Огненная купель Шантунга Чернов Александр

© Александр Чернов, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Ремейк книг Г. Б. Дойникова «„Варягъ“ – победитель» и «Все по местам! Возвращение „Варяга“».

На основе оригинального таймлайна Мир «Варяга»-победителя–2 (МПВ-2).

Больше «Варягов»! Хороших и разных!

Г. Б. Дойников

Пролог

Русско-японская война: расчет или просчет японского правительства

Издание «Вашингтон-пост». Интервью американского журналиста Джека Лондона, взятое им у капитана 1-го ранга великого князя Кирилла Владимировича 24 ноября 1904 года в городе Дальний.

Примечание редактора журнала «Нива»: великий князь Кирилл Владимирович поставил господину Джеку Лондону непременное условие, что данное интервью будет опубликовано не только в американских, но и в ведущих европейских газетах. Впрочем, интерес к публикации был таков, что поставь Кирилл Владимирович прямо противоположенное условие, интервью все равно перепечатали бы все крупные мировые газеты.

– Добрый вечер, ваше императорское высочество!

– Здравствуйте, мистер Лондон. Но я вас поправлю: давайте условимся, здесь нет великого князя Романова. Перед вами – капитан 1-го ранга российского Императорского флота. Договорились?

– О’кей. Итак, господин капитан 1-го ранга, каково ваше мнение о военном положении России и Японии в настоящее время?

– В войне наступил перелом. Теперь каждый день приближает неминуемое поражение Страны восходящего солнца.

– Возможно, не все наши читатели представляют себе ситуацию на Дальнем Востоке. Не могли бы вы объяснить для них текущее положение, не прибегая к специфическим терминам?

– Охотно. Начну с того, что Российская империя четверть века не участвовала в крупных военных конфликтах. Мудрое правление императора Александра Третьего, величаемого в нашем народе миротворцем, избавило его подданных от ужасов войны и вызвало бурный рост экономики. Между тем война и военная наука за эту четверть века сделали большие шаги вперед. Но уставы российской армии и флота были созданы, опираясь на опыт войны 1877–1978 годов и изучение войн, которые вели другие страны в тот период. К сожалению, они пока еще не учитывают опыт войн нового времени, в частности японо-китайской, испано-американской и англо-бурской.

Русский флот не вел эскадренных боев со времен Ушакова. Сожжение турецкой эскадры у Синопа – отнюдь не классический линейный бой. Но уже тогда стало ясно, что пар победит парус и прогресс в военном деле изменит морскую войну кардинально.

В отличие от нас, наш противник, проведя ряд сражений с Китаем, набрался бесценного опыта современного морского боя. Почти весь флот Японии построен на британских верфях, и зачастую его суда превосходят по боевым возможностям аналогичные корабли, принятые на вооружение Ройял Нэйви. По мнению британских экспертов, война России с Японией должна была закончиться победой последней в течение трех, максимум пяти месяцев. Именно на это и рассчитывали Божественный Тенно, его адмиралы и генералы.

Но, несмотря на все убедительные расчеты, японцы побоялись бросить русскому флоту открытый вызов, а предпочли напасть на нашу эскадру в Порт-Артуре ночью, без объявления войны, предполагая потопить ее лучшие корабли внезапной минной атакой истребителей. Этой цели они не достигли, лишь повредили два лучших броненосца и крейсер. А утром адмирал Того бежал от Порт-Артура перед лицом вышедшей ему навстречу нашей существенно ослабленной эскадры. Затем начались неоднократные попытки закупорить наши суда в гавани с помощью затопления в узком проходе, ведущем в нее, пароходов-брандеров, а позже даже старого броненосца.

Очевидно, что идея генерального сражения, где нужно было честно поставить на карту все, командование японского флота не прельщала. Прошел почти год. Первую его половину мы провели в активной обороне. Наш флот преодолел последствия вероломного нападения, усилился количественно и качественно, в том числе за счет противника. Но самое главное – мы набрались боевого опыта. И состоявшиеся в один день, шестого июля, морские бои при Цугару и Бидзыво, на которые русский флот вынудил своего противника, прошли за нашим явным преимуществом.

А тот факт, что я с вами говорю в Дальнем, куда мы провели столь необходимый нашей армии конвой с подкреплениями, снарядами, вещевым и продуктовым довольствием, говорит сам за себя. Но мы не просто провели конвой с Гвардейским экспедиционным корпусом. Как вы уже знаете, в его охранении пришли эскадры адмиралов Чухнина и Руднева. Русский флот собрал все силы в единый кулак, чем достиг количественного и качественного превосходства над Соединенным флотом адмирала Того. Подавляющего преимущества! Мы не позволили уничтожить наши эскадры по частям. И теперь разгром Японии неизбежен.

– Вы говорите о победах в обоих сражениях, однако, как стало известно, в бою при Цугару Владивостокская эскадра получила более серьезные повреждения, чем крейсера адмирала Камимуры. И хотя в битве при Бидзыво броненосец «Фудзи» был потоплен, он самый старый из японских кораблей первой и второй эскадр. Кроме того, русский флот в результате этого боя сократился на три броненосца, которые вы не могли ввести в строй три месяца, впрочем, насколько я знаю, один полностью не отремонтирован до сих пор. – Начнем с Цугару. Как вы знаете, бой закончился тем, что «менее пострадавшая», по словам английских наблюдателей, японская эскадра направилась в Сасебо на длительный ремонт. А русские крейсера провели ряд набеговых операций в территориальных водах Японии и Кореи. Почему-то при полном попустительстве японского флота. Кстати, при Цугару был потоплен первоклассный японский бронепалубный крейсер, не забывайте про этот факт. На мой взгляд, он ясно показывает, кто на самом деле победил. Полагаю, со мной вполне согласны японские купцы и промышленники, крайне негативно выразившие свое отношение к «успехам» адмирала Камимуры[1]. Вы верите, что адмиралу-победителю его благодарные сограждане сожгли бы дом? Об этом инциденте, кстати, писали и американские газеты.

Судя по действиям Соединенного флота, задача Японии состояла в том, чтобы разгромить российский флот немедленно, в начале войны. В идеале – по частям. В противном случае мы подводим подкрепления с Балтики, а затем уничтожаем сначала японский флот, а потом добиваемся капитуляции японской армии. С минимальными потерями и максимальным эффектом. Так вот: мы сегодня беседуем с вами в момент, когда подкрепления эти в Порт-Артур прибыли.

Не имея возможности разбить нашу порт-артурскую эскадру в морском сражении, после удачного затопления брандера в проходе у Тигрового полуострова, Япония сделала ставку на захват Порт-Артура с суши. С этой целью на рейд Бидзыво вновь, как и в войне с Китаем, были переброшены крупные пехотные силы и тяжелая артиллерия.

Если бы эти войска немедленно, во всеоружии оказались под Порт-Артуром, Япония получила бы реальный шанс уничтожить наши корабли на рейде огнем осадных гаубиц и, возможно, взять крепость. Это высвободило бы более пятидесяти тысяч ее отборных штыков, которые немедленно были бы развернуты против русских войск в Маньчжурии. Однако нам ценой огромных усилий удалось достаточно быстро избавиться от блокирующего фарватер затопленного японского броненосца-брандера, и командующий Соединенным флотом этого не знал. Своим выходом наша эскадра застала его врасплох.

При Бидзыво перед адмиралом Макаровым встал выбор: бросить все свои силы против четырех броненосцев Того, позволив транспортам противника с вооружением и боеприпасами уйти за минные поля у Эллиотов или бежать к Чемульпо, или отогнав линейные силы противника, нанести удар по транспортным судам. Наш командующий выбрал второй вариант, понимая, что главная опасность для всей кампании сейчас в количественном и качественном усилении японской армии на Ляодуне. Кроме того, средний эскадренный ход линейных отрядов японцев был выше, чем у порт-артурской эскадры, и, если бы ее броненосцы погнались за кораблями Того, это могло вылиться в итог, соответствующий русской пословице: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

В бою у островов Эллиота нами было уничтожено или захвачено более двух десятков пароходов с войсками и военными грузами. Новых судов японцам быстро взять пока негде. Им теперь нужно думать не об усилении армии на континенте, а о возможностях для снабжения уже высаженных войск, которые явно недостаточны. Это ли не победа? Срыв далеко идущих стратегических замыслов неприятеля, а не лишний красный вымпел по возвращении в порт.

– Вы сказали «красный вымпел». Поясните, пожалуйста, смысл этого выражения.

– Вскоре после начала крейсерских операций у нас появилась традиция: по возвращении во Владивосток после успешного похода, в котором были потоплены или взяты вражеские суда с грузами, корабль несет на фок-мачте вымпелы: по одному вымпелу красного цвета за военный корабль и белого – за транспорт…

Но я не закончил о бое у Бидзыво. Наша массированная атака на транспорты вылилась в то, что Того пришлось отчаянно рисковать своими броненосцами, крейсерами и минными флотилиями, пытаясь выиграть несколько десятков минут для их капитанов, чтобы дать им возможность хотя бы выброситься на берег. Этим он спас жизни тысячам японских солдат. Потеря «Фудзи», «Оттовы» и десятка больших и малых миноносцев была той ценой, которой этот риск был оплачен.

– Каково Ваше мнение, как профессионала, о японской стратегии в этой компании.

– Называя меня профессионалом, вы мне льстите. Я не занимал высоких командных должностей и до начала военных действий на Дальнем Востоке выплавал весьма малый ценз. Однако, если вопрос задан, то извольте.

Япония не простила России ревизии Симоносекского мирного договора. И решила пересмотреть результаты этого пересмотра, выведя Россию из игры силой. Такой вот невеселый каламбур… На первый взгляд ни одна сторона не могла быстро добиться полного военного разгрома другой. Все жизненно важные районы России находятся далеко на западе. Японию спасает островное положение. Наполеон был грозен на суше, но, как мы знаем, так и не смог преодолеть двадцать миль Ла-Манша, которыми владел британский флот.

Сознавая, что ахиллесовой пятой России является огромное расстояние, которое нужно преодолеть ее армиям по пути на восток, плюс незаконченность Великого Сибирского пути, отставание в выполнении кораблестроительной программы «Для нужд Дальнего Востока» и невозможность из-за казуистики Берлинского трактата переброски сил Черноморского флота, Японский Генштаб разработал план быстрой войны, преимущество в которой достигается за счет внезапного первого удара. Исход ее во многом должен был решиться на море.

Но нападение неоднократно откладывалось из-за стремления Японии максимально усилить свой флот. В частности, перекупленными у Аргентины итальянскими броненосными крейсерами типа «Гарибальди». Чтобы не начинать с нарушения норм международного права слишком явно, нота о разрыве отношений была вручена нашему государю только после того, как «Кассуга» и «Ниссин» под эскортом британского крейсера прошли Сингапур.

По разработанному в Токио плану, первый удар наносился по Порт-Артурской эскадре. Как я уже говорил, ночью, внезапно, ее должны были атаковать миноносцы, а явившиеся на рассвете главные силы Того добить корабли Старка, уничтожая или тяжело повреждая все броненосцы 1-й эскадры. Затем следовал бы захват Порт-Артура совместными ударами с моря и суши. Все это должно было быть сделано в течение четырех-шести недель, и к моменту вскрытия ото льда бухты Владивостока японский флот становился валентен и наносил удар по Владивостокскому отряду крейсеров.

Тем временем японская армия, имея короткие морские коммуникации с метрополией и несколько десятков крупных транспортных судов, быстро нарастив трехкратный численный перевес над русскими войсками, должна была занять Маньчжурию и перерезать линию КВЖД. К концу весны, опять-таки одновременно с моря и суши, Владивосток можно было захватить и высадить десант на Сахалин.

Не имея баз на Дальнем Востоке, балтийские эскадры вынуждены были бы вернуться: участие Берлина или Парижа в войне на стороне России исключалось из-за согласованной антироссийской позиции Лондона и Вашингтона, и ни Циндао, ни Сайгон наши корабли использовать не могли. Далее при посредничестве Британии и САСШ японцам можно было начинать мирные переговоры. В итоге которых их территориальные приобретения были бы закреплены, а с кредиторами можно было расплатиться концессиями в Корее, Маньчжурии и на Сахалине.

– Я вас прерву, простите, Кирилл Владимирович. Но если вы так свободно и уверенно судите о планах японцев, так что же? Получается, у России есть шпионы в главных штабах в Токио?

– Могу лишь сказать, что с информацией о стратегических замыслах противника я был подробно ознакомлен по прибытии на Дальний Восток в штабе ВОКа. В принципе, эти резоны ведения войны для Японии в российских газетах еще весной печатали, и владивостокцы в чайных до хрипоты обсуждали: гениальность это или безумие? И, судя по всему, рациональное зерно у японцев было. Но как говаривал великий Суворов: «Задумано с умом, да без ума сделано». Причем, на мой взгляд, приведет к поражению нашего врага успешная прежняя война и блистательная в ней победа.

– Поясните, пожалуйста, это ваше утверждение. Я не вполне понимаю, как победа может привести к поражению?

– Война между Китаем и Японией в 1894–1895 годах проходила при безусловном тотальном техническом превосходстве Японии. Я видел в Порт-Артуре древние бронзовые пушки восемнадцатого века, заряжающиеся с дула, которые Китай использовал не только на береговых батареях, но даже и на некоторых своих боевых судах. В то время, как главные силы японского флота стояли в строю не более шести лет и имели на вооружении современные скорострельные орудия. В такой ситуации мелкие и даже некоторые более серьезные ошибки и просчеты командования японского флота оставались незамеченными. И затем благополучно были перенесены в новую кампанию с новым противником. Генералы и адмиралы всегда готовятся к прошлой войне…

Планируя столкновение с нами, японский генеральный морской штаб на подсознательном уровне считал, что противник будет хуже подготовлен и мотивирован, а сами японцы впитали последний английский опыт и достижения. А в Британии, как известно, довольно высокомерно отзываются о возможностях нашего флота. Поэтому японские адмиралы вновь ожидали встречи с плохо вооруженным и недостаточно обученным противником, имеющим посредственного уровня командование. Принципы эти являлись основой их плана кампании. Теперь же выяснилось, что дело обстоит несколько иначе, и адмиралы микадо получили свой кошмар – войну против численно превосходящего противника и на его условиях.

Я уже упоминал, что в последний месяц Тихоокеанский флот России провел тщательно скоординированную операцию на всем театре войны, всеми своими наличными силами. Такого не знает история войн на море! В итоге этой операции в Порт-Артуре собраны силы, способные наголову разгромить соединенные эскадры Того и Камимуры, а для обороны крепости прибыли русские гвардейские полки. Поэтому теперь либо армия генерала Ноги будет вскоре отрезана от баз снабжения, окружена и истреблена, либо откатится от Квантуна.

Мы, кроме того, еще и нанесли жесточайший удар по морской торговле с Японией, я имею в виду крейсерские операции. Вы – американец и хорошо понимаете, о чем я говорю. И что смог противопоставить этому японский флот? Пока ничего вразумительного. Вдобавок война ведется микадо в кредит. В случае проигрыша Японии грозит банкротство и внешнее управление. А вольное обращение с нормами международного права в начале войны и вовсе ставит перед Страной восходящего солнца перспективу быть навсегда изгнанной из круга мировых держав.

– Под нарушением норм международного права вы имеете в виду предысторию боя в Чемульпо или нападение на Порт-Артур без объявления войны?

– Оба названных вами эпизода, естественно. Сами посудите, каково это: высаживать десант в нейтральном порту и блокировать там наши стационеры силами эскадры до объявления войны, после чего требовать их безусловной сдачи под угрозой расстрела на нейтральном рейде. Так же как и открытие огня до истечения срока ультиматума, чтобы на кораблях противника быстрее думали и сдавались. Привычка вести бой с нерешительным противником во всей красе. При том что для любого японского командира сдача в плен себя и своего корабля немыслима. А для противника почему-то считается единственно возможной…

– Что означают ваши слова о том, что Япония ведет войну в кредит?

– Китайское золото, полученное Японией в виде контрибуции, было потрачено на строительство новых броненосцев и крейсеров в Англии. Это сопровождалось выпуском ценных бумаг государственного займа, которые размещались на европейских и американских биржах. Приобретение военных грузов, как конфискованных нами у берегов Японии, так и дошедших до адресата, осуществляется путем размещения на биржах мира новых выпусков облигаций. Полтора миллиона фунтов стерлингов были выброшены на ветер, когда два броненосных крейсера типа «Гарибальди» были захвачены русским крейсером.

В долг приобретены и новые броненосцы. Весьма, кстати, скользким путем попавшие в Японию из Британии, в обход запрета продажи оружия воюющей стране. Попавшие не напрямую, а через жадные посреднические руки, так что цена фактически удвоилась. Сейчас, кстати говоря, появилась информация о планах Японии приобрести боевые корабли в Южной Америке. Но чем и как она будет расплачиваться? Японская империя и так уже должна мировому капиталу очень большие деньги. И при любом исходе войны эти деньги с нее взыщут.

Микадо, вернее сказать, его советники, оказались в положении азартного картежника, поставившего на кон последнее. Проигрыш для них – политическая смерть. Или, возможно, даже физическая, если учитывать самурайские традиции. Причем проигрыш в данной ситуации означает как военное поражение, так и простое затягивание военных действий. Макиавелли, кажется, говорил или Наполеон, что для ведения войны нужны три вещи: «во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, опять-таки деньги».

А денег у Японии сегодня практически нет. За прошедшее с начала боевых действий время японские ценные бумаги на мировых биржах подешевели на треть. То есть мы видим нарастающее падение доверия инвесторов. Сейчас облигации японских займов находятся в неустойчивом равновесии и готовы рухнуть при первой возможности…

Япония использовала свой шанс. Но проиграла.

– Каковы, на ваш взгляд, будут условия мирного договора между Россией и Японией?

– Лично я полагаю, что если война не затянется и в Токио возобладает голос разума, то достаточно мягкими на взгляд незаинтересованного наблюдателя и обоюдовыгодными для обеих империй. Конечно, речь теперь уже не может идти о выполнении главного желания микадо. Крепость Порт-Артур, захваченная японскими войсками в последней войне, но в итоге всех политических перипетий переданная в аренду России, так российской и останется.

Притом что как база она не представляет особенной ценности для русского флота. Уязвимость узкого и длинного входного фарватера вполне очевидна. Теоретически Порт-Артур можно было бы передать Токио. Естественно, взамен Россия получила бы от Японии или при ее посредничестве другой незамерзающий порт, который нам можно было бы использовать как передовую базу Тихоокеанского флота. Но… Если бы не кровь русских солдат, матросов и офицеров, пролитая при его обороне. Теперь уступить японцам крепость Порт-Артур для России абсолютно немыслимо, при всей его неоднозначной ценности.

С другой стороны, нет и не может быть речи о каких-либо ограничениях, налагаемых на Страну восходящего солнца Россией. Нам нет необходимости тормозить развитие Японии, ее армии или флота. Но вот расходы России на содержание японских военнопленных должны быть, безусловно, компенсированы. Должны быть компенсированы и военные расходы моей Родины: в конце концов, войну эту начинали не мы. Золотом, долями в промышленности либо иными средствами. О конкретике мирного договора будут договариваться дипломаты и юристы под присмотром императоров, но, на мой взгляд, влияние Японии в Корее южнее Ялу может быть увеличено. При условии, что Россия получит впредь в лице Японии не врага, но доброго соседа или даже союзника.

– Вы считаете возможным говорить о перспективах союза с Японией после столь вероломного нападения на вашу страну?

– После войны 1878 года Британия и Франция под угрозой открытого выступления заставили Россию отказаться практически от всех условий Сан-Стефанского мира. Более того, в настоящее время Англия снабжает Японию оружием, боеприпасами, снаряжением и тому подобным. Броненосцы Японии через пятые руки продает. И при этом надеется, что Россия – потенциальный союзник, что в случае очередной большой войны в Европе русские солдаты будут умирать за британские интересы. Такова большая политика… Мне, как офицеру и дворянину, трудно мыслить подобными категориями: интерес, выгода, брак по расчету.

Япония, по крайней мере, честно воюет за свои интересы сама, за что уже достойна уважения. Верите, у офицеров нашего флота, до войны ходивших в Японию, нет к японцам особой обиды или стойкой внутренней вражды, даже сейчас. Скорее, они злы на наших же русских дипломатов и чиновников, которые не смогли предотвратить эту совершенно не нужную нам войну. И как вы должны понимать, это не только мнение морского офицерства. Достаточно громкие отставки таких фигур, как господа Витте, Ламсдорф, Авелан, Куропаткин, говорят о многом, не правда ли?

– Означают ли ваши слова, что отношения между Россией и Англией претерпят изменения?

– Я не политик, а военный. И как военный я высказал свое личное мнение. Это же относится и к условиям мирного договора с Японией, окончательное решение будет приниматься на переговорах на высшем уровне. По поводу же Британии…

Лично я прекрасно отношусь к Англии и к англичанам. Это великий народ. Но выражение «коварный Альбион» появилось не на пустом месте. Считаю, что отношения между Россией и Японией – внутреннее дело Российской и Японской империй. Мы разберемся сами, без помощи посредников, заботящихся в первую очередь о своих интересах, прикрываясь стенаниями о народе, его правах, свободах и некой абстрактной законности. Причем о законе вспоминают, лишь когда требуется выполнение выгодных именно им обязательств. Иначе внезапно возникают «дополнительные обстоятельства, требующие пересмотра сложившейся ситуации…»

Давайте больше не будем говорить о политике. Как мне недавно сказал наш общий с вами знакомый, Ржевский, «лучше я вляпаюсь в навоз, чем в политику». Жаль, не могу себе позволить такого отношения. – Простите за нескромный вопрос, но надеюсь, что вы сделаете скидку на мою работу журналиста… Вы высказали жесткую позицию относительно взаимоотношений России и Великобритании. Но, судя по публикациям европейских газет, ваше сердце принадлежит некой особе британских королевских кровей. Как ваша избранница воспринимает…

– Мистер Лондон! Вынужден прервать вас, поскольку это сугубо личный вопрос. К оговоренной нами заранее теме беседы это отношения не имеет. Могу лишь добавить, что, если его величество император Николай Александрович даст согласие на мой брак с избранницей моего сердца, она незамедлительно примет православие, став самой верной подданной его императорского величества. И давайте этой темы более мы не будем касаться.

Что же касается лично моего отношения к Великобритании вообще, то я считаю, что, если в Лондоне перестанут смотреть на Россию в основном как на конкурента и противника, нормализация наших отношений произойдет очень быстро. И к обоюдной выгоде. Да, у наших стран накопились определенные обиды, недоверие. Но я ни в коем случае не считаю англичан врагами и искренне надеюсь, что до вооруженного противостояния между нами больше не дойдет. Россия с устойчивой валютой, огромными природными и человеческими ресурсами находится сегодня на старте перед очередным этапом промышленного рывка, и я возьму на себя смелость посоветовать господам промышленникам и финансистам Англии активнее участвовать в различных проектах в моей стране. В противном случае они рискуют потерять долю на самом перспективном мировом рынке ближайших десятилетий. Свято место пусто не бывает, кто не успел – тот опоздал.

– Ок. Извините… Почему вы, капитан первого ранга, не командуете броненосцем, а занимаете на редкость хлопотную должность старшего офицера бронепалубного крейсера?

– Во-первых, как я уже сказал, существенная часть моей службы прошла на берегу. Есть требования военно-морского ценза, опыта командования современным боевым кораблем у меня нет. Поэтому я и был назначен на должность, на которой могу принести максимальную пользу России в этой войне. Я считаю, что пользу Отечеству можно и должно приносить в любом месте, должности и звании. Как офицер, я знаю, что не могу научиться командовать, не научившись подчиняться.

Во-вторых, я человек военный и не имею привычки обсуждать причины тех или иных решений моих командиров. В-третьих, мой корабль – это не просто крейсер первого ранга. За мужество и героизм, проявленные всем его экипажем в бою при Чемульпо, «Варяг» удостоен права нести кормовой Георгиевский флаг! Защищать Родину на таком корабле – высочайшая честь. И я горжусь тем, что меня признали достойным ее. Если на нашем крейсере завтра откроется вакансия мичмана, то на нее выстроится очередь, как лейтенантов, так и капитанов второго ранга…

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить в вашем лице, мистер Лондон, инженеров и специалистов верфи Чарльза Крампа в Филадельфии и его самого за этот великолепный крейсер. А также за броненосец «Ретвизан», который, как вы знаете, также весьма успешно сражается в составе Тихоокеанского флота. Этот корабль выдержал подрыв миной во время первого нападения японцев на нашу эскадру, а затем прекрасно показал себя в ночных сражениях с брандерами и в бою у Эллиотов.

И еще один момент. Конечно, критиковать в прессе решения вышестоящего начальства предосудительно, а в военное время тем более недопустимо. Однако же все-таки выскажусь о наболевшем. На мой взгляд, отказ нашего морского ведомства от расширения сотрудничества с мистером Крампом был ошибкой. Как и уклон в нашем кораблестроении на копирование французских образцов. Я ничуть не умаляю боевых достоинств кораблей французского типа. Однако их общая строительная трудоемкость, а следовательно, и время постройки, существенно выше, чем у британских, североамериканских или германских аналогов. В этом одна из важнейших причин того, что эта война вообще была развязана. Если бы наша программа военного кораблестроения «Для нужд Дальнего Востока» была выполнена в срок и в полном объеме, японцы просто не решились бы напасть. Это серьезный урок, и, полагаю, выводы из него будут сделаны правильные.

– Ваши дальнейшие планы?

– Сделать все возможное, чтобы моя страна как можно быстрее и с наименьшими для себя потерями выиграла эту войну, после чего продолжать служить ей так, как того требуют долг и офицерская честь. За сим прошу прощения, скоро моя вахта, мне пора возвращаться на крейсер. До свидания.

– До встречи, и удачи вам, товарищ великий князь! И… если возможно, могу ли я попросить себе место на одном из русских кораблей в предстоящем генеральном сражении?

– Попросить, конечно, вы можете. Но, к сожалению, ответ на этот вопрос уже не в моей компетенции. Хотя, не сомневайтесь, просьбу вашу я обязательно передам контр-адмиралу Рудневу. Полагаю, что на своем уровне он вправе принять решение.

Что же касается генерального сражения, боюсь вас огорчить, но я сомневаюсь, что оно состоится. Сейчас у адмирала Того слишком призрачные шансы на успех в нем. Полагаю, роли поменялись. Теперь, скорее, наш флот будет сторожить выход японцев из их базы.

За сим позвольте проститься. Честь имею!

Глава 1

Призрак лебяжьей канавки

Санкт-Петербург, Лондон Осень – зима 1904 года

– Оленька! Милая моя, что с тобой! Проснись, проснись скорей! Сон плохой? – Вадика выбросило из сладкой дремы от полного ужаса сдавленного вскрика и стонов любимой.

– Господи… Вадик… Слава богу! Мы живы…

– Ну конечно, дорогая моя, не плачь. Конечно, живы. Давай-ка я тебя обниму… Ну, все хорошо? Просто приснилось, да? Давай-ка, лапушка, успокаивайся… Хорошая моя… Вот-а… Трясет ведь всю. Что такое ты там себе еще напридумывала, а?

– Уф-ф… Вот это да… Вадинька! Веришь, я чуть Богу душу от страха не отдала…

– Что такое увидела-то? Рассказывай.

– Сон. Теперь понимаю – сон… Но он приходит уже во второй раз за нами… Первый раз, когда приснился, я свечки поставила, подумала – ерунда. Но сейчас… Подожди, милый… Мне надо помолиться. А потом – расскажу…

Невзирая на намеки Дурново, увещевания более мелких чинов охраны и даже ее венценосного брата, Ольга все равно периодически сбегала вместе с Вадиком побродить по Питеру вдвоем. С одной стороны – их вела любовь. И им просто хотелось побыть вдвоем. Да и проветриться Вадиму было периодически просто необходимо, Ольга понимала это даже лучше него. С другой – их манил к себе потрясающе красивый, огромный город, который в отсутствие метрополитена казался Вадиму много больше, чем в оставленном им XXI веке, хотя географически все было как раз наоборот.

Сколько раз уже они встречались с ним вот так: двое и он… Город, в котором золотой блеск и величие державного фасада Российской империи органично переплелись с неброской, чарующей красотой его парков, садов и скверов. Город, чей геометрически безупречный абрис першпектив и площадей, сплавленный воедино с мрачными, холодными гротами проходных дворов-колодцев, то нарочито выставляя напоказ, то пряча от сглаза, хранит в себе все главные тайны новой истории нашей страны: от дерзновенных замыслов Петра Алексеевича в смолистых стенах грубо срубленного шведского домика до привидения Инженерного замка и горячечного румянца чахотки.

Город изысканного, благородного барокко и парадно-монументального классицизма дворцов, город симметрии надменно-самоуверенного модерна доходных домов, гранд-отелей и банков, город блистательного инженерного гения, застывшего в гармонии чугунно-стального кружева мостов, парящих над бездонной синевой неба, расплескавшегося в зеркалах его рек и каналов. Город безупречно подогнанных, подобно стальной броне на борту дредноута, гранитных плит, сковавших своенравную Неву и ее меньших сестер благородно-строгими линиями набережных с ошвартованными, вечно грязными, кургузыми дровяными баржами. Город ладана соборов, часовен и дивных ароматов крохотных булочных. Город театров, салонов и дефиле. Город разгульных ресторанов и прокуренных кабаков. Город суетных торжищ и горькой, безысходной нищеты папертей и ночлежек. Город угольного дыма, гула громадных заводских цехов, грохота корабельных стапелей и звенящей тишины музеев…

Этот потрясающий город завораживал обоих, и им казалось, что чем больше они вглядываются в него, тем внимательнее сам он, как таинственная бездна, манящая и пугающая одновременно, вглядывается в них…

Так было и в этот раз. Но в отличие от всех предыдущих, сегодня и день был особенный, и обстоятельства их побега. Это было ровно через сутки после того, как до Зимнего дошло известие о том, что эскадры Руднева и Чухнина, а с ними и «лайнерный» конвой Александра Михайловича, без потерь прорвались в Дальний, а гвардейцы Щербачева прямо с причалов решительно ударили по тылам армии генерала Ноги, обложившей Порт-Артур.

Выражаясь современным, не вполне литературным языком, движуха во дворце и вокруг него пошла еще та… Николая осаждали дядья и прочие князья, великие и не очень; графья и бароны; маман почти со всей ее собственной Минни-камарильей и фаворитом вдовствующей императрицы князем Шервашидзе во главе; генералы, гвардейские и прочие; адмиралы, министры, губернаторы, земцы, долгожители Госсовета и Сената, послы…

Но то было лишь начало! На следующее утро поднявшаяся волна подлинных и подложных восторгов, охов-ахов-вздохов и почтительных душеизлияний приняла столь угрожающие размеры, что Вадик за полдень попросту не выдержал сцен крупного подхалимажа. Николай понимающе улыбнулся и, отпуская сестру и его от себя, шепнул: «Ступайте, конечно… А нам с Алике придется это все до конца перетерпеть, тут ничего не поделаешь… Царь мы или не царь?»

До торжественной вечерни оставалось еще больше трех часов, и Вадим с Ольгой решили пройтись по Марсову полю и Летнему саду, хотя сейчас он скорее был зимним. Морозы в этом году ударили рано. И изрядно напугавшая горожан перспективой наводнения Нева неспешно отступила от Петропавловки. Кроме стремнин, она почти вся уже схватилась молодым ледком. И сейчас на него, как и на весь город, раскинувшийся по невским берегам, медленно и торжественно сыпались хлопья удивительной, почти новогодней пороши.

«Идут белые снеги, как по нитке скользя…» Настроение у Вадима было лирическим. По всему Питеру, собирая народ, звонили колокольни, издалека перекликались заводские гудки – император повелел с размахом отпраздновать бескровную победу нашего флота и удачное вступление в дело гвардии. С подачи своего военно-морского секретаря в том числе. Как говорится: вовремя давайте народу хлеба и зрелищ! Постараться, вопреки всем потугам агитаторов, не доводить дело до актов открытого неповиновения, вроде нашего Кровавого воскресенья, хотелось не только Николаю…

Они неторопливо шли вдоль ограды, отделявшей дорожки и партеры Летнего сада от щедро припорошенной молодым снежком Лебяжьей канавки. Удивительно, но сейчас в саду почти не было гуляющих. Снежинки торжественно и чинно ложились на прически, плечи и прочие выпуклые формы мраморных богинь и нимф, на спинки и сиденья пустых скамеек, устилали пушистым белым ковром еще недавно так аккуратно подметенные аллеи…

– Слышишь, Оленька, как снег падает?

– Да… Красиво тут, правда?

– Обалденно просто! А знаешь, я вообще обожаю Питер. Причем в любое время года. Даже когда тянут с неба его бесконечные серые дожди…

Впервые попал сюда в семь лет от роду. И влюбился в него без памяти. Мама тогда таскала меня по музеям, на Исаакий, на экскурсию на катере по мостам, вернее, под мостами Невы и Фонтанки. И на «Аврору», конечно, – она стояла на вечной стоянке и тоже была музеем. Ты представь только: мальчишка, никогда не видевший моря – и вдруг на самом настоящем крейсере!.. С тех пор там всякий раз, когда удавалось приехать сюда, я обязательно проходил пешком весь Невский. Машин поток, автобусы, троллейбусы… Народ, туристы, все куда-то торопятся, бегут, кто в метро, вниз, кто на автобус. За четверть часа Невский от Адмиралтейства до вокзала на нем можно было проехать. А я обожал не торопясь пройти проспект пешком. И вот как-то раз дотопал я до лавры… – Тут он внезапно смолк. Но Ольга ждала продолжения:

– Ну, и… А дальше-то что?

– И решил я по некрополю походить. Даже не знаю, что меня дернуло… И совершенно случайно вышел к надгробию Романа Исидоровича Кондратенко.

– Это генерал, которого недавно в Порт-Артуре японцы чуть не убили?

– Угу. Только там, у нас – не «чуть»… Короче, посмотрел я на это на все. И так тошно и муторно на душе стало… Сходил, купил тряпку со щеткой, ведро, воды пару бутылок, цветы. Как мог привел полузаброшенную могилку полузабытого русского героя в божеский вид. Посидел под липами часок и двинул на вокзал. Вот в тот вечер и случилось со мной это нечто.

– То есть что, Вадюш?

– С того самого времени я вдруг стал чувствовать, что моя скромная персона этому городу не безразлична. Как будто Он меня вдруг увидел. И присматривается. Или рассматривает… То ли удивленно, то ли изучающе, как будто ученый блоху под микроскопом… И знаешь, очень много чего интересного после этого стало со мной вдруг происходить. Заканчивая тем, как я здесь оказался. А начиная с того, что он у меня двух красавиц увел…

– Что-о…?! Ах ты… Плут!!! Ну-ка, рассказывай, негодник, все! Сейчас же. А то я ему верю, а он, оказывается… Ух ты ж… – Ольга шутливо ткнула Вадика кулачком в бок.

– Оль, будешь смеяться, но… Дважды я привозил дам в Питер с надеждой как минимум на романтическое приключение, а может, и большее что, но… как только Он их видел, так сразу – трындец. И разбежались, как в море пароходы… Только не ревнуй, ради бога. Тебя на моем пути тогда и в проекте не было, так что… но…

– Что еще за «но»? Оно?.. Или она?

– А то, что Он мне сказал, что к моей женщине приведет меня сам.

– Это как так?

– Ну… Вот так. Как-то раз, в гордом одиночестве после очередного полного облома, сел я в московский поезд. Тронулись. В купе никого. Народ в вагон-ресторан намылился, а я, глядя в окно на Питер, уплывающий вдаль, задремал. Тут Он мне и шепнул на ушко две фразы: «Не ропщи, твое время не пришло. Ее я тебе дам сам». И все. Тут же и проснулся… Сна – ни в одном глазу. Хмеля – тоже. Подумал сперва – приснилось. А вот теперь смотри-ка, счастье мое, что из всей этой мистики получилось… – И Вадик слегка сжал податливую талию любимой. Рука сама собой чуть-чуть скользнула вниз… Еще немного… Забухало в висках…

– Оленька, как же я тебя люблю, Господи…

– И я тебя, мой хороший… Вадюш… А еще какие-нибудь стихи хорошие расскажи. Из будущего? Как в прошлый раз из Ахматовой, помнишь? Из ненаписанного пока? Такие стихи замечательные. Ну, пожалуйста… Или мне снова нужно тебе приказывать? – Ольга задорно рассмеялась, кокетливо стрельнув взглядом в набычившегося было Вадика. – Ну, будь же умницей, пожалуйста-а… ведь великим княгиням нельзя отказывать.

– Смотря каким. Но ладно. Уговорила… Мандельштам. Осип. И тоже про Питер.

– Нравится? Что молчишь, радость моя?..

В ответ, как ушат ледяной воды на голову, прозвучали искаженные страхом, свистящие, едва слышные слова Ольги:

– Вадик! Там… Смотри: это он!

Когда с месяц назад Ольга, укутавшись в одеяло и чуть не стуча зубами от пережитого ночного кошмара, рассказывала Банщикову подробности своего мрачного сновидения, Вадим внутренне просто отмахнулся от всякого намека на мистику. Ну, подумаешь, приснилась ерунда всякая. Ну, испугалась бедняжка. Естественно вполне. Но все это фигня, не стоит обращать внимания. Наперсток Шустовского, скорее ко мне под бок – и все пройдет.

И как доктор, и как любящий мужчина, он оказался прав. Сработало и первое, и второе. Через час Ольга сладко заснула в его объятиях, а Черный Человек из ее сна с тех пор о себе больше не напоминал…

Но сейчас он, как будто возникнув из ниоткуда там, впереди, возле угла садовой решетки, неспешно, но неотвратимо шествовал им навстречу. Вадик мог побожиться: он действительно не видел, как этот незнакомец там оказался… Черное длинное пальто со стоячим меховым воротником. Высокий, худощавый, руки в карманах, надвинутая на глаза шляпа-котелок, так, что лица действительно почти не разобрать в сумерках… Ну, прямо один в один!

– Значит, говоришь, всегда оказывался перед нами и приближался, чтобы нас забрать?

– Вадюшенька, мне страшно! Пойдем же отсюда скорее, пока на ногах держусь… Прошу тебя…

– Дорогая, нет. Идем спокойно. Вперед… Это обычный человек. Из костей и мяса. Как и мы. Иди со мной рядом и ничего не бойся!

Но чем ближе надвигалась на них эта таинственная темная фигура, тем явственнее Вадик чувствовал, что был неправ. Ольга уже еле передвигала ноги, вцепившись ему в локоть и второй рукой. Хуже того: он сам начал ощущать реальный, нешуточный страх. А вдруг это не некое материализовавшееся тут потустороннее зло, а вполне реальный господин Борис Савинков собственной персоной? Выследил их! Или кто-нибудь из отморозков Красина? А у него сейчас и револьвера-то с собой нет…

И только когда почти уже поравнявшийся с ними незнакомец чуть приподнял над шевелюрой котелок и, слегка поклонившись, не глядя на Вадима, с легким европейским акцентом вежливо осведомился у Ольги: «С вами все в порядке, ваше императорское высочество? Не нужно ли помочь?» – до него дошло, кто же это. Перед ними стоял британский посол! Сэр Чарльз Гардинг собственной персоной. Ольга Александровна, наконец, тоже поняла, кто именно нагнал на нее столько ужаса, и, медленно выходя из ступора, все еще заплетающимся от пережитого языком выдавила:

– Вы очень любезны, сэр Чарльз. Но… Благодарю вас, все хорошо… Просто вдруг чуть-чуть голова закружилась…

– Добрый день, господин Банщиков. Рад видеть и вас также. Вы ведь, без сомнения, поможете Ольге Александровне добраться до дворца? Все-таки головокружение не симптом здоровья, к сожалению. Хотя тут вам, как врачу, должно быть виднее. Моя карета у входа в сад, могу предоставить ее в ваше полное распоряжение.

– Здравствовать и вам, многоуважаемый сэр Чарльз. Спасибо большое, мы вполне доберемся сами. Здесь недалеко. Не волнуйтесь, пожалуйста, просто ранняя зима, перепады атмосферного давления… Кстати. Простите за нескромный вопрос, а вы всегда приезжаете за двести метров на карете? – неловко попытался сострить Вадим.

– Нет, что вы! Это было бы слишком суетно даже для посланника его величества, любезный Михаил Лаврентьевич, – сдержанно улыбнулся англичанин. – Просто так вышло, что сегодня я срочно уезжаю в Лондон. На дорогу решил прогуляться немного. Проститься с Санкт-Петербургом. До поезда еще есть время…

– Вот как? Покидаете нас… И надолго?

– К сожалению. На родине приболела моя дражайшая супруга, и врачи рекомендуют мне обязательно прибыть. Что, если откровенно, совсем меня не радует. Узнав о несчастном моем затруднении, его величество король Эдуард и его величество государь император Николай Александрович соблаговолили предоставить мне две-три недели для устройства личных дел.

– Вы уезжаете через Берлин или Париж?

– Нет. Через Гельсингфорс. Мне немножко повезло. В Швеции с оказией наш крейсер. И Адмиралтейство дало согласие забрать меня в Портсмут на его борту. Корабль уже вышел из Стокгольма.

– Что ж, тогда добрый путь вам, сэр Чарльз. Скорейшего выздоровления вашей супруге, а вам – возвращения к нам, в Россию.

– Спасибо. Надеюсь, что мы вскоре обязательно встретимся. И хотя день рождения я не смогу теперь отпраздновать в Петербурге, как планировал, надеюсь, после моего возвращения мы что-нибудь придумаем. Буду весьма рад вас обоих увидеть в наших посольских стенах.

– Конечно, сэр Чарльз. Еще раз – спасибо, и счастливого вам пути…

Дикий грохот потряс, казалось, весь дом, бесцеремонно вытряхивая из неги последних снов его обитателей.

– Откройте, полиция!!

За дверью молчали. Наблюдатели на улице увидели, как одно из окон третьего этажа осветилось светом свечи, там промелькнула чья-то тень. И – тишина…

Добропорядочные граждане должны были открыть дверь немедленно, как только прозвучали эти слова. Вот только добропорядочных граждан за дверью, похоже, не было. А граждане недобропорядочные открывать полиции не стали. Городовые помолотили по двери сапогами и рукоятками револьверов еще минуту. Потом начальство поняло, что в этот раз что-то пошло не так. – Ломайте! – заорал штаб-ротмистр в голубой шинели.

Двое дюжих городовых, разогнавшись, врезались в дверь. Именно так они всегда врывались в воровские притоны. Опыт подсказывал, что после подобного удара дверь вылетала чуть ли не к противоположной стенке помещения. Но… не в этот раз. Ощущение было такое, словно плечом пытались проломить скалу. После второго удара что-то хрустнуло, и один из гигантов, матерясь, схватился за плечо. Второй недоуменно захлопал ресницами:

– Так это, вашбродь, не открывается…

– Фельдфебель! Крикни, чтобы ломали черный ход!

Черный ход ломали долго. Дверь черного хода ничуть не уступала двери парадного по толщине и прочности, а из инструментов у полиции были только кулаки, шашки и рукояти револьверов. Еще через пять минут жандарма осенило:

– Степан! Найди дворника!

Распространяющий смесь чеснока и махорки дворник принес топор. Прорубив в двери отверстие, городовой заорал:

– Вашбродь! Тут решетка!

Принесли кувалду. От могучих ударов с потолка сыпалась штукатурка, где-то лопались стекла и гудело в головах…

Бум! Бум! Бум!..

– Прелестно. Не надоело еще, господа? – Молодой человек в элегантном костюме, с медицинским чемоданчиком в руках укоризненно смотрел на жандарма, напоминающего мельника в своем засыпанном штукатуркой форменном прикиде.

– Господин Банщиков? – Штаб-ротмистр удивленно воззрился на костюмоносителя, которому обещал показать, «как надо арестовывать бомбистов». – Но мы же…

– Перекрыли все входы-выходы. Знаю, знаю. Но я вас перехитрил и вышел через их вход. И перестаньте ломать косяк. Не поможет. Сейчас я ее открою, и вы сможете посмотреть на засовы и решетки. А еще посмотрите вот на это. – Молодой человек сунул руку в саквояж и извлек оттуда… здоровенный вороненый маузер и несколько раз выпалил прямо в дверь, под аккомпанемент визгов кого-то из местных жительниц.

– Там стены досками обиты, потом посмотрим, как глубоко пули в дерево вошли, – прокомментировал он удивленные взгляды городовых, рассматривающих пробоины в нижней части двери, – за сим вашу тренировку по проникновению в помещение, где находятся заговорщики, объявляю законченной. Ибо они уже сбежали через потолочный лаз в квартиру этажом выше и далее через чердак крышами. Теперь давайте я вам, – выделил голосом укоризненно глядящий на жандармов доктор, – расскажу, как надо вламываться в квартиру, полную вооруженных и готовых к бою злоумышленников…

Неудавшийся убийца Банщикова, эсер Яша Бельгенский, почил-таки не напрасно. Террорист рассказал Вадику все, что он знал. В том числе и адрес конспиративной квартиры, где его инструктировало руководство ячейки. Все аккуратненько и цивильно. Никаких трущоб, никаких потайных ходов и прочего, чем грешат авторы романов про Пинкертона. Обычный доходный дом на обычной улице, семь минут пешком до Невского. В этом доме братья Блюмкины не первый год снимают две квартиры.

В одной живут, а другую, этажом ниже, приспособили под фотостудию. Очень удобно. Пришел человек, заказал себе фотокарточку, или фотопортрет, или еще чего. Люди ходят постоянно, потому как фотография нужна всем, особенно если хорошая. А если кто кроме фотографий и прокламации с гектографа унесет, так оно незаметно, да и одно другому не мешает…

Проблема была в том, что брать эту парочку надо было быстро, тихо и так, чтобы братья ничего не успели уничтожить.

В принципе, жандармы дураками не были. В основном…

Вот только данный конкретный штаб-ротмистр с «редкой» фамилией Сидоров и еще более «редким» именем Иван… То ли он и вправду дурак, то ли ничему не обучен. В голове у Банщикова всплыли строки из еще не написанной в этом мире книги: «Когда в дом начали ломиться, перед тем как уйти через черный ход, я разрядил в них магазин браунинга прямо через дверь. Стрелял не целясь, стремясь притормозить жандармов, и с удивлением узнал, что двое из них были ранены, причем один позднее скончался. В верноподданническом рвении они столпились перед дверью, хотя и знали, что мы вооружены и терять нам нечего…»

Оружие руководство ячейки партии социалистов-революционеров, естественно, имело. Как и основания отстреливаться до последнего патрона. Ибо в случае поимки им по новому «Уложению о наказаниях в военное время» грозила виселица. А вот жандармам этих субчиков нужно было брать исключительно живыми и не особо помятыми.

Собственных «групп быстрого реагирования» у жандармского отделения пока не было, а местные полицейские не годились из-за возраста и плохой реакции. Пришлось идти на поклон к командиру Лейб-гвардии атаманского казачьего полка за казаками, которым и было оказано доверие «захватить анархистов-бомбистов, собирающихся взорвать царя-батюшку за денежку аглицкую»…

Во дворе дома № 3 на Обводном канале стоял дым коромыслом. В самом прямом смысле этого выражения. По какой-то причине на чердаке загорелся всякий хлам, который всегда образуется там, где долго живут. Ринувшиеся было на тушение пожара обитатели дома обнаружили, что двери на чердак заперты, а замки безнадежно заржавели. К счастью, на пожарной каланче заметили дым и через пару минут во двор, громыхая и звоня колоколом, въехали сразу две пожарные телеги с водяными бочками, насосами и раздвижными лестницами.

Брандмейстер умело распоряжался. Телеги подвели поближе к дому, опустили опоры, лестницы начали подниматься к дымящейся крыше, разматывая за собой рукава пожарных шлангов. По одному пожарному вбежало в каждый подъезд, стуча в двери квартир и требуя, чтобы жильцы немедленно выходили во двор. Вот лестницы достигли края крыши, и пожарные, таща за собой рукава, скрылись в слуховом окне. Запыхавшиеся от быстрого бега городовые встали у подъездов «всех выпускать, никого не впускать». Их коллеги замерли у черного хода. Из подъездов выбегали немногочисленные по полуденному времени жильцы, волоча с собой кошек, канареек, ежиков и прочих домашних любимцев. Последними вышли топорники, крича брандмейстеру, что дом эвакуирован.

– Все жильцы покинули объект возгорания? – спросил городовой у дворника.

Тот встал на пожарную телегу, повертел головой и начал шевелить губами, загибая пальцы. В это время четверо городовых на улице достали из кармана какие-то обрезки труб, дернули за свисающие веревочки и, дождавшись шипения и густого дыма, со всей молодецкой силушки швырнули полдюжины обрезков в окна квартиры на втором этаже, а еще пяток – этажом ниже.

– Аркашки Блюмкина нет, кажись! – закончил нехитрые арифметические подсчеты дворник.

– У моего брата срочная работа! – закричал Михаил Блюмкин – невысокий человечек с грустными глазами, проталкиваясь к городовому. – Он не может сейчас выйти из дома!

– Александр! – заорал брандмейстер подчиненному. – Мухой в подъезд, выведи этого работягу. Не справимся, сгорит ведь, дурень!

– Вы не понимаете! Ему надо… – начал было Михаил, но закончить не успел. Городовой, коротко глянув по сторонам и убедившись, что все, открыв рты, следят за работой пожарных[2], резко пробил ему кулаком в область сердца и, подхватив под мышки охнувшего и начавшего оседать на землю Блюмкина, со словами «Вот сейчас к доктору отведем и тебе полегчает», полуповел, полупонес находящегося на грани отключки активиста партии социалистов-революционеров к карете скорой помощи.

Тем временем посланный в подъезд пожарный, поколотив в дверь руками, ногами и даже каской, выбежал во двор и отрапортовал старшему, что «двери прочные, закрыты, никто не отвечает, а из-за них дымом тянет». Возница подтвердил, что в окне первого этажа, забранном прочными решетками, ничего не видно из-за сизого дыма. Одна из пожарных телег опустила свою лестницу до окна второго этажа, и сразу трое пожарных под крики брандмейстера «Маски! Маски не забудьте, отравитесь!» запрыгнули в окно.

Еще трое их коллег вбежали в подъезд, уперли опоры домкрата в стену рядом с дверью квартиры № 1, закрепили удлинительную штангу, уперли окованную металлом подпорку в дверь квартиры № 2 и бодро заработали рычагами[3]. Через какую-то минуту искореженная дверь вместе с засовом и косяком рухнула внутрь квартиры.

В подъезд повалил вонючий, едкий дым, а тройка пожарных, нацепив на лица смоченные водой плотные повязки, рванулась внутрь. Через пару минут они вернулись, неся на руках заходящегося в диком кашле второго активиста-эсера, которого тут же аккуратно и бережно поместили в карету скорой помощи…

Готовя техническое обеспечение захвата, Вадик вспомнил многое из того, что рассказывал его преподаватель об органической химии вообще и ее использовании правоохранительными органами в частности. Идеально для бескровного захвата подходил ХАФ (хлорацетофенон), слезоточивый газ, обычно используемый для разгона демонстраций. В просторечии – «черемуха». Тот же препод рассказывал, уже после занятий, как в голодном 1993 году весь их факультет зарабатывал на жизнь тем, что создавал самодельные газовые баллончики со слезоточивым газом на базе институтской лаборатории. И даже попутно расписал заинтересовавшимся студентам нехитрую, в общем-то, технологическую цепочку…

Этот эпизод привел еще и к тому, что до выхода в море из Одесского порта вспомогательного крейсера «Ингул», которому предстояло миновать Проливы под флагом Доброфлота, лучшие фармацевтические предприятия Петербурга, Киева и Одессы две недели работали в две смены. В итоге на борт парохода, в добавление к обычным бочкам с составом для постановки дымовых завес, были загружены три десятка бочек с весьма секретным и дурно пахнущим содержимым…

За кадром «пожара» на Обводном осталось то, как накануне, глубокой ночью, казаки затащили на чердак железный лист с дымошашкой, запал которой был подсоединен к будильнику, а перед возвращением аккуратно налили из масленки клея в дверные замки…

Жильцы дома остались обсуждать доблесть мужественных пожарных, а арестованных отвезли в «жандармские застенки» для приведения в нормальное состояние и последующей «разработки».

Доктор Банщиков вел светскую беседу с господином Гоцом, который все еще нервно протирал слезящиеся глаза платком.

– Итак, ваша еврейская ячейка партии социал-революционеров получила заказ на мое устранение, господин Поц. Причем, что очень интересно, именно рядовая ячейка партии, а не компашка террористов, профессиональных убийц и идейных последышей господина Гершуни, которых вы, господа эсэры, в своем кругу нарекли Боевой организацией.

– Не Поц, а Гоц, я попрошу вас… И почему еврейская? У нас полно русских патриотов, малороссов, в составе Центрального комитета латыш есть, финны участвуют, поляки. Мы выше национального…

– Конечно! Вот только в руководстве все Штейны и Зоны, за исключением уникума Чернова. Зато взрывать себя милашка Гершуни отправляет все больше русских студентов-недоучек и дурех из «благородных девиц» с запудренными мозгами. В этом плане Яша оказался удивительным исключением. Так что кому вершки, кому корешки, это нам понятно. Хоть для конспирации фамилии поменяли бы, что ли, господин Гоц[4] или ввели бы в бюро побольше не евреев. Но вы и до этого дорастете, если вам позволить… Хотя теперь, в этот раз, наверное, уже не позволим… А «поц» в вашем случае не фамилия, тут вы правы. Это эпитет. Ну, кто посылает на боевую акцию близорукого, как крот, исполнителя?

– Да! Мы не беззубый местечковый Бунд! На борьбу здесь встают даже больные и немощные. Ибо переполнилась чаша терпения моего народа. Почему в России, как ни год, так проходит кровавый еврейский погром? И почему это единственная страна, где есть черта оседлости? Почему для нас установлена процентная квота в институты? Вы считаете это справедливым?

Яков… Жаль парня… Но он сам просился, даже в ЦК писал! Вам должок хотел отдать. Лично я считал и считаю, что на работе в массах он был бы куда полезнее. Эх, молодость-горячность…

– Справедливости ищете? Понимаю… Но почему-то именно господа «русские» журналисты типа небезызвестного вам Жаботинского на «собранные русским народом гроши», приплывшие от Леебов да Кунов из-за океана, провоцируют своим мерзким бумагомаранием эти самые погромы. Возражать станете? Только по существу, если можно. Молчите? Правильно молчите… Черта оседлости, «кухаркины дети», говорите…

Согласен, кстати: действительно несправедливо. И также согласен, что с дискриминацией по расовому и религиозному признакам в России нужно заканчивать. Правда, не понимаю, как вы забыли о том, что эта самая «черта» в свое время спасла множество ваших предков-соплеменников от геноцида в Европе. И еще не понимаю, как мое убийство, например, могло все это исправить? Вызвать очередной еврейский погром – это да, таки могло.

Хотя и я мог бы вам напомнить, откуда именно растут ноги у всех вами перечисленных эксцессов. Если бы я, заявившись в ваш дом, вам по пять раз на дню говорил, искренне в это веря, что «я лучше вас по праву рождения», что именно я, и только я «богоизбран», что вы вообще – гой, сиречь «недочеловек, по отношению к которому мне все дозволено», как бы, интересно, вы все это терпели?..

Что тут смешного? Ну, может быть, вы и я – достаточно образованные люди, чтобы отнестись к этому с юмором, особенно если вы начнете шутить по этому поводу первым. Но требовать того же от темного русского мужика, который и читать-то в массе своей не умеет, – извините, не могу-с. Да и не только русского, вы же сами прекрасно знаете, что евреи преследуемы повсюду в мире, кроме Североамериканских Штатов. Поверьте, по сравнению с тем, что может произойти в Германии лет так через тридцать, нынешние российские погромы это так, просто сущая безделица. Там процесс будет индустриализирован, и уж в этом винить русских будет сложно.

Может, все же и вы как-то этот процесс со своей стороны инициировали? И регулярно подпитываете? Помимо евреев столь же гонимой нацией в мире являются только цыгане, ну, там-то все понятно – кочуют, попрошайничают, воруют лошадей, нигде не работают… Короче – их асоциальный образ жизни раздражает. Вы понимаете намек?

– Так и что делать нам, бедным евреям, – тут Вадик не смог удержаться от ухмылки, – если власти им просто не дают нормально, по-человечески работать? Есть списки запрещенных для нас профессий, городов проживания…

– Вот прямо так-таки и не дают? Ах, отобрали доходы введением водочной монополии? Таки жестоко? Но вы умнички, не растерялись. Не к станку же или за плуг вставать! Кто контролирует в России торговлю главным продуктом экспорта, хлебом? А кто производит? Весь народ видит, что тот, кто хлебушек посеял, вырастил, собрал да обмолотил, имеет с пуда в разы меньше, чем тот, кто его всего-навсего перепродал! А кто перекупает по дешевке товар у ворот рынков, чтобы потом продать с прилавка втридорога? За такое и я бы удавил, поверьте… С образом «бедного еврея» это не очень коррелирует.

Что касается черты оседлости… Судя по результатам еврейских погромов в городах, где евреев официально быть не может, это правило все одно не работает. Хотя, если хотите знать мое мнение, все это может и должно быть отменено. И оседлость, и квоты, и прочие оскорбительные искусственные ограничения.

Но главное – я считаю, что у евреев, как и у любой другой исторически сложившейся нации, должна быть своя страна. Тогда у вашего народа будет выбор – строить свое общество, как оно вам самим видится на своей земле, или жить в чужом, но меняя свои идеи и принципы под выбранное место жительства. А не наоборот.

Я вот, к примеру, если перееду жить в Лос-Анджелес, в тулупе, треухе да валенках по улицам ходить не буду. А если буду настолько туп и негибок, что стану, – должен буду смириться, что надо мной все окружающие ковбои хихикают. А иногда и постреливают, до политкорректности этот мир пока не дорос… И слава богу!

Кстати. Вот вы, Абрам Рафаилович, какое именно место вы выбрали бы для создания еврейского государства?

– В этом мире, молодой человек, есть только одно место, которое любой еврей, даже самый не религиозный, признает своей родиной, – слегка обалдевший от столь оригинального монолога Гоц, которому на решение еврейского вопроса вроде было совсем наплевать, вдруг выпрямился в кресле и, кажется, начисто забыл о своем положении, – но туда нам, евреям, путь заказан уже тысячу лет. А уж о создании там своего государства, об этом даже и мечтать бесполезно… Бесполезнее даже, чем о построении, скажем, в России справедливого общества, в котором к человеку будут относиться не исходя из национальности и происхождения, а только исходя из его способностей и талантов.

– Вы не забыли добавить «исходя из его наличного капитала и капитала его семьи»? Но самое смешное – я ничего против построения такого общества не имею. Я только не хочу, чтобы во время этой стройки пришлось перебить и выгнать за кордон четверть населения страны: идея теряет смысл, в долгосрочной перспективе. Ну, а насчет еврейского государства у стен Иерусалима, – при имени этого древнего города атеист и революционер Гоц нервно вздрогнул, – в моем разумении, это совсем не так уж и невозможно. И не только в моем.

– И как вы себе такое представляете? Это просто бред какой-то! Фантастика!

– Напротив, любезный мой Абрам Рафаилович. Представляю себе, как нечто вполне даже реальное. В отличие от сепаратистских бредней некоторых деятелей из вашего ЦК и верхушки Бунда про некую Южно-Русскую республику со столицей в Одессе… И откуда такая местечковая ограниченность? Хотя понятно, дело в хлебе и винной монополии, своя рубашка ближе к телу, не так ли?

Но Палестина – это осуществимо. Причем, если обстоятельства сложатся удачно, в перспективе всего нескольких лет. Ну, или максимум, полутора-двух десятилетий. Открою вам один маленький секрет: через некоторое время государь намечает встречу с неким господином Герцлем. Вам ведь знакома эта фамилия? Император решил поддержать некоторые его идеи. Словом и делом…

Может, валерьяночки попросить? Нет? Хорошо, тогда продолжу.

Как вам прекрасно известно, у России есть свой интерес и давняя мечта на Востоке – проливы и Константинополь. Для овладения ими нашей империи, так или иначе, придется разобраться с Турцией. А при ее развале и разделе организация некоего государства на одном из ее осколков – дело техники и международных конгрессов. Если бы евреи боролись за это с той же энергией и одержимостью, с которой они пытаются раскачать фундамент государства российского, строя планы на создание своего государства как раз в границах вышеозначенной черты оседлости, то эта идея могла бы быть осуществлена лет так через десять-пятнадцать самое позднее…

Это при условии безоговорочной поддержки исторического движения России вашим народом, естественно. Да и погромы под это дело прекратить можно практически мгновенно.