Прощения, значит, просим. Не видали сегодня Никишку Пряникова?

Городовой значительно, где-то даже грозно, крякнул и спросил строго:

– Тебе зачем?

– Так он, подлец, целковый у меня занял, уж неделю не отдает. Так не видали?

– В участке он, так-то вот, – сообщил Трифонов со значением.

Извозчик Растягаев аж ахнул:

– Да за что же? Никишка и мухи не обидит!

– За то, что клад нашел, – и городовой весомо усмехнулся.

Возница тут же насторожился:

– Какой клад?

– А такой, что ему господин пассажир в сундуке оставил.

– Вашьбродь, а сундук случаем не весь резной, прямо мореного дуба и уголки медью обшиты? – тревожно спросил Растягаев.

– Положим, что так. Ну а ты, Герасим, откуда знаешь, а?

– А что, велик клад?

– Да уж так велик, что не унести, – пошутил Трифонов.

– О, какая досада! – вскричал извозчик нецензурным слогом, ошпарил лошадь кнутом и рванулся прочь со всех колес. Городового окатило пылью, и прочихался он до самых печенок.

Августа 6-го дня, года 1905, ближе к половине второго, даже жарче.

Прямо на углу Офицерской улицы и Львиного переулка

До печенок ведь проберет ротмистр, требуя дежурную пролетку. Станет бегать в поисках штатного кучера, примется лично выводить лошадь из конюшни, донимая конюхов указаниями, и вот, не пройдет четверти часа, как взмыленный Джуранский, исчерпав командный запал, доставит коляску. Можно было заняться бумагами в кабинете, но Родион Георгиевич выскочил из управления. Впереди, подгоняемый тычками, плелся Пряников, лопоча неизъяснимую белиберду.

На улице было жарко, тело молило о прохладе, но хозяин его упрямо балансировал каблуками на краю приступка, нетерпеливо поглядывая на угол, откуда ожидалось чудесное явление транспорта.

Позади кто-то вежливо кашлянул. Ванзаров обернулся.

Ему поклонился невысокий господин в пристойно недорогом костюме, с начинающейся залысиной, несколько островатым носом, глубоко посаженными глазами и того неопределимого возраста, какой у мужчины начинается лет в тридцать, а заканчивается с внуками. Господин казался смутно знаком. Видимо, обладал счастливой внешностью, на какую сколь ни смотри – все равно не запомнишь.

Рядом держалась строгая барышня в круглых очочках. Скромная прическа, изящная шляпка. Красавицей не назвать, но далеко не дурнушка. Несколько тяжеловатый овал лица, но глаза живые, умные. Видать, девица бойкая и начитанная. Хотя фигурка могла бы быть и получше.

Незнакомец отступил на полшага и неуверенным тоном спросил:

– Прошу прощения, Родион Георгиевич?

Ну конечно! Раз или два они мельком виделись в Министерстве внутренних дел. Кажется, служит в Департаменте полиции чиновником канцелярии. А вот фамилию припомнить решительно невозможно.

– Берс, Николай Карлович, коллежский асессор! – подсказал прохожий и сразу представил спутницу родной племянницей Антониной Ильиничной.

Вежливость требовала спросить: чем коллежский советник, страдающий от жары, может быть полезен.

– Мне, право, неловко, видите ли, дело в том… – витиевато начал Николай Карлович. Но политес был прерван без всякого почтения.

– Так вы Ванзаров? – резво встряла Антонина.