Дорога смертной тени Нури Альбина

Глава пятая

Однако искупаться не получилось: штормило. Волны были не такими уж большими, однако спасатели выгоняли на берег каждого, кто пытался залезть в воду. Море недовольно шкворчало, яростно бросалось на берег, захватывало лапами гальку, тащило ее в глубину и швыряло обратно.

Пляж казался неприютным, почти враждебным, с моря тянуло прохладой. Люди уныло разворачивались и уходили прочь: раздеваться и загорать никому не хотелось.

Митя и Лина сидели на лежаках.

– Холодно, – сказала Лина. – Дрожь бьет.

– Пойдем отсюда, – предложил Митя.

– Куда? На экскурсию какую-нибудь?

Они решили погулять по Локко. Пару часов бродили по улицам, зашли на рынок и зачем-то купили черешни, хотя оба ее не любили. Разговор не получался: каждый думал о прошлой ночи, но обсуждать это вслух духу не хватало.

– Настроения нет. Наверное, просто не выспались, – проговорил Митя в ответ на свои мысли.

– Хочешь спать?

– По-моему, я уже есть хочу. А ты?

– Тоже не отказалась бы. Пойдем в «Подсолнухи»?

Им нравилось обедать в этом маленьком ресторанчике, расположенном в глубине городка. В «Подсолнухах» была отличная кухня, тихая и уютная атмосфера. Лина уселась за облюбованный ими столик возле окна и принялась изучать меню, Митя отправился мыть руки. Под потолком лениво жужжал вентилятор, популярный певец с надрывом кричал о том, как он счастлив.

У барной стойки сидели парень с девушкой. На спине у парня болталась ковбойская шляпа, он выглядел хмурым и нервно покусывал губу. Девушка тоже насупилась и время от времени что-то сердито говорила спутнику на ухо. Перед ними стояли бокалы, из которых они не сделали ни глотка.

Туалетная комната располагалась неподалеку от кухни, дверь которой была приоткрыта. Возвращаясь за столик, Митя невольно заглянул внутрь и увидел, что у разделочного стола хлопочет хозяйка заведения – Мария. Ее дочь работала официанткой и помогала на кухне, в небольшом баре хозяйничал зять. Муж Марии давно умер.

– Добрый день, – громко поздоровался Митя.

Мария, крупная женщина с мягким, круглым лицом, обернулась к нему всем корпусом.

– Покушать зашли? – задала она свой обычный вопрос.

Как будто сюда можно было зайти зачем-то, кроме еды.

Митя вопроса не услышал. Он смотрел на руки поварихи, впервые обратив внимание на то, какие они мощные, почти мужские. В правой руке Мария сжимала большой нож, в левой – окровавленную младенческую головку. С широкого лезвия на пол капала кровь. Кровью были перепачканы и короткие толстые пальцы с остриженными под корень ногтями, и белый кружевной передник. Митя просипел что-то и поднял взгляд, уставившись поварихе в лицо. Старался сказать хоть слово, но горло сжал спазм. Мария по-прежнему улыбалась как ни в чем не бывало.

– Покушать, говорю, зашли? – переспросила она.

Митю замутило. Он бросился обратно в туалет, и его вырвало желчью – в желудке ничего не было. Стоял, согнувшись, вцепившись в края раковины, полоскал рот, в ушах шумело, и сквозь этот шум он слышал громкий, встревоженный голос Лины. Мария отвечала ей, к их голосам примешивались еще чьи-то – должно быть, юноши и девушки, что сидели у стойки.

Когда Митя оторвался от раковины, умылся и вышел в коридор, все скучились вокруг него: Лина, Мария, даже угрюмая парочка. Молодые люди теперь выглядели озадаченными.

– Что случилось? – раз за разом спрашивала Лина. – Тебе плохо?

Митя посмотрел на Марию, на лунообразном лице которой застыло почти комичное беспокойство. Потом бросил взгляд на полные руки поварихи – крови на них не было. Фартук тоже был идеально чистым.

– Что вы там делали? – проговорил он. Горло саднило.

– Я? – Мария оглянулась по сторонам, словно ища поддержки.

– Что… – Митя запнулся, – вы держали в руках?

– Помидор, – сказала повариха. – Резала помидор. Салат делала. Греческий.

– Греческий.

– Ну.

Он сделал пару шагов в сторону и снова заглянул в кухню. На разделочном столе лежал большой ярко-алый помидор. Рядом валялся тот самый нож, который Мария только что держала в руках.

Из ресторанчика Лина и Митя вышли обнявшись: Митю шатало от головокружения, жена его поддерживала. Пакет с черешней так и остался на столике.

Мрачная пара вернулась к стойке, проводив возмутителей спокойствия настороженными взглядами. Наверное, оба едва сдерживались, чтобы не покрутить пальцами у виска.

Мария, которая вроде бы ни в чем не была виновата, сокрушенно извинялась, сама не понимая за что. Ему хотелось попросить ее замолчать, он не мог выносить звука ее голоса, но слова не шли с языка, и он только махнул на прощание рукой. Расстроенная хозяйка ушла на кухню, продолжая что-то бормотать себе под нос.

Про обед, конечно, забыли. Митя был уверен, что ни за что и никогда больше не сможет есть в «Подсолнухах». Ноги его там не будет.

– Тебе что-то привиделось? – осторожно спросила Лина, когда они перешли дорогу и сели на скамейку в тенечке.

– Не важно. Забудь.

Слишком часто ему стало «видеться». Раньше этого никогда не было. Может, от жары? Или от запаха чертового можжевельника? Возможно, у него аллергия. «Или с Локко что-то не так», – подумал Митя, и ему вдруг захотелось убраться отсюда.

Вместо этого они пошли в свой отель и легли спать. Митя заснул сразу же и проснулся тоже быстро, без обычного тягучего перехода из одной реальности в другую. Открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: Лина сидела рядом и пристально глядела на него.

– Напугала, – выдохнул он.

– Прости, пожалуйста.

– Давно проснулась?

– Толком и не спала, – ответила жена. – Так, дремала и ворочалась, боялась тебя разбудить.

– У тебя не получилось бы: дрыхнул, как застреленный.

Она тихонько засмеялась и покачала головой.

Митя ушел в ванную и оттуда спросил:

– Какие у нас планы?

– Не знаю, – по обыкновению ответила Лина.

Планы всегда строил Митя.

– Давай на мыс сходим, к старому маяку, – предложил он.

Но на мыс они попали только на следующий день. Когда вышли во двор, их перехватил один из соседей, Артур, толстый смуглый мужик, сплошь покрытый татуировками. Он объявил, что у них с женой серебряная свадьба, и пригласил Митю и Лину отпраздновать событие. Жена Артура, которую звали Соней, дебелая блондинка в цветастом сарафане с тонкими бретельками, стояла рядом с мужем и кокетливо улыбалась.

Отказываться было неудобно, и Шалимовы до полуночи сидели за щедро накрытым на веранде столом, ели шашлыки, поднимали бокалы, пили сладкое красное вино и коньяк под витиеватые тосты.

Можно было, конечно, уйти и раньше, но Митя, тщательно скрывая это от себя самого, боялся повторения того, что случилось прошлой ночью. Мысль о том, чтобы отправиться наверх, лечь в кровать и выключить свет, была неприятной и пугающей. В результате он выпил куда больше обычного. Да что там, если говорить честно, напился как свинья. Кажется, даже горланил с Артуром песни и танцевал с Соней, но его уже не волновало, как он выглядит и как себя ведет.

Время от времени Митя ловил на себе обеспокоенный, несчастный взгляд жены, которая никогда прежде не видела его в таком скотском состоянии, но его мало заботила ее тревога. Даже наоборот, в какой-то момент он осознал, как его радует растерянность Лины. Ведь это по ее желанию они оказались в этом идиотском месте, вместо Греции или Испании. Краем сознания Митя понимал: Лина ни в чем не виновата. Да и, строго говоря, место для отдыха, выбранное ею, было идеальным со всех точек зрения. Скорее всего, дело было в нем, в его личной, как пишут в инструкциях к лекарствам, индивидуальной непереносимости…

Но все равно он по-настоящему злился на жену – пожалуй, впервые за годы их брака.

Вечер завершился тем, что Митя, после долгих многословных прощаний с виновниками торжества и заверений в вечной дружбе, кое-как поднялся по лестнице к себе в номер. Лина ушла спать раньше – он и не заметил, когда именно. По всей видимости, жена уже спала, когда он вернулся, но точно Митя не сказал бы – это выветрилось из памяти.

Шатало так, что пару раз он едва не грохнулся на пол. С трудом раздевшись, Митя направился было в ванную, но потом передумал и упал в кровать. «Пошло все к черту!» – такова была последняя мысль, посетившая его в тот вечер. А после он погрузился в тяжелый хмельной сон.

Проснулся Митя перед самым рассветом – и снова открыл глаза резко, будто кто-то толкнул его. Он вспомнил, что видел во сне маму: она вроде бы будила его поутру в школу. Митя хотел восстановить детали своего сна – мама снилась редко, хотя он часто о ней думал. Однако сновидение таяло, ускользало, и он оставил попытки.

Плотный и густой ночной мрак уже начал рассеиваться, но все же в комнате было еще темно. Голова была дурная, тяжелая, во рту противный привкус, но в целом Митя чувствовал себя вполне сносно. Видимо, алкоголь закупили качественный, к тому же он плотно поужинал за праздничным столом, пил не на голодный желудок.

Постепенно приходя в себя, Митя осознал две вещи. По отдельности каждая из них была обыденна и нормальна, но вот в сочетании… Он почувствовал, как по телу побежали мурашки. Паника кислотой плеснулась в мозг, и, как он ни уговаривал себя успокоиться, ничего не выходило.

Итак, первое. Лина спала рядом с ним. Он слышал глубокое ровное дыхание, ощущал тепло ее тела. Митя протянул руку и тихонько коснулся плеча жены. Ангелина что-то пробормотала, не просыпаясь.

Второе. В ванной кто-то был. Там горел свет, лилась вода.

Митя лежал, глядя в потолок, и не знал, что ему предпринять. Мысли кружились в голове, как стая перепуганных ворон над деревьями. Быть может, он оставил незапертой входную дверь? Учитывая состояние, в котором вернулся с вечеринки, это вполне могло быть.

Но зачем человеку, который тайно, ночью пробрался в чужой номер, отправляться в ванную и мыться?! Ответа не было.

Он понимал, что нужно встать и посмотреть, что происходит, но не мог заставить себя подняться с кровати. Ведь очевидно, что творится нечто необычное. Там, в ванной комнате, явно не воришка. А если припомнить все остальное, что приключалось с ним в последнее время…

Но если проснется Лина?

Нет, нет, он должен срочно разобраться со всем этим. Уговаривая себя встать и начать действовать, Митя не сразу обратил внимание, что звуки, доносившиеся из ванной, изменились. К мягкому журчанию льющейся воды добавился женский голос. Таинственная ночная гостья пела – точнее, мурлыкала какую-то песенку, принимая душ в его номере.

Происходящее все больше выходило за рамки обычного. Этот призрачный голос словно открывал в голове у Мити какую-то тайную дверь, за которой жили ужасные монстры и злобные демоны – его личные страхи. Вот-вот они готовы были вырваться наружу, и это всерьез угрожало Митиному рассудку.

Почти против воли он встал с кровати. Ни одна пружина не скрипнула, в глухой предрассветной тишине по-прежнему слышны были лишь звуки, доносящиеся из ванной. Митя, неслышно ступая босыми ногами, пересек комнату и подошел к приоткрытой двери. Взялся за круглую ручку, осторожно потянул дверь на себя, почти уверенный, что сейчас навстречу выпрыгнет нечто жуткое.

Но ничего такого не случилось, и он ступил в ванную, залитую ярким светом.

В воздухе витал приторный, почти осязаемый аромат цветущих лилий. Розовая полупрозрачная занавеска, на которой были изображены морские рыбы и раковины, оказалась плотно задвинута. За занавеской что-то двигалось: судя по всему, ночная посетительница лежала в ванне, продолжая негромко напевать чуть хрипловатым голосом. Вот она вытянула руку, намыливая ее, вот привстала, выключила воду и с тихим плеском улеглась обратно.

Митя стоял, не смея вздохнуть. Он не знал, что ему делать. Может, окликнуть ее? задать какой-то вопрос? заглянуть за занавеску?..

Между тем пение прекратилось. Женщина в ванне громко, судорожно вздохнула, и Митя услышал тихий, жалобный плач. В нем звучало такое страдание, такая беспросветная, невыносимая скорбь, что у Мити невольно зашлось сердце. Женщина плакала, да так горестно и безнадежно, что он больше не мог стоять и слушать, ничего не предпринимая. Почти не задумываясь о том, что делает, Митя сделал шаг вперед и отодвинул занавеску.

Глава шестая

Как ни странно, утром похмелье его не мучило, хотя, по идее, он должен был умирать от головной боли и страдать от приступов тошноты.

Однако голова была на удивление ясной. Более того, Митя понял, что голоден, просто зверски хочет есть.

Почти не разговаривая друг с другом, супруги оделись и спустились вниз. За столом Лина искоса поглядывала на мужа – наверное, размышляла о том, что с ним происходит, беспокоились. А как не волноваться: то он в ресторане истерику устраивает, то по ночам вопит.

Успокоить жену Мите было нечем, объяснить свое странное поведение он не мог при всем желании. Все, что мог сейчас – это предложить Лине выбросить случившееся из головы, забыть. Списать на переутомление, излишек алкоголя, длительный стресс, смену обстановки – чем там еще принято объяснять то, что не имеет объяснения?..

Заглянув ночью за занавеску, Митя увидел в наполненной до краев ванне молоденькую девушку. Тело ее скрывала густая пена для душа – сладкий аромат лилий был почти нестерпимым. Темные короткие волосы девушки завивались трогательными колечками на лбу и висках. Глаза она прикрыла, по щекам катились слезы.

Девушка была красива – не так, как Стелла, конечно, но все равно очень привлекательна. Митя даже подумал, что Лине однозначно не понравится, что он наедине с этой девушкой. Жена может обидеться, начать ревновать.

– Послушайте… – шепотом сказал он.

Ночная гостья не повернула головы на звук его голоса и даже не открыла глаз.

– Что вы здесь делаете? – немного громче спросил Митя. – Как сюда попали?

Нет ответа. По всей видимости, девушка не слышала его! А потом…

Потом она прикусила губу, стараясь сдержать слезы, решительным жестом выпростала руку из воды и схватила лежащую на бортике ванны бритву, которой Митя поначалу не заметил. Он ошарашено наблюдал, как девушка, помедлив лишь мгновение, резко полоснула себя по запястью, сделав глубокий ровный надрез; видел, как по ослепительно белой коже течет кровь.

Самоубийца переложила бритву из одной руки в другую и…

– Нет! – заорал Митя, бросаясь к девушке, пытаясь перехватить ее руку. – Нет! Перестаньте!

Ноги его заскользили, он потерял равновесие и неуклюже, боком повалился на пол возле ванны, попутно срывая с колец розовую шторку. Оказавшись на полу, Митя тут же попытался встать, держась за бортик и силясь отбросить от себя занавеску.

«Почему она сухая?» – удивился он, почти не отдавая себе в этом отчета.

– Вы не должны этого делать! – продолжал кричать Митя.

Приподнявшись, он сел, вцепившись в края ванны, приготовился поудобнее перехватить девушку, вытащить ее из воды…

Вот только никакой воды не было. Ванна была совершенно суха.

И пуста. Загадочная девушка-самоубийца исчезла без следа.

На пороге ванной стояла заспанная, ничего не понимающая Лина. Она испуганно смотрела на мужа, который барахтался на полу, запутавшись в занавеске.

– Митя? Почему ты кричал? Что случилось?

Он не мог ей ответить, решил, что сходит с ума, что его мучают галлюцинации, но тут Лина задала еще один вопрос. Вопрос, который сделал произошедшее еще более непонятным, если такое вообще возможно.

– Почему здесь так пахнет лилиями? – спросила жена.

Она терпеть не могла аромат этих цветов: он казался Лине мертвенным, напоминал запах тлена и разложения.

Митя не знал, что ответить.

После завтрака, по времени совпавшего с обедом, Митя с Линой отправились на мыс. День выдался ветреный, пасмурный. Одетые в джинсы и свитера, они мерзли и ежились.

Кажется, буддисты верят, будто все вокруг имеет душу: камни, деревья, животные, растения, море. Море – особенно. Собираясь в Локко, Митя надеялся ощутить светлую грусть по маме, хотел вспоминать, бережно перебирать в памяти эпизоды ушедшего детства.

Только не было ни легкости, ни грусти. Мама почему-то не вспоминалась, впервые в жизни лицо ее казалось размытым, далеким. А море сегодня предстало злобным шептуном, и в рокоте волн чудилось не то тупое, агрессивное злорадство, не то предостережение.

Митя шел, размышляя о произошедшем. Неясные ощущения, детские страхи, необъяснимые события последних дней – что это? Он покосился на идущую рядом жену. Лина выглядела нездоровой, побледнела и осунулась.

Что, если попробовать рассказать ей все? Может, посоветует что-нибудь, выскажет какое-то предположение?

С другой стороны, зачем? Вряд ли она сумеет помочь. Только перепугается, навоображает себе невесть чего. И станет еще хуже: мало того, что он сам себя ужасно чувствует, так еще и Лину придется успокаивать.

Митя знал, что ему с детства не хватало воображения – поэтому, может быть, и не суждено подняться в профессии выше крепкого ремесленника. Ангелине же достаточно подойти к эскизу, поглядеть, а потом сделать несколько штрихов – и превратить обычный рисунок в нечто оригинальное, яркое.

Поначалу, основав «Мителину», Митя собирался привлечь жену к работе. Он знал: ее идеи могли оказаться бесценными. Лина сумела бы добиться огромного успеха, стать уникальным, востребованным архитектором. Клиенты ее на части рвали бы!

Однако, поразмыслив, Митя быстро отказался от этого.

Ангелине всегда недоставало собранности, дисциплины. Она не желала укладываться ни в какие рамки: могла в течение месяца работать как проклятая, а потом по три-четыре недели близко не подходить к холстам, карандашам и краскам. Многие свои работы начинала и бросала, попросту теряя к ним интерес, и никакая сила на свете не могла заставить ее взяться за картину, которая перестала вдохновлять. Кроме того, Лина не способна была адекватно реагировать на критику: уходила в себя, рыдала от невинного замечания или простого пожелания.

Митя старался ограждать жену от потрясений и проблем, потому редко откровенничал с нею. И сейчас, конечно, тоже не собирался этого делать.

Стелла – вот бы с кем поговорить… Он представил себе помощницу, склонившуюся над очередным документом, изучающую что-то на мониторе компьютера, и подумал, как сильно ему недостает шуточек, обсуждений, дружеских подначек, разговоров по душам за обедом. Ее кофе с топленым молоком, ее смеха. Мите жгуче, нестерпимо захотелось увидеть Стеллу, и он сам удивился своему порыву.

Впрочем, чего ж тут удивительного? Митя обожал свою работу, любил «Мителину», она была частью его жизни, а ведь фирму невозможно представить без Стеллы. Да что там, не будь Стеллы, «Мителина» давно бы прогорела, и Митя с поджатым хвостом вернулся бы в «Архитектурное бюро», что ему и предрекали в один голос все коллеги и знакомые.

Поначалу идея открыть свое дело казалась настоящей авантюрой. Восемь лет проработав проектировщиком в «Бюро», Митя оброс связями и приобрел солидный опыт. У него была хорошая интуиция – он удивительно точно умел угадывать пожелания и потребности клиентов. Как говорил его бывший шеф Олег Рябинин, заказчик еще понятия не имеет, нужна ли ему комната для гостей, а Митя Шалимов уже знает, какие обои он туда закажет.

Однако, обладая способностью угодить вкусам клиентов, он понятия не имел об организационной стороне бизнеса. И вот тут-то появилась Стелла.

Митя вспомнил, как они познакомились, и улыбнулся. Произошло это в налоговой: она там работала, а он регистрировал новорожденную фирму. Разговорились, и в итоге, на пятый день существования «Мителины», Стелла возникла на пороге офиса и заявила:

– Вам повезло: я собираюсь у вас работать! Пахать буду за троих, но учтите, платить вы мне станете соответственно.

Как выяснилось, девушка собиралась уволиться из налоговой и подыскивала подходящее место. Ей требовалась работа, где она смогла бы найти применение своим многочисленным способностям, плюс – достаточная степень свободы и хорошие перспективы.

В тот же день Митя снял объявление о поиске сотрудника и с тех пор благодарил Всевышнего за то, что Он расщедрился и послал ему Стеллу. Имея два диплома о высшем образовании – юридический и экономический, – она была юристом и бухгалтером, занималась отчетностью и документацией, отвечала на звонки, вела предварительные, финансовые и правовые переговоры с клиентами. На Митину долю осталось то единственное, что он умел: собственно проектирование.

На первых порах они ломали голову, как привлечь заказчиков в никому не известную фирму. Тратили последние деньги на рекламу, печатали и раздавали визитки и листовки, обзванивали потенциальных заказчиков… Хватались за все: отделку офисных и торговых помещений, квартир и коттеджей, проектирование жилых домов и зданий различного назначения. Отказываться от заказов было невозможно, задерживать сдачу объектов недопустимо. Митя пил кофе ведрами, спал по два-три часа в сутки: он тогда не мог позволить себе нанять еще одного проектировщика.

Это сейчас, спустя почти три года, Митя имел возможность выбирать, какой проект вести самому, а какой – передать коллегам. С «Мителиной» постоянно сотрудничали два талантливых проектировщика, они со Стеллой решили в ближайшее время принять их на постоянную работу, увеличив штат. Кроме того, нужно будет взять секретаря – у Стеллы и без того слишком много обязанностей.

Митя думал обо всем этом, перебирал в памяти рабочие будни – и чувствовал, что на душе становится спокойнее.

Да, Стелла определенно могла бы помочь ему во всем разобраться.

Но от нее Митю отделяли больше двух тысяч километров.

Глава седьмая

– …Слышишь? – словно издалека долетел голос жены. Оказывается, Лина звала его.

– Извини, задумался, – ответил Митя. – Что ты сказала?

– Что хочу домой. Тебе ведь тоже тут разонравилось?

Голос ее прозвучал жалобно, но Митя, который несколько раз ловил себя на желании вернуться, почувствовал раздражение, словно Лина уличила его в чем-то недостойном. Они поднимались по склону, и он подал жене руку. Ладонь ее была холодная и чуть влажная.

– Еще пять дней осталось. Хорошо, мы уедем, но возможности отдохнуть в ближайшее время у меня не будет, – сухо проговорил Митя.

Сказал – и на душе стало еще гаже. Зачем попрекнул ее своей работой? И к чему этот суровый тон? Лина обидится – и будет права.

Но Лина не думала обижаться. Наоборот, попросила прощения, испугалась, что он рассердится и посчитает жену эгоисткой. Она часто чувствовала себя так, будто в чем-то перед Митей виновата, корила себя за непрактичность и никчемность.

В отличие от Мити, Лина мало верила в свой талант, в то, что нужна мужу, и это было так трогательно и печально.

Обычно он принимался успокаивать Ангелину, говорить, как она ему дорога. Но сейчас молчал. Тоска железными тисками сжимала сердце, поднималась к горлу. А Мите хотелось, чтобы это его успокаивали, убеждали в том, что он прав, хорош, умен. Обещали, что все уладится. После минувшей ночи не было сил вытирать чужие слезы…

Чужие?! Господи, это же Лина! Что такое с ним творится?

– Ангелёнок, прости! – Митя остановился, прижал жену к себе, зарылся носом в ее волосы. – Если хочешь, уедем. Прямо сейчас.

– Нет-нет, не надо. – Она покачала головой. – Я просто перенервничала. Ты же меня знаешь… Не надо никуда ехать.

– Точно?

– Точно.

– Мне здесь тоже как-то не по себе, – признался Митя.

– Ничего тут особенного нет, – поспешно произнесла Лина. – Просто место больно уж уединенное. И горы слишком высокие. Давят.

Она говорила тихо, почти шептала, и Митя подумал, что жена врет. Дело не в удаленности от большого мира и не в горах. Что они, гор не видели? Ей плохо, тяжело, но ради него она готова терпеть и мучиться. И он зачем-то принимает эту жертву, хотя сам готов бежать отсюда без оглядки. К чему весь этот цирк? Митя открыл рот, чтобы произнести это вслух, но Ангелина вырвалась от него и побежала вперед, к маяку. Оказывается, они пришли.

Мыс выдавался далеко в море, к нему вела широкая ровная дорога, выложенная плиткой. Такой же плиткой была выложена и площадка возле маяка. Здание конической формы, выстроенное из серо-белого камня, оказалось крепким, время его почти не тронуло.

– Внизу, возле воды, памятник! – крикнула Лина, подойдя к краю площадки. Митя, который мог нормально воспринимать высоту только из окон «Мителины», страшился подойти к обрыву. По всему телу ощущалась вибрация, начинала кружиться голова.

– Что за памятник? – кое-как выговорил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Не знаю. Форма необычная, похоже на крыло самолета.

Лина стояла и глядела вниз, ее волосы трепал ветер.

– Осторожнее, не свались, – сказал Митя.

Он решил обойти маяк кругом, двинулся вперед и вскоре наткнулся на деревянную дверь. Она была открыта, Митя зашел внутрь. Крошечное помещение оказалось часовней. В полумраке светились лики Спасителя и святых, печально склонялась над младенцем Богородица. Теплились лампады, пахло чем-то душновато-сладким, как обычно пахнет в церквях. Что это – ладан? Или лампадное масло? Митя был не силен в церковной атрибутике.

На столике перед образами лежали крестики, ладанки, потрепанные книжки с молитвами, библии, маленькие иконки из тех, что женщины носят в сумочках или дают в качестве оберегов своим детям. Все это, догадался Митя, оставляют здесь посетители – возможно, на счастье. Ему тоже захотелось оставить что-то, и пусть бы эта вещица хранила его тепло, и пусть бы люди приходили и смотрели на нее.

Но еще это было похоже на откуп. Жертвоприношение.

Возьми, Локко. Возьми и оставь меня в покое.

Глупость, полная чушь. Да и нет у него при себе ничего, что можно положить на диковинный алтарь. Не носовой платок же класть. И не деньги.

– Как хорошо, – шепнула подошедшая Лина, – как покойно.

«Что за слово! – сердито подумал Митя. – «Покойно» – кто сегодня так говорит?»

Но устаревшее словечко было к месту. Здесь было именно так – покойно.

– Пошли отсюда, – отрывисто сказал он.

– Погоди, – воспротивилась Лина и сняла с руки тонкий кожаный браслет. Купила на днях в маленькой сувенирной лавчонке и еще не успела потерять.

– Что ты делаешь? – спросил Митя, хотя и без того было ясно.

– Нужно оставить здесь что-то. Разве не чувствуешь?

Он сам не понимал, что чувствует. Лина опять прочла его мысли, и снова ему это не понравилось.

– Как закончишь, спускайся вниз по лестнице на пляж, – не сумев скрыть досады, сказал Митя и вышел из часовни.

Можно было вернуться в Локко тем же путем, что и пришли, но это напоминало бы бегство. Митя решил, что они спустятся на пляж и пройдутся до городка вдоль берега моря.

Что с ним творится, в самом деле? Едва пришел к маяку, как уже не терпится уйти отсюда. Тревога, беспокойство гнали его, настойчиво толкали в спину.

Спуск – к счастью, не слишком крутой – был со стороны, противоположной той, откуда они пришли. Медленно, всеми силами стремясь побороть страх высоты, стараясь не смотреть вниз, Митя спускался вниз по железным ступенькам. Держался за поручни, глядел под ноги и сам себе казался похожим на полуслепого старика, переходящего шумную улицу.

– Митя! Я уже иду, – крикнула сверху Лина.

– Хорошо, – ответил он.

Это и в самом деле было хорошо: не передумала, не решила задержаться подольше, и, выходит, ему не придется подниматься за нею.

Лестница обвивала склон, как лиана. Из-за поворота внезапно вывернулась небольшая площадка. На ней спиной к Мите стояли двое мужчин. Один что-то говорил, другой согласно кивал. Удивительно, что Митя раньше не слышал их голосов. Видимо, ветер относил звуки в сторону моря.

Митя хотел пройти мимо, но один из мужчин обернулся. Гладко зачесанные назад темные волосы открывали высокий лоб. На бледном лице выделялись широкие дуги бровей и тонкая полоска усов.

– Добрый день, – поздоровался он.

Его собеседник тоже повернулся к Мите. Он был совсем юный, не старше двадцати лет, с круглыми глазами навыкат и рябоватым лицом.

– Ветрено, правда? – сказал парнишка и улыбнулся, широко раскрыв рот. Краешек одного из крупных зубов был сколот.

– Здравствуйте! – Митя протянул руку сначала усатому, потом юноше. – Тоже отдыхаете в Локко?

– Когда море такое неспокойное, меня самого бултыхает. В груди становится тесно, стихи пишутся! – не отвечая на вопрос, произнес мужчина постарше, почему-то засмеялся и провел рукой по волосам.

Ерунда какая, подумалось Мите, что за стихи? И одежда на обоих странная: классические брюки, рубашки с открытым воротом, пиджаки. И покрой нелепый, и вообще – зачем напяливать костюм, собираясь на пляж?

– Здравствуйте, милая девушка! – не спуская с лица улыбки, воскликнул юноша. Его собеседник тоже улыбался, кивал и разглядывал появившуюся Лину.

Она подошла ближе, глянула на Митю, неуверенно улыбнулась в ответ.

– Вот вы нас и рассудите, хорошо? Мы с товарищем спорим: можно ли романтичными поступками покорить современную девушку? Это ведь вам не старорежимные барышни на балконах, в пелеринках там всяких, в вуальках! Я говорю: кому нужны дешевые красивости? Эти охи-вздохи, лунная пыль, цветы? Тем более оба понимают, что все напоказ! А цветы так и вовсе – мертвые головы какие-то! Ну, собственно, не в цветах даже дело… – Юноша горячился, приплясывал на месте, размахивал руками. – Но пойми же, говорю я ему, что это, наконец, унижает женское достоинство! Она, то есть девушка, понимает – это вроде дрессировки: он ей, как собачке, вкусные кусочки бросит, а она для его удовольствия потом будет кувыркаться и на задние лапы вставать! Верно? А этот чудак-человек рассказывает мне про внутренние порывы, стихи, сердце…

– Ох и упрямый же ты, Борька! – Усач снова провел рукой по волосам. – И ведь сам, сам-то тонкой души человек! Все чувствует, понимает, как надо! Поэт, а хочет себя гробовщиком выставить, деревянных дел мастером! Когда душа тянется навстречу другому человеческому существу, это…