Брачные узы Дэр Тесса

Серия «Очарование» основана в 1996 году

Tessa Dare

WHEN A SCOT TIES THE KNOT

Перевод с английского Я. Е. Царьковой

В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.

Печатается с разрешения автора и литературных агентств The Axelrod Agency и Andrew Nurnberg.

© Eve Ortega, 2015

© Перевод. Я.Е. Царькова, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Пролог

«21 сентября 1808 года

Дорогой капитан Логан Маккензи,

Пишу вам это нелепое письмо и утешаюсь только тем, что вы, мой дорогой, лишь плод моего воображения, а раз вы не существуете, то и прочесть этот бред будет некому.

Но я забегаю вперед. Вначале мне следует представиться.

Меня зовут Мэдлин Элоиза Грейсчерч, и глупее меня вряд ли сыщется девица во всей Англии. Боюсь, я повергну вас в ужас, но вы по уши влюбились в меня, когда наши пути так и не пересеклись в Брайтоне.

А теперь мы помолвлены».

Мэдди уже и припомнить не могла, когда впервые взяла в руки карандаш. Казалось, она родилась с ним в руках и с тех пор не расставалась. Если точнее, одним карандашом дело не ограничивалось: обычно Мэдди держала при себе два или три: рассовывала по карманам фартука и втыкала в узел волос вместе со шпильками, когда ей нужно было держать руки свободными для того, чтобы влезть на дерево или перелезть через забор.

Грифель она расходовала экономно, так что от карандаша не оставалось и огрызка. Мэдди рисовала певчих птиц, вместо того чтобы учить уроки; она рисовала церковных мышей, когда должна была молиться. Когда Мэдди удавалось вырваться из дома, все живое вокруг просилось на бумагу: от стебелька клевера с пушистой головкой, гордо торчащей между пальцами босых ног, до облаков, деловито плывущих куда-то высоко в небе.

Мэдди нравилось рисовать, и не было ничего, что бы ей рисовать не нравилось. Ну ладно, почти ничего.

И Мэдди очень и очень не нравилось привлекать к себе внимание.

Такой уж она была, и неминуемо приближающийся выход в свет у шестнадцатилетней Мэдди вызывал примерно те же эмоции, что и предписанная доктором касторка или рвотная соль.

Много лет прожив вдовцом, отец ее решил обзавестись новой женой, которая была всего на восемь лет старше самой Мэдди. Анна, молодая жена отца, была женщиной яркой и бойкой. Природа в избытке наградила ее всеми теми качествами, которых никогда не было у Мэдди. Сразу надо оговориться, что Мэдди больше чем устроила бы роль Золушки, роль одетой в тряпье замарашки, которую злая мачеха запирает в башне, пока все прочие домочадцы веселятся на балу. Но Мэдди, по несчастью, досталась мачеха совсем иного сорта, из тех, что с радостью нарядит падчерицу в шелка, отправит на бал и толкнет в объятия ничего не подозревающего принца. Фигурально выражаясь, разумеется. На принца Мэдди не приходилось рассчитывать. В лучшем случае ей повезет стать женой третьего сына какого-нибудь графа, которому одна дорога – в пастыри, или женой нищего баронета.

А в худшем…

Сказать, что Мэдди неважно чувствовала себя в толпе, будь то рыночная площадь, партер театра или бальный зал, – значит ничего не сказать. В толпе Мэдди теряла способность думать, говорить, двигаться и даже, отчасти дышать. Должно быть, со стороны это выглядело донельзя глупо, но справиться с собой Мэдди была не в силах. При одной мысли о лондонском сезоне ее бросало в дрожь. И потому, вместо того чтобы наслаждаться обществом себе подобных, Мэдди большую часть сезона провела в обществе ракушек. Собирала их на пляже, делала зарисовки в альбоме, стараясь сосредоточиться на этом занятии так, чтобы в голову не лезли мысли о праздниках, балах и джентльменах.

По возвращении домой Анна встретила ее прямым вопросом:

– Итак, ты готова встретить своего единственного?

И вот тогда Мэдди запаниковала. И солгала. Экспромтом. На пустом месте Мэдди сочинила историю, которая определила всю ее дальнейшую жизнь.

– Я уже его встретила.

Мэдди не могла втайне не позлорадствовать, увидев, как полезли на лоб глаза мачехи. Впрочем, уже в следующую минуту Мэдди осознала, какую совершила глупость. Следовало бы догадаться, что ее ошеломляющее заявление не закроет вопрос, как ей бы того хотелось, а вызовет множество новых, на которые ей, Мэдди, придется отвечать.

Когда его ждать с визитом?

Э… Он не может нанести нам визит. Он бы хотел, но ему пришлось срочно покинуть страну.

Покинуть с какой целью?

Он человек военный, офицер, и обязан подчиняться приказам. Ему приказали – он отправился воевать.

А его родственники? Мы могли бы познакомиться хотя бы с ними. Нам следует с ними познакомиться.

Увы, это невозможно. Он родом издалека. Из Шотландии, с самого севера. И кроме того, все его родные мертвы.

Но имя его ты можешь нам сообщить.

Маккензи. Его зовут Логан Маккензи.

Логан Маккензи. Вот она и обзавелась поклонником, у которого есть имя, и больше ничего. К вечеру Логан Маккензи обзавелся волосами (каштановыми), глазами (голубыми), голосом (низким, с шотландским раскатистым «р»), званием (капитана) и характером (твердым, но доброжелательным) и недюжинным умом.

В тот же вечер по настоянию домочадцев Мэдди села писать ему письмо.

«…Вот сейчас они смотрят на меня и думают, что я пишу письмо моему тайному возлюбленному, облаченному в килт, а я заполняю страницу всякой ерундой, молясь о том, чтобы никому из них не пришло в голову заглянуть мне через плечо. Самое неприятное во всем этом то, что мне ничего не останется, кроме как отправить этот опус по почте, когда страница будет исписана до конца. Письму моему предстоит осесть в какой-нибудь затхлой армейской конторе, куда стекаются письма, не нашедшие адресата. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Или же письмо это пойдет по рукам, его будут читать и насмехаться над той, которая его писала. И поделом мне.

Как все это глупо! Ужасно глупо. Громко тикают часы, отсчитывая минуты до наступления рокового часа, когда мне придется во всем признаться. Вначале я должна буду признаться, что солгала насчет красавца офицера из Шотландии, пока находилась в Брайтоне. Потом мне придется объяснять, зачем я это сделала. Если я скажу, что не хочу выходить в свет, надо мной просто посмеются. И тогда мне не спастись от того, что должно случиться уже этой весной. Того, чего я так стремилась избежать, воспользовавшись вашими услугами. Я знаю, что мне на роду написано остаться старой девой, и мне совсем не хочется проходить через унижения, чтобы прийти к этому финалу.

Мой дорогой капитан Маккензи, вы – фантом, я же, в отличие от вас, самая настоящая. Самая настоящая неудачница.

Вот вам рисунок улитки!..

«5 октября 1808 года

Дорогой придуманный мной капитан Маккензи.

Возможно, мне и не придется ничего объяснять в этом году. Быть может, мне удастся протянуть до следующего сезона, не будучи разоблаченной. Должна признать, в вашем лице я нашла удобный выход из положения. К тому же домочадцы смотрят на меня совсем по-другому. Сейчас они видят во мне женщину, которая за пару мимолетных встреч смогла разжечь в мужчине неутолимую страсть и даже, может, любовь навеки. Кто станет спорить с тем, что любовь с первого взгляда – миф? Вы ведь без ума от меня! Одна-две прогулки по берегу моря, и вы уже не мыслите жизни без меня. Сколько вы дали мне обещаний… Я приняла их всерьез не без сомнений, зная, что нашей любви предстоит пройти испытания временем и расстоянием. И угрозой внезапной смерти. Войну ведь никто не отменял! Но вы смогли меня убедить, что ваше сердце не лжет, и я…

Наверное, я слишком много читаю романов».

«10 ноября 1808 года

Дорогой капитан Маккензи, плод моего прихотливого воображения.

Есть ли на свете что-то более отвратительное, чем наблюдать за развитием бурного романа собственного отца? О да, мы все знаем, что ему надо было жениться вновь и произвести на свет наследника, отчего выбор в качестве супруги молодой и плодовитой женщины был самым разумным с практической точки зрения. Но разе я могла ожидать, что он с таким энтузиазмом возьмется за дело, забыв об элементарных приличиях! Будь неладна эта бесконечная война, из-за которой, вместо того чтобы проводить медовый месяц на континенте, они наслаждаются друг другом здесь, в доме, у всех на глазах, каждый день находя для своих утех новые укромные уголки. Слуги, конечно, притворяются, что ничего не замечают. Меня же от этого трясет.

Я знаю, что должна за них радоваться, и я действительно рада за них. Отчасти. Но до тех пор, пока этот проект по созданию наследника не принесет плоды, мне придется писать вам меньше, а гулять больше».

«18 декабря 1808 года

Дорогой капитан Маккензи, моя фантазия.

У меня появилась новая сообщница. К нам приехала погостить тетя Тея. Моя тетя в молодости погубила себя, прослыв дамой полусвета. Грехопадение совершилось во Франции, где ее соблазнил коварный граф. Но сейчас она в годах: хрупкая и безобидная старушка.

Тетя Тея прониклась ко мне глубокой симпатией, прознав о том, что я страдаю от тоски по своему возлюбленному, воюющему с Наполеоном. Я так боюсь за жизнь отважного шотландского капитана. Мне даже лгать почти не приходится.

«Ну конечно, Мэдлин не желает посещать праздники и балы, где веселится столичный бомонд!»

«Разве не видно: бедняжка места себе не находит, думая о своем капитане Маккензи».

Право, мне даже немного не по себе от того, насколько сильно она мне сочувствует. Поддерживая меня, несчастную, она смогла добиться от моего отца невиданных поблажек. Завтрак мне теперь приносят в спальню, словно замужней женщине или прикованной к постели больной. Меня освободили от необходимости посещать увеселительные мероприятия, и мне разрешено проводить столько времени, сколько мне хочется, за рисованием. Каждое утро мне приносят в спальню шоколад, гренки и газету, которую я успеваю прочесть еще до того, как она попадает к отцу.

Я начинаю верить, что вы – воистину гениальная идея».

«26 июня 1809 года

Дорогой капитан Маккензи, капитан Фикция.

Трубите фанфары! Звоните в колокола! О, счастье!

Драйте полы с лимонным маслом. Молодую жену моего отца основательно тошнит каждое утро и почти каждый вечер тоже. Все признаки налицо. Шумное, вонючее, дрыгающееся существо пробьет себе дорогу в этот мир месяцев через семь. Радости их нет предела, и меня оттесняют все дальше и дальше на задворки этой радости.

Ну и ладно. Зато нам принадлежит целый мир. Я имею в виду вас и меня.

Тетя Тея помогает мне проследить маршрут вашего передвижения, отмечая его флажками на карте.

Она развлекает меня рассказами о ландшафтах Франции, чтобы я могла воочию представить себе то, что окружает вас, когда вы тесните Наполеона за Пиренейские перевалы. Запах лаванды – это запах победы, говорит моя тетя. Я вынуждена время от времени напоминать себе, что должна выглядеть печальной и грустной, словно у меня за вас душа болит. И порой, как ни странно, притворство дается мне легко.

Будьте живы и здоровы, мой капитан».

«9 декабря 1809 года

О, мой дорогой капитан.

Вы будете на меня в обиде, но, должна признаться, я по уши влюблена.

Я навсегда отдала свое сердце другому, и имя его – Генри Эдвард Грейсчерч. Весит он всего 3 кило, он весь лиловый и сморщенный, и он – само совершенство. Не знаю, как я могла называть его существом.

Он – ангел, милее которого во всем мире нет.

Теперь, когда у отца есть наследник, наше имение никогда не перейдет к Жуткому Американцу, и нищета мне более не грозит. Это означает, что мне не обязательно выходить замуж, и я больше не нуждаюсь в фальшивом шотландском ухажере, чтобы меня оставили в покое.

Я могла бы заявить, что наша любовь не прошла проверку разлукой, что мы больше не пара, и положить конец всем этим глупым письмам, но тетя Тея слишком привязалась к вам, а я очень привязана к ней. Кроме того, мне будет не хватать этих писем.

Сама себя порой не понимаю.

Но иногда мне кажется, что вы меня понимаете лучше меня самой».

«9 ноября 1810 года

Дорогой Логан.

(Мы ведь уже можем называть друг друга по имени, верно?)

То, о чем я собираюсь написать, нельзя назвать иначе, чем выставлением напоказ своей самой постыдной слабости. Мне и самой не верится, что я пишу вам об этом, но, возможно, когда я напишу обо всем в письме, моя дурацкая привычка сама себя изживет. Видите ли, у меня есть подушка. Прекрасная подушка, пуховая, ни перышка. Достаточно туго набитая и большая. По ночам я кладу ее на кровать сбоку от себя, а под нее подкладываю горячий кирпич, чтобы ее согреть.

А потом я ложусь рядом, и если я закрою глаза и провалюсь в полусон-полуявь, то мне почти удается поверить в то, что эта подушка не подушка, а вы. Вы лежите рядом со мной. Вы меня согреваете, вы оберегаете меня. Но ведь на самом деле это не вы, а подушка. И вообще, вас нет. А я не дружу с головой.

Как бы там ни было, привычка сделала свое дело, и теперь я без этой подушки даже уснуть не могу. Без нее мои ночи были бы бесконечно холодными и одинокими.

Где бы вы ни были, надеюсь, вы спите хорошо.

Сладких вам снов, мой капитан Большая Подушка».

«17 июля 1811 года

Мой дорогой шотландский лэрд и капитан.

А ведь вам удалось неплохо подняться для выдуманного мной шотландского горца без роду и племени. Вы ведь и не мужчина даже, а набитая ложью подушка с грубоватой прошвой характера. Только не умрите от радости! Вам предстоит стать помещиком. Тетя Тея убедила моего крестного, графа Линфорта, упомянуть меня в завещании, оставив мне самую малость. Этой «малостью» оказался замок в шотландском нагорье. Замок под названием Ленер. Этому замку предстоит стать нам домом, когда вы вернетесь с войны. Совершенная в своей абсурдности точка в конце этого абсурдного повествования, вы не находите?

Господи. Замок!»

«16 марта 1813 года

Дорогой капитан, прихоть моего сердца.

Будущий наследник отцовского титула сэр Генри и его младшая сестра Эмма растут как грибы после дождя. В конверт я вложила рисунок с изображением моих любимых племянника и племянницы. Благодаря своей любящей матери они растут славными и набожными людьми и молятся каждый вечер. И каждый вечер перед сном – пишу вам, надрывая сердце, – они молятся за вас. «Да благословит Бог и сохранит в добром здравии храброго капитана Маккензи». Эмми еще не научилась выговаривать все буквы, но тоже исправно молится за вас.

И с каждой их молитвой душа моя все глубже соскальзывает в бездну. Все это зашло слишком далеко. И все же, если я раскрою правду, все станут меня презирать. И скорбеть о вас. В конце концов, с нашей встречи в Брайтоне прошло уже пять лет.

Теперь вы член нашей семьи».

«20 июня 1813 года

Мой дорогой молчаливый друг.

Видит бог, как больно мне это делать, но у меня нет выбора. Тяжесть вины стала для меня неподъемной. И существует лишь один способ покончить со всем этим.

Вы должны умереть.

Мне жаль, вы и представить не можете, как мне жаль. Я обещаю, что сделаю вашу смерть героической. Вы спасете четырех, нет шестерых товарищей, благородно пожертвовав собой. Что касается меня, то я места не нахожу от горя. Слезы, что капают из моих глаз, размывая чернила – самые искренние. И траур, что я буду носить, тоже ничуть не притворный. Знаете, убить вас – все равно, что убить часть себя. Самую романтическую часть, где притаились все наивные мечты и глупые надежды. Теперь моя судьба определена окончательно. Я состарюсь и умру старой девой. Разумеется, я всегда понимала, что иного пути у меня нет. Я знала, что никогда не выйду замуж, что меня никто никогда не будет любить. Может, написав об этом, мне будет легче привыкнуть к беспощадной правде.

Пора оставить ложь в прошлом. Пора перестать мечтать.

Мой возлюбленный, уходящий в небытие капитан Маккензи…

Прощай».

Глава 1

Инвернессшир, графство в Шотландии

Апрель 1817 года

У Мэдди дернулась рука, и на бумаге расплылась клякса. И изящная бразильская стрекоза сразу же стала напоминать пораженного проказой цыпленка.

Два часа работы насмарку из-за одного неверного движения.

Но трудов не будет жаль, если эти пузырьки означают именно то, на что она так надеется: спаривание.

Сердце ее забилось чаще. Она отложила в сторону перо, подняла голову и замерла, вглядываясь в действо, происходящее за толстым стеклом аквариума, наполненного морской водой.

Мэдди была наблюдательна от природы. Она умела слиться с фоном, сделаться незаметной, невидимой даже, будь то лондонский бальный зал с обоями из китайского цветастого шелка или замок Ленер с его спартанской обстановкой и грубой штукатуркой каменных стен. И Мэдди накопила немалый опыт, наблюдая за брачными ритуалами самых причудливых созданий: от английских аристократов до бабочек-капустниц.

В том, что касается любовных ритуалов, лангусты оказались самыми неторопливыми и сдержанными из всех известных Мэдди существ. Настоящие маленькие ханжи – это крабы.

Мэдди ждала вот уже несколько месяцев того момента, когда Флаффи, самочка, начнет линять, тем самым демонстрируя самцу готовность к спариванию. Того же ждал и Рекс, самец краба, живший в том же аквариуме. И неизвестно, кого из них ожидание измучило сильнее.

Возможно, именно сегодня наступит тот самый день. Мэдди затаила дыхание в ожидании чуда. И вот оно: из-за куска коралла боязливо показалась антенна и осторожно качнулась из стороны в сторону в мутном полумраке.

Аллилуйя!

«Вот так, – молча заклинала самочку Мэдди. – Умница, девочка. Продолжай в том же духе. Тебе было так одиноко под этим камнем всю бесконечно долгую зиму, но сейчас ты готова расстаться с одиночеством».

Показалась голубая клешня.

Затем спряталась.

Беззастенчивое кокетство.

– Хватит строить из себя недотрогу.

Наконец, Флаффи отважилась показать всю голову.

И в этот момент кто-то постучал в дверь.

– Мисс Грейсчерч?

И все закончилось, едва начавшись.

Бульк-бульк, и Флаффи скрылась под камнем.

Вот черт.

– В чем дело, Бекки? Тетя Тея заболела?

Иной причины, чтобы беспокоить Мэдлин в студии, просто быть не могло. Слугам строжайше запрещалось отрывать ее от работы без очень серьезного повода.

– Все здоровы, мисс Грейсчерч. Но к вам прибыли с визитом.

– Ко мне? Вот так сюрприз.

Для «списанной в утиль» англичанки, прозябающей в безлюдном шотландском нагорье, любой посетитель был большим сюрпризом.

– И кто же это?

– Мужчина.

Теперь Мэдди была уже не просто удивлена. Она была прямо-таки шокирована.

Мэдди отодвинула безнадежно испорченную иллюстрацию, изображавшую стрекозу, и зачем-то посмотрела в окно. Мэдди выбрала в качестве студии эту комнату в башне в том числе и потому, что от вида, что открывался из окон, захватывало дух. Зеленые холмы и озерная гладь радовали глаз, но ворот отсюда не было видно.

– Мисс Грейсчерч, – явно нервничая, сообщила Бекки. – Он такой большой!

– Святые угодники. А имя у этого большого мужчины есть?

– Нет. То есть я хочу сказать, что имя у него, наверное, есть, ведь людей без имени не бывает, верно? Но он его не назвал. Пока не назвал. Ваша тетя решила, что вам лучше спуститься и самой на него посмотреть.

Да уж. События развивались все в более загадочном направлении.

– Сейчас спущусь. Попроси кухарку приготовить чай, пожалуйста.

Мэдди развязала тесемки фартука, стащила его через голову и повесила на крючок. После чего она окинула взглядом платье и руки. Серое платье как будто не сильно помялось, а вот руки были в чернилах, и с прической беда. Этим утром она не удосужилась заколоть волосы, и искать шпильки не было времени. Мэдди ничего не оставалось, как скрутить свои темные волосы в узел и закрепить на затылке с помощью оказавшегося под рукой карандаша.

Кем бы ни был этот безымянный большой незнакомец, ей едва ли удастся произвести на него впечатление с прической или без. А значит, и переживать не стоит.

Мэдди спускалась по винтовой лестнице не спеша, раздумывая о том, кому могло прийти в голову почтить ее визитом. Скорее всего, агент по продаже недвижимости, присланный ближайшим помещиком. Лорд Варли должен приехать только завтра, и Бекки его бы узнала.

Внизу Мэдди ждала тетя Тея. Театральным жестом она схватилась за голову, вернее сказать, за неизменно украшавший старушечью голову тюрбан.

– О, Мэдди, наконец-то.

– И где же наш таинственный визитер? В прихожей?

– В гостиной, – сказала тетя и взяла Мэдди под руку. Они вместе пошли по коридору. – Дорогая, ты должна сохранять спокойствие.

– Я и так спокойна. Или, вернее сказать, была спокойна, пока ты мне не напомнила о том, что я должна сохранять спокойствие. – Мэдди пристально посмотрела тете Тее в глаза. – Что происходит?

– Тебя, возможно, ждет потрясение. Но ты не должна паниковать. Как только все закончится, я приготовлю поссет, и тебе сразу станет лучше.

Поссет. О боже!

Тетя Тея воображала себя кем-то вроде фармацевта. И Мэдди ничего не имела бы против тетиного хобби, если бы ее снадобья зачастую не оказывались более губительными, чем сама болезнь.

– Не думаю, что возникнет необходимость лечить меня поссетом. Неужели этот визитер так уж опасен?

Мэдди расправила плечи, готовясь встретить безымянного гостя.

И, ступив за порог, поняла, что тетя готовила ее не зря. Перед ней был не просто мужчина. Перед ней был настоящий мужчина.

Высокий, статный, облаченный в то, что, наверное, являлось шотландской военной формой: килт в темно-зеленую и синюю клетку и красный мундир.

Волосы у него были почти до плеч – каштановые с отливом в медь. Крепкие скулы и мощный подбородок покрывала щетина того же оттенка, что и волосы на голове. Широкие плечи, стройный торс. На поясе висел простой черный спорран – сумка из тех, что традиционно носят шотландские горцы, а на бедре – кинжал в кожаном чехле. На мускулистых ногах были белые гетры, заправленные в потертые черные ботинки.

Мэдди, понимая, что нарушает все приличия, пялилась на незнакомца во все глаза.

Ее можно понять: горец представлял собой весьма колоритное зрелище. Олицетворение необузданной мужской силы.

– Добрый день, – неловко присев в реверансе, произнесла Мэдди.

Незнакомец не ответил ни словом, ни поклоном. Он молча подошел к ней так близко, как не позволил бы себе подойти ни один джентльмен, знакомый с нормами приличия.

Мэдди нервно переминалась с ноги на ногу. По крайней мере, теперь она уже не могла упрекнуть себя за то, что пялится на него во все глаза. Со столь близкого расстояния рассмотреть его целиком не представлялось возможным. От него слегка пахло виски и костром. Она глядела на его растянувшиеся в усмешке губы и не сразу решилась посмотреть ему в глаза.

Глаза его были того небесно-голубого цвета, от которого захватывает дух. И не от умиления. Отнюдь нет. Они рождали ощущение, словно тебя со всего размаху запустили в небо или швырнули в ледяную воду. Словно ты летишь в бездну, откуда нет возврата. Не слишком приятное ощущение.

– Мисс Мэдлин Грейсчерч?

И в довершение ко всему этот голос. Низкий, с раскатистым шотландским рыком, который словно придавал знакомым словам дополнительное незнакомое значение.

Мэдди кивнула.

– Я пришел домой. К вам, – сказал он.

– Домой? Ко мне?

– Я так и знала, – сказала тетя Тея. – Это он.

Странный мужчина кивнул.

– Это я.

– Кто такой – я? – не думая, выпалила Мэдди.

Ей не хотелось никому грубить, но она действительно никогда в жизни не видела этого мужчину. Если бы она его хоть раз в жизни увидела, то никогда бы не забыла. Такого невозможно забыть.

– Так вы не узнаете меня, сердце мое? – «Сердце мое» он произнес на гаэльском языке. Так уж случилось, что за время проживания в Хайленде она успела выучить некоторые слова и выражения на местном наречии.

Мэдди покачала головой. С нее было довольно. Хватит морочить ей голову.

Горец криво усмехнулся.

– Капитан Логан Маккензи к вашим услугам.

«Нет, только не это!»

Голова ее закружилась, и перед глазами все поплыло.

– Вы… – Мэдди с трудом шевелила губами. – Не может быть. Вы сказали, что вы капитан…

У нее пропал дар речи. И колени подкашивались. Но Мэдди не упала без чувств и даже не покачнулась. Она буднично опустилась на кушетку.

Шотландец наблюдал за ней, и, кажется, ее реакция его немного развеселила.

– Вы нормально себя чувствуете? – не без легкой иронии поинтересовался капитан Маккензи.

– Нет, я не чувствую себя нормально, – не стала кривить душой Мэдди. – У меня галлюцинации. Я вижу то, чего нет. Не может быть.

Капитана Логана Маккензи не существует. Его нет, и не может быть в живых. И среди мертвых его тоже быть не может.

Почти десять лет она водила всех за нос, заставив окружающих вначале поверить в то, что она не мыслит жизни без своего капитана, а потом в то, что она безутешно скорбит по своему покойному нареченному. И все это время капитан Маккензи был и оставался лишь плодом ее воображения.

Сколько вечеров она провела, строча письма своему капитану! И что же было в этих посланиях? Всякий вздор и наброски бабочек и улиток. Мэдди отказалась посещать балы и праздники, оправдываясь тем, что не может веселиться, когда мужчина, которого она так любит, сражается с врагом. Она всех убедила в своей преданности храброму сыну Шотландского нагорья, мужчине своей мечты, лишь для того, чтобы ее оставили в покое и дали возможность проводить вечера дома за чтением книг.

Крестный отец Мэдди, граф Линфорт, даже отписал ей замок Ленер, чтобы она могла жить поближе к тем местам, где родился и вырос ее возлюбленный. Какой чуткий старичок!

И когда обман стал слишком обременительным для ее совести, Мэдди устроила для своего придуманного шотландского офицера смерть. И весь год после его смерти она носила черное, а затем перешла на серое. Все вокруг считали ее безутешной, а на самом деле ее просто более чем устраивали черный и серый цвета. На них не так видны чернильные пятна и пятна от рисовального угля – непременных атрибутов ее рабочих будней.

Благодаря капитану Маккензи у нее были дом, доход, работа, которая доставляет удовольствие, и никакого давления со стороны лондонского общества. Мэдди никогда не планировала так долго обманывать свою семью, но как вышло, так вышло. Но ведь никто в итоге не оказался в минусе, ничьи чувства не были задеты. Все получилось как нельзя лучше.

Мэдди так казалось. Вплоть до сегодняшнего дня.

Она медленно повернула голову, принуждая себя посмотреть в лицо горцу, который сел на кушетку рядом с ней. Сердце билось так, что Мэдди боялась, как бы оно не выпрыгнуло из груди.

Если ее капитана никогда не существовало, то кем же был этот мужчина? И чего он от нее хочет?

– Вы не настоящий, – сказала Мэдди и, зажмурившись, ущипнула себя за руку, надеясь очнуться от кошмара. – Вы не настоящий, – с расстановкой повторила она.

Тетя Тея театрально схватилась за горло одной рукой, а другой принялась энергично обмахиваться, словно веером.

– Это чудо, чудо! Только подумать, ведь нам сообщили, что вы…

– Что я мертв? – с сарказмом подсказал горец. – Можете сами меня потрогать и убедиться в обратном.

Вот уж, нет. Трогать его она точно не станет.

Никаких прикосновений!

Но не успела Мэдди понять, что происходит, как капитан схватил ее за руку и засунул себе под китель.

Не удалось обойтись без прикосновений. Очень даже интимных прикосновений.

Мэдди пробила дрожь. Глупый инстинкт! Ей так хотелось быть выше этого. Мэдди никогда не держалась за руки с мужчиной. Каково это? Любопытство оказалось сильнее доводов разума.

У него была широкая крупная ладонь. Сильная. Мозолистая. Покрытая шрамами и следами пороховых ожогов. По этой руке так же ясно читалось его ремесло, как и по ее бледной руке с длинными пальцами со следами въевшихся чернил. Пальцы иллюстратора. Пальцы воина. Его жизнь полнилась приключениями, тогда как в ее жизни не было ни одного.