Мистер Морг Маккаммон Роберт
– Скажите, – снова обратился Мэтью к Моргу, – вы с Раттисоном убивали кого-нибудь, когда… проворачивали свои делишки?
– Нет. Ну, нам с Ратси приходилось иногда дать кому-нибудь по башке, если человек начинал болтать. Убийство не входило в наши намерения, нам нужны были деньги.
Мэтью потер подбородок. Что-то во всем этом не давало ему покоя.
– Значит, вы предпочли провести оставшуюся жизнь в сумасшедшем доме, вместо того чтобы предстать перед судьей и получить срок… то есть… клеймо на руку и, скажем, три года? Наверное, решили, что из психбольницы легче будет убежать? И почему сейчас вы с такой охотой покидаете это место, что даже не пытаетесь оспаривать обвинения? Ведь врач квакеров мог и ошибаться.
На лице Морга снова появилась улыбка, а потом медленно сошла с него. Холодное выражение его глаз нисколько не изменилось.
– Дело в том, – ответил он, – что я никогда не лгу людям, если они не дураки.
– Вы хотите сказать, что не лжете людям, которых невозможно одурачить, – сказал Грейтхаус.
– Я хотел сказать то, что сказал. Меня в любом случае отсюда заберут. Посадят на корабль и отправят в Англию. Приведут в суд, меня опознают свидетели, потом у меня выклянчат, чтобы я показал, где захоронены три очень красивые и очень глупые леди, запихнут в Ньюгейтскую тюрьму, и, наконец, под хохот слюнявой черни я взойду на виселицу. Это произойдет в любом случае. Зачем же мне что-то скрывать и пятнать мою честь перед такими профессионалами, как вы?
– А может быть, вы просто не сомневаетесь в том, что сможете сбежать от нас по дороге? – предположил Мэтью. – Даже от таких профессионалов, как мы?
– Такая мысль… у меня мелькала. Но, милостивый государь, не стоит винить ветер за то, что он хочет дуть.
Грейтхаус положил распоряжение о передаче и их экземпляр документа о переводе обратно в конверт.
– Мы его забираем, – отрезал он. – Ну а теперь деньги.
– О, это всегда важно, – лаконично заметил Морг.
Рамсенделл подошел к одному из письменных столов, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.
– Здесь должно быть два фунта. Пересчитайте, если хотите.
Мэтью видел, что Грейтхаусу очень хочется проверить, сколько денег лежит в оказавшемся на его ладони мешочке, но желание как можно скорее уйти из дома умалишенных взяло верх.
– В этом нет необходимости. На выход! – скомандовал он арестанту и показал рукой на дверь.
Когда они, выйдя, направились к повозке – Морг первым, за ним Грейтхаус, потом Мэтью с врачами, – из окон центрального здания, в решетки которых вжались землистые лица, раздалась какофония улюлюкающих криков и свиста. Грейтхаус не сводил глаз со спины Морга. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Грейтхаусом оказался Джейкоб, и бедняга с надеждой спросил:
– Вы приехали забрать меня домой?
Морг, резко втянув в себя воздух, повернулся.
Руки его так и были сцеплены кожаными наручниками. Он шагнул вперед и оказался лицом к лицу с Джейкобом.
Грейтхаус замер, за ним застыл на полушаге Мэтью.
– Милый Джейкоб, – мягким, ласковым голосом сказал Морг, и глаза его вспыхнули красным огнем. – Никто тебя отсюда домой не заберет. Ни сегодня, ни завтра, ни потом. Ты останешься здесь на всю жизнь, здесь и помрешь. Потому что, милый Джейкоб, про тебя забыли, и никто никогда за тобой не приедет.
Джейкоб смотрел на него с полуулыбкой.
– Я понял… – сказал он.
Тут что-то, видимо, щелкнуло у него в голове, и это была не музыка, поскольку улыбка его надломилась так же бесповоротно, как, должно быть, треснул его череп в тот роковой день, когда с ним произошел несчастный случай. Глаза его расширились в ужасе, будто он вспомнил, как на него надвигается пила, но ясно, что ничего уже не сделать, слишком поздно, жизнь прошла. Рот у него раскрылся, лицо обмякло и стало таким же землисто-бледным, как у людей, кричавших из-за решеток. Доктор Хальцен в мгновение ока оказался рядом с ним, коснулся его руки, приобнял и сказал ему на ухо:
– Пойдем, Джейкоб. Пошли, чаю попьем. Хорошо?
Джейкоб позволил себя увести. Лицо его ничего не выражало.
Морг смотрел, как они уходят, и Мэтью увидел, что он вздернул подбородок, гордясь своим доблестным поступком.
– Сними обувь, – хрипло сказал Грейтхаус.
– Простите, сэр?
– Башмаки. Снять. Быстро.
Моргу мешали наручники, но он стащил с себя башмаки. Его грязные ноги с корявыми желтыми ногтями глаз не радовали, как, впрочем, и нос.
– Бросай в поилку, – велел ему Грейтхаус.
Морг метнул взгляд на Рамсенделла, который даже не попытался вмешаться. Бумаги были подписаны, деньги переданы – он был со злодеем в расчете.
Морг подошел к лошадиной поилке и один за другим бросил башмаки в воду.
– Да я, в общем, не против, – сказал он. – Лошадей только вот бедных жалко.
И он одарил Грейтхауса улыбкой измученного святого.
Грейтхаус толкнул Морга к повозке. Затем достал из-под сиденья пистолет, взвел курок и, стоя за спиной арестанта, уткнул ствол в левое плечо Морга.
– Доктор Рамсенделл, надеюсь, его как следует обыскали на предмет спрятанного оружия?
– Как видите, одежду ему выдали без карманов, и, да, его хорошенько ощупали.
– Я такое удовольствие получил, – сказал Морг. – Конечно, честь заглянуть мне в задницу они уступили вам.
– Снимите с него наручники, – сказал Грейтхаус.
Врач всунул ключ в замок, запиравший кожаные наручники. После того как они были сняты, Грейтхаус приказал:
– Сюда, – и потащил Морга к задней части повозки. – Забирайся, – последовала еще одна команда. – Медленно.
Арестант, склонив голову, молча повиновался.
Грейтхаус сказал Мэтью:
– Держи его под прицелом.
– Да будет вам! – возмутился Морг. – Я что, по-вашему, хочу, чтобы меня застрелили? И между прочим, квакерам это вряд ли понравилось бы.
– Целься ему в колено, – посоветовал Грейтхаус, отдав Мэтью пистолет и взбираясь на повозку сзади. – Мы обещали только, что не убьем тебя. Садись.
Морг сел, озадаченно уставившись на Мэтью.
Грейтхаус извлек из мешка кандалы. Они состояли из ручных оков, цепями соединенных с парой наножников. Цепи были короткие, так что Морг если бы и смог стоять, то только в очень неудобной согбенной позе, полуприсев. К концу еще одной цепи, соединенной с правым наножником, был прикован чугунный шар весом в двадцать фунтов – из-за грохота, с которым такое ядро волочилось по каменному полу тюрьмы, его иногда называли «громовым шаром». Заперев кандалы на второй ноге, Грейтхаус положил ключ в карман рубашки.
– О боже, – сказал Морг. – Мне, кажется, надо сходить по-большому.
– Для этого у тебя есть штаны, – ответил ему Грейтхаус. Взяв у Мэтью пистолет, он снял курок с боевого взвода. – Ты садись на козлы, а я покараулю.
Мэтью отвязал лошадей, забрался на свое сиденье, поставил повозку на тормоз и взял вожжи. Грейтхаус тоже залез, сел рядом с ним и повернулся лицом к арестанту. Пистолет он положил на колени.
– Удачи вам, джентльмены, – сказал Рамсенделл. Голос его теперь звучал веселее – врач явно чувствовал облегчение. – Желаю вам побыстрее доехать, и да бережет вас Бог.
Мэтью развернул лошадей и направил их обратно, к Филадельфийскому тракту. Хотелось бы ему тряхнуть вожжами по их задам, чтобы они побежали рысью, но предпринятая им попытка «побыстрее доехать» ни к чему не привела: старые клячи лишь с трудом переставляли копыта. К тому же теперь им приходилось тащить повозку, потяжелевшую на двести фунтов.
Они отъехали; слышно было, как позади вопят и лопочут за решетками окон сумасшедшие.
– Прощайте, друзья! – крикнул им Морг. – Прощайте, добрые души! Мы еще встретимся – на пути в Рай! Ах, послушайте, как кричат мои поклонники, – сказал он уже тише. – Они так меня любят.
Глава 8
– Пахнет дождем.
Это были первые слова, сказанные Моргом с тех пор, как они покинули дом призрения душевнобольных, оставшийся уже милях в четырех позади. Мэтью успел заметить большую стену темнопузых облаков, надвигавшуюся с запада, и тоже ощутил в воздухе слабый, но характерный металлический запах, предвещавший грозу. Как только, подумал он, Морг сумел…
– Вы, наверное, удивляетесь, – продолжил арестант, – как это я могу еще чувствовать какие-то запахи, когда от меня сейчас такое амбре. Но не всегда же от меня так воняло. На самом деле банный день я очень любил – тогда и побриться можно было. Бритву мне, конечно, в руки не давали. Но меня лишили этих радостей, когда врачи стали бояться даже моей тени. – Он подождал, не ответят ли что-нибудь Грейтхаус или Мэтью, но они молчали. – Хорошо побриться – это так важно, – возобновил он свою речь, словно был членом палаты лордов и беседовал с коллегами. – Гладкая кожа кресла, на спинку которого вы… откидываетесь. Пар, идущий от горячего полотенца, которым вам протирают лицо. Теплая пена, пахнущая сандаловым деревом, которую наносят на ваши щеки податливым помазком из барсучьего волоса. Не очень много, конечно, – нельзя транжирить такой дорогой материал! И наконец – бритва. Ах, джентльмены, создавал ли когда-нибудь человеческий ум инструмент прекраснее? Рукоять – костяная, или из орехового дерева, или слонового бивня, или из красавца-перламутра. А само лезвие – тонкое, изящное и ну такое женственное. Красота, симфония, сверкающее произведение искусства.
Он немного позвенел цепями, но Мэтью не сводил глаз с дороги, а Грейтхаус – с Морга.
– Рыжие бороды, каштановые, черные, – сказал Морг. – Я любые чикал. О, как бы мне хотелось и вас почикать. Вам нужно побриться, сэр.
У Мэтью был с собой мешочек с бритвой и мылом для бритья, лежавший под сиденьем, там же, где фляжка с водой. Утром, поднявшись с постели, он сбрил с лица всю растительность. Грейтхаус же мог по нескольку дней, пользуясь словечком Морга, не чикать ее.
Некоторое время Морг молчал. Навстречу им проехал всадник в штанах из оленьей кожи, приветственно кивнул и продолжил свой путь на юг. Мэтью снова взглянул на медленно приближавшиеся тучи. Они с Грейтхаусом взяли в дорогу легкие плащи и сейчас сидели, подложив их под себя на занозистые доски сиденья, но Мэтью жалел, что не захватил плотное пальто из толстого сукна: он ведь по опыту знал, что холодный дождь может превратить поездку в жестокое испытание. Но в октябре никогда не знаешь, чего ждать от погоды.
Морг откашлялся.
– Надеюсь, джентльмены, вы не затаили на меня недобрых чувств из-за того, что я сказал бедняге Джейкобу правду, – снова заговорил он. – Знаете, мне по душе этот молодой человек. Жалко мне его, зря эти докторишки не скажут ему все как есть. Я лелею надежду, что благодаря правде, которую я ему открыл, у него в голове прояснится, он пойдет в сарай, возьмет веревку и повесится.
Мэтью знал, что после такого высказывания Грейтхаус не сможет смолчать. Так и вышло, тут же раздался его хриплый голос:
– Мм, надежду такую, значит, лелеешь?
– Именно. Вы сами подумайте! Когда-то это был здоровый молодой человек, у него, насколько я понимаю, была жена, двое детей. А потом произошел ужасный несчастный случай на лесопилке, на реке, в котором он, по всей видимости, не виноват. Сейчас ему пока, наверное, хорошо и спокойно, если верить, что можно сделать человека счастливым, обманывая его, но как насчет его будущего? Лучше ему уже никогда не станет. Он не поправится ни на вот столечко. И что же с ним будет? Что, если Рамсенделл и Хальцен покинут больницу, а им на смену придет заведующий, так сказать… построже? Какие издевательства тогда ждут нашего Джейкоба? А сейчас доктора лишь впустую тратят на него время и деньги, поскольку, смею заметить, там есть пациенты, в состоянии которых возможно улучшение. Так что Джейкоб, можно сказать, лишь мешает им работать, ведь ни на какое выздоровление ему надеяться не приходится. И, сэр, вот вы бы разрешили его семье приехать к нему, чтобы детишки увидели, во что он превратился, и ужаснулись? Вы разрешили бы ему вернуться домой, к ним, где он, скорее всего, стал бы только обузой и мешал бы жить всем, кого когда-то любил? – Морг поцокал языком. – Да, сэр, рано или поздно, если Джейкоб не покончит с собой, до одного из этих врачей, может быть, наконец дойдет, что будет лишь на благо больнице, если какой-нибудь несчастный случай с киркой или лопатой избавит этого горемыку от страданий. Вы же, сэр, верите, что на Небесах куда лучше, чем здесь, верно?
– Говори-говори, может, сам это выяснишь. Правда, я сомневаюсь, что твоей последней гаванью будут Небеса.
– Сэр, я верю, что мое заключительное плавание приведет меня именно на Небеса, ибо Ада я на своем земном пути насмотрелся. Скажите, как вас зовут? Ваше лицо кажется мне знакомым.
– Мы никогда не встречались.
– Да? Почему вы так в этом уверены?
– Потому что ты до сих пор жив, – ответил Грейтхаус.
Морг снова засмеялся, как будто медленно зазвонил погребальный колокол, к которому, впрочем, примешивалось лягушачье кваканье.
– Хочу спросить, – заговорил Мэтью, пусть лишь для того, чтобы прекратился этот жуткий смех. – Почему вы не попытались бежать из дома призрения, не воспользовались возможностью?
– Возможностью? Какой возможностью?
– Доктор Рамсенделл рассказал, что, когда вам позволили работать, вы чуть не удавили женщину в амбаре. За вами, наверное, был какой-то присмотр, но вы же тогда были за пределами больницы. Почему вы просто не удрали?
Морг немного подумал над вопросом под скрип повозки и сказал:
– С моим стремлением к свободе вступила в противоречие моя природная доброта. Мне жаль, что страдает Джейкоб, и точно так же мне больно было смотреть на бедную Мэрайю. Насколько я понимаю, над этой молодой женщиной и ее дочерью надругались два скота. Рассудок ее помутился, дух был сломлен. Дочь убили у нее на глазах. Бывали дни, когда она не способна была ничего делать – только забиться в угол да плакать. Ну а в тот день я собирался, как вы изящно выразились, удрать, но христианское милосердие не позволило мне бежать, не освободив Мэрайю из темницы боли, в которой она жила. Но я не успел избавить ее от страданий: один из дурней, сунувшихся в амбар, треснул меня по затылку топорищем.
– В том-то и беда с этими психами, – сказал Грейтхаус, с особым вниманием разглядывая курок пистолета. – Они не понимают, каким концом топора нужно вломить.
– Не буду отрицать, я многих отправил на тот свет, – последовало очередное откровение Морга – так кто-нибудь мог бы сказать, что съел много кукурузных лепешек. – Но я всегда действовал избирательно, сэр. Одних избавлял от несчастья быть тупицами, других выпускал из клетки собственного высокомерия. – Он пожал плечами, отчего цепи зазвенели. – Я мог перерезать горло господину, чересчур обуреваемому жадностью, или проломить голову какой-нибудь малосимпатичной даме, в своем безумии возомнившей себя звездой, вокруг которой вращается мир. И что с того? Разве крысолова вешают за то, что он убивает крыс? А коновала казнят за то, что он вышибает мозги больной кляче?
– А ребенок? – Грейтхаус взвел курок пистолета, снял его со взвода, потом снова взвел, пристально разглядывая свой палец на спусковом крючке. – Его-то за что?
– Бедный мальчик, да спасет Христос его душу, – он был слабоумный, по ночам писался в постель. И еще у него было что-то с шеей, боли страшные. Ни отца, ни матери, родни никакой, уличный мальчишка. Что мне, с собой было его брать, что ли? Или бросить на милость Лондона? Нет, для этого я слишком джентльмен.
Грейтхаус не ответил. Мэтью взглянул на него – тот не отрываясь смотрел на пистолет, палец его лежал на спусковом крючке, курок был полностью взведен. В таком положении Грейтхаус просидел несколько секунд, затем глубоко втянул воздух, снял курок с боевого взвода и сказал:
– Когда окажешься в Лондоне, тебе, может, медаль за заслуги дадут – на веревку себе нацепишь.
– Сэр, я надену ее с гордостью.
Грейтхаус посмотрел на Мэтью темными впадинами глаз:
– Давай-ка поменяемся местами. Прямо сейчас.
Мэтью передал Грейтхаусу вожжи, а тот ему – пистолет. Мэтью развернулся на сиденье и приступил к наблюдению за арестантом. Морг сидел, прислонившись спиной к борту повозки и подставив серое лицо с лоскутной бородой лучам солнца, тут и там пробивавшимся сквозь густеющие облака. Глаза его были закрыты, как будто он погрузился в раздумье.
На его левую щеку села муха и поползла по лицу. Он никак на это не отреагировал. Муха взобралась на аристократический нос, но Морг по-прежнему не размыкал век. Когда муха пробралась между широких ноздрей к лесу усов, Морг, не открывая глаз, сказал:
– Мистер Корбетт, вы меня заинтересовали.
При первом звуке его речи муха взлетела, с жужжаньем покружила вокруг треуголки Мэтью и была такова.
Мэтью ничего не ответил. Пистолет лежал у него на коленях. Ржавых звеньев в кандалах не было, и Морг никуда не сбежит. Если бы не борода и грязные ноги, оттуда, где сидел Мэтью, арестанта вполне можно было бы принять за обмотанный цепями мешок со зловонными тряпками.
– Боитесь со мной говорить? – спросил Морг, так и не поднимая век.
– Почему бы тебе просто не заткнуться? – не выдержал Грейтхаус.
– Потому что, – и тут бледно-голубые глаза открылись и уставились на Мэтью с выражением, не лишенным издевки, – время уходит.
– Да что ты? В каком смысле?
– В таком смысле… что оно уходит, – повторил Морг.
– Это что, угроза?
– Вовсе нет. Сэр, почему бы вам не расслабиться? – Он едва заметно улыбнулся. – Смотрите, какое прекрасное утро. Слушайте, как поют птички, и думайте о хорошем. Позвольте мне побеседовать с этим молодым человеком – мне почему-то думается, что из вас двоих ума у него побольше будет. На самом деле я не сомневаюсь, что вы – это мускулы, а он – мозг. Так ведь, мистер Корбетт?
Грейтхаус издал такой звук, будто кто-то выпустил газы между стофунтовыми ягодицами.
– Именно так, – решился сказать Мэтью, хотя бы для того, чтобы подразнить здоровяка.
Оттого что он так заговорил с арестантом, в животе у него что-то напряглось, как будто образовался комок размером с кулак, но ему не хотелось показывать, что он чувствует хоть какое-то неудобство. Да и это было бы непрофессионально.
– Пытаюсь понять, на каком поприще вы подвизаетесь. – Морг смерил Мэтью взглядом от носков сапог до верха треуголки. – Оно, конечно же, как-то связано с законом. Я знаю, что вы несколько раз навещали в больнице ту старушку. А в первый раз и он с вами приезжал. Вы, наверное… юрист. А он – костолом, деньги выбивает и вообще занимается тем… до чего не снисходит молодой адвокат. Правда, он немного командует вами, вот это мне не совсем понятно. – Он произвел осмотр в обратную сторону, на этот раз от треуголки до сапог. – Дорогая, прекрасно сшитая одежда. О-о-очень хорошие сапоги. А, вот оно что! – Он осклабился. – Вы успешный молодой юрист, немножко слишком высокого мнения о себе, но очень целеустремленный, а он – из местных стражей порядка. Может, бывший военный? Привык командовать? Я в правильном направлении мыслю?
– Возможно, – сказал Мэтью.
– Тогда пойду дальше. Вы молодой юрист, а он – страж порядка из ополчения. Может быть, капитан. Я знаю, как выглядят капитаны: сам был солдатом. Значит, вас послали проследить, чтобы все было сделано по правилам, а он здесь, потому что не понаслышке знает, как обращаться с наручниками, кандалами и пистолетами. Сэр, вы сами успели побывать в тюрьме или дурдоме?
Надо отдать должное самообладанию Грейтхауса: он ничего не ответил.
– Торгуете огнестрельным оружием? А, вот, наверное, что! Вы как-то связаны с тюремным начальством? Значит, вам двоим велели приехать за мной, за два фунта связать, как птицу со сломанным крылом, и притащить в Нью-Йорк. Так, мистер Корбетт?
– Нам заплатили пять фунтов, – сказал Мэтью, только чтобы остановить этот поток болтовни.
– А-а-а, понятно.– Морг кивнул, глаза его заблестели. – Серьезная сумма! Стало быть, нью-йоркские чиновники еще три доплатили? Пять фунтов, между собой поделите, да? – Он изобразил пальцами, будто пересчитывает деньги. – По два с половиной фунта в карман каждому! Щедрая плата за такой старый мешок с кишками, как я!
– Морг, – отрывисто бросил Грейтхаус, не оглядываясь, – если ты не заткнешься, я делаю остановку, и дальше не поедем, пока я тебе хотя бы три зуба не выбью. Понял?
– Прошу прощения, сэр. Я не хочу ссориться. Да и зубов терять больше не хотелось бы – природа и психбольничная диета и так их у меня достаточно отняли. – Он ласково улыбнулся Мэтью. – Но, мистер Корбетт, прежде чем я снова почувствую себя как в одиночном заключении, что мне так привычно, могу ли я спросить вас, совпадает ли ваше мнение относительно того, сколько нам осталось ехать до реки, с моим? Наверное… чуть меньше двух часов, так?
Мэтью знал, что Морг говорит о реке Раритан. Паром должен был переправить их повозку на другой берег.
– Да, так.
– Как медленно плетутся эти клячи, – сказал Морг и снова закрыл глаза.
Мэтью не терял бдительности, понимая, что арестант замолчал ненадолго. Он пытался представить себе, что будет делать, если Морг вдруг бросится на него. Но руки и ноги преступника – в кандалах, к которым прикован тяжелый громовой шар; ни на кого Морг сегодня не нападет. Вскоре лицо его расслабилось, веки дрогнули, и Мэтью осмелился предположить, что арестант забылся в крепких объятиях Морфея.
Через некоторое время на Морга села еще одна муха (а может быть, та же самая) – она приземлилась около уголка его рта. Он не пошевелился и даже не открыл глаз. Муха неспешно поползла по нижней губе, крылья ее настороженно дрожали. Она продолжала свой путь словно по краю обрыва над лесистой долиной.
Когда муха добралась до середины губы, Морг внезапно сделал быстрое движение ртом. Послышался короткий всасывающий звук, и муха исчезла. До Мэтью донесся едва различимый хруст.
Морг открыл глаза и уставился на Мэтью. В глубине зрачков арестанта вспыхнул красный огонь, а когда Морг оскалился, на одном из передних зубов был виден кусочек раздавленной мухи. Потом веки его снова захлопнулись, он отвернулся от солнца и затих.
– Все в порядке? – спросил Грейтхаус, возможно заметив, что Мэтью вздрогнул и чуть не подскочил на сиденье.
– Да. – Голос Мэтью прозвучал примерно на пол-октавы выше обычного. Он сделал еще одну попытку – поубедительнее. – Да. Все хорошо.
– У тебя треуголка съехала, – сказал Грейтхаус, быстро взглянув на Мэтью, дабы убедиться, что с ним и правда все в порядке. – Хочешь, поменяемся местами?
– Нет. – Он поправил ослушавшийся головной убор. – Спасибо.
Филадельфийский тракт все тянулся сквозь джерсийские леса, клячи переставляли копыта, крутились колеса повозки, и Мэтью казалось, что никогда еще он не ехал так медленно. Дорога постепенно загибалась направо, потом опять шла прямо, потом начинала сворачивать влево, и так снова и снова. Лес по обеим сторонам как будто нисколько не менялся – ни дать ни взять нарисованная декорация. Но нет, они все-таки продвинулись вперед: вдалеке, на вершине холма над вспаханными полями, возник одинокий фермерский дом. Дорогу грациозно перебежал олень. Вверху, несомые потоками воздуха, кружили два ястреба. Земля продолжала вертеться, и время не остановилось.
Они проехали мимо маленького серого дома, стоявшего за каменной стеной слева от дороги и однажды, в отличие от стены, не уступившего напору бури: крыша его обрушилась. Тут уже давно никто не жил; бывшее поле заросло сорняками и кустарником. Большой дуб с огромными кривыми ветвями, росший справа от дома, словно говорил: можно трудиться на земле в слезах и поте лица своего, преодолеть множество невзгод и даже завоевать на время благосклонность судьбы, так что ты будешь в состоянии прокормить семью, но окончательное решение о том, добьешься ты успеха или потерпишь неудачу и вообще останешься ли жив, всегда выносит на этой земле суровый суд природы. Человек может считать себя здесь хозяином, но на самом деле ему лишь разрешили временное проживание.
Цепи на Морге зазвенели, и у Мэтью что-то непроизвольно сжалось в животе.
– Можно попить? – попросил арестант.
Мэтью достал из-под сиденья фляжку, откупорил ее и протянул Моргу, подставившему сложенные в пригоршню руки. Пил он беззвучно, как животное. Потом Мэтью убрал фляжку и принял прежнее положение: пистолет на коленях, рука на рукоятке.
Морг оглядел окружающий пейзаж – сплошную стену леса по обе стороны дороги.
– Сколько я проспал?
Мэтью пожал плечами, не желая втягиваться в разговор.
– Скоро до реки, наверное, доедем. Сколько еще до нее осталось, не скажете?
– Какая тебе разница? – оглянувшись, бросил Грейтхаус. – Когда доедем, тогда доедем.
– Ну как, разница есть, сэр. Большая разница, причем для всех нас. Видите ли, как я уже сказал, время уходит.
– Опять за свое? Хватит.
– Так, надо понять, где же это мы.
Морг попробовал встать на колени, и цепи загремели, как когти дьявола по шиферной крыше.
– Сидеть на месте! – почти в один голос приказали ему Мэтью и Грейтхаус.
– Не стоит беспокоиться, джентльмены. Скован я крепко, поверьте. Ну ладно. Я так понимаю, мы уже проехали каменную стену и Гидеонов дуб – есть такой ориентир на тракте. Давно? – Ответа он не получил. – Думаю, не очень. Примерно через полмили слева вы увидите дорогу, которая сворачивает в лес. Дорогой ее, вообще-то, трудно назвать. Скорее, тропа. Предлагаю вам поехать по ней, пока время не вышло.
– Да что ты такое несешь? – Грейтхаус, похоже, начинал терять терпение.
– Время для вас и мистера Корбетта истечет, сэр, когда вы въедете на этой повозке на паром. Потому что, когда мы переправимся через реку, – тихим, спокойным голосом сказал Морг, – вы упустите свой шанс найти целое состояние, путь к которому могу указать я – и только я.
Глава 9
На некоторое время воцарилась тишина, и слышно было лишь, как скрипят колеса, позвякивает упряжь, долбит ствол сосны дятел да вдалеке кукарекает свихнувшийся петух, но вдруг все это заглушил дикий хохот. Он не был похож на погребальный колокол, – скорее, так могла бы смеяться пьяная гагара.
Мэтью никогда раньше не слышал, чтобы Грейтхаус хохотал так безудержно, до изнеможения. Лицо его налилось кровью, и Мэтью испугался, как бы старший товарищ не потерял контроль не только над лошадьми, но и над своим рассудком и не свалился с козел в сорную траву.
– Ну ты придумал! – выдохнул Грейтхаус, когда к нему наконец вернулась способность говорить. На глазах у него даже выступили слезы. – Отличная попытка, Морг! Теперь я понимаю, почему ты загремел в дурдом! Ты ведь и вправду псих!
На него снова напал приступ сдавленного смеха, и Мэтью подумал, что от такого веселья можно и задохнуться.
У Морга нисколько не изменилось выражение лица, то есть оно оставалось пустым, лишь чуть приподнялись брови.
– Сэр, я был бы благодарен, если бы вы не забывали обращаться ко мне как к джентльмену.
– Ну ладно, мистер наш Морг! – сказал Грейтхаус. Он едва сдерживал смех, на смену которому чуть заметно начинал приходить гнев. – Ты что, думаешь, мы тебе пара дураков, черт тебя побери? Свернуть с тракта на какую-то дорогу в никуда? Господи помилуй!
– Да будет вам смеяться, – вкрадчиво сказал Морг. – Когда сможете слушать и не хихикать, скажите. Но, говорю вам, эта дорога ведет куда надо, и в конце ее – горшочек, набитый золотом.
– Все, хватит. – Голос Грейтхауса звучал твердо и уже вполне серьезно. Он тряхнул вожжами, потом еще раз, сильнее, но лошади упрямо отказывались ускорить шаг. – Расскажешь нам про это, когда будешь в тюрьме.
– И кто же здесь псих, сэр? На кой ляд и за какими шестнадцатью чертями мне рассказывать вам об этом, когда я буду в тюрьме? Я хочу поделиться с вами секретом, чтобы как раз не попасть в тюрьму.
– Но ты в нее попадешь, будь уверен. Заткнись, а?
– Мистер Корбетт! – Теперь Морг вперил умоляющий взгляд в Мэтью. – Я говорил, что, по-моему, из вас двоих вы умнее будете. Можно я хотя бы объясню, о чем речь?
– Нет! – отрезал Грейтхаус.
– Мистер Корбетт! – не отставал Морг. – Мы скоро доедем до этой дороги. Если мы не свернем на нее и переправимся через реку, ни вы, ни вы не захотите вернуться и упустите возможность, о которой я еще никогда никому не рассказывал и никогда бы никому не рассказал, если бы меня… гм… слегка не беспокоило мое будущее. – Он помолчал, чтобы Мэтью обдумал его слова. – Можно я расскажу?
– Это обещает быть интересным! – сказал Грейтхаус, презрительно фыркнув. – Бред сумасшедшего! Ну валяй!
– Спасибо. Хотите знать, почему квакеры привлекли констеблей – а правильнее их называть вооруженными наемниками – для сопровождения экипажей и охраны тех, кто ездит по этой дороге? Потому что мы с Ратси чертовски преуспели в нашем нелегком труде. Мы окучивали участок тракта от реки до Филадельфии почти два года, джентльмены. Хоть в зной, хоть в дождь. Из-за нас тракт, кажется, стал пользоваться дурной славой. Квакеры забеспокоились, что их безупречная репутация защитников законности и порядка будет подорвана. Потому они наняли этих мушкетеров, и однажды свинцовая пуля вышибла Ратси мозги.
– Жаль, что второй выстрел… – Грейтхаус поискал нужное слово, – и тебя не чикнул.
– О, в меня тоже стреляли, как же. Попали в коня, и он меня сбросил. Я полетел вверх тормашками, лишился чувств и очнулся в цепях в повозке – очень похожей на эту. Воспользовавшись тем, что вся голова у меня была в крови, я слезно умолял, чтобы меня приютили в сумасшедшем доме, – я знал, что квакеры должны рассмотреть такую просьбу, они ведь, черт возьми, образец человеколюбия.
– И так закончилось господство дерзких рыцарей большой дороги, – сказал Грейтхаус, на секунду оглянувшись. – Прости, что я не рыдаю.
– Сэр, вы упускаете главное. А именно, что наши вылазки были очень удачными. Почему нас и сочли такими опасными и решили поймать и посадить. – Морг перевел взгляд с затылка Грейтхауса на Мэтью. – Мы награбили кучу денег.
– Слушай, слушай его вранье!
– Большую кучу денег, – повторил Морг. – В конце дороги, мимо которой вы собираетесь проехать минут через десять, спрятан ларец, а в нем – больше пятидесяти фунтов.
Мэтью думал, что Грейтхаус снова рассмеется или скажет какую-нибудь грубость, но тот сидел тихо.
Колеса повозки продолжали крутиться.
– И там не только деньги, – продолжал Морг, упершись взглядом в глаза Мэтью. – Золотые кольца, драгоценные камни в красивеньких брошках, серебряные булавки и прочее. Все сокровища, что мы за два года натаскали у проезжавших купцов, разных пижонов и дамочек. В общей сложности, я бы сказал, там добра на кругленькую сумму – хорошо за сто фунтов. В модных камешках я не сильно разбираюсь, так что, может, и куда больше выйдет. Почем нынче нитка жемчуга?
– Ну-ну, ври дальше, – ответил ему Грейтхаус. – Совсем нас за идиотов держишь?
Он снова с силой тряхнул вожжами, как будто хотел отдалиться от арестанта, но это ему, увы, не удалось.
– Мистер Корбетт? – Морг снова приподнял брови. – Вы совсем идиот?
Мэтью выдержал его взгляд. Он пытался прочесть что-нибудь в его глазах, выражении лица, уловить в том, как он держит голову или сжимает руки, хоть какой-нибудь сигнал, который бы выдал его, но тщетно: Морг был непроницаем.
– Я думаю, вы лжете, – сказал Мэтью.
– Вы так считаете? Правда? Или думаете, как, небось, и ваш коллега, что вот переправят меня через реку, отвезут дальше, в Нью-Йорке запихнут в тюрьму, потом посадят на корабль, а в Лондоне повесят, и никакого ларца в конце той дороги так и не найдут даже к тому времени, когда вы, джентльмены… осмелюсь сказать… уже будете вовсю гнить в могилах? Если найдут когда-нибудь вообще. – Морг оскалил зубы. – А я прямо вижу этих людей будущего! Как они роют землю – и лопата звякает о спрятанный ларец! А потом открывают его и видят все это сияющее добро – что они подумают, мистер Корбетт? Что они подумают? Что кто-то давным-давно соврал, дабы спасти свою шкуру? Кто-то, закованный в цепи, под дулом пистолета? Нет, они подумают… что это за полный идиот закопал тут ларец с сокровищами, да так за ним и не пришел? А следующей их мыслью будет: ну что ж, теперь он наш, ведь тех людей давно уж нет в живых, а мертвым деньги не нужны. – Он чуть подался вперед, словно хотел поделиться секретом. – Но живым они нужны, верно? Да, живым нужно много денег – чтобы жить хорошо. И это никакое не вранье.
Мэтью молча изучал лицо Морга. Понять, правду он говорит или все выдумал, было совершенно невозможно.
– Тогда объясните мне вот что, – сказал он ровным, невыразительным голосом. – Почему вы прятали награбленное добро аж здесь, так далеко от Филадельфии?
– Это не единственный наш тайник. Я решил, что безопаснее будет держать деньги в двух разных местах. Если одно обнаружили бы, у нас есть запасное. Первое – дом в нескольких милях к северо-западу от города, в лесу. Там спрятан еще один ларец, а в нем – фунтов тридцать и немного драгоценностей. Но туда я вам ехать не предлагаю, это в наш с вами договор не входит.
– Наш с вами договор?! – гаркнул Грейтхаус, и тихоходные лошади, несмотря на свой почтенный возраст, казалось, быстрее застучали копытами.
– Вот мое предложение. – Морг говорил тихим, сдержанным голосом, с каким-то почти нездешним спокойствием. – Я покажу вам второй дом – в конце дороги, которую мы с вами вот-вот увидим. Я отдаю вам в дар ларец со всем его содержимым. А за это вы там снимете с меня цепи и выпустите на свободу. Дальше я сам о себе позабочусь.
– Не пьян ли я? – непонятно у кого спросил Грейтхаус. – Не подцепил ли я у психа его душевную болезнь?
– И затем, – продолжил Морг все с тем же выражением, – клянусь перед вами как подданный королевы и гражданин Англии, что я возьму деньги из первого ларца и потрачу их, чтобы уехать в… – Он помолчал. – Куда бы вы хотели, чтобы я уехал? В Амстердам? В южные моря? Не могу сказать, что я большой любитель солнца, но…
Читать бесплатно другие книги:
