Я спас СССР. Том V Вязовский Алексей

Глава 3

• Навряд ли Бог назначил срок,
• чтоб род людской угас, —
• что в мире делать будет Бог,
• когда не станет нас?

И. Губерман

1 декабря 1964 г., вторник

Славское, Украинская ССР

Утром, напевая себе под нос «А я спросил, зачем идете в гору вы…», подгоняю друзей за завтраком, чтобы побыстрее отправиться на склон. Сегодня уже ничто не отвлекает нас от самого важного дела, и можно целый день посвятить тренировке. Как ни странно, лучше всех управляется со сноубордом Лева. Шутя списываем это на животворящий эффект от вчерашнего посещения колыбы. Он же после обеда снимает на камеру все наши лучшие «достижения», отработанные к концу дня.

– Даже страшно представить, как Левка завтра кататься будет после общения с местными красотками! – ржет Димон. – Может, утром его сразу на Тростян отвезти?

– Главное, в Сколе его ночью не потеряй, – ворчу я.

– Потерять его там будет сложно, понятно ведь, где его утром потом искать, – в местной колыбе!

Да уж, судя по всему, парни очень серьезно настроились на вечерний загул. Ну, я им не судья, дело молодое. Лишь бы в какую драку с местными не ввязались, а то Димон может один и не отбиться, а на Когана вообще надежды мало. Помню, как весной его отбивали от московских хулиганов… Вот вроде он в последнее время и посмелее стал, и физически покрепче, а все равно пока рыхловат – гонять и гонять его еще до нормальной спортивной формы.

День пролетает быстро, не успели оглянуться – уже начинает темнеть. Усталые, но довольные сегодняшней тренировкой возвращаемся на базу. Времени вполне хватает на то, чтобы принять душ, переодеться и перекусить перед поездкой на вокзал. В дорожную сумку летят смена белья, свежая водолазка, «Зенит», пара экземпляров «Студенческого мира» и обязательный журналистский минимум – удобный большой блокнот с запасом шариковых ручек. Парни так же основательно готовятся к поездке в Сколе – прихорашиваются и надевают свою самую нарядную одежду.

– Ну что, в путь?

До поезда Ужгород – Киев минут сорок, но нужно еще купить билет в кассе и заскочить на почту, чтобы позвонить в Москву. Вечером в телефонном пункте никого нет, со столицей нас соединяют довольно быстро. Сначала звоним в редакцию Когану-старшему, чтобы отчитаться начальству о проделанной работе: фото на обложку уже есть, статью про сноуборд Димон с Левой начали писать. Я на день уезжаю в Киев к Глушкову. Нас сдержанно хвалят, велят поскорее возвращаться, чтобы вовремя сдать в печать второй номер.

Следующий звонок я делаю на Таганку. Звоню наугад, но, на свое счастье, застаю Вику дома – вчера она отработала в медпункте последний день и теперь уже только учится, не отвлекаясь на свои полставки. Ну и готовится к свадьбе, конечно. Вика же сообщает мне последнюю новость, от которой я выпадаю в осадок.

– Леш, Индуса вашего на воровстве поймали.

– Как на воровстве?!

– Ну, вещи у нас в общаге еще с начала учебного года пропадать начали, но все почему-то думали, что это кто-то из новичков-первокурсников ворует. А оказалось, что Индустрий с напарником работал. Вот этого подельника по имени Цоколь милиционеры и взяли на сбыте краденого. И уже от него ниточка к вашему Индусу потянулась.

Я в шоке. Парни тоже офигели, когда я им пересказал эту новость. Вот так живешь с человеком три года бок о бок и даже не знаешь, на что он способен. Нет, то, что он трусоват, стукач и вообще с гнильцой, для нас с парнями уже давно не было секретом. Но воровство?! Это как-то совсем уже дико…

Вечерний поезд Ужгород – Киев прибывает по расписанию, и в начале девятого я уже захожу в пустое купе – попутчиков у меня пока нет. Может, на следующих остановках кто-то в купе подсядет. Вагон вообще пришел полупустой, судя по его темным окнам.

Прошу проводницу принести мне чай и, довольный, что мне так повезло, усаживаюсь поработать. Просматриваю все свои записи по теме ЭВМ, перечитываю вопросы для предстоящего интервью с академиком, накидываю примерный план статьи.

Остановки поезд делает довольно часто, почти каждый час, но пассажиров подсаживается немного, только во Львове кто-то загружается в соседнее купе, но и они быстро затихают, укладываясь сразу спать. Так что к полуночи я тоже сплю сном праведника, сквозь сон слышу только, как проводница объявляет Тернополь и Винницу. А в восемь утра я уже в Киеве, хорошо выспавшийся в дороге и полный сил – готовый к трудовым подвигам и новым свершениям.

Наскоро перекусив в какой-то кафешке рядом с вокзалом, я спускаюсь в киевское метро. Университет расположен неподалеку, так что ехать мне всего одну остановку. Метрополитен в Киеве намного моложе московского – ему сейчас всего четыре года, и станций в нем пока только семь. И самая красивая из них – «Университет»; темно-бежевый мрамор плюс белая лепнина карнизов и ниши с бюстами выдающихся деятелей науки и культуры. А вот станция «Днепр» просто расположена на эстакаде над шоссе и оттого больше похожа на платформу пригородных электричек. Но уже построен метромост, по которому в следующем году эту линию метрополитена продлят дальше на восток.

Вскоре, слившись с толпой молодежи, я уже шел по аллее ботанического сада, направляясь к главному корпусу университета. Ничем принципиально я от местных студентов не отличался, если только своим красным длинным шарфом да спортивной сумкой в руках вместо привычного портфеля или папки. Неудивительно, что никто меня в этой толпе не узнавал и внимания не обращал. Сдав вместе со всеми в раздевалке пальто и спросив у вахтера, как мне пройти на механико-математический факультет, я тут же отправился на поиски академика Глушкова. Сейчас Киевский государственный университет входит в тройку лучших университетов страны, наряду с московским и ленинградским. А вот Виктор Михайлович пока лишь читает здесь курс высшей алгебры и спецкурс по теории цифровых автоматов. Знаменитую кафедру теоретической кибернетики в КГУ он создаст и возглавит только через полтора года, в 66-м. А до создания нового факультета кибернетики и вовсе пять лет еще ждать. Мне здорово повезло – сегодня у академика были лекции в университете, и к тому же застал я Глушкова не в аудитории, а в кабинете. Иначе пришлось бы сейчас ехать к нему в Институт кибернетики на проспект 40-летия Октября.

– Знаете, Алексей, а я ведь вас, в общем-то, ждал, только не думал, что вы так быстро появитесь в Киеве! – улыбается Виктор Михайлович, когда я ему представился и предъявил свое редакционное удостоверение.

В жизни он оказался точно таким же, как и на многочисленных фотографиях, виденных мною в прошлой жизни. Высоколобый, темноволосый, подтянутый, с крупными чертами лица и внимательным взглядом за толстыми стеклами очков.

– Статью про ЭВМ из вашего журнала мне только ленивый не принес почитать! Мы ее с коллегами даже на научном совете нашей кафедры обсуждали и единогласно решили включить в список рекомендованной литературы для нашего спецкурса. Да студенты и сами уже вашу статью моментально перепечатали. Она сейчас у них, пожалуй, популярнее любого учебника.

– Ну, вы скажете тоже, Виктор Михайлович… – смутился я. – Я ведь даже не специалист в вашей области.

– Но исследовательское чутье у вас, Алексей, безусловно, есть, как и правильное понимание сути вопроса. А почему вообще журналистика? Не думали всерьез заняться наукой?

– Нет, в мире слишком много интересных вещей, – я взглянул в окно кабинета в попытке разглядеть небо, но, увы, в Киеве сегодня было слишком сумрачно, – чтобы остановиться на чем-то одном. Свою задачу я скорее вижу в том, чтобы заинтересовать молодежь темами, актуальность которых пока еще не очевидна для окружающих.

Улыбка сходит с лица академика, он тяжело вздыхает:

– В том-то и беда, что для многих актуальность ЭВМ тоже пока не очевидна.

– Нет, главная беда скорее не в этом… – осторожно возражаю я академику. – Чего вы хотите от чиновников, далеких от науки, если даже среди наших ученых нет единства в понимании дальнейшего развития вычислительной техники? Разные города, разные научные школы и совершенно разные взгляды на проблему. В результате каждый рвется идти своим собственным путем – как в басне про лебедя, рака и щуку. Надеясь при этом, что именно его детище затмит все остальные, и не думая о том, что все ЭВМ в стране должны быть как минимум совместимы между собой. Попахивает научным эгоизмом, если честно, и распылением государственных средств на несколько параллельных проектов. А ведь государственные карманы не бездонные, извините.

Глушков опять вздыхает, никак не комментируя мой наезд, и тянется к своему портфелю, доставая оттуда какую-то папку. Открывает ее и передает мне.

– Признаюсь, с вашим творчеством я ознакомился немного раньше, чем мне принесли журнал со статьей. И ознакомился в несколько э-э… ином варианте. Узнаете? Это мне переслали из Москвы с просьбой дать свое экспертное заключение.

Я с интересом всматриваюсь в машинописный текст… чтобы тут же смутиться еще больше. В папке лежит мой отчет для Иванова о визите в токийское подразделение IBM. Фактов там, конечно, приведено гораздо больше, чем в статье, да и выводы из всего изложенного сделаны намного жестче. Одна констатация факта нашего отставания от американцев чего стоит.

– Интересная у вас информация по американской IBM System-360… И выводы вы делаете интересные. Правда, считаете, что у американцев намечается прорыв в сфере ЭВМ?

– Я в этом абсолютно уверен. Как, впрочем, и сами штатовцы, а также их японские коллеги.

– И на этом основании вы делаете вывод, что наша страна начала резко отставать от Запада в развитии ЭВМ?

Я чешу в затылке. Сложно разговаривать на равных с человеком, который знает в области создания ЭВМ несоизмеримо больше меня. Я же на его фоне как малый ребенок – ну какие языки программирования, какие математические функции и системы проектирования? Мой статус – уверенный пользователь ПК из будущего, и не более того. Но зато мне отлично известно, чем закончится история советской вычислительной техники – уже через пять лет процесс отставания от Запада станет необратимым.

– Хорошо… Вот здесь вы пишете о некоем «законе Мура». Про Гордона Мура я слышал от западных коллег, этот ученый вроде бы работает с кремниевыми транзисторами. Но про какой-то «закон» я лично слышу в первый раз.

Еще бы! Об этом вообще никто пока не слышал. Статья-то в научном журнале выйдет только в следующем апреле. Это я пытаюсь хоть как-то ускорить события и «взбодрить» всех, кто может повлиять на ситуацию. Вот и лезу в пекло вперед батьки.

– Виктор Михайлович, я не так хорошо разбираюсь в этом, я могу лишь дословно процитировать американского специалиста, от которого об этом и услышал. Мур, по его словам, недавно вывел четкую закономерность: количество транзисторов, размещаемых на кристалле интегральной схемы, удваивается каждый год. Статьи в научном журнале еще не было, но она, по словам американца, Муром готовится, так что скоро вы сможете сами все прочесть. Американец с жаром заверял меня, что открытие этой закономерности крайне важно, и со временем это станет основополагающим принципом создания всё более мощных микросхем со всё более низкой себестоимостью. А это основа развития микроэлектроники и прямой путь к созданию персональных компьютеров.

На самом деле Гордон Мур, конечно, говорил больше об экономических издержках производства чипов, а не о научных достижениях в их производстве. Будущий основатель корпорации Intel считал, что затраты на производство чипов будут сокращаться вдвое в течение следующих десяти лет, и оказался прав. В 75-м, правда, он поправил временную составляющую своего закона, увеличив ее до двух лет. Но до этого еще дожить бы надо.

– Персональных компьютеров?.. – оторопел от моих речей академик. – Что вы имеете в виду? Персональную ЭВМ, уменьшенную до размера обычного шкафа?

– Не шкафа, Виктор Михайлович. Персональный компьютер через несколько лет будет уже помещаться на рабочем столе. А со временем он станет еще меньше размером и стоить будет столько, что купить его сможет практически каждый.

– Ну, это ты загнул, братец! – смеется Глушков, в запале незаметно переходя на «ты» – Думаешь, этот «каждый» сможет освоить сложный язык программирования?

– А зачем его простому пользователю осваивать? – пожимаю я плечами. – Это работа программиста – написать для компьютера толковые программы. А пользователь будет взаимодействовать со своей ЭВМ путем набора текста и простейших команд с клавиатуры. Результат этого взаимодействия моментально отразится на индикаторе или на экране. А если пользователю нужен готовый документ в бумажном варианте, его можно будет вывести на печатающее устройство. Или отправить на другую персональную ЭВМ по линии связи.

Глушков смотрит на меня, как на пришельца из космоса. На ум почему-то сразу приходит рекламный ролик сыра «Хохланд»: «Нет, сынок, это фантастика!..» Надо усилить впечатление.

– Виктор Михайлович, вы так удивляетесь, словно у нас в Ленинграде учеными Старосом и Бергом не разработана УМ-1НХ. А ее ведь тоже можно считать настольной мини-ЭВМ.

– Ну, ты сравнил! – возмущается академик. – УМ-1НХ – это простая инженерная машина для решения конкретных производственных задач, а мы сейчас говорим о сложнейшей ЭВМ для трудоемких экономических расчетов.

И опять мне остается только вздохнуть.

– Здесь мы неизбежно возвращаемся к тому, что среди советских ученых до сих пор нет единства в вопросе понимания дальнейшего развития вычислительной техники. Для каждой отдельной задачи вы раз за разом создаете узкоспециализированные ЭВМ, не совместимые друг с другом. И все никак не хотите признать очевидный факт, что любая ЭВМ – это всего лишь инструмент. Да, технически крайне сложный, но все же инструмент. Машина. Логическое продолжение прежней цепочки: абак – счеты – логарифмическая линейка – арифмометр – электронный калькулятор. А на первом месте всегда был и будет человек. И магистральный путь развития ЭВМ лично для меня, как для будущего пользователя персональной ЭВМ, абсолютно ясен: на ней должно быть удобно работать любому грамотному человеку. Даже школьнику.

– Школьнику?! На ЭВМ?!!

Глушков засмеялся, даже вытащил платок из кармана вытереть слезы.

– Виктор Михайлович, чему вы удивляетесь, а? – Я начал распаляться. Ну сколько эту стену еще прошибать надо?! – Еще пятьдесят лет назад той же логарифмической линейкой пользовались единицы – в основном ученые и инженеры. А сейчас ее уже каждый старшеклассник освоил. Теперь на очереди калькулятор, который стараниями японцев скоро будет умещаться в кармане – я уже такие видел в Токио – и станет повседневностью не только для бухгалтеров и экономистов, но и для самого обычного человека. Так чем ЭВМ-то хуже?

– Алексей, ну нельзя же полноценную ЭВМ приравнивать к калькулятору! – Маститый ученый качает головой.

– А мечтать быстренько наделить искусственным интеллектом железку и превратить ее в предмет поклонения можно?! – Я конкретно завожусь.

– Ты что, противник создания искусственного интеллекта?! – изумляется академик.

– Нет. Но это дело весьма и весьма отдаленного будущего. А я предлагаю спуститься с небес и поскорее заняться первоочередными задачами: выбрать единый стандарт, чтобы унифицировать ЭВМ и сделать их совместимыми. Затем создать сеть, объединяющую все крупные научно-образовательные центры страны, занимающиеся разработкой ЭВМ. О достижениях коллег и важных прорывах в исследованиях советские ученые сейчас узнают раз в год на научных конференциях. А должны постоянно держать руку на пульсе и вовремя внедрять передовые разработки коллег в своих собственных проектах. Прогресс-то во всем мире ускоряется!

– Но как же научная конкуренция?!

– Конкуренцию между коллегами никто не отменял, только она должна носить здоровый характер. Тиснуть статью в научный журнал и утереть нос коллегам – может, и весьма приятно, но, извините, вы все делаете общее дело. И деньги на исследования вам всем выдают из бюджета страны, то есть из народного кармана. Вот прямо из моего. – Я оттопыриваю карман на пиджаке. – А все ли знают, с каким трудом эти средства народом зарабатываются? В чем он, народ, себе ежедневно отказывает?

Хотел как-то мягко намекнуть академику, что он в своем научном рвении хочет объять необъятное: и искусственный интеллект создать, и супермощную ЭВМ, и систему ОГАС внедрить, и много еще чего, не уступающего перечисленному по уровню сложности. Но, чувствую, он даже не услышит меня. Витает в своих эмпиреях. По воспоминаниям современников, академик Глушков был человеком эмоциональным, импульсивным и увлекающимся. Но до личного знакомства с ним я даже и не представлял себе, до какой степени увлекающимся. Планы у академика, скажем прямо, наполеоновские. И, может, все бы ничего, но финансы на воплощение этих грандиозных планов требуются тоже грандиозные – подумаешь, всего каких-то двадцать миллиардов!

Вот так и живет страна родная – одним гениям на Луну до зарезу полететь приспичило, другим северные реки вспять повернуть, третьим – покрыть территорию страны тысячами ЭВМ размером с рефрижератор. А самые нетерпеливые уже и яблони на Марсе сажать собрались. И чем дальше, тем больше я начинаю сочувствовать Косыгину. Тем лучше я понимаю его настороженное отношение к нашим гениям и причину его решения пойти по более легкому, понятному пути, предложенному Либерманом.

Получается: одна крайность – это ресурсорасточительное прожектерство советских гениев, которое в перспективе, может, и принесет стране выгоду, но это еще под большим вопросом. Другая крайность – реформы Евсея Либермана, с их вредной и ущербной псевдоэкономичностью. Но стране-то, замученной бесконечными метаниями Хрущева, нужна золотая середина! И хоть немного времени, чтобы прийти в себя и вернуться к разумному стилю руководства страной. Ведь именно восстановление отраслевой системы управления дало всплеск в первые два года предстоящей «золотой» 8-й пятилетки, а вовсе не экономические реформы по сомнительным рецептам Либермана.

Есть еще другая проблема: Глушков, как и ранее его соратник Китов, своим нездоровым энтузиазмом откровенно пугает чиновников высшего ранга, от которых зависит принятие решений. Сначала Китов обрушился с резкой критикой на руководство Министерства обороны в 59-м, за что был исключен из КПСС и выперт с работы. Теперь его «дело» успешно продолжил академик, умудрившийся восстановить против себя руководство ЦСУ, Госплана и некоторых министерств. Можно, конечно, обвинить всех этих чиновников в том, что они ретрограды, жмоты и демагоги. Но, к сожалению, и сам ученый дал повод для критики своим неуемным прожектерством.

В одном из поздних интервью Глушкова, помнится, я прочел о том, как на статью в «Правде» об ОГАС отреагировал его учитель – известный математик Курош: «…могу представить себе Вас во главе всесоюзного органа, планирующего и организующего перестройку всего управления экономикой, т. е. народным хозяйством на базе кибернетики… Было бы печально, если бы этот орган оказался министерским или государственным комитетом… Это должен быть орган высокой интеллектуальности… орган почти без аппарата, орган мыслителей, а не чиновников».

Вот так, не больше и не меньше – орган мыслителей и высокой интеллектуальности! И это пишет взрослый человек, серьезный ученый. Оторопь берет от таких вот наивных рассуждений, и страшно представить, что бы там «наруководили» подобные идеалисты, допусти их к штурвалу огромной страны. И перенесла бы вообще наша страна такой радикальный эксперимент? Что-то я сомневаюсь…

– Ты меня вообще запутал, Алексей… – вырывает меня из раздумий Глушков. – Так ты поддерживаешь наш проект ОГАС или ты против него?

– Задача реформировать методы планирования экономики мне нравится, как и сам проект в целом. Но не средства, которыми вы собираетесь его реализовать.

– В смысле?

– Нынешние ЭВМ категорически не годятся для реализации ОГАСа. В СССР нет и в обозримом будущем не будет достаточных вычислительных мощностей, чтобы учесть все категории производимой продукции и все ресурсы. А без этого НАСТОЯЩЕЕ планирование экономики невозможно. Справедливости ради добавлю, что таких мощностей и во всем мире еще нет. И действовать в такой ситуации по принципу «все или ничего» неразумно – это ничего хорошего не даст.

– В чем же тогда ты видишь выход? – прищуривается академик.

Делаю еще одну попытку достучаться. А вдруг да услышит?

– То, что нужно сделать в области развития ЭВМ, я уже озвучил: прекратить распылять государственные средства на параллельные проекты и сразу сосредоточиться на выработке союзных стандартов для всей вычислительной техники. Назрела необходимость перехода от ЭВМ второго поколения к машинам с общей архитектурой, то есть программно совместимым. У разных ЭВМ могут различаться объем памяти, скорость обработки данных и установленные программы в зависимости от сферы применения машины. Но при этом система структур данных должна быть стандартная, система команд – единая, а набор периферийных и внешних запоминающих устройств – общим.

Внимательно смотрю на реакцию Глушкова – вроде бы слушает. Пока. Продолжаю загружать его:

– Теперь по поводу непосредственно планирования. Я думаю, что сотрудникам Госплана нужен в качестве компромисса какой-то временный инструмент, чтобы облегчить их задачу и минимизировать ошибки планирования, до того как ваши ЭВМ будут созданы. Например, им остро необходим табличный редактор. Э-э… извините, процессор. Если бы работники Госплана получили простой, технологичный способ создания и редактирования таблиц, способных самостоятельно вычислять простые итоги, работа их облегчилась бы неимоверно. А если еще добавить к таблицам возможность простейшей аналитики, то планирование – хотя бы по укрупненным показателям – могло бы выйти на новый уровень. Мне кажется, что нынешние ЭВМ в принципе на такое уже способны. Или я ошибаюсь?

В ответ – тишина… Академик снова воспарил в эмпиреи и погрузился в размышления. Чиркает что-то карандашом на листе бумаги, морщит свой высоченный лоб. Понятно… Вернуть Виктора Михайловича к прерванному разговору будет непросто. На горизонте появилась новая цель, мэтру уже явно не до меня. Но времени до вечернего поезда у меня много, пусть думает. Вздохнув, я отошел к окну. Стою, наблюдаю за какой-то суетой в парке. Люди в форме бегают вокруг траншеи с трубами, огораживают ее.

И тут громом среди ясного неба за окном звучит мужской голос, усиленный громкоговорителем:

– Товарищи студенты, преподаватели и технические сотрудники университета! Срочно покиньте аудитории и организованно спуститесь вниз за верхней одеждой. Занятия в университете сегодня отменены в связи с обнаружением в траншее неразорвавшейся авиабомбы. Милицией вызвана группа военных саперов, и, как только все люди покинут здание, они приступят к обезвреживанию.

Ух ты… Война уж двадцать лет как закончилась, а последствия еще и сегодня разгребают. Эхо войны до сих пор звучит.

Делать нечего. Приходится прервать наше интервью с академиком и подчиниться приказу милиции. Спускаемся вниз, забираем свои пальто в раздевалке, вместе с толпой выходим на свежий воздух.

– Алексей, я бы с радостью пригласил тебя к себе в Институт кибернетики, но, увы, с лета у нас в лаборатории ввели режим повышенной секретности, и теперь для посещения нужен специальный допуск. Так что предлагаю в следующий раз нам встретиться уже в Москве. Я вскоре собираюсь туда по делам, так что давай созвонимся и назначим встречу. Согласен?

Еще бы мне не быть согласным! Это же отличная возможность устроить приватную встречу Глушкова и Гагарина.

Обмениваемся телефонами – рабочими и домашними, потом я провожаю академика до машины, и мы прощаемся с ним до скорой встречи в Москве.

В продолжение моих неудач с киевского неба начинает моросить неприятный дождик вперемежку со снегом. Открываю зонт и на пару минут замираю: ну и что мне дальше делать? Пойти прогуляться по Киеву? Как вариант. Но погода быстро вносит коррективы в мои неуверенные планы – стоит мне выйти на Владимирскую улицу, как японский зонт в моих руках опасно выгибается под сильным порывом ветра с Днепра. Нет, на фиг прогулки в такую погоду, я только после пневмонии недавно очухался. К тому же вряд ли я увижу для себя в центре Киева что-то новое.

Вообще-то исторический центр украинской столицы я знаю неплохо – раньше ведь чуть ли не каждый год ездил сюда со своими учениками на весенние каникулы. Где же еще им про Киевскую Русь рассказывать, как не здесь. И даже когда Украина стала независимым государством, наши поездки сюда прекратились далеко не сразу. Но к началу нового тысячелетия в городе заметно снизился уровень экскурсионных программ – состав киевских экскурсоводов вдруг резко омолодился, и зачастую несли эти милые девушки такое, что я только диву давался. В датах былых событий они постоянно путались, имена и фамилии исторических личностей нещадно перевирали.

Поинтересовался у одной такой гарной «умницы»: кто же теперь в Киеве занимается их профессиональной подготовкой? Красавица Олеся гордо мне ответила, что она окончила специальные курсы. Так что нашу группу школьников она, конечно, и дальше продолжила сопровождать, обеспечивая нам доступ на исторические объекты, но просвещал своих учеников я уже сам. И, кажется, сама милая девушка узнала от меня много нового об истории своей страны и родного города. А потом все поездки в Киев и вовсе закончилось – в конце 2004 года на Украине случилась оранжевая революция. Насмотревшись по телевизору на происходящее там, родители просто побоялись отпускать детей в страну, где творится такой бардак, да и я сам, если честно, не готов был взять на себя ответственность за школьников…

Вынырнув из воспоминаний о прошлой жизни, я вдруг обнаружил, что стою перед входом в большое желтое здание с белоснежными колоннами – это научная библиотека КГУ. Попросить, что ли, разрешения поработать у них в читальном зале? Чай, не откажут студенту из Московского университета. Мне надо где-то перекантоваться до поезда, он у меня будет еще не скоро – только в десять вечера. Так почему бы не здесь? И вот что удивительно: меня действительно совершенно спокойно пропустили по студенческому билету МГУ. Все-таки библиотекари, что ни говори, одни из самых добрых людей в мире.

И вскоре я уже сидел в тепле, за дубовым столом в большом уютном зале, приводя свои мысли и планы в порядок. Первая мысль – а зачем, собственно, мне теперь торчать в Киеве до десяти вечера? Мои наивные мечты попасть в Институт кибернетики, чтобы увидеть своими глазами, как создается уникальная для СССР ЭВМ «Мир-1», а заодно познакомиться еще и с Анатолием Китовым потерпели крах. Часть нужного материала для интервью с Глушковым я собрал и программу-минимум выполнил. Хотя закончить само интервью смогу теперь только в Москве при следующей встрече с академиком. И зачем вообще трястись в спальном вагоне поезда всю ночь, когда есть самолет? Не лучше ли сейчас рвануть в аэропорт и долететь до Львова? А там уже любая электричка через пару-тройку часов доставит меня в Славское. Надо же воспользоваться благами цивилизации, раз средства позволяют.

Новый мой план вчерне готов, и для начала иду пообщаться с любезными сотрудницами читального зала. Воспользовавшись журналистским удостоверением «Известий», прошу милых дам узнать для меня по справочной, когда у нас рейсы из Киева во Львов. Ага… Выясняется, что есть очень удобный рейс в пять вечера, я как раз успеваю на ту самую вечернюю мукачевскую электричку. И поскольку свободного времени все равно остается больше трех часов, почему бы мне пока не написать статью о КГУ для январского номера? Это очень хорошая мысль! Накидаю статью хотя бы тезисно, а потом отдам весь подготовленный материал Ольге, пусть уже она сама доводит его до ума.

Сотрудницы, узнав о моих планах написать статью об университете, с жаром бросились мне помогать и рассказали о своей «альма-матер» много интересного из того, что никогда не найдешь в сухих справочниках. Например, одна пожилая дама рассказала, как их в 41-м эвакуировали из Киева в Казахстан в город Кызылорду, где на время объединили с Харьковским университетом. Как они организовывали там учебный процесс и как потом возвращались в освобожденный от фашистов Киев, чтобы сразу начать восстанавливать работу вуза. И ведь восстановили! В начале учебного 1944 года заработали уже все восемьдесят кафедр! У меня аж мурашки по коже ползли от ее рассказа, я только успевал все записывать.

Исписав полблокнота интересной информацией, выпив два стакана крепкого чаю и съев пять домашних пирожков, я с сожалением смотрю на часы. Пришла пора прощаться с этими приятнейшими дамами и отправляться в аэропорт. Делаю напоследок общее фото, дарю им первый номер нашего журнала, клятвенно заверяю, что обязательно пришлю номер со статьей про КГУ. Мы трогательно прощаемся. И в такси по дороге в аэропорт я понимаю, что ни секунды не жалею о том, что причудливая судьба неожиданно свела меня с такими замечательными людьми. Какая самоотверженность, какая искренняя любовь к своему родному университету! Ну куда все это потом делось?! Куда? Почему вдруг люди стали другими, равнодушными?..

…На мукачевскую электричку во Львове я еле успел. Задержка с вылетом самолета – вполне обычное дело, но она чуть снова не поставила крест на моих планах ночевать на базе в Славском. Из намеченного графика я выбился и грешным делом уже подумал, что купе вечернего, а точнее, ночного поезда – это моя карма. Так что, влетев в полупустой вагон электрички после спринтерского забега по перрону львовского вокзала, я счастливо выдохнул – успел-таки, слава богу!

Устроившись у окна, отдышался немного и даже подумал: не вздремнуть ли мне чуток? Ехать-то больше двух часов, а за окном уже темень хоть глаз выколи. Укутал подбородок в шарф, подняв его до самого носа, и прикрыл глаза. Но забег по перрону, видимо, вбросил в мою кровь столько адреналина, что сон так и не пришел. Тогда я решил перечитать все свои киевские наброски, хоть освещение в вагоне и оставляло желать лучшего. Сижу и перелистываю блокнот, перебирая в голове сегодняшние впечатления. Прохладно в вагоне электрички, в поезде было бы гораздо теплее. Может, и зря я так «гнал лошадей». То и дело подтягиваю шарф на нос, вспоминая добрым словом свою заботливую невесту.

В какой-то момент ловлю на себе пристальный взгляд мужчины, сидящего неподалеку. Он явно хочет пообщаться, но стесняется оторвать меня от чтения. Вопросительно поднимаю бровь, киваю приглашающе. Он наконец решается и встает, пересаживается на скамью напротив. Высокий, поджарый, лет сорока. Похож на отставного военного.

– Извините, вы ведь из Москвы?

– Это так заметно? – удивленно высовываю я нос из шарфа.

– Заметно, – улыбается он. – Но на самом деле я просто слышал о вас от своих ребят. Это же вы с друзьями живете сейчас в «Политехнике» и катаетесь на снежной доске?

– Да, мы. – Я снимаю перчатку и протягиваю ему руку. – Алексей Русин. Студент МГУ, журналист.

– Анатолий Васильевич Архангельский, – представляется он, – подполковник в отставке, начальник строящейся горнолыжной базы «Динамо».

– Ого!.. Слышал, вы там хотите трассы олимпийского уровня на Тростяне построить?

– Хотим, – вздыхает он, – но одного желания, как оказалось, мало.

– Трудности возникли? – понятливо киваю я.

– Да они как начались с самого первого шага, так и не прекращались, – устало вздыхает отставник. – Сейчас вот из Львова еду, снова с областными чиновниками пытался воевать. А они кивают мне на Киев – мол, все претензии к республиканскому спорткомитету. Замкнутый круг какой-то.

– Ну, вроде бы «Динамо» – это МВД?

– МВД, – кивает он. – Но каждое решение все равно по десять раз надо согласовывать в обкоме. Три года всего осталось до Олимпиады в Гренобле. Три! – кипятится отставник. – Никто не чешется! Все спохватятся за год до Олимпиады – вот тогда чиновники забегают! А то, что спортсменам-горнолыжникам нужно не один год к ней готовиться, никого не волнует.

Ох, как же мне это уже знакомо… Два месяца назад все это мы проходили в Токио. Виды спорта другие, но спортивные чиновники все те же.

Пока Архангельский рассказывает мне, как они с соратниками воплощают в жизнь превращение Славского в олимпийскую базу для горнолыжников, я делаю легкий прокол в памяти. Да уж… В 68-м у СССР будет лишь второе место в общем зачете. Порадуют наши биатлонисты, фигуристы в парном катании и хоккеисты. Владимир Белоусов возьмет золото в прыжке с большого трамплина, отличится конькобежка Людмила Титова. А в горнолыжном спорте безусловное лидерство у французов – лягушатники всех сделают.

Смотрю результаты зимней Олимпиады в Саппоро в 1972 году – мы уже первые в общем зачете, но наших горнолыжников так и нет в списке призеров. И в 76-м в Инсбруке нет, и в 80-м в Лейк-Плэсиде нет. И в 84-м в Сараево, и в 88-м в Калгари. В лидерах Швейцария, Франция, Италия, Австрия. Но не мы. Просто какой-то заколдованный для СССР вид спорта! Хотя в общем зачете мы на зимних олимпиадах упорно продолжаем лидировать, уступив первое место лишь ГДР в 84-м, да и то с перевесом всего в одну медаль. И это страна, где Гор и снега до хрена и больше. Мистика какая-то…

– Анатолий Васильевич… а может, дело не только в отсутствии трасс олимпийского уровня?

– А в чем же еще? – прищуривается подполковник.

– Не знаю. Вы мне скажите! – развожу я руками. – Чего еще жизненно не хватает нашим спортсменам-горнолыжникам, чтобы выступать с европейцами на равных?

Пока он обдумывает, как ответить на непростой вопрос, я вдруг понимаю, что с этим человеком меня сама судьба сегодня столкнула. Кто еще лучше этого фаната горных лыж может объективно оценить наш сноуборд? Вот же кто профессионально испытает новый спортивный гаджет и обозначит все его плюсы и минусы!

Тем временем мы за разговорами проехали уже больше половины пути. Вот и Стрый остался позади, скоро Сколе, а там уже через полчаса и наша остановка. Оживленно беседуя с Архангельским о проблемах советских спортсменов-горнолыжников, мы даже сначала не поняли, что кто-то кричит. Первым напрягся Анатолий Васильевич.

– Вроде бы женщина зовет на помощь? – Подполковник встал, прислушался. Женский крик раздавался из соседнего вагона. Мы переглянулись и, не сговариваясь, рванули в тамбур, а оттуда уже перебежали в соседний, почти пустой вагон. Картина нам открылась мерзкая.

Четверо парней бандитской наружности – в серых пальто и кепках – загнали в угол двух молоденьких девушек.

– Ну что ты ломаешься?! – издевательски щерился крепыш со шрамом на губе, грубо тиская худенькую черноглазую нимфу лет шестнадцати в короткой лыжной куртке. Я сначала даже опешил – до чего она похожа на Ротару! Но нет, это была не Соня. Вторая девушка, русоволосая, оказалась чуть покрепче – она активно вырывалась. Трое парней со смехом пихали ее друг другу, не замечая ничего вокруг.

– А ну прекратить! – командным голосом гаркнул Архангельский. – Совсем озверели?!

Увидев, что мы приближаемся, хулиганы затолкали девушек в проход между сиденьями. К нам навстречу вышел крепыш, за спиной которого маячили два амбалистого вида дружка.

– Чого балухи вилупили? Че надо?!

– Сейчас же отпустите девушек! – Подполковник не испугался и расстегнул куртку, приготовившись биться с уродами. Я последовал его примеру, кидая на пол сумку, сбрасывая с шеи мешающий шарф и распахивая пальто.

– Кров би тебе нагла заллєла, сучий ти сину! – ухмыльнулся парень со шрамом, вытаскивая из кармана нож. – Пшли прочь, псы!

От парней ощутимо несло алкоголем, и им сейчас море было по колено – наше появление их ничуть не смутило.

«Драки не будет – будет банальная поножовщина», – понял я, доставая «макаров» из поясной кобуры. Вот неожиданно и пригодился пистолет, шеф как знал… Увидев у меня в руках оружие, хулиганы попятились. Крепыш побледнел, куда только весь гонор делся!

– Быстро на пол, руки на затылок! – Я отстранил обалдевшего Архангельского, выступая вперед. – На счет два стреляю по ногам. А могу и промахнуться. Ну! Кто кастратом хочет стать?

Я передернул затвор и дослал патрон. Хулиганы, кажется, разом протрезвели, парень со шрамом кинул нож на пол, показал нам пустые руки.

– Усе, усе, мы поняли… Давай разойдемся бортами!

– На колени и на пол, я сказал! – и повернулся к девушкам. – Идите в тамбур!

Те оттолкнули своего растерявшегося охранника и бросились в конец вагона.

– Раз! – Я поднял пистолет вверх и сразу же дал предупредительный выстрел, заметив, что бандиты медлят. Эх… теперь еще придется отчитываться за патрон Иванову…

Девушки, взвизгнув, выскочили в тамбур. В вагоне резко запахло сгоревшим порохом. Парни попадали лицом вниз, привычно завели руки за головы. Тертые твари!

– Кто дернется, получит пулю! – Я наклонился к онемевшему подполковнику, тихо произнес: – На первой же остановке выходим.

Минут через десять поезд загудел и начал тормозить. Все это время я держал уродов на мушке, а Архангельский на прицеле своих глаз держал уже меня. Недобро так смотрел… Как только электричка остановилась, я подхватил с пола свои вещи, и мы, пятясь, вышли из вагона. Через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, машинист дал короткий гудок, и поезд, набирая ход, уехал. Увозя с собой хулиганов.

Я выдохнул и оглянулся. На пустом перроне остались лишь мы с Архангельским. Где-то вдалеке сверкали пятки девчонок. Сбежали, паршивки! Вот и помогай людям…

– Русин, ты ведь понимаешь, что я должен, просто обязан теперь вызвать милицию? – Архангельский кивнул на карман моего пальто, куда я убрал пистолет Макарова. Надо же, какой принципиальный отставник попался!

– Как знал, что понадобится, – вздохнул я и полез за пазуху, доставая удостоверение сотрудника ЦК с правом ношения оружия. Да, вот такое у меня прикрытие – родной Особый отдел шеф приказал не светить ни в коем случае.

Ксива с печатями и гербом произвела впечатление на подполковника.

– Никого мы вызывать не будем, Анатолий Викторович, – ставлю крест на его попытке действовать по правилам. – Я здесь неофициально, и знать о моем визите в область никому не нужно.

– Да… – протянул Архангельский. – Непростой ты парень. Девушек догонять будем?

– А зачем? Разве тут есть волки? – Я огляделся. Даже в темноте было видно, что вокруг станции располагался вполне себе современный поселок городского типа.

– Ладно, – вздохнул подполковник, – доберутся девчонки на автобусе. Пойдем в кассу, узнаем, когда следующая электричка.

– Нет уж, хватит с меня ваших местных электричек! Пойдемте лучше машину поищем, тут ехать-то осталось всего ничего…

– А чего ее искать-то? – усмехается подполковник. – Сейчас дойдем до одного хорошего человека, он нас мигом домчит до Славского.

Мы идем по безлюдному поселку, наш путь освещает только тусклый свет уличных фонарей. Архангельский упорно молчит. Похоже, не знает, как и о чем дальше со мной разговаривать. Вот же…

– Анатолий Васильевич, – наконец не выдерживаю я и прерываю затянувшееся молчание, – ну что вы, ей-богу! Так и будем в молчанку играть? Я хотел вас в колыбу пригласить поужинать.

– Поужинать? – В голосе подполковника слышится смущение. – А разве тебя друзья на базе не ждут?

– Ждут, но только завтра утром. Я же на вечернем поезде из Киева должен был вернуться, а потом мои планы резко поменялись.

– А что так, если не секрет?

– Да какой уж секрет, – вздыхаю я, – ездил в Киевский университет брать интервью у одного академика, а там рядом в парке неразорвавшийся снаряд нашли. Пришлось наше интервью прервать. Весь день сегодня наперекосяк.

– Бывает, – философски замечает отставник. – Так ты действительно журналист? А как же…

– Одно другому не мешает, – улыбаюсь я.

– А к нам ты с друзьями на самом деле отдохнуть приехал или?..

– Главная цель – освоить сноуборд. А с интервью это так – попутно, чтобы потом киевского академика в Москве не ловить или лишний раз на Украину не мотаться. Нужно срочно статью о снежной доске в ближайший номер сдавать, а как можно написать о доске, не обкатав ее на склоне? И зиловцы ждут наш отчет по испытаниям на «полигоне» – им ведь тоже нужно что-то решать с запуском экспериментальной партии.