Вы друг друга стоите Хогл Сара

Sarah Hogle

YOU DESERVE EACH OTHER

Copyright © 2020 by Sarah Hogle All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition published by arrangement with G.P. Putnam’s Sons, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC.

© Осьминина А.С., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Отзывы

Эта книга – безупречная порция нежности и веселья. Мастерски написанная милая комедия с неповторимым стилем и красочными персонажами. Николас! Экстаз! Мы влюблены.

– Кристина Лорен, автор книги «The Honey-Don’t List»

Смешная до слез и одновременно трогательная, одна из моих любимых книг года.

– Дженнифер Л. Арментроут, автор серии книг «Жду тебя»

Щемяще-нежная и смешная история о том, что путь к «жили долго и счастливо» редко бывает прямым и простым. Все, когда-либо состоявшие в отношениях, узнают в книге частичку себя. Эта история наполнена эмоциями, юмором и сексуальным влечением – настоящий удар по чувствам.

– Лисса Кей Адамс, автор книги «The Bromance Book Club»

Проницательный и остроумный взгляд на жизнь, показывающий, что добиться успеха в отношениях можно только трудом и что в основе романтических отношений лежит верность себе и друг другу. Я проглотила книгу за один присест. Освежающий дебют, будете читать запоем!

– Саманта Янг, автор книги «Fight or Flight»

Язвительная героиня, невероятно забавные беззлобные шутки вместе с чудаковатыми персонажами – вы будете смеяться от души.

– Мейси Эйтс, автор книги «Secrets from a Happy Marriage»

Я не могла оторваться от этой нетривиальной, проникновенной и одновременно уморительной книги! Сара Хогл – мастер комедийных диалогов, и книга прямо искрит от сексуального напряжения; я болела за Наоми и Николаса с самой первой страницы.

– Кристин Рокуэй, автор книги «How to Hack a Heartbreak»

Безумно смешная и невероятно душевная история любви. Я в полном восторге!

– Кэти Макгэрри, автор книги «Эхо между нами»

Пролог

Наверное, сегодня вечером он меня поцелует.

А если нет, я просто умру. Это наше второе свидание, мы сидим в машине на парковке кинотеатра под открытым небом, притворяясь, что смотрим фильм, а сами украдкой поглядываем друг на друга. Фильм длится чуть больше двух часов, и уже целый час и пятьдесят пять минут потрачены зря, мы так и не поцеловались. Не считайте меня совсем отчаявшейся, но, получается, я наложила столько косметики чуть ли не на треть себя, а на его рубашке ничего не останется? Если все пойдет по плану, домой он поковыляет растрепанный и так густо измазанный моим хайлайтером космического сияния, что сможет отражать свет фар. И еще неделю будет пахнуть моими феромонами, даже если насквозь протрет себя мочалкой.

На намеки я не скупилась: облизывала губы, прикусывала, просто невзначай касалась, всячески привлекая внимание, – совет, вычитанный в «Космополитене». И этот блеск для губ специально разработали в лаборатории, чтобы он магнитом притягивал губы других мужчин, действенный, как распушивший хвост павлин. Низменные инстинкты Николаса просто не смогут сопротивляться. Но блеск также притягивает и мои собственные волосы, и я постоянно чувствую чудовищный вкус лака самой сильной фиксации, от которого слезятся глаза, но иногда красота требует жертв. И кроме всего прочего, моя левая рука изящно покоится на сиденье ладонью вверх, на случай, если он захочет взять ее и никогда больше не отпускать.

Но все мои надежды начинают рушиться, когда он смотрит на меня, а потом быстро отводит взгляд. Может, он из тех, кто ездит в кинотеатры, чтобы как раз фильмы и смотреть. Или, как ни гоню я эту мысль, он просто не чувствует того же. Если так, то сладкоречивые красавцы уже, бывало, высаживали меня у дома и, как раз когда я думала, что все идет хорошо, исчезали, на прощание поцеловав в лоб.

А потом я вижу: вот он, знак, не зря я ела волосы весь вечер! Знак принял форму пустой обертки из-под мятной жвачки в держателе для стаканов. Я осторожно принюхиваюсь и – о да! – запах мятной свежести! Снова проверяю обертку, и все оказывается даже лучше – их там две! Кто просто так берет две жвачки сразу?

Боже мой, сидящий рядом мужчина так прекрасен – я почти уже верю, что сама каким-то образом заманила его сюда! В Николасе мне нравится все, каждая мелочь. Он не выжидал три дня после первого свидания, а позвонил сразу. Все сообщения написаны без ошибок и непристойных фотографий. Да я уже хочу забронировать зал для свадебной церемонии!

– Наоми? – зовет он, и я моргаю.

– А?

Он улыбается, и так очаровательно, что я тоже улыбаюсь.

– Ты здесь?

Нет, потому что любуюсь его профилем и совсем потеряла голову – ведь это самое начало… чего? Я даже не могу сказать «отношений». У нас было всего два свидания. Наоми, соберись.

– Часто выпадаешь из реальности? – предполагает он.

Я чувствую жар от вспыхнувших румянцем щек.

– Ага. Прости. Иногда люди заговаривают со мной, а я даже не слышу.

– А ты забавная, – еще шире улыбается он. – И симпатичная.

Он считает меня симпатичной? Сердце ёкает, в груди разливается тепло. Мысленно я благодарю накладные ресницы и блузку с глубоким, но все еще элегантным вырезом.

Он рассматривает меня, наклонив голову набок.

– Я говорил, что фильм закончился.

Оборачиваюсь к экрану. И правда. Понятия не имею, что там было в конце, да и сам сюжет не опишу. Кажется, что-то романтическое, но кому какая разница? Романтика в этой машине гораздо интереснее. Остальные зрители уже разъехались, оставив нас одних, и мое воображение не преминуло этим воспользоваться. Произойти может все, что угодно. Ведь здесь только мы с Николасом и…

И розовый кардиган, аккуратно сложенный на заднем сиденье, явно женский – и не мой.

У меня внутри все оборвалось, но Николас, проследив за моим взглядом, поспешил пояснить:

– Это для моей мамы.

Но окончательно я верю, когда он вытаскивает из-под кардигана открытку, в которой рядом с поздравлением написано: «Люблю тебя, мама!» В душе все ликует.

– Это так мило, – говорю я, особенно остро ощущая его близость в замкнутом пространстве машины.

Внутри трепещет рой взволнованных бабочек, на глаза постоянно попадаются обертки из-под жвачки. Фильм закончился, так чего же мы ждем?

– Спасибо, что привез меня сюда. Таких кинотеатров сейчас мало осталось. Наверное, всего пара штук на всю среднезападную часть США. – А еще сложнее найти тот, что работает круглый год. К счастью, как посетителям, решившимся на подобное безумство в январе, нам дали бесплатный обогреватель. А с парой пледов необычное зимнее свидание оказалось и вовсе на удивление уютным.

– Вообще-то в штате их восемь, – сообщил он тут же, не задумываясь. Впечатляет. – Есть хочешь? Здесь недалеко киоск, у них лучший замороженный йогурт – ты такого никогда не пробовала.

Замороженный йогурт я не очень люблю (особенно зимой), но мы еще плохо знаем друг друга, поэтому я должна быть само очарование, и если хочу добиться и третьего свидания, нужно показать, что вкус у меня непритязательный. Я просто Наоми, со мной легко и приятно погулять и уж точно приятно встречаться. Может, он поцелует меня после порции замороженного йогурта. И, возможно, расстегнет пару пуговичек на своей рубашке.

– Звучит отлично!

Но он не торопится пристегиваться и заводить машину, медлит, нажимая на кнопки радио, пока не находит жизнерадостную песню в стиле инди, You Say It Too. И я понимаю, что все это время он был таким тихим не потому, что я ему неинтересна, а потому, что он нервничал – как удивительно, ведь все это время от него исходила такая уверенность. Воздух искрит от напряжения, и от предчувствия пульс бешено выстукивает ритм: «Да! Да! Да!»

– Ты прекрасна, – серьезно говорит Николас, повернувшись ко мне. Он колеблется, прикусывает щеку изнутри, и я не могу поверить, что из нас двоих он волнуется сильнее. При его приближении сердце пропускает удар. Склонившись еще ближе, он задерживает взгляд на моих губах, приоткрыв свои, и вот – я уже не могу никого вспомнить, он затмил всех, с кем я когда-либо встречалась. Он умен, очарователен и просто совершенно идеален.

Из-за вставшего в горле комка дышать тяжело, а Николас уже касается моих волос, нежно притягивая мою голову к себе. Он наконец преодолевает последние сантиметры между нами, и во мне загораются предвкушение, изумление – будто от падающей звезды, и у этой звезды есть имя: Николас. По венам струится ощущение невероятной правильности происходящего.

Он целует меня, и я чувствую, что пропала, – именно так я себе это и представляла.

Что за волшебный, невероятный вечер.

Глава первая

Что за отвратительный, просто чудовищный день. Дождь тарабанит по лобовому стеклу машины моего коллеги, тоже чудовищной, которая пахнет холодной картошкой фри и соснами. Леон постукивает пальцами по рулю, подавшись вперед в попытке разглядеть за окном хоть что-нибудь. Щетки стеклоочистителя работают на предельной скорости, но дождь льет так, будто кто-то разрезал небо прямо посередине и из прорехи вниз c грохотом хлынул океан.

– Еще раз спасибо, что подвез.

– Конечно, обращайся.

Я вдыхаю запах сосны; каким бы ароматизатором ни побрызгал Леон в салоне, теперь этот дух будет преследовать меня весь день. О Леоне я знаю немного, так что вполне вероятно, что в багажнике лежит труп, а освежитель с сосновым запахом просто для маскировки.

– Какой сильный ливень, – говорю я. За Брэнди пораньше приехала сестра, поэтому она помочь не смогла, а Зак сегодня был на мотоцикле, о чем, уверена, уже сто раз пожалел. Подвезти меня предложила и Мелисса, явно надеясь на мой отказ, поэтому так я и сделала. Иногда я себя ненавижу за это желание по-прежнему нравиться ей. С тех пор как я познакомила ее с другом моего жениха, который оказался тем еще бабником, она обращалась со мной очень холодно – решила, что мы с Николасом с самого начала знали, что он такой, и специально уничтожили ее веру в мужчин.

– Да, говорят, неделю не остановится.

– Не повезло детишкам на Хэллоуин.

Леон на мгновение поворачивается ко мне, но тут же вновь переводит взгляд на дорогу – или на то, что от нее осталось. Честно говоря, не представляю, как он может вести машину, потому что лично я не вижу ничегошеньки. Вокруг вообще может быть поле, а не город, я бы и не заметила. Уже самый конец октября, пять градусов тепла. На прошлой неделе я ходила в шортах. А еще за неделю до этого было так холодно, что чуть снег не пошел. Осень в Висконсине просто прелесть.

– Ты будешь раздавать сладости? – спрашивает Леон.

Вопрос скорее риторический. Я люблю сладости и детей, особенно несносных маленьких мальчишек, потому что они забавные. И осень тоже люблю. Весь месяц я пользовалась только золотисто-медными тенями, пытаясь придать векам то же сияние, как когда нежные лучи закатного солнца падают на грядку с тыквами.

В спальне на полу навалены мягкие свитера, в которых я становлюсь настоящим капитаном морей, сапоги до колена и бессчетное множество шарфов. В каждом блюде чувствуется вкус тыквы. А если я ее не ем, то нюхаю, как настоящий тыквоголик, заставив все доступные поверхности в доме свечами с запахом еды. Тыквенный пирог, яблочный пирог, тыквенная приправа, яблочная тыква.

Мой художественный вкус вызывающе, непростительно прост. Частично на него повлияла продавщица в магазине косметики, сказав, что я – сама осень, видимо, из-за моих янтарных глаз и прямых длинных волос цвета ореха пекан. Но я-то знаю, в глубине своей обожающей шапочки души, влюбленно глазеющей на опавшие листья и объедающейся тыквами, что окажись мои глаза и волосы нейтральных оттенков, я останусь простой и скучной. Такая уж ДНК.

И все же у меня нет настроения раздавать конфеты на Хэллоуин. Я даже еще дом не украсила – мое любимое осеннее занятие. Было. Скорее всего, на Хэллоуин я окажусь одна и буду в пижаме на диване смотреть дурацкие передачи, пока Николас играет в приставку в гостях у друга, или же мы придем и ляжем спать в девять, раздав разочарованным детишкам дешевые зубные щетки и зубную же шелковую нить.

– Может быть, – наконец отвечаю я, потому что меня уже ничего не волнует. Катайся я на карусели или составляй список покупок – уровень энтузиазма все равно будет одинаковым. Мысль грустная, но что расстраивает больше всего, так это что делать с этим я ничего не собираюсь.

– Если бы я жил на какой-нибудь оживленной улице, что-нибудь бы приготовил, – отвечает он. – Рядом с моим домом никто и не пройдет.

Такого понятия, как «оживленная улица», в Моррисе в принципе не существует. Городок настолько крохотный, что его с трудом на карте Висконсина разглядишь. У нас и светофоров-то всего два.

Свет фар скачет сквозь дождь, колеса разрезают реки воды, точно Моисей, заставляющий расступиться Красное море. Будь я за рулем, давно бы уже припарковалась где-нибудь и переждала грозу. Но Леону, судя по всему, вполне комфортно. Интересно, он рубит людей на кусочки и складывает их сочащиеся останки в багажник с таким же доброжелательным выражением?

Нет, Леон никогда не давал повода его в чем-либо подозревать. Сейчас мне бы следовало вежливо поинтересоваться, где он живет, или спросить о чем-то еще, но мое внимание приковано к изумрудным цифрам его электронных часов. Дома ли Николас? Господи, только бы его там не было. Наш магазин, «Барахолка», работает с десяти утра до шести вечера, кроме субботы – в этот день он открыт с одиннадцати до семи. Николас работает дантистом в клинике «Проснись и улыбнись» на главной улице Лэнгли, по которой мы сейчас и едем, и заканчивает он в шесть. Обычно я успеваю добраться домой первой, потому что он заезжает к родителям – привезти своей матери кофе, прочитать вслух какое-нибудь непонятное письмо или выполнить любые другие жалобы, о которых она громогласно нудит ему каждый божий день. Больше двадцати четырех часов без любимого сыночка – и все, сбой в системе.

Этим утром оказалось, что у меня спустило шину. Разглядывая масштабы проблемы, я вдруг вспомнила, как год назад Николас заметил, что меня нужно научить менять колеса. Оскорбленная обвинением в предполагаемом невежестве, я поставила его на место, сообщив, что вот уже несколько лет как прекрасно разбираюсь в процессе. Я современная, ответственная и самодостаточная женщина и с собственным транспортным средством справлюсь сама, никакой мужчина не нужен.

Дело в том, что на самом деле я понятия не имею, как менять колеса.

Погода с утра стояла приятная, грозы ничто не предвещало, так что я пошла пешком, что и привело меня в нынешнюю затруднительную ситуацию – в машину Леона, потому что возвращаться на своих двоих я точно не собиралась. Свитер-то кашемировый.

Моя маленькая ложь про собственные умения слегка вышла из-под контроля, когда отец Николаса, приверженец прискорбно устаревших убеждений, высказал мнение, что женщины не умеют менять в машине масло. Я тут же возразила в ответ:

– Я вас попрошу! Лично я постоянно меняю масло! – Не могла же я не вступиться за права женщин. Кто стал бы меня винить? Потом я, кажется, похвасталась, что как-то сама поставила амортизаторы и тормозные колодки и вообще никогда не обращалась к автомеханику. Николас, как мне известно, по природе подозрителен и с тех пор каждый раз, когда с моей машиной что-то случалось, пытался подловить меня. Но профессиональным механиком я «случайно» становлюсь исключительно в рабочие дни, так что в деле он меня никогда не видел. Как преступник, я тайком шмыгаю в «Автомастерскую Морриса» и плачу Дэйву наличными. Дэйв – хороший человек. Он пообещал не выдавать меня и позволил присвоить лавры за свою работу.

В таком ливне каждое здание на улице Лэнгли кажется холодным сизым пятном. Мимо нас проплывает клиника «Проснись и улыбнись» в стиле Клода Моне, и я молюсь, чтобы у Николаса не оказалось ястребиного зрения и он не смог разглядеть меня в чужом автомобиле. Если до него дойдет слух, что на машине я не поехала, он точно спросит почему, а уважительной причины у меня нет. Тогда он обнаружит, что о своих суперспособностях я все наврала, и меня настолько выведет из себя его напыщенное выражение в стиле «Я так и знал», что приступа угревой сыпи на нервной почве не избежать. Какое он, в конце концов, имеет право сомневаться в моих способностях механика? Это же сексизм, считать, что я не разберусь с негерметичными шлангами, или абразивным ремнем, или от чего еще там машины делают «дрын-дын-дын». Николас должен считать всю мою ложь правдой.

Мне хочется, чтобы Леон поторопился, даже несмотря на то, что дорога скользкая, но умирать в этой машине, пахнущей так, будто он запихал за решетку радиатора целый лес, желания нет. Пытаюсь придумать, как бы так попросить его подвергнуть свою жизнь смертельной опасности, чтобы я успела посмотреть обучающие видео на «Ютубе» до возвращения Николаса. Ради поддержания моего обмана мы можем вылететь с дороги, так стоит оно того? Да. Да, стоит. Я так долго пестовала свою ложь, а теперь она возьмет и из-за какого-то дождика с треском провалится?

Подбираю с пола пустой стаканчик из-под кофе навынос и переворачиваю.

– Значит, «Данкин Донатс»? Смотри, чтобы Брэнди не узнала.

Сестра Брэнди – хозяйка кофейни «Синий тюльпан», а сама Брэнди ее представитель в «Барахолке». Если покупаешь кофе в крупной сети, спокойной жизни не жди.

– Ох, знаю, – усмехается Леон. – Приходится скрываться, точно это постыдный секрет. Но у «Данкина» кофе вкуснее, и потом, не забывай про мою преданность имени – ничего удивительного, если у тебя с «Данкин Донатс» одна фамилия.

– Твоя фамилия Донатс? – спрашиваю я как полная идиотка, уже через долю секунды осознав очевидную ошибку.

– Моя фамилия Данкан, Наоми. – Леон бросает на меня быстрый взгляд, точно хочет сказать: «Ты серьезно?», потому что вообще-то я должна была знать, так как работаю с ним в «Барахолке» с февраля. На самом деле это не барахолка в прямом смысле, а семейный магазин. Но Леон куда воспитаннее меня, поэтому вместо этого его взгляд говорит: «В самом деле, вполне понятное предположение, как мне кажется».

Мечтаю открыть дверь и вывалиться из машины, но сдерживаюсь. Снаружи муссон, и тогда медные тени для век просто стекут по щекам. С такой ограниченной видимостью я забреду на проезжую часть, и меня кто-нибудь переедет. В газете появится мое черно-белое фото с помолвки с уведомлением, что вместо цветов семья жениха просит внести пожертвования в их благотворительный фонд «Книжные ряды», и все средства пойдут на отправку бедным школам пособий о гигиене полости рта.

На краткий миг меня охватывает смятение, потому что именно так все бы и случилось, и я ехидно думаю, что сама выбрала бы цветы.

И вот наконец, наконец мы въезжаем на нашу улицу. Я уже отстегиваю ремень безопасности, но тут вижу белый домик с моим старым добрым «Сатурном», а перед ним – золотой «Мазерати», вопиюще выделяющийся из окружающей среды.

Николас дома, будь оно проклято!

Стоит на пороге с сегодняшней почтой в руках и кожаным портфелем под мышкой, дверь открывает. Единственный раз мне понадобилось, чтобы после работы он поехал нянчиться со своей матерью, а он, как болван, приперся сразу домой. Гляжу на свой автомобильчик и тяжело вздыхаю: шина так сдулась, что всю машину перекосило. Понадобится чудо, чтобы Николас этого не заметил. «Сатурн» выглядит жалко рядом с эффектным «Мазерати», настолько чужеродно смотрящимся в Моррисе, что все знают, кому принадлежит автомобиль, со свистом проносящийся на едва загоревшийся красный свет.

В отличие от него у Леона – настоящий монстр Франкенштейна, состоящий из разных японских деталей. Большая часть корпуса – матового серо-синего цвета, кроме двери водителя (красной и проржавевшей) и багажника (белого и плохо закрывающегося), дребезжащего всю дорогу, что, видимо, объясняет мои навязчивые мысли о ком-то связанном и с кляпом во рту. Бедный Леон. Знаю, говорят, в тихом омуте черти водятся, но ко мне он всегда был очень добр и косых взглядов не заслуживает. Он все же, наверное, не Джек Потрошитель.

– Увидимся вечером, – говорит он.

Брэнди почти каждую пятницу устраивает игровую вечеринку и зовет Зака, Мелиссу, Леона и меня, с подразумевающимся постоянным приглашением для наших вторых половинок. Николас никогда не бывал ни на вечеринках Брэнди, ни на барбекю Зака, ни на загородных пикниках с мини-гольфом Мелиссы, что меня вполне устраивает. Он может заниматься своими делами с собственными друзьями, которые ему даже не нравятся, но с которыми перестать общаться не может просто потому, что заводить новых друзей в тридцать два года очень сложно.

Я подхожу к дому, когда вдруг слышу оклик Леона:

– Привет, Николас!

Николас обескураженно машет в ответ. Обычно стоит ему столкнуться с моими коллегами, они игнорируют друг друга.

– Привет?

– Придешь сегодня к Брэнди? – спрашивает Леон.

У меня вырывается смешок, потому что, конечно же, Николас не придет. Никому там он не нравится, поэтому он просто просидит всю игру с надутым и подозрительным видом, испортив мне все удовольствие. Если он придет, мои друзья (я все еще считаю Мелиссу другом, хотя она явно этого не хочет, но я все же надеюсь, что когда-нибудь она снова подобреет) могут заметить, что мы вовсе не парочка голубков в райском гнездышке, которое я старательно показывала в сторис в «Инстаграме». В каком-то смысле то, что Николас моих друзей избегает и не подходит достаточно близко, мне очень на руку, потому что они ничего не подозревают. Со стороны наши отношения вызывают зависть, в отличие от реального положения дел.

– И чего ты смеешься? – уязвленно спрашивает Николас.

– Ты никогда не ходишь на игровые вечеринки. Почему он вообще спросил? – Я кричу Леону: – Нет, он занят!

– Жалко, – отвечает Леон. – Если вдруг получится, тебе всегда рады, Николас.

– А знаешь что, – прищурившись и глядя мне прямо в глаза, протягивает Николас. – Пожалуй, я приду.

Леон жизнерадостно машет, что совсем не вяжется с моей реакцией, которую я поспешно скрываю.

– Супер! Увидимся, Наоми. – С этими словами он садится в машину и уезжает.

Такая простая фраза, «увидимся, Наоми», – а у меня мелькает странная мысль.

Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то видел меня по-настоящему? Меня, какая я на самом деле, – человека, прожившего на свете уже двадцать восемь лет и двадцать шесть из них даже не знавшего о существовании Николаса Роуза. Я медленно истекала кровью, избавляясь от того, осталось что во мне от Уэстфилд, готовясь стать Наоми Роуз. Почти миссис Роуз. Почти два года я была половинкой целого, но половинкой ли? – стал недавно спрашивать червячок сомнений внутри.

И когда кто-то по-доброму называет меня «Наоми», я ощущаю себя той прежней девочкой. На краткое время, пока машина Леона не скрывается из виду, я снова Наоми Уэстфилд.

– Ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой, – обвиняюще замечает Николас.

– Что? Не смеши. Конечно, хочу.

Я одариваю его самой широкой улыбкой. Чтобы она казалась искренней, нужно, чтобы и глаза тоже улыбались. По-настоящему. Каждый раз, когда приходится так делать, я представляю, что смотрю на него в зеркало заднего вида, жму педаль газа и мчусь прочь из города и от него и никогда больше его не увижу.

Глава вторая

По телевизору идет размягчающая мозги ерунда, я сижу на диване и краем уха слушаю жалобы Николаса на друга его друга, который пару раз в месяц приходит в парк играть с ними в футбол. Он считает, что играет лучше Николаса, лучше Николаса разбирается в игре, и однажды Николас все ему выскажет. Кажется, эта история повторяется с самого нашего знакомства. Нухотя бы он поверил в мою выдумку о прогулке до работы: я собираюсь изменить образ жизни, и теперь мое новое увлечение – ходьба. Николасу тоже стоило бы последовать моему примеру и ходить на работу, а не разрушать нашу планету вредными выбросами, усугубляющими парниковый эффект. Нет, в самом деле, ему есть чему у меня поучиться.

Я позволяю ему выпустить пар. Киваю, соглашаюсь, как милая идеальная невеста, чью роль сейчас играю, но на самом деле чувствую, что могу развалиться на куски в любой момент.

Актриса из меня хорошая, могу гордиться своим талантом. А предмет гордости Николаса – что он, как ему кажется, знает обо мне все. Постоянно всем рассказывает, что я ничего не могу от него скрыть. Прозрачная, словно воздух, и столь же содержательная в интеллектуальном плане. То, что он смотрит мне в глаза и верит, что я по уши влюблена в него, – доказательство моей потрясающей игры, и ничего он обо мне не знает, даже не догадывается.

В коэффициентном соотношении я бы сказала, что влюблена в Николаса на сорок процентов. Может, не стоит говорить «влюблена», ведь есть разница. Влюбленность – неистовство, безрассудство. Трепет. Ощущение падения. Нервная дрожь, готовящееся выпрыгнуть из груди сердце, чувство невероятной правильности происходящего – во всяком случае, так говорят. У меня этого нет. Я люблю его на сорок процентов.

Все не так плохо, как звучит, сами подумайте о ваших знакомых парах. Многие из них, если, конечно, будут откровенны, остановятся на цифре куда ниже той, чем смогут признать вслух. Правда в том, что вряд ли оба человека в одно и то же время постоянно чувствуют друг к другу стопроцентную любовь. У них может по очереди быть семьдесят пять, личный рекорд, а в остальное время – держаться на отметке в шестьдесят процентов.

Да, я жалкий циник (свежеприобретенное качество) и мечтательный романтик (всегда была), и это такое отвратительное сочетание, что сама не знаю, как себя терплю. Будь я кем-то одним, может, кивала бы и соглашалась с Николасом, сияя улыбкой, а не ныряла с головой в любимые мечты, сбегая от реальности. В сегодняшней фантазии я стою у алтаря рядом с Николасом. Священник спрашивает, знает ли кто-то причину, по которой этот брак не может состояться, и тут встает один из гостей:

– Я возражаю.

По церкви проносится общий вздох: это Джейк Павелка, одиозный участник четырнадцатого сезона шоу «Холостяк».

Но в реальной жизни Джейк Павелка не придет на мою свадьбу и не вмешается, и мы с Николасом будем обречены на совместную жизнь. В голове вспыхивает календарь, и мне делается дурно от того, как мало времени у меня осталось. От мысли, что придется сказать «я согласна», сердце пускается в сумасшедший галоп.

Внутри меня все рушится, а Николас даже не замечает.

Все нарастает как снежный ком. Только мне кажется, что это странное чувство пропало, на душе снова спокойно и все недовольство подавлено, как маятник качается в обратную сторону. Иногда ощущение возвращается перед самым сном. Или когда я еду домой с работы, или ужинаю, что означает моментальную потерю аппетита и необходимость придумывать приемлемое оправдание.

Из-за моих отговорок Николас считает, что у меня чувствительный желудок, а ПМС длится три недели. Мы часто обсуждаем количество потребляемого мной глютена, и я делаю вид, что рассматриваю возможность исключить из своего меню сахар. Вот что случается, когда ты одиннадцать месяцев встречаешься с парнем, а потом, не успев начать жить вместе и узнать человека в повседневной жизни, соглашаешься выйти за него замуж. Должна сказать, согласиться на Николаса-бойфренда и впоследствии получить Николаса-жениха было каким-то разрешенным законом надувательством. Я-то думала, что, заполучив его, я сорвала джекпот, но после вручения кольца меня низвели на Вечное Второе Место.

Когда я одна, или когда все равно что одна, потому что между мной и компьютером он выбирает второй вариант, хотя бы можно позволить мышцам лица отдохнуть от постоянных улыбок. Не нужно тратить энергию, притворяясь, что все в порядке. Но я не разрешаю себе погружаться в темные воды навязчивых мыслей слишком надолго, даже если хочу, потому что боюсь, что если выпущу своего внутреннего Моррисси и начну отрешенно таращиться в стену, размышляя, почему я так несчастна, то снова сложить и аккуратно убрать обратно в ящичек «на потом» эти мысли будет уже невозможно.

Возвращаюсь в реальность я вовремя, прямо к ключевым словам тягомотно вещавшего что-то Николаса: Стейси, запрет на хаки, датчик уровня топлива. Ага, сумел объединить три любимые жалобы в одну гневную тираду. Он ненавидит новую форменную одежду, которую пытается внедрить доктор Стейси Мутиспоу, подразумевающую исключительно черные брюки, а не его любимые, цвета хаки. Он ненавидит Стейси. Ненавидит датчик уровня топлива своей дорогущей машины, винит его (совершенно безосновательно) в том, что не показал пустой бак, как раз когда он на прошлой неделе уехал из города.

Придав лицу сочувственное выражение, я заверяю его, что хуже Стейси человека во всем мире не сыскать и что запрет на ношение хаки – дискриминация. Я верная невеста, возмущаюсь и разделяю его обиды и готова сражаться со всеми его горестями.

Интересно, как «актриса» становится своеобразным синонимом «профессиональной лгуньи».

Сейчас я постоянно обманываю нас обоих и не знаю, как остановиться. Свадьба через три месяца, и если я выложу Николасу все как на духу о своих панических приступах, он решит, что это просто нервы, что это нормально. Он опишет одним этим словом все мои переживания и вычеркнет из памяти. Никакого восторга или предвкушения свадьбы у меня нет с тех пор, как ее забрали у меня, вырвали право принимать решения прямо из рук. И собственное осознание тревожит меня. Если я не горю желанием выйти замуж, то что же я, черт побери, делаю?

Но сейчас проблема заключается не только в его настырной матери; она серьезнее, чем извечный спор о том, где провести медовый месяц или каких размеров будет торт, что меня уже не волнует, так как мне запретили заказать лимонный. «Никто не любит лимоны, Наоми». Я так долго прокручивала в голове все несправедливости, что мое медленно булькающее негодование вырвалось из кастрюли и залило Николаса целиком, не разбирая. Несмотря ни на что, я настолько заботлива, что закупориваю все негативные чувства и не делюсь с ним. Он бы все равно ничего не понял.

Если он спрашивает, что не так, и не может решить проблему парой ободряющих фраз, Николас раздражается. Еще моя мама как-то сказала, что нельзя говорить мужчинам о проблемах, которые они не могут решить, потому что они обязательно попробуют, у них не получится и их просто перемкнет.

Это мой случай? Я даже не знаю, в чем у меня проблема. Вероятно, проблема – это я сама. В Николасе много хорошего, я даже написала список в зашифрованном документе у себя в компьютере. И перечитываю его каждый раз, когда мне необходимо вспомнить, что Все В Порядке.

Хочется проглотить волшебную таблетку и почувствовать себя абсолютно счастливой. Хочется влюбленно таращиться на Николаса, пока он беспомощно ищет миски в кухонных шкафчиках. Мы живем вместе десять месяцев, а он до сих пор не знает, где что лежит.

Наши имена так романтично смотрятся вместе. Николас и Наоми Роуз. Вы когда-нибудь слышали что-нибудь милее? И детям мы дадим созвучные имена на букву «Н». Сына назовем Натаниэль. Его дедушка и бабушка к моему бессильному негодованию сократят его до «Нат». А девочку – Ноэль. Вторым именем обязательно будет Дебора, в честь миссис Роуз, потому что это же традиция, аж целого одного поколения. Сестре Николаса велели сделать то же самое, так что если мы все подчинимся, однажды появится целая династия маленьких Дебор.

Закрываю глаза и пытаюсь представить, каково это – вырасти биологической дочерью этой женщины, и картинка настолько чудовищна, что приходится стереть ее другой, счастливой, где фигурирует еще один претендент на мое сердце, Руперт Эверетт. В образе Доктора Кло из «Инспектора Гаджета» 1999 года он врывается в церковь Сент-Мэри и борется с Джейком Павелкой за право решить, кто же женится на мне. У одного из них механический протез-коготь, так что силы неравны. «Ну-ка не спешите!» – раздается еще один голос. Я поднимаю голову и вижу Кэла Хокли, непонятого героя из «Титаника», который спускается с потолка как супергерой, зажав в зубах «Сердце океана». «Это тебе, Наоми! Единственной женщине, которая его достойна». Николас, обернувшись, громко возмущается и быстренько проваливается в подвальный люк.

С заметным усилием я заставляю себя посмотреть на Николаса и попробовать почувствовать бабочек в животе. Он же ответственный. И фильмы мы любим одни и те же. Готовит хорошо. Мне нравятся эти качества в мужчине.

– Наоми, – зовет он, хлопая дверцами шкафов, – где у нас контейнеры «Таппервэр»? Я собираюсь забежать в магазин за печеньями и завтра завезти их в офис. Как думаешь, хорошо? У меня ведь выходной. Никто больше не заезжает просто так, привезти перекусить.

«Проснись и улыбнись» обычно закрыты по выходным, но раз в месяц в специально выделенную субботу несколько сотрудников приходят, и чтобы было не так обидно работать в выходной, все приносят с собой что-нибудь вкусненькое.

– Хочу, чтобы казалось, будто я сам их испек, – тем временем продолжает он. – Или они мне это потом еще тысячу раз припомнят. Стейси утверждает, будто я никогда не прилагаю дополнительных усилий. Будут ей усилия.

Тут я поступаю непростительно и в душе соглашаюсь со Стейси. Николас не пытается сделать больше, чем от него ждут, особенно в том, что касается меня. Он не подарил мне цветов на День святого Валентина, и это не страшно, потому что, видимо, цветы – это глупости. Он напомнил мне, что они же просто умрут. Так что на Валентинов день мы сидели в разных комнатах и отмечали друг друга в сопливых постах на «Фейсбуке». Нам ведь не нужно говорить друг другу ласковые слова вслух, мы же и так знаем, что такое Настоящая Любовь.

Можно потратить деньги на что-то более разумное, чем на ужасно дорогое украшение (если это украшение для меня) или растения, которые медленно загнутся через неделю и превратятся в ил (опять же, если цветы для меня). Вместо этого можно откладывать деньги на что-то получше, вроде теннисного браслета и целого сада для его матери.

На годовщину цветы мне тоже не дарили, и ничего страшного, потому что мы же знаем, что такое Настоящая Любовь, и нам не нужно ничего друг другу доказывать. Своей матери он покупает цветы после косметической омолаживающей операции, потому что она ждет этого, но я же разумный человек. Я все понимаю. И знаю, что они мне не нужны, в то время как миссис Роуз просто необходимы. Он так рад, что мы никогда не превратимся в его родителей.

На нашу годовщину мы не пошли на свидание, даже выходной не взяли, чтобы побыть вместе, и вообще никак не выделили этот день. Мы же спокойные и уравновешенные, не то что его родители. Наша любовь настолько Настоящая, что мы можем сидеть и смотреть футбол, будто ничего особенного в этой дате нет, просто еще один день. Все дни одинаковые. Все дни как наша годовщина.

На языке уже вертится ответ, но я заталкиваю его поглубже, заставляя себя подобрать другие слова.

– В шкафчике над микроволновкой.

– Спасибо. Слушай, а у тебя не получится их сегодня приготовить? Стейси сможет отличить домашние от покупных. А я не хочу слушать ее брюзжания.

Я окидываю его презрительным взглядом, которого он не видит.

– Нет. Я иду к Брэнди.

– Так и я тоже, но у нас еще куча времени, разве нет? Мне нужно заскочить в душ, а ты все равно ничего не делаешь, просто сидишь. Можешь прямо быстренько замесить тесто, на скорую руку?

– А ты не можешь сам все завтра сделать? Зачем вообще они тебе сию секунду понадобились?

Он включает духовку – хоть бы проверил, есть ли у нас все необходимые ингредиенты. Наверное, считает, что я чего-нибудь намешаю из ничего, как мышки Золушки.

– Вот еще, вставать до зари ради пары десятков печений. Легче сегодня сделать. Стейси повезло, что я вообще это делаю, – уже тише ворчит он, – ведь даже не моя смена… посмотрим, как ей самой понравится в кои-то веки поработать в субботу!

Я смотрю на Николаса, и внутри меня все кипит. Он считает, я не знаю, что он задумал. В душ он так рвется именно сейчас, только чтобы получить право не печь печенья самому, а попросить меня. Так всегда происходит: возвращаемся домой из магазина, и он сразу же делает вид, что у него срочный звонок, лишь бы покупки не разбирать.

Николас вытаскивает миски и очень заблуждается, если считает, что я потом все уберу и помою, и все это ради кого-то, кого он презирает. Стейси может давиться покупными сахарными печеньями, как и все мы. Почему вообще он решил их принести? Они же дантисты. И должны питаться сельдереем.

Я обдумываю, стоит ли попробовать убедить его остаться дома, но вспоминаю, что кто-то должен отвезти меня к Брэнди. Даже пытаться менять колесо не буду, пока он не уедет хоть на какое-то время. Его зазнаистая привычка повторять «А я же говорил» выводит меня из себя, поэтому признаться не смогу. Так что приходится быть настолько упрямой, насколько он вредный.

– Спорим, если бы ты сказал о печеньях своей маме, она бы тебе за двадцать минут приготовила, – лениво отвечаю я. – В форме больших красных сердец с твоими инициалами в глазури.

– Кстати, о маме, – откашлявшись, начинает он. – Она поговорила с портнихой о нарядах для девочек, которые понесут цветы, проверила размеры. И мы оба так радовались, просто до ужаса, что у них есть возможность нам помочь. – На этих словах я прямо чувствую, как душа сжимается, скукоживается и – пуф! – проваливается в пятки. – Все знают, что обычно за свадьбу платят родители невесты, так что нам повезло, что мама с папой так нас поддерживают.

Да, поддержка та еще. В голове возникает картинка моего свадебного платья из плотной ткани, которая белее, чем новые зубные протезы будущего свекра, А-силуэта и на размер меньше, потому что его жена хочет, чтобы я была амбициозной. Я хотела кремово-розовое, с завышенной талией, но мне возразили, что так я буду выглядеть на четвертом месяце беременности. Николас сказал матери, что мы решили подождать с близкими отношениями до свадьбы, потому что Дебора Роуз до смешного старомодна, и нам ничего не остается, кроме как сдувать с нее пылинки и лгать. Так что, когда она заявила, что я выгляжу беременной, мне страшно хотелось ответить, что будет двойня.

Тем днем я вышла из магазина свадебных платьев c психологической травмой и без гроша в кармане – мне выставили счет на три тысячи долларов. Чтобы сохранить репутацию, я настояла на покупке пополам, так что остальные три тысячи заплатила миссис Роуз. Шесть. Тысяч. Долларов. За одно платье. Меня преследуют красные заглавные буквы на пластиковом мешке, в котором томится материал на шесть тысяч долларов, готовящийся лишить меня праздничного пира, так как есть я в таком наряде точно не смогу (а ведь эту часть я ждала больше всего!): ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖИТ.

Также они предложили своей живущей в другом штате дочери Хезер, с которой я познакомлюсь только на свадьбе, роль главной подружки невесты. Я очень расстроилась, на что мне сообщили, что кому же, как не ей, занять это место, если она станет моей невесткой? Брэнди, моя ближайшая подруга, была абсолютно раздавлена.

Кроме этой должности на мою свадьбу Хезер получит кремово-розовое платье с завышенной талией, как и остальные подружки невесты, но не все, а только со стороны жениха.

Николас хочет, чтобы я это все проглатывала и терпела, пока меня топчут, как уже научился он, а если устрою скандал, пусть даже ради собственной защиты, ему это будет крайне неудобно. Ради сохранения мира я вытерпела столько мерзостей, что мне уже должны были выдать диплом святого. Вслух не возражаю, раздражения не показываю, но он точно его чувствует, потому что в такие дни всегда старается меня избегать. Задерживается на работе допоздна. Проводит у родителей больше времени, чем у нас дома. А когда все же приходит, то будто едва выносит мое общество, дожидаясь, когда же наконец сможет сбежать в свой кабинет и сидеть в компьютере до ночи. Мысленно я называю его «компьютер Карен», как звали компьютерную жену Планктона в «Губке Боб Квадратные Штаны».

У родителей Николаса денег – куры не клюют, и на свадьбу они уже истратили порядочно. Неважно, что говорит Николас, они это делают не потому, что хотят быть милыми, или потому, что я им нравлюсь. Я лишь инкубатор для будущих Роузов, как и любая бывшая девушка Николаса.

Шаг влево-вправо – и его родители немедленно напоминают, как же мне повезло с ними и как много им пришлось заплатить. Мне не нужно на свадьбу лучшее шампанское в стране, подошло бы и вино из пакета. Но нет, для их Никки – все только самое лучшее.

Не волнуйся, Никки. Мамочка с папочкой обо всем позаботятся. Я же знаю, что родители Наоми не могут. Мистера Уэстфилда ведь выгнали с работы, да? А миссис Уэстфилд просто школьная учительница! Как оригинально. Мистер и миссис Уэстфилд едва смогут позволить себе расходы на бензин и свои порции праздничного обеда, бедняжки. А теперь запомни, Наоми, не сутулься. И выбери какое-нибудь другое выражение, пожалуйста. Может, тебе вообще все лицо поменять. А цвет глаз возможен только такой? Точно? А каблуки ты носишь? Да не эти, как у стриптизерши. Ты же станешь одной из Роузов, дорогая. Это имя кое-что значит. Сядь ровно. Не крути кольцо. Ты же нам как дочь, мы так тебя любим. Иди к нам, сделаем семейный портрет, встань прямо за нами и втяни живот.

В общем, целый шведский стол на выбор, но все же больше всего я ненавижу то, что мистер и миссис Роуз по-прежнему называют своего сына Никки. Он даже не разрешает мне называть себя Ником. А когда они не называют его Никки и не целуют в щечки, будто ему пять лет, то обращаются только «доктор Роуз» и ксерокопируют его дипломы дантиста, которые вешают в собственном кабинете. Они замещающие дантисты и читают своим друзьям лекции о болезнях десен.

Я уже просто не могу выйти из игры. Все будут сплетничать, распространять слухи, а я буду выглядеть полной дурой, неудачницей. Потрачу тысячи долларов. Выхода нет, только глубоко вдохнуть и продолжать.

Смотрю на Николаса и понимаю, что, вообще-то, собираюсь выйти за этого человека замуж. Потому что люблю его (сорок процентов) и потому что слишком боюсь все отменить (шестьдесят процентов). Все, включая его родителей, говорили, что до алтаря мы не дойдем. А у меня столько гордости, что я скажу «я согласна», только чтобы доказать их неправоту.

– Отлично, не надо мне помогать, – обиженно пыхтит Николас, кидая на меня недовольные взгляды. Я испортила ему вечер. Восхитительно. – Я буду носиться тут как сумасшедший, уже и так на взводе, но что здесь нового?

– Молись, сестра, – бормочу я себе под нос. Он ворчит, хлопает дверцами шкафчиков, что доставляет мне странное удовольствие. В конце концов, горе любит компанию. И если мне предстоит весь вечер лелеять злобные планы, я вполне могу утянуть его в эту трясину за собой.

Глава третья

Мы останавливаемся у дома Брэнди, и Николас, разглядев на крыльце Зака, раздраженно косится на меня.

– Чудесно. Тот парень тоже здесь, – бормочет он, притворяясь, что не знает его имени. Все он знает. Но целый вечер будет делать вид, что не помнит, как кого зовут, словно они недостойны его внимания – своеобразная месть за их неприязнь.

Зак ничего не делает, просто гладит сидящего на перилах кота, но я тысячу раз жаловалась на него Николасу, что он таскает у меня еду из ланч-бокса и постоянно прогуливает смены, никого не предупредив, так что как бы меня ни тянуло спорить с каждым его словом, я смотрю на свои карты и решаю, что в этом раунде – пас.

– Как долго мы должны оставаться? – ворчит он. – А еда какая-нибудь будет? Даже перекусить не успел. И допоздна сидеть не хочу. У меня дела завтра. – Можно подумать, это я заставила его пойти.

Пытаюсь вспомнить, каково это – влюбиться, и не могу. Наверное, все слишком быстро закончилось.

Он, похоже, чувствует, что я уже теряю терпение, поэтому, когда я с силой хлопаю дверью, молчит и медленно идет за мной, засунув руки в карманы, точно его на электрический стул ведут.

Когда все наоборот, то есть во время встреч с друзьями Николаса, я так себя не веду. У меня всю жизнь круги под глазами, но каждый раз они спрашивают, не заболела ли я. Каждый. Чертов. Раз. Среди них и бывшая девушка Николаса, поэтому я знаю, что так она просто хочет насолить мне.

Зак прищуривается при виде моего хмурого спутника, недовольно бредущего по подъездной дорожке. Отпустив кота, он, глядя прямо на Николаса, подносит к губам бутылку пива и осушает ее большим глотком, сжимая горлышко одним пальцем.

– Так-так-так, – ухмыляется Зак. – Смотрите, кто почтил нас своим присутствием.

Николас старается не отвести взгляд первым, чтобы не проиграть в их каком-то мужском противостоянии, но выглядит встревоженно. Зак пропускает меня вперед – первый галантный жест за все время – и проскальзывает следом, хлопнув дверью прямо перед носом не успевшего подняться на последнюю ступеньку Николаса.

Свирепо глянув на Зака, запускаю в дом своего пострадавшего жениха, с которым в жизни так грубо не обращались. Он потом непременно позвонит своей матери и все расскажет. Зак в ответ смотрит на меня со своим фирменным непроницаемым выражением, пожимает плечами и проходит в кухню, не оборачиваясь.

Николас в эту часть моей жизни не вписывается, и мы оба это знаем. Он здесь только потому, что воспринял мой смешок как вызов, а в злопамятности он мне не уступает. Вечер потерял свою прелесть, и меня охватывает предчувствие, что все это плохо кончится.

«УЕЗЖАЙ ПРЯМО СЕЙЧАС», – пишу я Николасу. Прошло всего полчаса, а он уже пять раз ходил в ванную погладить кошку Брэнди, спрятанную подальше, чтобы у меня не начался приступ аллергии. Из-за этих его бесконечных побегов к кошке мы не можем нормально играть в «500 злобных карт», и все начинают потихоньку терять терпение. Выбравшись из своего убежища, он увлеченно прожигает меня взглядом и, засмотревшись, случайно наступает на одну из масок Брэнди, упавшую со стены. Раздается треск.

В коридоре у Брэнди развешана целая коллекция искусно вырезанных деревянных масок, изображающих морды животных – дань памяти предкам народа юпики, коренного населения Аляски. Большинство животных – те, что встречаются на Аляске: медведи, тюлени, волки. Брэнди всю жизнь мечтает переехать в юго-западную часть Аляски, откуда родом ее родители, и мы частенько просматриваем сайты недвижимости в поисках идеального домика. Но пока что она пытается привнести дух Аляски сюда, купив мебель из кедра и обустроив искусственный камин.

– Ай да молодец, – говорит Зак.

Николас краснеет, запустив руку в волосы и потирая шею.

– Прошу прощения. Что… э-э-э, что это такое? Я куплю новую.

Если Брэнди и расстроена, то виду не подает.

– Ничего страшного. Немного клея для дерева, и будет как новенькая! – Она подбирает то, что осталось от маски, и поспешно уносит в кухню.

– Я могу заплатить за новую, сколько она стоила?

– Пусть заплатит, – поддерживает Зак. – Он только на это и способен. Как, Док, неужели уже уходишь? Явился сюда, все сломал…

– Это случайность, – шиплю я в ответ, гладя Николаса по плечу. Он напрягается и отстраняется. Я вижу, что Мелисса это заметила, и снова придвигаюсь ближе.

– Ничего страшного! – щебечет Брэнди с каким-то лихорадочным выражением. – Все в порядке. Давайте играть! – Она очень серьезно относится к своим обязанностям хозяйки дома, поэтому торопится сразу сгладить все углы. Николас мог бы разбить все маски в доме, а она бы улыбнулась и извинилась, что развесила их по стенам, где каждый может на них наступить. – Всем весело? Да? Здорово!

Николас переводит взгляд с Зака на Мелиссу, которые о чем-то с ухмылкой шепчутся. Я сижу далеко и не могу разобрать слова, но Николас слышит и стискивает зубы.

Мелисса хихикает. Смотрит на начищенные туфли Николаса и снова наклоняется к Заку. Отвечает он тоже тихонько, но последние слова специально произносит четко: «Слишком старается».

– Как там твой зуб? – спрашивает Николас отнюдь не дружелюбным тоном. Как-то Зак пришел к нему с зубной болью, а узнав, что нужно удалять нерв, поднял бучу из серии: «Всем дантистам нужны только деньги!» и «Дантисты раздувают из мухи слона, чтобы облапошить страховые компании!». Кто-то в приемной записал целых шесть минут этой тирады и выложил в интернет, на страничку «Проснись и улыбнись» на сайте Yelp[1]. С тех пор они ведут себя в стиле опереточных заклятых врагов.

Зак одаривает его неискренней улыбкой:

– Прошел. – Неправда. Зак отказался снова идти к врачу и теперь на правой стороне жевать не может. – Я пошел в клинику Турпинов, всем советую.

– Слушайте, у меня идея, – вмешалась я. – Может, уже поиграем?

Мелисса вторит Заку, игнорируя меня:

– У Турпинов все гораздо профессиональнее.

– А не заносчивые коновалы.

– Давайте… – начинает бедная Брэнди. – Давайте продолжать. Все в порядке. Чей сейчас ход? – Сейчас она похожа на измученную воспитательницу в детском саду.

– Я и не против, – мило произносит Мелисса. А потом смотрит на Николаса: – У тебя что, какие-то проблемы?