Опасные маршруты Сальгари Эмилио
На этот призыв с кормы появился худой офицер. Ноги у него были согнуты, и шел он спотыкаясь.
– Что вам угодно, сэр?
– Я открыл запечатанный приказ, мистер Вартон.
Худое лицо старшего лейтенанта озарилось любопытством. Дело в том, что «Леда» и «Дидона», другой такой же фрегат, вышли неделю тому назад из Антигвы с приказом, им неизвестным, который заключался в запечатанном конверте.
Капитан произнес:
– Конверт мы должны: были распечатать у берегов необитаемого острова Сомбриеро, лежащего на восемнадцатом градусе северной широты и тридцать шестом западной долготы. Сомбриеро лежит в четырех милях отсюда. Мы миновали его во время бури, мистер Вартон.
Лейтенант сделал официальный поклон в знак согласия. Он и капитан были друзьями детства. Вместе ходили в школу, вместе поступили на службу во флот, вместе сражались и даже породнились между собой, женившись на родственницах. Но эти дружеские отношения забывались ими немедленно же, как только они вступали на борт корабля. Место дружбы заступала железная дисциплина, и вместо родственников являлись только начальник и подчиненный. Капитан Джонсон вынул из кармана лист почтовой бумаги, развернул его и прочитал:
«Предписываю двум фрегатам „Леде“ и „Дидоне“, состоящим под командою капитанов А. П. Джонсона и Джемса Мунро, идти немедленно в Караибское море и разыскать там французский фрегат „Слава“. Фрегат этот в последнее время затопил несколько наших купеческих судов. Фрегатам Его Королевского Величества предписывается также изловить или затопить пиратское судно, известное под именами „Буйной Сарры“ или „Лохматого Гудсона“. Эти пираты грабили неоднократно британские судна, предавая мучительной смерти их команды. „Буйная Сарра“ представляет собою небольшой бриг с десятью легкими орудиями и одной двадцати-четырех-фунтовой мортирой в передней части корабля. Последний раз „Буйную Сарру“ видели недалеко от острова Сомбриеро. Подписано: контр-адмирал Джемс Мангомери. Дано на корабле Его Королевского Величества „Колосс“. Антигуа».
Капитан Джонсон спрятал приказ в карман, взглянул в зрительную трубу на горизонт и произнес:
– А спутник-то наш пропал. «Дидона» ушла вперед как раз тогда, когда нас застигла буря. Неприятно, если мы встретимся с французами без «Дидоны». Не правда ли, мистер Вартон?
Лейтенант весело улыбнулся.
– Чего вы смеетесь? Французский корабль вооружен восемнадцатифунтовыми и двенадцатифунтовыми пушками. По водоизмещению он превосходит наш корабль почти вдвое, а капитан его – один из лучших людей во всем французском флоте. Кто не знает капитана Милона?
А затем, как бы устыдившись своей боязливости, он повернулся на пятках спиною к лейтенанту и воскликнул:
– А все-таки, черт возьми, я с удовольствием схвачусь с этим Милоном на абордаж!
И сурово глянув через плечо на лейтенанта, капитан скомандовал:
– Мистер Вартон, прикажите замедлить ход и направить фрегат к западу.
С мачты раздался голос сторожевого матроса:
– На горизонте виден бриг!
Маленький капитан направился к парапету и навел на горизонт подзорную трубу. Худой лейтенант приблизился к своему помощнику Смиттону и шепотом начал с ним совещаться. Из каюты высыпали офицеры и матросы и, прикрывая глаза от солнца руками, стали всматриваться в даль.
Бриг, замеченный матросом, стоял на якоре у устья извилистой бухты. Было совершенно очевидно, что это судно не может выйти в море, не попав под страшные пушки английского фрегата.
– Судна этого мы не упустим, мистер Вартон, – сказал капитан. – Весьма вероятно, что это и не пираты, мистер Смит, но, на всякий случай, пусть люди идут к орудиям. Прикажите также приготовить лодки.
Британские матросы в те времена были привычны к войне и исполняли свои обязанности даже в самые опасные минуты совершенно спокойно. Прошло немного времени, как все люди находились уже на своих местах, готовые к бою. Фрегат быстро мчался на свою маленькую жертву.
– Это «Буйная Сарра», сэр?
– Теперь в этом нет никакого сомнения, мистер Вартон.
– Им, по-видимому, не нравится наше приближение. Глядите, они обрезали якорь и хлопочут над парусами.
Было совершенно очевидно, что бриг собирался спасать свою жизнь. На мачтах взлетали один за другим паруса, команда работала на снастях, как безумная. Бриг, по-видимому, отказался от попытки проскользнуть мимо противника и решился удрать ближе к берегу.
– Видите, мистер Вартон, они стараются уйти в мелкую воду, и, стало быть, мы их запрем в бухте. Правда, это – маленький бриг, но я считал пиратов гораздо смелее и умнее. Они поступили бы разумнее, если бы попытались проскользнуть мимо нас и уйти в открытое море.
– А это, должно быть, по случаю бунта, сэр.
– Какого бунта?
– О, сэр! Я слышал об этом в Маниле. Скверное это дело, сэр. Команда убила капитана и двух офицеров. Мятежом руководил этот самый Гудсон. Они его называют Лохматым Гудсоном. Родом он из Лондона, и такого жестокого негодяя, как Гудсон, свет не видывал.
– Ну, так знайте, мистер Вартон, что этот Гудсон теперь скоро отправится на виселицу. По-видимому, на бриге много людей. Мне хотелось бы спасти из команды человек двадцать, но, пожалуй, не стоит. Эти мерзавцы способны развратить самого порядочного матроса. Лучше их всех отправить в море.
Оба офицера стояли и глядели на бриг в зрительные трубы. Вдруг лейтенант улыбнулся, а капитан покраснел, видимо, рассердившись.
– Вы видите, сэр, того человека, который стоит на палубе и показывает нам нос? Это и есть Лохматый Гудсон.
– Подлый, наглый негодяй! Вот я ему покажу, как со мною шутить! Мистер Смит, нельзя ли достать бриг восемнадцатифунтовым орудием?
– Надо пройти еще один кабельтов, сэр, тогда это можно будет сделать.
В то время, пока Смит отвечал, с брига раздался выстрел. Выстрел этот имел значение только демонстрации, ибо маленькие орудия брига не могли достать до фрегата. А затем маленькое судно стало под паруса и начало быстро улепетывать по извилистому каналу вглубь бухты.
– Вода быстро уменьшается, сэр, – сказал второй лейтенант.
– Но, ведь, здесь по карте должно быть шесть саженей глубины?
– Только четыре, сэр.
– Ну, ладно, как-нибудь пройдем. Ага, так и есть! Мистер Вартон, наводите орудия, теперь бриг в нашей власти.
Моря теперь уже не было видно, ибо фрегат вошел в узкий, напоминающий речку, канал, ведущий в бухту. Бухта же теперь была видна, и берег находился не далее мили. В самом углу бухты стоял, приблизившись насколько возможно к берегу, бриг. Он стоял, поворотившись боком к противнику, а на его бизань-мачте развевался кусок черной материи.
Худощавый лейтенант, успевший сходить тем временем к себе в каюту, вернулся снова на палубу. Он был вооружен. На левом боку у него болтался кортик, а у пояса торчали два пистолета. Лейтенант с любопытством взглянул на развевающийся кусок черной материи и произнес:
– Какая дерзость, сэр! Они вывесили пиратский флаг.
Капитан был в бешенстве.
– Пусть они повесят хоть свои панталоны, – закричал он, – я все равно расправлюсь с ними! Сколько вам понадобится лодок, мистер Вартон?
– Я думаю, что двух больших будет, достаточно.
– Берите четыре, но сделайте дело, как следует. Режьте их всех до последнего, а я тем временем обработаю бриг как следует восемнадцатифунтовыми орудиями.
Раздалось шуршанье канатов, скрип блоков, и четыре лодки шлепнулись в воду.
В лодках кишмя кипела команда – босоногие матросы, здоровые судовые солдаты, смеющиеся мичманы. Во главе, их виднелись старшие офицеры, напоминавшие своими строгими лицами школьных учителей. Капитан, опершись на парапет локтями, глядел на бриг. Команда его готовилась к защите. На палубу тащили пушки, убирали паруса, пробивали новые отверстия для пушек, вообще говоря, пираты готовились к отчаянному сопротивлению. Командовал ими суетившийся по палубе великан в красном колпаке. Лицо его все заросло волосами, виднелись только одни глаза. Капитан следил за ним, кисло улыбаясь, и затем, вдруг, повернулся назад и снова взглянул в зрительную трубу. С минуту он глядел вдаль, а затем вдруг закричал своим тонким, высоким голосом:
– Лодки назад! Мистер Смиттон, готовьте кормовые орудия! Подбирай снасти! Готовься к бою!
Из-за дамбы канала прямо на «Леду» шел корабль-великан. На фоне зеленых пальм, растущих на берегу, отчетливо обрисовывалась его выкрашенная в желтый цвет носовая часть, на которой была изображена белая голова с крыльями. На палубе возвышались три громадные мачты, и на одной из них гордо развевался французский флаг. Корабль быстро шел вперед; темно-голубая вода пенилась около него. Палуба вся была усеяна людьми, снасти были подобраны, отверстия для орудий приподняты, и из них выглядывали дула орудий, готовые заговорить каждую минуту.
Французские лазутчики, скрывавшиеся на острове, видели, что английский фрегат вошел в тупик, из которого нет выхода, и дали об этом знать капитану «Славы». И вот капитан Милон решил поступить с «Ледой» точно так, же, как капитан Джонсон собирался поступить, с «Буйной Саррой».
Но великолепная дисциплина британских моряков сказалась во всем блеске в этот критический момент. Лодки быстро вернулись назад, и через несколько минут фрегат был уже приведен в боевую готовность. Артиллеристы стояли у орудий, а солдаты выглядывали за парапет, рассматривая величественный французский корабль.
«Леда» описала полукруг и двинулась назад. Французы сделали то же. Ветер был очень слаб, на голубой поверхности воды виднелась едва заметная рябь. Противники шли теперь к открытому морю. Цель французов была дойти до устья канала, запереть собою выход из него и расстрелять беззащитную «Леду». Корабли отделяло расстояние всего в сто ярдов, и англичане ясно слышали движение на палубе французского корабля.
– Скверное положение, мистер Вартон, – сказал капитан.
– Ничего, сэр, бывает и похуже. Мы должны держаться на том же расстоянии и рассчитывать на наши пушки. Людей у них очень много, но если им удастся нас атаковать сбоку, мы очутимся в очень неприятном положении.
– Я вижу солдатские мундиры у них на палубе.
– Да. Это – две пехотные роты из Мартиники.
– Ну, теперь, кажется, мы их изловили! Прибавьте парусов и, когда мы будем проходить мимо носовой части, стреляйте из всех орудий.
Действительно, в эту минуту подул небольшой ветерок, и сообразительный капитан решил этим воспользоваться. Подняв паруса, он бросился наперерез большому французу и атаковал его из всех орудий. Но ветер упал, и «Леда» должна была возвратиться назад. Маневрируя, она попала как раз под боевой огонь французского корабля.
Залп грянул, и маленький, красивый фрегат весь задрожал под этими выстрелами. Можно было подумать, что фрегат погибнет. Но нет: матросы засуетились, подняли запасные паруса, и фрегат снова атаковал французов. Но Милон не дал перерезать себе путь и сделал соответствующий маневр. Теперь оба. корабля шли рядом, на расстоянии пистолетного выстрела, стреляя друг друга из всех боковых орудий. Это была одна им их убийственных дуэлей, одно воспоминание о которой заливает летопись британского флота потоками крови.
Стояла тихая, безветренная погода, и поэтому оба корабля сразу же окутались густым, черным дымом. Виднелись только верхушки мачт. Противники уже не могли видеть друг друга. Они были погружены во тьму, которая освещалась заревом огня. Даже пушки заряжали в той же туманной атмосфере. На корме и передней башенке стояли морские солдаты в своих красных мундирах. Они аккуратно заряжали винтовки и стреляли по направлению неприятели, но и они, подобно артиллеристам, не видели того, в кого стреляли. Да и в самом деле, можно ли видеть ущерб у неприятеля, когда не видишь ущерба, который сам терпишь?
Действительно, тьма была так непроницаема, что артиллерист, стоя у орудия, не мог видеть, что делается около соседней пушки. Рев орудий перемешивался с резким треском ружейных выстрелов. Слышался гром разрушающихся деревянных частей, на палубу с грохотом падали части мачт. Офицеры ходили взад и вперед, ободряя артиллеристов. Капитан Джонсон старался разглядеть, что делается на неприятельском корабле, и, сняв свою трехугольную шляпу, развевал перед собою дым. Увидав Вартона, проходившего мимо, он весело воскликнул:
– Веселое дельце, Боб!
А затем, вспомнив о дисциплине, более сдержанным тоном добавил:
– Каковы наши потери, мистер Вартон?
– Сломана главная рея и гаффель!
– А где наш флаг?
– Сорван выстрелом и упал в море.
– Французы подумают, что мы сдаемся. Возьмите флаг с командирской лодки и поднимите его на бизань-мачту.
– Слушаюсь, сэр.
Как раз между капитаном и лейтенантом упад снаряд и разрушил ящик, на котором был утвержден компас. Дым на несколько мгновений рассеялся, и капитан мог убедиться, что тяжелые орудия французов причиняют фрегату страшный ущерб. Палуба «Леды» была усеяна трупами. Отверстия для орудий были разрушены. Одна восемнадцатифунтовая пушка была опрокинута.
Солдаты на корабле и башне продолжали стрелять, но половина орудий уже была приведена к молчанию. Около этих умолкших орудий лежали груды мертвых тел.
– Готовьтесь отражать абордаж! – крикнул капитан.
– Вынимай кортики, ребята! – скомандовал Вартон.
Командующий солдатами капитан приказал:
– Прекратить стрельбу! Дать залп, когда враг станет всходить на палубу.
Из мглы стал вырисовываться громадный корпус французского корабля. Он быстро приближался к побежденной «Леде», у борта звякали громадные абордажные крючья. Приблизившись почти вплотную, «Слава» дала последний залп из всех орудий. Этим залпом была сбита главная мачта «Леды». Завертевшись в воздухе, мачта грохнулась на палубу, прямо на пушки, причем убила десять человек и привела в негодность целую батарею.
Еще мгновение, и корпус французского корабля ударится о корпус «Леды». Несколько гигантских крючьев вцепились, в палубу английского фрегата. Несметные колонны французов, заполнившие палубу, дико кричали, готовясь ринуться на врагов.
Но этим французам не было суждено взойти на залитую кровью палубу английского фрегата. Откуда-то совсем близко загремел хорошо направленный орудийный залп, затем другой, третий…
Английские моряки, стоявшие молчаливо около орудий с обнаженными кортиками и ожидавшие натиска врагов, с удивлением наблюдали, как черные массы французов стали быстро таять.
Еще момент, и расположенные на противоположном борту французского корабля пушки грянули ответным залпом.
– В какого черта они стреляют? – крикнул капитан. – Очищайте палубу!
– Готовь орудия! – скомандовал лейтенант. – Ну, ребята, теперь они в наших руках.
Обломки были убраны, и уцелевшие пушки заговорили снова. Французский якорь был перебит, и «Леде» удалось освободиться от роковых объятий врага. На палубе французского корабля началась паника. Люди падали массами и вдруг «Слава» стала быстро удаляться.
– Они бегут! Они бегут! – закричали англичане.
И действительно, французский корабль прекратил стрельбу и усердно работал уцелевшими парусами. Кто же победил французов? «Леда»?
Нет.
Пороховой дым рассеялся, и причины, поведшие к такому странному и неожиданному окончанию боя, разъяснились. «Леда» находилась у самого устья канала, ведущего в бухту. Сюда приблизились незаметно оба корабля во время сражения.
В море, в милях четырех, был виден другой отставший фрегат «Дидона», который стремительно, под всеми парусами, преследовал улепетывавшего на север француза. Орудия «Дидоны» гремели. Оба корабля скоро исчезли из вида.
Но сама «Леда» оказалась в печальном состоянии. Главная мачта была сбита, не было также бизань-мачты и гаффеля. Паруса напоминали лохмотья нищего. Сто человек команды были убиты.
А рядом с кораблем в воде плавали обломки, какого-то судна. Вот из волн высунулась носовая часть. Она была выкрашена в черный цвет и на ней виднелись белые буквы: «Буйная Сарра».
– Боже мой! – воскликнул Вартон. – Это пиратский бриг спас нас! Гудсон подкрался к французам и открыл по ним канонаду. Залп французских орудий уничтожил бриг!
Маленький капитан повернул направо кругом и молча зашагал взад и вперед по палубе. Матросы усердно работали, чиня повреждения.
Капитан снова приблизился к лейтенанту, и последний заметил, что суровое лицо его начальника имело теперь, жалкое, растроганное выражение.
– Они все погибли, по-видимому?
– Все. Команда пошла ко дну вместе с бригом.
И оба офицера вперили глаза в обломки, на которых красовались зловещие белые буквы. Между изломанным гаффелем и кучей перепутанных снастей виднелось что-то черное. Это был пиратский бриг, а рядом с ним плавал красный колпак погибшего атамана.
Капитан долго глядел на этот колпак и, наконец, воскликнул:
– Он был негодяй, но в нем был жив британец! Жил, как собака, а умер, как человек. Да, клянусь Богом, он умер, поистине, как человек.
Часть вторая. Восток
Эмилио Сальгари
«Город прокаженного короля»
Глава I
Это было в дни императора Пра-Барда первого, который вел дружбу с европейцами, оставаясь в то же время типичным восточным владыкою и человеком, полным диких предрассудков и суеверий. Быть может, даже в дни древности, когда в Сиаме зародился культ поклонения белому слону священных дебрей Сиама, в тело которого воплощается дух бога Ганеши, сотворенного прекрасною Парвати, божественною супругою неукротимого Шивы, никогда еще в Сиаме не прилагалось столько забот для исполнения всех религиозных требований, для совершения всех церемоний, как в дни императора Пра-Барда. В особых колоссальных палатах-храмах в этот период было собрано небывалое количество белых слонов, поиски и доставление которых в столицу государства стоили безумных денег.
И вот нечто странное стало приключаться с этими священными животными. Однажды жалобный и тревожный гул гонга в главном храме поднял на ноги все население страны. И люди испуганно переговаривались:
– Один из священных слонов покончил свои дни. Несчастье… Горе, горе Сиаму!
Прошло всего несколько дней, и опять над Бангкоком гудел тот же гонг, и опять смятение царствовало среди обитателей города, и опять испуганно твердили люди:
– Слышите? Опять гонг… Опять пресеклись дни одного из священных белых слонов!
– Что это? Или над нашею страною тяготеет проклятие? Горе, горе Сиаму!
Прошла неделя, и опять погиб один из слонов.
Трудно описать, что творилось в этот день с Сиамом! Смущение, тревога, печаль – потоком разлились по всей стране. Словно призраки реяли и над императорским дворцом и над хижиною бедняка, – и везде и всюду слышался один и тот же вопрос:
– Что же будет теперь с Сиамом?
Боги прогневались на Сиам. Их проклятие грозит стране. Смерть священных слонов – это только предвестье грядущих бед… Что-то будет, что будет?
И, понятно, у всех на устах был еще другой вопрос:
– Но кто же повинен? На кого именно разгневались всемогущие боги? Кто отвечает за смерть белых слонов?
Одно имя знал весь народ: Лакон-Тай. Генералиссимус сиамских войск. Великий воитель, имя которого золотом вписано в историю Сиама. Лакон-Тай был потомком одной из древнейших фамилий Сиама. Всю жизнь он служил родному краю. Когда какой-нибудь враг вторгался в пределы Сиама, Лакон-Тай встречал его нападение. В дни мира Лакон-Тай являлся одним из влиятельнейших советников вот уж третьего императора Сиама, Пра-Барда, и народ назвал его благоговейно «великим заступником бедняков», потому что Лакон-Тай отличался неподкупностью, суровою честностью и в то же время гуманностью.
Но за Лакон-Таем было одно прегрешение: вопреки традициям знатных сиамцев и самого императора он в молодости не обзавелся гаремом, а женился на женщине из Европы. И поговаривали, что под влиянием своей жены он втайне, перешел в христианство.
Очень может быть, что рука какого-нибудь неумолимого врага отняла у благородного Лакон-Тая радость его жизни: безумно любимая им женщина скончалась во время его отсутствия с загадочными симптомами отравления. Лакон-Тай был безутешен, и если бы почившая не оставила ему вместо себя ребенка, малютку-дочь, Лакон-Тай покончил бы самоубийством. Но он столь же страстно любил ребенка, как умершую жену, и всего себя посвятил воспитанию малютки.
Ее звали Лэна-Пра, и когда она стала подрастать, весь Бангкок говорил о ее красоте.
В самом деле, сиамским красавицам было чему позавидовать!
Лэна-Пра, или, как мы для краткости будем называть девушку, Лэна, была высокою, стройною красавицею с великолепными очами и тонкими, словно из бронзы изваянными чертами прекрасного лица. Только чуть бронзовый налет на ее атласной коже указывал, что в ее жилах, кроме крови ее матери, течет кровь детей Востока.
Лакон-Тай был очень богат: в его руках скопились колоссальные богатства его предков, да, кроме того, по обычаю, ему доставалась известная доля военной добычи. А так как все походы, в которых участвовал он, заканчивались блестящею победою над врагами, то на долю Лакон-Тая достались огромные суммы. Но сам он лично смотрел довольно равнодушно на груды золота и драгоценных камней: дороже всего на свете для него была его дочь, так живо напоминавшая ему его почившую супругу…
И вот, когда один за другим стали погибать священные белые слоны, глубокая печаль воцарилась в доме Лакон-Тая.
– Кто-нибудь, какой-нибудь свирепый и беспощадный враг губит слонов, чтобы этим погубить меня! – твердил про себя старый воин. – Покуда еще остается четверо слонов, император не выказывает особого гнева, но если…
И опять загудел печально священный гонг в храме Ганеши, возвещая гибель священного животного. Тщетны были все меры, принятые Лакон-Таем для спасения еще уцелевших трех белых слонов: их окуривали, их растирали различными мазями, их переводили из одного помещения в другое. Целый отряд прислужников стерег их. Ни один стебель травы или пучок листьев, ни одно ведро воды не могло быть пронесено в стойла священных слонов, не подвергшись обследованию. На обязанности магутов, то есть погонщиков слонов, лежало отведывать их пищу на тот случай, что кто-нибудь подмешает к ней отраву, и, тем не менее, двух слонов постигла та же участь, что четырех предшествующих: они пали в одну ночь. В живых оставался лишь один белый слон – и это был последний.
И вот несколько дней спустя в храме, где содержался этот последний слон, поднялась суета: у него проявились уже знакомые признаки близкой агонии. Он умирал…
– Горе, горе Сиаму! Гибель грозит нашей стране! Гнев богов обрушился на нас! – неслись испуганные возгласы.
В полдень того же дня Лакон-Тай, великий и всегда победоносный вождь, стоял на коленях, словно преступник, перед троном императора со склоненною головою и смертельно бледным лицом.
Зал был полон: у трона стояла стража, у стен – толпы царедворцев, за колоннами – все тальпоины, или жрецы храмов Ганеши. Но казалось, это не люди, а призраки, безгласные тени: никто не смел пошевельнуться, никто не смел промолвить слово. Был слышен только гневный голос Пра-Барда, глядевшего в упор на Лакон-Тая:
– Собака! Я доверил тебе величайшее сокровище моей страны – семерых священных слонов. Где они? Что сделал ты с ними?
– Боги судили…
– Замолчи, раб! – загремел яростно Пра-Бард. – Ты хочешь свернуть на богов свою собственную вину. Покуда слонов оберегали другие, более тебя верные и честные люди, никто не мог жаловаться на гнев богов. Если умирал «живой Ганеша», то только от дряхлости. Семь слонов погибло в семь недель! И среди них были совсем молодые!
– Я верно служил тебе, государь, на полях битв, защищал своею грудью нашу отчизну от сильных врагов! – промолвил тоном горького упрека впавший в опалу воин.
Взор императора Сиама как будто смягчился. Казалось, он несколько успокоился, вспомнив действительно оказанные стране великим вождем заслуги.
– Да, ты служил мне и стране! – произнес император как бы в раздумье. – Но это было и прошло… Весь народ, все мои приближенные теперь винят тебя. Ты не сберег моих слонов! И ты же сам знаешь, что уже несколько экспедиций, отправленных мною на поиски новых священных животных, остались безрезультатными. Боги отвернулись от Сиама. Боги послали гибель семерым, быть может, последним в мире белым слонам! Теперь остается только один белый слон у царя Бирмы, но и это священное животное уже дряхло, и его дни сочтены… Кто же добудет для Сиама нового белого слона, в тело которого воплотилась душа Соммон-Кодома? Кто?
– Если бы ценою жизни своей я мог заплатить за доставление тебе, о государь, белого слона, я не задумался бы ни на минуту пожертвовать жизнью!
– Не торопись! Твоя жизнь не принадлежит уже тебе. У тебя есть уже другие заботы: ты – под судом! Великий совет решит завтра твою участь! – жестоко ответил Пра-Бард.
– Я не прошу милости и пощады себе, о повелитель! Но у меня есть дитя…
– Твоя дочь? Но ты разве не знаешь закона? Кто изменил долгу своему и причинил ущерб владыке своему, да будет тот предан позорной смерти. Если есть жены у него – да будут выведены на рынок они и проданы, а вырученные за них суммы должны поступить в кассу владыки, чтобы смягчить гнев его. Если есть у преступника сыновья и знали они умысел отца своего – смерть им, а если малолетни они – рабство им. И если есть дочери у преступника – да не будут проданы они на рынке, но обращены в рабство позорное и отданы на потеху черни и нечистых иностранцев…
Словно раненый зверь вскочил Лакон-Тай, но снова упал, простирая руки к изрекшему жестокий приговор владыке:
– Пощады, повелитель! Ни в чем не повинна пред тобою моя дочь, моя Лэна! Пощады!
Но император встал с трона и, не глядя на молившего о пощаде старика, прошел уже во внутренние покои и захлопнул двери.
Минуту спустя приемный зал гудел, словно рой потревоженных пчел, тысячами голосов: толпа царедворцев, слуг, жрецов, волнуясь, сновала по покою, но опасливо обходила все еще стоявшего на коленях перед троном старика, словно опасаясь прикосновением к его одеждам заразиться и навлечь на себя гнев владыки.
– Ступай в дом твой, – послышался властный голос начальника дворцовой стражи.
Лакон-Тай поднялся.
– Иди, в доме твоем будешь ты ожидать исполнения решения судьбы твоей. Так сказал властелин! – продолжал тот же начальник дворцовой стражи.
Лакон-Тай побрел к выходу. Но с каждым шагом его поступь делалась увереннее и тверже. Еще минута – он шел уже с высоко поднятою головою и с презрительно-гордым взором. И люди, попадавшиеся ему навстречу, те самые, которые еще так недавно пресмыкались перед почти всесильным «великим вождем», а теперь отшатнулись от впавшего в опалу несчастливца, не выдерживали его взоров и отворачивались пристыженно, давая ему дорогу.
– Да сбудется то, что суждено небожителями! – бормотал про себя Лакон-Тай. – Но ни дворцовые лизоблюды, ни чернь не увидят моей казни… Я – воин, и я никогда не боялся смерти. Так пусть же она придет на мой зов и избавит меня от позора! Трусы и рабы ждут моей казни, чтобы из зрелища устроить для себя потеху. Этого они не дождутся…
Вернувшись в свой дворец, опальный вождь долго бродил в задумчивости по покоям дома и террасам богатого сада. С наступлением вечера, когда пробил час трапезы, Лакон-Тай позвал к себе дочь, красавицу Лэна-Пра.
– Мое дитя! – сказал он. – На днях тебе исполнилось пятнадцать лет. Перед тобою – вся жизнь, и пусть будут милостивы к тебе всесильные боги, пусть твой жизненный путь будет усыпан лепестками роз… Я же стар, и… кто знает, что ждет меня? В мои годы нельзя быть уверенным за завтрашний день… Помни: если я умру, а ты останешься одинокою и, кто знает, может быть, к тебе подкрадется нужда, – я схоронил в центральном пруду нашего сада фамильные драгоценности, хранящиеся в нашей семье веками, и значительную часть моей военной добычи. Когда понадобится, ты легко добудешь эти сокровища со дна пруда. Никто не подозревает, что золото и драгоценные камни лежат там.
– Зачем ты, отец, говоришь так? – с ласковым упреком отозвалась девушка. – Ты бодр и здоров. Ты – любимец нашего властелина. Народ обожает тебя. Вся армия боготворит… А ты словно собираешься покинуть этот мир?
Подавив невольный вздох, Лакон-Тай сказал дочери:
– Глупец живет сегодняшним днем. Мудрый думает и о том, что будет завтра… Не волнуйся же, дитя, и помни, что я доверил тебе большую и важную тайну. Пусть же не знает о сокровище нашей семьи никто в мире, кроме тебя и… И того, кому ты когда-нибудь отдашь свое сердце как твоему мужу… Клянешься ли?
– Клянусь! – глухим и печальным голосом ответила девушка.
В ту же ночь во дворце Лакон-Тая, победителя бирманцев и камбоджийцев, любимого всем народом вельможи, поднялась суматоха: молодой паж Фэнг не мог заснуть, поминутно прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате, в спальне вождя. Заглянув в щелку, он увидел, что старик почему-то рассматривает свой великолепный боевой меч. Это очень удивило верного слугу.
«Неужели мой господин вновь собирается в поход?» – подумал он.
Около полуночи Фэнга словно что-то толкнуло.
– Господин! Ты спишь? – промолвил он тревожно.
Старик не отвечал.
Тогда паж вошел в спальню и при свете лампады открыл ужасную истину: Лакон-Тай лежал бездыханный. Тут же, возле его ложа, на полу валялся изящной работы золотой флакон.
Подняв и понюхав горлышко флакона, Фэнг воскликнул:
– Мой господин отравился!
И бросился в комнату давно уже уснувшей Лэна-Пра.
– Госпожа! Несчастье! Пробудись, госпожа! – кричал он.
В мгновение ока весь дом был на ногах. Но единственным не потерявшим голову человеком оказалась Лэна-Пра:
– Послать гонца за… Нет, не нужно знахарей! Я знаю, в соседнем доме живет третью неделю европейский врач, к которому днем приходят сотни бедняков-больных. Позовите европейца.
Никому не пришло в голову ослушаться этого приказания, и через пять минут европейский врач вошел в спальню отравившегося старого вождя. А когда лучи солнца позолотили остроконечные верхушки причудливых крыш храмов Бангкока, на веранде дворца Лакон-Тая можно было видеть трех человек: еще очень слабый, но словно чудом вырванный из когтей смерти Лакон-Тай, держа руку не отходившей ни на мгновенье от него дочери, слабым, но прочувствованным голосом благодарил спасшего его европейца.
– Ты вернул меня к жизни, друг, – говорил старик, – и я дал тебе слово, что не возобновлю попытки самоубийства. Но едва ли на радость остался я жить… Я поведал тебе все. Едва ли что-либо спасет меня от погибели. В лучшем смысле, если император смилостивится, он на долгие годы сошлет меня в какую-нибудь глухую провинцию.
– Так что же? – отозвался врач. – Будто бы люди живут только в столице Сиама? Я дорого дал бы, чтобы иметь возможность проникнуть вглубь неведомого миру края, и если ты пожелаешь, я охотно последую за тобой в изгнание.
При этих словах глаза молча слушавшей разговор девушки загорелись. Она посмотрела благодарным взором на врача, потом потупилась. И, словно почувствовав ее взгляд на своем лице, молодой европеец, в свою очередь, впился взглядом в лицо Лэна-Пра.
Ночью, когда ему приходилось возиться с долго не приходившим в себя старым вождем, Роберто Галэно, так звали европейского врача, не имел времени разглядеть девушку, ловко и толково помогавшую ему. Теперь он видел ее прекрасное лицо при ясном свете дня, на это лицо ложились золотые лучи солнца юга, и Роберто Галэно едва сдержал возглас восхищения.
Эта сцена была прервана появлением слуги, который доложил старому вождю о приходе гонца из дворца.
– Введите гонца! – распорядился Лакон-Тай.
– Послание нашего великого повелителя, царя над царями, божественного, непобедимого! – возгласил гонец, державший над головою обернутый в желтый шелк ящичек.
Дрожащими руками взял этот ящичек Лакон-Тай: он не знал, что в нем заключалось… Как часто в таком ящике гонец повелителя приносил кому-нибудь кинжал, флакон с ядом или шелковый шнурок! Тот, кто получал такое послание, должен был через три часа, не позже, покончить с собою, и именно способом, указанным самим императором: вспороть себе живот по образцу японского «харакири», отравиться в присутствии того же гонца или удавиться…
Но как ни взволнован был старый боец, кроме легкой бледности, проступившей на его щеках, ничто не выдало его чувств.
– Слава богам! – вздохом облегчения вырвалось восклицание из его груди. – Тут, в самом деле, послание моего повелителя ко мне, а не…
Он не докончил фразы и, сорвав восковые печати с лежавшего внутри шкатулки письма, вслух прочел его содержание.
«Пра-Бард Сомдеца, Непобедимый, повелитель Сиама, своему военачальнику Лакон-Таю. Внимай!
Велики твои прегрешения и велик гнев мой на тебя, Лакон-Тай, но чужд сердцу моему грех неблагодарности, и не ступит моя нога на стезю несправедливости во веки веков. Внимай!
По твоей вине погибли доверенные тебе священные белые слоны, и осиротел край наш, лишившись покровительства богов. И потому заслуживаешь ты великой казни, а дочь твоя – позорного рабства. Но помнит сердце мое, что ты спас от вражеского копья почившего отца моего и сберег мне трон, когда был я малолетним, и потому мольба твоя о пощаде нашла тропинку, ведущую к слуху моему. Внимай!
Велика скорбь страны всей, моя и народа моего, но светится огонь надежды, ибо одному из мудрых земли нашей приснился вещий сон. Внимай!
Явилась ему во сне махар, великая священная змея с рубиновыми глазами и алмазными зубами, и изрекла, что тогда будет отыскан „живой Ганеша“, когда будет в руках моих ку великого последнего короля-кудесника народа Нгам.
И явилась потом вещая орлица харуд, та, которая похищает людей и относит их в ад, – орлица со стальными перьями, стальным клювом и медными когтями. И изрекла она, что ку, священный скипетр Короля Прокаженных, находится в Городе Прокаженных, на берегах таинственного озера Тули-Сап, в дебрях Верхнего Сиама, куда в течение столетий уже не заглядывал ни единый сын земли.
Внимай же повелению моему!
Ты отыщешь скипетр Короля Прокаженных и доставишь его мне. И тогда я верну тебе милость мою, и народ воздаст тебе все почести, и когда придет смертный час твой, я, Пра-Бард Сомдеца, царь царей, великий, я прикажу сжечь тело твое на костре из красного дерева и сандала, как приличествует князю дома моего. Я кончил».
Прочитав императорское послание, Лакон-Тай огляделся вокруг, словно только что очнувшись от тяжелого сна.
– Священное озеро Тули-Сап! – произнес он глухим, взволнованным голосом. – Это там, куда, говорят, не может теперь проникнуть человек, потому что реки кишат крокодилами, а леса – гигантскими человекообразными обезьянами. Развалины Города Прокаженных… Говорят, тот, кто переступит порог ворот этого города, погиб безвозвратно, потому что в этих развалинах ютятся мириады ядовитых змей. Говорят, там живут злые призраки, кровожадные тени каких-то чудовищ. Они, эти призраки, сторожат храм, где стоит монумент Короля Прокаженных…
Ну, что же? Или так, или этак…
Гонец императора, молча присутствовавший при прочтении послания, подал признаки жизни, сказав Лакон-Таю:
– Итак, что должен сказать я повелителю?
– Скажи, – ответил старик, – скажи, что верный слуга его сегодня вечером отправляется в далекий путь и не вернется, если не отыщет скипетра последнего короля народа Прокаженных! Иди!
И гонец исчез.
В тот же вечер маленький караван из вернейших, испытанных слуг Лакон-Тая, вооруженных с ног до головы, шел по направлению к Верхнему Сиаму, поднимаясь вверх по течению реки Мэ-Нам.
В огромной, довольно тяжелой барке, медленно подвигавшейся под дружными ударами массивных двуручных весел, с которыми управлялись опытные гребцы из старых соратников Лакон-Тая, находились сам старый вождь, его красавица дочь Лэна-Пра и молодой европейский врач.
Старик дремал в небольшой каюте. Лэна-Пра и Роберто сидели на носу барки и оживленно разговаривали.
– Я не помню даже лица моей покойной матери, – говорила задумчиво девушка, – но мне грезятся далекие страны Запада, тех краев, где родилась давшая мне жизнь… И меня тянет туда.
– За чем же дело стало? – отозвался Роберто. – Вот лишь бы только удалось нам отыскать этот таинственный Город Прокаженных и мистический скипетр. Тогда Лакон-Тай снова обретет милость повелителя. А тогда это будет уже вашим делом, Лэна, уговорить его отпроситься поехать в Европу. Предлог можно отыскать всегда, а важно лишь выбраться из пределов досягаемости… И ваш отец, и вы найдете в Европе новую родину или, во всяком случае, отыщете убежище, где вам не будут грозить никакие беды.
Девушка вздрогнула.
Читать бесплатно другие книги:
