Мусорщик. Мечта Щепетнов Евгений

Опять мамины слова. Это она все время говорила, мол, надо думать о будущем. А что о нем думать, если этого самого будущего нет?! Ну нет его, вот и все! Какое будущее у Ника?! До конца жизни ползать по мусорке?! Да будьте вы прокляты с таким будущим! Кто именно? Да те, кто все это придумал и устроил! Все!

Дверь не закрывается на замок – электричества-то нет. А если бы и было, лучше бы не стало: вдруг защелкнется, дверь не откроешь, это корабельный мозг (который вполне мог сохраниться) перекрыл доступ нежелательным посетителям.

Были такие… «мудрецы». Обычно рассказы о похожих случаях выкладывают на специальном портале мусорщиков. Некие дурачки находят корабль, в котором не удалили энергонакопитель планетарных или маршевых двигателей. Ну, бывает так, чего уж… поленились. Накопитель неисправен, у него девяносто процентов ячеек не работает. Или даже девяносто девять процентов. Ну и вот: от нечего делать подключат накопитель к системе, мол, «посмотрим, что получится!». А потом на портале появляются строки: «Погиб, уничтоженный активировавшейся системой защиты корабля».

Защите хватит и миллионной части энергии, способной запустить маршевый движок! А еще газ, боевые микророботы, ловушка в каюте, перекрываемой стальной непробиваемой плитой! А все потому, что где-то в недрах корабля еще уцелел позитронный мозг, отвечавший за системы защиты. И за энергообеспечение этих систем. Он просыпается, полубезумный, только что вышедший из боя, не уничтоженными видеодатчиками, замечает непонятного типа, забравшегося внутрь корабля, и… готово! Покойник! И это только те случаи, о которых кто-то сумел рассказать! А сколько тех, кто никогда и ничего уже не расскажет? Тех, кто сгинул в недрах стальных гигантов и медленно умирал в них долгие дни и недели? Ведь некоторые корабли начисто блокируют сигнал видона! Отрезают даже подпространственную связь!

…Выбравшись наружу, Ник пошел в глубь мусорки, туда, где обычно тягачи оставляли «новые» корабли. В самом центре – лакомые куски, и вокруг них вьются всяческие банды, но, если осторожно пробраться чуть поближе – не к самому «новью», а туда, где еще могло хоть что-то остаться, – результат может быть очень неплох!

Мама запрещала рисковать, мол: «Нам и этих крох хватит! Не голодаем же! Там опасно!» Но теперь мамы нет. А результат отличный!

Откуда взялся вчерашний накопитель? Вот оттуда и взялся! И если один накопитель был, почему не быть еще одному? Просто надо как следует пошарить! Опять же, да, деньги есть! Но это ПОКА есть! Запас никогда не помешает!

Да и честно сказать, а что еще делать? Только по кораблям бродить да видон читать. Раньше, когда мама жива была, еще и физическими упражнениями развлекался: бегали, прыгали, отжимались, спаррингом занимались. Форму нужно держать! Но как мама умерла, хорошо если часа три в неделю тренируется – бой с тенью и все такое прочее. Не хочется.

Да и зачем это все?! Не собирается Ник ни с кем воевать. Мамины прихоти… мол, пригодится! Зачем расстраивать маму?

Да и время нужно было как-то убить. Интересно, чем занимаются дети в Городе? Мама говорит – ходят в клубы, танцуют, играют… Ну да, да, любовался он этим по видону! Только кажется ему – все это вранье. Выдумка! Видел он клуб во Внешке. Одному туда лучше не ходить. Да и с мамой опасно. Впрочем, когда он там побывал в последний раз, ему было лет… десять? Да, десять. Но воспоминаний хватило до сих пор.

Облако удушающего сладкого дыма от курительных палочек с наркотой.

Голые – абсолютно голые женщины, раскрашенные по коже различными прихотливыми яркими узорами.

Мужчины тоже частенько голые, тоже раскрашенные, непристойно свесившие члены через прорези дурацких трусов.

Они провожали Ника липкими, неприятными взглядами, и он чувствовал себя, как, вероятно, чувствует себя жертва хищника перед тем, как ее сожрут. Отвратительно! И опасно!

Зачем туда мама ходила? Она не объяснила. Вроде как должен ей там кто-то был. Откуда взялся долг, тоже не объясняла. А Ник не стал уточнять. Во-первых, это не его дело. Во-вторых… лучше об этом не задумываться.

Запомнилась тогда одна девчонка, чуть старше Ника – плоская, практически без груди и бедер. Она была выкрашена в золотой цвет – вся, с ног до макушки лысой головы. Глаза ее были странными – огромные и голубые. Полностью, совсем голубые! Без белков!

Мама потом сказала, что девочку купили и раскрасили так, как им хотелось. Кому «им»? Она не пояснила. И глаза ее при этом были влажными и блестящими, а руки сжимались в кулаки, как перед боем. Плохое это место – Клуб. Очень плохое. Даже хуже Отстойника.

…Уже когда подходил к намеченной точке, услышал знакомый звук. Вначале – удар! Будто кто-то жахнул по борту корабля увесистой железкой.

Потом стонущий, утробный вой, будто сама планета мучилась, страдала, стонала, обнаружив, что с ней сделали эти негодяи – люди.

Следом – шелестящий, потрескивающий звук, будто миллионы глайдеров одновременно вышли на патрулирование Дороги.

И вот он показался – черный диск, под которым в антигравитационной ловушке висит громадный цилиндр. Мозг тут же классифицирует: «Транспортно-пассажирский лайнер, класс «Омега». Пятьсот пассажиров, пять тысяч тонн груза. Выпускается около ста лет, удачная конструкция звездолета, часто используемого для доставки десанта, если трюм переоборудуется под перевозку войск. Тогда вместимость судна увеличивается до трех тысяч человек».

Мелькнула эта мысль и ушла. И тут же пришла другая: «Он НЕ ТУДА его опускает!»

А ноги сами по себе метнули тело вперед – может, выгорит дело? Может, успеет? В таких судах нередко бывают очень хорошие находки! Например, спрятанные по тайничкам бластеры, брошенные энергоблоки к лучевикам и трофейные игрушки вроде лучевых ножей, виброножей и даже боевые дельта-комбинезоны, мечта любого мусорщика! Они выдерживают удар ручного бластера! Снижают воздействие радиации в несколько раз! А в некоторых даже имеется аптечка! Редко конечно, но бывает.

И стоят эти комбинезоны – не чета какому-то там энергонакопителю – это целое состояние!

Надев его, можно попасть в корабли, которые наглухо закрыты даже для таких, как Ник, – уровень радиации там такой, что не выдерживают даже мутанты. А вещицы-то ценные там имеются! И пускай они страшно фонят – какая разница? А деактиваторы на что? Обработают, положат суток на трое – вот и нормальная вещь, стоящая денег.

Честно сказать, Ник по пальцам мог пересчитать тех, у кого есть такие комбинезоны. Всего у трех человек, только вот на кой черт они им нужны, непонятно. Все трое верховодят в бандах и уж точно не лезут в гиблые места за фонящим хабаром. Не нужны им непробиваемые комбинезоны!

А впрочем… как это, не нужны? Ник мыслил с позиции мусорщика, а ведь есть еще и бандитские соображения. Например, война между бандами за хабарный звездолет. Вообще-то, кто первый из банд его занял, тот и прав, но бывают уж очень хорошие звездаки, и на их разграбление слетаются все те, кто рассчитывает на большой куш. Вот тогда и случаются разборки с поножовщиной, со стрельбой из игловиков и ручных бластеров, с виброножами и вульгарными железяками, подобранными с оплавленной почвы. Последняя такая битва произошла лет пять назад: две крупные банды сошлись над «трупом» такого же транспортника, каким-то чудом не разграбленного еще в глубоком космосе. Такое тоже бывает – посмотрят, что от звездолета осталась едва половина, и не заглядывают внутрь. А там чего только нет! Какого только барахла!

И пускай оно забрызгано кровью и перемазано человеческими останками – кровь, да и дерьмо, всегда можно смыть. Нельзя смыть только смерть, но покойников нечего бояться. Они не кусаются. Иногда, правда, заражают…

В той разборке погибли человек двадцать. Славная была битва! Мама по этому поводу сказала с нескрываемым удовлетворением, что, если бы банды и дальше продолжали так активно делить корабли, простые мусорщики вздохнули бы с облегчением – через месяц от банд остались бы только высохшие трупы…

И вот перед ним «жирный» транспортник! И кладут его рядом, всего минут десять бега! А место, где обитают банды и где обычно опускают корпуса звездолетов, как минимум в часе быстрого бега! Если поторопиться, он успеет пошарить в свежачке и, может быть, что-то найдет, успев ускользнуть до прибытия самых быстроногих бандюг!

Только бы еще шлюз был открыт и не торчал на самой верхотуре! Если наверху – тогда все, отбой. Чтобы попасть в шлюз, придется сильно потрудиться – липучки на руки и ноги, канат на край шлюза, потом веревочная лестница. Или можно использовать тот же антигравитационный рюкзак, если его как следует переделать. При достаточном умении его можно перепрограммировать так, чтобы он мог поднимать и своего хозяина. Дорого стоит эта переделка, да и срок службы рюкзака уменьшает, так что обычно этого стараются не делать. Вещь дорогая, зачем ее портить?

Нет, только бегом!

Бегом! Бегом! Бегом!

Громада тягача закрыла полнеба своим грузом. Транспортник мягко, очень мягко лег на почву, оттеснив в сторону малый разведывательный корабль класса «Жар», и полушарие исследовательского звездолета: «Наука-2».

«Наука» совсем старая, уже никто и не помнил, когда она тут оказалась. И была вычищена, можно сказать, до блеска. Все выдрали. Даже листы переборок. Когда-то строили дома Внешки из таких листов – другого материала и не было. Так-то никакой разницы, на Сирусе всегда жарко, даже слишком жарко, но все-таки жить в хижине, слепленной из листов стали, вырезанных из звездолетов, – это падение ниже низшего. Хотя чем лучше нынешнее положение жителей Внешки? Ну, дома, конечно, не стальные хижины, и что? Ведь люди в них те же, и жизнь их вовсе не лучше.

В лицо ударил горячий порыв ветра – пыль выше самых высоких кораблей! Глаза сразу запорошило, но Ник не споткнулся и дорогу не потерял. Он неплохо видел и в пыли, хотя чуть похуже, чем в темноте.

Вообще-то, как писали ученые, способность видеть в темноте появилось не потому, что у жителей Сируса более зоркие глаза. И видят они совсем не глазами, а мозгом, напрямую. Мол, проснулся в мозгу сирусянина какой-то участок, который отвечает за ночное зрение. «Ночное зрение» – это лишь название, для удобства. Точнее было бы назвать «мозговое зрение».

Впрочем, никто не знает, как точно назвать. И не знает, как это все происходит. Но оно происходит. И это не ультразвук. И не какие-то там лучи. Просто видят, да и все тут! В подпространстве видят? «Подпространственное зрение»? Гиперзрение? Наверное, так будет правильнее.

Тягач еще не успел уйти в зенит, когда Ник был уже на месте. Тягачи вообще медлительны, тем более такие огромные, способные унести и тяжелый крейсер, почти линкор, и супертанкер с пресной водой. В нем и экипажа-то всего три человека, зато имеются гигантские, мощнейшие планетарные движки и самое главное – антигравы, занимающие больше половины объема корабля. Вот эти антигравы и цепляют туши кораблей, притягивают их к корпусу тягача, чтобы тот, включив сверхмощные маршевые двигатели, прокалывающие пространство, перенес их на ближайшую планету-мусорку.

Кстати, Ник всегда удивлялся: неужели нельзя увеличить мощность здешних заводов настолько, чтобы они могли перерабатывать звездолеты сразу после их доставки на мусорку? Неужели надо так накапливать звездолеты, превратив планету в гигантскую свалку? Что, металла больше не нужно? Пусть врастают в почву? Сгнить-то они, конечно, не сгниют – это же звездолеты, их космическое пространство не взяло, бластеры едва проплавили – что им какой-то Сирус? Но зачем валяться такому количеству сырья?! Глупо же!

На этот вопрос ему вразумительного ответа никто не дал. Ни мама, ни видон с его не очень-то многочисленными статьями о Сирусе. Никто. Совсем никто не дал ответа! И это тоже было странно. Почему люди не задумываются над такими простыми вещами? Неужели неинтересно?!

Как выяснилось, да, неинтересно. Тут выжить бы, так что не до каких-то там абстрактных рассуждений о правильности или неправильности. Вся жизнь людей на Сирусе – абсолютная неправильность с точки зрения гуманизма и логики. Чего уж говорить о производственном процессе? Возможно, люди звездного скопления устроили на Сирусе небольшое месторождение металла. Накапливают, понимаешь ли! Уже двойным слоем начинают укладывать звездолеты – вот как сейчас. Понадобится когда-нибудь – распилят все и в дело. А пока что хватает и этого количества вывозимого металла. На черный день пригодятся эти груды звездолетов!

Шаткая логика, конечно, но ничуть не хуже любой другой. Не предполагать же, что эти долбоособи просто плевали на свою работу и не увеличивают мощности лишь потому, что никому не хочется заниматься этим делом?! Хватает металла, да и ладно. А то, что мусорка могла бы давать металла раза в два больше, чем сейчас, – да кому какое дело? Мусорка! Да плевать на эту мусорку прямо сверху, с планеты Диктатора!

Но сейчас не о том. Сейчас главное – как попасть внутрь «нового» корабля?! Неужели шлюз окажется сверху?! Неужели не повезет?! Не может быть! У Ника же на этой неделе явная полоса везения!

Есть! Внизу! Слава тебе, Создатель, если ты есть на небесах! Или где ты там сидишь…

Ох уж эта мама с ее придумками! А правда, где сидит Создатель, если он есть? В параллельном мире? Напридумают же, лишь бы мозги задурить доверчивым девчонкам и мальчишкам! Но мальчишки-то поумнее, точно.

Бегом в люк! Он до половины ушел в почву, приподняв ее каменистым валом. Тяжесть невероятная! В нем длины метров двести, не меньше! Толстенный цилиндр диаметром с пятиэтажный дом.

Итак, расположение кают? В голове тут же вспыхивает план – длинный коридор, рубка, каюты пассажиров, трюм. Трюм сейчас бесполезен, его точно выгребли, а вот каюты – самое оно!

Рванул в сторону дверь первой каюты… Есть! Щелкнула и открылась! Ох ты ж… они даже кровать не убрали! Противоперегрузочную кровать!

Что-то валяется на полу. Ботинки – размер огромный. Точно для инопланетника. Ни один сирусянин не сможет такие носить. Дальше, дальше! Скорее!

Шкаф. Закрыт. Рывок! Еще рывок!

Мышцы буквально заскрипели от напряжения, стальные мышцы сирусянина!

Замок инопланетного шкафа не выдерживает и с хрустом сдается. Дверь отскакивает в сторону… есть! Что-то есть!

Нагнулся, поднял… разочарование. Трусы. Женские трусы. Узкие трусики, непонятно какого цвета – в темноте все серое, белое и черное.

Еще трусики. Еще…

Нет, не на сирусянку, точно. Размер… мама бы в таких утонула! Ну и задницы у этих инопланетянок!

Проклятье! Еще какие-то тряпки… ничего дельного. Взять с собой трусы? Да на кой черт они нужны? Их все равно никто не сможет носить. Если только их как-то ушить… да к черту! Вперед!

Выскочил в коридор – к следующей каюте. Рванул – открылась. Кровать тоже на месте, только изуродовали – похоже, пытались наскоро вырвать и повредили. Торчат разъемы кабелей. Но к черту кровать! Все равно ему любая кровать бесполезна – раскручивать и снимать ее долго, тащить муторно, – этим пусть банды занимаются. А они ведь бегут сюда, бегут!

Шкаф, дверь дернул – рраз! Тут же отскочила. Не закрыта.

По углам – ага, есть! Все-таки удачная неделя! Энергоблок! Вроде бы для бластера! Исправный? Некогда смотреть – в рюкзак!

Еще один!

Еще!

А это что за тряпье?! Сердце ухнуло вниз, затрепетало – комбез?! Неужели он, защитный комбез?! Нет, не может быть! Это было бы слишком. Слишком! Это даже нехорошо – когда слишком хорошо! Плохая примета!

В рюкзак, и бежать! По времени – сейчас они уже должны быть тут!

В коридор, и бегом к шлюзу. Ноги глухо стучат по металлическому полу, покрытому слоем мягкого материала, – это вам не военный корабль, тут комфорт! Хороший корабль, ох какой хороший! Полазить бы здесь как следует!

Странно – почему не выгребли дотла?! А может, и не странно? Кожу пощипывает, и стены корабля слегка светятся. Радиация?! Что, сильно заражен, побоялись тут шарить? Скорее всего! Поленились дезактивировать каждую вещь, вот и результат. Это просто сокровище!

Вынырнул из шлюза и… тут же нарвался на бандюг. Человек десять, разновозрастных. Молодые, взрослые и совсем юные, почти дети. Мужчины и женщины.

Женщин меньше, и все почему-то молоденькие. Запыханные, лица потные, злые. Взрослые, видимо, отстали – бежать пришлось быстро и долго. Все-таки они базируются далеко от этого места.

Ох, что-то они слишком быстро прибежали: неужели тут где-то, рядом болтались? Наверное… И почему Ник думал, что это его неделя? Что удача его не оставила?

– Стой! – Мужчина лет тридцати в защитном комбезе вышел вперед. – Это кто у нас тут?! Сынок шлюхи?

Ник почувствовал, как загорелось лицо. Кровь прилила к щекам с такой силой, что зазвенело в ушах и заломило затылок. Мразь! Какая мразь! Как же он ненавидит этого ублюдка Сегвара!

– Хорошей шлюхи, надо сказать! Дорогой! – Сегвар довольно ухмылялся. – Драл я ее! Любит она это дело, ох любит! Визжит – аж в Городе слыхать! Только вот цену все-таки завышает – сто кредитов, за такие деньги можно девочку и помоложе найти! Лет тринадцати, а то и того младше! Хотя она и умелая, да! Обслужит – досуха высосет! Хороша, тварь!

Банда улыбнулась, захохотала.

– Слышал я, что померла. Или нет? Или ты посадил ее на цепь и сам трахаешь? А, Маленький Ник? Трахаешь свою мамашу? Я слыхал, у вас дружная семейка! Спите вместе, трахаетесь вместе! Так чего застыл, как столб? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Ник метнулся вперед так быстро, насколько мог. Он не был самоубийцей и не собирался отвечать на всю ту гнусную хрень, что нес Сегвар. Мразный человечек Сегвар. Просто грязь. Но достаточно влиятельная и опасная грязь!

Сегвар ждал нападения и мгновенно принял боевую стойку – неуклюже, но уверенно. Внешка, да и мусорка тоже ценили силу, ловкость и умение драться. Чтобы забраться на вершину бандитской иерархии, сколотить свою группу, Сегвару пришлось многим разбить башку, очень многим. Да и потом, когда другие банды пытались подмять, тоже немало пришлось потрудиться, чтобы отстоять свое место. Поэтому рассчитывать, что Ник может победить опытного, тридцатилетнего бойца, совершенно не стоило.

Но он и не собирался. Не добежав до Сегвара шагов пять, Ник вдруг резко изменил направление и прыгнул в сторону худого мальчишки своего возраста. Тот выглядел самым слабым звеном в цепи окруживших полукругом бандитов, и Ник рассчитывал прорваться через него. Что, в общем-то, ему почти удалось.

Ударом ноги Ник с ходу опрокинул парнишку, уклонился от захвата могучей женщины лет тридцати – широкоплечей, высокой, как мужчина, и, крутанувшись на ноге, всадил пятку в солнечное сплетение третьего – парня, похожего на Сегвара, только моложе. Того буквально приподняло над почвой и швырнуло на бугор.

Дорога была свободна, и Ник со всей прыти рванул вперед, да так, как никогда в жизни не бегал! Рванул, зная, что никто из этих придурков его уже не догонит! Клокоча радостью: «Ну что, гады, съели?! Хрен вам, а не я!»

И не догнали. Догнал Ника заряд станнера, лишивший его сознания и выбивший дух. Ник как бежал, так и повалился навзничь – с открытыми глазами, вялый и сонный, как если бы ему вкатили здоровенную порцию снотворного. Станнер действовал мягко – он только лишал сознания и парализовывал часа на два – в зависимости от типа и способностей человеческого существа.

Что было дальше, Ник не видел и не чувствовал. И чувствовать начал только тогда, когда парализованные нервы начали отходить от заморозки.

Дикая, ужасная боль! Во всем теле! В ногах, руках! В животе! В паху! И это не последствия заморозки, точно! Ник знал, что после заморозки ощущения очень неприятны и напоминают то, как если бы ты отсидел ногу и в нее только что вернулась кровь. Но не боль! Не такая жуткая, дикая боль!

Несколько минут он лежал, пытаясь блокировать, подавить болевые ощущения. Боль накатывалась волнами, захлестывала, гасила сознание, но Ник не позволял себе погаснуть.

Потом он услышал голоса. Они приближались, и скоро через красную пелену в глазах Ник увидел ноги нескольких человек, стоящих прямо перед ним. Увидел, и услышал знакомый голос:

– Гляньте-ка! Шлюхино отродье еще живо! Слушайте, а может, зря мы его просто поучили? Может, надо было его трахнуть? А что, белая задница очень даже хороша! Гладкий такой, как его мамаша гладкий! Только беленький, сахарок! Кто-нибудь хочет его трахнуть? Эй, Гарти, ты любитель мальчиков – хочешь его трахнуть?

– Да ну… я люблю чистеньких, пахнущих притираниями. А этот весь в крови, в грязи! И похоже, что напустил под себя! Ну его на хрен!

– Так любого – попинай его, и тоже под себя напустит! Вот какой брезгливый, понимаешь! Ладно, хрен с вами. Не хотите так не хотите. Братец, что с ним делать будем? Грохнем? Перережь ему глотку, если хочешь!

– Нее… этой суке белокожей так просто не подохнуть! Он меня знаешь как двинул?! У меня кишки до сих пор болят! Мразь белая! Отродье чужака! Щас я ему…

На Ника посыпались удары. Кто-то его пинал – ожесточенно, сильно, норовя попасть в самые болезненные места. Ник застонал, удары сыпались и сыпались – он уже не чувствовал отбитого паха, его лицо превратилось в сплошную онемелую лепешку, ребра болели все до одного, а в животе собрался огромный комок боли и тошноты. Хоть бы потерять сознание! Хоть бы не так – мелькнула у него мысль, но мозг отказался уйти в безвременье и только фиксировал нанесенные повреждения, словно какой-нибудь корабельный мозг во время дуэли с вражеским звездолетом.

Но все когда-то кончается. И это закончилось. Снова голоса:

– Добить?

– Да хрен с ним… сам сдохнет. Мараться еще об это дерьмо! Лень. Куда он денется – голый, без еды, воды и с отбитыми кишками? Оттащим его подальше, чтобы не вонял. Нам еще кораблем заниматься. И побыстрее надо – того и гляди гости нагрянут!

– Наша же территория? Какого хрена?

– Территория наша, да кусок слишком жирный. Чую, скоро нагрянут!

– Будем драться?

– Против всех не осилим. Придется поделиться. Но поторгуемся! А пока никого нет – давайте-ка по-быстрому оттащим эту падаль и займемся делом.

– Может, его повесить где-нибудь на тропе? Мол, вот что будет с теми, кто на нашенское рот разевает! За яйца его повесить!

– Некогда, говорю! Хмм… а идея хорошая, да. Можно будет потом повесить, как с делами разберемся. Все, все, тащите! Быстро!

Ник почувствовал, как его тащат, раздирая кожу об острые камни. Он был в сознании, но вроде бы почти в отключке. И в голове билась только одна мысль: «Ну, все! Теперь – все!» Боль была, но какая-то отстраненная, какая-то странная, тупая и… старая. Так бывает – болит голова, тупо, больно, неприятно, но терпимо.

Позвоночник сломали? Почему нет острой боли, какая была сразу, с самого начала? И нос, наверное, сломан… хлюпает, кровь льется…

Его бросили, спихнули в яму к старому буксировщику, до половины ушедшему в почву. Вокруг корабля образовалось что-то вроде канавы, и если бы климат Сируса не был таким сухим, в этой канаве обязательно накопилась бы вода. Но воды не было. Ее вообще из океана испарялось мало – он весь был покрыт толстым слоем водорослей, уберегавших влагу не хуже непроницаемой для воды металлопластиковой пленки. Парадокс – планета-океан, а воды в атмосфере так мало, что дождь – целое событие! Но иногда все-таки проливается смывающим все ливнем – и тогда можно подсобрать воды про запас.

Неизвестно, сколько лежал Ник. Полумертвый, но несдавшийся. Он не умел сдаваться. Вообще не умел. Так же, как его мать. А потому, полежав, он начал шевелиться, проверять, может ли ползти. И пополз.

А потом встал на ноги, чтобы проверить, может ли идти.

Может. Кости не сломаны. По крайней мере не все кости в ногах сломаны, а значит, может передвигаться. Должен передвигаться! Главное – не разбили колени.

Ник знал эти места. Он знал все тропки, которые вели мимо старых кораблей. Он знал проходы между кораблями, которых никто не знал. И потому, если Ник не смог бы спрятаться в этом лабиринте, было бы удивительно.

Его мозг работал будто сам по себе – выбирал дорогу, рассчитывал, куда шагнуть. Босые ноги, изрезанные в кровь осколками металла и камнями, уже не оставляли следов – кровь запеклась, превратившись в грязно-коричневую корку, так что выследить его теперь было бы проблематично. Да Ник и сомневался, что кто-то будет его выслеживать – зачем? Им главное хабар, а то, что недобитая жертва сбежала, ничего не значащая чепуха.

Но, вообще-то, происходившее сегодня было странным. Избить, ограбить – да, бывает. Но чтобы убивать простого мусорщика, забравшегося в корабль, опередив остальных? Раньше такого не было. Хабар бы забрали, да, но чтобы забирать даже одежду?! Где это видано?!

Правильно мама говорила – все меняется. Что-то уже изменилось. И добром это не кончится. Дело идет к тому, что ни одного свободного мусорщика уже не останется. Только банды. Или – одна банда, которая подомнет под себя всю мусорку.

Вроде бы такое уже бывало – не раз и не два. Ник читал о подобном по видону, проскальзывали статьи на эту тему. Но, вообще-то, все это всегда заканчивалось одним и тем же – банда распадалась, главарей кто-то убивал. И почему это происходило, догадаться нетрудно. Зачем Внешке одна единая банда, которая будет диктовать свои условия сразу всем скупщикам? Мусорщик-одиночка и цену может пониже сделать, и отдать вещь совсем за бесценок, не зная ее подлинной цены. Банда на такое не пойдет никогда. А значит, прибыль упущена. И значит, объединение, укрупнение банд Внешке совершенно не нужны.

Это не он придумал, это мама ему говорила. Ну и сам читал, да.

Шаг, еще шаг… еще… Ватные ноги несут его вперед, и довольно резво. Не бегом, но уже быстрым шагом. Тело болит, горит, как если бы его ошпарили кипятком, но живое. Пока живое.

Он добирался до своего «дома» несколько часов. Кружным путем, запутывая следы, опасаясь привести преследователей к надежному логову. Голый, в крови, грязный и несчастный. Ник запрещал себе думать о том, что потерял все – и одежду, и обувь. Даже видон – и тот потерял. Теперь придется покупать. Хорошо еще, что есть деньги на счету, а если бы не было?! Если бы не было, пришлось бы брать в кредит у того же скупщика, заплатив за видон пятикратную цену, и отрабатывать эти деньги долгие, долгие месяцы и годы. Обычный видон стоит триста-пятьсот кредитов, скупщик продал бы его за полторы-две тысячи. За риск! Отдать деньги мусорщику, который может в любой момент пропасть в недрах мусорки? Просто так? Нет уж… риск должен быть осмысленным. Риск должен что-то приносить! Точнее, не «что-то», а хорошую прибыль, иначе и рисковать не стоит!

Но самое обидное, от чего Ник просто хотел рыдать – рюкзак! Антигравитационный рюкзак! Тот, за который они с мамой вывалили столько денег! За который отрабатывали целый год! Гады и его забрали!

Мрази! Твари! Чтоб он взорвался у них на спине! Чтобы он унес их на высоту и там сломался!

Ох, до чего же обидно… черт подери! Нет, не ожидал Ник такого. Ну да, банды всегда были недовольны, что кто-то их опережает. Но он всю свою жизнь провел на этой территории! Это не та территория, на которую принимают «свежие» корабли и которую банда объявила сферой своего влияния! Это же несправедливо! Ну, забрали бы хабар, так зачем раздевать догола?! Зачем отбирать последнее?!

И, кстати, откуда Сегвар взял станнер? Где-нибудь нашел? Вряд ли… хотя всякое бывает. Купил, наверное. Вообще-то, Внешка не любит, когда кто-то имеет на руках боевое оружие, уж не говоря про Город! Руками дерись, ножами тоже можно. А вот боевым оружием – это только для Города. И охранников. Так что станнер в руках бандита – это неправильно со всех сторон.

Когда забрался в свое логово, сил хватило только для того, чтобы притащить мамину постель. Он ее давно не трогал – от постели плохо пахло… мама, когда умирала, уже не могла себя контролировать. Но теперь ему было все равно – лишь бы подстелить под себя, а пачкать хорошую постель не хотелось. Так что плюхнулся на дурно пахнущий матрас и забылся тяжелым, болезненным сном. Единственное, что сделал перед этим, – достал Шарик и прижал его к груди. А потом положил под щеку, коснувшись гладкой, теплой поверхности окровавленными губами. И уснул.

Снилось Нику, что он здоров, что на нем тот самый ужасно дорогой комбез, который нашел в пассажирском транспортнике, и что рюкзак у него никто не забирал.

А еще – Шарик носится вокруг, веселый такой, шустрый! Как маленький звереныш, которого Ник видел на экране видона!

Во всех мирах у людей принято брать в дом каких-нибудь зверьков. Некоторые несут охранную службу – подают сигнал, когда появляются чужие, или даже набрасываются на них и кусают.

Другие просто живут с людьми, и те гладят их по шерсти или по гладкому бесшерстному боку – и людям это доставляет радость.

Ник понимал такое – он и сам был бы не прочь завести себе зверюшку, с которой можно поговорить и которая так сладко сопит в подмышку. Но это дорогое удовольствие. Домашние зверюшки есть только в Городе, и то не у всех. В отличие от домашних роботов, с успехом заменяющих этих живых существ. Но робот – совсем другое. Живое существо у тебя в доме – это только для богачей, это престиж, это признак того, что ты чего-то добился в жизни.

А еще приснилось, что мама жива. И живет он с ней… нет, не в Городе! В другом месте! У них красивый дом на гравиплатформе, который парит над океаном! Да не над этим мерзким, зеленым, воняющим дерьмом и покрытым зелеными пузырями – нет! Над океаном голубым, чистым-чистым, прозрачным, с белым песком пляжей, с лодками, которые качаются на его волнах!

И лодки – не какие-то там глайдеры, трещащие, искрящие разрядами, а настоящие старинные – с парусами, веслами – все, как видел Ник в фильмах видона!

И остров! Остров, весь покрытый зеленью! Нет, не тухлой зеленью Сируса – это настоящие деревья! Огромные, красивые, а между ними – цветы. И бегают среди цветов Шарики – круглые такие, мягкие, и мама гоняется за ними и хохочет, весело, заливисто! И под ее босыми ногами взметается песок… и жарко, солнце, пахнет чем-то сладким, вкусным… так пахнет настоящее, не из конвертора, печенье! Ник пробовал такое – мама купила настоящей муки, настоящего сахара, еще чего-то, а потом испекла им печенье. И они откусывали по маленькому кусочку и мечтали о том, как заработают много денег и купят себе проход в Город! И станут там жить. А может, вообще улетят с Сируса! Будут купаться в море, загорать на солнце, и никто, никто не посмеет их выгнать!

А может, и не мечтали. Может, и не было никакого печенья. Может, Ник это все придумал… Может, ему просто хотелось вот так – сидеть с мамой, откусывать кусочки печенья и мечтать.

Они никогда так не сидели. Потому что не могли себе позволить ни настоящей муки, ни сахара, и даже печки у них не было, в которой можно испечь это самое печенье.

Нику во сне стало так горько, так больно… даже во сне он не может забыть, что все это только сон! Даже во сне! А мамы давно уже нет…

Он застонал, и слезы, которые нельзя было выжать из него бодрствующего, даже если резать его или жечь, потекли из-под прикрытых, затекших от кровоподтеков век. Ник еще сильнее прижал к щеке Шарик, и ему вдруг показалось, что тот лизнул его в щеку, как маленький зверек. Теплый такой, родной зверек, которого хочется гладить и гладить…

И тогда Ник вдруг улыбнулся рассеченными, опухшими, черными от побоев губами и крепко заснул – снова заснул, на этот раз без снов и кошмаров.

Впрочем, уже давно для него сны и кошмары были одним и тем же понятием. Когда живешь в Аду, тебе не могут присниться хорошие сны. Только кошмары.

Когда проснулся, мгновенно все осознал. Все – от первой до последней минуты вчерашнего дня. И душу стянуло холодной ненавистью и безнадегой – все, конец! Не надо было бегать к «свежачку», ну знал же, что там точно окажутся банды, знал! Пожадничал! Рискнул! И что теперь? Ну вот что – теперь?! Рюкзака нет, видона нет, даже одежды и ботинок нет! Да черт с ней, с одеждой… обычное пластиковое барахло, есть запасная. И видон за полтинник купит, пусть и старый – ерунда! А вот рюкзак! Ох ты ж беда… вот это беда!

Твари! Ну какие твари! Эх, бластер бы… какой-нибудь бластер! Всех бы положил. Вот ей-ей – всех! И не жалко. Никого не жалко. Что там они хотели? Привязать его? Чтобы висел и подыхал? Ах вы мрази! Мрази! Мрази!

Ник в бессильной ярости сжал кулаки и ойкнул от резкой боли. Посмотрел – пальцы распухли, были черными, страшными. Топтались по ним? Скорее всего… Беззащитного избивали. Просто ради удовольствия! Нелюди!

Ник со стоном откинулся на матрасе и сморщился, ощутив неприятный запах, идущий от ткани. Тогда он заставил себя встать. Уже стоя на ногах, пусть и нетвердо, но все-таки вполне уверенно, уцепился за матрас и с силой потянул на себя. Потянул и выбросил в коридор. Давно надо было выбросить, но почему-то жалел. Мама на нем спала! Сентиментальный болван…

Закончив похороны матраса, вернулся, нашел старую рваную рубаху (истрепал, когда лазил по кораблям), оторвал от нее приличный кусок. Подошел к бутыли с водой, открутил пробку, аккуратно плеснул в тряпку, сморщившись от боли и жалости. Не к себе жалости – воды было жалко. Чистая вода! Денег стоит!

Начал аккуратно, сипя сквозь зубы от боли, дергаясь, обтирать тело.

Во-первых, если не продезинфицировать раны, запросто можно умереть.

Во-вторых, мама приучила его к чистоте. Даже когда у них не было денег, когда настроение опускалось ниже самой низкой ямы, она не позволяла расслабиться. Опуститься. Зарасти грязью. Ник ругался с ней, плакал, убегал куда глаза глядят – она его ловила, утешала, нашептывая на ухо ласковые слова, осушала слезы губами… а потом раздевала и мыла, не обращая внимания на дрожь, на несчастный вид, на отчаяние сына, приводившего все новые и новые аргументы на тему: «На кой черт нужна эта чистота, если все равно тут сдохнем?! Какая разница, грязные мы или чистые?!»

Даже когда болела, требовала чистой воды и тряпочку и, выгнав сына из своей каюты, обтиралась насколько могла… пока могла. А когда уже умирала, попросила, чтобы Ник ее расчесал. Горячими губами шептала, что не хочет умирать некрасивой.

Ник ходил во Внешку. Просил аптечку. Просил лекарства. Ходил к скупщику, с которым он и его мать работали долгие годы. Но скупщик сказал, что аптечки у него нет. И что вряд ли он ее найдет и тем более что вряд ли кто-то ему ее даст. И все, что он может, – это дать антибиотики. Немного, в долг, и только потому, что Ник ему нравится. И что мать его была великой искусницей в сексе, и грех терять такую красивую и умелую женщину.

Ник взял антибиотики. Хотя ему хотелось убить скупщика. Очень хотелось. Но, кстати сказать, тот его даже внутрь лавки не впустил – разговаривал через экран на двери. Боялся поймать заразу. А может, и другого боялся. Отчаявшиеся люди готовы на все. Совсем на все! В том числе и на убийство.

Тогда Ник пошел к тем богатым людям, кого знал. К тем, у кого могла быть аптечка. Но они, как только слышали, что мать заболела и умирает, с ним и разговаривать не хотели. Хотя Ник был готов на все. На все, что они когда-то предлагали. Совсем на все.

В конце концов, его выпроводили из Внешки – патрульные охранники. Им стукнули, что по улицам бродит потенциальный разносчик заразы, и охранники едва его не пристрелили. Пристрелили бы, но он так резво помчался прочь, что старший группы остановил напарника, сказав, что, если парень может с такой скоростью улепетывать от опасности, он точно не болен. А значит, и никакой заразы в нем нет.

Спорный вопрос, конечно, но какой-никакой аргумент. Старший группы некогда потерял любимую женщину, которая заболела лихорадкой, и мальчишка вдруг напомнил о ней. Пусть живет. Выживет – его счастье.

Патрульный знал, что искал парень. И знал, что найти аптечку нереально. Ни за какие деньги. Говорят, что Город нарочно не продает их во Внешку, хотя ходили слухи, что у самых богатых жителей Внешки они есть. Но ведь они не обязаны делиться с соседями…

…Закончив, Ник быстро осмотрел себя на предмет первоочередных в лечении ран. Как это ни удивительно, если не считать черных, страшно выглядевших гематом да уже подсохших, не представлявших опасности царапин на ступнях, ничего угрожающего жизни он не увидел. Никаких открытых переломов, никакой разорванной кожи с обнаженной плотью. Попинали хорошенько, да, но, в общем-то, все обошлось вполне терпимо. Возможно, внутренние органы еще дадут о себе знать – отбитые почки, печень, но по крайней мере внешняя оболочка не очень повреждена. Он ожидал гораздо, гораздо худшего!

И ребра целы. Мама всегда удивлялась его выносливости и способности переносить всяческие падения и ушибы без особых последствий. Говорила, что в его случае мутация зашла настолько далеко, что его кости стали стальными, а мышцы, сильные и упругие, гасят удары с надежностью силового поля. И потом деловито щупала ребра, нарочно втыкая в них сильные пальцы, зная, как Ник боится щекотки. И они хохотали так, что из глаз текли слезы.

Нет, правда, в этом что-то было. Шутки шутками, но Ник знал за собой такую особенность – восстанавливаться быстро, не так, как другие люди, и выживать там, где никто не мог бы выжить. Наверное, лихорадка его не убила вовсе не потому, что отец – иномирянин. Просто вот такой он, Ник. Мутант. Урод!

Но все тело болит. Гематом столько, что кажется, будто его раскрасили черной краской. Посмотреть бы еще на лицо, но… видона нет, а значит, и зеркала тоже. В видоне было и зеркало, и информация, и развлечение. Теперь ни фильм поглядеть, ни информацию раздобыть… И что делать?

Спать, конечно. Отлеживаться. Пока не поздоровеет настолько, чтобы можно было дойти до Внешки. Там купит видон. Но не раньше, чем лицо очистится и опухоли сойдут. В таком виде Ника первый попавшийся патрульный пристрелит, решит, что мусорщик болен какой-то страшной болезнью. Рисковать не будет, точно.

Нашел запасную одежду, надел. Ей-ей, мама была права – чистым даже болеть легче.

Теперь нужно поесть. Оно вроде и не очень хочется, но надо! Точно – надо! Организм должен восстанавливаться, а за счет чего? Есть самого себя? Лучше пусть псевдомясо ест, а мышцы Нику еще пригодятся!

Виброножа не было, пришлось рвать упаковку зубами. И кусок псевдомяса – тоже. Упругое, скользкое, оно походило на настоящее вареное мясо, но… не все то, что выглядит как мясо, им является. Набор микроэлементов, жиров, углеводов, белка и соли. Все, что необходимо. Вкусно и полезно! По крайней мере, так говорят ученые. Заставить бы их жрать эту гадость – неделю, месяц, год, десятилетия! Что бы тогда они запели?

Пока ел – спохватился: а где Шарик?! Куда Шарик делся? Ах вот он, у стены! И как там оказался? Видимо, когда Ник выбрасывал матрас, Шарик попался под ногу. Пнул его, сам не заметив этого. Хорошо, что он не таскает Шарик с собой – теперь бы и его лишился.

Подобрал, кряхтя, морщась от боли в разбитых ногах. Шарик был весь вымазан в крови, просто покрыт засохшей коркой крови. Вспомнил – Ник, перед тем как свалиться, прижал его к щеке. Вот и вымазал по самую макушку!

Покатал в руках… гладкий… приятный… теплый… Стоп! А это что такое?! Как могло произойти подобное?

Приблизил Шарик к глазам – точно! Он теперь не шарик! Похоже на то, как если бы кто-то взял и отрезал от него кусочек! Чисто так отрезал, виброножом! Получилось эдакое донышко, на которое Шарик можно ставить, чтобы не укатился!

Вскочил, забыв про боль, – неужели кто-то все-таки пробрался в его нору? Неужели нашли?! Испортили Шарик, твари?!

Посмотрел вокруг, под ногами – может, где-то валяется кусочек? Ну тот, отрезанный? Нет. Ничего такого не видно.

Стал рассматривать Шарик повнимательнее. Все вроде так, как было, но… Шарик стал чуть больше?! Вырос?! Точно, прибавил в диаметре! Он вырос!

Сел на матрас, задумался. Что такое Шарик? Что он вообще о нем знает? Ничего. Может, это какой-то особенный робот? Ну, самоорганизующийся? Зародыш робота. Ник читал о чем-то подобном. Хранят их как семена, в специальном отсеке. А потом каким-то образом активируют, и роботы начинают строить сами себя!

То есть что получается, Ник активировал робота?! Вот ведь чертовщина! А если это боевой робот? Кольнет Ника ядовитой иглой, и все, кончился Ник!

Ну нет! Шарик добрый! Шарик хороший! Ник это знает! Точно знает! Он не может обидеть своего друга! Хозяина? Нет, не хозяина, именно друга! Как можно владеть разумным живым существом? Это неправильно! А Шарик разумный. Он Ника любит! Кстати, надо и Шарика покормить.

Ник вдруг хихикнул, и губы его невольно растянулись в улыбке. Он давно не улыбался, с тех самых пор, когда мама была жива. Вообще не улыбался. И вот – на тебе! Улыбка! И лучше бы этого не делал – губы треснули, и капли крови покатились прямо на Шарик!

Показалось? Шарик вроде бы дрогнул в руке. Показалось… Положил его на пол… поставил на пол.

Теперь его можно ставить. А что – удобно! Раньше мог укатиться, пол-то с небольшим наклоном, а теперь не укатится. Теперь спокойно стоит!

Потрогал нос – болит! Пошевелил… вроде не сломан. Просто распух. Глаз видит – оба глаза видят. Опухоль даже немного спала.

Да ладно – надо все-таки поесть! Больно только… вот ведь вздумал улыбаться, а?! Раны разбередил!

Укусил пластину псевдомяса и еще раз порадовался, что не выбили зубы. Вырастить новый зуб во Внешке нельзя. Можно поставить протез, но стоит это огромных денег. Год надо работать за такие деньги! Это ему – год. Банда, небось, за один день такие деньги делает.

Ну что бы ему не пойти в банду? И деньги бы имел, и покой! Ну… сравнительно – покой. Пока с другой бандой не сцепились. Они частенько разборки устраивают.

Только вот не хочется исполнять приказы какого-то придурка. А в том, что во главе любой банды стоит кровожадный придурок, Ник не сомневался. Иначе и быть не могло. Кто, кроме кровожадного придурка, сможет подмять под себя всех вокруг? Заставить делать то, что ему хочется? Только совершеннейший негодяй. А Ник не был негодяем. И в банду не хотел.

Шарик, тебя покормить? А что, может, ему тоже нужно питаться?

Откусил кусочек мяса, положил на стол, поднял Шарика и поставил его рядом. Ешь, дружище!

Так… а попить? Шарик должен попить! Какое мясо без питья?

Аккуратно налил воды в плошку, прямо перед Шариком. Снова ухмыльнулся – осторожно, стараясь не разбередить раны на губах. Потом медленно, глядя на Шарика, дожевал пластину мяса, запил водой из бутыли. С трудом пошло внутрь. Есть не хотелось ну просто совершенно! Однако вроде бы стало легче, и тут же захотелось спать. Организм защищался от боли, а кроме того, именно во сне он и восстанавливается. Так что все нормально.

Улегся на матрас, подложив под голову надувную подушку, и уткнулся взглядом в Шарика. Тихонько улыбнулся (в который уже раз! Что с ним такое?!), закрыл глаза. И «внутренние» глаза – тоже. Уснул.

Опять снился киношный пляж с белым песком, хохочущая мама, а вокруг нее скачущие и летающие Шарики. Они прыгали по песку, тыкались в ноги, брызгались водой, и было это так хорошо, так весело, что не хотелось просыпаться. Остаться бы во сне навсегда! Насовсем! Неужели так нельзя?! Ведь где-то этот сон существует! Наверное, существует. И мама где-то жива. И ничего не болит…

Очнулся, будто кто-то ткнул его в бок. Сел, не понимая, что случилось и почему вдруг вскочил – только что бегал по песку, со смехом отбиваясь от Шариков, и вот…

Стук!

В бок что-то ткнулось, ударило! Не больно, но ощутимо, Ник даже невольно вскрикнул от неожиданности:

– Ай!

Вскочил, отбежал в угол – да что же это такое? На Сирусе нет никакой живности, кроме той, что принесли с собой люди! И та – только в Городе! Но что-то двигается, точно! Что-то светлое, можно сказать, белое. Оно останавливалось, потом подскакивало и снова двигалось вперед. Пролетало метр, не больше, падало на пол с глухим стуком, вновь поднималось – и все это делало по направлению к Нику!

Ник попятился еще, но отступать было некуда – уперся спиной в переборку. Тогда потихоньку двинулся к выходу, фиксируя взглядом непонятный объект. А тот сделал еще прыжок, как-то неуклюже запнулся, перевернулся в воздухе и, шлепнувшись на пол, подкатился к замершему Нику.

Ник узнал ЭТО! Шарик! Это был его родной, его любимый Шарик!

У Ника отлегло от сердца. Нет, ну надо же так напугать! Черт подери, чуть в штаны не напустил! Ведь тут не может быть никого такого, совсем никого! Нет на Сирусе мышей или крыс! Нет даже червей и букашек! Вообще ничего нет! А значит, все, что шевелится, все, что неизвестно, – это опасность, потому что попасть сюда оно может только с боевого корабля! А боевые корабли ничего хорошего принести не могут. Ничего хорошего от них не дождешься!

Встал на колени, поднял Шарика, поднес к глазам. Глупо, конечно, – кажется, что, если поднесешь ближе, станет лучше видно. Обман. Ничего не лучше. Что за сто метров, что в десяти сантиметрах – четкость та же. Однако привычка есть привычка.

Ну вот он, Шарик. И что? И ничего! Гладкий весь, донышко тоже гладкое… никаких следов того, что он только что прыгал.

Кстати, а как это прыгал?! Каким образом?! Ног-то нет! И щупальцев нет! Шарик со срезанной попкой – вот и все!

Шарик вдруг засветился – это самое донышко вдруг стало явственно мерцать голубым светом! И руку Ника кольнуло. Антигравитация!

Ник выронил Шарика, отшатнулся назад… и тут Шарик прыгнул вперед, врезался Нику в живот так, что тот икнул, согнулся, прижав руки к животу:

– Ай! Ты чего?! Больно же!

Когда отдышался, обнаружил, что Шарик устроился в складке штанов и тихо лежит, не подавая никаких сигналов и не дергаясь. И тогда Ника вдруг разобрал смех – на «коленочки» забрался! Пригрелся, понимаешь ли! Как зверьки из фильма! Или как ребенок на коленях у матери!

– Есть хочу! – вдруг пискнуло в голове Ника. – Пища! Вода! Есть хочу!

Теперь Ник не просто остолбенел. Он… не дышал минут пять! Или десять! Или полчаса – насколько хватило! И только когда в глазах потемнело и заболело в груди, опомнился и с присвистом, едва не теряя сознание, задышал. Грудь ходила ходуном, он как-то сразу вспотел, и на лбу выступили крупные соленые капли.

Шарик снова выпустил пульсирующее голубое облачко, взлетел с колен Ника и на несколько секунд завис в воздухе:

– Кушать! Пища! Вода!

И плюхнулся назад. Хорошо, что Ник успел его поймать, иначе бы получил по самому интересному месту увесистым круглым предметом, весом не меньше пяти килограммов. Ну да, Шарик был очень, очень увесист! Врезать таким себе по черепу – и можно забыть обо всем плохом. И о хорошем тоже. Проломит череп запросто.

– Пищу тебе? Ну, пойдем! Покормлю тебя! – Голос Ника прозвучал странно в закрытом объеме пустой каюты. Он уже давно ни с кем не разговаривал, даже с самим собой.

Ник вдруг понял, что ему показалось в Шарике странным. Нет, не голубое свечение, похожее на поле антиграва. Шарик был чистым! А ведь только недавно на нем темнела корка крови! Его, Ника, крови! И когда он успел очиститься? И главное – как?!