Заклятые супруги. Темный рассвет Эльденберт Марина

– В таком случае будьте готовы к тому, что вас может зацепить осколком.

– Вы мне угрожаете?

– Как угодно.

Анри снова сжал мою руку, и мы быстро зашагали к дому. Перешли каменный мостик, точнее, почти перебежали. Сердце колотилось так, что казалось вот-вот выскочит через горло. Лицо мужа просто окаменело, я же мягко сжимала его руку, стараясь разбить набирающую новую силу яростную волну. До ступеней оставалось несколько ярдов, когда навстречу нам вылетела Софи: счастливая и раскрасневшаяся, со сбившейся на затылок шляпкой, из-под которой выбивались волосы, на ходу завязывая тесемки накидки – видимо, собиралась в спешке.

– Марисса отпустила меня погулять… о… вы уже возвращаетесь? А что это за человек?

– Это ваша воспитанница? О своих детях вы не задумываетесь? У вас могут быть свои дети, граф? Как сила ребенка хэандаме подействует на вашу жен…

Зрачки мужа превратились в две крохотные точки, вокруг которых заплескалось расплавленное золото. Неожиданно стало нечем дышать, по телу прошла волна жара, и прежде чем я успела перехватить его руку, сильный удар в челюсть опрокинул журналиста на землю – в подсыхающую после вчерашнего лужу. Софи взвизгнула, из-под щегольского зада брызнула грязь. Фортискье перекосило от злобы, одной рукой он зажимал разбитый нос, другую вскинул как знамя.

– Я этого так не оставлю!

– В ваших же интересах оставить, – отчеканил Анри. – Или я вас засужу за оскорбления в адрес моей жены.

После чего развернулся, подхватил меня под руку, увлекая за собой. Софи метнулась обратно к дверям, распахнула их перед нами.

Умница, какая же она умница, наша девочка.

Теперь меня трясло не от ярости: от золотой мглы, ненадолго получившей свободу, когда Анри вышел из себя. Даже представлять не хочу, каких усилий ему стоило ее удержать, когда приезжал Винсент. Да и просто удерживать, каждый день.

– Вы не сможете скрываться вечно! – донеслось из-за спины. – Рано или поздно вам придется…

– Пошел вон! – не сразу поняла, что этот звенящий от злобы голос принадлежит мне.

Я обернулась и вскинула руку. Дорожка тлена сорвалась с моих пальцев, потекла по ступенькам, и журналист с завидной прытью припустил к мостику. Преодолел его, не оглядываясь, и лишь когда подбежавший Жером захлопнул за нами двери, наткнулась на тяжелый взгляд Анри. Не сказав ни слова, кивнул камердинеру, и тот последовал за ним. Софи подбежала ко мне, уткнулась лицом в платье. Я гладила ее по голове, когда из внутреннего кармана накидки вывалился идиотский веер.

Я смотрела на него и думала, как мне найти лекарство для мужа. Лекарство от золотой мглы, выжигающей не только его тело, но и душу.

9

Анри в кабинете не оказалось. Зато был Жером: стоял у окна, сложив руки на груди и обернулся, когда я вошла. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга – после моей недавней резкости наши отношения стали самую малость более прохладными, чем обычно. А может быть, и не малость, но выяснять это сейчас не время. На столе мужа царил идеальный порядок – только пустой бокал выбивался из общей картины, но вряд ли в нем был коньяк. Горьковатый запах иньфайской настойки я теперь ни с чем не спутаю. Равно как и ее вкус на губах.

– Где он?

– Наверху.

– Я только что оттуда, и…

– На чердаке. Он на чердаке, миледи. Но если я вас попрошу сейчас туда не ходить, вы же меня не послушаете, верно?

– Спасибо.

Жером невесело усмехнулся, но ничего не сказал.

Я вышла из кабинета и направилась туда, где пряталась от всех после отъезда Винсента. До самой последней минуты надеялась, что именно брат поможет разобраться в том, что творится с Анри. Знаю, что ему не помочь магией, но Винсент знаком с учением армалов, и наверняка лучше остальных знает, что и где искать. Как все исправить. Хотя теперь это неважно: Анри стал для него врагом, а пленных он не берет, и уж тем более не спасает. Скоро из Иньфая должны прислать еще настойки, но она лишь помогает приглушить мглу.

Впрочем, оставался еще один вариант, к кому можно обратиться за помощью.

Эльгер.

Дверь на чердак была приоткрыта, но я все-таки постучала. Не дождавшись ответа, вошла и обнаружила мужа привалившимся спиной к раскрытому сундуку. В руках он держал пожелтевший от времени листок бумаги, на котором темнели въевшиеся чернила строк. Подошла и осторожно села рядом с ним, в приглушенном закатном солнце пыль от юбки взмыла ввысь и теперь кружилась вокруг нас золотыми искрами, медленно оседая. Мои следы были хорошо видны – тянулись дорожками между окном, дверью и сундуком. Следы мужа вели сразу к сундуку.

– Думаешь, я туда уже заглянула?

– Знаю, что нет.

– Я тут просто посижу, хорошо? – спросила я и оглушительно чихнула.

Унявшаяся было пыль снова взметнулась в воздух, Анри коротко улыбнулся и протянул мне письмо.

«Мой дорогой Анри,

если ты прочитаешь это письмо, значит, мы с отцом навсегда остались в Вэлее.

Возможно, людям будет сложно понять, почему я так поступила, но твой отец – моя жизнь, и так было всегда. С самой первой минуты, когда я его увидела, мое сердце билось только ради него, а теперь оно разрывается. День, когда появился ты, стал для меня одним из самых счастливых дней, но сейчас я не могу оставить Адриана одного. Только моя сила – которая течет и в твоих венах, способна защитить его от человека, который нам угрожает. Только она и способна, но если ты читаешь эти строки, значит, я не справилась.

Мой милый мальчик, я всегда буду тебя любить, на земле или на небесах.

Заклинаю тебя всем, что дорого, никогда не возвращайся в Вэлею. Там, куда ты отправишься, тебя ждут прекрасные люди и новая жизнь, в которой человек, от которого мы бежали, никогда тебя не найдет. Одна лишь мысль об этом смягчает мои терзания, и заставляет чувствовать себя счастливой. Не позволяй ненависти и злу поселиться в твоем сердце и не ищи мести, кто бы к тебе ни пришел и о чем бы тебя ни просили.

Надеюсь, что однажды рядом с тобой появится женщина, которую ты будешь любить так же, как я люблю твоего отца, и как он любит меня. Не обращай внимания на титулы и ранги, выбирай сердцем. Живи этим чувством, и пусть ваша жизнь пройдет в стороне от магии и дворцовой роскоши, она будет принадлежать только вам.

Навсегда с тобой,

любящая тебя мама

Н. Ф., графиня де Ларне»

Я сглотнула: где-то в груди застывали непролитые слезы, которые неосознанно попыталась стереть со щек, чтобы не упали на бумагу. Строки, написанные рукой леди Николь, с характерными изящными завитками у заглавных букв, особенно заметными у «М», «Н» и «В», до сих пор стояли перед глазами. Медленно протянула письмо Анри: смотрела, как он его складывает и убирает конверт в сундук.

– Не очень-то хорошо я справился с ее просьбой, верно?

Муж усмехнулся.

– Сколько тебе было?

– Мама отдала его перед отъездом. Сказала, оно для людей, у которых мне придется пожить какое-то время. Когда мне исполнилось двенадцать, письмо вернули нераспечатанным.

Он говорил спокойно, словно погрузившись в транс. Я не чувствовала ни застарелой тоски, ни грусти, как впервые на развалинах замка Ларне. Хотелось закричать, или заставить закричать его – чтобы выплеснул все забитое на самую глубину души, тлеющее там и отравляющее его жизнь ядовитым дымом из прошлого. Заставить бы мужа расколотить что-нибудь, да хоть тот же сундук пнуть, вместо этого я просто сидела рядом, едва касаясь сильной руки.

– Сказала: «Анри, мы приедем позже. Просто слушайся Джульетт, договорились? И в дороге не отходи от нее далеко». – И я ответил: «Хорошо, мам». – Последнее, что я ей сказал, но тогда я действительно думал, что они приедут. Мы могли бы уехать все вместе, но отец задержался в лабораториях Эльгера. Я подслушал несколько фраз, за пару недель до того, как меня увезли. «Не волнуйся. Это его удержит», – сказал отец. – «Этого человека не удержит ничто», – ответила мама. – И оказалась права.

Анри говорил, не глядя на меня, но дотянулся до моей руки и сжал так крепко, словно только я могла его удержать. И я сжала его руку в ответ – двумя, согревая между ладонями. Обычно это он полыхал, словно свечка, но сейчас пальцы мужа были просто ледяными. И еще самую капельку пыльными. Я поднесла их лицу, вдыхая слабый запах старой бумаги и прижалась к родной ладони губами.

– В Маэлонии на меня вышли вэлейские спецслужбы. Решили, что пришла пора вернуться и послужить на благо своей страны, что из меня получится отличное орудие, и не ошиблись.

– Ох.

Наверное, даже если бы я не знала, что муж работает на Комитет, и то удивилась бы меньше. Не ждала, что он мне скажет об этом. Тем более сейчас.

– Ты все еще хочешь со мной быть? – Анри посмотрел мне в глаза, но теперь в сердце натянулась невидимая струна. Мой ответ для него был действительно важен, он и в самом деле отчаянно боялся меня потерять. Хотя и пытался этого не показывать всеми силами – лицо оставалось бесстрастным, а взгляд спокойным. Ох уж эти мне… мужчины!

– Я хочу тебя треснуть, – заявила я и отняла руки. – И тресну, если еще раз скажешь что-нибудь в этом духе. Мы кажется, все уже решили. Или нет?

– Этот падальщик прав, Тереза. У нас никогда не будет своих детей. А от меня всегда будет пахнуть иньфайскими травами.

Я закатила глаза – исключительно, чтобы свернуть со скользкой темы о детях. Не была уверена, что сейчас готова об этом говорить. Не уверена, что вообще когда-нибудь буду готова.

– Не сыром Круа же, – хмыкнула.

– То есть если бы от меня пахло сыром Круа, ты бы меня бросила?

– Насчет бросила – не знаю, но спал бы ты точно один.

Анри улыбнулся – искренне, светло, и я показала ему язык. Муж попытался сграбастать меня в объятия, я попыталась вскочить, в итоге мы плюхнулись в пыль и подняли такое облако, что расчихались уже вдвоем. Так оглушительно и громко, что у меня зазвенело в ушах. Когда кружащиеся над нами пылинки улеглись – на волосы, лица, одежду и в целом куда попало, мы оба лежали на спине, едва касаясь друг друга мизинцами, и смотрели на своды покатой крыши, удерживаемой балками. Сквозняк приподнимал шлейфы паутинок, заставляя их вздыматься и опадать. Солнце уже почти зашло, осталась только тонкая полоска на дальней стене, раскрасившая дерево в красноватые тона.

– Я поговорила с Софи. Сказала, что мы не совсем… обычные.

Красная полоска становилась все меньше и меньше, таяла на глазах.

– Или совсем необычные?

– Она задала тот же вопрос.

Анри повернулся ко мне, я к нему, и теперь мы почти касались друг друга подбородками.

– И совсем не удивилась, что обидно.

– Даже не напугалась?

Я клацнула зубами в дюймах от его лица, муж шутливо дернулся, а потом щелкнул меня по носу.

– По-моему, теперь она от нас еще в большем восторге.

Софи отнеслась к моей откровенности со свойственным детям любопытством. Заодно рассказала, что теперь не расстается с картами, а со мной всегда выпадает смерть. Поэтому она уже догадывалась о моей магии. А вот сила Анри стала для нее откровением, потому что она никак не могла объяснить карту «солнце», появляющуюся рядом с ним в раскладе. У меня в мыслях засело еще одно толкование – символ Лиги, которое мне совсем не нравилось, но об этом я решила не говорить. Ни Анри, ни тем более Софи. Которая здорово расстроилась, когда узнала, что ни он, ни я не станем ей ничего показывать и тем более знакомить с призраками.

– Чудо, а не девочка.

– Чудо, – согласилась я.

Последний отблеск света погас, и чердак погрузился во тьму. Теперь в маленьком окне пламенел краешек неба.

– Я подумала… насчет журналистов. – Снова повернулась к мужу. – Возможно, нам стоит пригласить кого-то поприятнее Фортискье и все им рассказать. Например, того писаку из «Вестника». Чем больше мы скрываем и скрываемся, тем хуже. В том числе для Софи.

– Я тоже об этом думал.

– И?

– Ты выдержишь пару часов допроса?

Анри смотрел внимательно и серьезно.

– Ну… я не стану выдавать, что пыталась повторить запрещенное заклинание призыва куклы-убийцы, когда мне было двенадцать. Разве что все узнают, что в подвале Мортенхэйма живет мой необычный друг.

– Кукла-убийца?

Анри фыркнул, и я улыбнулась тоже. Кажется, прошлое меня по-настоящему отпустило. Разумеется, про Луни это была шутка, но на миг и впрямь посетила хулиганская мысль устроить такую маленькую месть Винсенту за то, что он устроил нам.

– Ага. Отец мне тогда доходчиво объяснил, что этого делать не стоит. А ты? Справишься с расспросами о родителях?

– Рядом с тобой я справлюсь со всем. У тебя паутинка на волосах.

– Паука там, надеюсь, нет?

– Если он там и был, то уже уполз.

Он сильнее сжал мою руку, я потянулась к нему. Закат окончательно растворился в осенних сумерках, а мы утонули в глубоком поцелуе с привкусом прошлого.

10

Дорога петляла между полей, скрывалась под колесами кареты и стремительно приближала нас к городу. Первая зимняя ярмарка в Ларне, моя первая зимняя ярмарка. Даже хорошо, что первая: никаких воспоминаний о тех, что проходят в Энгерии. У нас, например, в это время уже лежит снег, а здесь за всю осень еще ни снежинки не выпало. Я смотрела на мелькающие за окном картины – деревья без единого листочка, темные мерзлые поля, и старалась не думать о Мортенхэйме и Лигенбурге. Анри вскоре предстояло подводить итоги года и надолго засесть в своем кабинете, а мне – разбираться с отчетами мадам Арзе по Равьенн. Вот и хорошо: чем больше дел, тем меньше ненужных мыслей.

– А мы поедем в Энгерию? – Софи болтала ногами, глядя на нас.

И об этом уже знает! Откуда только? Хотя догадываюсь, откуда.

Софи даже мертвеца разговорит – и некромагия тут ни при чем, но стоит намекнуть Мэри, что надо поменьше болтать. Она-то, конечно, спит и видит, как побывать дома – у нее там осталась сестра с мужем и племянниками, но вот я совершенно не горю желанием выслушивать от Винсента «комплименты» и постоянно следить, чтобы они с Анри не сцепились. Из Мортенхэйма по-прежнему не было ни единого письма, а нам, по-хорошему, нужно написать матушке уже сейчас. Поизящнее объяснить, почему мы не сможем присутствовать на зимнем балу. Хотя, предполагаю, что даже объяснять ничего не придется. Уж матушка-то наверняка во всем поддерживает Винсента, и сейчас думает только о том, как поизящнее написать нам, чтобы мы не приезжали.

– Мы пока не решили, Софи, – ответил Анри.

Я чуть не поперхнулась. Что он там решать-то собрался?

– А когда решите?

– Скоро, – муж мне подмигнул. – До праздника еще полтора месяца, но билеты стоит приобрести заранее.

– Почему? – Девочка с любопытством посмотрела на него.

– В зимний сезон вагоны первого класса перегружены: основные дела закрыты, балов не предвидится, поэтому все отправляются друг к другу в гости.

– Я хочу увидеть снег! – воскликнула Софи. – В Энгерии зимой ложится снег, мадемуазель Риа там бывала, как раз на Праздник зимы! Она рассказывала, что это очень красиво – везде огоньки, фонарики, пушистые белые сугробы… А еще я видела на картинках снеговиков! Давайте поедем, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Укутанные снегом деревья, чьи ветви под тяжестью склоняются к земле. Припорошенные дорожки и морозный воздух. Ветер в лицо, обжигающий щеки мороз и развевающаяся грива Демона… Снег похрустывает под ногами или валит огромными пушистыми хлопьями, и тогда, если задержаться на улице, ты сама превращаешься в снеговика. Входишь в холл, Барнс стряхивает накидку и уходит, а по лестнице уже спускается матушка, чтобы сказать: «Тереза, только посмотрите, на кого вы похожи! Опять раскраснелись, как простая девица!»

Я представила все это так отчетливо, словно уже была там.

– Ничто не мешает нам устроить праздник в Лавуа, – сказала поспешно.

Ай!

Анри незаметно ущипнул меня за локоть.

Незаметно-то незаметно, но синяк останется заметный.

– И все равно я не вижу смысла ехать куда-то, чтобы…

Ай! Я с силой ткнула мужа локтем, и он поморщился. А вот нечего меня щипать!

– В Равьенн никогда не отмечали Праздник зимы, – негромко сказала Софи. – Мы просто ложились спать, а утром нам давали печенье, и у нас был целый выходной.

Очень кстати мы об этом заговорили. Надо дать мадам Арзе поручение позаботиться о подарках и праздничном ужине, тем более что в Равьенн дела стремительно шли на лад. Девочки больше не выглядели запуганными и не опускали постоянно глаза. На место мадам Горинье пришла другая женщина, которая всю жизнь проработала гувернанткой в богатых семьях – именно ей предстояло помогать директрисе управлять школой. Я лично переговорила со всеми воспитательницами и решила, что менять преподавательский состав не имеет смысла, тем более что новые правила устраивали всех. А если кто-то и считал телесные наказания, суровую работу в мастерских и в саду хорошими воспитательными мерами, то оказался достаточно умен, чтобы не сообщать мне об этом лично.

– Но ты теперь не в Равьенн, – заметила я.

Недавно мы с Анри выбрались в школу, в присутствии нотариуса и мадам Арзе подписали все необходимые документы. Софи стала нашей воспитанницей официально, а бумаги, подтверждающие это, теперь лежали в сейфе мужа. Не сказать, что для меня что-то серьезно изменилось, но я почувствовала себя спокойнее. Словно зомби с души свалился. Интервью с журналистом из «Вестника» тоже прошло замечательно в отличие от Фортискье, вел он себя крайне корректно. Обещал сделать все от него зависящее, чтобы общество взглянуло на нашу семью с другой стороны. Заранее согласовал вопросы с Анри и оговорил темы, которых желательно избегать, а после выхода статьи нам прислали несколько экземпляров газеты и письмо от главного редактора, в котором тот выражал благодарность за сотрудничество. Пришлось пооткровенничать – насколько это было возможно, но зато нас оставили в покое.

Словом, последние две недели прошли крайне насыщенно, поэтому я была искренне рада выходному. И не я одна, Софи просто сияла – за последние дни у нас побывало несколько гувернанток, претендующих на место. Пусть пока мы ни на одной из них не остановились, Марисса взялась за девочку со всей строгостью – «чтобы потом не пришлось краснеть», и дотошно проверяла даже выполнение самостоятельных заданий. Времени на занятия приходилось отводить прилично, что Софи несказанно расстраивало. Но осознав, что больше послаблений не будет, девочка смирилась и с головой погрузилась в учебу.

– Тереза от нас далеко.

– А?

Я повернулась к мужу: Анри честно пытался изобразить возмущение, но получалось плохо, брови отказывались сходиться на переносице, а уголки губ подрагивали. К счастью, он уже полностью поправился, вот только золото из его глаз так и не ушло. Полыхало, делая темный провал зрачка еще чернее, как пламя подчеркивает ночь.

– С возвращением, – весело сказал муж. – Тут веселее.

– Откуда вы знаете? – я подмигнула.

– Могу поспорить.

– Приехали! – Софи вскочила с сиденья в тот самый миг, когда экипаж начал замедлять ход, и чуть было не полетела на нас. – Приехали! Приехали, приехали, приехали!

Не дожидаясь, пока кучер откроет дверцу, толкнула ее, спрыгнула и теперь приплясывала от нетерпения. Ярмарка располагалась сразу за городской стеной, точнее – за тем, что от нее осталось. Длинные ряды лотков и лавочек, украшенных хлопающими на ветру разноцветными флажками, протянулись в сторону леса. Рядом с ними толпились и горожане, и жители окрестных деревушек и поместий, приехавшие со своими поделками или что-нибудь купить.

– Я хочу пряник! А еще леденцов и куклу.

Женщина в темно-сером платье, несущая набитую доверху корзинку, посмотрела на нас и улыбнулась. Она шагала к телеге, на которую ее муж уже взгромоздил несколько мешков.

– Будет тебе пряник, – сказал Анри и подал мне руку, чтобы помочь выйти.

– А кукла и леденцы?

Я чуть не запнулась о подол под этим невинным разбойничьим взглядом.

– Не слишком ли вы многого хотите, мадемуазель?

– Ты обещал! – заявила мадемуазель и, не дожидаясь нас, побежала по дорожке к рядам. Шляпка сбилась на затылок, но она даже не подумала ее придержать, полы накидки развевались, как и длинные волосы, которые мы сегодня не стали заплетать. Сущий демоненок!

– Ты ее избалуешь.

– Немного баловства ей не повредит.

– Немного? – я приподняла бровь.

– В последнее время ты только и делаешь, что занимаешься Равьенн.

– Это плохо? – сложила руки на груди, уже готовая защищаться.

– Мы скучаем. А тебе нужно больше отдыхать.

Воинственный запал разом иссяк. Сложно выглядеть грозно, когда рядом стоит муж высотой с одноэтажный домик и смотрит на тебя выразительными глазами: примерно такие же бывали у Кошмара, когда кухарка доставала сметану.

– Тереза, так ты все равно не перестанешь думать о родных.

А вот и перестану!

– При чем тут мои родные? Просто в Равьенн очень много дел.

И не только в Равьенн. Занятия магией тоже никто не отменял.

– Может быть, стоит самой им написать?

– Кому – им? Винсенту, который выдаст очередную отповедь в трех томах? Да ее ни один почтальон не возьмется доставить!

Анри улыбнулся, но ничего не сказал. Только подхватил из экипажа огромную корзину.

Под ногами похрустывала мерзлая земля, подтаявшая корочка льда блестела на солнце. В глубокой выбоине поверх воды растянулась ледяная паутинка, в ее узоре отчетливо виднелся потемневший дырявый лист. Солнце слепило глаза, заставляло жмуриться – низкое и яркое. Софи уже пробилась к первому прилавку со сладостями: верткая, она проскользнула между толкающимися детьми и уцепилась за край так, что сдвинуть ее не представлялось возможным.

Да, она определенно своего не упустит.

– Зачем ты поддерживаешь в Софи ненужную надежду? Мы не сможем поехать в Мортенхэйм, и тебе это прекрасно известно.

– Не сможем, если отправим леди Илэйн письмо с отказом. Насколько мне известно, мы его пока не писали.

Я вздернула подбородок.

– Значит, напишем! Вот сегодня приедем и напишем!

Почему только так тоскливо стало?..

Пряники на прилавках были самые разные: расписные фигурки с веревочками, которые во время Праздника Зимы можно повесить на ель, или же огромные, размером с праздничный торт, с густой сладкой глазурью. Такой же липкой, как обращенные на нас взгляды горожан и приезжих. Не успели мы приблизились к самым многолюдным лоткам со множеством сортов сыра, как продавцы уже наперебой предлагали попробовать именно у них. В рядах действительно было море всего: домашние вина и настойки, мед, варенья и соленья, самодельные игрушки и фигурное мыло. Даже у меня глаза разбежались, что уж говорить о Софи – она перебегала от прилавка к прилавку. Там, где было для нее высоко, поднималась на носочки. А потом замерла у лотка с красивыми куклами в роскошных платьях. Каждая неповторима, как произведение искусства. Меня они никогда не прельщали, но если Софи нравится…

Что ни говори, а большие глаза она тоже умела делать.

– Можно мне вот эту? – указала на рыжеволосую красавицу в ярко-зеленом платье.

– Если и писать, то только Луизе.

Не сразу поняла, что сказала это вслух.

– Луизе не стоит.

– Почему это? – я с удивлением посмотрела на мужа.

– Потому что ты поставишь ее в крайне неловкое положение. Выбирать сторону между любимым мужем и лучшей подругой – не самое приятное занятие.

Анри расплатился, и счастливая Софи спустя несколько минут осторожно прижала к себе сверток в хрустящей, приятно пахнущей бумаге. Она больше не бежала, осторожно шла в сторонке от основной толкотни, а наша корзинка постепенно наполнялась. Я подумала о том, что могла бы привезти Винсенту бутылку игристого вина, Луизе —интересный гребень с яркими самоцветами, матушке и Лави – шелковые платки.

– Хочешь что-то купить? – Анри внимательно посмотрел на меня.

Я покачала головой.

– Тереза, в чем дело?

– Ни в чем.

Муж остановился, взглянул пристально. Кажется, придется сознаваться.

– Подумала про подарки родным.

– Так выбирай все, что хочешь.

Как-то незаметно «все, что хочу» перекочевало в еще одну корзину, которую нам тоже пришлось купить. Корзина была весомой, а вот на сердце полегчало.

– И кому же ты предлагаешь мне написать?

– Напиши Лавинии.

– Лавинии? Но она еще ребенок!

– Для тебя она еще ребенок. А на самом деле уже полгода как девица на выданье. И именно у нее нет никакого интереса во всей этой ситуации.

Гм. А ведь он прав.

Кто-то из малышей закапризничал, но тут же получил от мамаши затрещину и залился оглушительным ревом. На них оглянулись все, даже дети, которые до этого липли к прилавкам с игрушками и леденцами, с визгами бегали друг за другом, не смущаясь суровых окриков родителей. Только мальчишка лет семи указывал пальцем в небо. Проследив за ним, я увидела бумажного змея, подхваченного порывами ветра и стремящегося взлететь выше деревьев.

Взгляд в сторону леса разбудил воспоминания о встрече с Иваром. Стало немного грустно от того, что так и не получилось нормально попрощаться. Не знаю, можно ли назвать другом того, с кем вас свело… гм, задание. Но по нему я действительно скучала, по его шуткам, улыбкам и по нашим словесным дуэлям тоже.

Интересно, где он сейчас?

Мысли об Иваре плавно свернули на тему, от которой я упорно отгораживалась. От лорда Фрая вестей по-прежнему не было, но это не значит, что я о нем забыла. В последнее время, особенно после того, как Анри рассказал мне про Комитет, только и думала, как бы удачнее подойти к разговору про мое шпионское прошлое. В том, что оно прошлое, я ни капельки не сомневалась – если бы от меня еще что-то требовалось, не отозвали бы Ивара, а меня уже забросали бы инструкциями. Но пирамидка не оживала, и я убрала ее с глаз долой – пылиться на полке гардеробной вместе с сережками и зеркальцем. Подальше от недремлющей совести.

– Ты снова где-то очень далеко, – Анри улыбнулся, притягивая меня к себе.

– Думаю, что написать Лави.

– Напиши правду. Не бойся говорить о своих чувствах, Тереза.

Не так уж это и легко – говорить правду, особенно учитывая, что я проверяла кабинет мужа и передавала информацию о Лиге лорду Фраю. После визита Винсента и ссоры из-за Равьенн усугублять не хотелось: если он так отреагировал на подарок Эльгера, даже думать страшно, что сделает после такого признания. К тому же, Анри быстро сложит все переменные, и стрелочка укажет на Ивара. Не знаю, какие отношения между Комитетом и Королевской службой безопасности, но… имею ли я право так подставлять друга?

Нет.

– Если я напишу все, что думаю, Лавиния больше никогда не станет со мной общаться.

Анри рассмеялся. Ветерок трепал разноцветные флажки, натянутые между палатками, и мужу приходилось пригибаться, чтобы не задевать их головой.

– А ты попробуй.

Если я больше этим не занимаюсь, наверное, и не стоит ничего рассказывать. А я этим больше не занимаюсь! И так сделала все что могла для своей семьи и страны, читай, для лорда Фрая. Вот только переговорить с ним об этом я хотела во время зимнего бала.

Я посмотрела мужу в глаза и улыбнулась.

– Попробую.

11

«Дорогая Тереза,

простите, что не писала так долго. Мне тоже грустно из-за вашей с Винсентом размолвки. Так рада, что вы мне написали!»

После этих слов разом стало легче. Письмо от Лави принесли сегодня утром, но я все время находила себе занятия, чтобы его не читать, в итоге дотянула до обеда. Несмотря на случившееся, я продолжала надеяться уговорить брата помочь мне с золотой мглой. Поэтому чем больше времени утекало после отправленного в Мортенхэйм письма, тем больше становилось не по себе. Не знаю, чего я боялась – того, что Лави не ответит, или того, что ответит: все-таки Винсента сестренка любила больше. Но что бы там ни произошло, мне до ужаса хотелось повидать их всех. Четыре месяца со дня отъезда из Энгерии – не такой уж большой срок, а мне он показался чуть ли не вечностью. В каком-то смысле так оно и было.

«Вы спрашивали, как у нас дела. Долго думала, что ответить, но вы просили писать правду, поэтому расскажу, как есть. Винсент злющий, словно стадо демонов. Только рядом с Луизой немножко добреет, но стоит ему полчаса побыть без нее, разговаривать с его светлостью становится невозможно. Недавно я спрашивала у матушки, не помочь ли ей с приготовлениями – ох, мне бы так хотелось оказаться за праздничным столом рядом с Майклом – но тут вошел наш брат. Сказал, что зимний бал – это расточительство, и что на него съезжаются только бездельники, которым нечем заняться, да еще любители погулять, особенно за чужой счет, вроде «Эрдена и его семейки». Матушка ответила, что ему стоило бы попридержать язык и вспомнить, что ее величество с радостью приняла приглашение в прошлом году, на что он ответил, что это было удивительное исключение из общего правила. Разумеется, после такого меня выставили из комнаты, и что было дальше, не знаю – он набросил полог. Не сидеть мне, наверное, рядом с Майклом».

Я ожидала чего-то подобного, но сейчас мне с удвоенной силой захотелось отдубасить Винсента чем-нибудь потяжелее. Знает ведь, как Лавиния относится к виконту, и позволяет себе такие выражения в ее присутствии! А бал для матушки – единственная отдушина, она ждет его каждый год и готовиться начинает после закрытия сезона, то есть с осени.

«После того случая Винсент с матушкой перестали разговаривать. Когда мы собирались за ужином или в гостиной, они общались через Луизу. Примерно так: «Луиза, скажите его светлости, что…» или «Луиза, передайте леди Илэйн…». Потом ее светлости надоело, и она сказала, что если его светлость и леди Илэйн не могут общаться по-человечески, пусть пишут друг другу письма. Теперь матушка не разговаривает еще и с Луизой. Только пожалуйста, не вздумайте ей об этом написать! Если узнает, что я вам рассказала, она меня убьет».

Мне вдруг стало не по себе настолько, насколько это вообще возможно. Да, наша семья всегда была далека от идеала, мы собирались вместе разве что по официальным поводам. После смерти отца эти встречи превратились в обязанность, и так было достаточно долго. До той поры, пока Винсент не представил нам Альберта, который немного растопил лед отчуждения. Луиза же окончательно отогрела наш каменный склеп своим солнечным теплом. И что теперь?

«Мне кажется, матушка злится на Винсента не только из-за своего праздника. Она очень по вам скучает, хотя ни за что этого не покажет. Недавно я видела ее выходящей из ваших комнат, матушка стояла в дверях несколько минут прежде чем закрыть их за собой».

Сколько себя помню, она всегда была одинокой. Оставалась такой даже среди шумной залы, когда все взгляды обращены на нее: раздавая улыбки и поддерживая светские беседы с небывалой легкостью. Это наша с ней общая черта, разве что матушка никогда не стеснялась внимания. Закованная в непроницаемую броню выдержанной как вино вежливости, словно в панцирь – который крепче самой сильной паутины некромага – она всегда и во всем была герцогиней до кончиков ногтей. И никто не смел усомниться, что в ее жизни все замечательно.

«Тереза, я на вашей стороне. Верю, что граф де Ларне любит вас так же, как вы любите его, и искренне желаю вам счастья. Надеюсь, что случившееся со временем забудется, и все станет хорошо. Я правда так думаю! Хотя Винсент убежден, что вас не оставят в покое, и что вы недальновидны».

Сомневаюсь, что Винсент употребил именно слово «недальновидны».

«Признаюсь, была немного удивлена, когда Винсент рассказал о Софии Фламель, кажется? Простите, если ошиблась с именем. Он говорит, что с помощью этой девочки граф де Ларне хотел привязать вас к себе, но я так не считаю. Расскажете о ней побольше? Я бы очень хотела с ней познакомиться! А она хочет познакомиться с нами?»

Читая эти слова, я улыбалась. Недавно для Софи нашлась гувернантка – молодая и очень приятная девушка, которая при виде меня не прятала взгляд, не бледнела, не краснела и не заикалась, как ее предшественницы. К тому же, она знала энгерийский, что позволяло мне заниматься другими делами. В ожидании письма от Лави я училась танцевать харрим – точнее, пыталась учиться, изучала отчеты мадам Арзе и перепроверяла все не по одному разу, ездила в школу – при виде моего экипажа у директрисы наверняка приключался нервный тик. Когда стало понятно, что в Равьенн все хорошо, снова вернулась к занятиям магией. Так часто, как раньше, бывать в Ларне мне уже не требовалось, но в один из свободных дней мы с Анри все-таки отправились туда.

Стоя посреди разрушенной бальной залы, позволяла глубинной тьме струиться и оплетать меня по контуру защитной паутины. Растрескавшиеся стены за гранью смотрелись картонными листами: казалось, дотронься – и рассыплются прахом. Ярко-синее небо потускнело и стекало на ощерившиеся изломы камня, тянущиеся ввысь. После случая с Евгенией управлять смертью стало проще, словно она окончательно признала во мне свою. Вот только так близко к себе я ее больше не подпускала: слишком свежи были воспоминания о существе, внутри которого оказалась заперта моя душа. Существе, в котором не было ничего человеческого, и которое было гораздо ближе к тьме, чем можно себе представить.

Не уверена, что если побываю там еще раз, смогу так просто вернуться.