Нью-Йорк Резерфорд Эдвард
– Спасибо, доктор. Побудете здесь?
– Конечно.
Они находились в нижнем вестибюле.
– Я скоро приду.
Через секунду врезался второй самолет.
Карузо прождал долго. Пожарные зашли и вышли. Они были храбрые ребята, но, судя по их действиям, столкнулись с серьезной проблемой. Начальник так и не появился.
В 9.25 телефон зазвонил снова. Номер был незнакомый. Горэм нетерпеливо утопил кнопку, желая поскорее отделаться.
– Солнышко? Ты меня слышишь?
– Мэгги! Ты где?
– Я во Всемирном торговом центре!
– Это я знаю! В какой башне?
– В Южной! Я уже звонила, но чертов телефон вырубился, и тут один добрый человек одолжил мне свой. Ты сам где?
– На Черч-стрит, около Чеймберс. Мэгги, я не поеду в Бостон, ты слышишь? Я был псих! Я люблю тебя!
– Ох, слава богу, Горэм! Я тебя тоже люблю! Я спускаюсь по лестнице, но это морока. Здание малость перекосило.
– Я иду за тобой!
– Не надо, солнышко! Пожалуйста! Я даже не знаю, где нахожусь. Ты меня не найдешь, мы разойдемся, и я тебя тоже не найду. Стой, где стоишь. Я иду. Здание же не рухнет!
– Тогда просто не отключайся.
– Солнышко, телефон нужен хозяину. Я перезвоню. Жди там и обними меня покрепче, когда выберусь!
– Ладно! Но, Мэгги… – (Вызов завершился.) – Я люблю тебя, – сказал он в безжизненный телефон.
К 9.40 доктор Карузо рассудил, что если он хочет помочь, то лучше ему оглядеться и оценить ситуацию самому. Он находился в верхнем вестибюле, когда услышал глухой удар и не сразу понял, что это такое. Через несколько секунд послышалось еще два.
Тела. Из Северной башни. Он догадался, в чем дело. Люди угодили в капкан, и жар стал невыносимым. Выбор был невелик: гори заживо или прыгай. Он читал о людях, которые выжили после прыжка с крыши, но тут был другой случай: эти тела падали с высоты тысячи футов. Подсчитать легко. При ускорении в тридцать два фута в секунду удар о твердую поверхность получится очень сильным. Карузо сомневался, что сознание сохранится до самого конца, но смерть наступит мгновенно. Сам он, возникни перед ним такой выбор, предпочел бы прыгнуть. Но звук… Он постарался отгородиться от него.
– Вот он где, мой доктор! Решили, что я про вас забыл! – Ирландское лицо начальника пожарного расчета чуть раскраснелось от трудов. – Готовы помочь?
– Разумеется.
– В таком случае, док, ступайте в церковь Троицы. Там есть гражданские, которым вы можете понадобиться, да и мои ребята тоже. Пойдете?
– Уже иду.
Карузо вышел на Либерти-стрит и зашагал по Бродвею на юг, радуясь случаю сделать хоть что-нибудь. Надо позвонить и успокоить жену. Она будет названивать в офис. И пока она этим и занималась, ему вдруг пришло в голову связаться с риелтором и сказать, что они передумали насчет проклятого дома на Парк-авеню. Он больше не хотел там жить.
Было около десяти. Почему она так долго? Горэм смотрел на башню. Северная полыхала вовсю, но Южная больше окуталась дымом. Несколько раз до него донеслись взрывы с нижних этажей. Газ или электрооборудование? Он сообразил, что это могло быть и самолетное топливо, которое стекло вниз, скопилось заново и вдруг рвануло. Кто может знать? Но каков бы ни был источник этих звуков, главной бедой Южной башни сейчас представлялся не огонь, а дым.
Почти десять. Она должна появиться в любую секунду.
Телефон зазвонил.
– Эй, солнышко, это я.
– Слава богу!
– Со спуском получилось целое путешествие.
– Мэгги…
– Что это?
Он не мог оторвать взгляд от верхней части Южной башни. Что-то происходило. Казалось, верхушка накренилась, пошла ходуном.
– Мэгги, где ты?
Башня выровнялась, но только потому, что ниже сдвинулось что-то еще. Внезапно крыша начала проседать.
– Все в порядке, Горэм. Я внизу и…
– Мэгги…
Молчание. Мертвая тишина. Верхушка огромного здания тронулась вниз. Он в жизни не видел ничего подобного – разве только в кино да в старой хронике. Снос высотных домов посредством управляемого взрыва. Поражало, как они складывались, словно гармошка. Именно это и происходило сейчас. Южная башня проваливалась внутрь самой себя.
Но удивительно медленно. Так медленно, что у него не укладывалось в голове. Башня опускалась секунда за секундой, как в замедленной съемке. Одна секунда, две, три, четыре… Верхушка тонула с величественной, выверенной скоростью, а снизу с неспешным ревом, подобным рокоту водопада, расходилось огромное облако серой пыли.
– Мэгги!
Ни звука.
Земля начала дрожать. Он чувствовал это подошвами. Чудовищный клуб пыли покатился к нему, как поток раскаленных вулканических газов. Надо бежать. У него не осталось выбора. Ему не устоять. Он укрылся на Чеймберс-стрит, надеясь, что пыльный вал не перекатится через крыши и не накроет его. Но грохот длился все девять бесконечных секунд, пока падала башня, и пыльная туча, словно зажившая своей жизнью, росла, дробилась и снова росла, заполняя собой все улицы и не оставляя просвета.
Он слышал, как люди бежали на север, многие задыхались. Чуть выждав, он расстегнул верх рубашки, натянул ее, как маску, на голову и попытался продвинуться на юг, в самую пыльную бурю. Он давился и ничего не видел. Наконец, последовав примеру остальных, он отступил по улице до места, где воздух был немного чище. Там он уселся на тротуар и начал безнадежно всматриваться в серые силуэты, которые шли подобно теням из Аида. В конце концов, его жена могла быть среди них.
И через десять минут она приблизилась.
– Надеялась, что найду тебя здесь, – сказала она.
– Я думал…
– Я только-только вышла из здания, когда оно начало рушиться. Наверное, поэтому и связь прервалась. Мы толпой ввалились в кафе, чтобы укрыться от пыли, но я пошла сюда сразу, как смогла. У тебя ужасный вид.
– А у тебя отличный. – Он обнял ее.
– Я малость испачкалась.
– Ты жива.
– По-моему, большая часть вышла. Правда, я не знаю, что с теми, кто выше, над пожаром.
– О боже!
– Что такое?
– Кэти Келлер! Она сказала, что утром у нее какая-то встреча в Финансовом квартале. У тебя есть ее номер?
– Вроде да.
– Давай попробуем позвонить.
Но им никто не ответил.
Вампумный пояс, который с утра переходил из рук в руки, а ныне по-прежнему охватывал талию Сары Адлер, находившейся на самом верху, смотрелся отлично. Белые и цветные ракушки были такими же яркими, как тот далекий день, когда попали на нитку. Умеющий читать прочел бы любовно сотканное послание, которое гласило: «Отцу Бледного Пера».
И когда наросло пекло, а огромная башня пошатнулась и просела, жар сделался настолько сильным, а давление массивного обрушения таким мощным, что вампумный пояс, как и все вокруг, снизу и сверху, разлетелся в мелкую, почти невидимую пыль. На какое-то время она зависла над основанием исчезнувшей башни. Но вот ее подхватил ветер, который добрее людей, и вознес высоко – все выше и выше над водами бухты, городом и уходящей на север великой рекой.
Эпилог
Они сидели в кафе. День был погожий. Горэм взглянул на здание Метрополитен-оперы и улыбнулся дочери. Он видел, что она готовит подвох, но ждал, когда скажет сама.
У нее был серьезный вид.
– Пап!
– Да, дорогая.
– По-моему, у меня СДВ[108].
– Да ну? Как мило!
– Нет, папа! Я не шучу. Я честно не могу сосредоточиться.
– Что ж, прискорбно слышать. И давно это выяснилось?
– Наверное, в этом году.
– Ты не усматриваешь связи со всеми тусовками, куда ты ходила?
– Пап, давай серьезно.
– Я серьезен. Послушай, Эмма, я должен тебе кое-что сказать. У тебя не может быть СДВ.
– Откуда ты знаешь?
– Вот смотри. Утром я заставил тебя посмотреть две огромные картины Шагала у входа в музей. Тебе было трудно?
– Да.
– Я не имею в виду, что ты всю дорогу через парк ныла и не хотела смотреть на проклятый оперный театр – между прочим, очень красивый, много лучше, чем старый, но бог с ним. Я спрашиваю: смогла ли ты рассмотреть Шагала и проникнуться?
– Мне было очень трудно.
– Ничего подобного. Я наблюдал.
– Так нельзя! Ты хуже мамы.
– Вау! Впечатляющее оскорбление. – Он серьезно взглянул на нее. – Эмма, ты должна понять. Синдром дефицита внимания существует. У некоторых он есть, и если это действительно так, то шутки в сторону. Но в вашей школе на него жалуется половина ребят. С чего бы вдруг?
– Дают дополнительное время на экзаменах.
– Правильно. Это мошенничество. Родители говорят врачам, что подозревают у детей этот синдром, врачи соглашаются, и вскоре он уже есть у всех, так что можно получить дополнительное время и улучшить оценки.
– Разве это плохо?
– Плохо. А еще я знаю про жульничество с риталином.
– То есть?
– Риталин – препарат, который обычно назначают при СДВ. Он улучшает концентрацию. Кроме того, он полезен тем, что позволяет бодрствовать круглые сутки и помогает студентам, когда приходится зубрить всю ночь. И вот школьники, которые якобы страдают СДВ, получают риталин и продают его студентам. По-твоему, я об этом не знаю?
– К чему это все?
– К тому, что если начинается какая-то перепродажа, то хорошего мало.
– А мама не говорит, что у меня нет СДВ.
– Что же она говорит?
– Что не знает.
– Мама – юрист.
– Ты думаешь, что самый умный.
– Я плачу за твою школу. И за репетиторов. В прошлом году тебя двое подтягивали по математике и естествознанию, а третий готовил к отборочному тесту[109]. Скоро появится новый – для подготовки к колледжу. Мама заставит. У тебя столько репетиторов, что, черт побери, не понимаю, зачем оплачиваю школу! Но я не собираюсь оплачивать СДВ. Это исключено. И позволь мне сказать еще кое-что. В Америке полно детей, у которых нет дорогих репетиторов, и они сидят и готовятся без всякой помощи.
– Но они не поступают в лучшие колледжи.
– Тут ты ошибаешься. Я очень рад, что некоторые поступают.
Горэм покачал головой. Конечно, можно возразить, что все это он навлек на себя сам. Он баловал детей именно потому, что желал им лучшего, и теперь пожинал плоды. Но дело было не только в детях, которые чуть испорчены, но в целом нормальны. Ему казалось, что Нью-Йорк – верхушка айсберга и проблема намного шире и глубже.
Допустим, ребенок заболел. Сразу – антибиотики. Тут дело не в Нью-Йорке и даже не в Америке. Друзья Горэма из Европы говорили, что в государственной медицине делают так же: назначат ребенку антибиотики – и не знают горя. Одна беда: что будет с естественным иммунитетом? Рано или поздно до них доберется новая зараза, которая устойчива ко всем антибиотикам.
Неприятности недопустимы. Ничто не вправе пойти наперекосяк. Да, в спорте еще сохранилась прежняя американская крутизна, но не мало ли будет?
– Не может быть. Ты запрещаешь СДВ, – сказала Эмма.
Но Горэм подумал, что в глубине души она довольна. Детям нравится слышать «нет». Он вспомнил, как сын однажды, еще малышом, сказал о другом мальчонке: «Пап, за ним вообще никто не смотрит. Родителям все равно, и он делает что хочет». В этом скрывалась мудрость.
– Пошли обратно через парк, – предложил он.
– Пешком? Давай.
Но сперва небольшой крючок, подумал он. Немного пройтись по Семьдесят второй. Красивая улица, одно удовольствие. Когда они дошли до Сентрал-Парк-Уэст, Горэм остановился и указал на «Дакоту».
– Знаешь, кто там жил?
– Скажи.
– Джон Леннон. «Битлз».
– Точно, я знала. Его там застрелили. А его жена Йоко Оно разбила в парке напротив красивый садик.
– Ты бывала там?
– Я же знаю, что ты все равно поведешь.
– Еще бы! Конечно поведу.
Они перешли через Сентрал-Парк-Уэст и вступили в парк. Горэм подвел Эмму к входу в сад Йоко Оно.
– Он называется «Земляничные поля», в честь битловской песни, – сообщил он.
– Ясно.
– А теперь посмотри на памятную табличку на земле. Что там написано?
– «Представь себе».
– Точно. Это тоже в честь песни. – И Горэм намычал начало.
– Пап, тебе правда не стоит петь.
– В ней говорится, что все должны жить в мире. Пожалуй, она вообще о многом важном для Джона Леннона. Но подлинный смысл отчасти экзистенциальный. Ты сможешь изменить мир, если готов представить что-нибудь лучше. Ты должен вообразить. Улавливаешь?
– Ну раз ты так говоришь…
– Да, говорю.
Они обошли вокруг сада.
– Когда-то здесь водились олени.
– Как и во всем Уэстчестере.
– Верно. На Манхэттене были сплошь индейские охотничьи угодья, когда пришли голландцы. Твои, между прочим, предки.
– Да, папа. – Она закатила глаза, но с улыбкой. – Я в курсе. Мой род происходит от голландцев, англичан и еще не знаю кого.
– Бродвей был в основном индейской тропой. А другая тянулась на восток от Центрального парка.
– Классно. Я обязана все это знать?
– По-моему, да.
– Что-нибудь еще?
Горэм помолчал. Он думал.
– Забавно, что это место названо «Земляничными полями» в честь песни, потому что изначально здесь запросто могла расти земляника. Ты хоть раз ела лесную землянику?
– Вряд ли.
– Это надо при случае исправить. Устроим пикник и будем есть лесную землянику.
К его удивлению, эта мысль ей понравилась.
– Можно. Пикник! – Она взяла его под руку. – Точно устроишь? Обещаешь?
– Честное слово.
Они пошли через парк. Солнце припекало. Горэм больше не читал нотации, и Эмма была ужасно рада просто идти с ним рядом и молчать.
Он подумал, что у него хорошие дети. Все, что им нужно, – вызов. Взять их друзей. Ли, например, китаец, а поступил в Гарвард. А те, кто за последние десятилетия выбился в мэры? Фьорелло Ла Гуардиа, Эд Коч, Дэвид Динкинс, Руди Джулиани – еврей, чернокожий, итальянец… Все они тяжким трудом вырвались из нищеты. Нравится это или нет, но какая история для великого города! Среди друзей его детей было множество выходцев из богатых семей, двумя поколениями раньше селившихся в Нижнем Ист-Сайде. Американская мечта была не мечтой, а реальностью. Люди искали свободы и пусть с великим трудом, но обретали ее. Для этого нужна протестантская трудовая этика. И еще – держать нос по ветру.
Он вспомнил доктора Карузо, который один раз в неделю вел в своей клинике в Бронксе бесплатный прием. Об этом мало кто знал. Но тот же Карузо блестяще воспользовался рыночным бумом и в 2008-м продал акции по наивысшей цене. Купил особняк на Парк-авеню, стоивший кучу денег. По стечению обстоятельств тот тип, что в итоге приобрел квартиру 7В, был обвинен в мошенничестве.
– У нас такое впервые, – заметил Ворпалу Горэм. – Раньше у нас не было преступников. И кто бы мог подумать? – Он покачал головой. – Денег-то было в шесть раз больше, чем нужно!
К счастью, Ворпал не уловил иронии.
Через два года после трагедии 11 сентября Горэм Мастер ушел из банка, и когда это произошло, ему показалось, что нет ничего естественнее. Все случилось однажды за обедом.
Они с Мэгги взяли за правило раз в несколько месяцев видеться с Хуаном и Джанет, и вот одним воскресным днем, когда они пришли к Кампосам, Хуан за поздним завтраком обронил, что из всех магистров – выпускников Колумбии единственный, с кем было бы любопытно встретиться, – Питер Кодфорд.
– Это можно устроить, – ответил Горэм, и когда Питер оказался в городе, Горэм с Мэгги пригласили их всех на обед.
Состоялась радостная встреча трех старых друзей. Питера особенно заинтересовала деятельность Хуана.
– Мне очень любопытно твое мнение об Эль-Баррио, – сказал он за десертом, – так как мы с Джуди организуем фонд для центральных районов больших городов[110] Америки. Мы хотим выявить общенациональные проблемы, и Эль-Баррио – замечательное зеркало.
– Теперь понятно, что ты и впрямь разбогател! – рассмеялся Хуан.
– Если добился финансового успеха, то приходится решать, что делать с деньгами. Но мой вклад положит фонду только начало. Важнейшей задачей будет привлечение новых средств. Думаю, нашей администрации отчаянно нужен банкир.
– Может быть, Горэм подойдет, – сказала Мэгги.
– Серьезно? – Питер повернулся к Горэму. – Тебе это интересно? Я не смогу платить тебе столько же, сколько ты получаешь в банке, но задача действительно увлекательная. – Он глянул на Джуди, и та с улыбкой кивнула. – Давай обсудим – я с удовольствием, если хочешь.
Через полгода Горэм стал первым исполнительным директором Фонда Кодфорда. Вкупе с доходом от банковских акций и окладом, который ему назначили в фонде, на жизнь хватало. Теперь он зарабатывал намного меньше, чем Мэгги, но что с того?
И Горэм достиг блестящих успехов. За годы работы в банке он приобрел колоссальный опыт, но искреннее радение о деятельности фонда превратило Горэма в отличного пропагандиста его целей, и он открыл в себе талант к привлечению средств. Он в жизни не был так счастлив. Год назад ему даже воздали почести на приеме в городской администрации.
– Но впереди еще долгий путь, – сказал он Мэгги. – Я не успокоюсь, пока не заставлю раскошелиться Ворпала и Бандерснатча.
– Обработаем их вместе, – пообещала она.
Когда они подошли к дому, Горэм чмокнул Эмми в щеку:
– Спасибо, что сходила со мной взглянуть на Шагала.
– Это было занятно. Ты что, не идешь домой?
– У меня есть дельце. Вернусь через полчаса.
– Ладно, папа, – улыбнулась она. – Спасибо.
Горэм пошел по Парк-авеню. Дельца не было никакого, просто хотелось еще немного пройтись. Парк-авеню выглядела великолепно. Никто и не подумал бы, что на дворе тяжелые времена – не такие, признаться, плохие для юристов, хотя за последние полтора года семейный капитал значительно уменьшился. Но многим приходилось трудно.
Впрочем, если задуматься, то в двух крупнейших финансовых центрах – Нью-Йорке и Лондоне – так было веками: непрекращающийся цикл падений и взлетов, расцвета и рецессий. Иные падения оказывались глубже других. Депрессия была глубочайшим. Но эта прекрасная улица никуда не исчезла.
Бедные иммигранты по-прежнему прибывали, обретали вожделенную свободу и преуспевали.
И скажем честно: на фоне бунтов, жестокостей и даже предрассудков былых эпох Нью-Йорк, при всех его недостатках, стал намного добрее, чем прежде.
Большое Яблоко. Считалось, что это выражение явилось из шестидесятых. На самом деле оно было родом из двадцатых и тридцатых годов, но какая разница? И что оно означало? Горэм думал, что подразумевалась возможность откусить здоровый кусок. Другие говорили, что это намек на яблоко, которым соблазнили Адама. Несомненным было и то, что в Нью-Йорке всегда царил дух материализма, но он также был городом превосходства, музыки, живописи, бесконечных возможностей.
Горэм поравнялся с модным магазином и с удивлением обнаружил, что в оформлении витрины использована работа Теодора Келлера. Получилось бесподобно. Ему стало очень приятно.
И это навело его на мысли о Кэти Келлер. Кэти Келлер добилась больших успехов.
Не ограничившись кейтерингом, она открыла ресторан на севере округа Уэстчестер. Воскресными уик-эндами они с Мэгги часто туда захаживали.
Он хорошо помнил панику, которую испытал в тот ужасный день, когда рухнули башни. Кэти, к счастью, находилась в Финансовом центре напротив, но прошли часы, прежде чем они до нее дозвонились.
В тот страшный день погиб только один человек, которого он знал лично. Старая Сара Адлер. Если бы не она, то он и сам бы оказался во Всемирном торговом центре, в офисе хедхантера, быть может запертым в смертельной ловушке. Но если никто не мог знать, спасла ли она его физически, то в прочих смыслах – спасла.
Сара Адлер погибла. От нее, как и от тысячи других, не осталось следа. Полное и окончательное исчезновение.
Но не абсолютное. Ее помнили. Всякий раз, когда Горэм смотрел на огромный небесный пробел, где стояли башни, он вспоминал о ней с благодарностью и любовью. И точно так же помнили о тысячах других.
И он был рад, что на месте башен вырастет новая – Башня Свободы, ибо считал, что в ней воплотится самая суть Нью-Йорка. Не важно, насколько тяжела жизнь. Ньюйоркцы никогда не сдавались.
Он продолжил путь. Прошел мимо «Уолдорф-Астории» и офисного анклава вокруг прекрасной, в византийском стиле, церкви Сент-Бартоломью. Близилось время ланча, и перед входом в один из банков заиграл джаз. Люди стягивались послушать: кто стоя, кто сидя.
До чего хорошо на солнышке! Даже в Нью-Йорке бывает, что время приостанавливает свой бег.
И вдруг до Горэма дошло. «Земляничные поля», с которых он пришел, и Башня Свободы, о которой он думал, взятые вместе, разве не содержали они слова, говорившие об этом городе все, слова, которые только и были важны? Ему показалось, что да. Два слова: в одном – призыв, во втором – идеал, приключение, необходимость. «Представь», – сказал сад. «Свободу», – подхватила башня. Представить свободу. В этом был дух, завет его любимого города. На самом деле ничего другого не нужно. Возмечтай и сделай. Но сперва возмечтай.
Представь. Свободу. Отныне и навсегда.
Благодарности
Готовясь к написанию этого романа, я изучил великое множество книг, статей и других материалов. Ниже я, в частности, с удовольствием благодарю следующих людей.
Сердечная благодарность профессору Кеннету Т. Джексону за исключительно любезное и доброжелательное общее руководство, а также за «Энциклопедию Нью-Йорка», которая занимает на моем столе почетное место рядом с замечательным «Готэмом» Эдвина Дж. Берроуза и Майка Уоллеса.
Вот уже тридцать лет я нахожусь в неоплатном долгу перед кураторами и сотрудниками Нью-Йоркской публичной библиотеки, а также благодарю за любезную помощь всех представителей Музея Нью-Йорка, Нью-Йоркского исторического общества, Национального музея американских индейцев, музея «Саут-Стрит-Сипорт», Квартирного музея Нижнего Ист-Сайда, Музея иммиграции на Эллис-Айленде и выражаю отдельную благодарность Кэрол Уиллис за помощь и экскурсии по Музею небоскребов.
Одной из величайших радостей моей профессиональной деятельности является возможность сотрудничать с выдающимися историками, учеными и экспертами. Люди, перечисленные ниже, любезно прочли фрагменты – иной раз сотни страниц – моей рукописи, внесли поправки и дали бесценные советы. Итак, я имею часть поблагодарить Грэма Рассела Ходжеса, профессора раннего периода истории Америки из Колгейтского университета; Эдвина Дж. Берроуза, профессора истории из Бруклинского колледжа, Городской университет Нью-Йорка; Кристофера Грея, сотрудника Бюро городской истории и колумниста «Городских пейзажей» из «Нью-Йорк таймс»; Барри Морено, куратора Мемориальной библиотеки Боба Хоупа на Эллис-Айленде; рабби Роберта Орканда из храма Бет Израэль, Уэстпорт, штат Коннектикут; Марка Фелдмана из Уэстона, штат Коннектикут. Все возможные недочеты остаются целиком на моей совести.
Особая благодарность Дэну Макнерни за его бесценную научную помощь. И хотя выделенный объем не позволяет перечислить многих людей, предоставлявших мне помощь, поддержку и информацию по ходу вынашивания этой книги, я хочу особо выделить следующие имена: Тереза Хейвелл Картер, Сэм Делгадо, Гарри Морган, Джоан Морган, Майлз Морган, Мария Пэшби, Мишель Келлнер Перкинс, Эд Рейнольдс, Уинтроп и Мэри Резерфорд, Сьюзен Сигал, Тим Смит и покойная Изабелла Х. Уоттс.
Многократно благодарю Марка Моргенфелда за любезную подготовку карт и Хейди Бошофф – опять же за исключительно грамотную обработку рукописи.
Наконец, как обычно, я благодарю моего агента Джил Кольридж, без которой я бы пропал, моих замечательных редакторов Оливера Джонсона из «Century» и Уильяма Томаса из «Doubleday», чьи образцовые скрупулезность и творческий подход к проблемам значительно улучшили исходный вариант, а также Шарлотту Хейкок из «Century» и Мелиссу Даначко из «Doubleday» за доброжелательную и терпеливую обработку рукописи на последних этапах.
Читать бесплатно другие книги:
