Забвение Фитцпатрик Бекка
Дверь моей спальни скрипнула, в щелку просунулась мамина голова.
– Я собираюсь ложиться спать, – сказала она, бросив взгляд на «блэкберри». – Уже поздно, нам обеим не мешает хорошенько выспаться.
Она смотрела на меня с ожиданием, и я поняла намек.
– Ви, мне пора. Я позвоню тебе завтра.
– Скажи ведьме, что я люблю ее! – И Ви повесила трубку.
– Тебе нужно что-нибудь? – мама забрала у меня из рук телефон. – Воды? Еще одно одеяло?
– Нет, мам, всё в прядке. Спокойной ночи, – я быстро изобразила улыбку.
– Ты проверила окно?
– Трижды.
Мама все равно подошла к окну и подергала шпингалет. Убедившись в том, что защита надежна, она хмыкнула:
– Не вредно проверить еще разок, верно? Спокойной ночи, малыш, – она погладила меня по волосам и поцеловала в лоб.
Мама вышла, а я забралась под одеяло и стала так и так прокручивать в голове то, что рассказала мне Ви. Стрельба в Дельфик-парке… но почему?! Чего хотел добиться этот стрелок? И почему из многочисленной толпы гуляющих по парку он выбрал в заложники именно меня? Конечно, возможно, что мне просто так не повезло, но почему-то в это не верилось. Я вертела и вертела в голове одно и то же до полного изнеможения. Если бы…
Если бы я только могла вспомнить.
Зевнув, я свернулась калачиком и попыталась уснуть.
Прошло пятнадцать минут. Потом двадцать. Повернувшись на спину, я уставилась в потолок невидящими глазами, пытаясь обмануть свою память и застать ее врасплох. Когда это не сработало, я решила действовать прямо: начала биться головой о подушку, пытаясь вытряхнуть из памяти какой-нибудь образ. Обрывок разговора. Запах, который может натолкнуть меня на мысль. Да что угодно! Но вскоре стало очевидно, что и таким способом я ничего не смогу добиться.
Утром, выписываясь из больницы, я была уверена, что потеряла память навсегда. Но теперь, когда первый шок прошел, а в голове начала появляться определенная ясность, я начинала думать, что это далеко не так. Теперь я словно видела мост, который разрушился у меня в голове, – мост над пропастью, по которому я могла пройти к истине. Если я сама его сломала, защищаясь от полученной во время похищения травмы, то, вероятно, я могу его и починить. Нужно только понять как.
Черный цвет. Можно начать с него. Насыщенный, необычайно густой и темный черный. Я никому об этом не говорила, но этот цвет то и дело всплывает у меня в памяти, причем в самых разных обстоятельствах. И когда это происходит, по моему телу пробегает приятная дрожь, как будто кто-то очень нежно проводит пальцем по моей щеке, приподнимая мой подбородок, чтобы я взглянула на него.
Я понимаю, что абсурдно воспринимать цвет как живое существо. Но пару раз мне показалось, что за этим цветом я вижу что-то еще, более материальное. Глаза. Черные глаза. И они заглядывали мне прямо в сердце.
Но разве возможно, чтобы какое-то из утраченных мною воспоминаний доставляло мне удовольствие, а не боль?
Я вдохнула глубоко и медленно. Мне безумно, нестерпимо хотелось следовать за этим черным цветом, куда бы он ни звал меня. Я отчаянно хотела найти эти черные глаза и заглянуть в них. Я отчаянно хотела узнать, кому они принадлежат. Цвет притягивал меня, манил за собой. С рациональной точки зрения в этом не было смысла. Но я никак не могла выкинуть это из головы, испытывая буквально гипнотическое, маниакальное желание позволить этому цвету вести меня. Эта магнетическая сила не подчинялась никакой логике.
И я позволила этому желанию расти внутри меня, пока оно не завибрировало во мне и не рассыпалось мурашками по коже. Мне стало слишком жарко, и я сбросила одеяло. Голова гудела, я ворочалась с боку на бок. Шум в голове становился все сильнее, а потом меня начало трясти словно от температуры. Странная лихорадка.
«Кладбище, – подумала я. – Все началось на кладбище».
Черная ночь, черный туман. Черная трава, черные надгробия. Блестящая черная река. И этот взгляд черных глаз, наблюдающих за мной. Я больше не могла не обращать внимания на эти вспышки черного в моей памяти, не могла спрятаться от них, не могла сделать вид, что их нет. И знала, что не успокоюсь, пока не разберусь во всем этом.
Вскочив с постели, я натянула через голову рубашку, влезла в джинсы и накинула на плечи кардиган. Около двери своей комнаты я притормозила. В коридоре было тихо, только тикали дедушкины часы на первом этаже. Дверь маминой комнаты была приоткрыта, но свет в ней не горел. И если прислушаться, то можно было услышать, как она посапывает во сне.
Я бесшумно спустилась по лестнице, взяла фонарик и ключи от дома и выскользнула через заднюю дверь, опасаясь, что скрипучие ступеньки парадного крыльца выдадут меня с головой. И кроме того, напротив главного входа дежурил полицейский офицер в форме: его поставили, чтобы он не подпускал близко репортеров и папарацци, но я предполагала, что если он увидит, как я выхожу на прогулку в такое время, тут же сообщит об этом детективу Бассо.
Здравый смысл тоненьким голоском пытался протестовать и убедить меня, что, пожалуй, это была не самая лучшая из моих идей, но я находилась под властью загадочного гипноза. Черная ночь. Черный туман. Черная трава, черные надгробия. Черная блестящая река. Взгляд черных глаз.
Я должна найти эти глаза. Они знают ответы.
Через сорок минут я входила в сводчатые ворота кладбища Колдуотера. Ветер срывал с деревьев листву, и листья, кружась, словно маленькие темные вихри, танцуя, опускались на землю. Могилу отца я нашла без труда. Дрожа от ночной промозглой прохлады, методом проб и ошибок я все-таки отыскала ту плоскую могильную плиту, с которой все началось.
Нагнувшись, я провела пальцем по истертому мрамору. Закрыла глаза и отключилась от звуков ночи, полностью концентрируясь на черных глазах. Я не знала, кому адресую свой вопрос, я посылала его в пустоту, в никуда, надеясь, что меня все-таки услышат.
Как я могла уснуть на кладбище после одиннадцати недель в плену?
Я открыла глаза и осмотрелась. Запах прелых осенних листьев – признак неотвратимо надвигающейся осени… резкий аромат скошенной травы… трепет крыльев пролетающих мимо насекомых… ничто не помогало мне найти ответ на мой вопрос. К горлу подкатил ком, я проглотила его, не желая признавать поражение. Черный цвет, который дразнил меня последние дни, обманул меня. Сунув руки в карманы джинсов, я развернулась к выходу, собираясь уходить.
Краем глаза я заметила на траве какое-то темное пятно. Это было черное перо. Я подняла его. Оно было длиной с мою руку – от плеча до запястья. Я нахмурилась, пытаясь представить себе птицу, которой могло принадлежать такое перо. Оно было слишком большим для вороны. Оно было слишком большим для любой птицы, насколько я могла судить. Я провела пальцем по перу, взъерошив шелковистые ворсинки, но оно немедленно приняло прежний вид, каждая ворсинка вернулась на свое место.
Со дна памяти что-то поднималось. «Ангел… – казалось, я слышу чей-то ласковый шепот. – Ты моя».
Как это ни глупо, я смутилась и вспыхнула. Огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что здесь никого нет.
«Я не забыл тебя».
Я застыла, не двигаясь с места, и ждала, что голос раздастся снова, но он растворился в ветре. Какое бы воспоминание ни вспыхнуло, оно снова утонуло в пучине забвения, прежде чем я смогла ухватиться за него. Я не могла решить: выкинуть это перо немедленно или спрятать его там, где никто не смог бы найти. Меня не оставляло ощущение, что я наткнулась на какую-то тайну, на что-то очень личное… что может принести немало бед, если перо обнаружат.
На парковку у кладбища на вершине холма на полной скорости ворвалась машина, из окон грохотала музыка. Я слышала выкрики и громкий смех и не удивилась бы, узнав, что это машина кого-нибудь из моих одноклассников. Эта часть города, утонувшая в зелени и далекая от центра, была отличным местечком для ночных безбашенных гулянок. Сталкиваться с кем-нибудь из знакомых мне совсем не хотелось, особенно учитывая тот факт, что мое возвращение вызвало сенсацию в местных новостях. Поэтому я сунула перо под мышку и быстрым шагом направилась к шоссе.
В дом я вошла примерно в половине третьего и, аккуратно заперев дверь, на цыпочках пошла по лестнице наверх. В нерешительности постояв в центре комнаты, после долгих раздумий я все же спрятала перо в средний ящик комода, где лежали носки, легинсы и шарфики. Теперь я даже не могла объяснить, зачем вообще притащила его домой. На меня было совершенно не похоже подбирать странные предметы на улице и уж тем более прятать их в комоде… Но этот вызвал воспоминание…
Скинув одежду, я широко зевнула и повернулась к постели. На полпути я остановилась как вкопанная. На подушке лежал листок бумаги. Его не было там, когда я уходила.
Я резко повернулась к двери, ожидая увидеть на пороге маму, рассерженную и заметившую мой побег. Хотя, если рассуждать здраво, вряд ли она ограничилась бы тем, что оставила записку на подушке, обнаружив, что меня нет в постели.
Я взяла записку – руки у меня дрожали. Это был обычный тетрадный листок, на каких пишут в школе. Сообщение было накарябано черным маркером явно второпях:
То, что ты дома, вовсе не значит, что ты в безопасности.
Глава 4
Испуганная и растерянная, я скомкала записку и бросила в стену. Подскочив к окну, подергала шпингалет, чтобы убедиться, что оно заперто. Открыть окно и выглянуть наружу я не осмелилась, но приставила ладони козырьком к глазам и внимательно осмотрела тени, которые лежали на газоне перед домом, словно длинные тонкие кинжалы. Кто мог оставить записку, я даже не представляла, но была уверена в одном: я точно закрыла дверь на замок, перед тем как уйти. А до того, как мы отправились наверх спать, мама на моих глазах обошла весь дом и проверила все окна и двери как минимум трижды.
Но тогда как непрошеный гость попал в дом?
И что означала эта записка? Она была загадочной и жестокой. Чья-то дурацкая шутка? В данный момент это казалось самым подходящим объяснением.
Спустившись в холл, я толкнула приоткрытую дверь маминой спальни и заглянула внутрь:
– Мам?
Она рывком села в постели:
– Нора?! Что случилось? Плохой сон? – И после паузы: – Ты что-то вспомнила?
Я включила ночник, неожиданно испугавшись темноты.
– Я нашла в своей комнате записку. Там было написано, что я ошибаюсь, если думаю, что я в безопасности.
От резкого света мама заморгала, я видела, что смысл моих слов доходит до нее постепенно. Но вот она поняла и проснулась окончательно.
– Где ты нашла записку?! – воскликнула она.
– Я…
Я не была уверена, как она среагирует на правду. Если начистоту, я повела себя ужасно. Вот так, одной, улизнуть из дома… после того как меня похитили… Но опасаться повторного похищения не получалось – я ведь не помнила первого! И я должна была пойти на кладбище, иначе бы просто спятила. Этот черный цвет привел меня туда. Глупо, необъяснимо, но так оно и было.
– Она была у меня под подушкой. Я, должно быть, не заметила ее, когда ложилась спать, – солгала я. – А во сне ворочалась и услышала, как шуршит бумага.
Мама накинула халат и побежала в мою комнату.
– Где записка? Я хочу прочитать ее сама. И нужно немедленно сообщить об этом детективу Бассо.
Она уже схватила телефон и набрала его номер по памяти. Я вдруг подумала, что они, должно быть, неплохо сработались за то время, что меня не было.
– У кого еще есть ключ от дома? – спросила я.
Она жестом велела мне подождать и одними губами, беззвучно проговорила: «Автоответчик».
– Детектив Бассо, это Блайт, – сказала она автоответчику. – Перезвоните мне, как только будет такая возможность. Нора нашла сегодня ночью к своей комнате записку. – Ее взгляд на мгновение замер на мне. – Возможно, ее написал человек, который похитил мою дочь. Двери в доме были заперты все время, так что эту записку должны были положить до того, как мы вернулись домой.
Отключившись, она повернулась ко мне:
– Он скоро перезвонит. А пока я отдам записку тому полицейскому, что дежурит на улице. И пусть он обыщет дом. Где она?
Я показала на бумажный шарик в углу, но не сдвинулась с места, чтобы поднять его. Я не хотела снова увидеть то, что там написано. Что это – шутка или… угроза? «То, что ты дома, вовсе не значит, что ты в безопасности». Звучало как угроза.
Мама прижала скомканный листок к стене и ладонью разгладила его.
– Здесь ничего не написано, Нора, – произнесла она.
– Что?
Я подошла поближе. Она была права – слова исчезли. Я поспешно перевернула листок, но и обратная его сторона была пуста.
– Но… оно здесь было! – Я была совершенно обескуражена. – Вот здесь было написано…
– Наверно, тебе показалось. Как продолжение сна.
Мамин голос звучал ласково. Она притянула меня к себе, обняла и погладила по спине. От этого мне не стало лучше. Неужели я просто придумала эту записку? Зачем? Паранойя? Приступ паники?
– Мне не показалось, – в моем голосе не было уверенности.
– Все хорошо, – шепнула мама. – Доктор Хьюлетт предупреждал, что такое может случиться.
– Что может случиться?
– Он говорил, что вполне возможно, что ты будешь слышать то, чего на самом деле нет, и…
– Например?
Она ответила спокойно:
– Голоса и другие звуки. Он не говорил о том, что у тебя могут быть видения, но ведь все бывает, Нора. Твой разум, твое тело пытаются восстановиться. Твой организм пережил очень серьезный стресс, и нужно набраться терпения.
– Он говорил, что у меня могут быть галлюцинации?
– Шшшш, – она мягко взяла мое лицо в свои ладони. – Наверно, пока ты не оправишься, такие вещи могут случаться. Твой разум изо всех сил старается излечиться, и мы должны дать ему время. Как любой другой болезни. И мы пройдем с тобой через это вместе.
Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком, но сдержала слезы. Почему я?! На свете миллиарды людей – почему именно я?! Кто сделал это со мной? Мысли бежали по кругу, мозг лихорадочно искал ответы, но я не могла вспомнить ни лица, ни голоса – ничего. Я не могла вспомнить ровным счетом ничего.
– Ты боишься? – шепнула мама.
Я отвернулась:
– Нет. Я злюсь.
Я свернулась калачиком в постели и неожиданно быстро заснула. На грани сна и бодрствования, все глубже погружаясь в долгожданное забвение и бесчувствие глубокого сна, я мысленно плутала по длинному темному лабиринту, который сужался с каждым моим шагом. Сон, благословенный сон, и учитывая, какая у меня была ночка, я с радостью приветствовала его.
Вот в конце туннеля открылась дверь. Открылась как будто сама собой. И за этой дверью был свет, осветивший лицо, такое знакомое, что я почти проснулась. Черные волосы, влажные после душа, завивались около ушей в колечки. Бронзовая кожа, гладкая и упругая, стройное тело, высокий – он был как минимум сантиметров на пятнадцать выше меня. Джинсы сидели на бедрах низко, торс обнажен, ноги босые, на одном плече болталось полотенце.
Наши взгляды встретились, его черные глаза смотрели на меня с изумлением, которое быстро сменилось тревогой.
– Что ты здесь делаешь? – тихо сказал он.
Патч. Сердце у меня забилось быстрее. Это Патч.
Я не помнила, откуда знаю его, но я точно знала его. Мост в моей голове по-прежнему был сломан, но при виде Патча маленькие кусочки постепенно сложились вместе. Воспоминания, от которых у меня в животе запорхали бабочки. Вспышка воспоминания – я сижу с ним рядом на биологии. Еще вспышка – он стоит очень близко ко мне, показывая, как играть в бильярд. Ослепляюще-жаркая вспышка – его губы на моих губах…
Я искала ответы, и эти поиски привели меня сюда. К Патчу. Я нашла способ обмануть свою амнезию. Это был не просто сон, нет: это был подсознательный путь к Патчу. Теперь я понимала, что мучило меня все это время, заставляя чувствовать пустоту и неудовлетворенность. Разум мой этого не мог постичь, но на другом, подсознательном уровне я все время знала это: мне нужен был Патч. И неважно, что меня привело сейчас сюда: судьба, удача, сила воли или что-то еще, о чем я и не догадываюсь. Главное, я нашла его.
Преодолев шок, я все же нашла в себе силы ответить:
– Это ты мне скажи.
Он просунул голову в дверь, обвел глазами туннель:
– Это сон. Ты ведь понимаешь, что это сон?
– Тогда почему ты волнуешься, не следит ли кто-нибудь за мной?
– Тебе нельзя находиться здесь.
Резкие и холодные слова сорвались с моих губ сами собой:
– Я, кажется, нашла способ общаться с тобой. И знаешь, мне остается только сказать, что я надеялась на более теплый прием. Ты ведь знаешь ответы на все вопросы, не так ли?
Он закрыл мне рот ладонью. Все это время он не сводил глаз с моего лица.
– Я пытаюсь сохранить тебе жизнь.
В голове у меня мутилось, я никак не могла в полной мере понять, что на самом деле означает этот сон. Пульсировала одна лишь мысль: «Я нашла его! После всего этого я нашла Патча. А он… вместо того чтобы радоваться вместе со мной… эта его холодная отстраненность…»
– Почему я ничего не помню? – спросила я, силясь проглотить застрявший в горле комок. – Почему я не могу вспомнить, как, когда или почему ты оставил меня?
Потому что я была уверена, что именно это и произошло. Он бросил меня. Иначе сейчас мы были бы вместе.
– Почему ты не искал меня? Что вообще со мной случилось? Что случилось с нами?
Патч сцепил руки в замок на шее и прикрыл глаза. Он стоял неподвижно, словно каменный, только легкая дрожь в мышцах выдавала его волнение.
– Почему ты бросил меня? – прошептала я.
Он выпрямился:
– Ты действительно веришь, что я бросил тебя?
Комок у меня в горле стал еще больше.
– А что я должна думать? Ты пропал на несколько месяцев, а теперь, когда я наконец нашла тебя, ты даже не смотришь мне в глаза!
– Я сделал то единственное, что должен был сделать. Отказался от тебя, чтобы спасти тебе жизнь. – Желваки у него ходили ходуном. – Это было не простое решение. Но единственно правильное.
– Отказался? Вот так просто? И сколько времени тебе понадобилось, чтобы принять это решение? Секунды три?
Глаза у него стали похожи на льдинки.
– Да, примерно столько времени у меня и было.
Еще несколько кусочков пазла соединились друг с другом.
– Кто-то заставил тебя отказаться от меня? Ты это пытаешься мне сказать?
Он не отвечал, но я и сама знала ответ.
– Кто заставил тебя бросить меня? Кто так сильно тебя напугал? Патч, которого я знала, ни от кого никогда не бегал! – От боли, которая разрывала меня изнутри, я перешла на крик: – Я бы боролась за тебя, Патч! Я бы боролась за тебя!
– И проиграла бы. Выхода не было. Он поставил на кон твою жизнь. У него были все козыри: у него была ты. А значит, и я.
– У него? Кто он такой?
Ответа я не получила.
– Ты хоть пытался найти меня? Или это было так просто, – мой голос треснул, – оставить меня?
Патч рывком сдернул полотенце с плеча и отбросил его со сторону. Глаза у него пылали, грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе, но мне показалось, что гнев его адресован не мне.
– Тебе нельзя находиться здесь, – повторил он твердо. – И ты должна перестать искать меня. Тебе нужно вернуться к обычной жизни и постараться стать счастливой. Не для меня, – добавил он поспешно, словно догадываясь, что я хочу сказать. – Для себя. Я сделал все, что мог, чтобы он держался от тебя подальше, и собираюсь делать это и впредь, но мне нужна твоя помощь.
– Так же как мне нужна твоя помощь? – уточнила я. – Патч, ты нужен мне. Я хочу, чтобы ты вернулся. Я запуталась, мне страшно. Ты знаешь, что я ничего не помню? Впрочем, конечно, знаешь… – я почувствовала горечь от внезапной догадки. – Конечно. Поэтому ты и не пришел. Ты знаешь, что я не помню тебя, и поэтому решил соскочить с крючка. Вот уж не думала, что ты выберешь путь наименьшего сопротивления. Только я не забыла тебя, Патч. Я вижу тебя во всем. Я все время вижу черный цвет – цвет твоих глаз, твоих волос. Я чувствую твои прикосновения, помню, как ты обнимал меня…
Я не могла вздохнуть, поэтому замолчала.
– Будет лучше, если ты никогда не узнаешь правды, – бесстрастно произнес Патч. – Согласен, это самое плохое объяснение из тех, что я когда-либо тебе давал, но поверь мне, для твоего же блага лучше не знать некоторых вещей.
Я засмеялась, но смех мой звучал глухо и вымученно.
– Значит, всё?
Он приблизился ко мне и, когда я уже думала, что сейчас он обнимет меня, остановился, взяв себя в руки. Я выдохнула, изо всех сил стараясь не плакать. Он положил руку на косяк двери прямо над моим ухом. От него так чудесно пахло, такой родной запах – мыла и свежести… этот запах пьянил меня, пробуждая очень приятные воспоминания, и от этого было еще тяжелее, просто невыносимо. Я разрывалась от желания коснуться его, провести пальцами по его коже, почувствовать, как его руки нежно обнимают меня… я жаждала всем своим существом, чтобы он уткнулся лицом в мою шею, чтобы его дыхание щекотало мне ухо, когда он говорил бы самые сокровенные слова, принадлежащие мне одной… я хотела, чтобы он был близко, как можно ближе, так близко ко мне, что нас невозможно было бы разъединить.
– Ничего не кончено, – произнесла я. – После всего, через что нам пришлось пройти, ты не имеешь права отталкивать меня. И я не позволю тебе вот так просто уйти.
Я и сама не знала, угроза это, желание уколоть напоследок или просто бесполезные слова, которые рвались прямо из моего разбитого сердца.
– Я хочу защитить тебя, – тихо проговорил Патч.
Он был так близко. Сила, страсть, власть… Я не смогу скрыться от него сейчас, как не могла раньше. Он всегда должен быть рядом со мной, он навсегда завладел моими мыслями, он держал мое сердце на своей ладони. Меня тянуло к нему с непреодолимой силой, и я не могла даже контролировать это притяжение, не то что сбежать от него.
– Но ты не сделал этого.
С невыразимой нежностью он взял меня за подбородок:
– Ты правда так думаешь?
Я попыталась высвободиться, но не слишком решительно. Я не могла сопротивляться его прикосновениям – ни тогда, ни сейчас, ни когда-либо.
– Я не знаю, что мне думать. Винишь меня за это?
– У меня длинная биография, и хорошего в ней не так много. Я не могу изменить ее, но я не хочу совершить еще одну ошибку. Не сейчас, когда ставки слишком высоки, когда дело касается тебя. У меня есть определенный план, но для его осуществления нужно время.
Он все-таки обнял меня, убирая волосы с моего лица, и что-то внутри меня сломалось от его прикосновения. Горячие слезы побежали по моим щекам, обжигая кожу.
– Если я потеряю тебя, я потеряю все, – шепнул он.
– Кого ты так боишься? – повторила я свой вопрос.
Он положил руки мне на плечи, прижался лбом к моему лбу.
– Ты моя, Ангел. И я никому не позволю это изменить. Ты права – это не конец. Это только начало. Но нам придется очень нелегко, – он устало вздохнул. – Ты не вспомнишь этот сон и не вернешься сюда. Я не знаю, как ты нашла меня, но мне нужно быть уверенным, что ты не сможешь сделать этого еще раз. Я сотру твои воспоминания об этом сне. Ради твоей безопасности ты видишь меня последний раз.
Я почувствовала, как растет во мне тревога. Отстранившись, я взглянула в лицо Патча и испугалась решимости, которую оно выражало. Я открыла рот, чтобы возразить, и…
И тут мой сон рассыпался, словно песок…
Глава 5
Утром я проснулась с затекшей шеей и смутным воспоминанием о странном, бесцветном сне. После душа я нацепила полосатую тунику, легинсы и ботинки. По крайней мере, для внешнего мира я должна выглядеть собранной. На то, чтобы разобраться с внутренним, уйдет больше чем сорок пять минут.
Я пробралась в кухню, где обнаружила маму, которая варила овсянку старым добрым способом, в ковшике на плите. Насколько я могла вспомнить, она делала это впервые после папиной гибели. Думаю, на нее повлияли события минувшей ночи.
– Ты рано встала, – сказала мама, которая резала клубнику около раковины.
– Уже начало девятого, – ответила я. – Детектив Бассо звонил? – Я постаралась сделать вид, что мне абсолютно все равно, что он сказал, и начала стряхивать с одежды несуществующие пылинки.
– Я объяснила ему, что это была ошибка. Он понял.
Значит, они решили, что у меня была галлюцинация. Я была той самой девочкой, которая кричала: «Волк!» – и отныне, что бы я ни говорила, все будет восприниматься как плод моей больной фантазии. «Бедняжка. Ты просто кивай в ответ и говори что-нибудь веселое».
– Может, вернешься в постель, а я принесу тебе завтрак, когда он будет готов? – предложила мама, возвращаясь к клубнике.
– Да нет, я в порядке. Выспалась.
– Принимая во внимание все, что произошло, мне кажется, тебе стоит отдохнуть. Поспи, почитай хорошую книгу или прими ванну с душистой пеной…
Я не могла припомнить, чтобы моя мама хоть раз в жизни предлагала мне побездельничать в учебный день. Наш обычный диалог за завтраком представлял собой обмен фразами типа: «Ты закончила сочинение? Обед взяла? Постель заправила? Можешь заплатить за электричество по дороге в школу?»
– Так что насчет завтрака в постель? – мама сделала еще одну попытку. – Что может быть лучше!
– А что насчет школы?
– Школа может подождать.
– Как долго?
– Я не знаю, – ответила она беспечно. – Неделю. Или две. Пока тебе не станет лучше.
Она, может быть, и не знала. А вот я за несколько секунд уже приняла решение. Конечно, можно было бы воспользоваться ее предложением, но сейчас это не входило в мои планы.
– Конечно, это здорово, знать, что у меня есть целых пара недель в запасе, прежде чем я стану нормальной.
Мама отложила нож:
– Нора…
– Это ничего, что я не могу вспомнить последние пять месяцев. Ничего, что отныне каждый раз, когда какой-нибудь незнакомец в толпе скользнет по мне взглядом, я буду спрашивать себя: не он ли это. И даже лучше, что о моей амнезии трубили все новости. Ведь теперь он знает, что я его не могу узнать. Наверно, я должна радоваться, что так прекрасно прошла те тесты доктора Хьюлетта – это, вероятно, означает, что ничего ужасного со мной в эти одиннадцать недель не случилось. Возможно, я даже смогу убедить себя, что все это время принимала солнечные ванны в Канкуне. А что, очень даже возможно! Может, этот мой похититель хотел как-то выделиться, сделать что-то неожиданное, побаловать свою жертву! Правда в том, что на мое возвращение к нормальности могут уйти годы. А может быть, этого вообще никогда не произойдет. И уж точно это не произойдет, если я буду валяться на диване, смотреть сериалы и прятаться от реальной жизни. Я иду сегодня в школу. И точка, – закончила я безапелляционно, но сердце у меня в груди подпрыгнуло при мысли об этом. Я постаралась отбросить страх и сомнения, убеждая себя, что это единственный способ вернуть себе свою жизнь обратно.
– В школу?! – мама повернулась ко мне, забыв и о клубнике, и об овсянке.
– Судя по календарю на стене, сегодня десятое сентября, – сказала я. Мама молчала, и я продолжила: – Занятия начались два дня назад.
Она поджала губы:
– Я в курсе, Нора.
– А раз занятия начались, разве мне не следует быть в школе?
– В принципе следует.
Мама вытерла руки о фартук. Мне показалось, что она хочет еще что-то сказать, но колеблется или подбирает нужные слова. Что бы там ни было, мне бы хотелось, чтобы она говорила прямо. Сейчас любые, даже самые жесткие споры были лучше сочувственного молчания.
– С каких это пор ты одобряешь прогулы? – я попыталась подтолкнуть ее к разговору.
– Не хочу вмешиваться и указывать тебе, как жить, но думаю, что тебе нужно слегка притормозить.
– Притормозить? Я не помню последние несколько месяцев своей жизни! Я не собираюсь «тормозить» и позволять ответам на вопросы ускользать еще дальше от меня! Единственный способ справиться с тем, что случилось, это вернуться к своей жизни. Я иду в школу. А потом я пойду с Ви есть пончики или что-нибудь еще такое же вредное – не знаю, чего она захочет сегодня. А потом я приду домой и буду делать домашнее задание. А потом я буду засыпать, слушая папины старые записи. Я столько всего теперь не знаю. Я смогу справиться с этим и не утонуть, только цепляясь за то, что знаю.
– Многое изменилось, пока тебя не было…
– Думаешь, я не догадываюсь?
Мне не хотелось грубить ей, но я не могла понять, как она может вот так стоять и читать мне лекции. Почему она думает, что может что-то советовать мне? Она разве была хотя бы раз в положении, хотя бы отдаленно напоминающем мое?
– Поверь мне, я понимаю это. И мне очень страшно. Я знаю, что ничего нельзя вернуть, и это пугает меня. Но в то же время…
Как мне объяснить ей это, когда я и себе самой толком не могла это объяснить. Вернуться – это означало оказаться в безопасности. Вернуться – это означало иметь возможность все контролировать. Разве могу я идти вперед, если земля уходит у меня из-под ног?
Она набрала побольше воздуха в грудь и произнесла:
– Я встречаюсь с Хэнком Милларом.
Ее слова дошли до меня не сразу. Я уставилась на нее, чувствуя, как брови у меня в недоумении ползут вверх.
– Прости, что?
– Это произошло, пока тебя не было. – Она вцепилась рукой в край стола, и мне показалось, что только это не дает ей упасть.
– Хэнк Миллар? – Вот уже второй раз за это время мой мозг отказывался воспринимать полученную информацию.
– Он развелся.
– Развелся?! Меня не было всего три месяца.
– Нора… все эти долгие дни и месяцы, когда я не знала, где ты, жива ли ты вообще… он был единственным, что у меня оставалось.
– Отец Марси? – на всякий случай уточнила я, растерянно моргая.
Я никак не могла пробраться сквозь туман, который наполнил сейчас всю мою голову, от одного уха до другого. Моя мама встречается с отцом Марси – единственной девушки на свете, которую я ненавидела по-настоящему. Той самой Марси, которая поцарапала ключом мою машину, забросала яйцами мой шкафчик и дала мне прозвище «Нора-шлюшка».
– Мы раньше встречались. В старших классах и в колледже. До того, как я встретила твоего отца, – поспешно добавила мама.
– Ты… – голос наконец вернулся ко мне, – и Хэнк Миллар.
Она заговорила очень быстро: