Новый выбор оружия Левицкий Андрей

– Вот куда ты, Шнобель, деньги деваешь? – поразился Никита. – Ты же пригоршнями гребешь, не хуже нас! Ну, чуть хуже.

– Куда надо, туда и деваю. В банк на депозит. На мирную старость.

Пригоршня с Патриотом заржали. А я подумал, что эта ситуация мучительно мне напоминает знакомство со Шнобелем. Предатель – он предатель и есть. И дурак, к тому же, если так открыто признается: его единственного не тронули.

Совсем уж истоптанная сталкерами местность тем временем кончилась. Я вытащил горсть гаек и принялся кидать перед собой в особо подозрительных местах. Сейчас хорошо, трава свежая, зеленая. Если «жарка» какая-нибудь или гравитационная аномалия – видно. Пожухнет зелень или примнет ее, будто зверь повалялся, значит, надо туда кинуть гайку. Любые две выступающие точки – булыжники, кочки, тем более – холмы намекают на опасность. Между деревьями тоже лучше не соваться, там тени пятнами, можно чего-нибудь не заметить. А уж паутина… Зона не любит суеты. Зона благосклонна к осторожным, но любопытным, а суматошных предпочитает убивать или калечить сразу.

Под ноги будто сама сунулась заброшенная грунтовка – только и осталось от дороги, что две еле намеченных колеи. И кое-где торчали столбы, правда, провода давно уже срезали.

Отряд снова притих. Все старались попадать след в след.

Я прислушивался, принюхивался и настраивал себя на Зону.

Вот там, чуть правее, танцует столбик «однодневок». Или правда мошкара толчется, или же аномалия. Вроде, мы мимо проходим, только вот не хочется мне наступать на дорогу. Настолько не хочется, что аж воротит.

Дав группе сигнал остановиться, я бросил гайку в направлении мушек. Они брызнули врассыпную, и тут же снова собрались в столбик. Вниз-вверх, вниз-вверх, танец ритмичный, примитивный. Да безопасно там, даже симпатично. Цветы желтые, кажется, лютики, глянцевые листики травы. Вниз-вверх… Надо же, такие примитивные организмы – а так красиво выплясывают. Наверное, им хорошо. Туда и направимся, точно.

Улыбаясь от умиления, я шагнул к мошкам.

– Стой! – заорал кто-то за спиной.

А вот завидовать – дурно. Я сейчас наслажусь зрелищем вблизи, вплотную подойду, чтобы полюбоваться, а вы оставайтесь, если хотите.

– Стой, Химик! Андрюха, стой! Замри!

Нет, ну каков друг, а? Товарищ боевой, называется. Мог бы составить компанию, а не завидовать, не пытаться остановить меня на пути к счастью.

– Никита, останови его! – Энджи.

– Замри! – Патриот. – Ни шагу. Нельзя к нему приближаться. Его «повело».

– Вот ведь копать-колотить! – Никита. – Отойти всем. Три шага назад. Я попробую…

Шмяк.

Я не устоял – упал, когда в висок прилетело что-то увесистое. Голова загудела, но в ней прояснилось. Мошки все еще танцевали, и я с трудом отвел взгляд – мельтешение вызывало тошноту, но притягивало.

Прямо перед носом валялся женский, небольшого размера, берец.

– Ну ты даешь! – восхищенно выдохнул Никита. И тут же добавил уже для меня: – Закрой глаза и ползи назад.

Послушно зажмурившись, я сдал задом. Никита командовал, наконец, крикнул:

– Хватит. Вверх, на небо гляди.

– А что он там увидел? – поинтересовалась Энджи.

– Что бы ни увидел, – влез Шнобель, – советую туда не смотреть. Лучше небом любуйтесь. Или другом нашим Химиком.

Я перевернулся на спину. Небо было ярко-голубым, без единого облачка. В руке я, оказывается, сжимал берец, спасший жизнь. Скосил глаза и увидел Энджи, поджимавшую босую ногу.

– Спасибо.

Сесть получилось с трудом.

– Твой? Держи. Ты мне жизнь спасла. Как догадалась-то?

– Ты пялился в одну точку и нас не слышал. И улыбался так… Дебиловато. Что тебе не свойственно, ты же не Никита. – Комплимент я оценил по достоинству. – Хотелось дать оплеуху, но Пригоршня велел не суетиться. Тогда я решила в тебя чем-нибудь кинуть. А кроме ботинка ничего под рукой не оказалось.

– Еще раз – спасибо! – Мне удалось встать и поклониться, хотел руку поцеловать, но под взглядом Никиты не решился. – Туда не смотреть. Мерзкая штука, ловит и ведет. Раньше такого не было.

– Вообще много психических развелось аномалий, – встрял Патриот. – И одна другой гаже.

– Ты идти можешь? – уточнил на всякий случай Пригоршня. – Первым?

– Могу. Странно, что я опасности не почувствовал.

О том, что муторно было с утра, я пока промолчал. Никуда не делись ни пристальный взгляд (упиравшийся в основание черепа, куда ни поворачивай), ни ворчливо-унылое настроение. Еще и сердце после передряги сбоило, частило.

Энджи закатала брюки до колен и принялась зашнуровывать берец, Пригоршня пялился на ее ногу. Я пощупал висок и скулу – синяк обеспечен.

– По дороге, за мной. По левой колее. Шагом – марш.

Двинулись.

Медленней, чем мы с Пригоршней обычно ходим в этих краях. Впереди, вся в кипенье зелени, показалась очередная заброшенная деревушка, Сорокино. Двенадцать домов, брошенных после катастрофы, проваленные крыши, темные срубы… Кажется, там и до образования Зоны почти никто не жил. Может, несколько древних бабок коротали век, ковыряясь в огородах.

Я брел нога за ногу, как на собственные похороны. Дойти до какой-нибудь рощи, да хоть до деревни, и объявить привал – приключение подействовало с неожиданной силой, выбило из колеи. Это меня-то, любимчика Зоны, бывалого сталкера! Словно лет мне так за шестьдесят, гипертония и все прелести старости, тремор, озноб. Я уже совсем приуныл и собрался позвать Пригоршню занять место ведущего, как вдруг осенило.

То есть, не «вдруг осенило»: небо начало темнеть, стих легкий приятный ветерок и перестали жужжать насекомые. Даже наши шаги стали бесшумными.

Елки-палки!

Если бы не проклятые мушки, понял бы давно: приближается выброс! Ни одного мутанта в округе, тишина эта проклятая!

Обычно я чувствую его за приличное время до начала, а тут списал свое состояние на адреналин.

Чем, интересно, мы прогневали Зону, что аж моя удача истончилась?

Ладно, вопросы будем задавать потом, тем более – риторические.

– Стой! – заорал я, оборачиваясь к своим. – Ребята, проблема. Минут через пятнадцать будет выброс.

Энджи слабо ойкнула и зажмурилась. Через секунду открыла глаза, упрямо закусила губу и сжала кулаки. И молчала – ждала распоряжений.

Вот так, взяли, называется, «любимчики Зоны» группу новичков…

– Это значит, надо где-то укрыться? – уточнил Вик.

– Обязательно в помещении, а лучше – в подвале.

– Деревня? – спросил догадливый Пригоршня.

– Придется.

Аномалии – опасность понятная и преодолимая. В крайнем случае, сгинет один член группы, а вот если попадем под выброс, умрем вместе. Мы прибавили шагу, точнее, побежали. Гайки летели во все стороны – я швырял их вперед, остальные – вбок. Топот гулко разносился в замершем воздухе, как будто мы неслись не по заросшей травой дороге, а по бетонным плитам где-то в помещении. Земля больно била в пятки, рюкзак тянул назад, но деревенька приближалась. Ходу до нее таким темпом было минут семь-десять. Будем надеяться, укрытие найдется где-то с краю.

– Хотел бы. Я. Знать. Ради. Чего. Подыхаем! – пропыхтел Шнобель.

– Карту! Я отдам вам карту! – воскликнула Энджи.

Ага, будто от обещания мы сразу перестанем придуриваться и достанем из рюкзаков надувное бомбоубежище…

Небо постепенно багровело.

Успеем, не успеем ли? Ох, Зона-матушка, взмолился я про себя. Ты столько раз меня выручала, да и я тебя выручил, вспомни, пожалуйста! Мы же не губить тебя идем, мы идем за новыми артефактами! Ну да, я – олух, сигналов не понял, да что, умирать, что ли?!

Сколько раз был не в шаге даже – в миллиметре от смерти, и каждый раз не верил. Кажется, вот сейчас прилетит волшебник в голубом вертолете и спасет. За спиной пыхтели товарищи. Гайки показывали, что путь чист.

Еще несколько шагов в гору (дыхание сбилось, пот заливает глаза) – и вот деревня.

Я здесь никогда не был. Не та квалификация, чтобы рыскать по исхоженным местам. Поэтому удивился, увидев, что деревня оказалась вовсе не живописными руинами в окруженье садов, а остатками то ли фермы, то ли колхоза, то ли чего-то еще.

Дорога изгибалась подковой. Дома стояли в одну линию, и то, что издалека казалось деревьями, было разросшейся малиной, бузиной и сиренью. Переплетаясь, ветви кустов образовывали непролазный засов, закрывая дома – покосившиеся, с проваленными крышами, но, похоже, никогда не бывшие по-настоящему жилыми. Скорее это технические постройки… Чуть в стороне – ангар или теплица, полукруглое вытянутое здание, обшитое ржавой «гофрой». Возле него зарослей нет.

Меня колотило уже, как в ознобе. До выброса оставалось буквально несколько минут. Уже давило на уши, волосы вставали дыбом; сбилась с темпа бега Энджи (обернулся на звук: девушка всхлипнула, когда Пригоршня схватил ее под локоть и устремился вперед). Было не до аномалий. Я все еще «выщелкивал» гайки, как ребенок – ядрышки вишни, но практически не следил за ними. Двум смертям не бывать.

Вик вырвался вперед.

Вот что значит – адреналин. Новичок перед лицом невиданной опасности потерял голову и страх. Он несся, как спринтер, хотя рюкзак не снял и оружие не бросил, к полукруглому зданию, к его приоткрытым воротам. Перед мысленным взором возникло классическое: мы вламываемся, секунда счастья и облегчения (под крышей выброс нас, конечно, заденет, но не сильно) – а там мутанты. Всякая тварь в Зоне ищет укрытие, потому и мало зверья в полях и лесах, всякая тварь жмется к постройкам, чтобы пережить выброс.

Или – аномалия.

Такое тоже бывало, сталкеры попадали в ловушку, уже, казалось бы, достигнув безопасного места.

Останавливать Вика я не стал. Он мне не сват и не брат, не приятель даже, хотя человек симпатичный. Но перед лицом смерти каждый становится эгоистом, и я не исключение. Пусть лучше погибнет Вик, чем Пригоршня или даже Патриот. Да Шнобель дороже!

С победным воплем Вик налетел на дверь, налег всем телом – ржавые петли заскрипели, створка поддалась. Большая, метров пять высотой. Вик ввалился внутрь. Я невольно притормозил, вслушиваясь. Он не кричал.

Быстрее!

Воздух стал вязким. Ноги заплетались. Кто-то, кажется, Шнобель, ухватил меня за шиворот и дернул. Я упал в темноту ангара.

– Навались! – скомандовал Пригоршня.

Снова заскрипела, закрываясь, створка. Стало совсем темно и тихо, только спутники тяжело и часто дышали. Заверещали, предупреждая об опасности, ПДА.

И ударил выброс.

Он был похож на предыдущие и одновременно – совершенно другой. От обычного мы бы вряд ли смогли укрыться в ангаре…

Затрясло. Я упал, придавленный рюкзаком, и принялся выпутываться из лямок. Зубы стучали, по железной крыше укрытия будто огромным молотом лупили. Аж уши закладывало. Сквозь щели в обшивке пробивались лучи света – ритмичные ярко-красные вспышки. Вокруг катались, рычали спутники. Энджи ругалась, что тот боцман, тройным загибом, а Патриот молился вслух, правда, Яриле. Почему Яриле, он и сам наверняка не знает, а спросишь потом – не вспомнит.

Говорят, что во время выброса Зона очищается, убирает неугодных. И всегда почему-то – ворон. Правда, потом они вновь появляются…

Говорят, Зона выбирает, кому выжить.

Кажется, нам везло.

Но вот о чем не говорят, молчат стыдливо – во время выброса едет крыша. Виновато ли аномальное излучение, светозвуковые эффекты или банальный страх, но факт. Едет далеко и шустро.

Во-первых, когда подбрасывает и трясет, теряешь ориентацию в пространстве. Во-вторых, утрачиваешь всякое представление о времени. Сколько длится выброс, неизвестно, то ли минут двадцать, то ли несколько суток. В-третьих, мерещится разное.

В этот раз время привычно изменилось, точнее, я из него выпал, но тем не менее понимал: мы – в заброшенном ангаре, вокруг бушует стихия, силясь стереть нас с лица земли. За пределами убежища словно война шла. Мне удалось подняться на четвереньки, освободившись от рюкзака, и осмотреться. Вытянутое помещение было пусто – то ли Зона хранила, то ли языческие боги Патриота, то ли новичкам повезло. Только в дальнем конце чернела какая-то техника, вроде, трактор, и неприятно мерцала паутина.

Ну, мы-то ученые, туда не сунемся.

Уныние и фатализм испарились – оказывается, мое дурное настроение было предчувствием выброса. Теперь я снова радовался жизни (насколько можно радоваться, когда пол под тобой танцует, здание, в котором укрылся, трещит, и за стенами – форменная дискотека великанов).

С последним ударом я распластался на полу.

Зона прошлась исполинским утюгом, разглаживая складки, убирая микробов. Кости затрещали, череп сдавили с висков, во рту появился привкус крови. Меня будто вытянули, а потом – резко сжали, и я потерял сознание.

Когда очнулся, было тихо.

Характерное затишье после выброса, знакомое каждому удачливому сталкеру. Не мертвое, как перед катаклизмом, а живое. Снова поднимается ветер, задувает в щели укрытия. Какая-то пичуга – сразу слышно, офигевшая от произошедшего – пробует голос. Сдавленно рычит Никита. Шумно, тяжело, как после пробежки, дышит Энджи, обхватившая колени. Стонет Вик. Шмыгает Шнобель. Патриот кряхтит, поднимаясь.

А я, между прочим, все еще лежу. И пытаюсь понять, сильно ли досталось, не облучило ли, вдруг я уже лысый и в пятнышко?

– Все живы? – спросил я.

Дружное постанывание было ответом. Первым оклемался Никита. Встал, осмотрелся.

– Повезло. Говорили, сталь от выброса защищает, а я не верил. Зря.

– Это не такой был… Все заметили?

Энджи и Вика, понятно, вопрос не касался. Патриот, Шнобель и Никита кивнули: заметили, и потянулись к ПДА. Я проверил свой: все еще помехи, сказывается остаточное излучение. Выходить в ближайшее время опасно.

Все кости ноют, в ушах по-прежнему звенит, и голова соображает паршиво, как после нокаута.

– И что дальше? – спросила Энджи очень тихо, я обернулся: она отвела взгляд.

– Что-что… Идем. Какое-то время будет тихо. А до «Перевалочной базы» еще ходу и ходу.

Патриот осматривал гитару в поисках повреждений. Пригоршня пялился в дальний конец ангара. Там, у предполагаемого трактора, что-то шевелилось. Зажужжала «динамка»: аккумуляторные фонари мы пока что не могли использовать.

Неяркий луч высветил странный силуэт.

У «динамки» луч слабенький, дрожащий в такт противному жужжанию механизма, вырабатывающего электричество, но даже с таким хреновым источником света Пригоршня разглядел движения в дальнем конце ангара.

– Там! – прошептал он, ткнув пальцем в указанном направлении.

Я поднял свою «динамку», приналег на рукоять, выжав из лампочки весь ее потенциал – это, конечно, не тактический «шурфайр» в двести люмен, но и такого освещения хватило, чтобы неясный силуэт вдалеке испуганно шмыгнул в сторону.

– Мутант, – сказал я. – Выброс пересиживал. Черт, башка-то как трещит… Будто с бодуна.

– Пошли, замочим его, – предложил Патриот.

– Отставить, – скомандовал я, оглядев Энджи и Вика. Бледные, дрожащие, они еле могли ходить, хотя Энджи старалась выглядеть сильной и независимой. Тащить обузу за собой глупо, бросать их здесь без охраны еще глупее. – Патриот, Шнобель – остаетесь с цивилами. Держать под контролем вход в ангар. Мы с Пригоршней разберемся с мутантом… или мутантами, если их много. Вряд ли там что-то серьезное…

Как всегда перед боем, я проверил оружие. Привычка, вбитая в подкорку за годы жизни в Зоне: если от оружия зависит твоя жизнь, проверяй и чисть его при каждой возможности. «Эмка» была в порядке, разве что коллиматор загнулся после выброса, но это понятно, на то он и электромагнитный импульс. АА-12 Пригоршни, оружие гениальное в своей простоте, работал, как часы. В принципе, в помещении, да на ближней дистанции, заряд картечи или жакан куда эффективнее маленькой пульки калибра 5,56 из М-4 – поэтому Никита остановился на дробовике, сменив коробчатый магазин на дисковый, в котором патроны с пулей чередовались с патронами с дробью «нулевкой». Запасной магазин с картечью (не лишняя мера, учитывая прожорливость АА-12) переложил в ближайший подсумок на разгрузе.

Я загнал патрон в подствольник «эмки» и клацнул затвором глока.

– Ну что, пошли? – спросил Никита, когда я убедился, что Патриот и Шнобель заняли круговую оборону по всем правилам фортификационного искусства.

– Пошли, – сказал я.

Двинулись вперед на полусогнутых, в режиме «я иду – ты прикрываешь». В ангаре царил полумрак, под ногами хрустело битое стекло. Сквозь в дыры в крыше пробивались косые солнечные лучи. Сейчас бы ПНВ, или тепловизор, да всю электронику вырубил выброс. А «динамкой» особо не пожужжишь с винтовкой-то в руках.

Может, оно и к лучшему – тишина в ангаре висела гробовая, даже птицы заткнулись после выброса. И если мутант дернется, мы его услышим. И замочим. Задолбали эти мутанты, не жизнь, а видеоигра какая-то! Развелось их в Зоне тьма тьмущая, давно пора под нож пустить, устроить мутантоцид…

– Стой! – Пригоршня поднял руку и замер. Я последовал его примеру. – Чуешь? – спросил бывший десантник.

– Не-а, – ответил я. Я и вправду ничего не слышал.

– Запах, – одними губами прошептал Пригоршня.

Я принюхался. Пахло… нет, скорее пованивало чем-то знакомым. До боли, я бы сказал, знакомым. Старыми вонючими носками, вот. Тухлой капустой. Кислым молоком.

– Шелоб, – похолодев, произнес я. Ну, вот уж попали так попали!

Сам дурак, виноват. Раньше надо было догадаться. Все ж признаки на лицо – паутина, уединенное место, светобоязнь, малая подвижность днем…

Мы нарвались на шелоба – гигантского паука-мутанта, к счастью, ведущего отшельнический образ жизни. Одна такая тварь может с легкостью разорвать отряд из пяти-шести сталкеров. Две – если кому-то не посчастливилось застать пауков во время спаривания – оплетают за пару минут и пожирают за пару дней десяток подготовленных бойцов.

И мы, кажется, ее уже разбудили.

Первым порывом было вернуться за Патриотом и Шнобелем – против шелоба каждый ствол на счету. Но поворачиваться спиной к твари, выстреливающей паутиной на двадцать метров, не очень хотелось, а рации, естественно, не работали.

В дальнем углу, за ящиками, что-то пошевелилось. Что-то, удивительно похожее на паучью лапу. Я вытащил из подсумка светошумовую гранату – шелобы не любят ни света, ни шума, и эта штука способна слегка контузить тварь. Правда, когда шелоб очухается, он уже не будет таким медлительным и степенным. Но придется рискнуть.

Я показал гранату Пригоршне, тот кивнул, поняв мой план, и вскинул дробовик. Я выдернул чеку, размахнулся и швырнул «зорьку» по пологой траектории за ящик, где, предположительно, сидел шелоб.

Конечно, я бы предпочел швырнуть туда коктейль Молотова, а лучше банку с напалмом, а еще лучше гранату с белым фосфором, но ничего из этого у меня не было. За неимением гербовой пишем на простой.

Я зажмурился, зажал уши, открыл рот, чтобы уровнять давление внутри и снаружи черепа – иначе может порвать барабанные перепонки, и отвернулся. Ахнуло глухо, сквозь плотно сжатые веки полыхнуло белым огнем.

Можно считать, что шелоб контужен на полторы-две минуты.

Пригоршня – десантура, что тут скажешь – перенес взрыв «зорьки» лишь слегка прищурившись, да придержав свою шляпу. Я махнул ему рукой, и мы двинулись вперед, обходя мутанта с двух сторон.

Конечно, был соблазн закидать тварь обычными гранатами, но я знал, что псевдохитиновый панцирь шелоба держит бронебойно-зажигательную пулю из «Баррета» пятидесятого калибра, так что осколки ему уж точно будут ни по чем. Поэтому план был таков: огнем из АА-12 Пригоршня отвлечет тварь на себя, пока я засажу гранату из подствольника в единственной уязвимое место – подбрюшье, как раз между передними лапами… Правда, стрелял я не так, чтобы очень метко.

– Пригоршня, – тихо, практически беззвучно, позвал я. – Меняемся оружием.

Хорошо, мы – сработанная команда. Никита протянул мне дробовик, я отдал ему «эмку» с гранатометом.

Но плану, как и любому плану в реальной ситуации, не суждено было сбыться.

Едва мы вышли из-за ящиков, шелоб (ох и здоровенный же оказался гад!) выстрелил паутиной в потолок и потащил свою грузную тушу вверх, чтобы оттуда рухнуть нам на головы.

Чисто рефлекторно Пригоршня выпалил твари вслед. Граната попала в панцирь и разорвалась с беспомощным хлопком. Тварь этого даже не почувствовала, разве что качнулась на струне-паутине, точно босховская пародия на маятник Фуко.

Пригоршня заматерился, влупил вдогонку пару коротких очередей и полез в подсумок за следующей гранатой. Я же, судорожно размышляя, углядел одну-единственную из всех возможность вывести врага из строя.

Шелоб зацепился за крышу ангара – старую, прогнившую, местами прохудившуюся. Весь ангар, заброшенный сто лет назад, казалось, держался исключительно на паутине мутанта.

Я вскинул АА-12, хорошенько уперся в плечо (амортизаторы амортизаторами, но автоматический дробовик двенадцатого калибра все равно пинался, как мул) и начал стрелять по крыше, вышибая шиферные листы и кроша в мелкую труху толевые теплоизолирующие прокладки.

Ангар загудел, как жестяная бочка, по которой начали бить железным прутом.

Сухо клацнул затвор дробовика. Нажать на защелку магазина, пустой барабан падает к ногам, но рука уже вставляет следующий, с картечью. Опять стрелять. До упора. До щелчка. Терять нечего.

Есть! Получилось!

Что-то из того полукилограмма свинца (точно? Точно; навеска дроби грамм тридцать, пуля – грамм двадцать, я выпустил полный барабан, шестнадцать с дробью, столько же с пулями, ого, это ж почти кило!) развалило каркасную балку, к которой прилипла паутина, и шелоб, внезапно потеряв точку опоры, сорвался вниз.

В полете Пригоршня успел всадить в паука весь магазин «эмки». То ли суммарная кинетическая энергия крошечных пулек сыграла свою роль, то ли просто Бог сегодня был на нашей стороне – но шелоб, сорвавшись с паутины, перевернулся в воздухе и рухнул на спину, выставив беззащитное брюхо.

Вот такой вот расклад – перед нами лежал на спине опаснейший мутант, а мы стояли, как два дятла, с пустыми магазинами. А времени было чуть-чуть, паук не черепаха, перевернется быстро.

Не раздумывая, я дернул из кобуры «глок». Пригоршня отзеркалил мои действия. Два пистолета, по семнадцать патронов в каждом. Патрон, конечно, слабенький, девять на девятнадцать «парабеллум», не «магнум триста пятьдесят семь», но тридцать четыре пули, выпущенные из двух столов за пару секунд, вскрыли брюхо шелоба, как щипцы раскалывают панцирь лобстера, поданного в хорошем ресторане.

Потекла белая слизь и зеленоватая кровь.

– За ВДВ! – заорал Пригоршня, отшвырнул пустой «глок», выхватил нож и бросился в атаку, кромсая нутро шелоба широкими размашистыми ударами.

Во все стороны полетели слизкие ошметки. Шелоб издох. Бой, длившийся чуть более пары минут, был окончен. Мы победили.

У меня даже голова перестала болеть.

Пора было отправляться в путь: после выброса мутанты тихие, и путешествие по Зоне можно назвать даже приятным, грех этим не воспользоваться.