Несгибаемый. Не буди лихо… Калбазов Константин

Глава 2

Ход конем

– Мистер Дайсон. – Мужчина поднялся со стула, приветствуя вошедшего хозяина кабинета.

Тот был преклонного возраста, если не сказать старый. Даже на вид ему можно дать около восьмидесяти. Правда, дряхлости нет и в помине. Эдакий живчик, еще достаточно крепкий, чтобы пройти на охоте пешком дюжину миль и не упасть обессиленным в конце столь знаменательного приключения.

И это не фигура речи, потому что мистер Дайсон был заядлым охотником. Трофеи со всего света украшали его кабинет в виде полноценных чучел и голов на стенах. Не обделял он своим вниманием и леса доброй старушки Англии. Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что в Англии он в основном и охотился. Уж слишком много у него было дел на этом острове.

Гость, ожидавший мистера Дайсона, был среднего роста, среднего сложения, и даже внешность у него была какой-то средней и невыразительной. Такого никогда не приметишь, взгляд сам собой скользнет мимо, потому что там не на чем задерживаться. Разве что глаза выдавали человека умного и незаурядного. Впрочем, в иной обстановке он и взгляду умел придавать блеклую неприметность. Ту самую усредненность. Но здесь это стало бы лишним.

– Сиди, Эдвард, сиди, – добродушно, и даже где-то по-отечески махнул рукой старик.

– Благодарю, мистер Дайсон, – с легким кивком, обозначающим поклон, ответил мужчина, тем не менее оставшись на ногах.

Он присел только после того, как хозяин кабинета обошел большой стол и опустился в кожаное кресло, придававшее своему владельцу величие. Хм. Вообще-то этот старик и был по-своему велик. Мало нашлось бы людей в мире, способных похвастаться таким же влиянием, как мистер Дайсон.

В тысяча восемьсот шестидесятом году Джеймс Дайсон построил свою первую компактную паровую машину. Это было ровно шестьдесят пять лет назад. За минувшее время прогресс шагнул далеко вперед. Что во многом стало возможным благодаря изобретениям именно этого, все еще крепкого старика.

Однако мистер Дайсон не остановился. Он сумел сплотить вокруг себя видных промышленников со всего света и создать некий тайный клуб. Его деятельность не прекращалась ни на мгновение, несмотря на начавшуюся мировую мясорубку. Не стало помехой и то, что члены клуба являлись представителями противоборствующих сторон.

Кто-то сказал бы, что они-то и есть те самые серые кардиналы, развязавшие настоящую бойню. И был бы неправ. Они, конечно, имели вес и авторитет в правительственных кругах своих стран. Но не настолько, чтобы диктовать им собственную волю. Более того, будучи членами одного клуба и состоя вроде как в добрых отношениях между собой, они не обменивались технологиями. Их продукция вела самую настоящую конкурентную борьбу на полях сражения.

И да – они хорошо погрели руки на людской крови и страданиях. Как говорится, кому война, а кому и мать родная. Членство же в клубе являлось некоей гарантией, на случай если ты окажешься в стане проигравшей стороны. Во многом именно благодаря членству в клубе крупные промышленные предприятия Германии, Италии и переставшей существовать Австро-Венгрии практически не понесли ущерба. Нет, понятно, что потери были. Но относительно того, что могло быть, члены клуба, можно сказать, отделались легким испугом.

– Итак, Эдвард, ты можешь доложить о ситуации в России? – наконец устроившись за столом, спросил старик.

– В общем и целом, несмотря на нападки газетчиков, ситуация в Российской империи находится под контролем. Разумеется, за исключением этого купца Пастухова и его инженера Кессениха.

– Хочешь надеть мне розовые очки? – вздернул бровь мистер Дайсон.

– Ни в коей мере. В настоящий момент им, конечно, удалось построить завод, где они намереваются наладить производство бензиновых и соляровых двигателей, но по большому счету это не имеет значения. Без особой агрессии и нападок нанятым нами газетчикам удается выливать достаточно грязи на двигатели Кессениха, чтобы у тех не было сбыта. Пастухов изрядно вложился в строительство завода и подготовку кадров. Так что даже подпитка в виде золотого прииска вскоре ему уже не поможет. Игнатьев, разумеется, предоставил своей дочери приданое, но сам уверенности в задумке зятя не испытывает и устанавливать новый двигатель на свои автомобили не спешит. Да ему и не позволит это сделать военное министерство, его основной заказчик.

– Но гражданский сектор остается свободным от военных обязательств Игнатьева.

– Это так.

– И в России имеются богатые месторождения грозненской и бакинской нефти. Так что недостатка в жидком топливе они испытывать не будут.

Если в европейских странах позиции машин на твердом топливе были достаточно прочны, то Россия и Америка в этом плане представляли собой серьезную проблему. Наличие больших запасов, по-настоящему дешевого, если не сказать бросового, топлива могло способствовать укреплению позиций новых двигателей.

– Не все так просто, мистер Дайсон. Военные во всем мире одинаковы и мыслят достаточно консервативно даже в военное время, а уж в мирное и подавно. Они исходят из той простой позиции, что паровые машины универсальны и работают на любом топливе – нефть, уголь, торф, дрова. Новые же двигатели потребуют только жидкого топлива, и армия будет зависеть от его бесперебойных поставок. А это крайне неудобно. Так что с этой стороны опасности никакой нет. В гражданском же секторе Пастухову и Кессениху предстоит преодолеть стойкое предубеждение покупателей против таких двигателей. Чрезвычайно сложная задача. Практически невыполнимая. Ведь, помимо самих автомобилей, нужна еще и инфраструктура. А ее без сбыта и прибылей не наладить. Словом, эта их затея – прямой путь к банкротству.

– Но Пастухов на что-то надеется, – скорее утверждая, чем спрашивая, произнес Дайсон.

– Да. Все говорит именно об этом. Он собирается наладить выпуск своих автомобилей на базе продукции Игнатьева. Рассчитывает заинтересовать гражданский рынок. Но, как я уже говорил, реализация практически нереальна. К тому же наши репортеры не дремлют и постоянно подогревают негативное отношение к новым двигателям. Жаль, мы не успели ввести Игнатьева в клуб. Тогда все было бы куда проще. Сейчас же это уже невозможно.

– Отчего так?

– Он теперь совершенно точно знает, что некий русский инженер Верховцев погиб вовсе не случайно и не от взрыва своего же детища. А единственная дочь Игнатьева была помощницей этого инженера. То есть могла также погибнуть.

– Но ведь не погибла же, – с недоумением вскинул брови старик.

– Эти русские – весьма странный народ. Они предпочитают не рациональный подход, а эмоциональный. Она могла пострадать от наших рук, и для Игнатьева этим все сказано. Воздействовать на него мы не можем. Во-первых, он настороже и обложился охраной. Во-вторых, его плотно опекает русская контрразведка. А они, в свою очередь, как и их коллеги во всех лидирующих странах, сейчас слишком взвинчены.

– И ты говоришь, что ситуация в России под контролем? Там вот-вот будет налажено производство новых двигателей, и даже автомобилей, оснащенных ими! Но тебя куда больше занимает ситуация в других странах.

– Мистер Дайсон, как я уже говорил, при минимальном воздействии с нашей стороны эта сладкая парочка, Пастухов и Кессених, сами разорятся. У Игнатьева настоящее звериное чутье на перспективные проекты, и он дистанцировался от своего зятя, не желая влезать в его дела. Он даже комплектующие будет продавать по обычным ценам, без скидок. И коль скоро в это дело не захотел ввязываться даже тесть Пастухова… Тут, главное, не мешать, и огонь прогорит сам собой.

– Думаешь? – вновь усомнился старик.

– Я в этом уверен, мистер Дайсон. Как и в том, что их разорение станет самым лучшим подтверждением бесперспективности данных двигателей. Если исключить этих двоих, иной активности в данном направлении у русских не выявлено. Как я и говорил, в России мы все держим под контролем.

– И все же, по-моему, ты должен действовать радикально, – поджав губы, высказался Дайсон.

– Раньше вы хотели, чтобы Пастухова доставили для личной встречи.

– И это стоило нам двух групп в России. Хватит игр. Просто убейте их.

– Не думаю, что это правильно. Даже если Пастухов сейчас самолично застрелится или разобьется насмерть при большом стечении народа, газетчики вновь поднимут визг на весь свет. Понимаю, гибель русских не больно-то трогает европейскую общественность, но ведь с этим русским купцом немецкий инженер. Тем более что мы доподлинно знаем, кто именно дирижирует оркестром репортеров. Как и о том, что с их гибелью механизм продолжит работать. А посему мы создадим новых мучеников и подольем масла в огонь.

– Ну и пусть. Плевать. Этих двоих нужно убрать.

– Мистер Дайсон, убить этого Пастухова будет не особо просто. Это пуганый воробей. Или даже лис с острыми клыками, не стесняющийся пустить их в дело. И яркое этому подтверждение – ликвидация двух наших групп на русском направлении. Это если забыть о том, что он является зятем Игнатьева. Признаться, у меня нет желания вешать нам на спину русскую разведку. Война многому научила русских. Нам же в любом случае не тягаться с государством.

– И что ты предлагаешь?

– Дадим им год. За это время их идея должна прогореть. Если нет, к тому моменту позиции новой группы усилятся, наши люди сумеют подготовить взвешенный удар. К тому же нам удастся значительно сбавить накал страстей в прессе.

– Значит, выждать?

– Но не сидеть при этом сложа руки, – уточнил Эдвард Аттвуд.

Дайсон открыл коробку с сигарами, взял одну из них и откинулся на спинку кресла. Нет, он не курил. И уже давно. Причем он бросил курить не по рекомендациям врачей, а просто потому, что сам так решил. Но никак не мог отделаться от привычки нюхать сигары. Да и не хотел по большому счету. Поэтому сигары в его кабинете меняли с завидной регулярностью, чтобы они не выветривались и хранили в себе терпкий запах табака.

Вот и сейчас мистер Дайсон с наслаждением втянул носом сигарный аромат, всем своим видом давая понять, что Аттвуда внимательно слушают и он может продолжать. На самом деле в настоящий момент хозяин кабинета как бы разделился. Одна его часть слушала помощника. Вторая обдумывала другой вопрос.

– Признаться, меня куда больше волнуют американцы, – между тем продолжал Аттвуд. – Если у русских есть только нефть и парочка изобретателей, построивших новый двигатель, то в Америке хватает как нефти, так и мозгов. Умники со всего света стекаются за океан сплошным потоком. Причем каждым из них владеет навязчивая идея непременно добиться успеха. Разумеется, правительство САСШ им не оказывает поддержки, но и не мешает. Для финансирования там хватает пронырливых и дальновидных толстосумов. Вот где работы более чем достаточно. Пусть позиции нашего клуба там и сильны как никогда.

– Европейские страны? – возвращая сигару в шкатулку, с задумчивым видом спросил мистер Дайсон.

– Опасения вызывают только Франция и Германия. Остальные в руинах, – пожал плечами Аттвуд.

– Отсюда я делаю вывод, что тебе нужно за океан.

– Слава богу, у нас теперь есть Трансатлантические авиалинии. Дирижабль домчит меня до Америки всего за три дня.

– Н-да. Трансатлантические линии – это замечательно. Но тебе, пожалуй, больше подойдет Трансъевроазиатская авиалиния, – вновь откидываясь на спинку кресла и скрещивая пальцы на животе, произнес мистер Дайсон.

– Но… – Аттвуд в недоумении посмотрел на своего босса.

– Не понимаешь?

– Нет. Я понял, что вы настаиваете на сосредоточении усилий в России. Но не понимаю, при чем тут именно Трансъевроазиатская авиалиния.

Год назад таковая была открыта. И пусть рейсы отправлялись только раз в неделю, всем было понятно, что это только начало. Русский Дальний Восток постепенно набирал силу и становился все более и более привлекательным. И теперь до Владивостока можно было добраться прямо из Парижа.

– И потом, – продолжил Аттвуд, – мне показалось, что вы признали правильность моих выводов.

– Признаться, Эдвард, от тебя я ожидал большей проницательности. Пойми, в Америке, конечно, сосредоточено много мозгов, и они готовы на все, чтобы добиться успеха. Но они только пытаются что-то создать. В России умников пока всего двое, но они уже построили свой двигатель. И если из известного нам хотя бы половина – правда… Конечно, шансы, что эти двое прогорят, довольно велики. Но мне не хотелось бы рисковать. Насколько я помню, этот самый Пастухов – весьма занимательная личность и успел обзавестись целым ворохом врагов. В том числе и в среде уголовников.

– То есть вы считаете, что мне необходимо отправиться в Сибирь и разыскать тех самых бандитов, с которыми у Пастухова серьезный конфликт? Обеспечить их бегство и натравить на него?..

– Именно.

– Только, боюсь, для начала мне придется сделать остановку в Петрограде. Во-первых, нужно разыскать следы этих каторжан. А во-вторых, начать кампанию в прессе в отношении Пастухова. Надо напомнить обывателям о том, что этот индивид успел поссориться с целой прорвой решительно настроенных людей.

– Вот теперь я вижу, что не зря остановил свой выбор именно на тебе, – удовлетворенно произнес старик.

– И все же, мистер Дайсон, я по-прежнему убежден, что самое лучшее наше действие – это предоставить возможность этим двоим прогореть самим.

– Ты можешь быть убежден в чем угодно. Но сделаешь то, что говорю я. И сделаешь со всем прилежанием, – жестко сказал хозяин кабинета. – И коль скоро мы не можем атаковать напрямую, мы сделаем эдакий ход конем. Ты все понял?

– Разумеется, – коротко кивнул Аттвуд.

После ухода своего главного помощника мистер Дайсон разложил перед собой бумаги и приступил к работе. Несмотря на преклонный возраст, он продолжал удерживать бразды правления компании в своих руках. Сыновья, само собой, также принимали участие в работе. Более того, случись с Дайсоном несчастье прямо сейчас, и он ничуть не сомневался, что парни подхватят семейное дело и компания продолжит работать, словно и не произошло смены руководства.

Джеймс Дайсон положил много сил на то, чтобы не просто воспитать достойных сыновей, но и чтобы оба они прекрасно дополняли друг друга. Чтобы даже помыслить не могли о предательстве. Они всегда должны были оставаться одним целым. И, похоже, ему удалось добиться своего.

Но сидеть просто так? Нет, он не мог себе этого позволить. Если бы он находил удовольствие в садоводстве или огородничестве, быть может, и занялся бы грядками и клумбами. Но тяги к этому у Дайсона нет. Вместо этого он предпочитал работать с железом, создавая все новые и новые машины и механизмы. Именно в этом он находил искреннюю радость.

Казалось бы, есть пост председателя тайного клуба промышленников, отнимающий немало сил, нервов и времени. И не сказать, что Дайсон хотел бы оставить это кресло. Но настоящее удовлетворение он все же испытывал только тогда, когда творил.

Дверь открылась, и в кабинет вошел вышколенный дворецкий. Не произнеся ни слова, он положил на угол большого стола, обшитого зеленым сукном, блестящий поднос с корреспонденцией. Коротко поклонился. И все так же молча вышел.

Мистер Дайсон еще какое-то время работал с бумагами. Потом наконец протянул руку к корреспонденции. Для начала просмотрел газеты. Ничего интересного. Обычное дело: одни репортеры обличают тайный клуб, другие откровенно их высмеивают, требуя без обиняков назвать конкретные имена. Ну, коль скоро эти обличители говорят «А», так пусть они в таком случае скажут и «Б».

Кто бы сомневался. Правдоискатели либо упрямо делают вид, что не замечают этих нападок, либо вступают в спор, неизменно придерживаясь обвиняющего тона. Но конкретных имен нет. Дайсон не сомневался, что у затеявшего эту игру Пастухова был список членов тайного клуба. Пусть не полный, но был. Его просто не могло не быть. А вот сколь-нибудь приемлемых доказательств не имелось. И если найдется хотя бы один репортер, который необдуманно назовет имя… Адвокаты буквально разорвут его на части. Впрочем, репортеры это также понимают. Вот и не лезут на рожон, несмотря на множественные провокации.

Хм. А, может, Аттвуд все же прав. Не нужно явственно мешать Пастухову самому похоронить свою перспективную идею. А она перспективная. В этом нет никаких сомнений. Разве что самую малость, исподволь продолжать сеять зерна сомнений.

Нет. Этот упертый тип не отступится. Одно то, что он русский, уже говорит о многом. Этот народ отличает подчас невероятное упорство в достижении поставленных перед собой целей. Причем даже если это будет стоить невероятных усилий и больших жертв. Да, если русские решат, что это им нужно, остановить их невозможно.

Поэтому никаких сомнений. Необходимо действовать радикально. Причем в первую очередь убирать именно Пастухова. Он наиболее опасен из-за своей непредсказуемости и упрямства. С Кессенихом потом можно будет сладить и иными путями. Он немец до мозга костей, а этих отличают рационализм и прагматизм.

В правильности своих выводов мистер Дайсон убедился этим же вечером. Он вновь находился в своем кабинете, когда получил вечернюю корреспонденцию. И там среди прочего было донесение из России. Это помощник Аттвуда старается. Напрасно. Подсидеть своего шефа у него не получится. Во всяком случае, пока Дайсон при здравом уме и твердой памяти.

Вот, значит, как. Русским ученым удалось получить синтетический каучук. Ну-ну. Молодцы. В настоящий момент открытие не было сколь-нибудь значимым. Имеющийся спрос с запасом перекрывается предложением природного каучука.

Нет, потребности в каучуке будут постоянно расти, это неоспоримо. Но ведь именно исходя из прогнозируемого роста, сейчас и закладываются все новые и новые плантации гевеи[2]. Так что у синтетического каучука есть только один шанс быть востребованным – если он окажется значительно дешевле природного. А это сомнительно.

Практически сразу же поползли слухи, что успех Лебедева якобы дутый. Мол, на самом деле все совсем не так, и группа потерпела неудачу. Хм. Ну-ну. Наивная попытка отвлечь от открытия. Впрочем, о причинах происходящего мистер Дайсон узнал тут же.

Оказывается, открытием заинтересовался Пастухов. А этот молодой человек любил наводить тень на плетень. Значит, либо Лебедеву удалось открыть дешевый метод производства синтетического каучука, либо Пастухов рассмотрел в этом какой-то потенциал. А в прозорливости ему не откажешь. Он может видеть на дальнюю перспективу.

Итак, Аттвуд абсолютно прав. Пастухов и сам не верит, что может добиться успеха с двигателями внутреннего сгорания. А потому готовит площадку для отступления. Каучук – это совершенно иная ипостась. Резина – уже давно известный товар, потребность в ней год от года только растет. И в основной массе – для производства автопокрышек и камер.

И если этому Лебедеву удастся удешевить процесс получения каучука с приличным продуктом на выходе, сбыт им обеспечен. Впрочем, его может постигнуть неудача. А что? Такое случается сплошь и рядом. В любом случае это не входит в круг интересов Дайсона. Его епархия – машиностроение. А каучук… Пусть по этому поводу болит голова у кого другого.

В бараке было душно так, как бывает только в жаркую безветренную погоду, в плохо держащем тепло помещении, где проживает две сотни человек. Даже наступивший вечер не спасает ситуацию. Ничего удивительного. Потому что в безветрие это не имеет значения. Вообще-то явление на берегу Байкала достаточно редкое. Тем не менее, дела обстояли именно так, и на землю опустилась душная ночь.

В такие моменты хочется лишь одного. Прохлады и чистого воздуха. В бараке даже в холод стоит неистребимая вонь, а уж сейчас так и подавно дышать нечем. Человеку непривычному станет дурно от первого же вздоха. Помещение настолько напитано миазмами, что того и гляди богу душу отдашь.

Однако человек – такое существо, что может приспособиться к самым невыносимым условиям. Особенно если это лишенный выбора каторжанин. Так что помереть к утру от духоты никто не боялся. Тем более что отсутствие свежего воздуха и комары, которых здесь просто прорва, сейчас вовсе не были главной проблемой обитателей барака.

– Может, передумаешь, Ванюша? Вот ей-ей, так лучше будет, – покачав головой, с показной сердобольностью произнес седовласый каторжанин с густыми, обвисшими и тоже седыми усами.

Сложения он был щуплого, но не поэтому не лез в первые ряды. Есть помоложе, половчее и посильнее его. Так что незачем показывать свою молодецкую удаль. Да и доказал он уже всем и все. Об этом свидетельствовал его взгляд. Так смотрит только тот, кто ни в грош не ставит человеческую жизнь. И все о том прекрасно знали.

– Меня зовут Иван. Так мамка с батей нарекли, так в приходской книге записано, так и на могиле моей будет написано, – упрямо ответил мужчина крепкого сложения, который даже здесь умудрялся следить за своим обликом.

Вообще-то не такая уж редкость на каторге. Тот же старик вполне ухожен, одет чисто и опрятно. Тут ведь все от человека зависит. Ну, порой и от того, кем этот человек является. И воспитание тут ни при чем. Потому как среди каторжан хватает народа из мещан, купцов и дворян.

Несмотря на прежний образ жизни и образованность, среди них нередки самые настоящие чушки. И дело вовсе не в том, что они вдруг разучились за собой следить. Их попросту сломали, загнали на самое дно. И лишь по той причине, что они оказались не в состоянии за себя постоять. Или были недостаточно пронырливыми, чтобы найти себе покровителя.

Стоявший перед четверыми быками мужчина за себя постоять мог и пользовался определенным авторитетом, а потому и выглядел, как и подобает уважающему себя урке. Впрочем, от урки в его облике было мало. Да что там – вообще не было ничего. Он отличался от них всем. Одеждой, повадками, речью. И казался инородным в этом месте.

– Глупый ты человек, Ванюша. Ну чего артачишься? Иль жизнь не дорога?

– Отчего же. Жизнь – она всем мила. Да только ведь и жить можно по-разному. Можно человеком, а можно под шконкой, как тварь дрожащая.

– А тебе, значится, так не можется?

– Не можется, Крапива.

– Вот дурья твоя башка. Ить сломать любого можно. Гляди, озлоблюсь, и станешь ты Валентиной, и задом станешь вилять, как дворняга хвостом.

– Это да. Сломать любого можно. Но только не того, кто сдохнуть готов. Я готов. А вы, ребятки? Готовы ли? – переведя взгляд на быков, поинтересовался Иван.

– Врё-ошь, Ванюша. Те, кому жизнь не мила, до каторги не доходят.

– А я разве сказал, что мне жизнь не мила? Как раз наоборот. Жить я хочу, и жить красиво. Но скажи, Крапива, если тебе дадут в руки кайло, ты станешь работать? Ведь нет. А все потому, что выбор у тебя невелик. Ведь возьмись ты за кайло, и уважения к тебе не станет. А без него тебе и жизнь не мила, потому как, кроме отношения к тебе людей, у тебя ничего своего и нет. И незачем тебе жить, кроме как для этого самого уважения. Вот и мне дерьмом жить незачем. Но и за так себя прирезать не дам.

Имечко у него что надо. Иваном зовут. А Иваны в криминальном мире – это авторитеты. Ну и какой блатной позволит тебе незаслуженно так называться? То-то и оно. Ни один уважающий себя Иван не потерпит рядом с собой тезку, будь тот хоть трижды деловой. Нет, если в силах отстоять звание, если есть те, кто тебя поддержит, то разговор иной. А вот так, под дурачка… Шалишь.

Иван на каторге уже почти два года, а потому, разумеется, об этом знал. Просто на эту каторгу, расположенную на строительстве Кругобайкальской железной дороги, он прибыл только сегодня. Вечерним этапом. Вот и вышла неувязочка. Ну а ронять себя никак нельзя. Потом не возрадуешься. Потому и приходилось идти по лезвию.

А все оттого, что в преступном мире сейчас шла ломка, и устанавливался новый порядок, который продвигало абсолютное большинство авторитетов. И они звались уже не Иванами, а Ворами. Зарождался воровской закон. Причем требования предъявлялись не только к низшему звену. Как раз наоборот, Воры сами себя во многом ограничивали и устанавливали серьезные барьеры, получая взамен крупные преференции. Но самое главное – власть в воровском мире. Теперь Вору не нужно было непременно обзаводиться собственной кодлой. Потому как он для всех сидельцев – непреложный авторитет. И даже оказавшись на каторге один, никому и ничего доказывать не должен. Достаточно было обозваться, чтобы тут же получить причитающееся своему статусу положение.

Конечно, своих подручных Воры также имели, но выбирали их уже на месте. И каждый урка почитал за честь оказаться рядом с вором. Стать его помощником и правой рукой. И работал закон не только на каторге, но и на воле. Кроме этого, у новых королей преступного мира на хранении находился воровской общак.

Иное дело, что пока это были скорее только намерения. Так сказать, цель, до которой еще идти и идти. Потому как не все авторитеты были готовы принять этот самый воровской закон. Здесь, как и при любых реформах, есть и сторонники, и противники.

В иркутской каторжной тюрьме Иван звался своим именем без проблем. Просто не хотел иметь прозвище, и все тут. А вот здесь его имя подействовало, как красная тряпка на быка.

– Крапива… – подал было голос один из быков.

– Да погоди ты, Студень, – оборвал его седоусый. – Порешить всегда успеем. Вишь, человеку голову бреднями о воровском законе забили. В иркутской тюрьме Воры верховодят?

– Уж полгода как, – охотно ответил Иван.

А почему не ответить, говорить все лучше, чем резаться. Нет, понятно, что он готов, и уркам мало не покажется. Но стоит ли, если есть шанс разойтись мирно? Опять же, видно ведь, что Крапива не хочет попусту лить кровь своих людей. Оно, конечно, можно, но как бы не приветствуется. Ну кто пойдет под авторитета, который по любой причине пускает своих людей под нож?

И Иван был недалек от истины, хотя всего и не знал. А вот Крапива задумался не на шутку. От прошлой его кодлы остался только Студень. И гибель парней осталась неотмщенной. Был этот гад у них в руках, да опять ему повезло. Причем так, как везти на этом свете не должно никому. Вон Студень по сию пору, вспоминая о том, зубами скрежещет, потому как свалила его баба. И плевать, что из пистолетика. Сам факт.

Так что Крапива сейчас не заинтересован в том, чтобы вновь лилась кровь его людей. Ну что он за Иван, если по всякой нужде и без нее кладет своих людей? Но за здорово живешь пойти на попятную тоже не получится. Остается показать, что вместе с решимостью ты не лишен как рассудительности, так и чувства справедливости.

– А ты сколько уж в сидельцах? – продолжал задавать вопросы Крапива.

– Почти два года.

– И как так вышло?

– Попал в хату к Бивню, а он первым на каторге стал ратовать за воровской закон. Как узнал, что меня Иваном кличут, так сразу загорелся и настоял, чтобы я при имени своем остался.

– А ты, как я погляжу, и не возражал.

– А чего мне от имени моего открещиваться?

– И то верно. Но вишь какое дело – в иркутской тюрьме свои законы, тут свои. Ну и что будем делать?

– Твоя правда. Неправ я, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом. Но и ты понимание имей. Откуда мне знать, какие дела вертятся среди деловых? До этого я к вашей братии касательства не имел.

Ну а что остается? Переговоры сдвинулись с мертвой точки, пошли взаимные уступки. Иначе никак не договориться. Либо так, либо юшку пускать.

– По батюшке-то тебя как? – спросил Крапива.

– Гордеевич.

– Ну и как тебе батькино имечко? Глянется?

– Чай отец родной, – пожал плечами Иван.

– Ну так и будешь Гордеем, – подвел черту Крапива, перекрестив Ивана, как бы его и не спросив.

Обострять Иван не стал. Так – значит, так. Выдавить из сложившейся ситуации больше просто нереально. Тут ведь дело-то какое? Каторга воровской закон еще не приняла, и непонятно, примет ли. Хотя, может, так обстоит именно в этом бараке, а в остальных девяти уже давно заправляют Воры. Не в курсе он. Воспротивится Крапива новому веянию, и порешат тогда Ивана Гордеевича как миленького.

– Как батю, значит. Ну что ж, Гордеем – значит, Гордеем, – принимая авторитет Крапивы, согласился Иван.

Как ни крути, а ему еще четыре года каторги. И он собирался отсюда выбраться. Опять же, должок у него имеется, что жег душу и требовал расплаты. Нет, за Голубева мстить он не собирался. В конце концов, по-настоящему дружны они никогда не были, хотя и повязаны накрепко. Пастухов должен будет ответить за то, что Иван сменил привычную и довольно комфортную жизнь на каторжное бытие.

– Ну что, Гордей. Проходи к нашему столу, гостем будешь. А вы чего уши развесили? – обвел Крапива взглядом попритихший народ, в большинстве своем расположившийся на нарах. – Отдохнули бы, что ли. Поди, завтра кайлом-то намашетесь.

Эти слова словно послужили сигналом, и каторжане тут же зашебуршились, послышались приглушенные разговоры, возня, едва различимая перебранка или смешки. Ну а что такого? Две сотни человек не могут усидеть молча по определению. Даже когда барак погружен в сон, абсолютной тишины нет. Тут скорее следует удивляться гробовой тишине, повисшей во время разговора Крапивы с пришлым. Вот уж когда можно было услышать, как пролетает муха.

Не обращая внимания на остальных обитателей барака, Иван, или скорее все же Гордей, прошел в дальний угол, где за столом расположился Крапива со своей кодлой. Хм. Вот и Гордею предложили вступить в ее ряды. А иначе как расценивать это приглашение? Причем не просто поговорить, а почаевничать. Впрочем, он, видимо, стал кандидатом. Его еще будут проверять. Причем жестко. Но Гордея это вполне устраивало.

Постепенно одна за другой начали гаснуть керосинки, и вскоре барак погрузился в темноту. И только в дальнем углу продолжала гореть единственная лампа. Крапива со своими подручными засиделся, попивая горячий чай. В такую жару оно, конечно, как бы и не то. Но с другой стороны, самогон и вовсе поперек глотки становился. А ложиться спать в такую рань столь авторитетным людям как-то не к лицу…

Так прошел первый вечер Гордея на новом месте, куда его перевели в связи с нехваткой рабочей силы на строительстве Кругобайкальской железной дороги. Народ погибал от несчастных случаев или под пулями снова расшалившихся японских наемников, умирал от болезней, подавался в бега. И всю эту недостачу нужно было незамедлительно восполнять. Так что на какой иной каторге людей могло быть и поменьше, но на строительстве Транссиба всегда под завязку.

В течение последующего месяца Гордей успел полностью влиться в кодлу Крапивы. Его без дураков признал своим даже Студень. Ну а как иначе-то, когда тебе спасают жизнь, уводя твою башку из-под удара топора. Нашелся один отчаявшийся, который бросился на делового. После убийства нападавшего Гордея в бараке стали сторониться. Впрочем, ему было на это плевать. Главное, выжить. И больше всего шансов на это рядом с Иваном. А Крапива там или кто иной – без разницы.

– Крапива, поди сюда, – повысив голос, позвал конвойный.

– Чего надо, господин унтер-офицер? – вразвалочку приблизившись к конвойному, поинтересовался авторитет.

Крапива говорил с вальяжностью, на грани дерзости, но все же не переступая черту. Эдак чтобы и окружающим показать свой вес, и унтера не задеть за больное. Все в пределах каторжанского этикета, выработавшегося за десятилетия.

– Тут с тобой поговорить хотят, – кивнув головой в сторону неизвестного, произнес конвойный.

– Крапива? – смерив его взглядом, уточнил пришлый.

Крапиве не понравился этот взгляд. Человек явно уверен в себе и не ставит ни в грош остальных. Во всяком случае, он для пришлого весомой фигурой не представляется. И вообще, плевать тот на него хотел, пусть каторжанин зачем-то ему и понадобился. Не понравился этот умник авторитету, чего уж там. Но также было жутко интересно, с чем этот неизвестный забрел в такую даль.

Одет в добротный костюм, на ногах хромовые сапоги, на голове котелок. Но все же не белая кость. Тут Крапива мог голову прозакладывать. Однако эти места для него в диковинку. Это заметно по повадкам и по тому, как отчаянно он отмахивается о комаров. Солнышко спряталось за тучами, вот и повылазили кровососы, чтоб им пусто было! Но человек, привычный к этим паразитам, не борется с ними с таким остервенением, а скорее делает это с усталой ленцой.

Занятный тип, чего уж там. На боку деревянная кобура со столь популярным у путешественников маузером. Правда, в сочетании с данным костюмом оружие выглядит несколько несуразно. Впрочем, мужчина явно умеет обращаться с этим большим пистолетом.

– Ну Крапива. А тебе какое дело? – наконец снизошел до ответа Иван.

– Отойдем. Поговорить надо.

– Не могу. Того и гляди господин унтер-офицер заругается, – с издевательской ухмылкой ответил Крапива.

– Иди уж. Не выделывайся, – махнул рукой конвойный. – Чай, не дурень, себе жизнь портить.

Как видно, неизвестный хорошо ему приплатил, коли унтер столь наплевательски относится к своим обязанностям. Не сказать, конечно, что каторжные надзиратели и конвойные так уж лютуют. Но воли дают все же не особо много. А тут позволяют отойти в сторону, чтобы можно было поговорить без свидетелей. С другой стороны, вот так, прямо с работы, в побег не уходят. А что до разговоров… Ну поговорит неизвестный с Крапивой на территории каторги. В этом случае копейка обломится кому другому, только и того.

– Так чем могу быть полезен, человек прохожий? – сворачивая самокрутку, поинтересовался Крапива.

Они отошли не слишком далеко. Всего-то на пару десятков шагов. Но больше и ни к чему. Если говорить, не повышая тона, никто и не услышит. К тому же шума хватает. Кто-то кричит, другие долбят киркой, кувалдой или комлем. Словом, грохот стоит изрядный, так что расслышать разговор, даже прислушиваясь, с такого расстояния просто нереально.

– Времени у меня нет, – прихлопывая очередного комара, впившегося в его шею, произнес неизвестный. – Поэтому говорить буду кратко и прямо. Ты на волю хочешь?

– О как. Никак помилование вытребовать можешь? – даже не спрашивая, а скорее подначивая гостя, произнес Крапива.

– Могу помочь соскочить отсюда.

– А с чего это ты взял, мил человек, что я хочу уходить в побег?

– А ты расскажи мне, как тебе тут нравится. Я же наивный, сразу тебе поверю.

– Вот и я тебе верю, аж спасу нет, как верю. Вот прямо держите меня, не то прямо сейчас соскочу. Вот как есть, голый, босой и голодный побегу в Петроград.

Крапива одарил незнакомца презрительной улыбкой и, отвернувшись, хотел уйти. Ну а о чем еще можно разговаривать с этим придурком? Вот так заявиться и предложить организовать побег. Ни с того ни с сего. Правда, и не похоже, чтобы он нуждался в премии, выписываемой каторжным конвойным и надзирателям. По его виду она для него уж больно скромная.

– Крапива, стой! – Голос незнакомца звучал твердо, если не сказать повелительно.

– Ты обороты-то сбавь, – полуобернувшись, бросил через плечо Иван. – Не то две сотни человек, и конвойные в том числе, станут клятвенно заверять следователя в том, что ты сам споткнулся и упал на перо. Эдак раз пятнадцать. Уяснил?

– Это вряд ли, – покачав головой, спокойно возразил мужчина. – Как сомнительно и то, что кто-то привлечет к ответу меня, если тебе прямо сейчас вышибут мозги. Дело-то для этих мест привычное.

– Это ты местных казачков не знаешь. Они нынче жуть как лютуют. Им же за каждую такую выходку пистон вставляют, – все же оборачиваясь полностью и невольно озирая окрестности в поисках незримого стрелка, возразил Крапива.

– Возможно. Да только они станут искать инородцев или японцев. Ну в крайнем случае – такие же каторжные рожи, как у тебя. А не приличных людей из столицы, приехавших в эти благословенные места на охоту.

– Даже так? – вздернул бровь Иван.

– А ты думал, что самый умный?

– Ну и откуда ты такой взялся? – вновь возвращаясь к диалогу, спросил Крапива.

– Я же сказал – из Петрограда, – пожал плечами неизвестный.

– А я-то тебе зачем понадобился?

– Есть человечек, который наступил на мозоль серьезным людям. Мы помогаем тебе и твоим людям уйти в побег. Взамен вы убираете неугодного нам человека. Причем вместе с семьей и его компаньоном.

– А ты часом меня ни с кем не перепутал, уважаемый? Я ить за наем душегубством не пробавляюсь.

– Ну хорошо хоть агнцем невинным не выставляешься. А то знаешь, как бывает? На человеке пробу негде ставить, а он из себя святого корчит.

– Что было, от того не открещиваюсь. По-разному случалось. Но не за наем.

– Ну-у, этого человечка ты и так с радостью приголубишь. Иль, думаешь, я зря именно на тебя вышел?

– И кто же это?

– Пастухов Петр Викторович. Ты его все больше знаешь по кличке.

– Уж не про Купца ли ты говоришь? – расправляя плечи, скорее выплюнул, чем произнес Крапива.

– И про его жену.

– Твоя правда. И купца, и лярву его я кончу с удовольствием. Хм. Нет. Ее сначала отдам своим парням. И Студню в первую голову. Она в него три свинцовых гостинца вогнала. И за этих двоих мне платить не надо.

– Так а тебе никто платить и не собирается. Я тебе еще в подробностях расскажу, где его найти да как он хоронится. Ну а в качестве благодарности за побег и доставку в Петроград в довесок кончите и дружка его. Инженера Кессениха.

– Да не вопрос.

– Вот и договорились.

– А кто сказал, что мы договорились? – искренне удивился Крапива. – Ты, мил человек, поешь-то складно. Да как бы веры тебе пока еще нет. К чему понадобился именно я, допустим, понятно. Но вот кто поручится, что ты нас под стволы не поставишь? Сейчас среди деловых такая рубка идет, что только держись. А то, может, и сам Купец изловчился, чтобы меня порешить. Мужик он серьезный, а православный из него никудышный. Потому как прощать не умеет.

– А ты никак боишься Купца-то, – не удержавшись, хмыкнул незнакомец. – Так, может, мы не по адресу. Тогда счастливо оставаться. А то ведь мог бы уже к началу следующей недели быть в Петрограде.

– Это как это к началу следующей недели? – не понял Крапива.

– А ты думал, мы будем ждать, пока ты на своих ножках по тайге дотопаешь до столицы? Ладно, сам решай, веришь ты мне или нет. Знай одно: мне убирать его не с руки. Есть причины. Потому и готовы потратиться, чтобы вывезти отсюда и тебя, и твою кодлу. Если поверишь… Мне плевать, как ты выберешься за забор каторги. На выезде из Выдрино есть придорожный белый камень. Под ним со стороны Байкала будет схрон, в который я положу четыре нагана с запасом патронов. Надумаешь выбираться со мной, я буду ждать до утра в версте от этого камня в сторону Байкальска. Не появишься к рассвету – твои трудности.

Больше не говоря ни слова, так и не представившийся мужчина направился прочь. Только теперь Крапива обратил внимание, что тот был на грузовике. Устроился в кабине, да и тронулся себе. Отъехав сотни на две саженей, он остановился, и из леса к нему вышел другой мужчина, у которого, по всему видать, в руках была винтовка.

Вот оно, значит, как. Не блефовал, выходит, мужик. И впрямь стрелок за ними наблюдал. Сейчас-то Крапива припомнил, что гость все время стоял чуть в сторонке, чтобы не загораживать его от стрелка. Н-да. Получается, едва с костлявой разминулся.

То, что это не ловушка служащих каторги, он понял сразу. Не клеился тут никаким боком и Купец. Очень уж все заковыристо. А Купец – мужик простой и конкретный. Захотел бы, так давно уж приплатил бы тем же казакам. У него среди них знакомцев хватает. Они бы враз израсходовали кого угодно. А потом еще и сами же гонялись бы за стрелками. А такая заумь… Лишнее это, и весь сказ.

В побег уходили всей кодлой. Ну, коль скоро неизвестный грозился вывезти всех. А вот к схрону Крапива отправил одного Варнака. Если вдруг там засада… Словом, остальные успеют вернуться обратно. Или повинятся в побеге, если там уж все всполошатся. Ничего, посидят в кандальной, не впервой. Зато живы останутся.

Но Варнак вернулся с четырьмя заряженными наганами, да еще и к каждому по пачке патронов в запас. Осмотрели оружие, и даже, укутав его в тряпье, чтобы не шуметь, стрельнули разок. Исправное оружие, нормальные патроны. Получается, незнакомец ни разу не соврал. А ведь подельники сомневались в здравомыслии Крапивы. Но зато теперь смотрят на него с нескрываемой преданностью, что заметно даже в ночи.

Оно ведь как? Выбраться за пределы каторги не составляет никакого труда. Забор тут больше для порядка. Когда уходишь в бега, выйти за территорию – это самое простое. Ты поди выберись потом из этих мест. В прошлый раз Крапива со Студнем добирались до столицы больше полугода. А тут обещают за неделю. И после наганов в схроне в это верилось легко. Чудные времена настали. Вот ей-богу!