Сбежать от зверя. Прощение Владимирова Анна
– Пей чай, – пробурчал он и вдруг сам подал мне чашку. – Грей руки.
Я проследила, как он опускается на край кровати и роняет голову на ладони.
– Разбудила?
– Да, – неожиданно спокойно признал он.
«Так тебе и надо», – чуть не вырвалось у меня, но язвить не хотелось. Я прихлебывала чай, заполняя комнату раздражающим звуком, а Стерегов глядел куда-то в окно.
– Почему твой огонь в камине не трещит и не пахнет? – тихо спросила я.
– Аллергия на дым, – рассеяно отозвался он. – Специальные бревна без дыма не воняют, но и не трещат.
– Ну и зачем ты мне это рассказываешь? – усмехнулась я. – Остается только зажечь спичку и сунуть тебе в нос…
– Изобретательница из тебя никудышная, – покачал он головой.
– Если хочешь поспать на своей кровати, я могу спуститься в кресло у глухонемого камина…
Он вдруг повернул ко мне голову и сузил глаза, будто я сказала что-то из ряда вон или заклинание какое-то произнесла, и он вот-вот превратиться в человека…
Но ни в кого Стерегов не превратился, к счастью. Его губы дрогнули в усмешке. Он поднялся и кивнул мне следовать за ним:
– Пошли со мной.
– К-куда? – насторожилась я.
– Все равно уже никто из нас не уснет, – обернулся он от двери. – Тапки надень. Жду тебя в кухне.
И вышел, оставив меня удивленно смотреть на темный дверной проем, напоминавший черную дыру, которая все равно затянет. Я нахохлилась в пижаме и спустилась в гостиную.
Стерегов что-то уже готовил в кухне. Когда я вышла на свет, он доставал из микроволновки бутерброды с сыром и чем-то еще.
– Бери кофе, – кивнул на кофеварку. – И за мной.
Я повиновалась молча. Пусть лучше он будет вот таким более-менее вменяемым, чем кем-то еще.
Догнала я его почти бегом уже в галерее, и вместе мы вошли в его мастерскую. Только он вдруг замер, машинально ставя поднос на ближайшую поверхность, и щелкнул выключателем. И тут я вспомнила, как пролетала здесь низко-низко, цепляя ребрами все, что попадалось на пути.
Я попятилась к выходу, наскоро пристраивая кофе на подоконнике, и приготовилась драпать.
– Сюда иди, – повернул Стерегов ко мне голову. И я, вопреки планам, послушно направилась к нему. Но стоило подойти, он дернул край моей кофты, оголяя низ ребер. – Твою ж мать…
Наши взгляды сначала сошлись на внушительно больших подсохших царапинах от ребер до бедра, а потом встретились.
– Почему ты не сказала? – сурово потребовал Стерегов.
– Я не чувствовала… – пожала плечами.
Он выругался, закатив глаза, и приказал ждать его. Я огляделась, стараясь не думать о том, что происходит. Хорошая у него мастерская. Освещение продумано – сразу видно. Уверена, что тут есть имитация любого варианта – дневной свет, утренний… По периметру круглого помещения стояли мольберты, холсты, стеллажи с красками и кистями.
Бросив взгляд за окно, я заметила, что над верхушками деревьев уже наметилась узкая полоска рассвета. Значит, немного поспать мне все-таки удалось.
– Поднимай свитер, – неожиданно приказали позади.
Я вздрогнула, дернулась… и оказалась в руках Стерегова. В одной руке. Второй он придержал стойку с цветком, на которую я налетела.
– Ты так вообще цветов не оставишь, – выпустил он меня, но тут же притянул за край кофты.
– Правда так тебе дороги? – закатила я глаза, но тут же зашипела от боли, когда он приложил вату с чем-то, крепко пахнувшим пряным алкоголем.
– Правда, – хмурился он, качая головой. – И как теперь тебя предъявлять комиссии?
– Они меня голой будут осматривать?
– Может…
– Противно.
– Не порть настроение, – хмуро глянул он на меня. – У меня было предложение. – Стерегов убрал аптечку и поднялся. – Видел, ты махала кистями в больнице…
– Знаю, что ты тоже ими помахивал в свое время, – не осталась я в долгу.
Я была в курсе, что Стерегов художник. Известный. Но работы мне его не нравились – слишком… густые, концентрированные, мрачные и контрастные. Они въедались в душу, стоило задержать на них взгляд, и долго оставались в памяти, продолжая что-то поднимать из потаенных уголков. Что-то жуткое, пугающее и не дающее надежды.
Но теперь, возможно, многое объяснится. Если он болен, к примеру, то его искусство – попытка облегчить внутренние страдания.
А еще он был владельцем художественной школы, в которой я училась последние годы. Когда мне предложили работать на него, я понятия не имела, кто такой Стерегов на самом деле. Никто о нем не говорил. Но принятие решения эта новость ускорила. Я же думала, что иду рисовать под началом настоящего художника. В перспективе мне обещали выставки, поездки на обучение и встречи с известными деятелями индустрии.
И теперь, глядя на то, как он раскладывает инвентарь, ставит мольберт и выкладывает кисти, я презрительно морщилась.
– Будешь вспоминать, как когда-то был художником? – сложила я руки на груди.
– Я не забыл. И ты тоже.
– Но ты очень старался, чтобы я забыла.
– Прости. – Мне подумалось, что я ослышалась. С губ сорвался смешок, и я оперлась задом о стену, равнодушно взирая на полотно. Стерегов тоже не стал заострять внимания на своих извинениях. – А теперь бери кисти и рисуй.
– Что? – опешила я.
– Рисуй, – приказал он. – Задание – глухонемой камин.
– Не хочу.
– А что хочешь?
– Ничего не хочу! И тапочек у меня снова пара, – вздернула я нос.
Стерегов сжал зубы и направился ко мне, а когда мы оказались нос к носу, глаза в глаза, уголки его губ дрогнули.
– Я могу научить тебя всему, что знаю, – прошептал он. – Ни у кого не было такой возможности. Никогда.
– Зачем тебе это? – тихо спросила я.
– Не твое дело, – склонился он к самому лицу. – Бери кисти, подтирай слезы и начинай работать. Мужики приходят и уходят, а то, что в душе и руках, остается с тобой всегда. Ты – одиночка, Марина. Как и я. Никто тебе не нужен. Тем более – волк этот твой…
– Ты его не знаешь! – зачем-то огрызнулась я.
Миша только оскалился:
– Ты думаешь, с такими монстрами, как я или он, можно жить долго и счастливо?
И вдруг развернулся и зашагал вглубь мастерской, а вскоре вытащил какое-то полотно и понес мне. Только я уже знала, что это. Эта картина – моя. Он забрал портрет Тахира из больницы. Я безмолвно взирала на то, как он ставит ее рядом с пустым полотном и разворачивает ко мне. Будто раздел меня догола и скривился, глядя на открывшееся зрелище.
– Это твое видение того, кого любишь? – потребовал он сурово. – Нет там такого и близко, Марина! Да и лежащих на кровати мужиков столько, что на это никто смотреть не будет!
– Я рисовала для себя! – обиженно засопела.
– Ты не оставила себе ничего из того, кем он является! Здесь нет жизни. Ты убила его на этой своей картинке.
– Я убила его из-за тебя! – сжимала я кулаки. Ох, как хотелось броситься и хоть разок успеть попасть по носу. Только до меня вдруг дошло, и я оцепенела: – Тахир что… мертв?..
Стерегов только высокомерно замолчал, но я не могла больше ждать очередного проблеска человечности и зарядила ему кулаком пониже ребер:
– …Говори!
Вышло болезненно, но только для меня. Стерегов перехватил мой следующий удар и завел руку за спину, причиняя боль:
– Ты сейчас без рук останешься, – прошипел на ухо, хватая за горло. – Но мне плевать. Ты будешь рисовать ногами! Ртом! Может, тогда до тебя дойдет, что должно быть в центре сюжета!
– Ты говорил, мои картины – дерьмо!
Мы орали друг на друга во весь голос, только… ничего не происходило. Он не выходил из себя, а у меня словно силы высосали, и я не смогла больше поднять руку.
– Твои картины прекрасны. Я врал.
– Что с Тахиром? – не слушала я.
– Да откуда мне знать?! – Ноги подкосились, и Стерегов позволил мне опуститься на пол. Только тут же присел рядом и тихо пообещал: – Я узнаю.
Я подняла на него взгляд:
– Ты можешь не сказать… – начала я.
– Я похож на того, кто будет щадить твои чувства? – сдвинул он брови. И правда. – Теперь пей кофе, ешь будерброд и рисуй «глухонемой камин». Может, потом и волка своего сможешь нарисовать так, чтобы дыхание спирало от одного взгляда…
– Я не хочу никому спирать дыхание!
– Хочешь. Не хотела бы – не пошла бы ко мне работать.
– Я не хочу этого сейчас! Ты быстро разрушил иллюзии…
Но он не стал дослушивать – снова схватил за шею и притянул к себе:
– Хватит ныть, – процедил, пристально глядя в глаза. – Твои работы – лучшие из тех, что я видел в школе. Ты талантлива, Марина. Но нужно работать над этим. Много и упорно!
– Какого же… – начала было я, собираясь припомнить, для чего именно он намеревался использовать мои работы, когда до меня вдруг дошло.
Он столько моих картин оставил себе… Дерьмовые картины не вешают в своем доме. Он что… учил меня? Давал же задания прямо как сейчас. А потом вешал картины в своем доме? Он не трогает меня, не тащит в постель, терпит, срывается… Все для комиссии? Стерегову достаточно посадить меня в клетку и временами отряхивать, чтобы показать другим. И я буду продолжать всем улыбаться и говорить заученно то, что меня попросят, потому что мне важно спасти Тахира.
Но если спасти его мне не удалось? Если Катя не помогла, а он натворил что-то, что не исправить? Да, не Стерегов, но Тахир не просто так ушел… Он мог не выдержать?
– Я устала разгадывать твои загадки, – сдалась я. – Узнай, пожалуйста, что с Тахиром.
Он поднялся:
– Сегодня остаешься тут одна. Что-то понадобится – в кухне стационарный. Вызов на «единицу».
И он ушел.
5
Прошло еще три дня бесконечного смирения и воспитания силы воли. Я уже не говорил с Катей. Только злился на нее. Она еле заметно дрожала каждый раз в моем присутствии, пытливо поглядывала в лицо, пока я равнодушно пялился ей в глаза.
И вот сегодня впервые за долгое время заговорила.
– Я пущу к тебе сегодня одного твоего знакомого. В одиннадцать приедет.
– Думаешь, уже можно? – Вышло безжизненно.
Зря она заговорила. Потому что на место той самой жизни пришла глухая ярость.
– Меня беспокоит твоя покладистость, – перекинула она стетоскоп через шею и привычным движением поправила длинные волосы.
– Ты просила не вспоминать, – нахмурился я раздраженно.
– В том и дело. Я просила. И ты вдруг слушаешь.
– Тебе не угодишь, – недовольно отозвался я. – Ты права, у меня сегодня в планах взять тебя в заложники и пригрозить остричь под мальчика, если не выложишь мне все.
– Это на тебя больше похоже. – Искры исчезли из ее голоса, и Катя потухла.
– Я не хотел тебя обижать. – Поймал ее взгляд, и тот дрогнул.
– Ты не обижаешь. Я просто твой врач.
– А за что ты меня любишь? – забылся я, почувствовав слабину.
Катя растерянно моргнула и отвела взгляд.
– Ну, в тебя сложно не влюбиться, – начала уклончиво и добавила: – Мне. Ты надежный, Тахир. Верный. Любящий… Ты когда любишь, то… – она замялась, – очень хочется быть той самой…
– И кого я люблю? – сузил я глаза на лице Кати.
– Ты любишь другую.
– И где она? Не любит меня?
– Черт, Тахир! – рыкнула Катя. – Ну вот как я в который раз позволяю обвести себя вокруг пальца?!
– Она меня бросила? Ушла? – давил я, чувствуя, что изнутри поднимается волна такой злости, с которой я сам не могу справиться.
– С ней все в порядке! Но тебе надо поправиться!
– Ты ее не пускаешь ко мне?!
Приборы взвыли, загорелась красная лампа, а Катя метнулась к тумбочке. Зверь внезапно рванулся из глубины сознания и затих уже на поверхности. Откуда-то мы оба с ним знали, что выходить из себя больше нельзя, иначе это будет огромным шагом назад от свободы и возвращения памяти. Мне на некоторое время заложило уши, но неожиданно все прояснилось, и я встретил Катю с уколами и бригадой медиков совершенно спокойно.
– У Кати просто халат расстегнулся, – пожал я плечами на недоумение врачей. – Вот давление и подскочило.
Ведьма залилась краской, бросившись поправлять безукоризненный внешний вид. А я проводил безразличным взглядом ее бригаду и устало откинулся на подушки.
– Не делай глупостей только, пожалуйста.
– Почему ты не говоришь? – сузил я на ней глаза, в который раз требуя ответов.
Она подошла ближе:
– Я уже объясняла: это очень опасно для тебя. Ты был на волоске. Если ты не восстановишься, то не сможешь никому помочь, понимаешь? Вспышка – и ты снова сорвешься. И снова койка, транквилизаторы и искусственная кома.
– Я сорвался?
– Нормально так сорвался. Ты хотел покончить с собой, когда я тебя нашла.
– Покончить с собой?
В голове вдруг крутанулись калейдоскопом картинки: стол, холодный ствол в руке… и обрывки разговора по мобильному.
– Слушай… – На плечо легла ладонь. – Дай себе еще хоть несколько дней. Черт! – И она сжала ладонь в кулак. – Я намеревалась тебя тут на месяц минимум закрыть, чтобы ты точно выполз из ямы!
Да-да, только в яме я чувствовал себя сейчас.
Значит, не Катя. Что там было в разговоре по мобильному? Мужской голос…
– Тахир, – позвала ведьма, и тихо щелкнул замок входной двери.
Я поднял взгляд и обнаружил, что в комнате стоит какой-то мужик. Просканировав его взглядом, пришел к выводу, что шмотки у него как раз должна сесть на меня. Он вдруг тихо попросил:
– Оставьте нас одних.
И я понял, что шмотки с него снимать будет ну очень плохой идеей. Потому что проще попросить его притащить мне мои.
Я не заметил, как Катя ушла. Пялился на Руслана и чувствовал себя в единственной светлой комнате, которую смог найти за все время блуждания в темноте.
– Помнишь меня?
Я помнил. Руслан был другом моего сына.
– Да.
А очертания все продолжали проступать.
– Где Эльдар?
В горле пересохло. Я заметался невидящим взглядом по прежде «молчаливой» белой стене, и все «смотрел»… У меня есть приемный сын. Он вернулся с войны недавно. И Карина, дочь моей…
Я был женат. У меня была… Полина.
Зубы сжались до скрежета и оцарапали губы клыками. Полина мертва.
Мертва…
Но давно.
– Тахир, Эльдар в порядке. – Руслан подошел ближе и подтянул к себе стул. – Поправляется после пулевого.
В моего сына стреляли. Он был на волосок от смерти… Я вспомнил девочку. Ксеня. Ее забрали у Карины, а я… Я вернул. И из-за этого мы с сыном не разговариваем. С губ сорвался смешок. Как же глупо…
– Ты ему не говори только, – перевел я взгляд на Руслана. – Карина не объявилась?
– Нет, – нахмурился он несогласно. – Почему не говорить про тебя?
– У него своих проблем хватает.
Он покачал головой, стиснув зубы.
– Что с тобой? – процедил.
– Говорят, я стрелял себе в голову.
Он удивленно округлил глаза:
– Что за бред?
– Вот и мне кажется… Поэтому не говори.
– Нигде в отчете нет упоминания о стрельбе вообще, – удивил он меня. – В твою квартиру меня не пустили и ходом следствия тоже не поделились. Но я не знал, что в тебя стреляли. Хотел подтянуть Эльдара как родственника, чтобы дали допуск, но выяснилось, что ты здесь.
– Как интересно… А как думаешь, тут есть прослушка?
– Я проверил первым делом. Нету.
Профессионал.
Мы помолчали немного, думая каждый о своем.
– Рус, – я медленно наполнил грудь воздухом, пытаясь вспомнить нечто другое, но не выходило. – Дальше ты не полезешь.
– С чего это? – вздернул он бровь насмешливо.
– С того. Я тебе никто. А у тебя вся жизнь впереди. Понял?
– Звучит, конечно, интересно, но есть такое понятие, как честь и совесть. Я уже давно знаю, кто ты на самом деле. И нет, я тебя не брошу. А еще – тебе стоило позвонить мне не только по поводу Эльдара.
Я пристально глянул в его глаза, сдерживая себя, чтобы не усмехнуться. Никому я звонить не буду – не хватало только Руса за собой утащить в неизвестном направлении. Но звучало это трогательно.
– Ладно. Тогда что ты еще обо мне знаешь? – сузил я глаза. – Я не помню какого-то куска последнего времени, и он не дает мне покоя.
– Твоя врач сказала, что тебе нельзя вспоминать, иначе ты пострадаешь сильнее. Честно говоря, она была убедительна.
– Она ведьма, Руслан.
– Она предупреждала, что ты приведешь этот аргумент. Но я видел видеозаписи. И запах слышал. Она на самом деле о тебе переживает, и я не могу увеличивать риск твоего срыва, Тахир.
– Тогда что ты тут делаешь? – злился я.
– Заполняю другой кусок твоих пробелов, который ты теперь помнишь. И по ходу дела собираю показания.
– Меня уже достало, что все тут что-то за меня решают, – зарычал я. – Если кто-то где-то, кому я очень нужен, пострадает, хуже я себе уже не сделаю.
– Ты мало заботился о себе последнее время.
– Что она показывала тебе на камерах? – въелся я в него взглядом.
– Как тебя привели после срыва, как лечили… Показали карту, которая пестрит таким разнообразием фармы, что как-то сразу все вопросы отпадают. Катерину эту «пробил» – не подкопаться. – Он вздохнул. – Но я не знаю, что довело тебя до такого состояния.
– Кто, – поправил его. – Женщина.
– Было такое предположение, – уклончиво заметил он.
– Если да, то она была мне очень дорога. А «очень дорога» для зверя может значить только одно. Катя утверждает, что с ней все в порядке. Но где она – никто не говорит.
Рус слушал внимательно, а я видел – уже навострил уши, готовый взять след.
– Ночка будет бессонной, – признался он.
– Если не скажешь мне, что нарыл – загрызу. – И я расплылся в оскале. – И не надо на меня так смотреть – я предлагал тебе не лезть.
Руслан восхищенно усмехнулся:
– Надо было соглашаться, – покачал головой, но тут же серьезно добавил: – Попробую аккуратнее.
– Это правильно. Но если почувствуешь опасность – сразу сдавай назад. Понял?
Он кивнул.
– Эльдару, может, передать что-то?
Я только качнул головой.
– Когда придешь?
– Дай мне двое суток.
– Буду ждать.
Двое суток! Это же вечность! Единственная радость – мне есть с чего начать ковыряться в памяти. Визит Руслана оставил много «заусенцев». Жаль, я не смешивал эти две жизни – семью и ту, о которой забыл. Но почему? Почему ни в каких воспоминаниях я не видел рядом ее? Она не желала? Или я не подпускал? А может, кто-то другой?
Я проводил Руслана взглядом и попробовал успокоиться, но не выходило. Белая стенка осточертела до воя.
Почему я пытался свести счеты с жизнью? А я ли это был?
– В тебя стреляла я.
Я скосил глаза на Катю рядом, задерживая дыхание. Вот же ведьма! Подкралась незаметно с повинной. И стоит так близко…
– Тебе жить надоело? – прорычал я, сдерживаясь, чтобы не кинуться.
– Ты собирался пустить пулю себе в голову, – спокойно игнорировала она мои угрозы. – Когда я влетела к тебе в квартиру, мне предстало не самое простое зрелище в жизни. И не самое простое решение пришлось принять. Потому что ты кинулся…
– Почему?
– Ты потерял контроль. Принял полуипостась. И бросился на меня. Я в тебя выстрелила.
– Почему этого нет в деле?
– Потому что я решила сдаться на твою милость. Решишь меня обвинить – я приму наказание. Но виноватой я себя не чувствую.
– Это была самооборона.
– Ты – мой пациент. Мне стоило уложить тебя на койку раньше, а не довести до ситуации, когда пришлось стрелять тебе в голову, чтобы уберечь от убийства и выжить самой.
– Рассчитываешь на мое снисхождение? – усмехнулся я зло.
– Да. Я спасла тебе жизнь.
– Жизнь мне спас я, – посмотрел на нее прямо.
Читать бесплатно другие книги:
