Всего лишь тень Жибель Карин
Еще не время, Хлоя. Это не тебе решать…
Не подчиняясь голосу, она уплывает в тихие воды, глубокие и темные…
Веки снова поднимаются.
Слабое осознание своего тела. Того, что оно дрожит и им овладевает холод.
Хлоя приходит в себя с диким воплем. Сердце – одна сплошная боль. Оно пытается биться, оно бьется. Руки прикасаются к чему-то ледяному, влажному.
Ей требуется несколько минут, чтобы понять, что она лежит в ванне. В своей ванне.
Что по ее телу струится вода.
Струя душа бьет по ногам и животу. Она пробует подняться, чтобы увернуться от мучительного потока, но тяжело падает обратно.
Прекратить эту пытку.
Ей удается дотянуться до крана. Чувства медленно просыпаются. Глаза начинают узнавать окружающее. Ее халат валяется на полу ванной, верхний свет включен. Хлоя умудряется вылезти из ванны, оседает на пол.
Она жива и в слезах.
Хватает полотенце, наматывает на себя, дрожит все сильнее. Зубы выбивают дробь.
Нет, нет, нет!
Мозг всплывает из небытия, она бьет кулаком о стену. До крови.
Боль напоминает ей, что она жива. Возвращаются слова, не утерявшие изначальной жестокости.
Между нами все кончено. Точка. Я ухожу от тебя.
Блуждающий взгляд ищет объяснения. Почему. И как.
Она вспоминает. Спальня, таблетки, раскинутые крестом руки.
Гром, смыкающиеся веки.
Самой ей это не удалось бы. Раздеться, залезть в ванну.
Еще не время, Хлоя. Это не тебе решать…
Теперь она знает по крайней мере одно: Тень не хочет ее смерти. Тень хочет, чтобы она жила.
И правит Тень.
А у Хлои не осталось даже возможности ускользнуть. Умереть.
Ни единой лазейки.
Она снова плачет, лучший способ согреться.
Он хочет, чтобы я жила.
Чтобы убить меня собственными руками.
Выблевать собственные кишки, вывернуть внутренности, пока не начнет рвать кровью.
На коленях, голова в унитазе. Вот кошмар раннего бледного утра.
Вот все, чего она добилась.
Шах и мат.
Хлоя встает на ноги, спускает воду. Склонившись над раковиной, полощет рот.
Подняв голову, видит свое отражение в большом зеркале. Набрякшие веки, ввалившиеся щеки и мертвенно-бледная кожа. Она выглядит чудовищно. На секунду мелькает мысль: если она покажется в таком виде Бертрану, то есть шанс, что он сжалится над ней. Шанс, что он примет ее обратно.
Я хотела умереть ради тебя, любовь моя. Ты видишь?
Хлоя закрывает глаза. Она внушает себе отвращение. Ненавидит себя, как никогда и никого прежде.
Доковыляв до комнаты, снова забирается под стеганое одеяло. Пистолет лежит рядом на подушке. Совсем близко. Конечно, так было бы быстрей и надежней, чем снотворное. Ее пальцы касаются рукоятки.
Больше ни желания жить, ни желания умереть.
Парадокс блужданий.
Возможно, мужество покинуло ее. Возможно, она отдалась на волю Тени.
Между нами все кончено. Я ухожу от тебя.
– Бертран, любовь моя…
Тихо льются слезы.
– Почему ты так со мной поступил? Почему ты больше не хочешь меня?
Горе и жуткое чувство брошенности почти изгнали страх.
Страх Тени.
Все невыносимо, и ничто не важно.
Пусть приходит, хоть сейчас.
Пусть делает с ней что хочет.
Ты думала, что сумеешь от меня ускользнуть? Ты думала, у тебя есть выбор?
Еще одна ошибка, мой ангел…
Но ты все равно будешь их делать, одну за другой!
Нужно время, чтобы ты поняла. Время, чтобы ты приняла.
В этой игре есть правила. Они простые.
Я командую, ты подчиняешься.
Я накинул цепь тебе на шею, я веду тебя туда, куда хочу.
Чем сильнее ты сопротивляешься, тем сильнее цепь тебя душит.
Ты больше ничего не решаешь. Единственный хозяин положения – я.
Когда ты наконец это поймешь?
Даже твоя смерть принадлежит мне.
Я твоя судьба, мой ангел.
Глава 30
Утро среды, шесть тридцать.
Меня зовут Хлоя; Хлоя Бошан.
Я жива. И я одна. Чудовищно одна.
Мне тридцать семь лет. Сегодня ночью я хотела умереть.
Хлоя проглатывает кофе. Еще один. Следовало бы избегать кофеина, сердце никак не может успокоиться. Она принимает пилюли, берется за мобильник, обнаруживает кучу пропущенных вызовов. На мгновение рождается надежда.
Она действительно умирает последней. Глупая союзница инстинкта выживания.
Но Бертран не звонил.
Пардье, да. Три раза.
Кароль два раза. Мать один.
Она прослушивает сообщения: Старик в ярости, этого следовало ожидать.
Хлоя собирает остатки внутренней энергии, чтобы перезвонить матери, которая обычно встает рано. У нее такой тусклый голос, что Матильда не узнает ее.
Нет, мама, ничего страшного… Просто очень устала. Главное, чтобы с папой все было в порядке… А как Лиза?
Она вешает трубку, рука замирает в сомнении. Но желание слишком сильно. Непреодолимо. Она набирает номер Бертрана, который даже передоз снотворного не смог стереть из памяти. Автоответчик, конечно же. Он наверняка спокойно спит. Рядом с другой женщиной?
Как ни странно, Хлоя в первый раз задумывается над тем, что он мог дать ей отставку из-за соперницы.
А вдруг они сейчас занимаются любовью? Она представляет себе его руки на коже другой женщины. Внутренности снова скручивает, горячая жидкость подступает к самым губам.
Она ищет слова, следовало отрепетировать текст перед генеральным прогоном.
– Это я. Мы могли бы поговорить, ладно? Я не понимаю, почему ты ушел вот так вчера вечером. Мне… Мне плохо, понимаешь. Очень плохо. Пожалуйста, скажи, что мы можем повидаться. Мне нужно, чтобы ты объяснил. Чтобы мы вдвоем поговорили. Позвони мне… Я люблю тебя, ты же знаешь.
Она чувствует себя жалкой, слезливой. И конечно же, это не то, что он желал бы услышать.
Но Хлоя не знает, что он хочет услышать, что он желает. Чего он ждет от нее.
Потом она запирается – на ключ – в ванной, долго стоит под душем.
Отмыться от попытки самоубийства – на это нужно немало времени. Отмыться от неодолимого желания смерти. От попытки бросить Лизу. От нарушенного обещания.
В конце концов она закрывает кран. Ее движения медленны и настолько же не точны, насколько не элегантны.
Тишина никогда не казалась ей такой невыносимой.
В спальне она одевается, не обращая особого внимания на выбор костюма.
Возвращается в ванную и приступает к мучительной, но необходимой процедуре макияжа. Скорее уж обновления фасада, учитывая масштаб бедствия. Тональный крем, румяна, тени для век, тушь.
Результат удручающий. Ничто не может скрыть ту разруху, что воцарилась у нее внутри.
Это не я.
Это не могу быть я! Я не могла пожелать себе смерти.
Это он вел мою руку. Все он, он, он…
Кто?
Четверть часа спустя Хлоя садится в свой «мерседес».
Дорожный пейзаж мелькает, как нечто размытое и лишенное всякой художественной ценности.
Что она здесь делает? Вчера еще она попыталась исчезнуть. А сегодня отправляется на работу.
Однако она чувствует, как что-то меняется. Чувствует, что она возвращается. Что Хлоя Бошан восстает из пепла. Сначала в ней зажигается огонек. Потом пламя растет, пока не добирается до мозга. Километр за километром ее руки становятся все уверенней, машина набирает скорость.
Я всегда боролась. Бертран меня бросил, я перестану хныкать и верну его. Он принадлежит мне и будет снова моим. Как и пост генерального директора. Он тоже принадлежит мне.
Остается Тень.
Лучше бы она позволила мне сдохнуть. Потому что я ее уничтожу.
Всего полчаса дороги. А Хлоя, настоящая Хлоя, снова здесь.
Как если бы она почерпнула в разведанных глубинах небывалую порцию силы.
Как если бы занюхала дорожку кокса.
Меня зовут Хлоя. Хлоя Бошан. И я еще не умерла.
Пардье прибывает на работу ровно в восемь. Проходя мимо кабинета Хлои, он останавливается. Она здесь, за компьютером.
– Здравствуйте, месье.
Он идет к ней с суровым лицом.
– Рад вас видеть! – иронизирует он. – Мы вчера вас заждались. Пришлось срочно отменять ваши встречи! И ни звонка, ни объяснения… Вы полагаете, здесь загородный клуб?
– Разумеется, нет. И я прошу простить меня.
Он не желает садиться, переносит игру на свое поле.
– Пройдите ко мне кабинет, – приказывает он.
Она идет за ним, он устраивается в великолепном кресле, оставляя ее стоять.
– Слушаю вас.
Хлоя делает глубокий вдох, выдерживает его взгляд.
– Я не могу вам сказать, почему отсутствовала.
Лицо Пардье становится еще суровее. Он удивлен, что она не выложила ему одно из своих экстравагантных оправданий.
– И все же советую вам объясниться. И как можно убедительнее. Потому что я не склонен спускать такого рода поведение. Если все начнут сбегать с работы, когда им заблагорассудится… куда это нас заведет?
– Ладно… Я не пришла, потому что меня пытались убить.
Он был готов почти ко всему. От Хлои он ожидал самых невероятных измышлений. Но тут он должен признать, что ей удалось выкинуть нечто оглушительное. До такой степени, что он замолкает, глядя на нее.
Но Хлоя не намерена продолжать, предоставляя ему самому разбираться с этой неудобоваримой новостью.
– Кто пытался вас убить? – спрашивает он наконец.
– Я.
Такое ощущение, что Пардье уменьшается в размерах в своем огромном кресле. И каждый удар словно дубинкой вколачивает его все глубже.
– Но как же так, Хлоя… почему?
– Это вас не касается. Кстати, это никого не касается.
Пардье на секунду отводит глаза. Ему определенно не по себе.
– Хлоя, вы молоды, талантливы и умны. Вы же не сделаете подобную глупость?
– Теперь все улажено. Я не повторю попытку. И я бы попросила вас, чтобы этот разговор остался между нами.
Она смотрит на него невероятно жестким взглядом. Он явно под впечатлением.
– Разумеется, но… Признаться, я беспокоюсь. Вы уверены, что не хотите рассказать?
– Абсолютно.
Непреклонный тон, каменное лицо.
– И не беспокойтесь за меня, – добавляет она. – Страница перевернута. И я вернулась с того света еще сильнее, чем раньше, будьте уверены.
– Именно такое впечатление вы и производите, – довольно робко сообщает Пардье.
– Это не только впечатление… У меня много работы. С вашего позволения, я хотела бы вернуться в свой кабинет.
– Идите, – бормочет Старик.
Она разворачивается и уходит, оставив его ошарашенным в его роскошном кабинете. Она запирается в своей берлоге, раздвигает шторы.
Можешь разглядывать меня в бинокль, если у тебя от этого встает. Я не боюсь тебя.
Так или иначе, я больше ничего не боюсь.
Он мог бы нарисовать план больницы с закрытыми глазами. Все мерзкие закоулки этого заведения отпечатались в его извилинах, как на качественной кинопленке.
Он часами бродил по коридорам, и серые стены пропитались его тоской. Теперь он часть обстановки. Мимо него проходят, не замечая.
После недолгого визита к стеклянной перегородке и тихой мольбы, обращенной к Лавалю, Гомес решил все же поехать домой.
Его удивило, что снаружи уже занялся день. Что земля продолжает вращаться. Он готов был поклясться, что все замерло на месте в эту ночь кошмара.
Он потерял представление о времени.
Он все потерял.
Он прикуривает сигарету, садится в машину и какое-то время пытается припомнить, куда ехать.
Дорога мелькает все быстрее. Веки так и норовят закрыться. Ведь он не спал уже очень давно, разве что урывками по несколько минут на той проклятой скамейке.
Веки норовят закрыться. Окончательно.
Потому что он больше не может видеть, во что он сам превратился.
Вдовец. И к тому же мокрушник.
Нет, просто убийца. Это было совершено непредумышленно, господин прокурор.
Наконец он подъезжает к дому. Не имея сил искать свободное место, бросает машину во втором ряду, опускает противосолнечный козырек, на котором большими белыми буквами написано ПОЛИЦИЯ.
Вызывает лифт, потому что не способен подняться на пару этажей. Ключ поворачивается в замке, его встречает гробовая тишина, ухмыляясь в лицо. И добивает его.
Какое-то мгновение он неподвижно стоит посередине гостиной. Как среди развалин. Потом тащится в ванную, стаскивает одежду и забирается в душевую кабину.
Он не спал, не ел, не мылся.
Живой мертвец.
Горячая вода не сможет смыть все, что он натворил. Его преступление.
Пацан пока жив. По-прежнему в коме.
Ему двадцать пять лет. У него осталась одна нога и, скорее всего, лишь несколько часов жизни.
Приговорен к смерти или к существованию овоща.
Гомес бьет кулаком по кафелю. Еще раз. Все сильнее и сильнее.
Потом начинает биться о стену головой.
Вода становится красной. У его ног и в мозгу образуются водовороты.
Но это приносит облегчение. Вымотаться, поранить себя, наказать – от этого легче.
Он предпочел бы бить Башкима, разнести ему череп, размозжить ноги. Но Башким далеко. Тогда пусть будет стена. Этот кафель выбирала Софи, и он напрасно старается его разбить.
Он опускается на пол кабинки, одуревший от боли, и смотрит, как течет его кровь.
Потом ложится на кровать покойной. Скорчившись голым на матрасе. Умирая от усталости, холода, стыда.
Просто умирая.
И засыпает через несколько минут, убаюканный ее запахом, которым все еще пропитана комната.
Наступает ночь, Хлоя выходит из агентства.
С Пардье они в течение дня больше не виделись. Он забился в свой кабинет, как будто боялся встретить в коридоре монстра.
Холодного монстра, победившего смерть.
«Мерседес» выезжает с подземного паркинга. Хлоя машинально смотрит в зеркало заднего вида. Но машин так много… В которой из них сидит он?
«Вальтер» рядом, на пассажирском сиденье. Ждет своего звездного часа.
Километры и километры по автостраде. Едет на малой скорости, тормозит. Опять трогается с места. Наконец показывается съезд. Скоро это мучение закончится.
Хлоя замечает, что она выбрала направление на Кретей. Направление к комиссариату.
Да, именно так и следует поступить. Вернуться туда и убедить их.
Последняя попытка. Чтобы доказать себе, что у нее нет другого выхода, кроме как таскать повсюду пистолет в своей дорогущей модельной сумочке.
Она паркует «мерседес», прячет оружие в бардачок.
Если они ее не выслушают, пусть сами потом отвечают. Если они ее не выслушают, то сделают из нее убийцу.
Александр открывает дверь комиссариата и замирает.
Это она. Та незнакомка, встреченная на берегу Марны.
Идет прямо на него, как и в первый раз.
Он заходит, она выходит. Они чуть задевают друг друга.
На ее лице такая тоска… А в глазах столько гнева.
Она удаляется, он смотрит вслед и не может оторвать взгляда.
Потом направляется к стойке, спрашивает дежурного:
– Женщина, которая только что вышла, кто она?
– Приходила подавать жалобу. Она была у лейтенанта Дюкена, майор.
– Спасибо.
Вместо того чтобы подняться к себе на этаж, Гомес сворачивает к маленьким кабинетам, где принимают жалобы. Дюкен занят, Гомес делает ему знак. Тот извиняется и выходит к Александру в коридор.
– Как Лаваль?
– Живой, борется, – кратко отвечает Александр.
У него едва поворачивается язык, чтобы выговорить это.
– Тем лучше. Чем могу помочь, майор?
– Женщина, которая только что вышла из твоего кабинета… высокая, с длинными каштановыми волосами. Зачем она приходила?
Лейтенант возводит глаза к небу.
– Какая-то сумасшедшая, чтоб ее…
– Объясни, – велит Гомес, хмуря брови.
Лейтенант вдруг белеет.
– Вы ее знаете? – спрашивает он с опаской.