Золушки в опасности Каури Лесса

Он хотел бы ее увидеть! Снова заглянуть в темные, как сливы, глубокие глаза, провести пальцем по губам, когда-то пухлым и ярким. А сейчас? Какие они сейчас?

Отчего-то Редьярд не помнил, как она выглядела, когда он видел ее в последний раз – в храме, во время венчания Аркея и Бруни. Не помнил, как выглядела, когда он сказал ей, что женится, и после – когда отбирал сына. В своих воспоминаниях он видел Эстель молодой и красивой, дерзкой, резкой – такой, какой он любил ее. Такой, какой он ее ненавидел – он помнить ее не желал!

Данжер…

Это название всплыло из глубин памяти. Когда он ехал в Данжер, ему казалось, у них с Эстель все будет хорошо. Несмотря на его брак, они будут продолжать встречаться, ведь они не могут друг без друга! Как он был глуп и самонадеян! Ему нужна была корона и законная жена. Ей – он и весь мир. Мир, который значил куда больше короны.

Над Вишенрогом занимался рассвет, когда король понял, почему вдруг после стольких лет вспомнил Данжер – этот городок разделил его жизнь на до и после. Разделил навсегда.

В пограничном городе, в котором каждый дом выглядел, как крепость, подготовленная к многолетней осаде, в городе, где под старинными мостами до сих пор висели клети для оружия на случай непредвиденного нападения, а жители разговаривали так, будто выталкивать слова из ртов им было не под силу, Его Высочеству Редьярду было до ужаса скучно. Но, увы, он обещал отцу во время смотрин вести себя прилично. А если принц что-то обещал – держал слово даже будучи пьяным в стельку. Положенная ему свита в основном состояла из вельмож в возрасте – отец перестраховывался, однако среди них было несколько молодых людей из окружения самого Рэда. Коротая долгие вечера за картами и привезенным с собой вином, молодежь ломала головы, как бы повеселиться, не нарушая приказ Его Величества.

Здесь рано ложились и рано вставали, поэтому официальные мероприятия с участием наследника и отцов города проходили в те часы, когда на родине Редьярд еще сладко дрых, видя едва ли не первый сон – ночи принц предпочитал проводить бурно, и отец никогда его в этом не упрекал. «Станешь королем – время для развлечений кончится», – говорил он, посмеиваясь в седую бороду. «А как же твои любовницы?» – удивлялся наследник. «Так это, скорее, обязанности, а не развлечения!» – хохотал король.

С огромным трудом вылезая утром из-под кипы мехов, наследный принц, тем не менее, по привычке ложился поздно.

Эта мысль пришла ему в голову, когда было объявлено о прибытии княжны Моринг в Данжер. Поскольку узаморцы приехали под вечер, официальное представление решили провести на следующее утро.

– Она не красавица, но интересная, Ваше Высочество, – сказал один из приближенных принца, разглядывая миниатюрный портрет Рейвин, врученный Редьярду главой Ласурской делегации, дабы он не опозорился на представлении, перепутав княжну с кем-нибудь из ее фрейлин.

– Это всего лишь рисунок, – фыркнул другой, – а художники, как известно, любят украшательство!

– Хочешь сказать, она страшна, как Аркаешева дочь? – уточнил наследник, начиная злиться.

Бесило все – необходимость сидеть в четырех стенах, видеть одни и те же лица, мерзнуть, ложась спать, мерзнуть, просыпаясь. Пусть Рейвин не была его невестой, но мысль о том, что она дурна собой, тоже бесила.

Приближенные переглянулись. В гневе Рэд мог и руку приложить к источнику недовольства.

– Мы хотим сказать, что рисунок никогда не передаст, каков человек на самом деле, – вывернулся один из молодых людей, самый ловкий. – А доверять можно только собственным глазам!

Гнев неожиданно ушел, как шторм, к другим горизонтам. Вместо него появилось любопытство.

– Хм… – Редьярд взъерошил молодую, еще мягкую бородку. – А это мысль! Как бы узнать, где остановилась княжна?

Обрадованные изменившимся настроением принца приближенные повскакали с мест и бросились искать необходимую информацию.

Незадолго после полуночи наследник через окно покинул свои покои, следуя за жадным до чужих монет местным слугой, который вел его к поместью, принадлежащему одному из самых знатных Данжерских семейств. Туда, где остановилась княжна со свитой.

Прокравшись во двор, Рэд укрылся за огромной елью, которой не была страшна смена времен года. С немногочисленных лиственных деревьев в этой неприветливой местности уже начинала облетать листва, а ель казалась укутанной в шубу с королевского плеча – такими пушистыми были ее ветви.

Покои княжны располагались на втором этаже. Из окон струился слабый свет, это давало надежду на то, что княжна еще не спит, и наследнику повезет увидеть ее, а не груду мехов на кровати в алькове, скрытом глубокой тенью.

Индари не обделила принца силой, поэтому он легко взобрался на средние ветви ели, оказавшиеся вровень с освещенными окнами. И едва не упал от неожиданности – Рейвин подошла к окну и застыла, глядя на низкое северное небо. Он с жадностью рассматривал лицо с правильными чертами, обрамленное темными волосами, сейчас свободно распущенными по плечам. Да, она не была яркой красавицей, каких он предпочитал, но в твердой линии маленького подбородка, в том, как она сжимала губы, таился характер, который Редьярд разглядел. А ее выражение лица напомнило ему собственное… когда он раздумывал о предстоящем браке. Не красавица, но и не дура! Своенравная лошадка. Сейчас княжна не выглядела высокомерной, но он догадывался, с каким презрением могут смотреть на чужака эти глубокие темные глаза. Темные, как омуты, в которых пропадает свет.

Лишь на миг Рейвин прижала ладони к совершенно сухим глазам и, отвернувшись, отошла от окна. На ней была ночная сорочка в пол и шаль из красной узаморской шерсти. Впрочем, глядя на то, как двигается девушка, принц не сомневался, что с фигурой у нее все нормально.

Так и не оглянувшись на окно, Рейвин исчезла из вида. Рэд подождал, пока в комнате погаснет свет, слез с дерева и отправился к слуге, который ждал его в условленном месте. От увиденного у него осталось странное впечатление: будто не на живого человека он смотрел, а на тень. Тень чьего-то далекого прошлого.

На следующее утро княжну Моринг представили наследнику Ласурского престола. В честь этого события вечером был объявлен бал, на котором молодые люди могли потанцевать вместе, пообщаться и познакомиться поближе.

На утреннем представлении Редьярд сполна ощутил то самое северное высокомерие, о котором размышлял накануне. Княжна казалась высеченной из куска льда, слова произносила тихо и только те, чтобы были обязательны по этикету. На «жениха» не смотрела, лишь вначале кинула на него такой взгляд, что он едва устоял на ногах от плескавшейся в нем ярости. Редьярд никому не признался бы, но после этого утра он еще сильнее захотел вернуться домой. В Вишенрог, где на улицах пахло медом и печеными фруктами, где было еще тепло, а дожди не портили настроения, где с моря дул всегда свежий ветер. Где люди были не в пример доброжелательнее здешних! Наследник уже был готов сообщить главе Ласурской делегации, что девушка ему не подходит, но понимал, что тот ничего не решает. Это следовало сказать отцу, и никому больше. А значит, нужно было немного потерпеть.

На вечерний бал Его Высочество отправился, «надев» знаменитую маску всепобеждающего Ласурского радушия. Он был обязан пригласить княжну на первый (и все последующие танцы), что и сделал, ощущая себя человеком, вынужденным есть клюкву без сахара большими ложками.

Следовало признать, что танцевала она прекрасно, хотя некоторые па и показались принцу старомодными. Но грация княжны, ее плавные движения завораживали так же, как движение стального клинка в руках мастера. Они были столь же точны и неумолимы. Казалось, она не танцевала, а билась с наследником Ласурского престола за что-то, о чем он пока не подозревал. Лишь много позже Редьярд поймет, что Рейвин в тот момент переживала битву с самой собой. А тогда он начал с комплиментов, на которые она ничего не отвечала, лишь смотрела на него своими глазами, похожими на оленьи, но ни следа покорности не было в них. Когда Рэд перешел от комплиментов княжне к восхвалению Узамора, она оборвала его неожиданно грубо:

– Ваше Высочество, прекратите лгать! – сказала она. – Вы ненавидите мою страну и, вполне возможно, меня, поскольку я – или любая на моем месте! – станет той границей для вашей свободы, которую вы не сможете преступить.

Изумленный принц даже споткнулся – никто из его многочисленных фавориток во дворце или любовниц в Вишенроге и окрестностях не позволял себе так говорить с ним.

– Я не ненавижу Узамор… – растерянно сказал он и вдруг признался: – Скорее – ситуацию!

Княжна внимательно взглянула на него. В ее голосе сквозила печаль, когда она сказала:

– Мы оба – заложники…

– Я рад, что вы это понимаете! – хмыкнул принц.

– Но я сделаю все ради Узамора – негромко добавила она, однако в ее голосе было столько силы, что Редьярду стало не по себе.

– А вы могли бы сказать подобное о Ласурии, княжна? – спросил он, пытаясь за насмешкой скрыть замешательство.

Он полагал, что на вопрос она не ответит, как истинная дочь Севера, не признающая Юг.

В ее глазах промелькнуло нечто, что принц не успел понять, но отчего его сердце заныло, как от потери. Надо бежать прочь от этой странной девушки, вызывающей в нем такие противоречивые чувства! Она слишком сложна для него! И тут она посмотрела ему прямо в глаза и твердо произнесла:

– Да, Ваше Высочество! Я могу сказать то же о Ласурии!

В ее взгляде не было ни лжи, ни лести. Она смотрела на наследного принца одной из самой больших Тикрейских стран как равная. Этот взгляд засел в его памяти, как игла…

Ласурская делегация отбывала из Данжера первой. Его Высочество источал улыбки направо и налево, а сам поглядывал на застоявшихся лошадей кортежа, ощущая себя таким же жеребцом – замерзшим и жаждущим движения. Ноги его больше не будет в Данжере, в частности, и в Узаморе, вообще! Пропади пропадом это княжество, где женщины кажутся молчаливыми рабынями, но стоит им сказать одну фразу, и ты понимаешь, кто тут главный, где в жилых покоях не топят, чтобы не спугнуть холод, а звериных шкур гораздо больше, чем где бы то ни было.

На прощание принц и княжна не сказали друг другу ни слова. Он холодно поцеловал ей руку. Она кивнула коротко и равнодушно. Если между ними и был момент откровения, он прошел, навсегда оставшись в прошлом. Глядя на них, стоящих рядом, – на высокого статного светловолосого Редьярда и маленькую хрупкую княжну, – все понимали, что более неподходящих друг другу людей не найти на всем Тикрее.

Едва карета тронулась, наследник вздохнул с облегчением. Внутри было тепло, даже жарко – топилась дорожная печь, и Редьярда резко потянуло в сон. Как будто он не спал все то время, что провел в Данжере. Он плотнее закутался в меховой плащ, откинул голову на настенную подушку, прикрыл веки и блаженно улыбнулся. Домой! Он едет домой!

На столе, стоящем в отцовском кабинете, были выложены миниатюры с изображениями претенденток. Мрачный, как туча, Редьярд, старательно воротил от них лицо, ибо пробил час выбора.

– Я объясню тебе еще раз, остолоп, – сказал Его Величество голосом, в котором гнев был тщательно затушеван заботой. – Я не вечен и срока своего не знаю, но я хочу уйти к Пресветлой под смех внука – твоего наследника. Наследника Ласурского престола! Если бы у гаракенцев была подходящая для тебя принцесса, я бы и спрашивать не стал – такой брак выгоден Ласурии, а значит, выгоден и тебе! Но в их роду в последнее время рождаются только мальчишки. Гномы никогда не позволят дочери своего народа выйти замуж за человека. С Креем связываться – себе дороже. Именно поэтому мы обратили взор внутрь страны, а не за ее пределы. И сейчас я хочу услышать о твоем выборе.

Редьярд сморщился, как будто съел червивое яблоко.

– Но я…

– И ты его уже сделал! – с нажимом сказал Его Величество. – Просто ткни пальцем в картинку, все остальное – моя забота.

«Ни хрена я не выбрал!» – хотелось заорать принцу, но отец был единственным в замке, на кого он не позволял себе повышать голос.

– Давай! – приказал король.

Редьярд разглядывал лежащие перед ним миниатюры, как в первый раз, хотя с каждой из претенденток он встретился лично в рамках своего путешествия по Ласурии. Он каждой наговорил комплиментов или хотя бы сказал несколько слов, каждую мысленно раздел и завалил, кого на кровать, кого на стол, а кого и прямо на пол… Но все они, дочери самых древних и знатных родов Ласурии, в его памяти смешались в единый образ… Закололо сердце горячей иглой… Заглянули прямо в душу бархатные оленьи глаза…

«А вы могли бы сказать подобное о Ласурии, княжна?»

«Да, Ваше Высочество!»

Принц взял в руки миниатюру с изображением Рейвин и протянул отцу.

– Эта.

– Почему она? – уточнил король. Въедливость была в крови у всех Ласурингов.

– Она похожа на королеву… – буркнул Редьярд. – Я могу идти?

– Иди, – милостиво кивнул отец. Было видно, что выбором он доволен. – О лучшем я не мог и мечтать, сын!

Посмотрев на него, наследник Ласурского престола длинно и витиевато высказался о сыновьем послушании, миссии наследного принца, претендентках на роль его невесты, Морингах и Узаморе. И выскочил из кабинета, хлопнув дверью.

Какое-то время Его Величество пристально разглядывал миниатюру, потом положил ее на стол и пробормотал:

– Ты прав, сын. Она похожа на королеву!

Этим утром ворота Вишенрога остались закрытыми. Снаружи столпились крестьяне, намеревавшиеся доставить продукты на столичные рынки. Подводы запрудили дороги, мешая продвижению всадников в военной форме, которые гнали коней галопом, и выглядели чрезвычайно озабоченными – их единственных пускали за городские стены и выпускали обратно. Офицеры караулов со стен грозно призывали людей разойтись. Но они не слушали до тех пор, пока караульные не пообещали вызвать на подмогу гвардейцев.

Толпа разошлась, покричав напоследок:

– Да вы хоть объясните, что происходит?

– Когда ворота откроют?

– Безобразие! Куда смотрит король?

– Пропадет товар-то, пропадет!

Между тем к столице начали стягиваться армейские части, стоящие лагерем неподалеку.

Встревоженные горожане делились друг с другом версиями, и каждая была чуднее другой. Однако скоро слухи были опровергнуты: на всех площадях королевские герольды напомнили о необходимости время от времени вспоминать о возможной войне с Креем и объявили о проводимых в связи с этим в окрестностях Вишенрога широкомасштабных армейских учениях. На улицах города появились патрули магистратских стражников и одного-двух королевских гвардейцев. Они убеждали горожан расходиться по домам, стучались в магазины и лавки, требуя их закрыть. Выражения лиц военных к препирательствам не располагали.

Площадь Святого Умника Базилия была непривычно пуста, когда на нее выехал скромный свадебный кортеж, состоящий из нескольких карет, в сопровождении конного отряда синих мундиров. Когда кареты подъехали ближе, со ступеней одноименного храма поднялся наряженный Пип Селескин, в окружении близких друзей. Казалось, он до последнего сомневался в том, приедет ли невеста.

Редкие прохожие начали подтягиваться к Храму. Свадьбы в Вишенроге любили.

Храм, расположенный в Сакральном квартале, светлый, украшенный изящными барельефами, был тем самым, в котором венчались Ванилла и Дрюня. Его выбрали по нескольким причинам. Во-первых, Туссиана Сузон не имела к кварталу Мастеровых никакого отношения, во-вторых, храм располагался неподалеку от дома новобрачных и, в-третьих, отсюда был виден дворец – случись что, Ее Высочество Брунгильду охрана вмиг доставила бы под защиту замковых стен. Кроме того, накануне вечером решено было обойтись без традиционного одаривания подруг невесты и последующей прогулки свадебного кортежа по городским улицам с угощением для толпы. Немалую роль в этом сыграл принц Аркей, напомнивший мастеру Пипу, что данною ему властью может вообще не отпустить Бруни на свадьбу, ежели его требования не будут выполнены. Селескина Его Высочество вызвал к себе на рассвете, не поставив в известность супругу. Повар выслушал его и ответил: «Я ж все понимаю, Ваше Высочество, не маленький! Подарки можно и потом подарить, верно?»

Аркей облегченно вздохнул. Он еще ни разу не вступал в конфликт с родственниками жены и этого совсем не хотел. Честно говоря, принц с удовольствием вступил бы в конфликт с самой Бруни, чтобы запретить ей вообще покидать дворец, но… не решился. «Пип мне как отец!» – как-то сказала она, и Арк знал, что это действительно так. Толстяк был ей и помощником, и другом, и просто близким душевным человеком.

Целуя жену на прощанье этим утром, Его Высочество знал, что поступает верно, хотя на сердце плитой лежала тревога.

Дверцы карет распахнулись одновременно. На улицу высыпались, будто разноцветные леденцы из коробок, дамы в ярких платьях.

Редкая толпа встретила их аплодисментами и поздравлениями.

– Я себя ощущаю арестанткой! – воскликнула Персиана, цепляясь за руку мужа и косясь на гвардейцев, которые тоже спешились.

Их собственных детей и Лягушонка Людвина сообща решили оставить дома, под присмотром подруги Перси, поскольку новость об учениях достигла и квартала Мастеровых.

– Не ты одна, – буркнула Ванилла, подавая руку Дрюне.

Шут, кажется впервые на памяти Бруни, был одет прилично – из яркого на нем был лишь бирюзовый шейный платок, в цвет платья жены, и такие же туфли.

– В городе такая неприятная тишина… – пробормотала сидящая в другой карете Туссиана Сузон, одетая в изящное серо-жемчужное платье невесты, расшитое серебряной вышивкой. – Так и кажется, что Индари не одобряет наш с Пипом брак!

– Это обычные переживания новобрачной, госпожа Сузон, поверьте, Пресветлая вовсе не против, – добродушно усмехнулся Григо Хризопраз, толкнул дверцу и первым выпрыгнул наружу.

– Ах, если бы это было так… – пробормотала Туссиана, выглядывая из кареты.

К ней, широко улыбаясь, шел мастер Пип, поминутно вытирая пот со лба. Вид у него был такой, будто он только что побывал у домны.

– Ваше Высочество! – позвал снаружи секретарь.

Бруни, сидевшая рядом с невестой, молчала, хотя на Туссиану поглядывала с искренним сочувствием. Поправив портальный перстень, который недавно растягивал королевский ювелир, да видно растянул слишком сильно – тот так и норовил соскочить с пальца, принцесса подала руку Григо. Как назло, сегодня она чувствовала себя особенно нехорошо. Ночью не выспалась – было тяжело дышать, тянуло ноги и поясницу, все время хотелось в туалет. Кроме того, Арк так и не пришел в спальню, чего еще ни разу за время супружеской жизни не случалось, из чего Бруни сделала вывод, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Утром принц зашел в башню, взял с жены клятвенное обещание, что она будет осторожна, и быстро ушел. Выражение его лица ей не понравилось. Впрочем, когда она увидела свой эскорт – половину полка Аркея под руководством его заместителя, подполковника Форша рю Фринна, она поняла если не все, то многое, и на ее самочувствии это, естественно, тоже отразилось. «Будет совсем плохо, Ваше Высочество, сразу говорите, – предупредил ее Григо, когда они покидали дворец – а, впрочем, можете не говорить. Я и сам узнаю!»

– Моя дорогая! – воскликнул Пип, беря руки Туссианы в свои.

Госпожа Сузон, взглянув в его полное искреннего волнения лицо, судорожно всхлипнула и на миг прижалась виском к его плечу.

– Вот увидите, все будет хорошо! – им в спину сказал Григо и повернулся к Бруни. – Идем в храм.

– Сразу? – громко изумилась подошедшая Персиана, а Марх нахмурил густые брови. – А танцы? Угощение?

– Еще как сразу! – громыхнул бесшумно подкравшийся подполковник рю Фринн. – У нас приказ – провести церемонию максимально быстро и по-военному четко. И сразу возвращаться во дворец!

– Это не свадьба, а какое-то недоразумение… – недовольно проворчал Дрюня, но замолк, едва подполковник бросил на него грозный взгляд.

На верхней ступени храма уже стоял священнослужитель, по обеим сторонам которого застыли два гвардейца в синих мундирах. Выглядел святой отец испуганным, однако при приближении новобрачных постарался мило улыбнуться.

Несколько гвардейцев скрылись внутри. Как потом выяснилось, они освободили первые две скамьи для прихожан, попросив посетителей пересесть подальше, и выставили караул по внутреннему периметру храма.

Пип с силой сжал пальцы Туссианы, выпустил ее ладонь, и, поднявшись по ступеням, скрылся в храме.

– Введите деву в храм! – согласно традиции, провозгласил священник.

Поскольку у невесты не было ни отца, ни брата, ни другого родственника мужского пола, которые могли бы ввести ее в храм через высокий порог, символизирующий рубеж между земным и возвышенным, чтобы передать жениху, священнослужитель спустился сам и подал Туссиане руку.

Бруни, держась за поясницу и с ужасом глядя на лестницу простонала:

– Ох, я не поднимусь!

– Не боись, Твое Высочество, мы тебя подтолкнем, – впервые с самого утра улыбнулась Ванилла. – Давай, раз-два-три…

– Обопритесь на меня, – шепнул принцессе на ухо Хризопраз. – Не стесняйтесь, поверьте, я гораздо сильнее любого знакомого вам мужчины, и с вашим весом как-нибудь справлюсь.

– Вы чудовищно любезны, Григо, – пропыхтела она, заставляя себя идти вверх.

Поясницу пронзило болью. Тупой, но очень сильной. Бруни замешкалась, однако заметила пристальный взгляд рю Фринна и заставила себя двигаться дальше.

За порогом священник передал невесту жениху, и повел пару к алтарю. В полупустом храме шаги и шепотки звучали раскатами грома, и поневоле все: горожане, которые зашли помолиться, служки, моющие полы, и даже неугомонные Перси с Ванилькой, которые перешептывались и хихикали, как школьницы на задней парте, затихли. Официальные приглашенные чинно уселись на вторую скамью. На первую Григо посадил Бруни.

Тишина упала, будто перед грозой. Принцесса зябко повела плечами и оглянулась на дверь под охраной тех гвардейцев, что первыми вошли в храм. При взгляде на высоких и статных, как на подбор, мужчин в военной форме ей должно было быть не так страшно, но отчего-то было. Ощущение близкой беды коснулось черным крылом, да так, что Бруни захотелось повернуть портальный перстень, чтобы в тот же миг оказаться рядом с мужем.

Священник у алтаря начал молитву – обращение к Индари. Хризопраз, который сел с краю, нетерпеливо повел плечами и покосился на принцессу. Ей показалось, или в полумраке его глаза вспыхнули, как уголья?

У дверей произошло какое-то движение. Повернув голову, Бруни увидела гвардейца, быстро идущего к рю Фринну. Он прошептал что-то ему на ухо, и подполковник зычно произнес, обращаясь к священнику:

– Святой отец, приступайте к самому основному!

– Но… – растерялся тот.

– Это приказ! – отчеканил рю Фринн таким голосом, что священнослужителю ничего не оставалось делать, как перейти к положенным церемонией вопросам.

Бруни заметила, что Пип и Туссиана крепко держатся за руки. В это странное мгновение, мгновение перед бурей, стоя пред ликом Индари, они словно ощутили, что их судьба – быть вместе, что бы ни случилось! А потом принцесса услышала вой… Он захлебнулся воплем, полным боли, а затем вдруг воскрес из секунды тишины, и умножился. К нему прибавились людские крики.

– Они внутри городских стен! – взревел подполковник. – Все внутрь, забаррикадировать двери!

Испуганный священник замолк.

Выражение лица рю Фринна тут же сменилось на крайне любезное. Он повернулся к священнику:

– А вы продолжайте, Святой отец! Эти двое должны обвенчаться сегодня, иначе Ее Высочество сильно расстроится, а ей это вредно.

И он с обожанием взглянул на Бруни.

Принцесса нашла в себе силы улыбнуться.

Священник задавал вопросы с такой скоростью, что новобрачные едва успевали на них отвечать. Его искаженное страхом лицо было бледно-зеленого цвета.

Неожиданно Григо с силой вздернул Бруни со скамьи и толкнул к ближайшей колонне, поддерживающей храмовый свод. Почти в то же мгновение со всех сторон раздался оглушительный грохот, запахло горячим металлом и зазвенели разбитые витражи. В помещение запрыгнули несколько огромных зверей: медведь, два волка и тигр.

Присутствующие разразились криками ужаса. Гвардейцы образовали кольцо вокруг сбившихся в центре зала гражданских.

Туссиана вскрикнула и попыталась вырвать руку из цепких пальцев Пипа, но не тут-то было. Он дернул ее, как маленькую, и зарычал не хуже, чем ворвавшиеся в храм оборотни:

– Туся, стоять! Я не для того тебя так долго ждал, чтобы уйти от алтаря без жены!

Несчастный священник прыгающими губами объявил их мужем и женой.

А затем Бруни потеряла новобрачных из виду, потому что все происходящее слилось в ужасающий калейдоскоп, из которого ее выдернул голос Григо, раздавшийся у самого уха:

– Я сейчас возьму вас на руки и понесу, не пугайтесь, будет темно и страшно…

– Не пугаться? – дрожащим голосом переспросила принцесса.

Она невольно пыталась прикрыть ладонями огромный живот, а сердце ныло от страха за еще не рожденного ребенка. Словно ответом на страх вернулась боль. Полоснула по низу живота, по ногам…

– Но мои близкие… – простонала Бруни.

– За них не беспокойтесь – гвардейцы их защитят!

– Тогда почему они не смогут защитить меня? – возмутилась принцесса.

– Закройте глаза, Ваше Высочество! – прошептал секретарь.

Она почувствовала, как ее ноги отрываются от земли. От стоящего вокруг непонятного грохота, воя и рычания со слухом творилось что-то не то, поэтому она не была уверена в том, что Григо произнес: «Потому что вы – будущее Тикрея…».

Хан проснулся, будто от толчка. Несколько мгновений лежал, глядя в беленый потолок, не понимая, где находится. И хотя обоняние уже рассказало ему об окружающем, разум категорически отказывался поверить в то, что Зохан Рысяш, рыжий юнец, последний из клана Смерть-с-ветки, добрался до Вишенрога живым и невредимым.

– Не нравится мне все это, – услышал он голос того парня, что вчера показывал ему Ласурскую чащу, Веслава. – С чего это занятия отменили? Мне даже запретили на свадьбу к дядюшке Пипу сегодня идти!

– И завтрак запаздывает… – тяжело вздохнул его друг, Рахен.

– Тебе бы только жрать! – хмыкнул их третий товарищ, имени которого Хан не запомнил – черноволосый человеческий юноша.

Хан повернул голову.

Черноволосый стоял у распахнутого окна и выглядывал наружу.

– Пусто как… – заметил он и обернулся. – Знаешь, Весь, мне это тоже не нравится.

– У меня шерсть вдоль хребта дыбится, – ответил тот. – Прямо чувствую какую-то пакость!

В голове у Хана что-то щелкнуло, и все, наконец, встало на свои места.

– Бешеные, – сказал он и сел. – Бешеные идут на Вишенрог. Наверное, уже близко.

Остальные уставились на него.

– Расскажешь? – осторожно спросил Веслав.

Хан почесал за ухом, посмотрел на Рахена, от которого пахло волчарой, и пробормотал:

– Ты прав, серый, жрать хочется!

– Терпи теперь, кошак, – добродушно усмехнулся тот в ответ, – у нас приказ коменданта – жилые комнаты не покидать. А это значит, что до столовой нам не добраться.

– Жаль, – вздохнул Хан.

Взгляды парней сверлили его так, что он ощущал их физически. Поэтому встал, потянулся и подошел к окну, от которого отошел черноволосый. И не оглядываясь, заговорил. Он рассказал то же, что и Лихо, и принцу Аркею. Но почему-то в те разы на душе было невыносимо тяжело, а в этот она словно капля за каплей, воспоминание за воспоминанием, освобождалась от груза. То ли дело было в понимании, которое он увидел вчера в глазах сверстников-оборотней. Не просто в понимании – в общности с теми, кто тоже терял близких, терял жестоко и страшно. То ли сон придал мыслям окончательную ясность: приказ Дархана Асаша он выполнил, Рубина в безопасности, а это значит, что у Хана развязаны руки для… мести. Как ни силен был его обезумевший брат – он, Хан, с ним справился! Значит, справится и с другими, заберет с собой хотя бы нескольких!

В полной тишине, наступившей после его рассказа, Хан дернул створку закрытого черноволосым окна, как вдруг дверь тихо скрипнула, и в помещении появился еще один человек – запах рассказал о нем, прежде чем Рысяш обернулся.

Крупный светловолосый парень проскользнул в комнату, держа в руках мешок, из которого призывно пахло хлебом, сыром и ветчиной.

– Лови, – он бросил мешок Веславу. – Небось, слюнями истекаете, лохматые, с самого утра?

– Рю Кравиц, это что – жалость к нам, горемычным? – картинно заломил бровь Рахен.

– Пусть будет жалость, – хмыкнул Веслав и полез в мешок. – Сандр, неужто сам добыл?

– Пришлось, – хохотнул парень и для наглядности похлопал себя по брюху. После чего взглянул на Хана. – А это кто такой? Гражданский?

Веслав переглянулся с друзьями, а затем тоже посмотрел на Хана. Тот пожал плечами – какая теперь разница, кто и что узнает о нем?

– К Вишенрогу идут бешеные оборотни, – коротко ответил Веслав Сандру. – Его клана больше нет.

Светловолосый присвистнул.

– Так вот почему объявили широкомасштабные учения сегодня утром! – протянул он. – И по этой же причине нас заперли.

Рахен поморщился.

Хан рванул оконную створку. В лицо ударил холодный ветер, принеся знакомый сладковатый аромат, от которого скручивало внутренности.

– Они в городе, – пробормотал он и вспрыгнул на подоконник, но тяжелая рука придержала его.

– Ты куда собрался? – спросил Веслав.

Хан оскалился, однако вовремя взял себя в руки, лишь дернул плечом. Парни не виноваты в том, что ему довелось пережить.

– Отсиживаться не буду! – бросил он. – Хочу видеть их кровь.

– Не боишься заразиться? – впервые обратился к нему смуглый юноша с внимательным взглядом. – Нужен только один укус, я правильно понимаю?

Хан вспомнил искру разума в глазах главы клана, когда тот полоснул себя ножом по горлу. Этот самый нож сейчас висел у него на поясе, и он сможет сделать то же самое, если другого выхода не останется. Но сначала заберет несколько ИХ жизней!

Рысяш слез с подоконника, откинул полу куртки, показывая нож в ножнах и упрямо повторил:

– Отсиживаться не буду!

– Я, пожалуй, с ним пойду, – Рахен поднялся с кровати, на которой сидел, взял с кровати Веслава мешок с припасами и перенес на стоящий в комнате стол. – Вот только предлагаю вначале перекусить. Хан, ты как?

– Собираешься нарушить приказ, серый? – прищурился Сандр и тоже подошел к столу. – Последствий не боишься?

Веслав, наконец, убрал руку, позволяя Хану двинуться. Ветчина пахла очень соблазнительно. «На охоту следует уходить полуголодным, – так учил их Асаш. – Тогда и силы для погони будут, и азарт никуда не денется».

– Не боюсь, – Рахен любовно клал на кусок хлеба несколько кусков ветчины и сыра. – Родина в опасности! От нас пользы на улице больше, чем под замком.

– Это если тебя не укусят, – заметил черноволосый.

– Меня, Карс? – Рахен вздернул верхнюю губу. – Меня не укусят! А вот он, – оборотень кивнул на Хана, – если один пойдет – пропадет. А он пойдет!

– Пойду, – кивнул Хан и тоже полез в мешок.

– Никто никуда не пойдет, – качнул головой Веслав. – Вы спятили, что ли? У нас приказ, и мы обязаны его выполнять!

– А я за! – вдруг улыбнулся Сандр. – Все лучше, чем как куры на насесте сидеть. Парень, как тебя зовут? Возьмешь с собой?

– Хан. Возьму, – коротко ответил Рысяш, поскольку торопливо заталкивал в себя еду.

– Эй, прекращайте шутить! – воскликнул Веслав.

Карс взглянул на него.

– Весь, они не шутят! Они на самом деле собрались сбежать.

– Я против! – Веслав упрямо наклонил голову, становясь похожим на разъяренного бычка, и шагнул к окну. – У нас приказ!

– Донесешь на нас? – глаза Рахена азартно блестели. – Или с нами подерешься?

– Только этого не хватало… – вздохнул Карс.

Хан торопливо проглотил бутерброд и шагнул к Веславу.

– Тебе меня не остановить, волк, хотя с виду ты и грозен. Встанешь на пути – окажешься там же, где те бешеные, до которых я сегодня дотянусь! И у меня приказа нет. Он есть у вас. А мне терять нечего.

– Я не хочу драки, – сердито заметил Веслав. – Ни с тобой, ни с парнями. Но то, что ты собираешься сделать – самоубийство!

– Моя жизнь – я сам решаю, что с ней делать, – пожал плечами Хан.

– Приказ – приказом, а моя жизнь принадлежит только мне, – хмыкнул рю Кравиц и встал рядом с Ханом. – Ох, и выдерут нас потом!

– Могут и исключить, – заметил Карс.

– Героев не исключают! – хохотнул Рахен и встал с другой стороны от Хана. – Парень идет мстить за свой клан, понимаешь, Весь? Он идет делать то, что в свое время не сделали мы с тобой, потому что были слишком малы. Арристо свидетель – это наш шанс искупить вину!

– Весь, это опасно, – негромко сказал черноволосый.

– Пресвятые тапочки, Карс, если бы я не был знаком с тобой, решил бы, что ты струсил, – усмехнулся Сандр.

На щеках Карса заиграл румянец.

– Я не боюсь, я пытаюсь слушать голос разума! – воскликнул он. – Надеюсь, что и Веслав его послушает!

Сладковатый запах усиливался. Странно, что остальные оборотни его не ощущали. Бешеные были где-то в городе, и у Хана кровь начинала кипеть, когда он представлял, как будет перерезать им глотки. Разговоры, разговоры… Почему люди так любят их, когда можно просто действовать?

Не дожидаясь ответа Веслава, Хан развернулся и легко выпрыгнул в открытое окно. Рахен молниеносно выскочил за ним. Сандр крякнул, но тоже полез на подоконник.

– Сандр! – воскликнул Весь.

Крепыш обернулся. На его лице играла совершенно авантюрная усмешка, делавшая его не похожим на себя самого.